Голосование пользователя

Ингар был доволен исходом совета. Пока всё складывалось хорошо. Он понимал, что влезать в спор двух воинов, возможно, было не очень разумно. Но тем самым он надеялся отвести их гнев друг от друга. Поддержи вся дружина Олафа, Хирн затаил бы злобу. Ингар как никто иной понимал, что происходит в сердцах людей, оставшихся в одиночестве против всех. Но и право Олафа вести их за собой нельзя подвергать сомнению.
Теперь оставалось только ждать, пока местный король не прибудет. Юноша решил использовать время, чтобы лучше узнать это место. Он бродил по округе, разговаривал с монахами и Хильдой, расспрашивал их об этой земле и землях, что лежали вокруг. О нравах и обычаях. Расспрашивал он и о северных землях.
Единственное, о чем не спрашивал он, это о боге, которому поклонялись они.
Вечерами же воин вырезал игрушечный драккар из палки, длинною в две ладони. Это позволяло ему привести мысли в порядок.
Однажды, когда старая Мурра варила зелье, Ингар спросил её то, что давно мучало его: что заставило мудрую покинуть свой дом и отправиться в дальнее странствие? Верит ли она в пророчество, что открыли боги Олафу в его сне? Считает ли, что ждёт их успех, и сумеют они остановить воинство великанов? Ведь как он знал, мудрым открыто большее, чем простым людям.

- Вот мы и вляпались, - только и успел проговорить Склэйв, как туча москитов-переростков жадно окутала Бартеза. А между тем дева приближалась и была явно не в духе. Всё же шло хорошо, ровно до того момента, как Стоунборн сорвал "плод". Значит у них там улей и он как-то связан с леди-цветочек. Ну что ж, сильнее мы её всё равно уже не разозлим, рассудил гном и... Метнул факел в куст, который так неистово защищали разбухшие насекомые.
- Сад ваш - говно редкостное, - заявил при этом Фрэйхайтсон младший, - а какой сад, такой и садовник!

Прокричав это, гном начал заходить немного в сторону, чтобы увести цветочницу за собой. При этом он крепко перехватил грабли, хотя и сам прекрасно понимал, что в этом бою от них не будет никого проку.

Эльф, изящно протерев рот от любых остатков пищи, встал было сменять Склэйва, как развернулся, поглядывая в сторону Бургольда.

- И все же, некоторая информация про путь вниз у нас есть. Грех не воспользоваться, иначе плутать будете гораздо больше нашего. А у вас - бросил взгляд на туго затягиваемые мешки - есть припасы, часть которых вы вряд ли протащите с собой через узкие ходы. Как насчет облегчить ваш путь и умственно, и физически?

- Этот недомерок находится под моей охраной. Любой, у кого возникнет желание пообщаться с ним, без разрешения сэра Герберта, будет иметь дело со мной. - Добавил Склэйв, вытаскивая из кармана кастет. Другой рукой он придерживал корону, на голове гоблина.
- Бедняга тронулся умом, после встречи с моим молотом. Да так, что их теперь и водой не разлить! Если не хотите повторить судьбу несчастного, то лучше держитесь от нас подальше.

Склэйв отвел гоблина в сторону от костра и ненавистного тому солнечного света, где было поменьше народу. Не за чем лишний раз его провоцировать. Устроившись в полутьме, гном усадил гоблина и наконец-то смог расположиться сам. Давая ногам отдохнуть, он всё так же следил взглядом за происходящим в пещере и за своим подопечным, не давая себе расслабится полностью.

Соблазн ворваться в святилище в тот момент, когда все жрецы Сета в мире лишены сил был, конечно, велик. Но василиск - не ручной котенок и даже не цепная собака, а отряд был, прямо скажем, измотан донельзя. Что толку в гибели верховного жреца, если следом рядом с местом его упокоения появятся пять каменных статуй?

Дуксус вывел отряд обратно в коллекторы, и довольно уверенно отправился вдоль канала. Столь же уверенным шагом он подошел к стене с вмурованной в нее решеткой, из которой свисала голова дохлой крысы на "ниточке" из обглоданной тушки, вперемешку с какими-то отбросами. Взявшись за один из прутьев решетки, Дуксус сдвинул его на себя, а затем воткнул чуть глубже в каменную кладку, вниз. Рядом с решеткой тихо открылась потайная дверь, представлявшая собой часть стены на хорошо смазанных петлях. Проход, внутрь которого и отворилась створка, был выложен обожженым кирпичом, и освещался масляными лампами. Внутри было гораздо суше и приятнее, чем в канализации, а под потолком витал аромат жасмина и корицы, перебивавший неприятный смрад из коллектора. Пройдя немного по входному коридору, отряд попал в помещение, напоминавшее винный погреб, но только вина там особо не было - если не считать пары бочонков, на которые сверху была положена барная доска. За ней на кресле-качалке расположился хитрого вида человек в суконном камзлое и сафьянной шапочке с "пейсами".


- А, Дуксус, стари... — торговец осекся на полуслове, поймав строгий взгляд детектива — ...нные предметы, антиквариат, что желаете? Или может, господин детектив в поиске определенных вещей? Или его клиенты желают продать что-нибудь ненужное, чтобы затем купить что-нибудь более нужное? Кровать, стол, кальян, девочки? Всё есть!

Тут торговец перевел взгляд на окровавленного пленника, которого два воина вели за веревку, которой были связаны его руки.

- Комната для ведения особых дел свободна, Дукс. Плату ты знаешь.

– Ладно, как я вижу идей ни у кого нет. – произнёс Харамонус так и не дождавшись ответов на свои вопросы от всех товарищей. – Тогда я думаю нечего тут сидеть. Возвращаемся, попробуем пройти в замок верхом. А ты... – обратился он к гоблину, отмахиваясь от вопросов рудокопа словно от мух — не верил маг что вшивый гоблин что-то там про скрижали знает.

– Мы тебя отпустим чтобы ты передал городу. Вернулся ваш НАСТОЯЩИЙ король. Я. – тут Харамонус без стеснения постучал себя по короне на голове. – Но править вами мне лень. Просто хочу пусть все ваши знают что я магией обязательно напущу порчу на тех кто меня не признает. Смекашеь? – угрожающе надвинулся он на Грашнаага.
– Пойдешь на охоту и обязательно Блуп тебя сожрет. Потому что я ему приказал. Споткнешься на ровном месте — тоже я. Подземный король наслал проклятье. Ладно, развяжите его и пошли назад. – гоблин в короне разгладил бороду в задумчивости.

– Но сначала стоит собрать металлическое оружие у этих. – Харамонус думал что не разумно делать все ставки на одних гоблинов. Он открыл дверь в караулку закрывая лицо рукой пытаясь разглядеть что было удобно бы прихватить.

Очередную свою речь кандидат на королевский престол Станислав Ян Яблоновский произносил перед в полном составе собравшемся сейме и просто большой скоплении народа.

- Мосци-панове, - вещал он, - о своих планах я говорил уже много, позвольте теперь поговорить о планах моего соперника. Давайте взглянем только, что хочет внести пан Радзивилл в Pacta conventa...

Яблоновский поднял лист бумаги, демонстрируя его панам депутатам, затем пробежался глазами по тексту, откашлялся и продолжил:

- Ну что же, пан Радзивилл клянется не отступать от католической веры. Хм, похвально, пожалуй? Только вот нужны ли для этого клятвы, панове?! Что за вздор? Будто бы только и рвется пан Радзивилл отречься от Христа и обречь душу свою на адские муки, а только ради нас и трона Речи Посполитой готов от такого плана отказаться. - Станислав усмехнулся, - Может быть я и шучу сейчас, но знайте же, что подобные благозвучные фразы в Pacta conventa включаются только лишь для того, чтобы обмануть вас, мосци-панове. Заставить вас увидеть Радзивилла добрым католиком, когда он клянется делать лишь то, что и так бы делал. Пустая эта клятва, только лишь для красного словца.

- А вот где разъяснений не хватает, так это в пункте о раздаче земель безземельной шляхте. Разве не праведное это начинание? На первый взгляд так вполне. Только вот откуда пан Радзивилл собирается брать земли для раздачи? За какие деньги их выкупать, когда казна почти пуста? В его Pacta conventa ответа нет. Зато ширятся слухи о том, что собирается пан Радзивилл попросту отнимать землю у шляхтичей побогаче и ее же и раздавать. Говорят, уже и списки под это составлены, определено уже у кого именно отнимать ее будут. Говорят об этом уже давно и кто-то мог бы сказать, что все это может быть клевета и навет. Но почему не открестится тогда пан Радзивилл от таких планов? И почему совсем недавно пан Ольшовский заговорил вдруг о некоем проклятом списке? И призвал еще всех противников Радзивилла и моих, значит, сторонников каяться и переходить на радзивиллову сторону, чтобы из списка быть исключенным. А не угрожает ли он так шляхте - голосуй за Радзивилла или Радзивилл отнимет у тебя землю, да? Неужели будет такое шляхта терпеть?!

Тут Яблоновский с силой бросил лист бумаги на трибуну перед собой и замолчал, гордо вскинув голову. Несколько гневных голосов зазвучали тут же: "Не будет! Не будет! Нет!"

Яблоновский помолчал же мгновение-другое и поднял снова бумагу.

- Дает пан Радзивилл и еще одно обещание: царствовать, но не управлять. Не буду уж и говорить о том, что это снова только лишь красивые словеса, ведь как будет пан Радзивилл исполнять свои обещания, если откажется управлять государством? - Станислав улыбнулся криво и пожал плечами, - Но знаете, мосци-панове, может быть здесь пан Радзивилл и не обманывает никого. Потому как вполне возможно что управлять всеми государственными делами тогда будет пан Ольшовский, который прямо сейчас явно управляет уже всеми пока только княжескими делами. На пане Ольшовском нужно, я полагаю, остановиться, если уж есть риск, что ему нами всеми в будущем править.

Тут Яблоновский улыбнулся ехидно и с некоторым злорадством.

- Подканцлер наш коронный бичует в последнее время все грехи нашего государства. Бичует страстно, с праведным гневом. Первый без сомнения и раздумья готов по призыву Иисуса Христа кинуть камень, если позволите. Гордость нашей Республики, лучший сын Польши, разве нет?

- Увы, увы. И на солнце есть пятна! - эту фразу Яблоновский произнес со злым звонким сарказмом, - Меня, например, пан Ольшовский обличал за то, что я поддерживал кандидатуру принца Луи Французского на престол нашей Республики. Корону спас от шведов для того, чтобы продать французам... Ну что же, это правда! Кандидатуру Великого Конде я поддерживал. Хотя мне за это никто и не платил, а сам я лично убежден в том, что он мог бы быть достойным королем, если бы шляхта не решила отказаться в этот раз от избрания иноземцев. Только вот поддерживал ее и сам пан Ольшовский*! А теперь вот вдруг отказался. Теперь говорит, что поддерживать француза может только наймит и предатель, который хочет попрать шляхетские вольности. Выходит, в прошлой только году был пан Ольшовский наймитом и предателем, а теперь только вот открыл глаза и стал достойнейшим мужем?

- Давайте же посмотрим, что еще пан Ольшовский поддерживал... Кхм, пару лет назад только вместе с королевой Марией Луизой готовил он реформы. Не буду судить сейчас о том, были ли хороши задумки, но выступал за них пан Ольшовский не менее страстно чем за пана Радзивилла сейчас. А что же потом? Потом король Ян Казимир передумал и решил никаких реформ не проводить. А что же пан Ольшовский? Пан Ольшовский короля сразу же поддержал с ней меньшей же страстью, а соратников-реформаторов своих оставил. В награду же получил даже не 30 серебряников, а важный государственный пост подканцлера коронного.

Яблоновский изобразил на лице смесь удивления, гнева и веселья одновременно.

- И этот человек еще разбрасывается обвинениями в продажности! Ха! Если пан Ольшовский кого-то в чем-то обвиняет, то этот кто-то вероятно человек достойный и честный! Не верьте Ольшовскому, мосци-пане, если не видите, что он читает непосредственно из Писания.

Эти его слова вызвали и одобрение и осуждение и дальше пан Яблоновский увяз в долгих спорах. Споры эти несколько раз меняли предмет. В один момент речь зашла о греческих митрополитах в сенате:

- Вы говорите, что митрополиты могут и сослужить добрую службу в сенате, ведь так? Ну что же, я не отрицаю, что это возможно. Я только лишь говорил, что если стану королем, то чтить договоры с Дорошенко и иными предателями не буду и в угоду им также не буду содержать никого в сенате. Но если митрополиты сами покажут себя верными сынами Речи Посполитой и будут готовы служить общественному благу, а не казацким атаманам, то отчего нет? Если так, то пусть заседают в сенате и дальше.

- От гоблинов никакого проку! Глупые, мелкие пакостники и паразиты!! Мало того, что растащили всё, так то что не стали брать - испоганили!!! Харамонус, если хочешь насладиться их художеством, так хоть не делай этого в одиночку. Пойдем, я тебя подстрахую. - Стараясь двигаться как можно тише, Склэйв пошел вслед за волшебником, держа наготове свой увесистый молот. К разведке присоединились и остальные спутники, а Герберт зажег факел. И предложил гному трубку. Владыка, да сон то был вещий.

- Конечно буду, - выпалил гном, но осекся, - я хотел сказать, спасибо, сэр Герберт!

Курение трубки - это искусство, которое можно сравнить с медитацией. Когда ты берешь трубку в руки, ты ощущаешь тепло и гладкость дерева. Это мгновение прикосновения к природе, к её теплу и уюту. Затем ты берешь табак и начинаешь тщательно наполнять им трубу. Обернув его и прокрутив в руках, ты чувствуешь его аромат и насыщенность. Табак - это маленький мир, который живет внутри трубки и готов оживать под твоим дыханием. Теперь ты наклоняешься к огню, прикладываешь трубу и начинаешь вращать её над пламенем. Первый вдох - это гадание на судьбу, это мост между прошлым и будущим. Ты терпеливо дымишь, ощущая каждую ноту аромата, каждое вихревое движение дыма, который соединяет тебя с окружающим миром. Трубка - это твоё спокойствие, твое расслабление. Но вот только не было у Склэйва на это времени, они шли в туннели, наполненные опасностью. Поэтому гном выкурил трубку и быстро вернул её хозяину. Закончив курить, он ещё ощущал нежную теплоту трубки в руках, которая дарит свою приятную энергию. Это был маленький ритуал, который помог гному выбраться из рутины и на некоторое время остановиться в этот миг. Он шел на встречу возможной смерти, но шел туда счастливым!

Если сперва Мелисса была уверена, что стоит разделиться, то после выступления Стена решила согласиться с ним. Может и правда впятером сразу они смогут добыть больше информации. Кто знает, на что каждый из них способен и где может пригодиться.

На колкие слова Калливри девушка ехидно усмехнулась. Чего греха таить, был за ней этот недуг. И кто она такая, чтобы отнекиваться или строить из себя невинную. Но все же она надеялась, что это не было так уж явно написано на ее лице. Тут Мел ненадолго призадумалась. Хотя, кто только сейчас не промышляет темным ремеслом... И вообще, или ты облапошиваешь, или тебя. Таков был жизненный девиз девушки.

- Подписываюсь абсолютно под каждым словом, - звонко выпалила девушка, соглашаясь со словами Калливри о лидерстве рыцаря.

" О, славный рыцарь, сэр Герберт Стен
Повел наш отряд распутывать дело.
На пепелище, средь разрушенных стен
Искать следы, пока солнце не село... "
Мелисса уже не слушала, кому и куда надо зайти по дороге. Она взяла в руки лютню. Пальца привычно щипали струны, слова сами собой тихо тихо полились в унисон лирической музыке. "Славная будет песнь", - подумала девушка.

Лёгкая лукавая улыбка на фоне уважительного поклона Калливри понравилась. Выглядело как уравнивание счёта "один—один" после её нараспев сказанных слов о подозрении и доверии после. Возможно, за приятными манерами скрывается... Пантера мысленно хмыкнула.

Покинув кабинет, она задумчиво шла позади остальных по дому. Скорее задумчивость была больше для отвода глаз, ибо подумать было над чем. Случайно ли, специально ли, обмолвился Волькез, что расследование установит чётко непричастность к пожару самого виконта. Но об этом можно было подумать позже. А сейчас волновало, на следит ли уже кто за ними. Калли незаметно, но очень внимательно всматривалась в каждый угол, прислушивалась к звукам в доме. Даже пыталась осторожно посмотреть в окна, не спрятался ли кто, чтоб проследить потом за ними.

На причину, по которой Мелисса не звала остальных, Калливри демонстративно фыркнула, вальяжно скрестив руки на груди:
— Как бы их не спугнула вероятность быть облопошенными.

— Господин Герберт.
Дамочка сделала паузу. Такую довольно приличную паузу. Все же обращаться "господин" к нанимателю было чем-то обыденным. А вот к члену отряда — немного напрягало. Хотя, и подкупало со стороны рыцаря обращение к ней "леди", с другой стороны.
— Немного ранее, в кабинете виконта Вы подняли тему командования, сказав, что готовы принять на себя ответственность при условии единоначалия. Что же, почувствовав ещё тогда Вашу надёжность, а сейчас ещё и увидев Вашу дипломатичность, умение заставить прислушаться к словам, признаю за Вами должность лидера нашей компании, — в знак подтверждения пантера кивнула.

- "На магию надейся, а сам не плошай", как любил говаривать мой отец Фустер Фрэйхайтсон, и как всегда был прав.. - вздохнул Склэйв и пошел к обвалу.

Очень уж хотелось разжечь костер, перекусить и немного поспать. А ещё хотелось выкурить трубку душистого табака, да выпить кружку-другую прохладного, темного эля. И так ярко представил себе всё это молодой гном, что на миг даже зажмурился и улыбнулся. Так, нужно быстрее разобраться с этим завалом и хотя бы обсохнуть, для начала... а там уж посмотрим, как кирка ляжет.

Харамонус, тебе ли не знать, что каждый камень наделен духом, пусть и не животворящим, но способным желать, а то и чувствовать. И вот ты открываешь свой разум, взывая к обломкам разрушенного моста. И сразу же слышишь их нестройный хор, твое сознание буквально окутывает потоком горестных стенаний!

...тяжелые камни, гранитные плиты
спаяны временем в мост монолитный.
По воле творцов, древних зодчих умелых,
простер он чрез бездну могучее тело.
Веками друг с другом округлые спины
стиснуты крепко в кладке единой.
Но небо пошло против суши войною,
разорвано братство могучей грозою.
Потери страшны, многих нет уж меж ними –
смыты потоком, раздроблены в щебень.
Остатки разрознены, вырваны с корнем,
но помнят еще изначальную форму.
И друг готов к другу прильнуть, как и прежде
в порыве отчаянном дикой надежды,
чтоб аркой моста бросить вызов ненастью,
на миг обрести монолитное счастье.
Но пусть заклинатель даст твердый обет:
Что братства камней не нарушит сто лет...

И первый камень уже с готовностью поднялся из пропасти, чтобы примкнуть к торчащему обрубку моста.

Тем временем, на площадку перед мостом один за другим выезжают восемь конных. Дубовые листья на походном знамени и стилизованное под кору изображение латной перчатки на щитах не оставляют сомнений в их принадлежности. Герберт, переднего всадника ты узнаешь сразу же – Альбин Грайс, младший брат твоего кровного врага и один из самых молодых и известных командоров Ордена. Он тянет поводья и поднимает ладонь, призывая отряд остановиться. Рыцари не сразу замечают пять фигур на фоне величественного зрелища замка и разбитого моста, и неясно, чем они недовольны больше. Ехавший одесную с командором всадник наклоняется, чтобы прошептать предводителю что-то на ухо, указывая на вас рукой. Ба, да это же твой шурин, Герберт, а вон и второй позади! Надо же, уже полноправные рыцари, кто бы мог подумать. Сэр Альбин кивает и трогает поводья, направляясь к вам в одиночку, рука поднята в знак переговоров.
Что будете делать?

Площадь перед магистратом Некросса была заполнена ровными рядами войск. Задние шеренги были сформированы нежитью - зомби и скелетами, в первой линии стояли когорты урук-хаев, хазгов и вампиров, и отряд гноллов, никак не желавший принимать упорядоченную форму. Сегодня должен завершиться военный трибунал, и будет приведен в исполнение приговор одному из знаменитых командиров Некросса. Контролируемые утечки слухов уже сообщили, что он оказался предателем и заговорщиком, пытался собрать собственную армию и свергнуть Правителя Ленга. Кто мог ожидать такого от старого солдата?!

Командир Уграк спокойно ждал завершения этого своеобразного ритуала, удерживаемый двумя личами за цепи, закрепленные на его кандалах. Он скользил взглядом по лицам уруков из первой шеренги. На их запястьях была заметна белая татуировка в виде шестиконечной острой звезды, отдаленно похожей на кристаллик льда. Тот же знак отмечал и правую руку Уграка. Говорят, так себя отметило подразделение, завершившее переход через Хребет Мира - границу, которую Некросс пока не решается перейти. За этими горами как будто лежит новая вселенная, и эти парни были там, и вернулись. Лишь немногие некроманты, перебежчики из Великого Аркана, узнали в этом знаке символ Итиллин, Ледяной Девы. Впрочем, скорее это совпадение, ведь о церкви Итиллин давно не слышали даже на окраинах Некросса. Возможно, ей поклоняются в Десятиградье на далеком севере, но уж точно не здесь.

Наконец, трибунал появился у эшафота. Старший судья огласил решение и приговор:

- За деяния против Некросса, а именно: превышение полномочий, данных Уставом, наказания подчиненных другого командира без трибунала, попытку создания собственной армии с целью государственного переворота и захвата власти и, наконец, за сотрудничество и помощь нашим врагам, то есть предательство Некросса, командир Уграк признан трибуналом виновным и достойным наказания! В качестве такового трибунал постановил: урук-хая Уграка лишить офицерского звания, приговорить к смерти через повешение с последующим прохождением бессрочной службы в армии Некросса.

Уграк как будто не слышал этих слов. Он уже попрощался со своими бойцами, и теперь его взгляд был устремлён к той вершине, где он, наконец, понял себя. Тело двигалось послушно, как будто он уже умер и был воскрешен в качестве зомби. Все было кончено довольно быстро - никаких последних слов, просто один маленький шаг в бездну.

Когда посмертные конвульсии тела затихли, к трупу Уграка подошёл Фантом - один из некромантов Гильдии. Он убедился в смерти, и начал ритуал анимации зомби. Довольно простое заклинание, доступное многим умелым магам, а при наличии свитка с текстом и рекомендациями - даже новичку в магии. Фантом выполнял его так же буднично, как будто зубы с утра почистил. Но что-то пошло не так, труп не повиновался. Фантом повторил заклинание уже внимательнее, прислушиваясь к каждому слогу... И вдруг свалился на эшафот, судорожно опираясь на руки. Прежде, чем участники казни разобрались, что делать в этой ситуации, Фантом завалился на бок, и испустил дух. Из ворот магистрата спешно выехала кавалькада рыцарей смерти, клином отрезая толпу от эшафота. Нежить из задних рядов послушно перестроилась в длинные шеренги, как бы разрезая передние когорты на куски, и всех живых стали оттеснять с площади по этим импровизированным коридорам. Впрочем, никто и не пытался сопротивляться - солдаты служили Некроссу не первый год, и были знакомы с железной дисциплиной. Через несколько минут на площади не осталось никого живого...



Спустя сутки в Гильдии установили причину смерти Фантома: вся кровь в его теле внезапно обратилась в лёд. Впоследствии командир Фантом был оживлен в виде вампира в результате переливания Sanguis Eterna.

Это напоминало кошмарный сон - оружие не брало тварей, проходя сквозь зыбкий силуэт концентрированной тьмы без какого либо эффекта. Сам юноша остался цел только чудом и сейчас лихорадочно прикидывал дальнейшие действия. Отступать? Куда?! Тлалок бросил затравленный взгляд через плечо на лестницу, у которой стояли Эрха и Мунин. К ним тени, вроде, не совались, а значит мизерный шанс спастись у жреца с волшебницей, не говоря уже о престарелом Галте, был. Им же с Сильдаром, похоже предстояло погибнуть здесь, пытаясь прикрыть отступление друзей.

-Бегите, ну же!- Каркнул Тлалок, обрушивая новый удар на клок тьмы. Будь он проклят - смерть можно встретить по разному и, как истинный сын своего племени, Тлалок собирался сделать это сражаясь, пусть и безуспешно. Внезапно, он ощутил небывалую свободу - ничто не сдерживало юношу, даже тяжелый панцирь казался второй кожей, а кирка ощущалась продолжением рук, это не было легендарным состоянием амока, чёрной, убийственной ярости, скорее чем-то большим. Гармонией? Юноша не знал, но это не помешало ему улыбнуться и запеть. Чистый, радостный, его голос взлетел под своды тронного зала, веками слышавшие лишь поступь немёртвых слуг, да шуршание драконьей шкуры. Древняя песнь варварских степей, прославляющая бескрайнее небо над головой, тёплое солнце в небе и серебристые моря разнотравья, колышущиеся под ласковым ветром. Отмахиваясь от наседавшей смерти, он пел о жизни, которую ему предстояло потерять, но не ощущал ожидаемой горечи, может быть после, если оно настанет?

Огородом выскользнули на окольную улицу. Со стороны площади слышится гомон, но вас не заметили, никого рядмо нет. Лишь тощий козел смотрит на вас через плетень своими дьявольскими глазами с вертикальными зрачками.

Просьба Торина была принята к сведению и немедленным указом герцога в указанную деревню былд выслан отряд. Как выяснилось позднее - все выжившие благополучно переселились в соседнюю деревню и пожелали там остаться. Ходили слухи, что одна из выживших - Мара, каждый день выходит на дорогу и долго всматривается вдаль. Словно кого-то ждет.
Сам Торин получил большой кошель с золотом и сердечную благодарность герцога.
Гном сдержал обещание данное старику. Добрый пес скрасил последние дни старика. Если верить слухам - дед Афон помер посреди цветущей поляны, с застывшей на лице счастливой улыбкой.
Торин вернулся в Золотой город, где его встретили как дорогого гостя. Кажется где-то на окраине гном услышал знакомый лай.

Сир Адриан получил графский титул, замок и земли у самых границ владений герцога. Находясь всего в нескольких километрах езды от замка герцога, рыцарь оставался одним из самых приближенных и верных подданых герцога. Сама же Элиза со временем прониклась симпатией к верному рыцарю.
Впрочем, мирной жизни был отпущен лишь небольшой срок. У северных границ владений Боссе собиралось немалое вражеское войско. Герцог созвал большой совет, на котором как один из влиятельных советников присутствовал и Адриан. Его военный опыт и своевременные советы помогли в дальнейшем предотвратить кровопролитную войну.

Прощаясь с Плачивым, Бертольд не скрывал своей печали. Добродушный парень успел "прикипеть" к этим таким разным людям. Но он знал что каждого ждет свой путь.

Кладбище встретило Якова могильным молчанием. Никаких мертвецов. Лишь шум ветра, шелест листьев, да редкие крики птиц. Лишь местами развороченные могилы, да побитые могильные камни напоминали о развернувшейся здесь когда-то битве.

Ормуд, хозяин "Сломанного Рога" сердечно привествовал явившегося к ночи Якова. Устроив его с удобствами, он подал щедрый ужин. О плате Ормуд и слышать не пожелал, и кажется, даже немного оскорбился.Поблагодарив Якова за спасение милой Элизы, тавернщик собрал ему припасов и вина на неделю и даже больше. Ормуд горячо заверил Плачивого в том, что здесь он всегда найдет кров и горячую пищу.

Игра завершена.

Следом за яростной атакой урук-хаев ударил Тлалок. Его палица встретила голову гаргулиса, как мяч в игре с битой. Месиво кровавых мозгов отпечаталось на открывающейся створке двери, а залихватский удар пролетел дальше, оставляя весомый синяк на виске второго стража. Его тут же одарил "швейной иглой" Йорик - тонкое лезвие быстро вошло в легкие, и так же быстро покинуло их, отметившись лишь едва слышным свистом из груди стража.

Гноллы увидели, что битва, кажется, будет за их новыми союзниками, и дружно пооткрывали свои клетки. В руке каждого крысолюда оказался тот самый навесной замок, на который были закрыты их камеры, и мгновением позже эти увесистые стальные изделия полетели в голову еще живого стражника. Он и так-то уже ничего не соображал в этой внезапной круговерти, а после еще двух ударов в лоб и вовсе рухнул на пол. Чуть погодя рядом с ним упало и почти обезглавленное тело его приятеля.

Урук-хаи злобно улыбнулись своей победе, и коротко сказали Сильдару, стоявшему в авангарде

- Воин, вести всех в арсенал. Мы делать вид, что сбежать только мы - тогда крылатые не поднимать тревога, не считать нас большой проблемой. Если Темпос помогать нам, мы еще встретиться за воротами!

За открытыми дверьми, в зале, действительно были и другие гаргулисы. По меньшей мере шестеро из них охраняли выход из храма, и наверняка сразу за ним были другие. Стычка у дверей тюрьмы закончилась слишком быстро, чтобы они что-то поняли, но звуки битвы наверняка были услышаны, и стражники у дверей храма уже направились разведать, что случилось. Предупреждая их, урук-хаи бросились навстречу страже, на ходу пытаясь устрашить гаргулисов

- Мы голыми руками убить двух стражей и порвать ваши клетки! С дороги!

— Хм-м, что это? — задумчиво протянул хоббит, спускаясь с пони и такая Питера под бок. — Вон, вон, посмотри, молодой человек! В лунном свете и ты должен видеть! Что это там? Коробка для податей?

— Что ты скажешь? — в руках Биттерлифа вдруг мелькнула медная монета. Он затем вознес деньгу повыше, чтобы даже его молодой спутник мог видеть её в темноте.

— Стоит нам сунуть что-то в щель Юстиции, этой сонливой шлюха, которая ничего не видит и которой ни до чего нет дела, м? Я что-то не много вижу справедливости в жребии, выпавшем добрым жителям Хирота. Я не вижу ничего справедливого в том, как они решили держать себя после того, как их несчастная судьба была определена. Разве это правильно и праведно приносить своих соседей в жертву, чтобы спасти себя? Как ты скажешь, хорошо с ними обошлась Юстиция? Нужно ли ей всунуть за это?

— Если стоит, то держи! — Биттерлиф передал монетку Питеру.

- Не надо за руки, - возразил Питер, - в книге про это ничего не написано.
Юноша извлек фолиант, открыл на нужной странице и ещё раз пробежался глазами по тексту. В загашниках у него была шкура барсука, что носил с собой траппер Аллендер из их деревни, которую Питер прихватил с собой. Она была нужна в качестве материала для заклинания. Лишь повторил сложную формулу, бывший раб приступил к произнесению первого в своей жизни настоящего заклинания.
Слова, тяжелые для языка, срывались с его губ, а само колдовство словно высасывало из него силы. Юноша даже не представлял, что магия настолько опасна и жестока к своим носителям. У него немели руки и ноги, из носа и ушей хлынула кровь, голова гудела и кружилась, в ушах стоял звон и дикий хохот голоса, похожего на то существо, что он видел в хрустальном шаре на ложе мертвого хозяина подземелья.
К концу чтения заклинания Питер настолько ослаб, что едва мог держать в руках увесистую книгу да ориентироваться в пространстве, его почти стошнило. Юноша рухнул наземь, ловя ртом воздух. Если так колдуют волшебники, то они либо настоящие герои, либо конченые психи! В здравом уме на такое мало кто решится. Питер начал даже сомневаться в том, что он выбрал верный путь в жизни. Ещё было не поздно отказаться от всей этой магии. Или нет?!
Но что-то явно происходило. И знаком тому служил резкий порыв ветра, что пролетел по поляне, хотя до этого ничего подобного не предвещалось.

Ход I. 1385 – 1395 гг.

Много бед и несчастий претерпела земля Силезская.

Постоянно сражались здесь друг с другом поляки, немцы, местные паны да господа, бывало, что и чернь усмирять приходилось, супротив законных властителей восстававшую. Много крови пролилось на эту землю, много славных рыцарей полегло здесь.

Но нет земли славнее и богаче!

Так говорили тебе, маленькому ребенку, а ты и сомневаться не мог. Где еще реки так полноводны и полны рыбой? Где города так прекрасны и многолюдны? А уж леса, в которых отец твой любил охотиться – это настоящий Дар Божий вам, силезцам.

Ты был родичем самим силезским Пястам. Пусть для маленького мальчика это значило немного – позже ты поймешь, что эта фамилия значила для силезцев.
Род твой вел свое начало от Болеслава, сына того Болеслава Долговязого, князя силезского и вроцлавского, что в бытность свою крестоносцем спас от сарацин самого императора Барбароссу, а потом вместе с ним дрался в Италии.

В честь славных предков и тебя назвали Болеславом.

Отца твоего, рыцаря небогатого и скромного, звали Карлом. Сеньором его был сам Генрих Румпольд, пан на Глогуве и Сциняве. А поскольку и поместье ваше у Глогува располагалось, то и звались вы Глоговскими.

Матушка твоя умерла родами, а поскольку de mortius aut bene aut nihil, то и мы скажем лишь, что была она женщиной доброго нрава и славного рода, любима очень мужем. Остались в семье лишь вы с отцом, да две сестры: Агнешка, тебя на три года старше и Добыслава, вместе с тобой родившаяся.

От самых юных лет окружен ты был заботой и любовью. Агнешка просиживала у твоей кроватки целые ночи, от completorium до laudes, слуги ваши, хоть и чернь, а всё же люди добрые, помогали ей тебя и маленькую Добыславу пеленать да воспитывать.

Отец же дома появлялся нечасто – всё войны да охоты, съезды да пиры его занимали. Он любил семью, конечно, как у силезцев, принято: всегда привозил подарки, рассказывал о своих походах, и кто кому из рыцарей славного пана Генриха наплевал на сапоги.

Карл Глоговский был славный рыцарь! Воевал он около Всхова, дрался с литвинами вместе с князем Конрадом Олесницким, дабы навернуть темный люд в веру христианскую, пировал с самим Ягайлом за одним столом.

Впрочем, славой своей отец только в семейном кругу хвалился, на людях же был скромен и вовсе не кичился. И тому же тебя, мальчишку еще, учил.
- Семье всё рассказывай, ничего не скрывай, - говорил отец, усадив тебя себе на колени в саду вашего маетка, - Но для других людей скромен будь. Не нужно им о делах твоих знать, лишь беды от такого знания бывают.

*****

Когда тебе исполнилось девять, ваш сюзерен скончался. Немедля князем Глоговским стал его брат, тоже Генрих, которому отец твой принес присягу. А следуя в слдующем году с почтом из Легницы в Глогув, князь как раз проезжал мимо вашего дома и остановился погостить.

Был он мужчиной в самом расцвете сил. Говорили про князя, что любит он турниры да охоту. Выглядел он соответствующе: крепок телом, с улыбкой на красивом лице, голосом громкий, щедрый к друзьям и товарищам.

Настоящим рыцарем показался тебе князь. Как будто из книжки!

И тебя могущественный Генрих приметил. К себе подозвал.

- А что, нравится ль тебе, юноша, пир? А охота?

Узнав, что на охоте ты ни разу не бывал, сюзерен очень удивился.

- Как так? Неужто отец не ходит с тобой тебя на кабана или там на оленя? Земли-то у вас вон какие богатые!

Слово за слово, а на завтра ты спозаранку, зевая и кутаясь в плащ от утреннего холода, ехал с князем, отцом и десятком рыцарей, их оруженосцами и слугами – охотиться на вепря.

И сложилось так, что от охоты той многое зависело. Столь многое, что и представить ты тогда не мог. Воистину, investigabiles viae Domini.

*****

Ты держался подле князя, а он – гнал вперед по мрачному густому лесу, вовсе не обращая внимания на собачий лай, крики слуг и рыцарей. Будто неведомая воля вела твоего сюзерена и неизвестная тебе чуйка – казалось, он знает, где вепрь с мистической точностью.

Как ты, малец, не свалился с коня, не встретился лбом с веткой, как твой немолодой уже конь не споткнулся о корень – то лишь Господу известно. А всё ж спустя полчаса дикого гона князь остановился. В руке он сжимал копье, оглядывался вокруг. Будто с удивлением заметил тебя, улыбнулся.

- Славная охота, а, Болес…

В этот миг из кустов выскочил вепрь. Да такой огромадный, будто самим диаволом сотворенный! Глаза зверя огнем пылали, рычал он, как сотня медведей, а ростом был с твоего коня! Или то со страху так казалось…

Князь ударил коня шпорами и с гиканьем понесся на лесной ужас, ударил копьем… и промахнулся. Попробовал коня развернуть, да где там! Вепрь мотнул головой, копытом землю взрыл и как бросится на охотника! Ударил коня княжего в бок, повалил, над Генрихом навис, рыча и хрюкая, как истинное исчадие адово.

У тебя тоже копье в руках. Не такое крепкое и тяжелое, как у сюзерена, но всё ж оружие. И кинжал на поясе. Но страшно - жуть!

Величественный фьорд принял семерых воинов подобно хозяину, что не откажет путнику в беде, но и лишнего куска мяса тому не предложит. Подаст крепкого эля, но не оставит ночевать у очага. Испросит странника о нуждах его, но более речей молвить не станет.
Лёд под крепкими ногами не трещал, снег мирно похрустывал. А если назад не глядеть, можно было вообразить, будто то обычный поход за рыбой. Вот сейчас старший топнет в том месте, где её водилось много еще с незапамятных времен, полетят осколки льда, открывая воду и радостно сверкая на солнце, как раньше. Затрепещет рыба, тусклым блеском чешуи радуя поймавшего ее. И на миг почудится, будто не было за плечами всех этих лет, будто самому старшему из них не больше шести зим и озябшие ручонки крепко держат жирное агонизирующее рыбье тело, боясь выпустить добычу.

Столб огня не приближался и был едва ли больше костра, ежели издали смотреть, но и меньше не становился, а стало быть разрастался и поедал фьорд заживо.
Семеро шли друг за другом, готовые подхватить провалившегося под лед в любой миг. Однако помощь не потребовалась. Продолжал хрустеть снег. Продолжал молчать лёд. Солнце по-прежнему пировало в одиночку в своих чертогах. Так шел час за часом. Привал решили не делать, чтобы не испытывать милость богов. Видимо, приняли они в дар тело Скёгги и не гневались более, насылая беды.

Сумерки еще не затуманили воздух, а на горизонте показалась скала, что сразу бросилась в глаза своей высотой. Стоило приглядеться получше и становилось понятно, что такую величину она обрела еще и за счёт крепости, с венчавшей её башней.
Шаг Хильд против воли ускорился, когда она увидела место своей службы.
- Уже близко, - раздался её голос.

По приближении к Эрве Ордал стало ясно, что их заметили. На самом краю крепостной стены в полный рост вырос крупного телосложения воин. Хильд вскинула в воздух кулак, ещё и ещё раз. Воин что-то коротко крикнул и из узкой бойницы тотчас же выпростались две крепкие веревки. За них следовало держаться, поднимаясь по ледяной поверхности скалы и вбитым в промерзшую почву деревянным кольям.

Сумерки застали их во время подъёма. Путь наверх показался труднее и дольше пройденного днём: веревки скользили, опасно натягиваясь и грозясь лопнуть, колышки, что были точно ступени, не вызывали никакого доверия и замедлили подъем в крепость, насколько это было возможно. Да и пониматься сразу всем вместе было опасно, всякий из них ждал, пока путь наверх окончит предыдущий.
Наверху приём их ждал далеко не столь радушный, как в домах Стурсонов.
Хельги, вождь Эрве Ордал, угрюмый бородач с внушительным ножом на поясе, молчаливо взирающий с высоты своего роста на гостей крепости - вот и вся встреча. Хильд поднималась одной из последних и теперь вышла вперед, прижав к груди кулак, чтобы поприветствовать Хельги поклоном.

- Мы ждали вас вчера, - вместо долгих речей хрипло пробасил тот и оглядел прибывших, чуть дольше задержав взгляд лишь на Ревдис. В глазах его почудился Бабочке проблеск узнавания.
- Фьорд горит, - коротко отозвалась Хильд. Разговорчивостью стражи Эрве Ордал не отличались. Быть может раньше, до службы, говорила дева поболее. Кто знает.
- Огненный змей отнимает у нас фьорд. Пришлось идти лесом.
Ни о битве с волками, ни о гибели славного воина Хильд не сказала, будто бы это было неважно. По крайней мере, для Хельги.


Описание Хельги


Описание Эрве Ордал

Целый огромный дом, деформируясь и ворочаясь, поднимается на ноги, превращаясь в огромного страшного монстра. Из дверей, окон, прочих щелей валит дым, внутри мечутся тени тех, кто пытается потушить дом изнутри. На пороге валяется Витор, в его лицо впивается череп-паук, а вот один из деформированных уродцы спешат настигнуть последних жертв - эльфа с хорьком, которые безуспешно отбивается от двух других черепов-пауков.

События приняли совсем серьёзный оборот...

Оказавшись намертво прикреплён к одному месту – что твой гриб! – Дастот не имел возможности вовремя отскочить из-под удара покрытой затверделыми наростами лапищи. Втянув голову в плечи и прищурив глаза, он из последних сил ткнул мечом куда-то туда, где у атаковавшего его существа должно было находиться солнечное сплетение. Одновременно в бок уродцу с яростным рычанием вцепился Авуз Торалзас, бросившийся на защиту хозяина. Однако остановить замах ороговелой конечности все эти контратаки были уже не в силах. Оплеуха пришлась гному прямо по лицу, он покачнулся, закатил глаза и грохнулся на пол, смешно выгнув ноги, по-прежнему крепко оплетённые по колено коварными нитями.

Так закончил свои дни в Срединном Мире добродушный скиталец, скромный (хоть и щеголеватый) служитель Живых Звёзд, гном по прозванию Дастот Невезучий, сын Ровода Лодочное Кольцо, из Трубного Факела, славного форпоста Подгорного Дома в Джунглях Отчаяния. Где-то на севере, на островке посреди лесного озера, ворочается в глубоком сне прекрасный древний дракон, которому уже не суждено расправить могучие крылья в Ультрафиолетовой Пустоте, ибо некому больше разбудить его в должный срок...

Диестро был зол. Нет, не просто зол - он буквально кипел от ярости. Этот тюфяк Шауфляйнер, этот el carbon мало того, что позволил себя убить в самый неподходящий для Федерико момент, когда они уносили ноги с восточного берега, так ещё и умудрился утащить с собой приличный кошель, знакомство с которым де Круазе рассчитывал свести. На разрушенной стороне осталась повозка, остались припасы. .. Проклятье, да даже эсталийская кольчуга и фехтовальные перчатки Федерико достались мерзким отродьям! Последние дни диестро приходилось выказывать чудеса ловкости, избегая участи быть разорванным, разрубленным, проткнутым или убитым любым иным способом!
Заслышав шум на Аккерпалтц, Федерико встряхнулся и, положив ладонь на резной эфес рапиры, двинулся в сторону голосов. Может быть удастся разжиться информацией? А если Мирмидия не обделит своей благосклонностью, то и не только ей! Деньги, оставшиеся у диестро стремительно таяли, и, возможно скоро придëт черёд вшитых в подкладку комзола десятка полновесных крон, но сейчас де Круазе рассчитывал обойтись без этого.

Нори Скальссон оглянулся на соратников, и глубоко вдохнул лесной воздух. Как же хочется жить, пусть это даже и последние мгновения, которые тёмный бродяга был уверен, что пропадут не зря.
– Отойди-ка – буркнул он охотнику, проходя мимо него к идолищу.
Остановившись перед изваянием, Нори опустился перед ним на колени, и произнёс:
– Отпусти нас из своего проклятого лабиринта. Прими кровь мою в качестве жертвы, прими жизнь как плату за их спасение. Обнови древние соглашения, покровитель Чащи, и да хранит она секреты свои тысячи и тысячи лет. Моя душа идёт на зов.
После этого в руках гнома сверкнул нож, обычно использовавшийся группой для резки мяса в рационах. Перед тем как его мог кто-либо остановить, лезвие вспороло живот и перед идолом вылилось небольшое озерце крови.
Опускаясь на землю, Нори нашёл в себе силы на последние слова:
– Я знал... что мое предназначение... здесь...
Скальссон замер, и испустил дух.

Группа увлеченно решала что делать с яйцом, Бурди и сама предложила пару вариантов. Грегори уже полез за яйцом, Витор за этим недовольно наблюдал, Дастот передавал Грегори рюкзак, Нимурель крутился где-то рядом, а Нори... Где Нори! Бурди огляделась, думая что просто не заметила его. Потом подумала что гном просто пошел отлить, но о таком все предупреждали чтобы не было таких вот казусов и Нори никогда не пренебрегал этим правилом.
– Нори! Нори, мать твою! – Бурди увидела спину соратника, он двигался на север, в самую чащу. Гнома ринулась за ним, но остановилась на краю опушки вокруг гриба. Что-то её остановило. Резко умолкнув Бурди недвижно стояла смотря в спину товарища. Не надо его останавливать.
Голос леса который иногда слышала гнома сейчас струился песней. Торжественной, тихой как туман и неизъяснимо, приято грустной. Постояв немного Бурди вернулась к остальным, тихонько улыбаясь
– Эй, Грегори, не бойся лезть, потому что ловить тебя буду я! – это звучало как обещание, не только Грегори, но и всему отряду. Не бойтесь! Между вами и лесом всегда есть Гвардеец, если вы этого хотите

Авуз Торалзас белой пушистой молнией бросился к распростёршемуся на земле хозяину и принялся лизать его лицо шершавым языком. Дастот рассмеялся, потрепал пса левой рукой по загривку (в правой он по-прежнему сжимал обагрённый кровью гарпии клинок), после чего всё же отстранил его, поднялся на ноги и принялся приводить себя в порядок.

– Это был... головокружительный полёт, – признался он, потирая ушибленный бок, – Не рекомендую пытаться воспроизвести это дома!

Рассыпавшиеся при падении элементы снаряжения гном закончил собирать как раз к тому моменту, когда Грэгори обратился к остальным за поддержкой своего воинственного плана.

– Давайте и вправду как следует прочешем окрестности! – воскликнул Дастот с горячностью, разбивая потаённые мечты стрелка, – Если гарпии нападают на путников, да ещё и носят такие ожерелья, у них в гнезде вполне могут быть сокровища. Правда, предлагаю слишком не увлекаться: это свободно летающие твари, их логово может быть довольно далеко, и если до вечера мы его не найдём, то давайте уж не будем менять маршрут ради дальнейших поисков.

– Ну вот, по крайней мере, по поводу раздела добычи, я думаю, никто возражать не будет, – продолжил Осберт, явно приободрённый ответом эльфа, – Что касается остального... Могут быть некоторые трудности с определением первенства, – ревенант кивнул на грифельную доску, на которой Чэрвольд записывал успехи возвращавшихся из чащи групп, – но я думаю, уважаемый хозяин таверны как-нибудь с этим разберётся. А что до славы и почестей, так смертным всё равно не дано заранее предугадать, чем будут увенчаны в памяти потомков их деяния. Я даже могу поведать на этот счёт одну историю, которая, к тому же, имеет непосредственное отношение к моему появлению здесь...

Заметив любопытство в глазах по крайней мере части собравшихся, Осберт сделал знак трактирщику принести ещё выпивки на всех, перевёл немного дух и начал свой рассказ:

– Жил в холодном и суровом краю, откуда я родом, Хольмар, сын Хольмара, прозванный Кровопийцей. В наших землях имя этого вождя известно каждому. Он совершил немало подвигов, собрал под своим стягом много младших вождей, однако мечтал о славе великого полководца и завоевателя. Ради этой мечты он собрал большое войско и попытался захватить владения своего старшего брата Зигольда. Однако судьба распорядилась иначе.

Славен сеятель злата
В громе бури оружья.
Но не напьётся песня
Братскою вранов брагой.

У Зигольда было меньше земли и воинов, но и первая, и вторые содержались в лучшем порядке. А кроме того, он был любим народом и везде мог рассчитывать на поддержку и укрытие, не опасаясь предательства. Хольмар надеялся на лёгкую и быструю победу, однако его обозы застряли в болотах, а войско, страдавшее от обморожений и болезней, потерпело поражение от куда менее многочисленной дружины старшего брата. Стараясь восполнить потери, он обложил все свои владения тяжелейшими поборами, чтобы привлечь наёмников из-за моря, но тем выжал последние соки из земли и лишь ухудшил своё положение.

Не надеясь одержать верх в прямом столкновении и повсюду подозревая предательство, конунг окружил себя колдунами и сейдконами, которые своим чёрным искусством должны были насылать порчу на противника, выявлять недовольных в чертоге самого Хольмара, а также поддерживать его пошатнувшееся здоровье. Сопровождать одного такого проклятого чернокнижника – я даже не хочу называть его скверное имя, пусть оно сотрётся из памяти добрых людей – выпало мне. Да, именно мне, ибо, увы, и я тогда имел несчастье сражаться в рядах бесславного войска Кровопийцы.

Однако собственными глазами узрев, к каким средствам прибегал тот колдун во исполнение наказов Хольмара, – включая те ужасные вещи, что он творил над невинными поселянами, среди которых были и мои дальние родичи, – я преисполнился гневом и отсек чернокнижнику его безбожную голову. Да-да, вот этим самым топором! Так я нарушил приказ своего вождя, но защитил своих родичей и других невинных людей. Но я был молод и жаждал славы, а потому, не боясь последствий, поспешил проехаться по всем селениям в округе, показывая благодарным жителям отрубленную голову изверга и его перстень.

Не все были готовы открыто чествовать меня, опасаясь гнева конунга, но вне сомнения, люди видели во мне освободителя. К тому времени звезда Кровопийцы закатилась, он терпел поражение за поражением, и лишь чёрное колдовство оттягивало его неизбежное падение. Однако снятый с руки чародея перстень, который я теперь носил с гордостью, вскоре погубил меня.

Через него в моё естество проник демон скверны и разрушения, который принялся осаждать мою душу, заманивая в свои сети и подталкивая к различным ужасным деяниям. Я сопротивлялся как мог, но постоянная борьба изматывала меня и телесно, и духовно.

Звон золотой заклятья
Явится ядом йотунов,
В доме души до срока
Селится жил иссушитель.

– Так Хольмар, сын Хольмара, мечтавший о славе великого завоевателя, вошёл в историю, как Кровопийца, напрасно загубивший множество жизней и принёсший лишь горе и разорение своему краю. А я, Осберт, сын Утберта, возмечтавший о славе освободителя людей, стал одержимым, вынужденным постоянно сражаться за собственную свободу. Ибо никому не дано знать, какие плоды принесут его деяния, а тем более, какая слава им уготована в памяти людской, – ревенант обвёл взглядом присутствовавших, – Однако же, я уже долго держу речь. Это не вся моя история, но о том, что выпало на мою долю дальше, я поведаю в другой раз. Если, конечно, вернусь жи... просто вернусь из нового похода, в который, надеюсь, мы в скорости отправимся.

Что ж, было страшно. Страх такой, что разгоняет кровь в жилах, вливает силу в мозолистую ладонь, превращает немолодое уже тело в тонкую чуткую струну. Страх, что заставляет дерзкий смех вырываться из глотки вперемешку с лихим гиканьем. А если нужно, приращивает крылья к ступням.

В памяти Бёльверка навсегда отпечатается образ летящих по заснеженному полю добротных саней. Облепленных сильными мужами с остекленевшими от скорости происходящего глазами. Обалдевшие от ужаса, оскалившиеся в пене морды коней. Треск льда и скрип саней во внезапно наступившей тишине. Чёрный силуэт под замерзшим заливом. А затем - треск ломающегося дерева, предсмертные всхрипы коней и тяжёлое сбивчивое дыхание лежащих вповалку товарищей. Помятых, но живых.

Если уж ему не суждено будет сгинуть в бою, когда-нибудь Бёльверк сложит об этом походе песнь. Славная она будет, ведь висы уже как бусины сами нанизывались на нить повествования. А это и есть признак славного подвига.

Меж тем, местный ярл принял их радушно и усадил у очага. Отогревая кости и попивая эль, Бьёрнсон слушал речи спутников и неспешные пересуды здешних воинов. Старый Гудгерд сказал верные слова и Бёльверк решил пока не добавлять своих сверх меры.

Все хорошие истории начинаются в подходящем трактире. "Спящий василиск" - как раз такой, подходящий. Стоит почти что на границе Леса, опушку с крыльца видно. Жители Нортвича не любят это место из-за постоянно снующих туда и сюда пришельцев, которые только и горазды являться из-за гор, натоптать, насорить, пошуметь при случае, да и сгинуть потом в Лесу. Те, что возвращаются, еще хуже - этим подавай пирушку, отметить несостоявшуюся смерть да забыть тяготы и ужасы Леса. Впрочем, захаживают в "Василиск" все нортвичцы, потому что ну а где еще глотку промочить в этой деревушке на краю света?

Хозяина звать Старый Чэрвольд, и на ближайшую тысячу лиг единственный агент Славной Империи, которая поставляет в этот медвежий угол оружие, припасы, заказы на всякое из Леса. У Чэрвольда же можно получить почту, сбыть добычу, снять комнату, да и вообще он всегда рад помочь любому пришлому разведчику и авантюристу. Он же всегда готов подогнать заказ Нортвичцы его тоже привечают, поскольку Чэрвольд носа не задирает, без вопросов направляет своих клиентов и к местному кузнецу, и кожевникам подкидывает работы, да и провиант закупаед под сухпайки на продажу. Так или иначе, дела с хозяином "Спящего василиска" ведет каждый, тут уж без взаимного уважения никуда. А еще он располагает внушительным погребом и очень любит угощать новичков диковинными крепкими напитками.

В большом зале "Спящего василиска", у большого очага, где всегда потрескивают поленья, и начинается ваше приключение. Время летнее, ночи теплые, мрачный угрожающий Лес - вот он, можно в окно увидеть. Осталось раззнакомиться с сидящими напротив типами, договориться о направлении, да и двинуть под мрачную сень вековых деревьев,

– При всём уважении, моя Леди, я не умею делать вид, – кастилец выделил интонацией последние слова, – что ухаживаю.
Стол не помешал Рамиро изящно склониться, нежно взяв её тонкую руку в свою, от чуточку резковатого кивка его черные как смоль волосы упали, заслоняя от посторонних глаз, что поцелуй был не настолько целомудрен, как того требуют приличия.
– Только по-настоящему... – донесся его шепот, и сияние глаз подтвердило обещание.

Разочаровано поглядев вслед Игану, Делг вздохнул.

-Мдааа, вот так и меняют дружбу на сись...впрочем, не мне судить. Иган, догоняй, как закончишь там - крикнул вслед магу дварф и проследовал за своими оставшимися в здравом рассудке спутниками.

Выйдя в небольшое помещение вслед за товарищами, Делг скептически окинул дверь взглядом.

-У меня конечно есть боевой молот, но как не особый специалист в дверях я почему-то уверен, что грубой силой мы тут не справимся.

Сказав это, Делг любопытства ради все же пару раз с размаха стукнул по двери молотом и оценивающе взглянул на результат своих трудов.

"И на что я трачу свою жизнь? Лучше бы пиво по тавернам пил да девок тискал...ах, да, на это деньги нужны." - промелькнула мысль в голове слегка уставшего Делга.

Когда Беззубый решил показать что в повозке, Палач был только рад выйти наружу, чтобы избавиться от запаха Медведя. Спрятав меч за спину, старик наблюдал как падала ткань с таинственной повозки, которая волновала его с самого момента прибытия в трактир.

– Черт...

Прошептал про себя Палач, ведь как только он увидел с каким упорством суровые мужики приковали, кажущуюся на первый взгляд, слабенькую женщину, он сразу понял кто она и откуда такая цена на контракт. Самому Палачу не доводилось вести охоту на магов, ведь он все еще хотел жить, но истории он слышал, и знал точно, как установленный факт: чтобы убить, или еще сложнее – схватить мага живьем, требуется маленькая армия отбитых и прожженных опытом отчаянных психопатов. Старик на секунду отвлекся, чтобы прочитать реакцию на ведьму от "коллег". Так как если они не испуганны этим фактом, тогда они либо еще слишком молодые и наивные, либо в самом прямом смысле отбитые на голову и представляют опасность для самих себя, не говоря уже о других.

Палач нарушил молчание, отойдя от небольшого шока: а по старику было видно, ведь глаза его были широко открыты и смотрел он не на ведьму, а как бы сквозь нее, пытаясь смириться с новой реальностью. А реальность была такова: она видела их лица. Теперь дело было не в баснословной оплате, а в здравом инстинкте самосохранения, ведь ведьмы мстительные твари, но не потому, что с ними что-то не так, а потому, что их пьянит могущество. И ведьме плевать, что мы к ней, и ее положению пока никакого отношения не имели. Мы видели ее в уязвимом состоянии и только лишь это уже глубоко ранило ее гордость.

Ну... – тяжело выдохнул Палач, – Теперь, когда она видела мое лицо, в моих же интересах доставить ее куда надо, а денежную компенсацию буду считать как за оплату моей "верности". Ведь вторым вариантом я вижу подговорить своих "коллег" перебить вас и освободить ее в надежде, что она это оценит. В чем я сильно сомневаюсь. Из чего следует вопрос: далеко до заказчика? – почесав подбородок Палач добавил – Если хотите, могу попробовать "поработать" с ней. Магов я еще не ломал, но в своих способностях уверен. А тот факт, что вы остановились на иголках говорит мне о том, что пытать вы нихера умеете. Но хорошо хоть дальше не пытались, а то убили бы нахрен.

Палач еще был сдержанным в своих высказываниях о навыках наемников, ведь быстрый осмотр ведьмы сразу показал, сколько еще на ней осталось нетронутых мест, которые могут быть куда болезненными, чем классические иголки.

Когда Барон Фридрих был маленьким мальчиком, его нянечка читала ему книжку про старого, но очень сильного и верного рыцаря - Сира Барда, и этот образ крепко засел в голове мальчика на многие и многие годы вперёд, и вот уже не юноша, нет - Мужчина Барон Фридрих-Лаурес III цитирует фразу из той книги перед солдатами, среди которых возвышался нищий, ободранный рыцарем на исхудавшем коне: "Тому, кто погибнет в этом бою - я дарую бессмертие!", - не худший боевой клич, но...

Войны - грязное занятие. Кровавое занятие. Бесчестное занятие.

Ловис выжил, но его кобыла "Аврора", обрела в этой битве бессмертие, равно как и Барон Фридрих-Лаурес III...

Очередная битва, в которой он унёс горстку новых жизней окончилась убытком. Мертвецы - не платят.

И теперь рыцарь побитый и израненный, направился в единственное место которое может назвать домом. По пути, как обычно, остановившись в таверне "Хромой солдат и хрюшка" - отсюда всего несколько дней пути до родной деревни. Заказав у Хэнка похлёбку, он сокрушенно помотал головой когда тот, по старому знакомству попросил своего мальчёнку-помощника позаботиться о кобыле Рыцаря.
Хозяин всё понял, сегодня в похлебке было особенно много мяса...

Отдохнув после долгой дороги, рыцарь всё заприметел в зале знакомое лицо - Атлессия - Добрая воительница, но когда они виделись в последний раз - напились и совсем немного набили друг-другу морды... Поднимать руку на девушку - не рыцарский поступок, а потому он предпочел спрятать глаза, и неловко промолчать. "Надеюсь, она не держит обиду..." - пронеслось в голове у рыцаря, не смотря на то что ему в тот раз явно досталось больше - всё же била она латной перчаткой...

Услышав предложение о работе, тот было поднялся, ведь вернись он без денег, одёртый после битвы да ещё и без коня - это могло бы встревожить кое-кого, кто его ждёт, но...

Внезапно, знакомая воительница толкнула его локтем в плечо, её глаза словно твердили: "Только не говори, что струсил?"

- Что-же, я в деле, - с нескрываемой улыбкой мужчина поднялся и последовал за ней - видимо, он всё-же прощен.

Рыжая сумка фокусов Найло
Поскольку у сумки фокусов есть 8 вариантов призываемых животных, и при этом они могут дублироваться, тут будет по три варианта персонажей для каждого зверя, чтобы избежать диссонанса в случае призыва трёх одинаковых зверушек. Добавлять их буду по мере призыва.

1. Крыса.

2. Сова
2.1 сэр Даллас "Хевок" Баддлер, аристократ, читатель, писатель, полководец.

2.2 дон Филинио Перьеоне, старый мафиозо, не боящийся испачкать руки.


3. Мастиф

4. Козёл

5. Гигантский козёл

6. Гигантский кабан

7. Лев

8. Медведь
8.1 Капралыч. Медведь. Отставной военный. Кутила. Тангоденсер.

С первых дней плавания Агнессу будто подменили. До сих пор, во время пребывания в Сонде, её чаще видели хмурой, задумчивой или отстранённой. У неё редко случалось доброе настроение. По крайней мере такой она казалась со стороны, и это было не сильно далеко от истины. Стоило же флоту отчалить от берегов второго дома, в котором она прожила большую часть своей жизни, но так и не смогла назвать его родным, и выйти в открытое море, как на лице Агнессы всё чаще стала появляться улыбка. То ли дело было в свежем прохладном морском воздухе, то ли в предстоявшем возвращении на исконную родину. Настроение принцессы с каждым днём росло. Она не избегала прогулок по палубе даже в холодную погоду, когда ветер был не слишком сильным, только плотнее куталась в свой плащ. Остальное же время проводила либо в своей каюте за рукоделием, либо за общением, причём собеседниками её могли быть как важные персоны, так и чернь, разговоров с которой Агнесса не чуралась. Вообще, к слугам она относилась без часто свойственного дворянам высокомерия или снисхождения, общалась почти как с равными. Она и считала их равными - просто теми, кому не повезло родиться в семье простолюдинов. Такова уж их судьба, но это не значит, что к ним нужно относиться с презрением. Не было бы слуг - господа перестали бы быть господами. Сама Агнесса считала себя не сильно выше слуг по статусу, просто так уж сложились обстоятельства, что теперь она претендует на трон...

С потеплением девушка ещё чаще стала показываться на палубе, предпочитая свежий воздух унылому сидению в окружении четырёх стен. Подолгу смотрела в море, силясь разглядеть за горизонтом приближающийся с каждым днём пути берег родного Заббона. Но больше времени уделяла наблюдению за кипящей жизнью на корабле - за тем, как снуют туда-сюда работающие матросы, как скучающие господа предаются весёлым и жизнеутверждающим ничегонеделательным забавам. Агнесса была открыта для общения и больше не казалась такой отстранённой, как прежде.

К Индреку она относилась, как будто он ей был младшим братом - с некоторой сдержанной теплотой, а когда они были одни или со слугами, так и вовсе пыталась выглядеть его ровесницей. Была не прочь при случае участвовать в его забавах со слугами, и вообще весьма неплохо принимала мальчишку, который должен был стать её будущим мужем и правителем Заббона, если ничто не вмешается в планы короля Андреса. Девушка будто не замечала его неудач на уроках по фехтованию, никоим образом не желая задеть его чувств... хотя Индреку, кажется, было без разницы, кто и что про него думает.
В свою очередь, Агнесса иногда брала в руки деревянный меч - не фехтовать, а просто подержать, - показывая, что как минимум знает, с какой стороны нужно за него взяться. Фехтованию она не училась, но меч держать умела. Куда лучше она владела луком, только здесь особенно не постреляешь. Впрочем, Агнесса собиралась предложить и свою забаву на палубе, раз уж ветры поутихли. Лук и стрелы у неё были с собой в багаже, и можно было устроить небольшое соревнование. Даже со ставками!

Само собой, в развлечениях Ари и барона Агнесса не участвовала. Она могла бы присоединиться к игре в карты, играть она умела, но её никто не приглашал, да и картёжники были сплошь суровыми вояками, и принцесса как-то не вписывалась в сугубо мужскую компанию с их сугубо мужскими разговорами и, может быть, нескромными, сугубо мужскими, анекдотами.

Зато общество графа Варра было Агнессе приятно, чего она даже не скрывала. Вообще, она охотно с ним общалась, мило улыбалась и всем видом показывала своё расположение, хотя и держала между ними лёгкую дистанцию, не позволяя графу перейти черту дозволенного. Он определённо был интересен Агнессе и как мужчина, и как важная фигура в предстоявшей политической игре, но пока что она его изучала, пытаясь узнать получше. Надо сказать, пока что ничем Виктор её не разочаровал, а его общество было приятно и чудесным образом скрашивало долгие дни плавания.

С Ари, впрочем, Агнесса тоже много общалась, и интересовал он её не меньше, а может даже и больше, чем Виктор. Принцесса уже убедилась в лояльности чёрного генерала, о чём он не преминул рассказать в одном из разговоров. Его открытость была вознаграждена ответным признанием, что их тщания и надежды сходятся и что Агнесса много думает об этом. Предложенная помощь была встречена с благодарностью и неожиданной теплотой - это Ари понял по лицу Агнессы. После этого разговора она явно стала относиться к нему с большим доверием. Иногда подолгу могла смотреть на него, о чём-то думая.

Случившийся пожар прошёл почти незамеченным, хотя и заставил поволноваться. Агнесса не поднимала паники хотя бы потому, что вообще редко ей поддавалась, а уж в этой ситуации, случившейся и закончившейся так быстро, просто не успела сообразить, насколько опасно их положение на корабле во время пожара. Она не стала говорить Виктору лишних слов, позволив слугам графа вывести себя из каюты и отвести на палубу, где уже вовсю готовились к погрузке на спасательные лодки. Было страшно, особенно из-за метаний матросов, но в конце концов всё разрешилось скорее, чем Агнесса успела испугаться по-настоящему. Да и когда рядом великан Ари, казалось, бояться ей вообще нечего.
- Благодарю вас за заботу, граф, но, если это возможно, я бы побыла на палубе, - почти без раздумий ответила она Виктору, когда тот предложил проводить её в каюту. Отказ, впрочем, был сопровождён обаятельной благодарной улыбкой. - Здесь воздух чист, а в каютах может быть ещё дымно.

Разумеется, не только это было причиной нежелания Агнессы уходить с палубы. И не стоявший рядом чёрный генерал. Она хотела узнать причину возгорания, а для этого не следовало запираться в каюте. Превратиться в слух - и слушать, о чём все вокруг говорят. Была у неё одна мысль по поводу того, кто во всём виноват, но она вполне могла быть ошибочной. Лучше послушать, стоя где-нибудь в сторонке и оставаясь максимально незаметной.

Ауст был готов платить, верно. В Вотердипе он обычно отвечал "Ромалам не подаю" и изящно сливался с темы, но в Вотердипе у него и денег было поменьше. Не говоря уже о том, что именно вистане там были гостями. Здесь же гостем был Найло, и вести ему надлежало соответственно. К тому-же, в кой-то веке вистане предлагали настоящие услуги.
Согласно кивнув, Найло достал из-под плаща кошель, отсыпал оттуда несколько монет и положил их на стол, забирая бутылку простенького вина, после чего – откланялся и, не заглядывая пока ни к каким Евам, проследовал за спутниками.
Разве что к угощениям медвежьим да филиновым окромя стандартных яств добавилась початая бутылка вина, от которой Найло вместе с другими желающими приключенцами успели отпить.

- Слушай, Ауст, а ты где его раскопал? А он тебя слушается? А как его зовут? - на Найло обрушился такой вал вопросов, что быть они водой, Ауст тут же вымок бы до нитки.
–Магия.–Пожал плечами Ауст.–Призвал кое-откуда. На рассвете он уйдёт, но до тех пор – вполне себе слушается. Зовут, по словам филина Далласа, Капралычем. Садовод, культурист, отставной военный.

Что же до сомнительного предложения сомнительной семейки, то малость накативший Найло не сомневался. Бесплатная жилплощадь – то, чем его можно было подкупить почти всегда. Даже в Вотердипе он лечил бандитов и негодяев в основном потому, что они ему жильё обеспечили. "Они" – в широком понимании.
–Я занимался похоронами немного. Возможно, смогу помочь. Чуть-чуть – всё-таки я не местный, с местными традициями, в том числе и похоронными, не знаком. Учитывая, как много нежити в этих краях, правильное погребение – дело важное.

Вы не можете просматривать этот пост!

- Не спеши с такой реакцией, Алерилен, - Таррил попытался успокоить справедливо возмущенную знаменосицу Леди Аэлирен, - мне кажется, что здесь возникло недоразумение, и, кажется, я понимаю откуда оно пошло. Помогите мне с переводом, пожалуйста, - попросил он говоривших на языке маннов.
- Ваше Величество, - обратился к королю лорд Атанварн, - позвольте узнать, как давно в Фаршоре находится господин посол Риверхенда. Что он рассказывал Вам про эльфов и, самое главное, откуда он знает столько о тех, кого, как лично мне и моим спутникам не раз уже говорили, здесь видят едва ли второй раз?
- Господин посол, - теперь слова предназначались уже гостю из Риверхенда, - кто Ваша спутница? Представьте её всем нам, род её занятий и причину присутствия на суде. И к Вам те же вопросы. Вы так уверенно связываете случайные совпадения в цепочку событий, словно уверены наверняка в своих словах и их истинности. А значит Вам известно куда больше об эльфах, чем Вы говорите. Хотя, признаюсь, мне известно лишь о двух визитах представителей нашей расы в эти земли, и сейчас второй из них. И никто из нас не был в Риверхенде, чтобы вызывать хотя бы какие-то возможные негативные мысли.

–А как Рафа?–Спросил Найло. Конечно, исчезновение Алиры печалило в известной степени, но возвращение Рафы радовало, притом – вряд ли в меньшей. В конце концов, после похода они-​таки ушли в плюс! Разумеется, Ауст своей математикой делиться не планировал – не очень уж этичной она получилась, но в целом был именно таких мыслей.–Ребёнок с вами?

Меж тем, собеседник Аустовых соратников куда-​то на улицу направлялся. И, очевидно, Аусту-​бы там было уместно находится – явно что-​то важное происходит.
Ну и, в конце концов, Ауст ещё не окончательно замёрз.
Прежде, чем покинуть таверну, эльф взял у бармена пару бутылок медовухи и прочих лакомств, попутно оповещая что в конюшне ночует медведь. Нравится это бармену или нет. Если не нравится – пущай идёт и переубедит медведя, Найло охотно посмотрит со стороны.

- А Иджино точно "ушел"? Или все хуже... ты не стесняйся, ежели что, скажи прямо.
–Иджино с ведьмой... Подсоби, пожалуйста,–Полушёпотом ответил эльф, попутно протягивая лакомства Рональду, в надежде, что тот примет часть ноши, которую сам друид мог и не потянуть.
Выйдя на улицу, эльф продолжил, направляясь в сторону медвюшни:
–Иджино с ведьмой. Она пообещала ему разобраться с его драконьим наследием. А что у вас тут намечается?
Спросил он, вываливая угощения уже и без того уютно устроившемуся бурому мишке, на холке которого начинал дремать филин.

- Да ладно, Рон, пошли отсюда, - попытался остановить кровавые ритуалы товарища Цук, - Убедить кого-то можно только тогда, когда тебя хотят услышать...
Бард бросил сердитый взгляд на запертую дверь и продолжил:
- Мы со всей душой, через всю Баровию спешим на помощь, а нас в ответ тварями да еще и пристрелить грозятся... - в голосе гнома явно слышалась обида на незнакомку-затворницу.
- Пошли, Рафа, не надо лаять на эту... - дальше было несколько неразборчиво.

Всё же, после немного затянувшихся раздумий о выборе пути, было решено идти через лес, чему Руанис откровенно обрадовался. Всю дорогу, следуя за полуорком, полуэльф напевал себе под нос лёгкие мотивчики, и просто наслаждался дорогой. В лесу отшельник чувствовал себя лучше. Здесь всё было проще, чем в многотысячных городах, с их правилами, распорядками, условностями и социальными обязанностями.

Кстати о социуме. Молодой полуэльф шёл в компании малознакомых ему существ. И хоть уже было установлено, что многие из них хорошие люди (и полуорки... и эльфы...), всё же он ещё не знает их. Можно было бы конечно, попытаться исправить ситуацию, но стеснительность Руаниса была тому преградой. Сделать первый шаг ему очень сложно, так что дело ограничилось неловкими переглядываниями.

День шёл неспешно, но всё равно приход темноты оказался внезапным. Ноги, уже привыкшие к долгим походам, ещё были в состоянии идти, но при возможности, сделать привал будет не лишним. Тут в поле зрения мелькнул огонь. Отшельник с интересом наблюдал за движущимся источником света. Дух приключений напомнил о себе, упрашивая полуэльфа узнать что это, но эльфийка - которая кстати так и не ответила на его приветствие, за что он, впрочем, не держал на неё обиды - предложила разбить лагерь. "Ну, хорошо" - буркнул себе под нос отшельник, и начал стелить свой спальник.

- Если что, я могу поискать ягоды. Чтобы лишний раз не тратить наши запасы еды. Или на десерт к утреннему блюду. Так же могу первым встать в дозор. Мне нравится вечерний лес.

Гудгерд тоже не устоял. Измотанный большим количеством противников, он пал под их натиском, не смотря на все свои отчаянные попытки сопротивляться. Последнее, что увидел жрец, терзаемый волками, это огромного зверя, сильно напоминающего метаморфозного Рафу... Впрочем, через пару мгновений, рука дварфа обессиленно разжалась, роняя боевой молот, и он потерял сознание, грохнувшись на труп волка, сраженного призрачной булавой. Призванное на подмогу оружие рассеялось, как утренний туман, когда Гудгерд закрыл глаза.




В храме Лорда Зари проходила утренняя молитва. На рассвете маленькие послушники теснились у алтаря, напевая под нос заученные мотивы. Гудгерд, стоял в тени за колонной, наблюдая за ними. Среди детворы он увидел маленького неуклюжего дварфа, задевшего канделябр, и если бы не его взрослый наставник, то эта конструкция обязательно упала на других детей. В неповоротливом мальчишке Гудгерд узнал себя, в свой первый день, когда его привели на службу. Здесь все казалось таким огромным, своды, стены и даже эхо было огромным. Для ребенка, потерявшего все в этом мире, новый дом казался не приветливым и скучным. А почитание рассвета и какого-то Латандера вообще выглядело странной штукой. Смуглолицый мальчуган из южных земель и понятия о таком не имел.

- Ты слишком зачастил, - сзади Гудгерда-жреца раздался голос Брунхильды

Дворф обернулся рассматривая девушку. Она все также была бледна, глаза, лишенные жизнерадостного блеска, смотрели в сторону алтаря и детворы. Спутанные грязно-рыжие пряди волос непослушно лезли из-под капюшона.

- Зачем я здесь? Опять какой-то пересыльной пункт или мой очередной сон?

- Что-то типа того, но не совсем,- дварфийка встала около другой колонны в двух-трех метрах от Гуда,- Это твои воспоминания, если хочешь мозаика, из которой сложена вся твоя жизнь. Наиболее яркие и запоминающиеся моменты проносятся перед глазами в критических ситуациях.

- И долго я здесь буду? Что, если я выйду на улицу?- карлик хотел сократить дистанцию с подругой, но его опять не пропускал какой-то невидимый барьер.

- Зависит от обстоятельств, но понятие времени в таких местах не поддается никаким физическим законам. Ты можешь открыть дверь и пойти в другое воспоминание,- рыжая задрала голову и посмотрела на потолок, по которому, как щупальца поползли черные густые тени,- Главное следи за ними!-

- Что это?- жрец поглядел на потолок, рассматривая ползущую тьму, постепенно пожирающую пространство.

- Если ты останешься здесь во тьме, когда все в комнате будет поглощено... Все закончится навсегда, так что, давай пойдем в другое воспоминание?

- Я так устал,- ответил ей Гудгерд, отходя обратно к своей колонне,- Мои силы истощены и... Честно, я не знаю, что делать дальше? Я недостаточно приложил усилий, чтобы изменить мир к лучшему. Наверное, мне пора уступить место кому-то другому, кто продолжит обновление и приумножение доброго и сущего в тех проклятых краях. Я никуда не пойду. Это хорошее воспоминание. Тут я впервые наступил тебе на ногу и с тех пор мы были друг у друга, пока...- священник тяжело вздохнул, не став договаривать, глядя на поющих послушников и окутывавшую, как спрут, всю залу тьму.

- Не сдавайся, милый! Гудгерд Упрямый никогда бы не опустил руки! Ты посеял много добра и справедливости, а хочешь бросить весла не видя конца и края в море зла? А ведь каждый новый рассвет может развеять ночную мглу и тогда, ты увидишь берег надежды,- сказала девушка и медленно пошла в сторону выхода, - Пойдем, я буду ждать тебя за дверью.

Дварф, провожал Брунхильду глазами, пока она не скрылась за дверями храма. Он стоял еще несколько минут, наблюдая за службой, пока тени не стали постепенно поглощать детей, священников и алтарь. К выходу из залы оставалась еще не тронутая тьмой дорожка между колоннами. Гудгерд прошелся по ней, и, перед тем, как закрыть за собой дверь, бросил последний взгляд на самого себя, пытающегося напевать молитву с наставником, пока вокруг все медленно погружалось во тьму.

Выкорчевать старые привычки - дело нелёгкое. Даже спустя много зим мирной жизни, пане Рогеллек так и не перестал жить по солдатскому расписанию. Встать с первыми петухами, размяться, умыться - это он ещё в армии научился делать полу во сне. Однако кое для чего привычка у старого кислевита ещё не выработалась. Ещё зимы две-три назад, он рассмеялся бы в лицо тому, кто сказал бы, что усатый Риенс будет ежедневно вытаскивать на свет божий засушенный трупик своего кошака, чертить вокруг него круги и треугольнички, воскуривать какой-то подозрительно синеватый мох, и проговаривать нечто многосложное и абсолютно лишённое гласных букв. Не, Риенс Кислевский он не из таких...
- Не, друже Крагги, не быть те стратехом. -
Улыбнулся в усы кислевит почёсывая за ухом трущегося об его ногу Милсдаря.
- От на кой нам его потрошить, служанкá ентого? Не, оно конечечно забавно по своенски, да только задачу штаб не развлекатися ставил. -
Рыжий котяра со слышимым наслаждением отлепился от худощавой конечности хозяина, устремляясь к одноглазому жрецу с явным требованием на морде. Сам владелец неживой зверушки поднялся с одного колена, издав при этом краткую симфонию хруста и покряхтывания.
- Я она чё предлажаю: заместо вскрывания, надобно служика ентого на нашу сторону увлечь. Сил там наобещать, богатствий, ежели шибка неподкупный буде - запугать. С егойной подмогою разыгрывайться эдакое спектаклище: оть вы, Крагги, Розик и Ситка, усе из себя зловещие и бандитствующие нападаете на царевичову свитушку, а друже Освальд его, значица, "спасаить" от вас, утащивая подальше от непотребных глазенок. Царевича Мору на распоруки, пане Ос усё обустраивае так, шобы казалось будто енто царька хто другой порешал, самого сигмаритца оглушивши предварительно. И штаб довольный, и Оська вродь как невиноватый. Шо думаем, хоспода славна дружинка? -

– Думала, просто слабак, а ты ещё и тупица, – констатировала Соня, перемещая руки.
Теперь она придвинулась к нему ещё ближе, обхватила левой рукой, словно желая обнять, блокируя тем самым руку с мечом, плотно прижимая её к телу. И не остановившись на этом, продолжила движение вниз и мимо него, закинув его вторую руку себе на плечо, поднырнула, присела низко-низко, просунула свою правую руку между его ног сзади вперёд – в иной ситуации многие мужчины только мечтали бы о таком! – крепко ухватила за пояс и, выпрямляясь всем телом, подняла его, переворачивая и роняя. Только ноги мелькнули в воздухе – а вот уже голова устремляется к полу под всем его весом и дополнительной помощью северянки!

На дворе была глубокая ночь, когда Дорин, Фенвариен, Слушает-Пламя и Наал прибыли в караван-сарай. Впрочем, даже в такое позднее время их встретили подобающе. Наскоро накрыли большой медный поднос, заполнив его мягким грибным хлебом, сушеными острыми пещерными водорослями, жареными в хитиновой муке и меде хлопковыми червями. Не обошлось и без большого чайника крепко заваренного с вечера настоя на лиловом пещерном ползунце.
Усадив гостей, за едой, уже готовы обсудить дела торговые. Часы понравились, дают сразу две с половиной сотни. За коробочку с руной, которая помогла выбраться из Замка, дают еще сотню, сожалеют, что вы ее использовали, иначе много больше заплатили бы. Что еще?

НЕДЕЛЯ ВТОРАЯ

  Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Разливающееся по листве злато еще не успело превратить все оттенки зеленого в прекрасную желто-ало-багряную палитру, и свидетель случайный, не ведающий, что зрелище, открывающееся перед глазами, происходит спустя седмицу после первого сказа, сочтет все это событиями одного дня, если не часа. Тем паче и горожане живут жизнью прежней, спокойной и размеренной. Ни суеты не видно, ни посевов пылающих в округе за городскими стенами, ни ополчения цехового, в поте лица тренирующегося.
  Все так же стоит солтысов дом, как и раньше, шумит и пахнет ярмарка, равно как и неделю назад кожевенники изображают из себя независимую общину. Взлети словно птица на крылах, и узришь за городом обширные пашни и раскинувшиеся бескрайние леса, серебрящуюся реку и нитку дороги. Видны маленькие фигурки холопов в полях и длинные караваны повозок с товарами – купцы по-прежнему боятся бандитов Шляпы, рыбачат в Немане маленькие лодчонки и идут неспешно тяжелогруженные когги. Все как прежде? И да, и нет.

  Хоть и спокойно в городе, да многое поменялось. На день второй после оглашения его одним из претендентов в князья гродненские отдал Богу душу вельмовашный шляхтич Антанас Волкович, гильдии ремесленников глава благородный. Многие и в Раде, и на улицах скорбели о кончине его, и чуть ли не превыше всех – пан солтыс Тышкевич, понимавший ясно, что замены достойной старому вояке не сыскать, и теперь цеховые старшины все надолго погрязнут в склоках о том, кто наследует должность покойного. В печали были и дети его: горячий кровью Линас и первейшая из гродненских невест Эгле.
  По праву рода место в Раде городской не отходило юному Линасу, но зато он мог продолжать претендовать на регалии княжьи. Замерли власть имущие в ожидании решения молодого пана, и многие выдохнули успокоено, когда сказал он, что траур по отцу не снимет, и не омрачит память его погоней за великокняжьей милостью. Эгле златокудрая брата во всем поддержала, и, как и он, на год облачилась в черное, матримониальные планы многих достойных панов нарушив.

  Но не только род Волковичей выбыл из числа претендентов. Магнат Эугениуш Корфат, известный больше по немецкому имение его Ойген фон Корф, чьи земли обширные простирались на полуночный восход от града Гродненского, поначалу развил активнейшую деятельность, и не составляло труда большого узнать, что магнат и дядюшка его, рыцерж Конрад, на купца походивший больше, чем на пана, именем Христовым клянутся верность хранить великому князю Ягелло, и обычаи все городские блюсти аки девица невинная – честь свою.
  Но вдруг в день четвертый – гляди ты! – приспущены оказались флаги на замке Корфов, а прислуга их, ежели кто спрашивал, отвечала, что герр Ойген уехали в неметчину, где родич его какой-то дальний помирал, не успев наследство разделить. А еще поговаривали, что уехал он людно и оружно, и видели его не на закатном шляхе, что ведет к княжествам германским, а вовсе на восходнем, по которому проще всего добраться до земель Орденских. Дядьку его среди уезжающих не видали, но все одно – он как в воду канул: не видали его ни на улицах, ни в трактирах, ни в лавках, нигде.

  О Корфах до Волковичах все знали – но и четыре других претендента не остались без внимания. О Юхновичах – стоит только походить по улицам – слышно было только хорошее. Они де и в бедах людских помогают, и споры разрешают по справедливости, до судилища не доводя, да еще – про то больше купцы терли – сделку неплохую провернули, продав одного из лучших жеребцов табуна своего не абы кому, а самому пану Федору Любартовичу, великому князю Волынскому. А коли их скакунами и Ягайла, и Федор владеют – чем не достойные шляхтичи, могущие править в мире и согласии и за ради процветания Гродненского? Одного можно было опасаться: любовь народная переменчива, как ветра на Балтике.

  Но и Вилковские не отставали: Бог весть каким макаром, а Болеслав сумел подобрать нужные, идущие, видать, от самого сердца слова, растопившие тяжкий лед недовольства пана маршалека Боровца. Константы, прежде не скупившийся в злых словах о любом из претендентов, теперь в открытую называл старшего Вилковского «башковитым, что десять ксендзов», «стойким как старый медведь» и «опасным, как голодный волк». Именуя себя могучим кабаном, он грозился, что в паре с Медведем-то они хвосты поотрывают любому, кто к Гродне свои загребущие лапы потянет. Кажется, этот член совета со своей позицией определился. Но вот надолго ли?

  Казимир Будикидович, напротив, в дружбе ни с кем замечен не был: как и подобает беспристрастному судье, он хранил нейтралитет, избегая такой ситуации, чтобы его начали равнять с той или иной кликой. И такая осторожность, признаться, многим была по нраву: тот, кто может поддерживать равновесие в гродненском водовороте, тот, чай, и с окружающими владыками сможет быть столь же ловким. Все было бы хорошо, но Гродно было бы не Гродном, если бы в бочке меда не нашелся здоровенный такой кус дегтя. Горожане начали поговаривать, что удачей своей и сыновьей и покровительством княжьим обязан пан Казимир вовсе не уму своему, а самому что ни на есть черному ведовству. Шли речи, что кто-то из купцов приезжих, узнав, что юстициарием здесь служит Будикидович, сплюнул трижды и поведал, что еще дед его знавал, что род этот проклят, и что основатель его, Будикид, был сыном Кервайтиса, жреца Вяльнаса, коему при рождении сына было сто лет и три года. И жрец этот, известный дурным глазом и коварством своим, помирая в час рождения сына, нарек его Будасом, мудрым, то бишь, передав ему все свои знания и силу. С тех самых пор Будикидовичи верно служат Вяльнасу, принося ему в жертву невинный люд, а сам пан Казимир стал одним из стражей речки-Валянки (Смородины, как ее русичи именуют): недаром же он законник – тот, кто, не будучи князем, имеет право карать и миловать.

  Но не все вести касались деяний шановной шляхты. Солтыс Тышкевич, решив воспользоваться тем, что благородные паны даже за призрачную возможность завоевать популярность будут готовы на все, объявил, что через пару недель гродненская шляхта людно и оружно выступит покарать негодяя Шляпу и его банду, а пока что стража и панские дружины будут тренироваться вместе, чтобы бить разбойников не отдельными пальцами, а ажно целой латной перчаткой.
  Всколыхнула город, правда, не надолго, еще одна весть. Кто-то пустил слух, что Ягелло потребовал от города заплатить продовольственную дань: где-то на севере земель Литовских недород случился. Крестьяне и торговцы опасались, что их сейчас обяжут продавать все за жалкие гроши, лишь бы побыстрее набить обоз, но нет – люди Тышкевича ограничились лишь малой долей того, что все ожидали. Убедившись, что телеги стоят на заднем дворе особняка пана Ольгерда под охраной стражников, и никто не собирается их забивать до отказа, горожане успокоено выдохнули, и жизнь вошла в прежнее размеренное русло.

Етить прилитело! Аж дух выбило и в ушах звенит... Я скривил лицо и пополз назад. Машинально, исключительно из чувства самосохранения.

-Такайте, братцы! - крикнул я. - Не одолеем!

Воскресный вечер в конце сентября всегда собирал множество народу в трактиры и рюмочные по всей южной границе Королевств. Не была исключением и "Хрустальная Слеза" - одна из наиболее презентабельных гостиниц и рестораций Четыругла, где собиралось исключительно приличное общество. Сюда захаживали и "благородные" ремесленники - стекольщики, огранщики и ювелиры, - и купцы, готовые торговаться за плоды труда местных гильдий. Иной рабочий здесь был поважней какого-то там дворянчика из округи Миртского замка. Однако сейчас всё внимание было приковано не к стекольному промыслу, и не к тонкой ювелирной работе. За столиками, и даже за барной стойкой живо шло обсуждение местных урожаев винограда, первые подводы которого уже снимали с полей. Жители Четыругла пользовались некоторой привилегией в заказе молодого вина, однако купечество северных стран платило хорошую монету за крупные объемы, а потому с ними разговор был куда обстоятельней. Труппа из трех жонглеров также старалась в прославлении местных даров земли, выставляя благородство Цинтрийского чуть не в один ряд с благородством самой Каллантэ

Нет у вина адресата.
Кому оно посвящено,
Знает лишь мастер, создавший вино,
И та, что пригубит вино.
Темные, терпкие капли
С губ незаметно сотрет.
Не говори ничего, винодел,
Она и без слов все поймет.

Глядя в рубиновый сумрак,
Тонко смакуя питье,
Что нам за дело, как звали ее
И как называли ее!
Но коль неведомой тайны
В пурпур не заключено,
Не претворится вино никогда,
И в кровь не вольется вино.

Встань, и протяни бокал, и
стань адептом на пороге
тайн, и в матовом бокале
отразятся боги; и бесстрастье —
слово не для вин, а
страсть — не слово для веселья.
мастер винограда солнце растворит во тьме.
Так родится Вино*



Где-то внутри этого шума и гомона, за одним из столиков расположились трое крепких ребят. Многие местные завсегдатаи приподнимали шляпу, здороваясь с ними, а кое-кто весьма почтительно говорил своему спутнику
"Видишь, вон там? То Юджин, Гизберт и Отец Пшемек, о которых я тебе говорил! Исключительной храбрости люди!"
Не обделял их своим вниманием и содержатель заведения. Трое крепких мужчин беседовали с каким-то безвестным пареньком, на вид - пройдохой, каких свет не видывал, а за его плечами стояли, переминаясь с ноги на ногу, еще двое. Когда местная официантка, Катаржина, в очередной раз прошла мимо их столика, чтобы пополнить кружки и бокалы, она наклонилась поближе к симпатичному Гизберту

- Милсдарь Оравер просил передать, что ежели вам будет интересно, его уже спрашивали об вас весьма состоятельные господа.

Казалось бы, дела Рубайл пошли в гору. Теперь им уже не нужно выискивать контракты, а денег, полученных от городской и орденской казны, вполне хватает на безбедную жизнь. Однако же, половина их отряда не приняла для себя такого положения дел. Лаэгрил жаждал знаний, Тимон и Якуб - лучшей жизни. Возможно, сейчас они уже на полпути к дворянскому сословию, или к должности полководца? Об этом больше всего думал Пшемек. Об этом, и об истории с кокатрисом, которую ему пересказали Тимон и Гизберт. С одной стороны, помощь кому угодно, да хоть ведьмаку, безо всякой оплаты - не их забота. С другой, со слов Тимона выходило, что в этом омуте водятся такие черти, с которых станется одарить предприимчивого наемника не только титулом, но и собственным замком. Позиции Конрада Боленброка при дворе были весьма сомнительны, а источник его богатств вызвал бы живой интерес любого инквизитора. Видано ли это, чтобы золотая шахта выходила прямо к замковому рву? Вряд ли здесь обошлось без колдовства, вот только никто не смог этого доказать... До поры. Одним словом, дело было не столь безнадежным, да к тому же богоугодным. Впрочем, сперва нужно было разобраться с пополнением отряда. Трое человек - маловато даже для охраны купца от разбойников, что уж говорить о более серьезных вещах.

Отношение Алиры к остальным:
※ Ауст Найло и Клод - псих, возможно отбитый, и его милый и умный пес
※ Цук - друг Рона мой друг
※ Раффа - аналогично
※ Рональд - моя прелесть, кто попробует забрать - получит в лицо много боли.
※ Гудгерд - кореш, за него Алира впишется.
※ Иджино - рофлан-додик :3

Часто бывает, что большой куш означает конец карьеры наемника. Лаэгрил ушел, не забрав своей доли, так что на каждого из пятерых Рубайл приходилось аж восемь сотен - достаточное состояние, чтобы снарядить латника на войну. Или же купить себе небольшой одноэтажный домик в том же Четыругле. И, как часто бывает, часть отряда выбрала первое, а другая часть - второе. Якуб и Тимон решили, что настало время отдохнуть от ратных дел. А где нет командира - нет и отряда. Потому Гизберт, Пшемек и Юджин остались вроде бы и с репутацией, а покамест без заказов, и проводили дни в "Хрустальной Слезе", получая различные благодарности от местных.

Гизберт так и не определился, кто же из зерриканок ему больше по душе. Кажется, они сливались в его сознании в одну идеальную девушку - Муири, в которой есть ум Муаты и детская непосредственность Ири, а красоты и прелестей - на них обоих. Зерриканкам же доставляло удовольствие играть с ним, и, кажется, их моральные нормы вполне допускали в правила этой игры легкий флирт и даже "секс по дружбе", чему Гизберт был очень даже рад. Однако, сердца зерриканок были отданы чему-то другому, и через месяц веселья в Четыругле они ушли, оставив Гизберту лишь короткую записку, почему-то почерком Тимона: "Драконий младенец больше не может ждать. Прощай, воин севера, а может и до свидания! С тобой было хорошо!"

Юджин пользовался особым почетом в квартале ювелиров-краснолюдов. Во многом благодаря его умелой дипломатии они получили несколько небольших, но важных льгот от города, голова которого все еще чувствовал противный вкус обмана. Возможно, у него все-таки была совесть?

Однако самые разительные перемены произошли в Пшемеке. Возможно, священник-пропойца в душе действительно верил в Вечный Огонь, а может, зуботычины Якуба так на него подействовали. Однако же он вернул долг в три сотни золотых рыцарю Гвеорну, и вскоре давние разногласия между ними были забыты. Гвеорн оказался и сам не полным трезвенником, но отдавал предпочтение хорошему вину, и знал ему меру. Пшемек теперь часто беседовал с рыцарем о путях добра и зла, и вместе они размышляли, как так вышло с воспитанием Потани, и как очистить души жителей Четыругла, умы которых пожрал Золотой Телец.

Тимон и Якуб вернулись в Цинтру, где связи барда позволили им поступить на королевскую службу, уже не сопряженную с таким числом опасностей, как жизнь наемника. Дальнейшие их следы теряются в коридорах власти, и кто знает, какую жизнь они избрали? Может быть, Якуб стал военачальником Цинтры, а Тимон - советником по делам магии. А может, они оба заняли теплые места служащих? Или же через год учеба им осточертела, и два старых друга вновь пустились в странствия, чтобы лучше узнать этот мир?

А Рубайлы... Что ж, что-то осталось и от всей их ватаги. Как и обещали власти Четыругла, у входа на кладбище появился памятный знак, где местные умельцы, как могли, изобразили в бронзе профили всех бойцов славной ватаги, и ниже вырезали на камне короткую надпись
Путник, знай, что Лета Господня 1370го здесь, на кладбище Четыругла, эти славные воины отвели от города смертельную напасть, с которой никто до них не мог справиться в одиночку. Здесь они показали нам, как важно держаться друг друга в трудные времена, и этот урок никогда не будет забыт благодарными жителями нашего города!

Гудгерд лежал на сеновале, закинув руки под голову и глядя на бесконечное голубое небо, где летели облака, периодически бросая тень на землю. Рядом валетом беззаботно развалилась огненнорыжая дварфийка, спрятавшая длинные пряди волос под капюшон, одетая, как и Гудгерд, в робу послушника.
- Все-таки, мы поступили неправильно,- закусив зубами соломинку, дворф отогнал от лица назойливую муху, продолжая глядеть на небо.
- Да, после темного не стоило налегать на светлое, испортилось потом все послевкусие. Мне показалось, что этот трактирщик продает скисшее пиво,- девушка повернула голову к собеседнику.
- Хех,- на мгновение на серьезной физиономии Гудгерда появилась озорная улыбка,- Да, я не про то! Мы должны были сегодня работать в библиотеке, а в результате я послушал тебя и оказался в корчме. Мой желудок полон пива, а совесть наполняет голову тревожными мыслями. Мы получается обманули наставника, Брунхильда.
- О-о-о, кто-то похоже уже протрезвел!- хихикнула девушка, одаривая Гудгерда улыбкой, обнажив бросающуюся в глаза, щель между верхними резцами, - Ну, почему сразу обманули? Солнце еще высоко, времени достаточно, чтобы вернуться и сдержать обещание. К тому же, сидеть целый день вредно, - неожиданно она ударила ладонью по животу послушника,- А так хоть растрясли твои накопленные годами знания!
- Да, уж плясун из меня не важный,- смутился он,- Извини, я тебе все ноги отдавил. Похоже танцы это не мое.
- Ерунда, там все такие плясуны, особенно после прокисшего пива. Последователи Латандера должны радоваться жизни, испытывать положительные эмоции, а мы в этих храмовых библиотеках скоро покроемся пылью, как книги на верхних полках. Поэтому мы и пришли сюда, разве нет? Нужно было встряхнуться, развеяться, почувствовать себя счастливым! А наполнившись этим счастьем, самим начать дарить его другим! Если кто-то несчастен или грустен, то чем он может поделиться с миром? Своей тоской зеленой?-
Закончив фразу рыжая ненадолго умолкла, встрепенувшись спустя мгновение, начала подниматься, отряхиваясь от соломы,- Ну, все пошли назад, пора и честь знать!-
- Нет, я еще не достаточно счастлив! - Гудгерд схватил послушницу за руку и потянул обратно на сеновал, но подруга засопротивлялась, резко изменившись в лице.
- Нет, нам надо идти! Мы пропустим молитву!- девушка освободила руку, поднимаясь вновь.
- Какую молитву, ты о чем? Сейчас полдень! - удивился дворф.
- Утреннюю, Гудгерд, утренннюю! Вставай, не спи!- девица попыталась поднять его с належенного места, умоляюще смотря зелеными глазами,- Проснись же!-
- Брунхильда, да в чем дело?-
- Проснись!!!- девушка перешла на крик...

Гудгерд Упрямый свалился с кровати, ударившись лбом об пол. Быстро выпутавшись из одеяла, он вскочил на ноги и огляделся. Жрец был в своей комнате в таверне. Все вещи на тех местах, где он их оставил с вечера. За окном бушевала стеной метель, разглядеть небо не представлялось возможным. Посмотрев на часы, дворф понял, что чуть не проспал рассвет, который скрывает вьюга. Оперевшись локтями о подоконник, карлик тяжело вздохнул грустно наблюдая за тем, как ветер закручивает вихри снега у окна. Впервые за долгие годы, впервые ему не хотелось встречать рассвет, умываться, читать молитву, прославляя Лорда Зари. Впервые за много лет, Гудгерд, словно мальчишка - послушник, хотел забраться под одеяло и поспать лишний час. Еще минуту, боровшись с приступом безнадежной лени, жрец стоял босиком на досчатом холодном полу у окна, пока не стал мерзнуть. Поборов, наконец, эпизод слабоволия, жрец стал спешно собираться, готовясь, как и всегда, встретить рассвет в Баровии, которого здесь бывает и вовсе не видно.

Пока Иджино, Ауст и Рон ходили в единственный более-менее крупный магазин, остальные отдыхали. Цук, например, уговаривал Айю вернуть бельчонку "живой" вид, но это было не в её силах. Не только потому, что Баровия ослабила её, но ещё и от того, что она была волшебником, а ни как не Великим Жрецом. Рафа игрался с волчонком - который, кстати, спонтанно принял облик младенца. Что-то в сердце Рафы ёкнуло при виде этого, но задумываться над этим было не время: сразу после обращения малец-ликантроп заплакал и наложил огромную жидкую кучу, которую кому-то нужно было убирать. Гудгерд же и остальные приключенцы обсуждали и планировали "веселье", которое они собирались устроить в доме деревенского старосты, пока тот отсутствует...



Предварительные изменения внешнего облика балерины прошли успешно. Ауст Найло, конечно же, не мог гарантировать, что после этого проклятье спадёт с Эльзерины, но... Он мог на это надеяться. На первый взгляд, изьян заметен не был, но, если присмотреться по-внимательнее, его всё-таки можно было заметить.
Попав в магазин и удивившись своим сходством с Филларом, Найло стоял и наблюдал за торговцем. Он замечает его несколько птичьи подёргивания :например, он слегка наклоняет голову, когда к нему обращаются или немного качает головой при ходьбе.


Лицо Филлара расплылось в улыбке от лести Иджино. Он подумал, что это Рональд пришёл со своими друзьями - ведь они зашли вместе. Привёл их, так сказать, в его лавку. Уже имея опыт совершения сделок с Рональдом, Филлар особо не напрягался. Распрощавшись с предыдущим покупателем, он всё внимание уделил новым посетителям - а в особенности, Иджино.
- Всё, что угодно господину: у меня есть множество безделиц, способных вас заинтересовать: есть мячи для игр, есть театральный реквизит в виде деревянных "золотых" монет, чей размер увеличен в трое, да и вообще множество всего... Для дракончика золото в самый раз, да? Вы назовите, что вам надо - и я попробую достать это для вас! Для меня, как владельца сего заведения, возможно многое! Вот только с волшебными штуковинами у нас сплошной дефицит, а так.... - взгляд Филлара упал на шкатулку. - О! Произведение Мастера Блинского! Нечасто встретишь его поделки у нас, в Оршаном.... Хм... Кхм....


Тем временем распрощавшийся с хозяином сего заведения Арик, держащий в руках жестяную коробку с какими-то товарами, равнодушно последовал в сторону выхода из магазина, проходя мимо внимательно наблюдающего за ним Рональда, чья очередь беседы с продавцом ещё не подошла. Внимательный взгляд Рона заметил, что покупатель часто ощупывает свою сумку: судя по всему, он приобрёл ещё что-то, что находилось в ней, ведь кошелёк его на поясе висел!

Умело погасив едва начавшийся конфликт, Тимон вернулся к заслуженному отдыху и передавался ему, пока не объявили финальный бой. Что греха таить, сам-то Тимон подобному раскладу наоборот, обрадовался. Вдвоем с Гизбертом у них были все шансы северянину навалять. Понимал это и сам их соперник, задумчиво чесавший башку в попытках прикинуть, на какой секунде двое бравые наемников начистят ему хлебало.

Отдельного упоминания заслуживали ставки. Успевший в годы бродячего детства повидать всяких разных ставщиков, он легко подсчитал, как здорово этот конкретный трактирщик заработает на их последнем бое. При любом раскладе, выходило что не меньше половины от всех ставок отправится в личный карман организатора. А это означало одно из двух - или у данного конкретного деятеля в городе очень мощная "крыша", либо он здесь - монополист. А то и сразу и то и другое. Не забыть бы потом стряхнуть с него в полном объеме...

Тут взгляд упал на Гизберта, мявшегося перед предстоящим боем, словно крестьянка перед первым своим свиданием на сеновале. И тут барду пришла в голову отличная идея.

- Не боись, щас я все организую в лучшем виде.

Поднявшись с места, Тимон прошелся до трактирщика, перекинулся с ним несколькими фразами, а затем вышел на центр круга.

- Ну что, все готовы увидеть шоу? Три лучших бойца, три лучших из лучших, сейчас сойдутся для вас в финальном бою! Но разве ж это честно, когда вдвоем метелят третьего? Вот и я уверен, что нет. А потому - пока могучий Фоймер и достойный Гизберт будут выяснять, кто из них больший мужик, я, известный всему Северу бард и менестрель Тимон из Аттре, буду развлекать вас, комментируя бой, как это заведено в самых крутых бойцовых ямах Новиграда! Но прежде, чтобы настроить бойцов на поединок, а всех вас - на предвкушение боя, я исполню вам песню! Трактирщик, лютню!

Предупрежденный заранее, трактирщик немедленно запустил в барда указанным инструментом, который он ловко поймал на лету.

- Итак... Гонка за Славой!

Ловкие пальцы барда пробежались по грифу, выбили короткую дробь из барабана... А затем зазвучала песня.

Кто не мечтал стать героем дня,
Искрой божественного огня?
Взмахом руки заводить толпу,
Кто не мечтал искушать судьбу?

Все ради цели, шрамы на теле,
И боль, и лай за спиной.
Если не сгинешь, то выйдешь на финиш:
Вопрос – какою ценой?

Гонка за славой – злая судьба,
Завтра удача изменит тебя,
Но не забудь, побеждая в борьбе,
Завтра удача изменит тебе!

Глядя на мир через призму лжи
Видишь фантомы и миражи.
И то, что как будто пришло с небес
Вечным проклятьем отметил бес.

Истины в спорах сгорают, как порох,
Гони обман этот прочь.
Клятвы фальшивы, а почести – лживы.
Любовь - короче, чем ночь.

Гонка за славой – злая судьба,
Завтра удача изменит тебя,
Но не забудь, побеждая в борьбе,
Завтра удача изменит тебе!

Но сколько б тебе не кричали: Постой!,
Не делали знаки,
Я верю, ты станешь сверхновой звездой,
Взорвавшись во мраке!

Гонка за славой – злая судьба,
Завтра удача изменит тебя,
Но не забудь, побеждая в борьбе,
Завтра удача изменит тебе!


Когда прогремел последний куплет, Тимон откинул со лба взмокшие пряди. Выступление на публике выматывало ничуть не хуже поединка - никто не скажет потом, что он вступил в этот бой отдохнувшим. Подняв вверх свободную руку, он бросил взгляд на двух других бойцов, занявших места по разные стороны круга.

- Итак... Начали!

Выкрикнул он, картинно махнул рукой и отступая с центра.

Видели ли вы когда-нибудь огнедышащего дварфа? Бьюсь об заклад, что не видели. А зря. Очень занимательное зрелище. Он похож на чрезмерно волосатого бронзового дракона-коротышку, которому на хвост упала наковальня. Правда, хвостов у дварфов не водится, но зато выдыхают огонь они явно умеючи. Брахт, наш знакомый трактирщик из "Свеющейся девы", явно бы рассмеялся, видя такое представление и предположил бы, что в перцовку нужно класть меньше острого перца, а то даже дварфы огнем пышут.

Правда, как бы комично не выглядел огнедышащий дварф, идея Игана оказалась очень даже хорошей. Крысы, занятые отвратительной трапезой, даже не обратили внимания на новое существо, которое быстренько к ним приближалось. И грызуны были явно не готовы к тому, что изо рта Фреда вырвется поток пламени, сжигающий крыс заживо. Воздух мгновенно наполнился запахом жженой шерсти и паленого мяса, а по ушам приключенцев ударил страшный писк нескольких десятков существ. Факел Игана давал не так много света, по сравнению с этим огненным потоком, но больше и не нужно было - крысы метались в панике, обезумев от боли, опаленная шкура мгновенно покрывалась струпьями, пол усеяли обугленные трупы мелких крыс, по которым бежали более удачливые собратья. Одна крупная крыса сделала рывок вперед, но тут же упала. Опаленная морда и вытекшие от жара глаза причиняли адскую боль, крыса упала на бок и только судорожно подергивала лапами.

Крысы поняли, что их убивают. Запах крови и плоти своих собратьев мгновенно пробудил инстинкты. И стая крыс не хотела разбегаться - она хотела убивать. Их оторвали от трапезы, пожгли огнем. И когда шок от огненного дождя утих, теперь они видели врагов.

Грандр тем временем подбежал с другой стороны и ударил пикой в другую крупную крысу. Острие пробило твари живот, но крыса и не думала помирать так быстро. Она дернулась в сторону полуорка... и огненный шар из рук Игана просто уничтожил ее голову, окропя мелких крыс кровью и мозговой жидкостью. Запах крови просто сводил грызунов с ума, в коллекторах стоял такой визг, что впору было закладывать уши.

Не сговариваясь, герои решили сначала убить крупных крыс. Поэтому Стив выстрелил в крысу, которая стояла почти в самом центре стаи. Вожак? Может быть, ведь он одним из первых отщипывал куски от мертвого животного. Выстрел получился хорошим, но не идеальным. Стрела пропорола шкуру вдоль позвоночника, обнажив красное мясо, и ударилась о камень. Понятно было, что с такой серьезной раной крыса долго не проживет, но убить ее наповал не получилось.

Валамарах в свою очередь, рваться в бой не спешил, а для начала позаботился о своей безопасности. Слова заклинания были брошены во всеобщем хаосе, и тело колдуна окутала прозрачная дымка, от которой ощутимо веяло холодом.

Но крысы и не думали просто метаться и визжать, пока их просто убивают. Они видели врага, чуяли запах крови, который просто сводил их с ума. И вся эта огромная масса тварей рванула на героев. Они хотели только рвать и кусать, пустить еще больше крови и искупаться в ней. Они хотел убить врагов, которые растревожили трапезу и уже убили кучу собратьев. Они хотели мести, хоть маленькие крысиные мозги и не понимали этого. Так или иначе, приключенцам сейчас явно приходилось очень непросто. Основной удар на себя приняли Фред и Грандр. Бойцам было не привыкать воевать и получать удары, но как реагировать, если на тебя накатывает волна крыс, каждая из которых норовит отщипнуть кусок, укусить, поцарапать. А на место убитой сразу приходят еще две.

Фреда и Грандра буквально накрыли волны обезумевших крыс. Они копошились у ног, вгрызались в сапоги, кусали за ноги и норовили забраться под одежду. Но если на Фреда нападали обожженные и полуслепые твари, которых вела боль, то Грандра терзали вполне себе здоровые крысы. Их было настолько много, что штаны полуорка мгновенно окрасились кровью - на этот раз, его собственной. Пока воин отбивался от двух крыс покрупнее, мелкие рвали штаны и кожу, больно вгрызались в плоть. Было впечатление, будто это не крысы, а настоящие пираньи. Буквально за пару секунд колени и бедра Грандра пекли огнем, а крысы продолжали терзать раны, только усугубляя боль. Фреду хоть и было немного легче с мелкими крысами - обожженные твари не могли высоко прыгать, но оставшаяся крупная крыса бросалась на монаха из последних сил. И ей все же удалось несколько раз грызануть предплечье, оставив глубокие рваные раны. Дварф не носил доспехов и наручей, поэтому борьба с таким многочисленным противником давалась тяжело.

Крыс было слишком много. Да, герои действовали слаженно, но даже такие мелкие противники могли серьезно потрепать бойцов. Они не собирались разбегаться - животный раж тварей достиг того уровня, что они будут биться до последнего живого сородича.

Герои с честью выстояли ответный удар тварей. Не без ран и ссадин, но положение оставалось хорошим. И бой продолжился.

Валмарах же не рвался в битву от слова "совсем" - собственную безопасность он ставил превыше всего. О, когда твою душу держат цепкими когтями, начинаешь дорожить жизнью пуще диктатора-параноика. У колдуна были планы по обеспечению защиты, но не было достаточных средств для их полноценной реализации, а потому он остановился у стены рядом со входом в залу, после чего расчехлил свою металлическую, покрытую странными глифами волшебную палочку и зажал её указательным пальцем и мизинцем в странном жесте, после чего из его уст на грани слышимости - разве что сверхъестественный слух Клайда мог уловить его - полилось заклятие на шипяще-рычащем языке дьяволов.
- Eish'aer tzzro valdus, thae-nekht, woldrazz.
Алдори резко раскрыл глаза, блеснувшие красным ярче обычного, и прижал руку с палочкой к груди. Глифы вспыхнули голубым на фоне чёрного металла, и такая же голубая полоса света подобно светлячку облетела Валмараха вокруг, снизу-вверх и сверху вниз, окутав неестественным, но не слишком раздражающим холодом - такой обычно можно ощутить поутру в росистой долине.

Несколько обманных финтов, очередной точный удар – юноша пошатнулся, но продолжил стоять, защищаясь от новых ударов. Де Тонкедек болезненно поморщился: что-то кольнуло в боку. И ладно бы этим чем-то была бы шпага противника – это было бы и понятно, и объяснимо. Но нет, юнец до него точно не дотянулся. Неприятные ощущения были следствием всего лишь усталости и, пора признаться наконец, признаком того, что зрелость мало-помалу готовилась уступить место старости.

Тяжело, с присвистом дыша, бретонец вновь отступил, не покинув, однако, дистанцию. Господь Вседержитель, всего один верный удар, а сил на него затрачено, словно на получасовую рубку! До чего же досадно! Следовало передохнуть, но в третий раз использовать один и тот же прием – медленный обход противника с внезапным резким взрывом ударов, мужчина не стал: вряд ли юноша вновь упустит момент атаки. Так что шевалье Танги на сей раз предпочел поиграть с дистанцией, то чуть увеличивая ее, то сокращая и словно бы готовясь к удару, а сам за это время попытался хоть немного перевести дух.

Шевалье де Ла Манш покачал головой в ответ на браваду англичанина, не слишком хорошо говорящего по-французски. "Сударь"? Кто вообще сейчас в Париже говорит "сударь". Да и сама фамилия, Appele, что за нелепость! Как будто кто-то решил представиться, но не слишком хорошо зная язык вместо "Je m'appele Nicolas" выдал невразумительную конструкцию вроде "Je Nicholas de l'appele". Впрочем, кто их поймёт, этих англичан!

Даже возмущаться наличием ходячей нелепости в приличном обществе было не с руки, ведь кто назовёт общество мсье Тонгедека приличным? Смех один.

— Мсье, позор Вашего невежества сравнится лишь с позором дружеских уз с той грязной компанией содомитов, в которую Вы затесались. Молчите, ибо Вам не по силам сказать совершенно ничего, что было бы лучше Вашего молчания.

Тем не менее Алонсо отсалютовал шпагой. Ведь в отличие от некоторых он гордился своим воспитанием, плюнуть в труп соперника мсье де Ла Манш ещё точно успеет.

Осталось сделать всё точно как на спарринге.
Шевалье почти слышит инструкции дона Родриго.

Ангард!
Аппель!
Шаг по окружности с правой ноги!
Оппозиция!
Нижний кварт!

Tres bien.

Доводы Тимона все же вывели девушку из равновесия

- По-вашему, это я разрубила Богуслава от макушки до пят? Да, поистине философия - не моя стихия, и я должна быть благодарна вам за разъяснение позиции суда. Если судьба сведет нас вновь, я буду помнить, что вы отнеслись ко мне с участием. Если вам интересно знать, как мой учитель оценил бы мои действия, знайте: его имя Бенедикт Эббингский. Я думаю, он до сих пор преподаёт хирургию в Оксенфурте.

- Если вы, сударь, знакомы с обычаями Оксенфурта, то должны понимать ценность того кольца, которое ваш друг забрал у меня. Мне неприятны ваши попытки казаться "своим" там, где не может быть никаких "своих". Я помогаю вам, но лишь потому, что есть большее зло, и в ваших руках сила. Если вы желаете быть галантным, я прошу хотя бы не оскорблять меня вашими пошлыми ухаживаниями.

В ответ на эти слова Тимон горестно вздохнул. Не из-за того, что ему обломали вечер в женской компании, отнюдь. Честно говоря, после этой беседы барду вообще расхотелось девичьей ласки - а хотелось больше налакаться вдрызг по примеру Пшемека и спать без задних ног. Мысль о святом отце получила в его голове неожиданное развитие. Сперва, значит, Якуб выступает в роли священника, теперь ему приходится искать свет в заблудшей душе. Кто дальше - Гизберт? Или может, Лаэгрил, в виде единственного в своем роде нелюдя-жреца-огнепоклонника? Определенно, было в этом нечто забавное.

- Вы, милсдарыня Полина, совершили концептуальную ошибку. Говоря простым языком - изволили спутать теплое с мягким. То, что вы назвали ухаживаниями, преследовало совсем другие цели - изгладить те непростые обстоятельства, при которых мы с вами познакомились, внести ясность в мотивацию каждого из нас, и сделать наше дальнейшее сотрудничество более честным и открытым. Что сказать, своих целей я в целом достиг, хотя сейчас этому совершенно не рад.

Сделав короткую паузу, он продолжил.

- Общаясь с вами - и тогда, и сейчас - я искал в ваших словах и поступках осознание содеянного... и раскаяние за него. Как ни крути, именно ваши действия - замечу, противоправные, ибо гробокопательство осуждается и сурово наказывается властями как светскими, так и духовными - послужили началом всей этой истории, в которой по старой доброй традиции обвинили нелюдей. И, словно этого было мало, вы же подлили масла в огонь, разыграв спектакль с кусками савана. Тот факт, что вы не предугадали заранее реакцию пошлого мещанства, говорит лишь о том, что вы совершенно не усвоили уроки диалектики - а ведь это trivium*, буквально начальная ступень обучения в Академии! Даже сейчас, когда в результате ваших действий погиб человек, вся вина которого заключалась лишь в том, что он хотел вам помочь - что я слышу от вас? Надменные речи о том, что мы, дескать меньшее зло, в руках которого сила - и только потому вы соизволили нам помогать. А кроме того - попытки уцепиться за осколок прошлого в виде кольца, преподнесенного вам учителем. Вы даже на секунду не усомнились - а оказались ли вы достойны этого подарка? Что подумал бы ваш наставник, узнав что "птенец", которого он выпустил в мир, стал причиной стольких бедствий? Что-то подсказывает мне, что в случившемся он обвинил бы себя - хотя боги свидетели, его вины в этом я не вижу.

_________________________________________________________________________________________________________

Якуб посмотрел сонными от недосыпа глазами. — Знаю Тимон, знаю. Только вот, у меня до жути чешется левая пятка, итить ее направо. А это не к добру. Но и не к добру, просто забить на все это дело. А ты сам что думаешь?

- Думаю, надо поступить как положено наемникам. Деньги за некроманта забрать, девку сдать под суд, рассказав при этом, что поймали и на чистую воду ее вывели уже после ухода розоносца. До кучи - когда деньги уже у нас будут - рассказать им историю о проклятии. А дальше пущай местные власти решают - верить в нее или нет, готовы они за то платить или нет. Делать для местного народишка что-то бесплатно мне уже совершенно не хочется. Разумеется, за эхинопса тоже надобно будет денег слупить и тщательно к бою с ним подготовиться.

И все-таки не зря Цук пошел в холодный зимний лес. И дело не только в том, что им удалось найти пропавшего волчонка - гному посчастливилось найти еще кое-что, а точнее кое-кого, на этот раз для себя лично. Маленький бельчонок, худенький и больной, совсем непохожий на своих пушистых собратьев из привычного мира - и как только гном его заметил? Было ясно, что если бы не Цук, жить зверьку оставалось не долго - его ждала смерть от голода, а скорее всего даже не от голода, а от холода - ударившие морозы убили бы белку раньше, чем у нее кончились бы силы от недоедания.
И до этого веселый - нашли же волчонка! - гном еще более развеселился, завернул зверька в платок и сунул за пазуху отогреваться и дальше шел тихо напевая что-то себе под нос. Слов было не разобрать, но мотивчик явно не грустный.

Вернувшись в таверну, Цук первым делом направился к Айе - белке нужна была помощь, а кто как не эльфийская волшебница могла в этом помочь? - ну а после, когда зверек немного пришел в себя, поздоровел и похорошел, познакомил его с со своими спутниками:
- Тиен, познакомься - это Рон, он хороший! А это Рафа, это Гудгерд, это... - гном не пропустил никого, даже собачонку Ауста и мышонка Рональда.

- Доброго! Мы пришли! - покончив с делами, Цук подошел к комнате Ауста, а высунувшийся из-за пазухи беличий нос показал 9хотя догадаться было не трудно), из кого вдруг гном стал говорить во множественном числе.

С этими словами Рональд обхватил сидящую девушку за талию, склонившись над ней и пусть недолго, но страстно поцеловал, впившись в ее уста своими губами. Не дав ей времени - ответить тем же или ударить, кто знает? - Рон отстранился, улыбнулся Алире и сказал: - Больше я не буду бояться и сомневаться. У нас есть шанс. Я скоро вернусь - хочу наведаться в одно место. Это важно... присмотришь за моим другом? Я туда и обратно.


Змея конечно ожидала, что к этому разговор может привести. Все таки она не была какой то там наивной девочкой из книжки, что замирает в растерянности, когда к ней прикасается парень. И все же это было как то... По другому.
- Я присмотрю, - ответила она, расплываясь в улыбке и провожая Рона взглядом. Позволила ли она забить себе голову ненужной ерундой, или это было что то действительно важное. Чародейка надеялась, что она узнает это сама.
- Твой хозяин удивительный человек, - сказала она мышу, задумчиво коснувшись своих губ. - Но он прав. У нас нет времени, чтобы сомневаться.

Умы приключенцев заняла загадка, оставленная отцом Сесара. Разгадать ее с лету не получилось. Да и не странно, ведь в загадке шла речь про вещи, о которых должен догадаться только Сесар, а уж никак не посторонние и чужие виноделу люди. Правда, самому парню сейчас было не до этого. Он только что осознал, что отца его нет в живых. Пусть в письме и было "скорее всего", но парень понимал, что если отец и пропал, то вряд ли он еще жив. Парень поник и уже не проявлял никакого интереса к поискам - даже не следил за тем, чтобы приключенцы не трогали полные бочки с вином.

Иган заметил, что парень совсем скис, поэтому решил его поддержать.

- Не вешай нос раньше времени, не хорони отца, Сесар. Может быть он и жив - в записке ведь сказано "скорее всего", а не точно. Да даже если бы и так - твой отец человек, и не мог знать свою судьбу наперед - только Боги ведают всё! Держись, Сесар - мы найдем Александра, чего бы нам это не стоило! Кстати, ты можешь нам помочь в этом, поскорее выяснить жив ли отец - скажи, что он имел в виду под "тёзкой"? Кто или что еще в хранилище вин или может быть в доме носит имя Александра? Может быть ваш знакомый? Бюст? Любимая книга отца?

И как ни странно, парень немного ожил. Как будто понял, что если еще есть шанс найти отца живым, то его нужно использовать сейчас.

— Ты прав. Не нужно расстраиваться раньше времени. И если честно, я не знаю, что отец имел в виду в этом письме. Александров у нас в семье больше нет. Доспехов и щитов тоже нет - военным белом у нас никто не занимался. - Последняя фраза уже была сказана в ответ дварфу. - Разве что портрет основателя рода у отца в кабинете. Он тоже был Александром. Думаете, там может быть тайник?

Тем временем Люси крутила в руках связку ключей, которая была в бочке вместе с запиской. Ключей было много - дюжина или около того. И все они были разные: от крохотного ключишка меньше чем полмизинца до массивных ключищ длинной в ладонь.

— Сесар, Вы видели раньше эти ключи? Вы знаете, что они отпирают?

— Да, конечно. Это связка отца. Он всегда носил ее при себе. Здесь должны быть все ключи от дома, погребов и сундуков.

Сесар взял из рук Люси связку и покрутил ее в руках.

— Да, это точно она. Правда, я не уверен, все ли ключи на месте. Но это явно связка отца.

Тем временем Стив тоже сказал несколько слов в поддержку парня, но решил не наседать на Сесара, которого и так обложили Люси, Фред и Иган. Вместо этого он неспешно ходил по погребу, вдыхая аромат винной сырости. Пусть он был еще далек от готового вина, разлитого в бокал, но в нем тоже было что-то притягательное. От этих запахов Стив вошел в некое подобие медитации, которая обострила его чувства в десятки и даже сотни раз. Сюзейл немножко приоткрыл свои тайны. И они оказались крайне любопытными. Потому что среди ароматов города Стив почуял гнилостно-сладкий запах нежити, переменчивый аромат элементалей, сладко-карамельный оттенок фей и даже примеси серы, которыми обычно воняют исчадия. Открытие немного ударило в голову франту, да так, что на долю секунды потемнело в глазах. Видно, город не хотел так просто раскрывать свои секреты и был зол на того наглеца, который решил подсмотреть их через замочную скважину.

А пока Стив ходил по погребу, полуорк бормотал на своем языке. Орочьего больше никто не знал, поэтому это был хороший способ поразмышлять вслух, но при этом чтобы никто ничего не понял.

— Эй, заказчик! Стена не несущая, по идее. Не против, если разберем по быстрому? Или вину вреден сквозняк от только что предположенных мной тайных проходов?

Полуорк явно не ожидал, какая реакция последует за этой фразой. По логике Грандра было ясно, что если какая-нибудь тайна есть, ее нужно разгадать любыми методами. Вот только предложенные методы оказались слишком резкими для теперешнего владельца винокурни. Он вскочил в тихой ярости, шипя будто змея. Было видно, что он все еще побаивается полуорка, но ради своего винного подвала он готов его порвать голыми руками.

— Эта кладка простояла здесь полторы сотни лет. Я не позволю ее разбирать недоучкам, которые винный подвал увидели впервые! Подите вон, я не хочу вас здесь видеть!

Сжатые губы, блестящие гневом глаза - Сесара можно было назвать воплощением сейчас воинствующей аристократии. Пусть обедневшей, но гордой и с собственными строгими принципами. Он указал полуорку на дверь из погреба и больше не проронил ни слова. Видимо, к нему пришла мысль, что ему не помогут залетные "специалисты", которые ведут свое дело в замызганной комнатушке на задворках города. Раз они проявляют такой вопиющий непрофессионализм и предлагать подобное, то вряд ли они их стоит впускать в дом и раскрывать его секреты, не предназначенные для чужих глаз. Ишь ты, разобрать подвал, который строили еще восемь поколений Борха назад! Лучше уж сразу выгнать подобных "специалистов". Хоть Иган и Люси не вызывали негативных эмоций, но отношение Сесара ко всей группе мгновенно похолодело. И с этим нужно было что-то делать, если "Крысы" действительно хотели взяться за работу.

Несмотря на некоторую запущенность — а может, именно благодаря ей? — дом Борха произвел на Люси приятное впечатление. Ей всегда нравились места вроде этого: старинные сюзейльские особняки, построенные еще при Азуне Втором (если не раньше), давно пережившие свой расцвет и вовсю охваченные увяданием, но ветшающие благородно и с достоинством, при неустанных попытках хозяев поддерживать чистоту и порядок во всех уголках своих владений, на которые только хватает сил. Такие места всегда поневоле будоражили воображение художницы, заставляя ее представлять себе их судьбу и судьбы людей, с ними связанных. Вот двор винокурни — широкий, просторный, но сплошь заросший растрепанными кустиками сорняков. Так и хотелось спросить Сесара: чьи экипажи принимали здесь в былые времена? Бывали ли среди них повозки знати? Или вот благородная винная плесень, цепко въевшаяся в низенький потолок погреба: при ком из предков винодела она появилась? И в каком году это случилось? И выдался ли тот год особенно урожайным?

Но поскольку вино любит тишину, Люси молчала, отложив все расспросы на потом. В сосредоточенной задумчивости девушка шла за Сесаром и Иганом с блокнотом в руках, периодически делая пометки или наскоро зарисовывая детали, которые казались ей необычными или важными для расследования: отпечатки обуви между пучками травы во дворе; крупные бочки в главном зале винохранилища, присыпанные пылью или сверкающие новизной; фрагмент потолка в белесом налете плесени, похожей на осыпавшуюся штукатурку; замок на двери, что вела к узкому коридору с ценными семидесятилетними винами; саму массивную дверь, ключ от которой исчез вместе с Александром Борха.

В погребе царил густой синеватый полумрак, едва разбавляемый тусклым мерцанием волшебного огня — единственного осветительного прибора на все залы и коридоры, — однако за время, проведенное в сумрачной конторе Крыс, Люси настолько привыкла работать при скудном освещении, что почти не ощутила неудобства. Невелика разница: делать наброски при свете магического шара или двух жалких струек света, льющихся из куцых окошек, задранных под самый потолок, как в каземате. Более того — в какое-то мгновение девушка настолько увлеклась рисованием, что практически забыла о цели своего визита, и, пока ее быстрые пальцы порхали над бумагой, изучала стены и бочки с интересом не столько сыщицы, сколько художницы. Все эти живописные приметы старины, царапинки на дереве, неровности и щербинки стен, сухой прохладный воздух, пропитанный древностью и сладкими ароматами вин, погрузили ее в мечтательное настроение и фантазии о прошлом.

Только когда за спиной раздался грудной бархатистый голос Стива, отрешенное выражение ушло из ее глаз. Она затаила дыхание, прислушиваясь к словам друга и чувствуя, как ее сердце колотится быстрее в приятном предвкушении. Она не раз слышала такие нотки в голосе жизнелюбивого амнийца и знала, что за этим обычно следует комплимент.

— Оооо! Этот неповторимый аромат погребов с вином! — воскликнул Стив, с наслаждением вдыхая запах старых стен. — Ой, Люси, точно, ты же сегодня источаешь просто волшебный аромат! Духи?

Девушка закусила губу и потупилась, стараясь подавить рвущийся из груди смешок и чувствуя, как розовеют ее щеки. Если вспомнить, единственным пахучим веществом, которым она могла бы сегодня «надушиться», был прозрачный водостойкий лак, запах которого едва ли заслуживал столь громкого эпитета, как «волшебный». Гораздо лучше его характеризовали слова «непривычный» и «специфический», еще точнее — «резкий», а, если уж совсем точно, то — «едкий до рези в глазах». Лебрен де Пентевьер со свойственным ему образным восприятием действительности называет его «эссенцией жженой пакли, настоянной на терпентинном масле». Люси все сегодняшнее утро покрывала этой субстанцией последнюю работу своего отца, а затем битый час оттирала ее от пальцев. Оставалось лишь надеяться, что запах за полдня успел ослабнуть.

— Что ты, что ты, какие духи... — начала шептать Люси, но осеклась, перехватив укоризненный взгляд Сесара, обращенный к ним со Стивом. Тогда она спрятала блокнот, весело подмигнула приятелю и показала ему ладони, сложенные сердечком.

После этого вернулась к изучению вмятин на стенах, царапин и пыли, покрывающей бочки в узком коридоре, рассматривая их по второму разу уже исключительно с исследовательской целью.

Утро выдалось пасмурное, угрюмое; большая вихрастая туча нависла над крышами города, как свинцовое одеяло, и ветер, пахнущий морской солью, гнал ее со стороны порта все дальше и дальше в глубь Сюзейла. Район сомнительной репутации, в котором друзья снимали помещение под контору, казался в такую погоду вылинявшим, бесцветным, словно бы нарисованным грязным углем на мятом темно-сером куске картона.
Люси была в приподнятом настроении и всю дорогу без умолку щебетала о красках, о разнице между синим пигментом ван Дорфена и Торелли. На Игана же погода подействовала угнетающе. Он слушал подругу вполуха, погруженный в воспоминания, изредка вполголоса бормотал односложные фразы себе под нос — что-то там о пожаре на чердаке, о деньгах, о старце и мукомольне. По-видимому, вновь мучил себя раздумьями о том неприятном случае, когда его магический дар чуть было не вышел из-под контроля.
Перед дверью конторы художница наконец умолкла, достала блокнот и сангину, собираясь наскоро набросать фигуру девицы с живописно всклокоченными волосами, курящую самокрутку под окнами расположенного напротив трактира. Томно привалившись к стене и выставив из-под юбки белое наливное колено, красотка с суровым хищническим вниманием разглядывала каждого проходящего мимо мало-мальски приличного мужика.
— Псст, Иган, обрати-ка внимание на дамочку за тобой. Только резко не оборачивайся. Какова, а? Тимора милостивая, что за взгляд! Так и прожигает насквозь! — художница усмехалась, поглядывая то на женщину, то на остро очиненный стерженек мела, порхающий над блокнотом. Твердо поставленная рука в несколько быстрых штрихов изобразила на бумаге сосредоточенный взгляд блудницы. — А какая потрясающая лепка скул! Взять бы ее в натурщицы... Обожаю этот район... Жаль только, освещение здесь — полная дрянь.
— Да, знаю я, знаю, Люси, — горестно вздохнул Иган, — тебе чертовски надоела эта дыра, но что я могу поделать?
— Дай-ка подумать, — состроила озадаченную гримасу Люси. — Как насчет сжечь этот ветхий сарай, когда мы разбогатеем? Сжечь его с самыми шикарными магическими эффектами, которые только сможешь придумать? Так, чтобы зарево от пожара видно было даже на том берегу Драгонмира?
Она убрала зарисовку в кошель, входя вместе с другом в дверцу под тусклой фанерной вывеской с истертыми и выгоревшими буквами. И сразу, с порога нахлынул густой и крепко настоянный полумрак — зловещий и неприветливый, пропитанный запахом мокрой пыли и крыс.
— Ну извини, — скорбно поморщился Иган, — извини, что тебе приходится сюда таскаться ради меня.
— Думаешь, я таскаюсь сюда ради тебя? — уклончиво ответила девушка. Она невесомо впорхнула в контору, с привычной, отточенной легкостью перепрыгивая через все попадавшиеся на пути скрипучие половицы. — Ради тебя? Не ради уникальной возможности окунуться в гущу народной жизни? Изведать, как принято говорить, простых человеческих радостей?.. И эта корявая лестница, — продолжила она строить планы, — и этот обшарпанный коридор в извечных потеках сырости, и утлые стулья, и стол, и кровать, проеденная клопами, — пусть всё горит синим пламенем! С потрескиваньем и взрывами! А я буду любоваться пожаром. Добавим немного красок в нашу сумрачную обыденность? Или, ладно уж, так и быть, оставим пока полумрак для пущей интимности?.. Доброе утро, Фред! О, Грандр, и ты уже здесь! Кэль плезир, сегодня у нас даже интимнее, чем обычно.
Темное, безрадостное помещение, в котором они оказались, глядело на мир двумя подслеповато прищуренными оконцами, посаженными прямо под потолком. Тусклый утренний свет, льющийся через узкие прищуры, придавал всему чахоточный сероватый оттенок, прекрасно сочетавшийся с толстым слоем пыли, которая покрывала мебель и пол.
В комнате были трое. За столом сидел рыжий Фред — дворф, взявший все самое лучшее от своей расы: бугристые мускулы, окладистую бороду, железные кулаки. На кровати, уткнувшись в книгу, разместился клыкастый Грандр — полуорк с могучим телом богатыря и тонкой душой непризнанного поэта. Третий же, Зарунар — откормленный ворон с лоснящимся оперением — устроился со всеми удобствами непосредственно в шевелюре хозяина-полуорка.
— А я говорю, нормальное место, — угрюмо пробасил Фред. — Надо только раскрутиться.
— Раскрутимся, — пообещала Люси, грациозно присаживаясь на край стола. — Заведем себе секретеры или письменные бюро, поставим в углу куранты с кукушкой, наймем расторопного мальчика на посылках, справим ему дублет для солидности. Бархатный, с белой манишкой. Подвесим светильник куда-нибудь во-о-он туда. Позолоченный, как во дворце. Даже два. Можно, конечно, без люстр, но... не будет того эффекту! А что это у тебя в руках? Кости? В кости я не играю... Но буду болеть за тебя, — шепнула она на ухо Фреду, видя, что Иган садится напротив дворфа и встряхивает стакан.
— Пока это место начнет хотя бы окупаться, — прорычал, не отрываясь от книги, Грандр, — мои правнуки успеют умереть от старости.
— Нет, брат, с таким настроем ты слона не продашь, — процитировала известную притчу Люси. — Учись мыслить стратегически. Знаешь, как говорят: сегодня шиш — завтра куш? Сегодня мы сидим без гроша, а завтра, будем надеяться, прикончат в «Деве» какого-нибудь барона, который, увы, не успел составить вовремя завещание, и тогда его безутешная вдовушка кинется к нам. Прямиком в наши участливые объятия. Ибо кто как не мы — лучшие сыщики Сюзейла — способны со всей убедительностью доказать, что усопший систематически блудодействовал? Пренебрегал, свин такой, клятвой супружеской верности. А потому его вдова имеет право на все его движимое и недвижимое имущество, десятую долю которого мы получим в... в...
Тут девушка прервалась, поскольку в контору вошел Валмарах Алдори — бледнокожий колдун-полуэльф с демоническим обаянием. В руках у него была тяжелая храмовая жаровня. Из колосниковой решетки торчали обломки досок. Колдун заперся с этим добром в кладовой и принялся оттуда бормотать заклинания на эльфийском.
— Ну ладно, — кашлянула Люси, не пытаясь понять, что у Алдори на уме — по опыту знала, что дело это бессмысленное. Тем более что следом за колдуном появился Стив Клайд — неотразимый Стив Клайд, одетый с иголочки щеголь, который тотчас же завладел всем ее вниманием. Злые языки называли его бабником и пройдохой. Это было недалеко от истины. В любви к женщинам Стив проявлял себя как артист, в каждое слово флирта вкладывающий самый искренний жар души. Его увлекало не столько коллекционирование разбитых женских сердец, сколько сама прелестная игра в обольщение — искусство соблазна ради искусства соблазна. И Люси, которая шла на риск из подобных же побуждений, симпатизировала ему, чувствуя в нем родственную натуру.
— Ну как? — Стив продемонстрировал свое новое украшение — веточку падуба, вставленную в петлицу, сопроводив это действие красивым и величественным жестом. — Продавец сказал, что это украшение подчеркнет мои зелёные глаза!
— Манифик! — оценила художница. — И впрямь походит к твоим глазам. Но где ты достал эту прелесть? Ах, я просто обязана написать с тебя аллегорию сладострастия! Или бога возлияний и праздности? Жаль только, освещение здесь ни к черту. И негде поставить мольберт. Вот когда мы разбогатеем... Ух, скорей бы уже кто-нибудь да скончался!

  - Это так, - кивнул пан Болеслав. - Пан Маршалек со мной. Не только по делу с Шляпой. Ну, ты понимаешь. Что до плана, то я тебе так скажу: пан Казимир - шляхтич достойный, но в военном деле не то чтобы дока. Буду опять же, говорить прямо, что у меня на уме. Шляпа - разбойник, которого хер изловишь, ежели просто по лесу толпой носиться. Был бы он просто прыщ - его бы давно уже сковырнули. У него наверняка в городе есть кто-то, кто нет-нет, да весточку отправит. Поэтому я придумал такой план, на живца, как говорят.
  Пан Болеслав подался вперед и прищурился.
  - Про Шляпу что известно? Что он обозы с ценностями грабит, а с провиантом - обычно нет. Вот я и подумал отправить обоз с провиантом из города в какую-нибудь усадьбу. В мою там к примеру или другого пана, который, значится в план будет посвящен. Скажем, пир там организуется. Ну и распустить слухи, что на самом деле еда во многих возах только сверху, а под ней - ценности: ткани там или утварь дорогая или еще что. Что ценности как раз и везут таким способом, чтобы от разграбления уберечь. Шляпа что решит, как узнает об этом? - пан Болеслав выставил руку, сжал пальцы на манер головы какой-то птицы или зверя и, изменив голос на глухой и, по мнению пана Болеслава, грубый (хотя в этом отношении вряд ли к его собственному голосу что-то можно было добавить), сказал, - "Ах вы, такие сякие, обмануть меня решили, ну я уж вам покажу." - и продолжил своим обычным грубым голосом. - И на обоз нападет. Только в возах под съестным не ценности будут спрятаны, а солдаты. И тут-то мы на него и нахряпнем и возьмем, - и накрыл руку, изображавшую шляпу, второй рукой, после чего посмотрел на солтыса.
  - Такой вот план. Пану Константы он вполне понравился. Тростянский конь, етить его, вот как он его назвал! Тут, конечно, пан солтыс, твоя помощь бы в организации не помешала. А вот про то, чей план лучше - это сам суди, ты-то хоть и себя вроде как принижаешь, но в ратном деле опыт имеешь - это все знают. А вот что до пана Будикидовича - напраслину на него возводить не буду, но не помню, чтобы он в ратном деле себя как следует проявил. И я скажу так - идти с одной силой, без хитрости, на человека, который хитер, как лис, да еще прячется да убегает - затея по моему разумению не самая надежная.
  Тут пан Болеслав развел руками, дескать, все что я имел сказать - сказал, имеющий уши да услышит.
  - Что же до других бед, то я вот что скажу. То что Джургис там крутит - это блажь, конечно, не должен один цех свои условия диктовать другим цехам. У панов Будикидовича и Волковича людей не так чтобы много, человек по десять в дружинах. Плюс еще человек тридцать от Константы. Этим кожевенников не напугать. А надобно им показать, что против их вольницы много кто объединится. Конечно, можно просто всех панов собрать, шляхтичей - сила получится хорошая. Но просто так это будет не очень хорошо смотреться - дескать, шляхта мастеровой люд давит, да и шляхта больше по поместьям, не под рукой, пока соберутся - может уже и полыхнуть, ведь квартал кожевенный в самом городе. Значит, нужно другую общину подтянуть, привилегий там каких-нибудь дать, чтобы она открыто против них выступила, не в смысле чтоб напала, а в смысле чтоб заявила - если что, мол, мы первые город поддержим и кожевенникам накидаем. Тогда и кожевенники дважды подумают, прежде чем бузить. А пока они будут думать, пан Будикидович может и Джургиса по судебной части подкопать - он ведь голова волнений. Только надо выбрать, на какую общину в этом деле опереться. Торговцы на такое не пойдут - они больше люди мирные, разве что деньгами помочь могут. Немцев звать - вроде бы хорошая идея, они на первый взгляд перекосов не хотят. Только тут как? Если немцев возвысить - пан Корф, с ними легко может стакнуться, ну и проснемся от ржанья орденских коней. Я думаю - не тот исход, которого ты бы хотел. Князь Ягайло вряд ли такому обрадуется. Как по мне, лучше всего на это дело годится Тыверский - он с одной стороны добрый воин, сам один припугнуть может, да и ручек запачкать не побоится, а с другой - за ним православные. Они, конечно, не нашей веры, но уж всяко ближе, чем язычники, но с одной стороны ребята крепкие, а с другой угрозы от них поменьше, чем от немцев. Вот такие мои соображения на этот счет, пан Солтыс. Что скажешь? Сходятся у нас мысли в чем или разнятся?

- Тебе, бард, легко говорить - буркнул Пшемек.
- Меня эта падла не берёт, пока я ей не вмазал. И я печенкой чую, а ты знаешь, какая она у меня чувствительная, что мои похабные молитвы ей до фени. Ладно, сейчас, изобразим...

Отец Пшемек отошёл чуть назад, глянул на образок на шее, и вдруг его руки натурально огнём полыхнули! Никто и удивиться не успел, как он зашвырнул крошечный шарик огня в восставшего мертвеца!

- Херня. Мимо прошёл. Ни у кого бухла нет, руки трясутся, невмоготу прям! - пожаловался святой отец.

Он бахвалился, но те, кто умел читать в человеческих душах, как Тимон, видели - Пшемек боится этого отродья смерти так, как не боялся ничего до этой ночи.

Константы в задумчивости поскреб пятерней затылок, смачно рыгнул и поерзал на лавке. Мысль, видимо, так и не шла, так что он, медленно растягивая гласные, стал думать вслух:
- Та-ак. Как хороший хозяин, я не должен позволять скрытно шушукаться в моем доме. Так делают только енти, - он щелкнул пальцами, - шпионы, а я не хочу, чтоб обо мне так думали. С другой руки, ты бы просто так не попросил о разговоре с глазу на глаз. Болек, ты мне добрый друже, а жизнь без старых товарищей и горилки стоит столько же, сколько баба без жопы!
Но с другой руки, Юхнович потом будет смотреть, как мой пес Клык, когда у него был заворот кишок. А это тож нехорошо. И что мне делать, панове? Как ни решу, кого-то обижу. А я не этот, как его, царь жидовский из Библии, что детей и баб мечом надвое делил.
А-а-а, - зарычал мужчина, в задумчивости дергая себя за бороду, - как же, курва мать решить!? Куба, ты прости меня, но пообщайся со стражникам пока: они парни справные да дельные. Что пожелаешь – все тебе принесут. А мы, как побалакаем, так сразу и тебя позовем. И если ты тоже с тайной – клянусь распятием и жопой Лидки, я тебя выслушаю с того же глаза на твой глаз. А потом мы сядем вместе и жахнем так, чтоб стены шатались!

***

В ответ на слова маршалека Якуб снова улыбнулся, стерев тыльной стороной ладони что-то невидимое со щеки. Было в этой улыбке что-то доброе, открытое, но то ли прищур глаз, то ли что-то вовсе невидное глазу не давало избавиться от ощущения насмешки. Хотя и на словах шляхтич был исключительно миролюбив и вежлив. - Да что тут смотреть, и так все видно, - без агрессии поддел Юхнович, - Кто пан, а кто жупан. Не задерживая разговор Болеслава с хозяином дома, Якуб поднялся с лавки, разминая подзатекшие от долгого сидения ноги. Ремарку про коней Юхнович как будто бы не услышав, подумав, что такие вопросы обсуждать следует потом, когда станет ясно кто и на что согласен. Бесплатно лошадей никто давать не стал бы, уж если бы даже Якуб решил расщедриться от своей широкой души, то Яцек бы потом ему это душу со всей ее ширью, да запихал бы в... В общем, был бы Яцек недоволен. Но спорить сейчас из грошей тоже было не с руки, чтобы не смущать благородных панов деталями. Поэтому вслух шляхтич только кивнул на предложение о охоте.
- Справим в лучшем виде. Будет такая охота, что кто пропустит, тот усы себе обгрызет от зависти! И соседние города потом весь год судачить будут.
После этих слов Якуб все-таки вышел из горницы, прикрыв за собой дверь. Показавшись на крыльце, шляхтич сощурился яркому солнцу и, прикрыв глаза рукой, с минуту другую наблюдал за тренировкой солдат. Внимательно так наблюдал, иногда качая головой, будто углядел что-то. Лезть с советами он, однако, не стал. Как на кухне одна баба хозяйничать может, двум не разойтись, так и в войске один командир должен быть. Вместо этого Юхнович направился к паре пересменившихся бойцов, которые были в эту минуту не при деле, и попросил у них воды.

Выпить вояка не отказался. По виду он был не деревенщина какая – явно из горожан. Не старый еще – крепкий, в самом расцвете сил. Не медведь, как тот же Боровец, но и не тростиночка. Дюжий, надежный мужик с крепкими мускулистыми руками и мощной шеей, поросший густым темным волосом. На лице с шишковатым носом виднелись белые полоски старых шрамов, а карие глаза смотрели вдумчиво и цепко, но без того высокомерия, что свойственно многим, считающим себя лучше прочих.
Да и вооружен он был добротно. Крепкая кольчуга почти без грязных пятен ржавчины, добротная бригантина с простыми металлическими клепками – безо всяких излишеств вроде цветков или ромбов. Айзенхут, хотя и немного мятый, выкован явно умельцем, а не пьяным подмастерьем. Да и весь вид выдавал в Йобсте парня, знающего, с какой стороны браться за меч, и зарабатывающего этим на жизнь.

По словам немца, его ганзочка в свое время откололась от более крупной, когда предыдущий гауптманн решил, что сытая служба князю-архиепископу Вестфальскому лучше, чем то густая, то пустая наемничья страда. Новообразовавшийся отряд вдосталь поучаствовал в войнах между Ангельтскими княжествами, потом перешел в Померанию, где охотились за «береговым братством», а потом через знакомцев получили весточку, что князь Волынский ищет смелых да отважных ребят.
Зачем – о том наемник дипломатично умолчал, сказав, что их дело рубить, кого укажут, не интересуясь подробностями. О том, сколько отряду обещано, он также не сказал: свой кодекс чести, дескать, есть и у наемных мечей. Но подзаработать по дороге – это святое.

К сожалению, Йобст оказался не командиром, а одним из его приближенных, поэтому решить сам не мог. Но зато клятвенно заверил пана, что уж расстарается в убеждении своих дружков, где именно им надо пройти и какому доброму человеку подсобить. Тем паче, предложение выглядело выгодным. Правда, от отдыха и постоя в поместье они, как сказал солдат, наверняка откажутся: а ну как на хозяина нападут? Помогать же надо будет, причем за бесплатно. А вот, если половину денег вперед, на седмицу показать гродненцам, на что похожи настоящие вояки, на это все наверняка пойдут. Намекнул хитрый Йобст и на некоторую награду: чтоб прибывший отряд сразу пошел до молодого шляхтича, а не пораспрашивал заодно и всех его соседей.

Пану Анджею пришлось нелегко. Просьба брата, хотя и выглядела простой, оказалась с двойным дном. С одной стороны, организованных и безработных отрядов в Гродно не было, да и те одиночки, что были, предпочитали найти себе хоть какого-то господина. Оно и понятно: привыкнув воевать, сложно вернуться к мирной жизни пекаря или пахаря, а вернувшись – сложно снова взять копье в руки. Второй проблемой было то, что на предложение вылезла из нор всякая дрянь, готовая за золотой назваться кем угодно и перерезать глотку родной маменьке: а значит, и самим Вилковским, если кто-то заплатит на медный грош больше.
Искомый солдат стал казаться чем-то из области сказок – вроде единорога: все слыхали, но никто не видал. Вот только вода камень точит. Походить по трактирам, поспрашивать по знакомым, поглядеть на крепких, пускай и без опыта, новобранцев… Дело вполне спорилось, и два десятка человек Анджей все-таки собрал. По его прикидкам, на все Гродно подходящих кандидатов должно могло быть от полусотни до двухста, но вот отыскать их всех, а отыскав – уговорить… Задача похлеще крещения литвинов.

И еще одна удача: в одном достаточно кабачке, «У Марка», что выходил на пологий берег Немана, Хват познакомился с неким Йобстом из Аугсбурга. Означенный Йобст, по виду – опытный вояка из тех, кому сам черт не брат, был авангардом своей ганзочки, едущей попытать счастья на службе у князя Волынского Федора Любартовича, чьи отношения с вассалом князем Федором Острожским медленно, но верно катились к войне.
Конечно же, наемники были не против подзаработать по дороге. За две сотни злотых в неделю двадцать шесть опытных головорезов готовы были верой и правдой послужить своему нанимателю: если он, конечно, заплатит сразу за две седмицы. Крепкие щитоносцы и опытные арбалетчики могли здорово повлиять на расклад сил в городе, тем более узнавший о таком оригинальном способе выбора князя Йобст побожился, что прибывающий в начале следующей недели отряд наверняка заинтересуется возможностью принять участие в местной заварушке.

Путь через море занял несколько дней - эльфы даже боялись, что морские ветра и течения отнесут их прочь от эльфийских земель к каким-то ещё неведомым берегам. Никаких особенных приключений с ними во время путешествия не происходило, но собственные мысли, которым оказались предоставлены юные эльфы, тревоги и предчувствия были таковы, что иногда хотелось, чтобы на горизонте показался какой-нибудь враг, которого можно просто убить. Но вот, наконец, после долгих дней плавания эльфам встретился рыбацкий корабль их сородичей, и радости молодых эльфов не было предела. Оказалось, что они заплыли значительно севернее того места, откуда начали свой путь к острову людей, но теперь они, по крайней мере, знали, где они, и куда им плыть дальше. И ещё пару дней спустя эльфы пристали к родным берегам, и принцесса Аэлирен Килаэр была торжественно возвращена своей семье, и своему отцу, одновременно обрадованному тем, что его дочь жива, и рассерженного тем, что она решила сбежать из-под венца и отправиться в опасное путешествие.

Дальше эльфийских юношей ждали долгие расспросы, очень много расспросов. Старшие поначалу не могли поверить в то, что на острове, веками считавшемся необитаемым, оказывается, живёт неизвестный эльфам народ. Потом юных авантюристов расспрашивали о людях, о всяческих аспектах их культуры, внимательно изучали предметы, привезённые эльфами с острова людей. Когда, наконец, стало ясно, что рассказ эльфов - не выдумка юных фантазёров, лорды Кириаль и Дарнил начали думать, что делать дальше, и отправлять гонцов к другим лордам эльфов. Теперь уже люди должны были стать заботой более зрелых и более мудрых эльфов, а юноши должны были вернуться к своей повседневной жизни.

День шёл за днём, прошла неделя, другая, а никакое решение не было принято - теперь уже лорду Кириалю и лорду Дарнилу приходилось убеждать своих сородичей в том, что неизвестный народ, живущий на острове, отмеченном на картах как необитаемый, действительно существует. И в какой-то момент терпение Аэлирен лопнуло, и она решила отправиться в новую экспедицию сама. Тем более, что её снова начали сватать к принцу Луварину, с которым они оба были друг другу неинтересны. Сбежав из-под неусыпного надзора гвардейцев и слуг, юная принцесса отправилась на поиски новых соратников, которые согласились бы отправиться с ней в новый поход через море...

Несчастный Сдоба был удручён и обескуражен. Мог ли он ожидать такого подвоха от старого и доброго друга?
Затащить его, уважаемого артиста, в этакую дыру... Забытое всеми, затхлое, проклятое захолустье.
Одна только дорога сюда чуть не стоила Иохиму жизни.
Да что там, он ведь мог отморозить пальцы к чертям, простудить горло... Потерять голос!
О, боги, Рихтен,какого беса?

Иохим Сдоба путешественником был опытным, но безалаберным. Коварная южно-дарконская весна застала врасплох и его. Оставив все свои невеликие гроши в последней придорожной таверне, и даже не озаботившись хоть какими-то припасами, толстяк в дороге страдал от жажды и голода. Но лишь до тех пор пока его не настигли пурга и вьюга.
Тут уже совсем туго стало.
Распотрошив свой сундук, укутавшись во всё во что можно было укутаться, он продирался через сугробы, уже особо ни на что не рассчитывая. В голове, как назло, сами собой складывались какие-то прекрасные вирши, как с ним часто бывало в бреду. Но не было никакой возможности их ни записать, ни запомнить.

А в лицо ему ветер, и снег, и град:
—Эй, Иохим, воротися назад!
И упал Иохим и лежит на снегу:
— Я дальше идти не могу!
И сейчас же к нему из-за ёлки
Выбегают мохнатые волки...

Вглядываясь в белёсую тьму, Сдоба сжимал под плащом рукоять пистолета. Никаким волкам он даваться не собирался,конечно, да и вообще не собирался здесь помирать вот так... Если только пустить себе пулю в лоб?

В какой-то момент дорогу замело так, что продолжать путь стало совсем невозможно. Бедный бард уже подумывал о том, чтобы немножко передохнуть под какой-нибудь подходящей сосной, развести костёр... Согреться, быть может? Забыться, замёрзнуть.
Жизнь отчаявшемуся Иохиму спас мул. Отважное животное тоже не собиралось за так пропадать и, очевидно, обладало не только завидной выносливостью, но и каким-то природным чутьем.
Уцепившись за хвост своего ушастого провожатого, Сдоба чуть не с закрытыми глазами тащился по проторенному пути. И в конце концов оказался на окраине какой-то деревни...
О, боги, Рихтен,какого беса?

***
В Криане не оказалось ни ван Рихтена, ни трактира, ни даже приличной публики.
Ситуация в каком-то смысле была критичной, но Сдоба быстро пришёл в себя. Просушив вещи и почистив пёрышки, уже следующим утром он вышел на крыльцо, огляделся с хозяйским видом, и принялся очищать от грязи и моха старую трактирную вывеску. После чего отправился знакомиться с несчастными обитателями деревни.
Идея выдать себя за нового трактирщика явилась ему неожиданно и сразу пришлась по душе. Зачем?
Что же, может быть в этом обмане и не было никакого особого смысла, но такой уж есть Иохим Сдоба...
Да и ведь куда приятней будет коротать тут время, если местные будут считать тебя добрым соседом, а не шпионом из людоедской Фалковнии.


***
Быстро пробежав глазами письмо, Сдоба насупил бровки, задумался, перечитал ещё раз, пытаясь найти какой-то тайный смысл между строк.
Вздохнув громко, поднялся из-за стола и направился к выходу, посмотреть на гонца.

— Что же, ястребёнок, что ты стоишь тут? Проходи, согрейся у нашего очага... — улыбнувшись уголками губ, пригласил мальчишку в трактир — ... Ты, может быть, голоден?

Лютая в этом году выдалась зима, многих забрала на тот свет. В начале весны всё ещё стояли холода, на севере снег сходить даже и не думал. То и дело с ламордийских гор налетали ледяные ветра, пробиравшие до костей. Всякий скажет, что в такую волчью пургу впору дома у очага сидеть и о дальней дороге даже не помышлять. Но что же делать, когда твой старый друг в беде и просит о помощи? Как в тепле усидеть, когда дорогому тебе человеку грозит смертельная опасность? Вот и не усидели наши герои, пустились в дальнюю дорогу на зов доктора Рудольфа ван Рихтена.

Путь их лежал в деревушку Криана, непримечательное селение в глуши Леса Теней, на самом юге Даркона, аккурат у границы с ненавидимой всеми Фалковнией. Огромный, тёмный, мрачный и негостеприимный лес, который местные звали Сильва Умброза, за много столетий людям так и не покорился. Все попытки его обжить для дарконийцев оборачивались несчастьями. Давно отпала надобность в старинном торговом тракте, тянувшемся от Нортока на юг в Серебряные королевства после того, как на этих землях возникла враждебная Фалковния. Вслед за трактом вымерли деревушки лесорубов, лагеря охотников, опустели дворянские поместья.

Среди сугробов дорогу до Крианы отыскать очень непросто. Верёвкой, натянутой меж деревьев, да флажками её добрые люди пометили, вот только безжалостный ветер почти всё оборвал, и проще простого теперь заплутать, забрести в непролазную глушь, где хозяйничает дикий зверь или лихой человек. Последний для обитателей Леса Теней враг давнишний, часто на деревьях можно встретить прибитые доски с хмурыми бандитскими рожами и припиской «Разыскивается живым или мёртвым. Лучше мёртвым». Да только мало находится смельчаков, что готовы сунуться в эти дебри ради не такой уж и большой награды. А что до зверья, то всякий местный скажет: «С дороги не сходи, ибо очутишься в царстве Волчьего Бога, а от него нет спасения».

Однако же шестеро путешественников, явившихся по зову ван Рихтена, тяжкий путь до Крианы осилили. Узрели они запустелое селение, где на три десятка брошенных домов лишь полдюжины обжитых приходилось. Большая часть жителей давно оставила это гиблое место, остались лишь те, кому совсем идти было некуда, и выживали теперь, как умели. Понятное дело, к появлению в их краях такого числа чужеземцев местные с подозрением отнеслись. Между собой шептались, что явились шпионы Дракова, но сразу замолкали, стоило к ним ближе подойти. Ещё о каком-то дьяволе бормотали, но и на эту тему с незнакомцами говорить не стали.

Доброго доктора его друзья в деревне не застали, да и не слышали местные его имени. Стало быть, предстояло ждать, когда ван Рихтен объявится. Для ожидания избрали чужеземцы одно из немногих уцелевших строений, старый трактир, что уж пару десятилетий пустовал, если не считать одноногого калеку, что лишь мычал что-то неразборчивое и держался поодаль. Вечером удалось кое-как отогреться с долгой дороги, ночь переждать, а наутро явился в деревню грязный мальчуган в нищенских обносках и с клеймом ястреба на лбу. С собой парнишка принёс письмо, адресованное как раз шести чужестранцам. Письмо было написано аккуратным и хорошо знакомым всем присутствующим почерком:

«Друзья мои! С величайшим сожалением я должен объявить, что не смог прибыть на встречу. Моё теперешнее положение столь плачевно, что я опасаюсь покинуть своё убежище. Куда бы я ни шёл, я замечаю следующих за мной людей в балахонах и со странными кинжалами, сделанными будто из стекла. Много раз я залегал на дно, терялся в толпе, даже менял внешность, но мои преследователи безошибочно находят меня спустя от силы несколько часов. Сейчас я пребываю в полном отчаянии. На вас, друзья мои, моя последняя надежда. Прошу найти меня в Лекаре, в городе, что на фалковнийской стороне. – Искренне ваш, Рудольф ван Рихтен»

- Отпущение грехов? Отличный вариант! Да уж, у местных кметов за душой много чего водится, уж я-то знаю. А вы, выходит, за некромантом охотитесь? Ну, в добрый путь, доходили вести из Четыругла. Только говорят, то не парень, а девка, и ее видели, таскающей трупы с кладбища. Ну а по ночам, сталбыть, эти самые трупы оживают. Уж не знаю, почему ее не пристукнули, как заметили с холодненьким - то ли магия у нее сильна, подступиться не дает, то ли страху натерпелись. Но вам лучше в Четыругле спросить, там небось и обличье перескажут, и где у нее потайное место может быть. Ясное дело, что не в городе живет, а то б всем гуртом уже обложили! А девку забирайте, вам оно и правда виднее, как с ней поступить. В монастырь бы ее, хотя б на время - после такого-то душе отдых нужен. Не приведи господь, ведь с нами могло случиться!

Муата с трудом понимала слова песни Тимона, хотя общее настроение музыки проникло в нее, и когда Тимон в очередной раз пропел "гори!", над ее ладонью появился крохотный огонек, будто бы покачивающийся на ветру. Ири погасила фонарь, висящий под пологом фургона, и так они и сидели впятером, как будто бы гадали при одной свечке. А когда Тимон закончил, в благодарность на его выступление грянули овации... Слишком громкие, чтобы быть правдой! Муата приоткрыла полог фургона, и выглянула наружу

- Ого, там какой-то проповедник говорит про отпущение грехов, и запалили большой костер! Теперь каждый может выкинуть в него что-нибудь ненужное, и облегчить себе жизнь! У вас, северян, интересные обычаи. Iri, ma-j gort fesh? Мы с Ири тоже пойдем, праздник-то общий!

Выглянув из фургона вслед за девушками, Гизберт, Велтен и Тимон увидели своего командира, что-то вещающего со сцены. Рядом стоял Юджин. Похоже, одеяния священника на этот раз помогли Розальскому спасти девушку ценой отказа от спиртного, так что на глаза командиру лучше попадаться с бутылкой чего покрепче, и хорошо бы, чтоб она оказалась запечатаной!

- Славно! Утром - в дорогу! А сейчас уже темно, отдыхать! Вы где ночуете? В трактире?
- Да, на самом деле, не решили еще. Сейчас довольно тепло, сможем и под открытым небом выспаться.

Ответил Тимон уклончиво. Чем дольше шла беседа, тем активнее его внутреннее чутье подсказывало ему, что здесь ему сегодня "не обломится". Имея более чем солидный опыт в подобных делах, старый ловелас неплохо понимал женские сигналы и умел отличать заигрывание от просто теплого отношения. А еще - прекрасно понимал, что форсирование отношений с девушкой в постельном направлении, если она сама не проявляет к этому однозначного интереса, очень редко дает положительный эффект. Тем более, если у девушки уже удалось вызвать интерес, который со временем можно будет развить в правильном направлении. Нет, будь Тимон уверен в том, что их сегодняшняя встреча останется единственной - он все равно попытался бы, и совершенно не унывал в случае провала. Но сейчас впереди маячила как минимум неделя совместного путешествия. И спускать в канаву весь набранный кредит доверия ради интереса "присунуть побыстрее" барду совершенно не хотелось. Правда, оставались еще Гизберт и Велтен, в чьей мотивации Тимон был совершенно не уверен. Требовалось как-то охладить их пыл - и при этом не потерять лицо в глазах девушек.

- А давайте перед уходом я вам спою? Есть одна песня, которую я написал давным-давно... Уверен, она вам понравится.

С этими словами Тимон пошарил глазами вокруг, ища в повозке какой-нибудь струнный инструмент. Лютню в жилище зерриканок он встретить не надеялся - но мало ли вдруг? Закончив поиски, он вернулся на место напротив Муаты и завел песню...

Зачем кричать, когда никто не слышит...
о чем мы говорим?...

Тимон пел, вкладывая в голос всего себя. Сейчас он играл не ради денег, не ради славы или других мирских благ. Он пел, чтобы наполнить души слушателей особым настроением, особым чувством. Таким, что заставляет дремучих тянуться к свету, жестоких - находить в сердце жалость, а циничных - видеть красоту окружающего мира.

И если ты вдруг начал что-то понимать...
и от прозрений захотелось заорать...
- давай, кричи! Но тебя могут не понять...
Никто из них не хочет ничего менять...

Эти слова он произнес, скользнув взглядом по бородатому лицу Велтена. Конечно, было бы еще сильнее, будь на его месте Лаэгрил. Или Юджин, так возмущавшийся сегодня по поводу предстоящей казни. Но чего нет, того нет...

- Гори, но не сжигай! Иначе - скучно жить...
- Гори, но не сжигай! Гори - чтобы светить...

А эти слова он произнес, глядя в глаза притихшей Муате.

  - Да пребудет с тобой Вечное Пламя шериф. А по поводу народа, дык мы устроим очищение от грехов. Каждому выдадим по хворостине, к шесту привяжем чучело, и каждый пока огонь пылать будет кинет по хворостине, дык и от грехов тем самым избавится. Опосля только надобно пепел этот развеять на перекрестке четырех дорог, дабы на грехи людские всякий бес не пожаловал. Поэтому, не надобны нам эти язычницы. А далее с утра, девицу нашу Никола, я заберу с собой. В отряд, там ей и епитимья считай будет и кров и еда. Ибо теперича ей с клеймом одержимой на селе жития не будет. Сами знаете. Токмо сразу скажу, что-бы милсдарь не удивлялись. В отряде у меня разный люд и нелюди есть. То токмо ради славы Церкви, ибо есть зло карать которое надобно не только словом но и доброй сталью. Вы кстати про некроманта то слыхали?

Пока соратники на все лады обсуждали ведьму и людские пороки, Тимон прошелся по рядам, послушал, о чем еще люди говорят.
В основном всех занимали цены на урожай и его будущие объемы. Округа производила белый виноград, который в дальнейшем будет пущен на славные цинтрийские вина, или же подан к богатому столу. Через месяц ожидался первый урожай десертного сорта, и уже сейчас следовало заключить сделки, кпуцам - чтобы получить цену получше, кметам - чтобы не попортился урожай в ожидании продажи. Ведьма занимала второе место в разговорах, и кое-кто даже увязывал подъем цены с ее проделками. Некоторым даже удавалось сторговаться на этой почве. Услышал Тимон и еще одну новость - кметы с дальних дворов жаловались, что в их краях появился некий кровожадный зверь, убивающий и скотину, и людей. Кто-то грешил на волка, кто-то утверждал, что волк на человека не пойдет никогда без причины, и наверняка то или разбойник в волчьей шкуре, или злое колдовство. Некоторые даже доходили до того, что приписывали часть злодейств ведьмы этому таинственному врагу, которого вот уже неделю как не может изловить замковая дружина. Впрочем, даже если за ведьмой и не оставалось грешков в таком подсчете, повод ее сжечь у счетовода все равно находился.

Пока Тимон работал с людьми, Лаэгрил подобрался к медведю. Толпа была слишком занята жонглерами, а жонглеры - фокусом, так что на эльфа никто не обратил внимания. Медведь, впрочем, тоже был занят - ему вполне по душе оказались яблоки и тот забавный способ, которым он кормился. Чем-то он напоминал ему память предков, которой он был лишен. Так же, как эти фрукты, из холодного горного потока всплескивает форель, которую можно ловить без помощи лап, и наедаться перед долгой зимой. Увы, этому косолапому было невдомек, как кормятся его сородичи, да и в тайге-то он не бывал, разве что проездом. От него больше пахло человеком, чем зверем, и по его повадкам Лаэгрил догадывался, что мишка был взят в труппу в младенческом возрасте. То ли его мать убили, то ли случилось другое несчастье, но эти жонглеры заменили ему семью, и теперь он отдавал им ту любовь, которая не досталась его матери.

Для Гизберта, как и для большинства собравшихся на площади замка, зерриканки были едва ли не большей диковинкой, чем их алхимические смеси, стоящие рядом с ними на облучке фургона, раскрашенного под летящий огненный шар. Полуголые, смуглые, подтянутые, они выглядели одновременно и как шлюхи, и как воительницы, причем по стальному блеску в глазах Гизберт прикинул, что случайная ошибка в этом вопросе может стоить ему если не жизни, то способности к размножению. Они переговаривались на своем языке, коротко и отрывисто. И когда жонглеры закончили номер с медведем, а затем еще немного сплясали на руках, одновременно умудряясь ногой играть на скрипке, две девушки вышли на сцену, поджигая факелы от крохотных склянок, которые они установили подальше от толпы. Они начали свой номер с жонглирования двумя огненными сферами, к которым крепились едва заметные стальные тросы. Закатное солнце служило им третьим огнем, но танец на сцене давал куда больше тепла, чем последние лучи светила...

Разозлившись до предела, выхожу в бой.

- И что с того? - удивился Юджин, - Ну надо тебе, приметы ради, срочно повесить кого, чего со своих то начинать? Да ещё кого пополезнее выбирать, ещё. То на дикие жертвоприношения похоже больше, чем на обычные суеверия, в них вроде тоже жертвы ради, надо обязательно своего уморить, да породнее. Ты мне скажи, как на жертвы человеческие церковь смотрит? Не почитает ли некромантией?
- Церковь-то?

Удивился Тимон неожиданному вопросу.

- Ну, за некромантию точно не считает. Потому как некромантия - она про колдовство, а жертвы - это про идолопоклонство. Разные прегрешения и наказания разные. Ну а вообще - смотря какая церковь, вестимо. Церковь Мелитэле или учение пророка Лебеды - всячески осуждают. Темные культы, вроде богопротивных служителей Львиноголового паука или божества островитян Свальблода - всячески уважают и высоко котируют. У Церкви Вечного Огня, к примеру, своеобразное отношение. Жертвы приносить - плохо и дикость. А вот преступника казнить сожжением - это и богоугодно, и чуть ли не почестью считается. Потому как через мучения тела Вечный Огонь его душу от зла очистит, и в загробной жизни он будет чист от земных прегрешений.

Сделав паузу, он продолжил.

- Ну а если дальше копнуть, то у таких судилищ вообще два истока. Первый - он именно в древней жертвенной традиции, которая есть у каждого народа и растет из простого чувства справедливости. Хочешь чего-то получить от богов - надо им что-нибудь отдать. И чем красивее, роднее и дороже тебе жертва - тем выше ее оценят высшие силы. Ну а второй исток... Он в том, что такие мероприятия народ объединяют, сплачивают общину. Сразу двумя способами. Первый - через общего врага. Сам ведь, поди, в курсе, что двое людей дружат крепче всего, когда надо совместно третьему навалять? Вот и здесь то же. Найти одного общего врага - и всем скопом против него объединиться, виня его во всех своих бедах. А второй - через общую вину. Та девчонка, что сегодня сжечь собираются, может быть, ни в чем и не виновата. И те, кто в ответе за беды, в которых ее обвиняют, это знают. Равно как есть те, кто точно знает о ее невиновности либо искренне в нее верит. Но все молчат, никто слова не скажет. Потому что кто-то этим спасает себя, кто-то - своих близких, кто-то - свой покой. И эта общая вина, общая подлость, что у каждого на душе ляжет, свяжет их вместе посильнее добрососедства или родственных связей.

Турнир делится на бои (схватки)
Бои(схватки) делятся на раунды.
Раунды делятся на фазы:
Первая фаза:
-Броски инициативы и выбор объекта атаки.
Вторая фаза:
-Броски атаки и урона
Третья фаза:
-Спас-броски если надо и расчет итогов раунда.

Первая фаза подробно:
Так как в данном случае очень важна инициатива кидаем д100. У кого меньше - ходит первым. Если кто-то умудрится выкинуть одинаково, кину я ещё раз. Все броски будут открыты. Одновременно с броском игрок в сообщении мастеру пишет кого хочет атаковать. Можно атаковать равного себе или того кто на 1 уровень выше. Нельзя атаковать если уровень ниже и нельзя атаковать того чей уровень на 2 и более выше. Если этот игрок уже занят боем с другим, или нельзя атаковать оставшихся по указанным ранее причинам, значит атака не удаётся и этот раунд игрок может отдохнуть или атаковать "бота" ( о них позже). Предлагается два вида боёв о чём будет оговорено до начала боя:
- со сменой врага
- без смены врага.
Если бой без смены, то, если вы уже начали бой в предыдущем раунде - вы его продолжаете, пока один из вас не погибнет.
Если со сменой противников - можно хоть каждый раунд атаковать другого. Со сменой выглядит более жизненно, но не знаю как выйдет в реализации.

Вторая фаза подробно:
Броски атаки для оружия это д20 на каждую атаку. Например, для тех у кого в каждой руке по оружию.
Использование заклинаний магами и жрецами. Броски урона для оружия и заклинаний. (Проще его кинуть, если не прошел удар, он не пригодится, лучше чем ловить игрока что бы докинул при попадании)

Третья фаза подробно:
Если кто-то подвергнут заклинанию - кидает спас-бросок.
Мастер считает происходящее и выдаёт итог раунда.
Если кто-то погиб, победитель получает
ничего если побил ниже себя по уровню
+1 уровень если побил равного себе по уровню
+2 уровня если побил выше себя на уровень
После получения уровня выбираются заклинания колдующими персонажами и умения если открываются слоты.
Если бот умер и выкинул шмотку, в этой фазе её можно одеть.

Лаэгрил не отрываясь смотрел в грязное немытое окошко напротив стола. Солнце было в той стороне, но видно не его не было. За серыми грязными разводами даже облаков было толком не разглядеть. Он знал - оно там. Бескрайнее, безграничное небо - прямо над его головой. Весь тридцать восьмой год своей жизни он провёл, наблюдая за светилами, тучами и звёздами. Параллельно, конечно, он охотился, общался, учился и даже кого-то убивал, но запомнились ему только короткие дни и короткие ночи наедине с вечно меняющейся красотой. Ночью он смотрел на сверкающие огни - и придумывал созвездия, днём - гадал, над какими краями пролетало это облако в форме дракона, и прольётся ли над ним дождём другое, в форме странной рыбы. Небо и сейчас - там. А он - здесь.
Медленно обведя взглядом таверну, эльф кивнул.
Встать, потянувшись, и, накинув на спину колчан спокойно взять прислонённый к стулу лук. Не торопясь, уходит путник, чего ж неясного. Сперва - в жонглёра. Лучше две - для надёжности. Он неплохо подбрасывает ножи в воздух, значит, вполне может и попасть с десяти метрах в него самого. Следом - в затылки краснолюдам, старшая раса старшей расой - но рисковать не стоит. Потом - детишки у стойки, удивлённо оборачивающиеся на шум, по одной в грудину - и хватит, у них брони нет. Трактирщик ныряет под стойку, монах читает молитву, парень закрывает телом девушку купчина на ногах, его прикрывают двое стражников. Плохо. Одна - в монаха, вторая - в парня. Парень мёртв, а вот монах как-то спасся, то ли увернулся, то ли отбил стрелу. девичий визг, крики, мат, через зал несутся трое лихих матросов. По стреле в ближайших, шаг назад. Ещё один мертвец, а вот другой жив, ранен, но жив. Очень плохо. Бьёт палашом - мимо. Лук за спину, достать дымовую палку - под ноги. Удар. Плечо. Кровь. Уходить. Бег. Крики, стук копыт. Звук рога за спиной - и, с задержкой, спереди. Растолкать горожан. Выход из города. Перекрыт решёткой. Стража с алебардами. Три арбалетных болта с галереи над воротами. Всё.
Покачав головой, Лаэгрил снова стал смотреть в окно. Солнце там так и не появилось, но он умел ждать.

От повторного медвежьего рёва кабаны попятились назад... и внезапно вылетевшая откуда-то сзади стрела уложила наповал одного из них. Кто стрелял?! Этого не знали эльфы, но этого не знали и вепри - и они были совершенно сбиты с толку: медвежий рёв, огонь, внезапно уснувший один из их сородичей и внезапный выстрел, убивший ещё одного - это явно было слишком много для них! И, дезориентированные, дикие свиньи с испуганным визгом и хрюканьем ломанулись куда-то прочь через лес, оставляя поле несостоявшегося сражения, - к счастью для Эстелиана, не в его сторону, и ему не грозила опасность быть затоптанным.
- Кто стрелял?! - Аэлирен выглянула из-за дерева, и с её руки уже готов был сорваться магический огненный снаряд. Она что-то громко крикнула в ту сторону, откуда вылетела стрела, убившая одного из кабанов, но на незнакомом эльфам языке людей. Галлиндан же поднял щит, держа оружие наизготовку и готовясь броситься в бой.
(А где же Эрнис? А Эрнис, похоже, так хорошо замаскировалась, что Эстелиан с первого взгляда даже не нашёл... и со второго тоже).

Когда следы сошли с песка на траву, их больше не было видно, но Эстелиан мог примерно прикинуть направление их движения и пошёл туда. И вскоре увидел впереди фигуры эльфоподобных существ - четверо стояли вокруг чего-то, переговариваясь между собой. Одеты они были в грубую одежду из выделанной кожи - среди эльфов так одеваются разве что дикие эльфы-гургачи - у всех четверых были длинные луки за спиной и заткнутые за пояс ножи. Это наверняка эльфы - успел подумать Эстелиан, прежде чем четвёрка услышала его приближение и резко обернулась. Нет, это были не эльфы!... а кто? Эти существа, слишком высокие для дварфов или гномов, недостаточно высокие и слишком розовокожие для орков, были слишком коренасты для эльфов, со слишком грубыми, явно не эльфийскими, чертами лица, а у одного из четверых была окладистая борода, хоть и не такая длинная, какие носят дварфы. Четвёрка незнакомых существ смотрели на незнакомого им эльфа с не меньшим изумлением, чем он на них, один схватился за лук, остальные обменялись встревоженными вскриками, и, наконец, обладатель бороды, ткнув в Эстелиана пальцем, спросил у него что-то на непонятном эльфу языке. Слова были непонятны, но об общем их смысле можно было догадаться: "кто ты такой?" или "что ты здесь делаешь?".

Марэк приметив краем глаза пристальный взгляд одного из бандитов лишь натянул губы в ухмылке. Не прекращая чистить своё оружие он решил разбавить обстановку.
- «А вот анекдот парни, хотите? Короче, послала мужика жена в лес за травами и грибами. Ну пошёл он бродить. Ходил часа два и ничего не мог найти, сел с досады на пенёк. Мимо прошла бабка с полной корзиной грибов. Он удивился и спросил - где же ты бабуля нашла столько? - она ему говорит - да вот глянь под ветками да под кустами и найдёшь. Ну тот посмотрел и насобирал с десяток штук. Спросил у бабки - ну ничего себе, может ты волшебница? Та отвечает - ну есть немного. Мужик от радости спросил - так может ты мне и денег скажешь где найти побольше? - да, милок, вот дома у тебя уже под подушкой сокровище. - Ого! А может и жену мою красавицей сделаешь? - Ну хорошо, ждёт тебя она вся распрекрасная. - А может и карету с тремя конями мне наколдуешь? - Конечно, стоят уже в конюшне у тебя. - Ох спасибо бабушка, как мне тебя отблагодарить? - Ну немного то мне и надо. Отымей меня разок и всё. Ну и стал мужик стараться, весь вспотел и закончил дело. Бабка одеваясь спросила - а сколько лет то тебе, дорогой? - Тридцать пять, а что? - Да уж, до такого возраста дожил, а всё в сказки веришь…»

Ночь прошла спокойно. Утром эльфы, позавтракав и приведя себя в порядок, направились в королевский дворец со своей добычей. Придворный, выслушавший их, долго и недоверчиво рассматривал головы химеры, затем послал за человеческим хильдо, который провёл над головами ритуал и объявил, что они настоящие, а не какой-то там колдовской морок, - всё это заняло довольно много времени, но в итоге эльфы потяжелели на 18 фунтов серебра - по 6 серебряных гривен за каждую голову чудовища. Галлиндан также воспользовался возможностью сообщить королю через его придворных о том, что эльфийские "послы" вынуждены преждевременно покинуть его гостеприимный город, обтекаемо не называя причин, - придворный был явно сконфужен внезапным отбытием заморских гостей, но ничего поделать не мог. Затем можно было направиться к человеческому волшебнику и стать обладателями амулета для Сибиллы - медного кулона с магическими символами на шнурке с бусинами, похожем на чётки. Фунт чешуек химеры, принесённый Кералиретом, заинтересовал Яолрика - человеческий волшебник сказал, что достаточно денег, чтобы заплатить достойную цену, у него нет, и предложил эльфы взять один из свитков или зелий в его лавке. Пару раз, идя по городу, эльфы будто бы замечали, что за ними наблюдают, но трудно было сказать, это и вправду наблюдающие за ними шпионы или просто местные зеваки, желающие посмотреть на дивных существ.

Томаш то и дело вертел головой. Смотря на всю красоту которая его окружала, наемник думал, что этот город давно не знал войны. Если бы это было не так, город был бы похож на военный лагерь. А так как это не так, значит горожане живут мирной и беззаботной жизнью. Ну кроме тех, у кого проблемы с бандитами. Поймав несколько взглядов, Томаш закрыл рот и пожалел о том, что оставил плащ на плече, а не как обычно, завернул в него меч. Еще не хватало, чтобы остановили. За этими мыслями, хорошими и не очень, Томаш добрался до нужного места. Насторожившись, Горак успел подумать две вещи. Первая: хорошо, что он не успел завернуть меч. Вторая: что за люди такие, эти бандиты? Почему они не могут местных жителей оставить в покое? Помня то, чем кончилась прошлая попытка пробраться тайно, Томаш решил действовать проще. Он снял меч с плеча, взяв его в левую руку, чтобы быть готовым провернуть трюк с плащом, который помог в сражении с Тави и пошел на встречу подозрительным типам. Приблизившись на расстояние удара мечом, наемник проговорил:
-Доброго вечерочка, любезные. Вы кто такие будете?

Ирвин ощущал себя в море нечистот. Если бы не запах ладана и нарда, что впитались в его одежды, и не рукав гамбезона, плотно прижимаемый к лицу, парня могло и стошнить. Всюду, как крысы, копошились люди. Грязные, оборванные, раздражающе трещащие люди. Вайс ненавидел большие скопления люда, особенно, скопления голытьбы, цепляющейся к тебе, и пытающейся чего-то от тебя добиться. И при всём при этом, он должен был улыбаться, и быть дружелюбен к этой куче отбросов. Отбросов, что забыли своё место и само понятие дружелюбия – кто-то отвечал на его улыбку затравленным взглядом, кто-то безэмоциональной гримасой, а кто-то пытался найти в ней слабость, и пристать к молодому дворянину. Он был в дороге порядка нескольких дней, благо, не смотря на далёкий путь, большую его часть он провёл в уютной карете, вдали от грязи чавкающих грязью дорог. Лишь около полутора суток назад наследник рода Вайс пересел на рябую кобылу – единственную, что ему предоставили в местном храме.

«Отвратительно»,- думал про себя священник, пытаясь не скривиться, и усиленно пряча нижнюю часть лица за раковом поддоспешника. Тот болтался на его теле, отчего холодный мокрый ветер забирался под складки одеяния, и проходился мерзкой влажной волной по телу. Благо, сколько себя Ирвин знал, он никогда не болел, а потому мог себе позволить чуточку свободы в выборе одежды не по погоде. Уши его уловили зычный рокот командирского голоса, что доносился от всадника пред ним – то был шрамированный воин, дядька, видавший явно больше всякой дряни в своей жизни, чем Ирвин, да все его браться с стерами вместе взятые. «Это мой шанс!»,- подумал альбинос.

- Благослови вас Господь, добрый человек!- сказал тот, чуть ускорив свою лошадку, да пустив ту на ровне с лошадью Драгосвейна. Этот неотёсанный болван с лицом подобным точильному камню, что не знало ни масел, ни туши, был билетом для дворянчика сквозь толпу зевак,- Дайте дорогу, добрые люди! Пропустите! Не толпитесь попусту!

Ирвин вещал, и вёл себя так, будто с самого начала шёл здесь вместе с Драго, пытаясь держаться на ровне с умелым статным воином – всё же, столь опытен в верховой езде юноша всё ещё не был. Ему оставалось довольствоваться лишь тем опытом, что каждый дворянин получал в юности, в семейных конюшнях, да про себя сетовать на десять тысяч раз отбитый зад. Этот наёмник станет клином, что прошибет дыру в стене крестьян, а уж деньги да статус с саном Вайса помогут ему прошмыгнуть сквозь ворота. Как будет пытаться пройти через толпу солдат вояка, парнише было плевать – его проблемы. Всё что от него было надо. Он сделал, так что пусть катиться спать в свой свинарник с миром!

Соня подхватила копье - и теперь, с оружием в руках, была куда опаснее.

- Не покалечьте это отродье Деркэто! - взвыл купец - Или вы заплатите за каждый шрам на ее шкуре!

Упавший стражник поднялся на ноги, выхватил из-за пояса легкую, для конного боя, булаву и, продолжая держаться за ремень, начал приближаться к Соне - похоже, он своего хозяина не услышал. Верховой, однако отпустил налуч, за который, было, схватился, перехватил копье так, чтобы стукнуть кого-то древком, и пустил своего верблюда по дуге, стараясь зайти девушке за спину.

Остальные охранники, забыв про колодочных тоже двинулись ближе к бешеной гиперборейке. Слуга с едой, наоборот, отскочил подальше, не желая попасть под верблюда.

Удар копьем Сони прошел мимо - ярость затуманила ей глаза, стражник увернулся и со всей силы дернул за привязанный к шее девушки ремень, но та устояла, рванулась - и шемит вынужден был отпустить ремень, чтобы не упасть самому.

- Хватайте ремни! Скрутите ее! - вопил Шукели с безопасного удаления. Один из стражников спрыгнул на песок, но замешкался и схватиться за свободный ремень пока не успел, остальные выжидали...

Мармацау выстрелил в ближайшего паука, зверь издал зловещий скрежещущий звук, словно обидевшись на эльфа за острую стрелу, торчащую из глаза. Стрела Миклоша угодила главному гоблину в плечо, разрывая мышцы и ломая кость. Гоблин заорал мерзким голосом и попытался остановить вонючую кровь, хлеставшую из раненой руки. Людмила воззвав к своей богине атаковала паука, удар тяжелой булавы пришелся по морде твари, разбив одну из страшных жвал. Паук зашипел, обещая жестокую расправу посмевшей ударить его девушке. Эларик с громким криком взмахнул своим верным топором и осуществил задуманное, лапы паука отлетели в сторону, но у твари оставалось еще 6 лап. Барнабас своим ударом отрубил пауку половину морды, но тот все равно атаковал гнома, посчитав его самым опасным. Но ранение и потеря конечностей сказались на боевых способностях твари. Она промахнулась. Тем временем товарищ главного паука поспешил на помощь своему командиру, но его вес и орущие гоблины скорости ему не добавили, тварь остановилась в нескольких метрах от дерущихся. Третий паук атаковал Миклоша, но ловкий кислевит смог уклониться от атаки. Четвертый паук бросился на Барнабаса. Жвалы твари пролетели над головой отважного воина.

Трактирщик, лысый мужчина, лет сорока, протирал кружки и барную стойку. Когда к нему подошел эльф, тот смерил его взглядом, в котором читалось: "И чего вам остроухим в лесу не сидится!". Витиеватые фразы Мармацау тот явно не слушал, когда тот наконец перешел к делу, трактирщик ответил:
-Это уважаемый мастер эльф, Вам в замок надо, все стражники и воины там.
Услышав крик Миклоша, мужчина отошел от стойки, открыл дверь на кухню и закричал туда:
-Марта, во имя Сигмара, шевелись быстрее! Гости голодные!
На кухне послышались звуки возни и звон кастрюль. Вскоре в зале проявилась молодая девушка с весьма пышными формами, подойдя к Миклошу, она наклонилась так, чтобы ему было видно получше ее самые выдающиеся части:
-Добрый господин, чего желаете? Эля, а может быть вина? Что на завтрак подать?

Схватка приближалась к своему завершению. Один за другим падали гоплиты под ударами могучих бойцов, сначала Турлоф с ужасающим ревом и презрением к последствиям просто бросился на врагов. Несколько ударов пропущенных не остановили варвара, который раз за разом обрушивал свой чудовищный топор на противников. Не все удары достигали цели, но устрашенные его образом, ни один из гоплитов не решился приблизиться, чтобы нанести удар даже в спину. А следом они и вовсе пали в бою один за другим, лишенные возможности бежать, зажатые между воителями, что был глухи к возможным мольбам о пощаде. Кого не убил Турлоф, тех дожали Эгиль и Ворон подоспевший на помощь. В бою все решения принимаются быстро, а удары варваров несут смерть столь неотвратимую, что величайшие из них способны ранить даже богов, коли им довелось бы сойтись с ними в схватке. Пусть и сейчас это лишь простые легенды стариков.

Хром же сошедшийся в очном поединке с противником одержал свою очередную победу. Непонимающий бы сказал, что это был достойный соперник, но сам варвар прекрасно знал, насколько быстро сломался внутренне человек в железном доспехе. Казавшийся грозным великан явно не проводил в тренировках и выживании жизнь, а силу свою привык применять против тех кто слабее и меньше, либо же не может ответить ему равным ударом. Он пришел сюда незваным, с мечом и кровью, и сполна получил и того, и другого. В последний миг до смерти, железный человек попытался было схватиться за странной формы фонарь на своем поясе и сорвать его, но мигом позже Хром отсек его глупую голову. Смерть всегда найдет недостойного.

Когда воители смогли наконец вдохнуть полной грудью, без того, чтобы снова поднимать оружие против чужеземцев, все уже было закончено. Кажется что ни один из нюкламцев не подавал признаков жизни, а способных держать оружие в селении осталось два ли десяток, из которых трое только что прибыли сюда, в последний момент. Как оказалось, остальные были отравлены черной хворь, уберечь от которой чаровник успел лишь нескольких. Да и самих шаманов осталось лишь двое, и один из них, крепкий старик с короткой седой бородой (что уже редкость в этих землях) зажимавший рану в боку, да чуть более молодой коротышка, нескладный, длиннорукий, но внимательно слушавший старшего, прежде чем убежать куда-то вглубь села.

- Духи сказали мне, что смерть я найду в день белого хлада, но буду я проклят немощностью, если сегодня я не усомнился в их словах.
Старик не торопился подниматься на ноги, но и со своего места он прекрасно видел площадь перед священным древом, что превратилась в место побоища.
- Жаль только что духи молчали о том, что нас ждало сегодня. Кхаррр... Не волнуйтесь, они не умрут. Теперь.
Последняя фраза предназначалась Эгилю, который склонился над одним из братьев, зашедшимся черным кашлем. Старый шаман и сам сморщился, взявшись за бок, но ему на помощь уже спешила светлоокая и черноволосая девица, с корзинкой в руках. Короткий возглас "Дедушка!" и девица оказалась рядом со старым шаманом, заметив сначала его рану, а потом площадь усеянную телами врагов и варваров, глаза её округлились, а руки опустились и несколько долгих мгновений потребовалось ей для того, чтобы справиться с увиденным. К её чести, она смогла это сделать без мужских окликов, достав из закрытой корзины деревянную флягу и небольшой флакон, но старый шаман остановил её.
- Сначала умирающие, потом отравленные Каликка, лишь потом остальные.

– Господин, особ здесь многовато, а в сравнении с вами и я за полурослика сойду, – выкрикнул из-за дальнего стола Тут, поглощающий еще горячую утреннюю кашу, – Слышал я про неё, в округе. А чего хотели? Может я вам помогу? Могу разыскать её для вас за пару монеток.
Рыжий в три ложки доел кашу и встал, приближаясь к представителю. Однако, торопиться и близко подходить не стал , готовый в случае чего бежать обратно к своим. Тут хотел прикинуться незнакомым с Беатой и разузнать подробнее не угрожает ли опасность командиру его отряда.

А Миклош хоть и оказался типичным гулякой, все же знал иностранный язык и быть может не один. Противоречивые чувства вызывал этот мужчина.
Когда Пётр Строганов упомянул разжиревшую девку Миклоша Гадановича, Таня с трудом сдержалась что бы не прыснуть в голос, лишь скривила ехидную полу улыбку и стрельнула колючим, словно утренний мороз, взглядом, на обернувшегося всадника, словно говоря ему, "это не твоего поля ягода".

Снова сделалось лицо нейтральным и Шалаева посмотрела на Петра. Словно оценивая, Таня вздернула одну бровь слегка вверх. "Скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты".

Те остатки унгольских племен, которые выжили после вторжения зеленокожих, были вынуждены бродить по чужим владениям. Не сказать, что к ним плохо относились - в конце концов, такая судьба может постичь любое племя, поэтому унголы старались как-то помочь беженцам, но в степи и хозяевам земли часто едва хватало еды, так что на большую помощь рассчитывать не приходилось. Пришлось резать оставшийся скот, который мог быть зарезан, чтобы оставался некий необходимый минимум, хотя бы какой-то, для размножения, чтобы накормить людей. Насколько Ургамал знала, сейчас велись переговоры о том, чтобы оставшиеся присоединились к какому-либо другому племени, но процесс это был не такой быстрый - полезного, прямо скажем, привнести на новое место обитания новые обитатели могли не так много - немного скота, уцелевшие рабочие руки, уцелевших лошадей, но зато, учитывая количество детей, женщин и стариков, для нового вождя явно прибавлялось голодных ртов. Так что пока быстро договориться с кем-то не удавалось.
И если унголы хотя бы как-то старались помочь, то стражники города, который был известен как Прааг, явно относились к беженцам куда хуже. Пару раз в неделю местный капитан заявлялся и все более грозно вопили на людей, которые теперь стали предводителями оставшихся. Ургамал не понимала, о чем идёт спор, но догадаться было несложно. Судя по всему, местные власти хотели, чтобы кочевники свалили от стен города, причем, как можно скорее. Пока как-то вопрос удавалось разрешить, но насколько выйдет оттянуть момент, когда их погонят силой, сказать было сложно.
Сказать, что будет дальше было сложно - как в плане того, что будет со всеми племенами, так и в плане самой девушки. Вероятнее всего, рассуждала она, все-таки кто-то летом проявит милосердие, и добавит беженцев к своему племени. Все-таки, речь шла пусть и о сильно потрепанных, но все же способных принести пользу людях. Что до унголки, то ей вероятно сосватают какого-нибудь парня наскоро.
Её семья и братья всю жизнь служила Строгановым, даже несмотря на то, что многие были недовольны и по делу. Чаще всего, отец и братья выполняли роль конных курьеров или охранников караванов, хотя количество последних все сокращалось. Поэтому, они участвовали в отражении вторжения свирепых зеленокожих, где и пропали без вести - не самая редкая судьбы в степях, стоит признать. Мать всю жизнь была довольно болезненна, поэтому не пережила перехода, когда все, кто собрался бросились, оставляя свои земли, и погибла в пути. И на сегодняшний момент девушка осталась полноправной хозяйкой юрты. В обычных условиях это означало бы появление множества женихов, но не сейчас. Сейчас все слишком были заняты выживанием, чтобы думать о свадьбах.
От всех этих размышлений её отвлек кто-то из людей Строгановых, который жестами объяснил ей, что девушке стоит следовать за ним. Она не очень поняла зачем, но все равно делать ей было сегодня особо нечего - остатки скота, в виде двух овец и барана, были накормлены, лошадь тоже была в порядке, а пересчитывать оставшиеся скудные припасы не очень и хотелось - хотя, учитывая что девушка жила одна, их должно было хватить нас некоторое время, постоянное их таяние вселяло в неё уныние. Поэтому, она отправилась вслед за пришедшим, гадая тпро себя, что же случилось.

Джаред был почти совсем доволен. Путешествие вышло длительное, зато в кошельке теперь позванивает золото, а за спиной висит великолепный лук, стоивший гораздо больше этих денег.
"Да, странный вышел поход. Вляпаться в проблемы с законом - по глупости, незнанию - и чуть не попасть в кабалу (на этой части воспоминаний охотника передёрнуло), быть вызволенным колдуньей... Повезло, что она сочла полезным такого бродягу, и что обладала достаточным влиянием и деньгами, чтобы без труда выручить Джареда. Несколько поручений, ничего сложного, сбегай туда, проводи тех, и долг оплачен. А затем настоящая работа. Сопроводить молодую колдовку и доставить письмо, сопроводить наследника. Охотник не участвовал в бойне - к счастью, но слышал о ней достаточно, и закономерно ожидал возможных проблем. Но пока всё спокойно. Отряд маленький, но сильный, случайные звери и грабители чуют, что лучше не связываться - а не случайных пока не встречалось. Так что работой Джареда было обустраивать лагерь, находить дорогу да бить дичину - давно знакомые дела, не требующие больших усилий. Господа в его дело не лезли, в основном, общались друг с другом. Гном, как и сам охотник, пеший, хмурый малый, не лезущий с пустыми разговорами, порой бубнит что-то, но не навязывается. Хороший спутник. Возможно, потому, что ходить в снегах не любит, хотя и за лошадью - по протоптанному... Колдунья красивая. И молчаливая. Что молчаливая - хорошо, сопровождать её было даже приятно - мало спрашивала, совсем не жаловалась. А что красивая плохо. Нет, смотреть, конечно, приятно, но если вдруг охотник на ведьм примотается, отбивать сложно будет. Охотник прошёлся пальцами по оголовьям стрел: если вогнать красавицу в горло, разжигать костёр будет уже сложно.
В общем, отряд хороший: коняги неприхотливые, люди тёртые. И с болтовнёй не лезут. А не нравился Джареду город. Хорошо, что за главного там будет этот Строганов, плохо, что туда вообще нужно ехать - большой, много тех, кто имеет власть..."

Охотник встряхнулся. Город пока далеко, если сейчас всех перебьют, ответственность на проводнике. Нельзя расслабляться. Он склонился навстречу ветру и пошёл на обгон лошадей, желая ещё раз оглядеться кругом. Место открытое, но засаду можно устроить и здесь - одеялом укрылся, снежком присыпался, а ветрюга следы заметёт. Обходя, поймал взгляд отмороженной колдуньи и отвернулся, поглаживая оперение стрел. "Или нож меж рёбер."

Это был раз второй или третий когда Таня ехала верхом на лошади, а тут ещё и с мужчиной, с которыми она никогда до этого не была столь близка. Эта близость кидала в жар, поэтому ведьмачка пыталась отвлечься от всего этого и смотрела по сторонам, да думала о всяком. О Прааге, таком большом и величественном городе, его дивной архитектуре и обилию людей здесь живущих, о хорошей погоде, Татьяна любила зиму, а зима любила её, думала о своей наставнице Марьяне и когда ей снова предстоит с ней встретится. Как сказала Марьяна - не скоро.
Говорит что её, Танино задание не просто передать послание и сопроводить, оно гораздо важнее чем может показаться. Возможно как и все их предприятие.

Девушка посмотрела на молодого боярина - а справится ли он? Должен справится, если она ему поможет и все остальные.
Чуть скосилась на Гадановича, украдкой из за его плеча взглянув на лицо его, снежинки языком ловит, как дитя, а ведь большой такой и статный, сдержалась, ничего не сказала и даже не показала, ни лицом, ни жестом, затем обернулась на Джареда, того охотника с которым она пришла и на гнома. Гнома рассмотрела с особым интересом, ведь ей до этого встречать приходилось лишь одного из них и выглядел он совсем иначе.

- Арр.. погода... чтобы занести... Книгу.. - бурчал дварф. Он поежился, хотя ему было и не привыкать к лишениям. Но всё же помереть от холода.. определенно это не та смерть, которую он искал. Эларик уже решил, что первые деньги, которые тут заработает (если дело затянется) он потратит на шерстяные штаны и какую-нибудь куртку потеплее. Не хорошо когда руки дрожат.. так и промахнутся недолго.
- Умгирик, это оно? - окликнул Убийца Петра, опять сказав это слово на дварфийском. Кадгонссон называл Строганова так, с той экспедиции, на которую дал денег и когда оказалось, что он из знатных людей. Но никогда не говорил, что же это значит. Лишь поклялся, что это никакое не оскорбление, или насмешка, а наоборот, уважительное обращение.
- Только не говори мне, что нам ещё несколько миль?! Это я уже слышал сегодня.. Трижды!
Погода была ещё не самым неприятным открытием. В горах почти всегда холодно, и пусть он почти никогда не жил та по-настоящему, что-то подсказывало ему, что в этом нет чего-то особенного. А вот чего здесь действительно не хватало, так это... ограничений. Степь на мили вокруг и всё. Иногда вообще без каких-либо приметных вещей, ни низин, ни холмов, ни лесов. Столь унылым становился пейзаж, что иной раз даже каких-нибудь гор не было видно на горизонте, и когда где-то там, далеко-далеко, хотя бы начинали чуть маячить пусть чужие, но столь родные "каменные великаны", Эларик благодарил Валаю за это зрелище.
Впрочем, он пришёл сюда не за этим. Если честь удастся восстановить здесь, значит как бы оно не выглядело, и какие бы чувства не вызывало - это самое прекрасное место на всём свете!

Прааг, подтверждая название Серебряного града, встретил их этим морозным днем сверканием куполов своих храмов и дворцов, похожих на отливающие благородным металлом луковицы. Они выглядывали из-за высоких и казавшихся неприступными белокаменных стен с зубчатым парапетом на котором реяли и хлопали на ветру разноцветные флажки и вымпелы.
Пушистые хлопья снега, кружась, падали с неба все утро, мягко оседая на меховых воротах теплой зимней одежды молодого боярина Петра Строганова и его спутников, пока они двигались по проторенному снежному насту к южному входу в город - Водным вратам. Они назывались так, потому что рядом с ними в город втекали воды не замерзавшей даже зимой могучей реки Линска. Навигация по нему не стихала круглый год. Постоянно прибывали и отбывали торговые суда и баржи. Вверх и вниз по течению ходили и ладьи с ратными людьми, патрулируя реку.
Рядом с молодым Строгановым ехал старый друг детства и верный старший товарищ Миклош Гаданович, ловя снежинки языком и всем своим видом лучась от радости из-за долгожданного возвращения на родину, пусть он и искренне разделял с Петром его горе. За стройный стан удалого господаря держалась сидевшая позади него девушка по имени Татьяна, назвавшаяся ученицей Ледяной ведьмы. Сейчас она выглядывала из-за плеча Гадановича с неодобрительным прищуром своих пронзительных, холодных карих глаз вглядываясь в раскинувшийся по обеим берегам Линска старинный кислевитский град. Несмотря на свистящий ветер и кусачий мороз девушка ехала с непокрытой головой, но ее щеки даже не зарумянились от холода, а дыхание не вырывалось как у остальных теплым паром и Петр был склонен верить ей.
Позади как всегда было слышно недовольное ворчание под нос молодого гнома-Убийцы, имевшего удовольствие все путешествие любоваться покачивающимися перед собой лошадиными крупами. Из-за его пыхтения покрашенная в рыжий цвет борода Эларика покрывалась позвякивающими ледышками и он постоянно очищал от них предмет своей гордости.
Он как и доставивший письмо с дурными вестями человек его отца, представившийся Джеродом, шел пешком. Тот был немногословен, предоставив говорить сопровождавшей его Татьяне, и все что Петру удалось у него выведать во время привалов было то, что он промышлял добычей пушного зверя в одной из строгановских артелей и за ним в Империю отправила его матушка, остановившаяся у своей праагской родни.
Несмотря на то что только он и Миклош были верхом, они сумели покрыть огромное расстояние, разделявшее Альтдорф и Прааг, меньше чем за два месяца пути по торговому тракту. Пусть ноги у гнома и были коротковаты, но в выносливости и упрямстве он не уступал иной лошади, а охотник был привычен к долгим пешим переходам. И теперь конечная цель их путешествия была всего в нескольких полетах стрелы.

Юрий вернулся из ближайшего подлеска с вязанкой нарубленных дров к полудню и свалил их у входа в юрту, разбитую неподалеку от городских ворот. Мужчина погладил спавшего на снегу медведя по холке и бросив взгляд на южный тракт через плечо, медленно обернулся, встал во весь свой немаленький рост, прищурился, приглядываясь к маленьким фигуркам путников на дороге, а затем, резко спохватившись, откинул тяжелый полог из шкуры и влетел внутрь.
Внутри походного жилища кочевого народа было тепло и почти по-домашнему уютно. Горел разведенный огонь над которым медленно вскипал чайник, распространяя аромат чая из сосновых иголок, который вместе с дымом выходил через специальное отверстие в крыше юрты.
Унголка-хозяйка сидела на расстеленных на земле шкурах, скрестив под собой ноги и осторожно цедила из курящейся пиалы. Подняв черные раскосые очи на ворвавшегося кислевита, не удосужившегося даже стряхнуть снег с верхней одежды и запахнуть полог, впуская морозный воздух, кочевница нахмурила точеные брови.
Общение между ними двумя было ограничено языком жестов и мимикой. Но что-то в оживленной жестикуляции, возбужденной интонации голоса и выражении бородатого лица заставило Ургамал отставить недопитый чай и накинув кафтан выйти за мужчиной наружу...

- насчёт дома, да, он рылся в куче бумаг. Как они ещё не путаются у него в сундуке, не знаю - Тави пожала плечами.
- отчасти я надеюсь на то, что среди вышестоящих найдётся не то, чтобы человек с принципами... - тут девушка призадумалась, полуавтоматическими движениями перебирая звенья чёток - а скорее тот, кто понимает, что мешочек золотых монет в кармане чиновника весит несколько меньше репутации города. По району попустительством господина Ундвика разгуливают бандиты, а он ещё и взятки от них берёт, чтобы нас со свету сжить.
Тави притихла, слушая Эддрика. Кажется, вопрос застал её врасплох. Она прикрыла глаза, вспоминая тот злосчастный день, когда умер Илодар, а потом чуть не погибли они сами. Тогда парень казался ей обыкновенным разведчиком стражи, но то, что было потом, внесло в её душу бурю эмоций по отношению к этому человеку... но нет. То, что было, прошло.
- это то, чему учит тебя твой путь? И твоя Сила? - тихо произнесла она, снова взглянув на парня и, не дождавшись ответа, продолжила - у чудовища есть страсть. В тебе её нет, но берегись другого... пусть ты и служишь Смерти, но даже у тебя есть право быть живым.
Она неловко пожала плечами и отвела взгляд.

Отмороженные яйца. Такое будет его новое имя, если они просидят в этом чертовом лесу еще хотя бы четверть часа. Пальцы ног уже давно потеряли чувствительность, пальцы рук, казалось, навеки примерзли к кожаной обмотке рукояти топорика, нос уже даже прекратил течь - только почему-то начал сильно болеть. Холод проникал сквозь мех в сапогах, под капюшон и плащ, медленно, но верно обволакивал со всех сторон. Такой мороз в общем то был привычен для этих краев, но гораздо приятнее думать о нем из тёплого шатра, а не ощущать его ледяные клыки на собственной заднице. Снег вокруг блестел в свете кривого месяца, то и дело выглядывающего из-за чёрных облаков. В такие моменты Беззубый старался еще больше съежиться, вжаться в темный ствол дерева, чтобы из темного силуэта особняка впереди ни один случайный взгляд не уловил его фигуру среди сухих деревьев.

Внезапно краем глаза он заметил движение. Сигнал к атаке?! Но нет, это сова пролетела прямо над головой. Северянин мотнул головой и привычно скользнул кончиком языка между двух выбитых передних зубов. Казалось, прошла уже вечность с тех пор, как он заслужил своё имя. И все же тот день до сих пор был выжжен в памяти. Горящие дома деревни, отряд хускарлов, личной стражи вождя Чёрных Кабанов, который засел в подлеске вокруг деревни и напал на его отряд из темноты словно стая безумных демонов. Помнил, как железный лоб шлема врезался ему в лицо, как во рту расползся вкус соленой крови. Тогда он выплюнул выбитые зубы прямо в глаза старого мечника, боднувшего его, а затем вонзил кинжал ему в глазницу. Потом началась мясорубка, в которой невесть как отряд Беззубого, посланный для легкого набега на безоружную деревню и состоявший в основном из молодых, безымянных воинов, сумел выжить и даже отбить первую волну хускарлов. Потом им конечно пришлось отступить - а если говорить начистоту, бежать, спасая свои жизни. Но двоих хускарлов он записал на свой счёт, а окровавленный рот с зияющей дырой вместо зубов быстро подсказал вождю подходящее имя. Что ж, имя как имя, не лучше и не хуже других. Беззубый с тех пор перестал улыбаться, а фразы бросал короткие и сквозь полусжатые губы, отчего его речь зачастую казалась невнятной, но некоторые платят Древним и более высокую цену за становление мужчиной.

Северянин огляделся, отыскивая взглядом остальных налетчиков. Вот командир, в своём чёрном плаще с вычурной золотой вышивкой по краю. Как там его, Лондо зовут что ли? Узкие губы сжаты в прямую линию, голубые глаза безмятежны и холодны, чёрные волосы небрежно обрамляют идеальный овал лица. Полная противоположность взлохмаченному рыжему Беззубому, волосы которого давно уже достигли плеч. В руках оружия не видно, но воин не собирался недооценивать его. Такие люди нередко прячут нож в рукаве, а то и не один. Да и его задача отдавать приказы таким, как он, а не идти на передовой.
Северянин поправил ремешки щита на левой руке и взглянул налево. Мужик со странным прозвищем Наджак. В голове постоянно звучало как Наждак, наждачная бумага. Такие сравнения были Беззубому более понятны. Руки мощные, спина широкая - как пить дать, или мечом горазд махать, или кузнецом подрабатывал. Шахтеры обычно, хоть и работают руками, да едят мало, как и крестьяне. А вот хороший кузнец на вес золота. Как раз и в руках молот держит. Хотя главное, чтобы он им не только в кузне орудовать умел, все же по противнику с мечом в руках молотом зарядить не то же самое, что по заготовке на наковальне.
Недалеко от Наджака притаился Молчун. Немолодой уже, взгляд суровый. Беззубый решил, что с ним лучше не шутить, тем более если он и вправду немногословный. Такие молчат, молчат, а потом раз - и уже мечом на тебя замахиваются. Но раз до седины дожил, то свое место в битве найдет, так что насчет него северянин был спокоен.
Еще дальше среди колючих веток сидел Травник. Сразу видно, в лесу опытный. Вроде и не мерзнет даже, а воин уже скоро будет готов отдаться Безымянному, если в Бездне вдруг костры окажутся. Рыжий, такой же как и он сам. На севере такой цвет волос считался признаком огня, ярости, храбрости и силы. А тут сразу двое в одном отряде - хороший знак. Хотя нет - трое. С другой стороны вон загорелый имперец Валет сидит, одет как щегол, будто на модный показ собрался, а не людей убивать. Хотя здоровый меч за спиной говорил о том, что кровь тот все-таки планировал проливать сегодня. Таких женщины любят. Вот возле него две как раз и оказались - совпадение ли?
Гарена сразу понравилась Беззубому. Сразу видно, в бою хороша, а такие, говорят, в постели еще лучше. Огромный двуручный меч, больше даже чем тот, что за спиной имперца, и тяжелый щит. Вот только второго клинка, для щита, не видно. Что ж она, кулаком будет орудовать? Или двуручный меч в одной руке держать? Воин лишь хмыкнул. Видал он таких самонадеянных, что мол двуручником будут как перышком махать. Против хорошего удара с двух рук никто из них выстоять не смог.
Дудочница была наверно даже красивей Гарены, но вот северянину она не нравилась. Что-то отталкивало в ней, заставляло напрячься и быть настороже. Наверно дело было в том, что вела она себя не в соответствии со своей внешностью. Как то грубо для женщины, что ли. И это заставляло инстинкты воина вопить об осторожности.
Еще двое за спиной были. Вольф, парнишка, похожий на дикого горца - которые даже для северян были дикими и странными. Впрочем, этот выглядел вполне нормальным, без татуировок на все лицо и не обвешан костями с головы до ног. Вроде как молчаливый, но Беззубый ни с одним из отряда еще не обмолвился хотя бы словом, так что так он мог сказать о каждом. А рядом - полная противоположность Вольфу, Палач. Аккуратно одет, прилично выглядит, так и хочется спросить, что этот достопочтенный имперец забыл ночью в лесу? Впрочем, имя у него было говорящее, и если не пустое бахвальство, то к такому спиной лучше было не поворачиваться.

Беззубый уткнул подбородок в грудь и дыхнул, ощущая как едва уловимое тепло воздуха с неприятной кислинкой коснулось его носа и тут же растворилось в морозном воздухе. Он снова взглянул на особняк. Три этажа, полуторометровая ограда с металлическими литыми прутьями. Трое охранников в теплых меховых плащах режутся в картишки у главного входа, еще двое - у задней двери, ведущей к колодцу. Еще трое периодически прогуливаются вокруг дома, у каждой группы стражников по два факела, в каждых руках по короткому мечу и деревянному щиту. И еще Древние знают сколько их внутри. Не зря их тут целый десяток сидит, ждет сигнала к атаке. Воин взглянул на свое оружие. Нервная дрожь перед битвой давно угасла, задушенная морозными объятиями северной осени. Ничего, когда побежит в атаку, кровь снова заструится по венам, возвращая тепло конечностям. Не отморозить бы яйца только до этого момента...

Эддрик прошмыгнул в дом, но не увидел внутри ничего интересного.

"Однако, до чего ж беспечные тут хозяева. Будто и не в Преисподней живут. Дверь вот оставляют открытой. А если какой вор сюда заберётся? Вынесет отсюда всё ваше барахло. И кому потом жаловаться будете, граждане? Городской страже? Ха! А вы заплатили налоги на доходы от ваших грузоперевозок, чтобы обращаться к службе, содержащейся за счёт честных налогоплательщиков? Не-е-ет? Ха-ха! А почему? Ах, занятие контрабандой незаконно и карается тюремным заключением и конфискацией имущества! Конфискацией имущества, аргх! Ха-ха-ха!"

Эддрика немало забавлял гипотетический диалог контрабандистов с представителями городской стражи. Парень даже внимания не обратил, что, по сути, говорит сам с собой.

"Нет, правда, почему вы такие беспечные? Может, я просто чего-то не знаю? Быть может, это ловушка? Хм..."



Парень отошёл чуть в сторону и прижался спиной к стене. Так, чтобы незванного гостя не было видно из тёмного коридора. Эддрик натянул капюшон плаща пониже, чтобы он закрывал глаза, и приготовился ждать. Со стороны казалось, будто бы мальчишка заснул.

Голоса, звучавшие в отдалении, громким эхом отдавались в голове девушки. Близость смерти или, что хуже, рабства заставляли сердце практически выпрыгивать из груди. Сколько их там? Четверо, шестеро? Да какая разница! Она наверное, никогда теперь не забудет мертвенно-бледное лицо Илодара, валяющегося в лужице собственной крови. И потребуется ли долго помнить - усмехнулась про себя Тави.
Вдох, выдох, вдох. Мысли снова стали течь подобно должному движению шестерёнок в часах на стене тренировочного зала. Учитель пару раз пробовал найти умельца, кто починил бы механизм, найденный на берегу моря во время утренней разминки и чудом относительно хорошо сохранившийся, но вечно находились нужды посерьёзней. "Вот, теперь никто и не починит" - нежданная злая слезинка покатилась по щеке послушницы.
"Итак. Проход, темно, хоть глаз выколи. Споткнусь, упаду, и через минуту меня запинают ногами. Мне нужен свет, но факел слишком велик, а фонарь можно будет прикрыть тряпкой или быстро погасить. Беру фонарь, ищу тряпку, зажигаю фонарь, ступаю внутрь и осторожно иду вперед. Дохожу до косяка ещё в темноте. Гашу фонарь. Прячусь за ним и слушаю, о чём говорят эти. "
Девушка повторяла про себя все необходимые действия, так, как они делали это на тренировках, хотя это давалось ей очень нелегко - эмоции каждую секунду были готовы взять своё. Ну уж нет. Пусть этот дом будет последним, что видит Тави на этой земле, в память Илодара, пусть это будет сделано так, как её учили. Или... может быть действительно сработает?

- Во имя Вседождливого Несса, я нападающий! - крикнул паладин подбегая к пьедисталу за которым прятался лич.

Магия
Магия Стихий - это магия Огня, Воды, Земли и Воздуха ...
Неустойчивая магия - это магия Времени, Света, Льда ...
Темная магия - это Некромантия, Тьмы, Предвиденье...
Прикладная магия - это Бытовая, Социальная, Иллюзии
Бестиарология - дает знания против определенных сущностей




PS. Большинство заклинаний требуют тренировки
1 занятие = 1 успешный ответ (т.е. выучить может только один)

Тренировки


Зачеты и Экзамены
Позволяют вам повышать навыки

Закончив со своей резкой, Марэк встал и пошёл к очагу. С усмешкой сообщил товарищам: «Ну вот хотел вырезать свистульку, а получилась ложка. Ладно, настало время её использовать. Перекушу, а потом нужно выспаться. Лейтенант озадачил на утро, поэтому не буду ночью засиживаться».
Боец выбрал себе посудину и начерпал похлёбки. После ужина принялся готовить себе ложе в трёх метрах от костра. Разгрёб место от веток, шишек и насекомых. Снял кольчугу и камзол. Постелил камзол на землю, подкинул в огонь ещё несколько своих веток и улёгся на бок спиной к теплу.
- «Всем спокойной ночи»