| |
|
|
Сытый Борн и сытая Принцесса, как выяснилось, куда больше нравились друг другу, чем голодные. Во всяком случае, сборы и дорога обратно прошли куда легче, чем вчера. И с каждым шагом по лесу парень все больше и больше ощущал ... некоторую тревогу, что ли? Он-то думал, что все, выведет ее из леса, помашет ручкой и навсегда вычеркнет это приключение из своей жизни. Добраться до замка по широкой дороге днем по силам даже Принцессе. И будут они и дальше жить долго и счастливо. Она в своем замке, он в своем доме. И встанут между ними многие мили, горы, леса, и все те прочие препятствия, что так любят городить авторы сказок и с такой легкостью преодолевают Сказочные Принцы. Навсегда. Они расстанутся навсегда. Больше не будет проблем на пустом месте и слез по поводу и без, точнее, без. Так почему же так странно пусто чуть-чуть левее, пониже горла? Почему?
И когда, наконец, показалась дорога, Борн даже не стал прощаться. Зачем бередить сердце и тревожить душу. Все, конец сказке, пора по домам. и он шел в полной уверенности, что Аллелия, развернувшись, со всех ног бежит к замку. И потому для него стало открытием то, что смех, ее звонкий заливистый смех, не удалялся от него, а напротив, приближался. Не веря, Борн обернулся - и увидел девушк, бегущую к нему. От замка. К нему. Он распахнул руки - и побежал навстречу к ней. После чего подхватил ее - и закружился в слабом подобии танца.
- Ты вернулась! Я рад, что ты вернулась!
А потом просто обнял ее и замолчал, не в силах выразиться более красочно и выразительно. По всем канонам литературы, в этом месте он должен был бы поцеловать, а автор, выдохнув, написать конец и поставить восклицательный знак. Но жизнь часто оказывается совсем иной. Потому поцелуя не будет.
А Борн, взяв девушку за руку, пошел прочь от замка. По дороге он рассказывал про то, что знал. Конечно, если сравнивать его с ученым, знал он до обидного мало. Но достаточно, чтобы знать - что съесть, что выплюнуть, что красиво цветет, что приятно пахнет, а чем лучше отгонять клопов.
Дорога, между тем, петляла меж рощиц высоких деревьев. Иногда пересекала ручьи. Порой обходила огромные валуны. А вот солнце клонилось к закату. Борн стал смотреть озабоченно по сторонам. Да, Принцесса осталась с ним, но подвергать психику опасностью еще одной ночевки в лесу ему не хотелось. Увидев недалеко крышу, он решительно зашагал к ней.
Фермер, низкий мужчина с большим животом и поросшими редким рыжим волосом руками, скептически посмотрел на парочку.
- Ночлег говорите? А к старому Гумберту не явятся твои, девочка, разгневанные родители? Чтобы отшлепать тебя крапивой по филейным местам, а твоему дружку оборвать все лишнее? Впрочем, это не мое дело. В дом я вас не пущу, но вот сеновал к вашим услугам. ДА и мне спокойнее спаться будет, хе-хе.
Тут он поднял вверх похожий на сардельку палец.
- Но за это ты наколешь мне дров, а ты (палец ожидаемо уткнулся в Алеллию) вычешешь козу. А то эта дурында нашла где-то прошлогодний репейник, и теперь у нее вся шкура в колтунах. Ну и потом в хлев ее заведешь.
- Согласны!
Быстро сказал Борн, опасаясь, что Алеллия откажется. Гумберт сперва показал Борну поленницу и топор. А вот принцессу повел в сторону. Там, в центре вытоптанной травы стояла и задумчиво жевала что-то серая лохматая коза. От ошейника тянулась веревка к довольно прочно вбитому в землю столбику. Длина веревки примерно полтора роста Принцессы ( в мире еще не додумались до изобретения метра, расстояние измеряли как попало).
- Да ты не боись, она смирная. Вот наступаешь на веревку, и вот, вычесываешь. Или выстригаешь. Только аккуратней.
и он вручил ей ржавые ножницы устрашающего вида и огромную гребенку с выломанными зубьями. Развернулся - и ушел к дому. Оттуда раздавались глухие удары топора и хеканье Борна. Ее муж уже начал отрабатывать ночлег.
|
|
|
|
|
Не являясь бойцом сопротивления и не испытывая большой любви к серым интервентам, Леший вообще не собирался вмешиваться в происходящее. Не его это дело. Всех всё равно не спасти, а люди, они ведь хуже зверей, сами друг другу глотки грызут, не то что волки. Те даже в голодные годы, встретившись на одной тропе, свору затевать не станут. Обьядиняться или разойдуться, а вот люди нет. Те за свои идеалы и эфемерные цели готовы убивать. Разрез глаз, цвет кожи, другой флаг, религия, территория, да что угодно, если кто-то отличается, верит не в того бога или одевается не так - значит враг и подлежит уничтожению. Сколько таких случаев уже знавала земля до вторжения извне, а сейчас и подавно, вместо сплоченного единства остатки человечества продолжали делится на мелкие группки и уничтожать себе подобных.
— Нелюди, — Едва слышно выругался сквозь зубы лесник, наблюдая за происходящим через оптический прицел охотничьего оружия. — И как вас только мать-земля породила и носит?
“Ещё и фамилии благородные… Кабан, Бобёр… Вам бы Глист и Чирей больше подошли. Расплодились, как раковая опухоль… ”
Леший тихонечко вздохнул, переводя прицел под левую лопатку одного из коллаборационистов, аккурат в то место, где расположено сердце.
На кабана ходил Алексей, на борба, на лося, волка, выдру и оленя, но ни к кому такого пренебрежения не испытывал, как к мразоте, что в человечьем обличии было хуже зверя. Рад бы очистить землю от подобных нарывов, да куда там с одним карабином против пяти автоматов? Да и не его это война. Одного сложит - привлечёт внимание, второго - обнаружит себя, а дальше известно, что пока двое поочередно будут его прижимать огнём к земле, третий с фланга обойдёт.
Наступило затишье и егерь собирался было начать потихонечку отползать, да только не успел. Вот хватило у баб удачи из всех направлений выбрать именно его. Нет чтобы в другую сторону побежать. Хотя, всё в этом мире не случайно, а вполне закономерно и если есть кто на небе, то может и не зря к его лёжке вывел?
“Ну спасибо, старичок-лесовичок! Подкузьмил…” — Посетовал Алексей на лесного духа, поскольку посчитал произошедшее его проделками.
“Ну раз кашу заварил, так помогай расхлебывать!”
Леший был немногословен, но соображал достаточно резво. На знакомство и разговоры времени не было и потому он просто протянул руку и поочередно схватил девушек за голенище ботинок и уронил в снег. Рывком подтащил к себе и прижал палец к губам.
— Тссс…
Приподняв немного голову над укрытием, оценил обстановку. Пока преследователи были дезориентированы, след не взяли да и видимость хреновая, пока сообразаят, включат фонарики, пока след найдут, пока по нему пойдут… В общем, немного времени есть в запасе.
— Молчи и слушай, если жизнь дорога. — Начал короткий инструктаж Леший, попутно срезая еловую ветку над головой. — Видишь снег примятый? Двигайся по нему. Подругу свою беременную первой пусти, сама следом двигайся и лапой за собой снег подметай. — С этими словами Алексей торжественно вручил даме “букет”. Да, не розы для первого знакомства, но тоже колючки имеются.
— Метров через пятьдесят следы влево уходить будут. Двигайтесь по ним ещё метров двести, а как на колею выберетесь, опять налево и по прямой. Буханку увидите. Передадите звездочёту ключи и если через десять минут не появлюсь, то заводите мотор и уезжайте… — С этими словами егерь достал из кармана ключи и передал ближайшей девушке. — Выполнять!
Потеряв всякий интерес к беглянкам, охотник спешно принялся придумывать план.
Во первых, нужно было запутать след. И эта часть плана была самой лёгкой. “Заячья петля” может сбить с толку и бывалого охотника. Во вторых, нужно было “отрубить хвост”, на случай если “зверинец” решит их преследовать.
Леший хитро усмехнулся. Далековато мрази забрались, ой далековато, да ещё и не на свою территорию. Ну ничего, зимний лес уму-разуму научит, если автобус с места не сможет сдвинуться. А всего-то и нужно, что подобраться к нему, острым колышком колёса проткнуть, да топливный шланг оборвать. Пару часов на морозе в глуши дадут время подумать о своём поведении. А ещё придумать легенду, какого хрена они тут делают с трупами в яме, если подмогу захотят вызвать.
— Ну что, мразота, добро пожаловать в ЛЕС…
С этими словами егерь медленно выдохнул, откатился в сторону и принялся воплощать задуманное, выискивая подходы и незаметные участки, чтобы подобраться поближе к автобусу с плохо просматриваемой стороны. Благо ночь зимой наступает быстро.
|
-Хорошо,-голос по другую сторону будки был усталый и равнодушный.-Минуту... Проверим по базе. Так-с. Да, всё верно. Солонтай Аглая Васильевна. Да, паспорт действительный, не подделка... В базе значится. Хм, да, в Москве ранее не были-но это не является нарушением, нет-нет... Ну чтоже. Сейчас заполню Вам карточку прибытия, это займёт ещё минуты или две, поставлю в базу отметку, что Вы в Москве, верну Вам паспорт и карточку-и тогда добро пожаловать...
Сотрудник взял какой-то бланк и начал было бодро его заполнять. Это явно бы заняло считанные секунды-да от тебя явно и пытались по-быстрому отделаться, но...
...но в этот самый момент помощник проверяющего, который до этого момента сидел, уткнувшись носом в бумаги и заполняя какие-то бланки, наконец закончил свою работу, отложил бумаги в сторону и глянул прямо на тебя...
И ты узнала этого человека.
Когда-то достаточно давно, когда вся эта заварушка только-только начиналась, был один сотрудник твоего института. Звали его Михаил Ростовский. Какое-то время он работал с тобой, на момент вторжения Вы были сотрудниками одного и того же отдела...
Далее была масштабная эвакуация в Энск... Бои, которые многими считались безнадёжными.
А потом вспышка сверхновой, которая и стабилизировала фронт.
Михаил проработал в Энске с тобой меньше года. В первую же зиму после вторжения он...пропал без вести. Тогда Сопротивление пыталось даже его искать. Поискали месяца три, да потом и закончили это бессмысленное дело. Тогда Мишу объявили умершим-так как никаких данных о нём не было от слова совсем, Сопротивление решило, что Миша либо погиб на морозе, либо был убит патрулём пришельцев.
Но вот сейчас ты только что поняла, что не умер Миша. Он просто...перешёл на сторону пришельцев. Своего рода предал Сопротивление.
Какая встреча! Конечно, он не знал что ты специально послана с определённым заданием, да и не знал о существовании вашей группы.
Но он видел тебя в лицо и знал, что ты живёшь в Энске и работаешь на Сопротивление!
Это хватило для...
-Аглая? Это же ты! Эй, она же из Энска и она солдат Сопротивления! Задержать её!
-Руки вверх! Вы задержаны по подозрению в шпионаже!
Второй окрик был от одного из солдат, который немедленно вскинул свою винтовку и наставил её на тебя. Через мгновение к тебе подбежали ещё двое. Один из этих двоих довольно грубо заломал тебе руки за спину, второй быстро провёл руками по твоему телу. Грудь, бёдра, ягодицы, ноги...
Скорее всего, они искали на тебе оружие. Так и не найдя, на тебя одели наручники, а затем куда-то весьма жёстко потащили. Это был, как ни странно, проход в Москву, но другой, служебный. И по другую сторону коридора тебя явно ждала машина.
|
|
Пытаться переубедить Алексея, всё равно, что лес перекричать. Можно орать, угрожать, а деревья знай себе будут стоять на своём да шелестеть листьями и иголками. Если Леший что-то решил, то так и сделает, не зря столько времени думает, прежде чем что-то сказать или сделать.
Вот и сейчас, на слова гостя егерь лишь посмотрел с укором в ответ, накинул потёртый армейский бушлат на плечи и молча вышел из домика, чтобы собрать нехитрый скарб в дорогу и погрузить в старенький УАЗик, более известный, как “Буханка”.
И хотя уже страны такой не было, и много лет прошло, а техника всё ещё исправно работала, поскольку запас прочности и ремонтопригодность у неё были феноменальными.
Первым делом лесник отправился в ледник, где на ледяных плитах лежало несколько освежеванных и выпотрошенных тушек оленей и одна тушка дикого вепря. Жестковато, но какое-никакое мясо и сало. Учитывая вес и то, что туши замерзли, пришлось изрядно повозиться, чтобы перетащить их в багажное отделение автомобиля и укрыть брезентом. Далее дела пошли быстрее. Мешок картошки, пол мешка моркови, лука корзинка, немного репы и кабачков, чеснока косичка. Тюк со шкурами, пара корзин сушеных ягод и грибов, солонина, мёд с лесной пасеки, берестяные кадушки с сушеными листьями дикой мяты, малины, земляники и иван-чая. Следом в кузов отправился “металлолом”, так Леший называл капканы и прочие незаконные орудия лова, которыми пользовались браконьеры. Туда же в кузов положил сумку с изъятыми и разобранными винтовками и карабинами, что были конфискованы у “Охотников без лицензии”. Пули, разумеется, Леший разобрал, капсюли, порох и свинец самому в хозяйстве пригодится. В общем, к делу мужчина подходил основательно и серьезно. Оставалось только аккумулятор поставить и можно ехать.
Покрасневший с мороза, слегка запыхавшийся, Алекс вернулся в избушку минут через тридцать и сразу налил себе кружку горячего чаю, чтобы согреться изнутри. Термос достал, собираясь заварить лесной сбор в дорогу и принялся нарезать бутерброды из черного хлеба да сала с чесноком.
Беглого взгляда по привычному расположению вещей хватило, чтобы понять, что всё на своих местах и не сдвинулось ни на миллиметр, а значит гость просто сидел, грелся и скучал, пока Леший собирался в дорогу.
— У тебя в Москве есть кто? У кого остановиться? Или ты сразу к правительству на доклад? — Алексей поскрёб пальцами короткую поросль на лице, задумчиво отщипывая листочки мяты из общего пучка и бросая в термос.
— До окраины я тебя подвезу, а вот дальше…— Егерь нахмурился и стал темнее тучи. — Посты, контроль и… город. — Последнее слово мужчина чуть ли не выплюнул, столь сильно он не любил бетонные джунгли. — По Москве без документов никак нельзя. Серые плохо ладят с людьми, везде им мерещатся повстанцы и “террористы” из отрядов сопротивления, вот и выставляют патрули на каждом углу, параноики. Впрочем, в городах под контролем людей дела обстоят не лучше.
Закончив нарезать бутерброды, Пересветов пододвинул один из них к собеседнику и потянулся к чайнику.
— Поешь, а то неизвестно, когда тебя ещё в городе покормят. — Голос у егеря был спокойный, ровный, словно шелест листьев жарким летом. Чудилось в нём и журчание реки и назойливое жужжание насекомых, далекое пение птиц.
— Расскажешь, пока ехать будем, что ты там углядел в свою телескопу? Может и правда беда приближается, так я хоть родителей заберу, подальше увезу…
Закрутив крышку термоса, убрал его в ранец, ранец за спину, руку под стол и вытянул аккумулятор.
— Ну что, звездочёт, поехали? — И не дожидаясь ответа, закинул на плечо свою старенькую, но верную Сайгу, подхватил блок питания и направился к двери. — Собирайся и выходи, я пока машину немного прогрею.
|
"По крайней мере, они предусмотрели запасное убежище и тайник с оружием на случай провала, – подумал Макаров. – Уже что-то".
***
Вернувшись после брифинга домой и открыв дверь, Владислав обнаружил уже поджидающую его там Ольгу. Ничего удивительного, они давно уже живут вместе и у каждого есть свой ключ. В ожидании хозяина дома, девушка занималась чисткой и смазкой своего пистолета. На столике, накрытом плёнкой, были разложены ванночка с маслом, протирка, ветошь и детали полуразобранного оружия. Не смотря на раненую руку, со своей задачей сержант справлялась. Вид у неё при этом был хмуро-сосредоточенный. Ну, хоть без слёз...
– Уже пришёл? – не отрываясь от своего занятия, спросила Ольга. – Я думала, вы там, минимум, на пару часов застряли.
– Разве Соколов не приказал тебе отправляться в казарму? – напомнил Владислав, подходя к шкафу.
– А разве он приказывал мне оставаться там? – пожала плечами девушка. – Зашла и сразу сюда. Не веришь – можешь заглянуть в журнал учёта прибытия и убытия личного состава. Оставила там отметку.
Мужчина достал туристический походный рюкзак и положил на пол.
– Как твоя рука?
– Лучше, чем думаешь ты или твой Соколов. – язвительно ответила Ольга и бросила короткий взгляд в сторону Владислава, занятого сборами. – Значит, ты всё-таки отправляешься в Москву?
– Значит, я всё-таки отправляюсь в Москву, – эхом отозвался мужчина. Нет смысла отрицать очевидное. Ольга ведь застала начало брифинга генерала.
– С теми двумя гражданскими? – девушка презрительно фыркнула. – Не мог, что ли, за меня походатайствовать? Может, тогда и Богданов замолвил бы словечко. Так бы хоть не пришлось тебе одному няньчиться с этими салагами. Может, ещё не поздно, а?
– Нет, – покачал головой Владислав. – Пойми, дело ведь не в том, насколько хорошо ты можешь справляться с раненой рукой. А в том, что характерный след от огнестрельной раны может тебя выдать. А значит, и всех нас.
Макаров положил на кровать снятый с вешалки гражданский костюм и повернулся к боевой подруге.
– К тому же, ты нужна мне здесь. Мне больше некого попросить присмотреть за нашими ребятами в санчасти. И потом, когда выздоровеют, надо будет привести их снова в форму. Так что, назначаю тебя ВрИО командира отряда, до тех пор, пока не вернусь.
Ольга замерла и с грустью в глазах посмотрела на Владислава.
– Так значит, ты там надолго?
– Извини, не могу сказать.
– Ладно, я поняла... Это секретная информация. И что вы там будете делать – тоже. Тебя послушать – вы будто собираетесь проникнуть на военный объект пришельцев под видом гражданского персонала.
Капитан посмотрел на сержанта долгим взглядом. В уме и проницательности Ольге не откажешь. А ведь, чем чёрт не шутит, может, их группе и правда придётся провернуть нечто подобное.
– Ладно-ладно, молчу, – усмехнувшись, девушка подняла руки в жесте "сдаюсь", интерпретировав взгляд мужчины по-своему. – А то я так сейчас ненароком все ваши секреты разгадаю. Надеюсь, цель, какой бы она ни была, хоть стоит такого риска.
Макаров продолжил собирать вещи. Горкина закончила чистку и смазку пистолета, прибралась и ушла мыть руки. Через некоторое время Владислав почувствовал, как Ольга крепко обняла его сзади и прижалась всем телом.
– Обещай, что вернёшься, – тихо произнесла она.
– Обещаю.
– Когда тебе уходить?
– Теперь уже через полтора часа.
– Так скоро... – голос Ольги был полон искренней печали. – Похоже, дело очень срочное. И тебя так долго не будет... Я буду скучать...
Владислав всё понял. В принципе, он уже почти собрался. На оставшееся хватит и получаса. Надо бы попрощаться как следует. Мужчина перехватил руки девушки, высвободился из её объятий и заключил в свои. А затем повалил на стоящую рядом кровать.
Ольга была не против.
***
Без боевого оружия и снаряжения капитан Макаров чувствовал себя крайне непривычно. Сейчас на нём была гражданская одежда для лесного похода по сезону – штаны, свитер, ремень, сапоги, куртка с капюшоном и кепка. В рюкзаке же костюм для города – брюки, пиджак, ботинки, пара белых рубашек, галстук. Помимо этого – две смены белья, мыльно-рыльные принадлежности, суточный паёк, термос с чаем, пара пачек сигарет, зажигалка, ножик-мультитул, фонарик, гражданская аптечка. Ничего даже отдалённо напоминающего что-либо военное, и лишь то, что может носить с собой обычный иногородний турист.
|
|
Понедельник. 10 января 2061 года.
Энск. Общественная столовая. Время: 17.00
Общественная столовая была, своего рода, особым зданием в городе Энске.
В отличие от городов пришельцев, у сопротивления не было как таковых денежных знаков. Местным жителям, администрации и военным всё выдавали централизованно. Обычно давали квартиру или небольшой дом на семью, иногда транспортное средство (редко легковой автомобиль, чаще-мотоцикл или велосипед; впрочем, автомобиль можно было взять в безвозмездную аренду в случае надобности), одежду по сезону и средства гигиены. Что-то дополнительно можно было заказать в администрации города либо обменять у других жителей.
Кормили всех централизовано в столовой. Большинство жителей (особенно семейные) просто получали в столовой "сухпаёк" и готовили дома. Он был достаточным для нормальной жизни, но без излишеств. Некоторые предпочитали получать лишь частичный сухпай, а в основном кушать в столовой-чаще всего военные, сотрудники гражданской администрации и холостяки.
Столовая была большая-по сути это двухэтажное здание, места на всех хватало. Сама столовая обладала даже собственным шеф-поваром, молодым человеком по имени Михаил. У него в подчинении было несколько поварят, а также пару уборщиц и несколько грузчиков. На первом этаже обычно кушали гражданские, на втором-военные вместе с членами администрации города.
Время 17:00 значилось для штатного ужина.
В это время наверху собрались трое человек, имеющих не последний статус в городе, и, конечно, первая половина дня у каждого выдалась своя...
Владислав Макаров
Дела были дрянь. Утром твой отряд нарвался на "Охотников", по сути элитный патруль пришельцев, состоявший как из инопланетян, так и из землян-предателей.
Белая кость, голубая кровь, чёрт бы их побрал...
Они даже демонстративно соблюдали некое пресловутое "благородство"-не стреляли из засады, предложили сдаться, дали пять минут "на подумать"...
В общем, пришлось прорываться к Энску. С боем. Бой был жестокий, но вам ещё относительно повезло. Потеряли убитым только одного человека из отряда, правда большинство получили ранения, и довольно тяжёлые... Теперь придётся им отлёживаться пару недель в госпитале, а то и больше...
Ольга получила лёгкое ранение в руку (однако, на перевязку пришлось её тащить), ты вообще оказался счастливчиком-тебя не ранило.
Потом, правда, почти сразу пришла весточка от подполковника-немедленно явиться на ужин вместе с Ольгой.
Аглая Солонтай
У тебя вот было всё до банальности. Ты уже довольно долгое время была приписана к администрации города, так что это было рутиной-работа на сопротивление... Взамен у тебя было несколько привелегий, одна из них-как раз питаться на втором этаже... Своего рода элита.
В тот вечер начальство также приказало тебе быть на ужине.
Михаил Белый
А у тебя был относительно спокойно. Все сухие пайки были на неделю уже выданы, так что тебе осталось только проконтролировать чтобы завтрак-обед-ужин был нормально приготовлен.
На ужине ты присутствовал, по традиции, наверху.
Все
Уже в конце ужина произошло весьма нестандартное событие. В зал вошли группа военных. Подполковник Кирилл Богданов-его знали в лицо многие местные. Он был формальным лидером сопротивления и военным комендантом Энска. Несколько офицеров из его свиты.
И какой-то военный с погонами генерал-лейтенанта. Такие чины появлялись в Энске лишь эпизодически. Судя по тому, как подполковник с ним обращался-генерал, скорее всего, был самый настоящий.
Несколько жестов-и военные стали тактично, но уверенно выдворят из столовой посторонних лиц.
Вот только подполковник, осмотревшись, коротко распорядился:
-Значит так... Вы остаётесь на месте. Так. Вы, Вы и Вы.
Вы поняли, что приказ остаться относится ко всем троим...и к боевой подруге капитана Макарова тоже.
|
|
|
|
|
Борн похвалил себя за то, что все же успел расстелить лапник - и теперь принцесса сопела, уставшая и чумазая, такая добрая и беззащитная во сне. Он покачал головой с сожалением - ангельским характер Алеллии мог назвать лишь тот, кто никогда с ней не встречался - или ее отец. Значит, красавица заснула, даже не поужинав. Борн, тоже сильно уставший, подкинул пару последних бревнышек в костер. Все же беготня по ночному лесу отличается от прогулки по дорогам. И надо было ложиться, давая отдых гудящим ногам. Но что-то зудело, не давая покоя и заставляя волноваться. Потом он негромко хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Получив жену, он так и не получил от нее поцелуй. Борн внимательно посмотрел на лицо девушки. Вроде спит - и крепко. Он помнил, какая паника началась у той после невинного предложения лечь рядом. И не хотел повторения забега по лесу. И мужчина наклонился, осторожно, не дыша, и приложился сухими губами к вспотевшему, в разводах мусора лбу.
Потом поднял плащ осторожно - и укрыл им девушку. И сам нырнул следом в мягкую теплоту крохотного жилья. Потому как ощутимо похолодало. От реки тянуло сыростью и свежестью, костер скукожился в крохотное пятно тепла. Где-то ухал филин, порой трещали деревья. Холод властно окутывал крохотные фигурки, намереваясь вытянуть из них жизненные силы. Нет, нет, они бы не замерзли насмерть, все же не зима. Но и продрогнуть до лающего кашля тоже приятного мало. И он, и она вряд полностью просыпались - но тела сами нашли подходящее взаимное положение. Объятия, простые и невинные, позволяли им греть друг друга, поддерживая ночью. Но кто же проснется первым? Более привычный Борн или более голодная Алеллия? Никто не знает. Пока не знает...
А где-то недалеко - если по прямой, да на лошади, да по дороге желтого кирпича, стареющий мужчина ворочался без сна на широкой постели. Теперь, без короны, он ничуть не напоминал Короля. А был просто одним из. Наконец, не выдержал, соскочил, и, шлепая босыми ногами, подошел к окну. Под ним мерно шагали гвардейцы, темнели городские кварталы, где-то вдалеке тянулся лес.
- как ты там доченька? Я уже скучаю по тебе. И в первый раз за много лет я не пожелал тебе спокойной ночи.
Он всхлипнул.
- Будь счастлива, доченька, надеюсь, твой отец все же не ошибся, и у тебя все будет хорошо.
Сгорбившись, он побрел обратно в постель, готовясь не спать до утра. Но в этот раз уснул мгновенно.
|
|
-
Всё правильно сделал!
-
Разозлила-таки)
|
|
Приподнявшись на локте, Борн молча смотрел, как девушка уходит в мрак. Конечно, ему было что сказать. И что она теперь его жена, и что просто лечь рядом - нормально и не зазорно, и что так теплее и легче переночевать, и что ложиться надо не на землю, а на вполне себе мягкую подстилку... Но говорить можно тому, кто хочет слушать и слышать, иначе получится просто сотрясение воздуха и даром потраченное время. Потому он молчал, провожая ее взглядом. Вот видны ее волосы, вот силуэт становится мутным и расплывчатым, вот она теряется в темноте окончательно.
Выждав еще пару минут, ведь его видно куда лучше, чем ее, Борн, ругаясь сквозь зубы всякими разными словами, вскочил на ноги. Такие слова Принцесса скорее всего не слышала, разве что в ее присутствии кто-то уронил себе на ногу тяжелый дубовый стол. Короткий взгляд на небо, где среди веток, в просветах, можно было разглядеть звезды. Борн прикинул ту сторону, куда ушла девушка. Затем быстро стал забрасывать костер беспорядочной грудой дров. Он специально делал ее не очень устойчивой. Прогорая, поленья бы обрушивались вниз, подымая тучи искр. Дополнительная помощь в ориентировании. Потому что лес ночью - совсем не то же самое, что лес днем. И, видимо, Алеллии надо будет ощутить это на собственной шкуре. Наконец, решив, что сделал достаточно, Борн устремился следом за девушкой. Благо, стоило отойти от костра, как треск веток стал слышен ощутимо дальше. Крадучись вперед, он шел осторожно, вслушиваясь в звуки лесной жизни. И надеясь, что верно выбрал направление.
А девушке, между тем, приходилось совсем не сладко. Казалось, количество веток и корней удвоилось, нет, утроилось по сравнению с днем. Под ногами постоянно что-то путалось. Лианы норовили захлестнуть ее всю - начиная от ножек и заканчивая роскошными волосами. Ветки, такие услужливые и покорные днем, дерзко хлестали ее по лицу, стоило ей отвлечься и забыться. Ноги постоянно то проваливались куда-то почти по колено, то, напротив, больно стукались о пеньки, которые, казалось, водили бесконечный хоровод вокруг девушки. И когда она все же остановилась и обернулась - вокруг была лишь тьма, более густая там, где росли деревья. И тишина, густая, сочная, разбавляемая лишь шорохом листьев да треском веток где=то в вышине. Ни огонька. Ни отблеска. Ни малейшего следа человека.
Борн, сдерживая дыхание и застыв, прижавшись к стволу, гадал, что же она сделает...
-
Отличное описание лесного неуютства для принцессы. Хороший выжидательный пост
-
Не можешь добиться от невежды послушания – предоставь ему возможность постичь мудрость через боль и страдания от совершаемых ошибок.
|
Наверное Лис никогда не узнает с какими намерениями к ним выскочил этот Дино. Да и к ним ли вообще? Это уже действительно было не важно, Рубикон был пройден.
Порой Лис думал о всякой ерунде. Прямо сейчас ситуация по его мнению совпадала с прежними размышлениями на все сто. Вот например, приехал человек на природу. Расстелил покрывало, поставил корзинку со всякими вкусными штуками на один край, на другой — ведёрко с холодным напитками и льдом. И только расслабился, разлегся и предался единению с этой самой природой, как какая-то гадина с "емнадцатью" лапами прыгает или противно так проползает у человека по руке или не дай бог по шее... Семь из десяти, что он сделает лёгкое движение рукой и прихлопнет надоедливую дрянь. Даже не задумавшись, так, мимолётным резким жестом. И к черту тот факт, что именно человек приперся со своим гребанным покрывалом из ашана к тому насекомому на поляну, под ветви в тенек. Даже к черту то, что человек в тысячу раз больше. Он, имеется ввиду человек, не терпит нечего, что мешает ему. В случае, если у него хватает сил – он стирает с лица земли любого, кто хоть как то угрожает его хрупкому тельцу. Давит, режет, садит на цепь, за решетку, берет в оборот и без зазрения совести все это вытворяет лишь потому, что считает себя в праве так поступать. Король зверей ведь, почему нет? Тогда почему люди так негодуют, если их собственные короли начинают поступать ровно так же непосредственно со своими подданными...
Лис понял, что нужно останавливать Дино, иначе ему не составит труда размазать их прямо по этой дороге и стенам, если это желание взбредет ему в голову. А оно появится, это уж точно. Мужчина достал пистолет из-за пояса и навел на огромного противника. Сейчас он выстрелит, но нужно слегка изменить пулю. Модифицировать. Лис представил, что стальная оболочка полая, а внутри есть углубление как у экспансивного снаряда. Он знал, что разрушать ему гораздо проще, чем создавать что-то новое, поэтому и сконцентрировался на главной задачи этой пули: внутри пули содержится вещество, способное разъедать и плавить кость как ацетон съедает пенопласт. Тогда все закончится очень быстро, пуля преодолевает плоть и при малейшем соприкосновении с чем-то более твердым, костью, плющится и высвобождает "ацетон", который расщепляет с поразительной скоростью шейные позвонки, буквально обезглавливая Дино. Нужно лишь чтобы эта визуализация сработала и пуля попала в шею...
|
Итак, принцесса начала действовать. Что ж, пусть немного и сумбурно и нервно, но действовать. Разумеется, опыта у нее не было. Потому она хватала первую попавшуюся тонку ветку, совала ее в костер - и ждала, пока та прогорит, не стараясь собрать новые в момент яркого света.
-Алеллия, если брать такие тонкие веточки, то да, мы можем просидеть так всю ночь. Нет, идея как раз в том, чтобы сначала брать тонкие веточки, потом более толстые, потом совсем толстые. Они не могут загореться сразу, но зато они горят долго и сильно. О, молодец, что заметила эту корягу.
Борн сноровисто и быстро собрал несколько веток рядом с ними, бросил их в костер. Тот вспыхнул ярко, будто того и ждал. А муж принцессы подошел к здоровенному бревну, хекнул, и подхватил его на плечо.
- Поберегись!
Он шел медленно, шатаясь, и дрын на его плече раскачивался гигантским коромыслом. Не доходя до костра, Борн бросил его на землю. И о, чудо, несокрушимое вроде бы дерево раскололось на несколько кусков.
- Сухостой. Не очень прочное.
Он стал собирать куски и складывать их этакой избушкой на костре. Тот сперва потускнел, словно бы собираясь с силами, а потом охватил домик Борна, пылая ярко, освещая всю поляну.
- Ну вот. Костер у нас есть. Кстати, идти в лес со своими дровами - это довольно глупая затея, тебе так не кажется? Кстати, займешься ужином или подготовкой места для ночлега. На ужин - надо набрать воды в котелке, и сварить немного супа. Если что, я подскажу как. А для того, чтобы подготовить место - вот лапник, его надо набрать пару охапок и сложить возле костра.
Поляна освещалась довольно ярко, и Борн надеялся, что принцессе не будет страшно.
- И да, мы не умрем. Не паникуй, Алеллия, ничего страшного не случилось. И не случится, если мы не будем сидеть сложа руки, ожидая непонятно чего и кого.
|
-
Он был очередной ниточкой, струной, связывающей две точки на карте — город с городом, дом с домом, квартиру с квартирой, комнату с комнатой – и, наконец, человека с человеком. Где-то там, в глубине серых зданий, огромный электромеханический паук дёргает за паутинки, чтобы куколки, висящие на их концах, подёргивались... Вверх-вниз-вперёд-вон-прочь.
Хорошо написано.
-
За строки. Завораживающие
|
|
|
|
Король с умилением смотрел на дочку. Сколько раз он повторял - и мог повторить снова - вся в папу. И это ему ничуть и никогда не надоедало. Иногда, правда, где-то зудело, что сын был бы полезней, что ли. А дочка, что дочка, замуж выдал - и нет ее более. Но жены не было - и король гнал от себя такие мысли.
- Да ты не переживай, доченька, докушай тортик. Твой жених никуда не денется. Подождет. И даже хорошо, что твое роскошное платье останется пока здесь. Пусть первая встреча будет попроще, что ли. Зачем так человека впечатлять. Увидит тебя - и дар речи потеряет от восторга и удивления.
Когда с верхушкой торта было покончено (справиться со всем - надо было собирать всех придворных, да и осталось бы еще), Король взял дочь за руку и пошел на главную площадь города - а значит, и королевства.
Вообще вопрос с первым встречным был куда сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Начнем хотя бы с того, что первым встречным вполне можно посчитать гвардейца охраны, парня бравого и сильного (других, как водится, не брали), но не годившегося на роль мужа и тем более зятя. Потом первым встречным могла оказаться девица, пьяница, нищий, женатый - в общем, это только в сказках звучит просто и понятно - первый встречный. Площадь вовсе не была пуста. С окрестных сел подтягивались крестьяне со свежими продуктами, купцы открывали свои лавки, что-то заунывно тянули нищий, сновали вездесущие мальчишки, коих привычно гоняли торговки. Но король, казалось, не обращал на это никакого внимания. Между тем стражники освободили проход к главным воротам. Король замедлил ход. Он дышал тяжело и шумно - наверняка ведь, во всем виноват тортик (а не лишние стоуны веса, правда ведь!?).
И в воротах показался парень. Был самого обычного вида. Не слишком богато одет, но и не в отрепьях. Широкие плечи, сильные руки, живой и умный взгляд, улыбка на лице. Король широко улыбнулся.
- Вот твой суженный, доченька!
Повинуясь его знаку, стражники подскочили к парню и подвели его к Королю и Алеллии. Парень поклонился немного удивленно. Король сразу взял быка за рога.
- Женат?
- Нет, ваше величество. Матушка говорит, что пора, но я бы еще погулял бы. Советовала пойти в город, посмотреть невесту. Но, думаю, тут и без того есть много интересного.
- А как тебя зовут?
- Борн, ваше величество!
- Слушай, Борн, я согласен с твоей матушкой, видать, умная женщина. Так вот. Считай, что ты выполнил ее волю. Вот твоя невеста.
И Король осторожно подтолкнул Алеллию вперед. Глаза парня расширились.
- Но я...
Король примирительно махнул рукой.
- Знаю, знаю, хотел бы еще погулять. Но долг и труба зовет. Так что своей королевской волей объявляю вас мужем и женой! Живите долго и счастливо, а я..
Он всхлипнул, порывисто обнял и поцеловал Алеллию. И прошептал ей на ухо.
- Вот ты и стала женой, доченька. Слушай мужа и ... будь счастлива. И прости, если что было не так. Теперь твоя очередь создавать семью.
В руки опешившего парня перекочевал кошелек с золотом, Король, вытирая слезящиеся глаза развернулся, и, сгорбившись, пошел в сторону замка. Свадьба состоялась. Он сделал все, что мог. И теперь судьба Алеллии была в ее руках - и в руках ее мужа. Борн. Его зовут Борн....
|
Между тем лекарь все же добрался до покоев короля. Там он услышал много нового о своей скорости и расторопности. Узнал, что на Севере есть острая нужда в таких стремительных улитках, как он. медленно покивал головой, налил успокоительного и постарался утешить короля. Тот постепенно утихал, словно закипевший и остывавший чайник. лекарь поддакивал, соглашался, утешал, слушал короля, но мягко гнул свою линию. И король успокоился. Нет, он не стал холодным, словно камень на вершине горы и бесчувственным, словно красавица на балу. Но он уже мог говорить, а главное, слушать. И он медленно, шаркая ногами, отправился в покои Принцессы. В романах всегда пишут, что скрипнула дверь. И это не лишено смысла. Как написано в "Наставлении по несению Королевской службы", издание 33, в очередной раз переписанное, скрипучие двери помогают услышать подкрадывающихся убийц. Но так как Король не боялся таковых, то двери в его дворце всегда были аккуратно смазаны. И дверь так и не скрипнула.
Стараясь идти как можно тише, Король прошел мимо роскошного торта и подошел к постели Принцессы. Привычно наклонился и укрыл одеялом дерзко высунутую ножку.
- Ох, доченька. Как же мне не хватает твоей мамы. Вы, женщины, поняли бы друг друга. Она бы не позволила мне ошибиться. а так.. Вот ты и выросла и завтра выйдешь замуж. Я не ждал такого праздника, но что вышло, то вышло. Может, оно и к лучшему. Никто не знает. ТЫ же понимаешь, что королевский брак дело такое. Оно, это дело, совсем не похоже на романы сентиментальных авторов. Но мне кажется, я хочу верить, нет,я верю, что я все же сумел воспитать тебя настоящей Принцессой. И ты справишься и сумеешь создать хорошую семью. Даже несмотря на то, что начало твоей семейной жизни выдалось таким странным.
Он захотел поцеловать дочку, но та уже спряталась под одеялом целиком. Король вздохнул - и медленно вышел из покоев.
Утром служанка разбудила Алеллию.
- Вставайте, Ваше Высочество, вам пора замуж. Вот, король велел передать вам, что форма одежды - повседневная, и он ждет вас за завтраком.
И добавила торопливо, шепотом.
- Его Величество, кажется, не спал всю ночь, он очень плохо выглядит, и, мне кажется, его лучше не злить. Прошу вас, одевайтесь скорее.
-
За стремительную улитку, пункт 33 и вообще, доброе утро, мне пора замуж)
-
Доброе утро, пора замуж - это замечательно!
"- 11 часов - подвиг.
- что это значит?
- это значит, что с 11 до 12 часов у барона запланирован подвиг
- вы знаете, я каждый день прихожу на работу в ратушу к 9 часам. Я не скажу, конечно, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть"
|
|
|
Марк стоял в тишине ночи какое-то время, прислонившись спиной к косяку туалета. Он медлил. Приняв свиток из руки девушки, он без слов раскрыл его и прочитал, насупившись больше прежнего и нахмурив брови. “Да... удачи мне”, — едва заметно тряхнул рыжей головой вслед уходящему в ночь Джону, а после поднял взгляд к небу и светящейся вдалеке Луне. Его глаза блестели на свету. Не от слёз, а словно у кота или куклы со стекляшками в глазницах: мягко и глянцево, превращая зелень в небесах в кислотную желтизну, заполнившую зрачок с радужкой по мере движения глаз. Если присмотреться, можно было даже заметить, что Марк двигает глазами не как люди — резкими рывками — а медленно ведёт ими по миру вокруг.
— Спасиб, — свернув свиток обратно в рулон сухо улыбнулся в ответ на жест мисс Мисти, — едва ли мне это поможет, но хоть почитать что будет. — Усмехнулся. Хотя улыбка смотрелась на его губах совсем не к месту. — Тут живут обычные нормисы. Макабров мало на самом деле.
— Моя старуха говорила, что сходу может вспомнить разве что паре сотен макабров, а она старше Дублина. — Отозвался тот. Посмотрел в сторону фермы. Промедлил. — Так что... в ночи вам надо бояться разве что диких зверей. Или таких как я. Люди же... скорее будут бояться.
Он не завершил свою мысль, одними губами что-то проговрив. “...И правильно делают”, — кажется так он сказал. Но расслышать было сложно. Марк так и остался стоять у сортира.
С досадой рыжий пнул землю, поднимая облачко пыли. Пара людей... в прошлом людей, а теперь уже сложно сказать кого, в то же время отошла от скрытого прохода и вышла дальше в поле: на небольшой расчищенный пяточёк земли. Вокруг, сколько хватало глаз, высилась пшеница. Её ростки были не высоки, ещё молодые, не окрепшие, не потянувшиеся к небу.
Поле пшеницы окружал с одной стороны лес, кромкой обступившей обхоженные земли фермы, а с другой стороны поля упирались в холмы, на вид самые обычные. Через поля шла длинная и извилистая грунтовая дорога, что рассекала местность на две части и меж этих двух половин затесалась небольшая, небогатая, но добротно отстроенная ферма.
Главное здание фермы было высотой в два этажа, с низкой деревянной крышей, каменным основанием этажей и старым замшелым фундаментом высотой в полметра над землёй.
Рядом с главным зданием, всего шагах в тридцати, высилась одна из главных пристроек — массивный деревянный амбар высотой почти в половину выше дома. Он служил дому и как хлев, пускай голосов животных не было слышно, и как хранилище для зерня им запасов, судя по высокой башенке с округлой крышей и небольшого навеса для дров, что ютился у стен амбара. Тут же примостилась наспех брошенная кем-то телега, судя по следам на влажной земле, приехавшей сюда не позднее одного дня тому назад. Это намекало, что пускай сама ферма и выглядела покинутой, тот должен быть... хоть кто-то, да? Но при взгляде на главное здание так не скажешь. Окно зашторены, света нет, обитая металлом дверь закрыта.
Собравшись уже было идти дальше, парочка услышала за своими шагами быстрые шаги:
— Стойте, — окликнул их Марк, — погодите меня! — Парень быстро поравнялся с Джоном и Агатой, оглядев ферму быстро. Он пару секунд колебался, а потом выпалил. — Мне всё равно хана, так что я пойду с вами. Так хоть как-то рискнуть могу, может, — почесал затылок, пытаясь хоть как-то собрать мысли в дурной голове, — может что и получиться, верно? — Посмотрел на этих двоих. Потом на ферму. — Ну что, пошли? — Кивнул в сторону входа на ферму.
|
|
|
Король, заволновавшийся было по уходу дочери, с облегчением выдохнул, когда она вернулась таки обратно. Все же дочка у него редкостная умница и разумница, не стала заставлять его тревожиться, просто поговорила и ... В этоь момент он увидел придворного с лилией, спешащего к Декарону. И первый раз за вечер он подумал, что, может быть, ну, самую малость, вот совсем чуть-чуть, буквально крошечку, капелюшечку и крохотулечку, его дочка, его кровинушка и золотинушка несколько более требовательна к кандидатам, чем это принято среди принцесс. Ну, во всяком случае, так он вроде бы помнил с тех далеких времен, когда еще сам был принцем и так же стоял среди других кандидатов и претендентов. Но вот как бы сказать об этом Алеллии? И потом, ведь происходящее может восприниматься совсем по разному молодым человеком и девушкой. Разные точки зрения, так сказать. Он вздохнул. Все же быть отцом взрослой девушки не сложно, а очень сложно. Проявишь строгость - слезы. Проявишь мягкость - сядут на шею, свесят ножки и будут так болтать. Но все же решил пока не отвлекать Алеллию. В конце концов, сад у них был большой, лилий много, как говорится, всех не выполоть и не вырвать. Да и как-никак не котенка выбирает, а мужа. НА всю жизнь, можно сказать.
Между тем Декарон криво улыбнулся, когда ему вручили лилию, нарочито медленно поклонился Алеллии и, гордов вскинув голову, пошел к выходу. Принцы раздались в стороны, словно бушующее море перед кораблем, а потом так же быстро и слитно заполнили брешь в своих рядах. Несмотря на потери в своих рядах, они не теряли бодрости и оптимизма. Ведь каждый выбывший повышал их собственные шансы. Правда, самые умные стали задумываться о простой вещи - ведь Алеллия вовсе не обязана выбрать мужа именно в этот раз. И, вполне может быть, что все получат по прекрасной белой лилии в подарок. Оставалось надеяться на ее благоразумие. И на осознание ей же простого факта - большая часть принцев фертильного возраста была собрана здесь и сейчас. И что следующего такого наплыва следует ждать лет через 20, когда подрастет очередная поросль свеженьких зелененьких принцев. Правда, почему-то пока никто не спешил подойти к принцессе. Видать, решали какую тактику избрать.
Наконец, один, решившись, подошел к девушке.
- Вы так любитке лилии? А чем же вам приглянулся этот прекрасный цветок?
Он немного сутулился и смотрел близоруко щурясь.
|
|
|
|
Шторм можно было только переждать. Что король и сделал, выслушивая слова дочери. Конечно, на совете он бы не стал молчать, но семья это иное.
- Конечно, доченька, я тебя хвалю за экономию. Например, твой отказ от этой порфирной хр... штуковины сэкономил немало денег. Ты совершенно правильно делаешь. Мы же оба стараемся, правда, доченька? Так что давай, вытирай глазки, не надо думать, что тебя так легко забудут. Поверь, я с очень тяжелым сердцем выдаю тебя замуж. Но я уже стар, и скоро, так может случиться, что я не смогу больше помогать тебе и заботиться о тебе. Так что муж - самое то, что надо. И у тебя просто удивительное, невероятное положение. Ты сама можешь выбрать мужа. Поверь, я знаю, что говорю. Многие короли просто бы указали пальцем - вот твой муж, шагом марш под венец. Но я хочу, чтобы ты была счастлива.
Когда Алеллия высунулась из окна, король дернулся к ней.
- Осторожно, доча, ты же можешь простыть, заболеть, выпасть из окна и ...
тут он представил, какие мысли могут бродить у некоторых молодых людей при виде его прелестной дочери. И что будет, если его красавица и умница влюбится в такого вот, с позволения сказать жениха. Но сказал совсем иное.
- Хорошо, доченька, а то же могла простудиться, и отмечать свой день рождения с заложенным носом. Конечно, никто бы не заметил твой насморк, но зачем такие хлопоты!? А женихов, всех, кстати, ты увидишь в день своего рождения. И начнешь выбирать...
А потом... потом были сумасшедшие дни перед праздником. И вот, посреди залитого солнечным светом зала, шурша нарядными камзолами, выстраивались те, кто приехал попытать счастья с принцессой и
королевством в придачу. Герольд стукнул богато украшенным посохом о пол и провозгласил зычным голосом.
- Ее высочество... Принцесса Алеллия!!
Высокие створки с еле заметным скрипом (ведь деньги на масло были выделены, разобраться как следует и наказать кого попало!) распахнулись, и в залу буквально вплыла принцесса в своем нарядном
платье. Народ ахнул - кто от изумления, кто от восторга. И почти тут же к девушке подскочил первый жених. Хотя, конечно, подскочил - это было немного не так сказано. Он просочился меж придворных словно гобеленная игла в прорехи ткани. На самом деле король, конечно, подумал совсем иначе, подобрал бы иное сравнение. Но это был вежливый король, и он не разрешил себе даже думать о подобном.
Жених же смотрелся так, словно со всех сторон был обмазан маслом и присыпан сахарной пудрой. Был весь такой сладкий до приторности. Причем с пудрой - очень даже может быть, что и не сахарной. Согнувшись под невероятным углом, он припал к руке Алеллии и поцеловал ее в запястье, распространяя вокруг сладкий запах дорогих духов.
-О, несравненная принцесса, свет очей моих, услада ушей моих, стройная, как лань и кипарис, изящная, как бокал вина, обворожительная словно ..
тут он запнулся на мгновение, словно бы подбирал подходящее слово, но продолжил как ни в чем не бывало.
- словно жемчужина посреди дешевых поделок. Если вы станете моей женой, клянусь, я буду каждую неделю слагать мадригал в Вашу честь, и Ваше имя будет прославлено в веках! Меня, кстати, зовут Лютик Златоуст. И некоторые (он преувеличенно скромно потупился) считают меня первым поэтом королевства!
Король мысленно застонал и покосился на дочь. Ну конечно, конечно она поведется на этого напыщенного индюка, ведь он так сладко поет о любви!
|
-
не, ну отлично просто
-
Чел, каждый твой пост замечателен.
Вместе они захватят мир и больше никто не посмеет выписывать Жоре таблетки.~
-
"Мы рождены, чтоб смазку сделать пылью")
Единственный перс за которым весело и страшно наблюдать одновременно
|
Король только развел руками. Дочка, умница и красавица, никак не могла понять его. Или он уже стал слишком стар и зануден? И все его слова, такие правильные и вроде бы нужные, оказываются такими же лишними, как и лодка посреди пустыни? Ну вот как можно объяснить все тонкости салического права и особенности правления в их и соседнем государстве. Король сидел один в комнате, задумчиво ковыряя дырочку в скатерти (куда смотрит экономка!) и вспоминал мать Алеллии. Почему она покинула их так рано?! Иногда советники намекали ему, что он слишком сильно балует единственную дочку ("Ваше Величество, я отнюдь не призываю к насилию, но ей-ей, пара розог порой действует куда лучше нескольких часов уговоров"). Но король отмахивался от них. Ведь у его доченьки не было матери, а значит, он должен был ее заменить. Вот он и старался изо всех сил, потакая ее шалостям и капризам. Мол, кто же побалует, как не родной отец. Мол, вырастет, поймет и перерастет. И ... Вот теперь она выросла (какая красавица, взяла все лучшее от мамы и остальное - от него). И ... и что дальше? Ее надо вести под венец, в белом платье. Вот насчет платья король был уверен, Алеллия выберет лучший вариант. Но все остальное?!
Прочие попытки поговорить с Алеллией результата не давали. Нет, она не отказывалась говорить с ним, напротив, с восторгом подхватывала разговор. Но каждый раз уводила нить куда-то не туда. Советники хмурились и отводили глаза. Король старательно делал вид, что все будет хорошо. И вообще, все хорошо. Ну, рассуждал он, вот попробует, посмотрит на женихов - и сообразит, что к чему. Она же умница, красавица, вся в папу. Советники молчали и качали головами. Между тем, подготовка к празднику шла полным ходом. Было утверждено меню, подготовлены столы, в замке размещались прибывающие претенденты на руку и сердце. А когда портной озвучил стоимость платья, король еле устоял на ногах. Безграничная фантазия его дочери не ограничивалась грубой прозой жизни, рождая шедевр всех времен и народов. Казначей, увидев счет, просто хлопнулся в обморок, и теперь лекарь приводил его в чувство. Прочие советники оказались более стойкие. Особенно военный. Залихватски покрутив ус, он пробурчал, что, по крайней мере, напади на них враг - и защищать надо будет только это платье, ничего более ценного в королевстве просто не останется. Молчание Королевского Совета было страшнее любых слов, и король отправился к дочери.
- ммм, дорогая, а мм... нам точно надо такой дорогой наряд? Нет, я понимаю, что восемнадцать лет бывает раз в жизни, но ... это очень дорого... Очень.
И он просительно посмотрел на Алеллию.
|
-
Жора не любит ходить вокруг да около, однако :)
-
его уже можно начинать бояться...
-
КТО РИФМУЕТ НА ГЛАГОЛЫ, ТОГО.. Кхм.
|
— Да какая щас-то разница: прощать или не прощать. Ничё не изменишь! Я вам уже помог и прописал се долгий разговор с “мамонькой”. — Рыжий, после того как встал и немного размял ноги, зашагал дальше по лесу, махнув рукой в сторону чащи. — Если можете идти — пошли. Нам надо оторваться. — Наращивая шаг вместе с тем, как Джон и Агата немного оживились, Марк и сам ускорился. Он больше не бежал, но активно скакал меж корней. — ...А перетереть и на ходу можно. — Сказал он, когда его уже никто особо не слушал. Марк о чём-то думал.
Продолжая свой марш по лесу, троица сошла с ровного пути к пологому склону холма, уходящего куда-то вниз. Местность расзрывали каменные крылья острых и высоких плит, где-то складывающихся в дольмены, а где-то уходя в скалистую породу. Складывалось впечатление, что они в пределах горного плато, но до гор тут должно быть ещё далеко!
С другой стороны, с учетом, что они в совсем другом мире и местность явно изменилась с того момента, как они попали на праздник, в этом местечке всё может быть совсем по-другому и до белоснежных шапок горной гряды путь в этом мире куда короче, чем до Вены от имения Амона в реальности прошлой. Сам воздух на губах чувтствовался другим. Каким-то горьким.
Каждый из вопросов своих попутчиков Марк переваривал по паре минут. Его мучали как сомнения, так и страхи, но было видно — какое-то решение тот уже принял.
— Ваще, вопрос о том, чем можно “откупиться” от макабров — это оч сложный вопрос. Тут я вам не подсоблю. Они не просто монстры... — он повернулся к Агате и Джону, — ...они хуже раз в сто — ПО-ЛИ-ТИ-КИ, сука! Все макабры состоят в разных ковенах... движухах... культах... партиях, эээ, короче — я ебал всю эту тему! — Покачал головой, перебирая края пиджака.
— Я не секу, чем вы можете откупиться от остальных. Но чё хочу сказать: я знаю, чем могу откупиться от своей старухи, ну и вы можете сделать тоже самое, если мне хотите помочь или подмазаться к ней, — он повернулся к парочке и стал шагать спиной вперёд, а к двоим лицом, порой спотыкаясь о камни, — она просто тащиться от всяких старых историй и книжек.
— Если бы у меня была какая такая чепуха, я бы мог ей втюхать это дерьмо, и она бы там уже подмазала остальных в ковенах: типа, да, сделал херню, но смотри чё я те взамен принёс!..
Чаща становилась всё реже, деревья росли не так плотно друг к другу, но казались куда старше и больше. Часть из них так и вовсе давно умерла и окаменела и просветов меж голых веток хватало, чтобы осветить пускай и тусклым, но лунным светом весь предстоящий путь. Землю больше не устилали корни: наоборот, порой под листвой виднелась каменная плитка. Кое-где плитка складывалась в давно выцветшую мозаику. “Шик, мы близко к кавернам”, — тихо пробубнил себе под нос Марк. Он глядел порой на мир через маленький стеклянный шарик, будто бы сверяясь с путём и тряс рядом с ухом табакеркой с верещащим внутри жуком.
— Вы всё равно уже с концами в клубе образин, так что надо смекать как делать связить, вопросики там всякие обкашливать, сечёте? — Спросил у команды. Вопрос Агаты о том, будут ли они с Джоном теперь монстрами, застал парня врасплох. Он посмотрел на неё как на ребёнка, что спросил у взрослого “почему небо голубое”. Морда в этот момент у него была наиглупейшая. — Я чё, вам не говорил этого?.. А... видимо перестраховался.
— Короче, — парень замялся, — вы щас в процессе превращения, понимаете? Ещё не макабры, но в следующие семь, может десять ночей те костюмчики, что на вас, станут вашей оболочки до первой линьки. — Потупив взгляд, юноша отвернулся. Теперь он шагал к ним спиной и пытался придать голосу настолько будничный тон, насколько мог. — Это точно не на одну ночь. Вы теперь, ну, — выдохнул, — одни из них! Как моя старуха или другие макабры.
В слова Марка было трудно поверить, если не вспоминать про рану Джона: что мужчина, что женщина пускай и были измотаны, но ощущали себя вполне нормально. По-человечески! У них не начали расти шипы, и зубы не превратились в клыки.
Нет, всё было нормально и привычно. Разве что кожа у Агаты стала чуть бледнее: пудра с неё не стиралась. А Джон почему-то перестал ощущать дискомфорт от линз в глазах. Их там и не было как будто. Может, по всей этой суматохе он и не заметил, как линзы вывалились на землю и он теперь ходит, сверкая жгучими карьими очами на всю округу? Надо было это как-то проверить в идеале.
— То, что ты щас как ни в чём не бывало после пыряла в почках гуляешь — это один из ваших новых даров. Супер-регенерация, как у икс-мэнов! — Марк попытался подбодрить парочку. Он указал на Джона. — Вот ты вообще не бойся, что рана может тебя убить. Тебя таким больше не возьмёшь. Не, вы, конечно, не бессмертные, до завершения трансформации. Но и простые раны, типа отрывания рук или дыры в пузе, вас не закосит. И выносливость выше простой человеческой. — Щелкнул пальцами. — К слову, вы теперь можете бухать сколько угодно, печень не отвалиться! И наркотой любой долбиться: будет аффект, но передоза не словите.
— А трахаться так вообще без презика можно: вас не только никакая зараза брать не будет, так вы терь ещё детей иметь не можите. — Он запнулся. — Не, сделать детей в теории можно, тока сложно. Чтобы я появился на свет моя старуха потратила кучу времени над изучением магии. Просто стандартному способу можете ручкой помахать.
— Так что, не всё так плохо... да чё я вам рассказываю? — Марк печально вздохнул. — Это если я выживу, проживу едва ли лет десять-двадцать. А у вас, если выживете... целая вечность! Знай себе “познавай пределы плоти и ума”, или как там моя говорит... эх...
Незаметно, Марк свернул к одному из мёртвых деревьев, накренившегося от того, что корнями наросла на какую-то глыбу. Из-за этого между ними образовался просвет: небольшое углубление у самого подножья мёртвого дуба. Оно уходило глубоко в землю, словно язва на давно умершем и окоченевшем теле. Казалась, сам провал был практически бездонным.
— Отлично. Отсюда можно сигануть на гоблинскую тропу. Мы идём к кавернам или фермам? — Спросил у парочки Марк.
|
Мужчина не слишком высок ростом, немного подслеповато щурился и прихрамывал. Но седые волосы прятались под короной чистого золота (половина казны королевства, можно сказать), спина оставалась прямой, а руки все так же твердо держали меч в руках на тренировках (когда короля допускал до них вредный старикашка Радикулит). Да, да, это был именно король - пусть небольшого, но все же королевства.
Он не стал стучаться в столовую, а распахнул тяжелую дубовую дверь молодецким толчком. Вытирая лоб платком и тяжело дыша, он плюхнулся на услужливо подставленный ему стул. Тот натужно заскрипел под тяжестью свалившейся на него ответственности. Время ... время было скорее обеденное, но он сказал.
- Доброе утро, доченька! Моя звездочка. Ах, какая красавица, видела бы тебя твоя мать.
Он вздохнул.
- Слишком рано она нас оставила, да, слишком рано. Ну так вот.
Он помолчал, разглядывая стол, словно полководец, разглядывающий поле битвы и выбирающий куда нанести удар.
- Через неделю, доченька, у нас праздник. Тебе исполняется - страшно подумать - 18 лет! А ведь только вчера я подбрасывал тебя до потолка и вытирал попку... Ой, прости, понимаю, что не место за столом. Кхм. Ну так вот. Я долго думал, что тебе подарить - и придумал.
Полководец, наконец, выбрал цель. На острие атаки оказалась куриная ножка, которая и была взята в плен.
- Как ты знаешь, все порядочные Принцессы рано или поздно женятся. Лучше, конечно, попозже. А то ведь мужья увозят их в другие страны, и что остается королю - только скучать в одиночестве. Ой, ну да ладно. И мужа для дочерей короли всегда выбирают сами - и не просто так. Ну политика, союзы, вся эта безумная война и типа Игра Престолов. Но я подумал, что моя единственная и самая лучшая в мире дочка заслуживает
большего. О, как наседали на меня советники, как они кричали и возмущались. Ты не представляешь, доченька, да оно и не надо тебе. Не девчачье это дело.
Вторая куриная ножка разделила судьбу первой, и лишь звякнула тарелка, принимая бренные кости.
- Так вот. Когда тебе исполнится 18, к нам съедутся самые разные принцы и просто достойные люди. И ты сама, слышишь, сама, сможешь выбрать себе мужа! Представляешь?!
Король с гордостью откинулся в кресле, явно гордый собой и подарком, ожидая восторженного - ах, как я рада, папочка.
-
Пост прочитала. Потом то, что в квенте у akerom - и прослезилась. Жаль квенту плюсануть нельзя!
-
полководец обеденного стола и нежный папочка, с почином.
Уверенна, что история выйдет занятная!
|
Как ни тяжело ей было возвратиться в свой — их с Сэмом — дом, ныне разграбленный, вывернутый наизнанку, словно рыба с выпотрошенным нутром, нечаянная встреча с девушкой ободрила Амелию. Одна из всего окружения, её верная, чистая душой Марта, верила в невиновность своей хозяйки и была готова противостоять в одиночку хоть всему ополчившемуся городу.
— Ну довольно, не нужно слёз, вставай...
Амелия мягко подхватила девушку под локоть, отёрла мокрые щёки. Обняла.
— Я так рада, что Господь уберёг тебя. Я уже готовилась к поискам по сиротским приютам или заведениям похуже... Если бы ты продолжила упорствовать, то они могли бы причинить тебе вред. Не нужно рисковать собой. Ты всё сделала правильно, и я не виню тебя. К тому же, — женщина обвела взглядом пространство, — вижу, ты многое отстояла здесь. Ты молодец.
Вдруг лицо её посерьёзнело, мягкие нотки исчезли из голоса.
— Ты же запомнила их имена? Этих стервятников, что слетелись сюда грабить и издеваться? Пировать на чужом горе. Мне нужно каждое имя, Марта. Постарайся не упустить ни одного. Я отомщу им всем.
Напоминание о новом муже больно кольнуло чувство совести, залило щёки стыдливым румянцем. Снова. В который раз за последние сутки.
— Замужество было единственным выходом, чтобы избежать петли... — с грустной улыбкой проговорила Амелия. — Я бы никогда не дала согласия на этот брак, но прощальное письмо Сэма...
Она вздохнула.
— Он завещал мне жить. Выражал надежду, что я спасусь. Так же, как и ты, возносил молитвы Всевышнему, и тот услышал. Я не могла пойти против его воли, понимаешь, Марта? Не могла! Но что мне делать сейчас, я не знаю, как жить без него дальше?
Воспоминания, нахлынувшие с новой силой, стоило только переступить порог, тоска по убитому мужу, вина и боль утраты прорвались наконец столь долго сдерживаемым потоком слёз. Амелия разрыдалась, закрыв лицо руками.
— Я не знаю, как быть, Марта! Нет-нет, Грей не поднимал на меня руку, — замотала она головой, — и повёл себя как джентльмен. Он, наверное, хороший человек, я не уверена до конца. Ах, ты знаешь, он, кажется, даже знатен... И, может быть, я теперь леди. Но я его совсем не люблю, Марта! Я чувствую, что предаю Сэма. Если позволю себе узнать его лучше, позволю ему сблизиться — чем я лучше тех падших женщин, что убегают от законного мужа с молодым любовником? И вместе с тем я не хочу его обидеть. Он спас меня от гибели, и я благодарна, но... Но это ведь не делает меня обязанной? Тогда почему я ощущаю себя вещью, эксклюзивной и редкой, за которую заплатили немалую цену, но несмотря на это всё же всецело принадлежащей хозяину — разве он купил меня на аукционе?
Женщина в изнеможении опустилась на стул. Так много противоречивых чувств, так много мыслей, вторящих им — они разрывали душу на тысячу частей.
— Поэтому я убежала. Хотела ещё раз увидеть дом и подумать наедине. Он, наверное, очень зол на меня... Что ж, пусть. А нет ли у тебя чего-нибудь поесть? Я так голодна...
Уняв острый приступ, скрутивший пустой желудок, и немного успокоившись, Амелия по порядку пересказала служанке последние события.
— Знаешь, он ищет кое-какие документы для наследства. Возможно, получив их, он потеряет ко мне интерес, и я буду предоставлена сама себе.
Эта мысль отрезвила. Британцы всегда свысока смотрели на тех, кто жил дальше одного дня пути от Вестминстерского аббатства — а здесь американка во втором поколении. Зачем потомственному пэру Британской короны марать свою родословную связью с какой-то внучкой переселенцев?
— Вернувшись в Лондон и получив наследство с титулом — уже на законных основаниях — можно выбрать себе новую жену из такого же знатного рода, — продолжала рассуждать вслух Амелия. — А неугодную оставить здесь, даже не утруждая себя аннулированием брака. Ведь кто станет искать на другом континенте?
Женщина нахмурилась. Кольнуло снова, но теперь уже иное чувство, покуда неподвластное пониманию и формулированию.
— Вот что. Я приму ванну. Принеси, пожалуйста, горячей воды. И, боюсь, я вынуждена просить у тебя взаймы одно из твоих платьев — мой гардероб наверняка растащили до последней сорочки. Ах, да. Если кто-то снова захочет вторгнуться в дом, чтобы поживиться, разрешаю использовать все подручные средства, дабы остановить злоумышленника, — Амелия задорно подмигнула.
В самом деле, никто не мешает самой ознакомиться с перепиской деда Иствуда и уже на основании прочитанного принимать решение, как ей распорядиться. Именно этим, спустившись в подвал к тайнику, решила заняться Амелия, пока Марта готовила ванну.
Да, возможно, она пошла на провокацию, сама того не осознавая — но не это ли лучший способ выяснить истинные мотивы Грея?
-
За гремучую смесь практичности и смятения!
-
Тебе точно надо было родиться в 19-м веке и писать романы, как Шарлотта Бронте) Великолепный пост.
-
Да, прекрасно.
-
Какой великолепно продуманный ход!
|
Особняк — передний двор (ВСЕ)
Весь передний двор перед особняком залил ровный белый свет, что бледной волной захлестнул всех людей и монстров.
Влад услышал топот за своей спиной, оглянувшись. За ним неслась фигура Джона: из-за ударившего в азиата света, его фигура была лишена тени и казалась плоской, как рисунок маслом на холсте. И от того каждая “чешуйка” на его костюме казались вдвое реальнее. Если раньше русский мог бы покляться, что паттерн “крокодильей кожи” на пиджаке и брюках у ублюдка был просто рисунком, то теперь часть чешуек оттопырилась, а волосы встали дыбом.
Он раскрыл рот в немом продолжительном крике и от гримасы гнева всё лицо Лианга пошло морщинами. Кажется, даже на его маске появились складки, пухли вены под слоем пластика и дерева, а на висках играли желваки, как если бы та была частью лица мужчины, а не просто украшением. Свет бил откуда-то из-за спины Влада, и потому сам он четко видел всех засвеченным им, а вот Джон видел вместо доктора только размытый и нечёткий силуэт. Огарок от тени.
Всего за миг до удара, старьёвщик зажмурился. И этот момент Владик смог подловить для того, чтобы отпрыгнуть от пинка, а затем увести очередной нечеловечески тяжелый удар в сторону от себя. То, что он отделался только царапиной на ноге было само по себе чудом. Видимо, Лианг метил в ногу противнику, пытаясь повалить того наземь. Но ему не повезло.
Ударив ножом в землю и немного потеряв равновесие, Джон замедлился. Из его горла врывался рык перерастающий в быстро нарастающий рёв. Понимая, что дальше драться с ним бестолку, Влад в это же время побежал в беснующуюся толпу, ныряя в море абсолютно одинаковых гротескных фигур: где среди них были монстры, а где люди в костюмах теперь уже не поймёшь, а из-за палящего прямо посреди площадки солнца и кучи-малы всё действо превращалось в гротескную уродливую дискотеку.
“Джон, сюда!”, — услышал Лианг крик одного из силуэтов в толпе. Знакомый и почти срывающийся на хрип голос Марка. Он пробивался через толпу навстречу раненному мужчине, пытаясь привлечь внимание того. “Быстрее, бежим. У нас мало времени”, — надрывался рыжий. А Джон в это время всё смотрел в сторону, куда сбежал Влад. Может быть, он сможет его ещё нагнать?..
За всем этим с дистанции наблюдала Агата: лишь Джон и Влад оставались в самом дальнем углу площадки и их драка была у всех на виду долгое время... если бы кто-то смотрел в ту сторону и не обращал в первую очередь внимание на всё приближавшегося гиганта. Слишком много всего происходило. Девушка упустила момент, когда события перешли ту критическую черту, чтобы с ними можно было что-то сделать. Она не увидела, как Влад пырнул Джона, потому что в это же время пролезала в дыру в ограде, а когда оглянулась, всё, что она услышала, был короткий приказ:
— Хит, не смей! — Том Круз бежал со стороны особняка с ещё двумя... макабрами, скорее всего, в чёрных одежда, одним из которых был тот самый бабуин. — В машине не Амон, СТОЙ!
— Гори, — хрипел огненный макабр, в руках которого зажглась маленькая звезда, — ГОРИ, ВЫРОДОК! — Этот сгусток света стал таким ярким, что превратил ночь в день за считанные секунды.
— ХИ-И-ИТ! — Макабр с головой бабуина чёрной молнией метнулся кинулся к обожжённому, одёргивая его руки вверх. Огненный шар улетел в небо, как сигнальная ракета над полем боя.
Хит закричал от ярости, превращаясь в столб пламени.
А маленькое солнце взорвалось в небе, рассыпаясь на множество искорок, что как бенгальские огни падали вперемешку с зелёными звёздами с неба: там, где искра касалась земли, происходил взрыв и напалм заливал землю, сжигая траву, сплавляя камень и обращая песок в стекло на расстоянии пары метров от места взрыва.
— БАНЗАЙ! — Закричала Ямато, прорываясь мимо Хита и Бабуина ровно в тот момент, когда те начали бороться и на полной скорости протаранила облако пламени. — Давай, Ко, гаси его! — Крикнула женщина. Лобовое стекло перед ней прогнулось и лопнуло, заливая салон оплавленными осколками. Ямато-сан привстала со своего места, чтобы собой частично закрыть свою ученицу от волны жара, что последовала за взрывом. Свет залил весь мир.
В воздухе повис запах палёной пластмассы и жженой плоти. А всё что видела Кокэси: это быстро покрывающуюся алыми мазками ожогов Ямато и удивлённого до предела макарбра, которого с ног сбила открытая дверь вэна. У девочки был выбор.
Всего секунда на выбор: она могла позволить пламени дальше прожигать салон, получив ожог или другой как сама, так и дать немного поджариться Ямато-сан, но при этом залить огнетушителем Хита — это позволит сбежать не только им, но и всем остальным; или она могла залить огнетушителем салон, не дав себе с Ямато обуглиться, но оставив Хита в том состоянии, в каком он был и подвергнуть жизни остальных гостей опасности.
Перед этим выбором весь мир её замедлился, и только стук сердца в такт трясущейся от перегрузки машины напоминали ей о том, что время всё ещё идёт.
Миг за мигом.
|
Когда тонкие пальцы коснулись виска, Грей вздрогнул. Но не потому, что касание было неприятным. Просто Амелия двигалась несколько тише, чем он ожидал от женщины. И если бы она хотела убить его, то ... То история Грея вполне могла бы и закончиться. Конечно, она бы закончилась для обоих, но, черт побери, слабое утешение! Но Грей быстро пришел в себя - и даже не просыпал порох.
- Вы не гадкая, Амелия. Желание жить - нормально и понятно. Не все готовы жертвовать собой ради чего-то или кого-то.
Он помолчал.
- Просто месть - очень опасное чувство. Сперва оно дает силы, помогает не упасть, не сломаться, не умереть, подталкивает и вдохновляет. А потом, в какой-то момент, оно полностью захватывает человека. И если раньше он жил ради мести, то теперь месть просто диктует ему свою волю. Поверьте на слово, Амелия, это очень тяжело. Видеть как человек перерождается в мстителя. Но самое страшное - когда месть свершилась. И человек внезапно обнаруживает, что жить ему уже незачем. Все. finita la commedia, как говорится. И тогда он сгорает за считанные месяцы, если не дни.
Закончив заряжать пистолеты, он поднял один из них, целясь куда-то в угол. Рука его не дрожала. Вся его фигура излучала уверенность в неотвратимости меткости возможного выстрела. Правда, при всем при этом ствол оружия ни разу не был направлен в сторону Амелии. Грей явно знал не просто правила обращения с оружием, но и меры безопасности при этому.
- Не подумайте, Амелия, я вовсе не хочу отговорить вас от мести. Просто надо уметь остановиться.
Ее предположение заставило его улыбнуться.
- Стрелок? Нет, что вы. Мои интересы лежат в другой области.
От него не укрылось то, как напряглась девушка после его слов. Но - не стала скрывать ничего.
- Ах, Амелия, все не так просто. Он был чужаком здесь, и вполне может быть, вас бы о нем и не спрашивали. И потом. Меня не очень интересует его судьба, честно говоря. Верю вам. Мерзавец получил по заслугам. Что ж, мой любимый дядюшка обладает просто выдающимся талантом выбирать себе подручных.
Он помолчал. В его голосе, доселе спокойном и почти равнодушном, сквозила тщательно скрываемая ярость. И было понятно, что причиной была не Амелия, не Сэм и даже не убийство мистера Колинза. А нечто другое, скрытое во мраке неведомого, некие события, связавшие в узелок Колинза, Грея и его неведомого дядюшку.
- Если вам это интересно и важно сейчас, после ... случившегося, то Колинз, как вы его называете - его не настоящее имя. И за ним числится минимум пара трупов, причем не убитых в бою, а зарезанных слабых и безоружных, не способных дать отпор. Вот уж по кому не стану проливать слезы - так это по нем. Я просто хотел узнать судьбу его сумки, там было, там должны были быть некие документы...
Он подошла к окну и замолчала. Грей подумал, что она сейчас переживает тот самый момент. Когда чета законопослушных граждан перешагнула черту - и стала преступниками в глазах закона. И дорога привела их на эшафот. Пусть Сэма завершился петлей, а Амелию он успел выдернуть. Но она переживает. И корит себя за все, что случилось. Может быть, думает она, если бы она тогда не закричала... Но что случилось, то случилось. Он легко встал - и подошел сзади к девушке. Руки его осторожно легли на тонкую талию - во всяком случае, жест не выходил за рамки приличия. Грей склонился к шее Амелии. Губы легко коснулись шелковистой кожи. Невесомый словно пух поцелуй. И шепот, горячий и нежный.
- Я понимаю Сэма. Ради такой жены как вы можно было убить десяток таких Колинзов и не поморщиться.
Руки его легонько потянули ее назад - а губы поднялись чуть выше, лаская уже не столько шею, сколько щеку.
-
Люблю посты, которые оставляют после прочтения чувство лёгкого эротического голода — они вдохновляют написать достойный ответ) ^^
-
Ради такой жены как вы можно было убить десяток таких Колинзов и не поморщиться.Слоган к модулю: «Женщина, ради которой стоит убивать». :)
-
Красивый пост!
Начиная от мести, и кончая поцелуем
|
Весь оставшийся день ушел на скучные формальности. Грей оставил больше подписей, чем за последний год. Под вечер у него даже начали ныть руки. Но он не подавал виду. Вместо этого он тайком разглядывал Амелию и - тех, кто с ними общался. Как они реагируют на его жену? Некоторые подчеркнуто не замечали ее стройный силуэт в свадебном платье (у них не было времени переодеться), разговаривая только с ним, с Греем. Некоторые пожимали плечами и, казалось, не делали никакой разницы между ним и его женой, мало ли кто пришел в их пыльную конторку. Но были люди, которые улыбались именно Амелии. Не все рисковали к ней обращаться. Но радостные улыбки говорили сами за себя - они были рады, что Амелию не казнили. И только когда ночь уже вступала в свои права, чета Иствудов подошла к дому Салливан.
Ее муж держал бакалейную лавку и несколько лет назад умер от аппендицита. Три дочери вышли замуж и уехали, оставив миссис Салливан коротать свой век одну. Вдова скользнула по Амелии равнодушным взглядом. И стала бурчать, что вот, еще утром она сдавала комнату интересному джентльмену, одинокому, словно сосна в пустыне. А вот сейчас он вернулся сюда женатым человеком. И что, она, миссис Салливан, знай об этом, заранее, ни в жисть бы не пошла навстречу незнакомому одинокому мужчине. И что это несправедливо - заботится о нем она, а он берет в жены кого-то другого, да еще и кого?! И что, миссис Салливан, в следующий раз трижды подумает, прежде чем проявлять подобное мягкосердечие, граничащее с глупостью. И что раз уж она сдала комнату, то, разумеется, не будет выгонять молодоженов в ночь. Но она, миссис Салливан, даже пальцем не шевельнет, чтобы подготовить комнату для двоих. Потому что она, миссис Салливан, честная вдова и держит свое слово. Вот как бы мистер Иствуд сказал бы об этом заранее, то да, может быть, а пока нет.Грей слушал все это с каменным выражением лица. Лишь один раз вклинился, попросив приготовить ужин. Чем вызвал новый взрыв раздраженной болтовни. Но зато вдова ушла на кухню и принялась греметь там посудой. Впрочем, бурчать она не перестала.
Комната, где жил Грей была не очень большой, она помещалась на втором этаже, куда вела узкая лестница с низким потолком. В комнате раньше, до замужества, жила одна из дочерей миссис Салливан. Об этом говорили вязанные салфетки на всех поверхностях, слабый тонкий аромат дешевых духов, несколько сентиментальных книг на хлипкой этажерке, зачитанных до дыр. Заправленная кровать стояла у стены. Стол возле небольшого, закрытого ставнями окна, пара стульев рядом. В углу, подобно спящему колоссу, притаился шкаф. Грей молчал, глядя на Амелию. День вымотал его.
Ворча, миссис Салливан внесла поднос с двумя тарелками и кувшином. На тарелках дымилась яичница-ранчо, простонародное, но сытное блюдо, где в едином полотне смешались яйца, бекон и помидоры. Он втянул носом запах, дином полотне смешались яйца, бекон и помидоры. Грей кивнул жене на их небогатый ужин. Впервые они остались наедине.
- Угощайтесь, Амелия. Видимо, расположение миссис Салливан ко мне не простирается настолько далеко, чтобы накрыть нам ужин в столовой. Увы, это неудобство меблированных комнат.
Сам он ел быстро, но аккуратно, невольно выдавая свое близкое знакомство с изящными манерами. Кисловатое дешевое вино завершало их ужин. Впрочем, Грей едва пригубил его из грубой глиняной кружки, поморщившись. Когда немудреный ужин закончился, он, убрав поднос, заговорил с новоиспеченной миссис Иствуд.
- Что ж, прежде всего я приношу извинения за свои слова там, в зале суда. Я не нашел иного способа изменить точку зрения собравшихся. Сперва они смотрели на вас как на убийцу и жаждали вашей крови - а потом стали смотреть как на женщину из плоти и крови.
Он помолчал, собираясь с мыслями.
- Конечно, вы гадаете кто я и зачем я взял вас в жены. Клянусь, я расскажу вам об этом. Но чуть позже. Сперва... Сперва я хотел бы услышать вас. Ваш покойный муж, Сэм Фишер, убивал. О мертвых или хорошо, или ничего, потому я молчу о нем. Но вы?! Вы умна, вы красива, вы, в конце концов, получили хорошее воспитание. Я не верю, что вы не знали ничего о его делах. Вы слишком проницательны для этого. Хотя суд и не доказал вашего прямого участия в преступлениях. То ли потому, что вы были осторожнее Сэма, то ли потому, что вы не замарали рук убийством. Но почему, Амелия, вы жили с этим и ничего не сделали, чтобы остановить супруга? Что двигало вами?
-
А Грей не боится такие провокационные вопросы на ночь глядя задавать?)
-
Какая колоритная вдова вышла. Просто украшение поста.
И описание комнаты. Пиши, Рар, пиши!
|
- А мы разве не вместе пойдем? – говорит Кэйли закрывающейся двери и еле сдерживается, чтобы не броситься следом за Патриком.
Очевидно, что не вместе. Но почему-то это так обидно. Бросил ее одну в таком состоянии… «Мигом», ага. Прямо за пять минут в незнакомом городе найдет магазин детской одежды, открытый почти в девять вечера. Да и что он там вообще сможет купить без нее? Все же надо мерить! И вообще он мужчина! Небось ни размера не угадает, ни фасона, ни цвета. А ей сиди здесь непонятно сколько в одиночестве! А вдруг с ней еще что-нибудь подобное случится? А вдруг этот процесс не завершен и она вообще в младенца превратится?
А вдруг… А вдруг он вообще сбежит? Вон как помчался… А ведь если у него при себе паспорт и деньги… От такой ситуации кто угодно сбежит, если раньше с ума не сойдет. И как она будет совсем одна в детском теле?
Поймав себя на том, что вот-вот разрыдается, Кэйли говорит себе «стоп». Патрик так не поступит. Он же любит ее (и не будем развивать мысль о том, что любит он не вот этого вот ребенка, а вполне себе взрослую Кэйли, с которой он привык развлекаться и трахаться, а не нянчиться). И он обещал вернуться. Он обязательно вернется.
Надо успокоиться и чем-то себя занять. И на всякий случай убедиться, что оба их паспорта мирно лежат в номере и расставаться пока не собираются.
Где там шоколадки, говорите?
«Не увлекайся». Ха, да тут всего две крохотных плиточки! Это же почти гомеопатическая доза! Но, надо сказать, действенная. Меньше чем за минуту проглотив одну из шоколадок и с сожалением положив вторую обратно (а вдруг он не догадается купить еще?), Кэйли немного веселеет.
И решается встать перед большим зеркалом в шкафу у входа. Да уж… Там, на пляже, ее эксперименты с одеждой казались ей гораздо более удачными. А Патрик вроде оценил (и если он оценил ЭТО, то чего же он там накупит, черт!). Хотя погодите-ка… Да он же просто издевался!
Тихо, тихо. Это нервы. И у него тогда, и у тебя сейчас. Это пройдет. Наверное. Должно пройти. Она же в детстве была веселой и жизнерадостной. Но сейчас колбасит не по-детски (ха-ха). Господи, неужели быть ребенком похоже на перманентный ПМС? Хотя если смотреть при этом на себя в зеркало в нелепом наряде и с гримасничающим детским личиком, то это почти смешно.
Кэйли развязывает узлы и сбрасывает одежду. С несколько отрешенным любопытством рассматривает себя в зеркале. Спохватившись, запирает дверь изнутри. А то стоит тут голяком… Интересно, он ей трусики какие-нибудь купит? А купальник? На море же все-таки… И пойдут ли они вообще купаться?
Так странно понимать, что вот это – ты. Кэйли кажется, что она совершенно не помнит себя в том возрасте. Ну, то есть внешне не помнит. Так-то воспоминания есть: и школьные, и семейные, и дворовые. Но они все как бы «изнутри». Не будь у нее кучи детских фотографий, насколько быстро она поняла бы, что это именно ее тело, а не какого-то другого ребенка? Родинки, шрамики... Или вот, к примеру, встретив такую девочку на улице, восприняла бы как своего детского двойника? Мама наверняка сказала бы «Смотри, как похожа на тебя в детстве», а она сама?..
А она уже и забыла, какие у нее были шикарные кудри. Все-таки очень милый ребенок, как ни крути. Хоть телом этим, конечно, не похвастаешься. Взрослое у нее гораздо сексуальнее. Ничего, малышка, ты вырастешь и будешь очень даже ничего. Зато сейчас еще эпиляцию делать не надо.
На этой оптимистичной ноте Кэйли отлипает от зеркала и на некоторое время зависает над чемоданом. Потом решает, что из длинной патриковской футболки выйдет прекрасная «домашняя» туника, надевает ее и усаживается на кровать с пультом, честно собираясь терпеливо дождаться парня за просмотром чего-нибудь.
Через минуту идет проверить, действительно ли футболка похожа на платье. Не очень, поясок бы… Интересно, брал ли Патрик с собой кроссовки? Если вытащить из них шнурок… То он будет ругаться. Хе-хе.
А на английском у них что-нибудь показывают?
Через пять минут идет в туалет.
Через десять – к окну, посмотреть, не возвращается ли Патрик. Но окно выходит не на улицу.
Еще через три – к корзинке с вином.
Вздохнув, к бару за колой.
И где он так долго?
О, мультик!
…
Чаяниям Патрика не суждено было сбыться – выбежала к нему та же девочка, которую он оставил в номере. Только переодетая в его футболку и отчего-то почти счастливая на вид. Приняв у него из рук обновки, она без стеснения разделась и заходилась их примерять. О нижнем белье он, конечно же, не подумал, но одежда на удивление пришлась ей почти впору. Босоножки чуток великоваты, но регулируемая застежка спасает. Можно жить.
- А у тебя неплохой глазомер, - похвалила она Патрика, рассматривая свой новый образ в зеркале.
-
Вон как помчался… А ведь если у него при себе паспорт и деньги…
)))))
Согласен))). Мужчины – они ж как куры, двадцать метров от дома и уже ничьи! Надо на всякий случай отбирать паспорт и деньги по возможности!)))
-
Очень здорово ощущается непоседливая девочка. Вот это метание от одного к другому пока ждала, просто показательно!
|
|
На всю последующую неделю Амелия обратилась в слух. Скребущиеся в сточных канавах крысы, переговаривающиеся где-то на периферии конвоиры, звон ключей и лязг проржавелых дверей камер, стук каблуков по мостовой под окном, там, на свободе, совсем рядом — и так далеко... Прильнув щекой к холодным, отсырелым прутьям, сжимая их ладонями, она исступлённо ловила каждый шорох — измученная, напряжённая, предельно взвинченная, как сжатая пружина, в любую секунду готовая выстрелить от малейшего прикосновения. Верно говорят: нет ничего хуже томиться в ожидании и неизвестности. Хотя что тут может быть неизвестного? Конец один.
Лишь когда за стеной, отгораживающей её от внешнего мира, послышался ликующий рёв сотен голосов, Амелия страшно побледнела и перестала слушать. Она всё поняла. Казалось, все чувства в ней умерли в эту секунду, и она превратилась в мраморное изваяние — до самого вечера женщина просидела недвижимо, прислонившись к стылому камню опостылевшей клетки. Что она ожидала услышать всё это время? На что уповала? Амелия и сама толком не смогла бы ответить, если бы кому-то вдруг захотелось поинтересоваться. Просто такова уж, видимо, человеческая природа — надеяться до последнего на счастливый исход, ждать чуда свыше...
Его не случилось. Вместо этого Всевышний послал пастора для исповеди. Сущая насмешка и над религией, и над церковью... Глядя на этого худощавого, сухопарого человека, Амелия не могла понять, насколько далеко может зайти фанатик в искажении постулатов веры. То, как он акцентировал факт предстоящей казни, с каким извращённым сладострастием говорил о грехе и каре — тема смерти и мук Преисподней доставляла ему большее удовольствие, нежели загробная жизнь и прощение. Ей нечего было сказать этому иссушенному ненавистью к ближнему человеку, но она всё же ответила:
— Я вижу, что мы с вами исповедуем одну религию, но Господь у нас разный. Тот, который говорит сейчас со мной через вас, проводника его воли, жаждет карать и проливать кровь. Мой же учит всепрощению и готов протянуть руку помощи каждому. Даже такой презренной убийце, как я. И если я захочу исповедаться, возможно даже покаяться перед смертью, то обращусь к Нему напрямую. К своему Богу — с вашим я говорить не желаю.
Амелия жалела только об одном — что не успела родить сына. Став замужней женщиной, она с головой окунулась в счастье — ничего не планируя, просто наслаждаясь каждым мгновеньем рядом с любимым. Она мечтала — нет, она была уверена — что впереди их ждёт бесчисленное множество таких моментов, и всё успеется, воплотится со временем. Если бы только Сэмюэль не был таким горделивым упрямцем и позволил ей навестить его перед казнью... У неё появился бы шанс, пусть призрачный, совсем крохотный, но всё же! И тогда, быть может, случилось бы настоящее чудо. Ведь не может же Всевышний быть настолько жесток, чтобы загубить невинную жизнь ещё в утробе?..
Амелия не стала читать письмо при священнике целиком — только пробежалась глазами по диагонали, отметив про себя до боли знакомый почерк. Даже перед лицом смерти, избитый и грязный, лишённый права на человеческое достоинство, муж не позволил себе ни единой помарки или кляксы. Он извёл не один лист, прежде чем оказался доволен результатом — Амелия знала это наверняка и оттого отложила сложенное вдвое послание в сторону. Если начать вчитываться, она бы не выдержала и разрыдалась — а ей меньше всего хотелось демонстрировать свою слабость в присутствии нынешнего посетителя. Нет, он не увидит её слёз.
Они будут потом, когда она останется одна в камере и, жадно набросившись глазами на последнее письмо супруга, наконец даст волю чувствам. Солёные ручьи хлынут безудержным, неподвластным самоконтролю потоком и будут терзать до самого рассвета, когда усталость и голод возьмут своё, заставив забыться тяжёлым сном. И даже тогда, в полузабытье они, уже засохшие, будут колоть щёки и щипать глаза.
— Если вы действительно хотите помочь, передайте мои слова судье. Пожалуйста, — тихо сказала Амелия священнику на прощанье. — Я бы хотела принять ванну, и чтобы мне подали расчёску и моё лучшее платье — то, в котором я выходила замуж. Я взойду на эшафот, готовая к встрече с мужем.
Не потому, что желала этого сама — таково было последнее желание Сэма.
-
За выдержку и самообладание перед лицом Вечности.
-
Изящно миссис Фишер щёлкнула пастора по носу)
-
Извращенность пастыря, надежда на новую жизнь, за сдерживание слез, за желание. Всё прочувствовано.
|
Взгляд холодных карих глаз скользил по вороненой стали ружья, пока яркие искры костра рисовали образы минувших событий в напряженной голове француза. Паника и страх не лучшие советчики в делах и приходилось прилагать немало усилий, чтобы сохранить здравомыслие. Подобное требовало большой концентрации внутренних сил и усталость приходила быстрее, но таковы были длительные переговоры, в которых побеждает тот, кто способен обуздать свои эмоции, отринуть усталость и сохранить здравомыслие, пока оппонент не согласиться уступить лишь бы пскорее завершить эту пытку.
Переговоры со смертью? Да, пожалуй именно так Дюран мог бы охарактеризовать текущую ситуацию, оставаясь на поляне рядом с трупом и дотошно рассчитывая свои возможности и перспективы. Он всегда был далёк от природы, если не считать времени проведенного в окопах, но разве сила духа измеряется лишь опытом или всё же желанием человека выжить?
Ночь неуклонно наступала и алые росчерки крови на траве и листьях становились всё менее и менее заметными, в какой-то момент они даже превратились в черно-серые кляксы и только запах сырости и ржавчины напоминал о том, что происходило здесь совсем недавно.
Сухо лязгнул затвор и взор вороненого ствола устремился в направлении хрустнувших веток, готовый встретить незваного гостя свинцовым угощением. Сердце пропустило удар, когда на поляне возник мужской силуэт. Пальцы инстинктивно напряглись, а плечо ощутило прохладную тяжесть приклада. Секунда, выдох… Николя не ждал спасения, не ждал мужчину и, если бы не Магда, явившаяся следом, количество трупов на поляне неминуемо бы удвоилось.
— Магда? — Николя не узнал собственный голос, поскольку звучал он сухой надломленной древесиной. — Магда, это действительно ты?
Вороненый ствол задрожал и опустился к земле, когда мужчина поднялся на ноги и сделал первый робкий шаг навстречу. Приблизившись, обнял за плечи и прижал к груди одной рукой, провел ладонью вдоль спины и собрался было заключить женщину в объятия, но разум вовремя спохватился, вспомнив о присутствии чужака.
“– Он чужой кровью выбил себе билет на дальнейшую жизнь. Не думаю, что мы ему теперь нужны, но я обещала, что ему помогут в лагере, если он поможет найти тебя.”
Скулы напряглись. Дюран наблюдал за мародерством и в его душе расцветали брезгливость и пренебрежение к этому человеку. Ни сожаления, ни почтения к мертвому, только корыстный интерес к окровавленным клочкам бумаги. Словно и не человек вовсе, а безликий клерк, устраняющий бизнесс конкурентов только ради прибыли собственной компании. Да, такие люди были знакомы Николя, даже пару раз приходилось сталкиваться с бизнесс-киллерами, но одно дело потрошить рынки сбыта, финансовые отчетности и долги кредиторам, но вот чтобы едва осывшее тело человека… Неужели он такой же беспринципный человек, готовый вымазаться по уши в крови ради выгоды? Получалось, что да.
Стало мерзко и противно, захотелось принять душ и смыть с себя всю прилипшую грязь прошлого. Неужели стресс и джунгли настолько обнажили его душу, что скорлупа дельца и предпринимателя больше не защищали от проснувшейся совести?
— Будем смотреть в оба...— Тихо прошептал Николя, склоняясь к ушку Магды и едва ощутимо согревая его своим дыханием. — Такие люди не остановятся пока не достигнут своих целей… Для него мы лишь средство и инструмент на пути к цели, которыми можно пренебречь… — Погладив свободной рукой по волосам, прижал к плечу, ограждая женщину от неприятного зрелища.
— Мы обязательно выберемся и пусть он катится ко всем чертям…
Ствол мелко задрожал в напряженной ладони и Дюран повернулся к мужчине, развернув Магду спиной к непристойному зрелищу.
“– Ох! Надо же! Какой вообще был шанс, что этот охотник решит вернуться в Европу вместе с вами!? Ох, простите, простите меня, но это лучшее, что происходило со мной. Да за всю жизнь. Простите. Простите.”
— Это случайность и… Прискорбное совпадение… — Едко процедил сквозь зубы француз, успокаивающе поглаживая женщину по спине и не желая отпускать.
— Вам не следовало беспокоить Джозефа. Билет можно было бы купить на пристани, сообщив о гибели пассажира. Впрочем, теперь это уже не важно… Николя Дюран…
Представившись, делец медленно выдохнул и увлёк женщину в сторону костра, где яркий свет языков пламени не позволял видеть паскудного зрелища.
Проявляя заботу и некое подобие гостеприимства, откупорил несколько банок с консервами и предложил собравшимся угощение. Требовалось как можно скорее выбираться из зелёного ада, а для этого нужны были силы. Отдых и еда могли их дать, да и тащить на себе всяко меньше.
Ночь, крадучись, наполнила всё окружающее пространство и разговоры потекли медленно и неторопливо. Будь такая возможность, Дюран и вовсе бы предпочёл молчать, игнорируя странного собеседника, но вежливость не позволила.
Глядя на разгорающийся внизу костёр, Дюрану отчего-то стало одновременно лего и тревожно. С одной стороны там, где огонь - там безопасно, там люди, но вот что можно ожидать от людей?
— Ещё и черные? — Известие явно не порадовало. С европейцами можно договориться, но как договариваться с теми, чьи мысли и традиции находятся далеко за пределами общепринятых норм и понятий? На языке силы, власти или страха и хитрости? Этого Дюран не знал, да и не хотел проверять, особенно на своей шкуре, подставляя под возможные неприятности любимую женщину.
— Робер, я постараюсь прислушаться к вашим советам. Всё же вы человек более опытный, но клянусь Богом, если кто-то из них хотя бы подумает нам навредить, я не смогу остаться безучастным...
Нехотя поднявшись на ноги и подпалив факела, вручил один Магде, второй взял себе. Поправил винтовку, проверил пистолет на поясе и нож. Взвалил на спину ранец с припасами и неспешно двинулся вслед за уходящей к холму процессией. Умылся, по доброму совету, повторяя действия охотника у водопоя.
— Какого черта? — Вопрос был адресован всем и никому конкретно. Пляски чернокожих аборигенов напоминали предсмертные конвульсии, а пестро разодетый шаман больше походил на конферансье в цирке абсурда. Пальцы повенове сжимались на холодной стали и стоило немалых трудов исполнять наказ “не поднимать оружия”, хотя Дюран и понимал, что смерть ходить вокруг вне поля зрения. То, что на виду, то безопасно, но удар может последовать из тьмы, куда не досягает взор и не слышны шорохи. Выстрел из лука, из трубки, удар ножом в спину… Вероятно, это была самая глупая идея, которая только могла прийти в разум Робера, решившего, что они будут в большей безопасности среди дикарей, чем в джунглях.
А потом всё как-то слишком быстро переменилось. Сначала все затихли, напряжение достигло своего максимума, а когда полог хижины был откинут, то последовал сдавленный вздох облегчения и удивления. Иди это только Дюрану так показалось?
В свет костра вышла Луиза и это обстоятельство сбило с толку. Как она здесь оказалась, почему? Она должна была быть сейчас в поселении, а не среди дикарей… Вопросы роились в голове и этот гул напоминал звук потревоженного улья.
Из оцепенения вывел голос Робера, что дергал застывшего в изумлении француза за штанину.
— Луиза? — Николя пренебрежительно отмахнулся от назойливого охотника. — Это же Луиза. Бежать? Куда? Зачем? — Дюран находился под впечатлением от увиденного и слова с трудом доходили до его сознания. Он попытался сделать шаг вперёд, но жена его не увидела. Или увидела, но не сочла нужным обатить внимание на супруга. Вместо этого она взяла за руку Магдалену… Похоже что так, для неё работа стала важнее личного.
Тяжело выдохнув, Николя сжал челюсти и услышал, как хрустнули костяшки пальцев, вцепившись в оружие. Тревожный звоночек, сообщающий о разваливающейся семье вновь прозвучал в голове и мужчина хотел двинулся вперёд, но был вновь остановлен. Робер истерил, от чего хотелось отвесить ему оплеуху, чтобы привести в чувство.
— Успокойся, Робер...— Нервно прошипел Николя. — Я не брошу их...— Короткий кивок в сторону удалившихся женщин и темные спины аборигенов. — Я приехал в задницу мира не для того, чтобы дрожать от страха из-за бабкиных сказок, а чтобы разобраться в своей жизни, понимаешь? Да пусть они будут хоть чертями из самого пекла, никто, слышишь, никто не остановит меня на пути к счастью. Хватит! Я уже достаточно долго бегал и боялся что-то изменить в своей жизни. Да и куда бежать по ночному лесу? Эти чернокожие знают местность гораздо лучше нас, а становиться для них источником радости я не собираюсь. Пусть других идиотов ищут за которыми смогут побегать с гиканьем и юлюканьем…
Ночной воздух разорвал громкий рык и Дюран оборвался на полуслове, так и не успев договорить…
— Магда… Луиза… — Взгляд француза полыхнул напалмом, испепеляя всех собравшихся, обращая черную и белую плоть в трелющие угли.
— Прочь с дороги… — Уже не прошипел, а прорычал Николя, с брезгливым пренебрежением глядя на наконечники копий. Нельзя жить в страхе. И, кажется, внутренний страх дезертира за свою жизнь сломался, уступив место страху за близких и дорогих ему людей. Уже не жертва, но ещё и не охотник, нечто новое и непонятное, непривычное, как дикарям, так и Роберу, взирало сквозь зелёные заросли глаз предпринимателя и готовилось совершить прыжок.
|
Весь судебный процесс Амелия хранила молчание. А что говорить? И зачем, если любое твоё слово исказят, сыграют на подмене смыслов и обратят против. Чего попусту сотрясать воздух в жалкой попытке оправдаться, ведь они уже давно всё решили — и судья, делающий работу формально, для галочки; и адвокат, смотрящий не на тебя, а словно сквозь, по-рыбьи, будто ты такой же предмет мебели, что тот стул или трибуна, за которую вызывают свидетелей; и набившиеся в зал заседаний зеваки, которым подавай только зрелищ поскандальней. Слова бесполезны — они просто потонут в улюлюканье разъярённой толпы и выкриках с требованиями линчевать душегубов. Они беспросветно тупы настолько, что даже не знают законов собственного штата — за убийство здесь всего лишь вешают, линчевание считается незаконной расправой. Чувствуете разницу? Будь благословенна страна победившей демократии и справедливости.
Как же душно... Помещение небольшое, но сегодня царит аншлаг: кажется, собралась добрая половина города. Незадачливых зрителей, прибывших к шапочному разбору и не успевших занять место в зале, пришлось выгонять взашей — и теперь они оккупировали окна со стороны улицы. Амелия чувствовует на себе их липкие, ощупывающие взгляды. От людей по ту сторону толстых железных прутьев смердит ненавистью, помешанной на гаденькое злорадство — кажется, сам воздух, стены, всё вокруг пропиталось этим ядом.
Амелия не опускает глаз, не отводит в сторону — напротив, с гордо вздёрнутым подбородком она смотрит в зал, останавливается глазами на каждом лице. Потому что смотреть в пол означает сдаться, признать своё поражение, расписаться в виновности во всех грехах, которые им приписывают. Амелия знает: именно этого жаждет толпа — мольбы о милости, покаяния с бросанием на колени и заламыванием рук — жаждет, словно оголодавшая собака кость. Но она не доставит им такого удовольствия. Она хочет, чтобы последнее, что запомнил каждый здесь присутствующий, — взгляд её тёмно-карих, почти чёрных глаз. Прямой, долгий, будто проникающий в самый дальний уголок души — о, Амелия знает множество скелетов, что хранятся в шкафах этих с виду добропорядочных граждан... И она продолжает смотреть — и на её бледном, усталом лице ни слезинки, ни тени страха. Некоторые не выдерживают и отводят взгляд, другие недоумевают, третьи злятся.
Среди последних много женщин. Они всегда завидовали ей — её красоте и стати, манерам, в которых сквозило хорошее воспитание и (подумать только!) образование. Они презирали её только за то, что их брак с красавцем Сэмюэлем Фишером счастлив и она любима. И, Боже, как же они ликовали в день, когда их схватили... Если бы не прокурор в сопровождении конвойных, остервенелые руки с крючковатыми пальцами разодрали бы их заживо.
Не думать об этом, не вспоминать. Амелия переводит взгляд на мужа. Он сидит на другой скамье, отгороженный решёткой — невозможно взять за руку, обнять... Даже сейчас перед лицом смерти их разлучили, лишили возможности провести последние часы рядом. Её взгляд пристален, неотрывен, как будто она хочет навсегда запечатлеть в памяти малейшую черту и мимическое движение — они могут отнять у неё его тело, но память... Память останется вместе с ней.
Она не отворачивается, даже когда Сэм корчится в судорогах от удара прикладом. Амелию хорошо воспитали, и одной из добродетелей, в которой она преуспела особенно, является выдержка. Одним небесам известно, чего она стоит Амелии сейчас. Она прячется в подрагивающих ресницах и расширившемся зрачке, в побелевших щеках, в сжатых пальцах с ногтями, вонзёнными в ладонь.
Их, конечно, убьют. Казнь через повешение — так гласит закон. Сэм до последнего надеется на него — на послабление в отношении замужних женщин — но судья находит лазейку. Наивно было полагать, что вершащий правосудие не найдёт способа его обойти.
Муж не выдерживает, кричит в негодовании:
— Вы не посмеете!
Но Амелия прерывает его, нарушив молчание впервые за всё время:
— В здравии и в болезни, в радости и в горе — я последую за тобой повсюду, и даже смерти неподвластно разлучить нас, любовь моя, ибо душа бессмертна.
Впереди — неделя ожидания в холодной, сырой камере.
-
За чудесное описание верной и любящей жены.
-
Положительная героиня. Даже без тараканов. Интересно, какова окажется её правдивая история к эшафоту.
-
Прекрасной, умной женщине с чувством собственного достоинства.
|
Давно схлынуло первое возбуждение от ареста пары Фишер. Уже успели оплакать всех, кого они убили. Уже прошло не одно заседание суда, уже прозвучали обвинения. Сэм Фишер смотрел прямо, улыбался пренебрежительно, и, казалось, что пылинка на обшлаге сюртука волнует его куда сильнее, чем грядущая смерть. Ибо другого приговора просто не могло быть. И адвокат, назначенный чуть ли не против его воли ("помилуйте, как защищать этих... да меня же потом линчуют!"), отговорил положенные речи вяло, спустя рукава. Сэм даже как-то не выдержал, и разразился едкой тирадой, что надо заканчивать этот гнусный фарс, мол, раз уж решили казнить, то казните, к чему эта комедия. На что судья, промокнув лысину платочком, заявил, что они уважают закон, и что раз подсудимым положен адвокат, то будь они прокляты, но он у них будет!
И вот наступил день оглашения приговора. Зал был набит битком. Люди стояли в проходах, толпились сзади, переговаривались негромко, косясь на скамью подсудимых. Но вот судья поднялся и стал оглашать приговор. И в самом конце прозвучало - "к повешению!". Но тут наступил звездный час адвоката. Он поднялся и дрожащим голосом произнес
- Ваша честь, вынужден напомнить, что по законам нашего штата замужняя женщина не может быть приговорена к смертной казни.
Все голоса разом смолкли. Казалось, стало слышно полет мухи. Судья нахмурился. Но прочитал текст, подчеркнутый адвокатом. Потом снял очки и протер линзы. Зал возмущенно загудел. Судья поднял руку. Сэм улыбался, глядя на развитие событий. Они с женой сидели на разных скамейках.
- Слышишь, дорогая, ты будешь жить. Назло всей этой пародии на правосудие.
Гул стал громче. И судья был вынужден стукнуть молотком.
- Скажите, а что законы штата говорят насчет вдов?
Адвокат был вынужден признать, что вдовы не являются замужними, а значит, на них закон не распространяется.
- Вот вам и ответ. Сэм Фишер будет казнен в это воскресение, а его жена, точнее, уже вдова - через неделю.
Выдержка первый раз изменила Сэму. Он вскочил, зазвенев кандалами.
- Вы не посмеете...!
Но удар приклада в спину заставил упасть вперед, грудью на стол, чуть было не опрокинув его.
- Уведите арестованных!
-
Первым постом — сразу же в гущу событий!
-
Чудесно написано!
потираю ручки.
Надеюсь, её перевоспитают...ну, через новые "кровь-кишки" и всё-такое)))
-
С почином! Прочитала эту историю по ссылке, игра обещает быть интересной :)
|
10 января 1933 г. Африка, Ластурвильские джунгли. На закате.
– Там помогут с вашей ногой. Вы ранены? Можно я посмотрю? – Магдалена махнула рукой в сторону прихрамывающей ноги. – Только надо вернуться к Николя. И вы поможете отнести его в лагерь. Возможно ему нужна помощь!
Магда настойчиво подходила к Роберу, а он суетливо сдавал позицию. Маленький шаг для человечества со стороны кинооператора стал большим для незадачливого капитана, который неловко дернулся и, запнувшись за корни, перекатился через упавший ствол. Вынырнув изо мха, Робер тут же замер, прицелился, оскалил зубы и, зажмурившись, выстрелил прямо в голову подходящей Магдалены.
Бездыханное тело коченело в в склиской грязи.
Оно уже не могло услышать этих нарастающих криков: “Магда! Магда!”
Для него это имя уже ничего не значило.
Но таковым было тело Джозефа: со спокойной созерцательностью оно соседствовало с паникующим Николя, не находящим себе места. Зайдя в джунгли, Дюран в последний раз нарушил покой вечнозеленого ковчега, из последних сил выкрикнув:
“Магда!” – чуть слышно донеслось справа. Робер обернулся, продолжая теребить спусковой крючок: выстрела как не было, так и не предвиделось. Магдалена тоже не могла не услышать этого крика. Капитан замер, вздохнул и виновато привстал, как будто ничего не произошло.
– Хорошо-хорошо. Ммм. Так и быть, так и быть. Мы… мы пойдем к этому Николя. Как скажете, – Робер не смотрел на спутницу, но и не сводил с нее ружья.
Некогда еле бурлящие кроны злорадно зашипели и вскоре между них на одну двадцать четвертую кадра стали показываться отвратительные волосатые выродки – помесь гиен и людей. “Павианы,” – шепнул Робер и, присаживясь, потянул за рукав Магдалену. – “Ни звука, ясно!?” На соседний корень тут же рухнула огромное краснозадое существо и, горласто скуля, кинулось прочь. Капитан лег, откинув оружие, и прикрыл собой Магду.
Вдруг из густых крон-туч засыпал град мартышек: с отвратительным ревом они бомбардировали все вокруг, проносились по деревьям, сшибали мелкие ветки, разрывали кусты и орали, орали, орали, словно кто-то объявил воздушную тревогу. Робер открыл глаза – над ним ним навис огромный седой самец павиана. Встретившись взглядом, морда примата исказилась в дьявольскую гримасу, в которой уже нельзя было рассмотреть хоть какой-то присущей всем обезьянам человечности: огромные желтые клыки, острые как у летучей мыши, слились в одно чудовище с седой омерзительной гривой; казалось, этот сгусток уродства сейчас бросится на тонкую шею Магды и ради злостной забавы разодрет ее в клочья, а потом беззаботно поскачет дальше.
Робер зашипел, словно ощетинившаяся кошка и, казалось, выпустил когти. Через секунду его рев перешел в медвежий, слоновий и в какой-то миг львиный. Павиан виновато исчез в кустах.
Капитан отряхнулся, отдышался и, взяв ружье, помог Магдалене подняться. Без слов он, обессилевший и слово бы вновь принимающий человеческий облик, пошел, хромая, на ранее раздавшийся крик Николя.
Темнело. Заходить в джунгли не имело смысла – в десяти метрах уже нельзя было ничего разглядеть: тьма неизвестного места давила из-за каждого дерева, выливалась на страницы некогда ясного дня, словно из чернильницы. И она писала самые страшные мемуары. В искрах костра тоже не мелькало ничего веселого: только картинки, вспышки воспоминаний о том, чего, казалось, Николя был лишен навеки.
Вот искра, в которой бабушка наливает куриный бульон, обнимает, идет за сахаром и… Искра предательски растворяется в сумраке. Вот искра, в которой Луиза предлагает сбежать от родителей, целует в щеку, раздевается и… Вот искра, в которой впервые улыбка Магдалены, вот неловкая встреча в кафе, как бы случайная, вот поданный платок… А вот искра, в которой строгий разговор с отцом, встреча с Марией, мордобой со Станиславом…
Кусты дрогнули. Огонь, скупой на искры, застыл. “Эх, да простите, говорю же, я совсем одичал, и как только вернусь в Европу, тут же пойду покрещусь, ведь…” Глаза Робера застыли, но блики в них загорелись с новой силой. “Николя?” Из кустов показалась Магдалена. Капитан быстро взглянул на заряжающего винтовку Дюрана, скупой костер, труп Джозефа, дерево, куст. Труп Джозефа. Труп Джозефа!
– О Господи, помилуй! – капитан радостно кинулся в лужу с телом и принялся бесцеремонно шманать его карманы.
Наконец найдя что-то, он сел, торопливо раскрыл слипшиеся от запекшейся крови корочки, растрепал какие-то документы и победоносно поднял кровавый билет: “Да!”, – со слезами на глазах вскричал он.
– Ох! Надо же! Какой вообще был шанс, что этот охотник решит вернуться в Европу вместе с вами!? Фух, – Робер не мог поверить и, лежа вместе с телом Джозефа, чуть ли не целовал насквозь бордовый билет. – Ох, простите, простите меня, но это лучшее, что происходило со мной. Да за всю жизнь. Простите. Простите.
***
Костер почти прогорел. Показались звезды.
– Да, жаль, что так получилось. Он. Страшно подумать, что он мог вернуться в Европу, и что его жизнь могла начаться совсем по-новому. Но так будет не с ним. А со мной. Не лишайте меня этого подарка судьбы, умоляю, – Робер покачал головой. – Да, я знаю, куда идти, знаю. Но… Нет, нам нужно переждать ночь. Тут опасно. Где труп - там соберутся орлы. Да и джунгли, разъеренный жаждущий мести носорог, львицы, макаки… Но я знаю, где мы переждем ночь. Да, я знаю.
Капитан указал на фиолетовый холм внизу. Там мерно разгорался большой костер. Там начинался хоровод. Там, как муравьи, копошились туземцы. Там ритмично завязывался бой барабанов.
– Нам туда. Берите факелы, – со спокойной обреченностью прошептал капитан.
***
– Если они увидят нас с окровавленными рылами, то подумают, что мы какие-нибудь черти. Кто знает, что на уме у этих черномазых! Я про них такое слышал, что даже рассказывать на ночь не буду, – Робер умывал лицо на водопое. – Не знаю, что делать с ружьем и винтовками. Главное, не держите их направленными на них, и тогда нам может сойти с рук столь поздний визит. Что-то не нравятся мне их танцы посреди ночи. Спасибо. Выдвигаемся, – капитан забрал свой факел у Магдалены.
До какого-то времени туземцы не замечали робко подходящих гостей; они, казалось, дурачились у меняющего свои цвета костра, перебрасывались леопардовыми шкурами, ходили и прыгали на четырех лапах. Шаман с важным видом медленно проходил вокруг жалкой хижины и лишь изредка поднимал тупой взгляд на горизонт. Наконец он остановился, приметив путников, и что-то сказал. Все замерли.
Шаман что-то хтонически проворчал в себя и трясущейся рукой развел покрывало, служившее дверью заветной хижины. Из нее показался тигриный взгляд, доселе незнакомый ни Николя, ни Магдалене, а между тем, это был взгляд их возлюбленной. Луиза, укутанная в леопардовые шкуры, держа в руках кинжал с костяной рукоятью, с довольной ухмылкой приближалась к незваным гостям.
– Только не это. Нам надо срочно. Бежать! – теребил Робер Николя за штанину.
Луиза обняла Магдалену и страстно поцеловала ее в губы, такая же участь ждала и потерявшего дар речи Николя. На Робера она даже не взглянула.
Толпа радостно заверещала и вновь закружила хоровод. “Нам надо идти”, – тихонько бросая каждое слово с тупой ребяческой ошеломленностью сказала Луиза, взяв Магду за руку. “Ман. Нам. Н-ам. Надо иди. Нам надо. Идти”, – запинаясь, по-детски доверчиво улыбалась она, волоча за собой любовницу. “Нам. Надо. Идти”, – хихикала она, сжимая кинжал.
Барабаны нарастали, туземцы быстро окружили Луизу с Магдаленой, отделив ее от мужчин.
– Это нам надо идти! – со злобой и сожалением истерично шепнул Робер. – Это люди-леопарды, чтоб меня! Ну, такие… Есть такая магия, или гипноз, или спириты. Ну, как в Южной Африке или в пирамидах кого-то там. Короче темная хрень какая-то. Они выпивают бурду, и потом думают, что они леопарды. И потом ищут жертву для инициации. Не хочешь мне верить - не надо, но я сваливаю к водопою, так и знай. Ружье у меня без патронов, один в поле не воин, и вообще. Ты посмотри сколько их. Ты посмотри, – Робер нещадно дрожал. Его руки, державшие Николя, чтобы тот не вспылил и не дернул винтовку, казались ледяными.
Но наконец они пропали, а перед глазами и за спиной Николя показалась острия копий. Луиза сильно сжала руку Магдалены и, не моргая, словно кошка закашлялась и вдруг издала чудовищный крик, подобный тому, что разбудил всех этой ночью. Всех, кроме Джозефа.
|
«Какой Патрик смешной», - вдруг думается Кэйли. То и дело за голову хватается, как будто она сейчас оторвется и улетит. А что, если можно в ребенка вот так запросто превратиться, то и голова может оторваться, почему нет? Тут уже ничему удивляться не приходится.
И щипает сам себя, а не ее, – пробным заходом, так сказать. Ну невозможно смешной же! Еще и выглядит при этом так растерянно, несмотря на то, что такой большой и взрослый, что губы девочки поневоле начинают расплываться в улыбке, и она, не в силах ее сдержать, на всякий случай закрывает лицо руками, когда Патрик подходит к ней. Чтоб не обидеть его. Ее плечи все равно начинают подрагивать, и хотя она изо всех сил старается сдержаться, после вопроса парня не выдерживает, хрюкает в ладошки – и заливается смехом уже в голос, сложившись пополам.
- Ага, - выдавливает из себя сквозь смех, - было. Лет двадцать назад.
И еще сильнее смеется от собственной шутки, рискуя привлечь чье-то внимание.
- Ох, - отсмеявшись и вытирая кулачками выступившие слезы, выдыхает она. – Прости. Ты просто себя не видел. И это все слишком нелепо, чтобы быть страшным.
Кэйли делает пару глубоких вдохов и успокаивается.
- Да нормально я. Ну, странновато, конечно, но ничего не болит. И да, давай свалим, - поддерживает она Патрика, скептически смотря на шорты, которые ей катастрофически велики, и морща лоб в раздумьях. Потом ее лицо озаряется идеей, она сбрасывает бретели топа с плеч и завязывает по бокам на талии, высвободив руки. Получается эдакая юбочка. Не очень аккуратная и с непонятными дырками, но, по крайней мере, не спадающая с бедер. Благо, верх купальника у нее без поролона, и, подтянутый по фигуре, тоже издалека смотрится почти прилично, хоть и топорщится косточками где-то в районе подмышек.
Кэйли с довольным видом демонстрирует результат своих усилий Патрику – мол, ну разве я не молодец?
|
Особняк — комната наблюдения (Агата и Джон)
“Сегодня худший день моей чёртовой жизни”, — читалось крупным и разборчивым шрифтом в потускневшем взгляде Марка. Браслет Джона как по волшебству сбил всякую спесь с юноши, лицо падди осунулось и даже колкие рыжие волосы будто припали к голове, увянув. Блеск металлических жетончиков отражался серебристыми лучиками-зайчиками на щеках у парня. Его лоб заблестел от пота:
— Не-не-не-не-не, давай без херни! Спрячь, не показывай его. — Наконец выдал он, выставляя руки вперёд. Отошёл на шаг от парня. — Мы договаривались в “пределах наших возможностей”, а то, чё ты мне тюхаешь — это суицид. — От волнения парень стал приглаживать волосы на затылок раз за разом, похаживая из стороны в сторону по тайному проходу.
Этот чёртов коридор вдруг стал ужасно тесным и душным для этого бедняги.
Марка охватила паника и с ней он справлялся с трудом, то приходя в ужас, то разрываясь от гнева.
Пару раз он просто сверлил парочку взглядом, до боли сжимая кулаки. Но потому переводил взгляд на толпу внизу. Парень думал.
Взгляды Агаты и Джона кололи тело парня. Он резко спросил у них:
— Чё вы на меня вылупились?! Я... — слова застряли у него в горле, а татуировка вокруг шеи стала уменьшаться. Она сжималась, словно удавка. — ...могу вам помочь, но меня после этого кокнут, сечёте? Даже если бы тут собралась шпана с пары последних Сопряжений — похер, даже с ними были бы тёрки. Но на это Сопряжение, состав этого праздника — все звёзды. Тут именитых макабров больше, чем на Оскаре.
Марк попытался снова что-то сказать и снова не смог. Он с трудом держался:
— Без вопросов, могу вас защищать какое-то время или показать на выход, но меня рано или поздно просто порвут. А потом и вас. Это не сработает, сечёте? Я физически не могу вас защитить на этом празднике. — Парень посмотрел в потолок. Посмотрел по сторонам. Нервно усмехнулся. — Видите? Раз я могу это сказать, значит это правда.
— Вам нужен кто-то другой. Кто-то, кто шарил бы за Сопряжение и всех других, окей? Вам нужен макабр. — Указал на труп внизу. — Настоящий, имею ввиду. Старый и прошаренный. Или вам нужен маг... я слышал, они тоже прикатили на это сопряжение. Они могут чё-то умное сказать. — Марк оглядывался по сторонам.
Его взгляд, воспалённый и раскрасневшийся, что-то искал в толпе.
Пока не упёрся в человека в костюме чумного доктора, что утаскивал куда-то часть вещей его вещей. Этот мужчина действовал очень скоро и разумно для кого-то, кому оттяпали часть руки. Парень просто смотрел вслед убегающему пустым, но постепенно разжигающимся огнём идеи взглядом.
Он порылася в карманах. Вытащил оттуда небольшую латунную табакерку с гравировкой в виде хорька на ней. От табакерки раздавался какой-то тихий скрип, словно шипение или стрекот насекомого. Парень потряс табакеркой над своим ухом. Посмотрел в сторону толпы. Затем медленно кивнул:
— Короче, есть тема: я не могу помочь вам дальше прятаться тут или защищаться во время Сопряжения. Но, могу свести вас с тем, кто может... помочь свалить. Он тут знает все ходы. Может даже подскажет, как вырубить электрическую ограду. — Марк сглотнул слюну. — Времени у нас на всё про всё до полуночи: как поднимется Зелёная Луна, то начнётся основная часть праздника — пиршество, и претенденты с макабрами смогут причинять вред друг другу. Гостей начнут хавать и вам нужно со всем разобраться до того, как станете легальным ужином на эту ночь. И до того, как Луна в вас пробудет скверну, ясно?
Парень подождал, пока ему хотя бы кивнут в ответ. Покажут, что слушают.
— Замётано. План такой: эта гнида в маске вороньей кончила Дакоту, а значит он нарушил правила Сопряжения, так? “Нельзя резать друг друга до Зелёной Луны”, — очень просто, но многие проёбываются. — Марк утёр пот со лба. — Если мы его скрутим и притащим к мистеру Муну, он будет должен нам услугу. И вы попросите, чтобы он помог вам свалить после начала праздника. Всё понятно?
Особняк — коридоры особняка (Влад)
Табакерка в руке Влада тихо верещала время от времени, каждый раз при встряхивании тихо щелкая жвалами, как какой-то разъярённый жук. “Хц-хц-хц-хц-хц”, — слышал он недовольное жужжание в руке. Оно разносилось эхом по коридорам. И порой казалось, что этого звука мужчина словно слышит что-то ещё.
Шепотки, разговоры за соседнем поворотом, гомон людей в зале — такой же громкий и ясный сколько бы он не убегал от главного помещения. Эхом ропотом отдавался в журчании табакерки. И золотом блестел символ скарабея на одной из её сторон.
Мужчина терял кровь: она всё текла и текла из раны, пускай и не так сильно и скоро, как мог бы ожидать он. Края раны вжались сами в себя. Это чуть-чуть помогло, пускай над телом постепенно брала вверх слабость. Где-то позади начал вещать девичий голос. Его усиливало искажение динамиков, расставленных по залу.
Он чётко слышал его, даже забежав в один из закутков помещения и скрываясь за массивным автоматом со снеками. Русский смог немного отдышаться. Пока что ни криков о помощи, ни порота среди толпы не было. Никто его так же не преследовал, кроме следа от крови на земле. Кровь же шумела и в ушах у Владика, как и гул бьющего как в последний раз сердца. Больно, чёрт возьми. Ему было очень больно!
Адреналин уже отпускал, а вот адское женние от руки ударяло в голову.
Он шёл по направлению к туалету, по указателям на стенах. Путь к нему был проложен по одной из внутренних извилистых коридоров поместья, куда не падал дневной свет, а стены были увешаны бесвкусными картинами, прославляющими хозяина этого дома. Каждая из этих репродукций показывала разные сюжеты.
Пунические войны, голод в Испании, средневековую чуму, охоту на какого-то крупного хищника, корабль, плывущий по морю в шторм или захват рабов где-то в глубинах Африки. У всех картин была лишь одна общая деталь: каждая из них, одна старше другой, изображала очень похожих друг на друга мужчин, примерно одного возраста.
Русский мог бы покляться, что это вообще один и тот же человек, если бы даты на картинах и исторические наряды человека на них не разнились от раза к разу. Все картины, впрочем, имели ещё кое-что схожее: название. Название каждой из картин была вариацией фразы “Господин Амон делает что-то там”.
С картин на него взирал молодой брюнет со свежими голубыми глазами, аккуратным округлым лицом и каким-то неуловимо странным, всегда крайне возбуждённым и радостным выражением. Он смотрелся странно. Отталкивающе странно и ненатурально, во многом от того, что личико у парня оказалось симметричным.
Самого Винсента Амона в глаза Влад никогда не видел, но слышал от гостей, пока расхаживал по залу, что-то был господин с лёгким таким прибабахом и тягой к перевоплощениям. Костюмы у него всегда были что надо. А вот с чувством юмора и пафосом мужичок явно перегибал. Кто знает, как он выглядел сейчас.
Всё, что знал Влад, что он сейчас истекает кровью и что ему чертовски нужна помощь. Бинты с собой были, а потому воитель завалился в ближайший туалет за зализыванием дыры на руке. Да, с таким повреждением ему явно долго не драться.
А ночь ещё молода и длинна!
Особняк — главная сцена (Кокэси)
???
|
Ставка была определенно рисковой, и Джон не сомневался в том, что условия пари будут не настолько простыми, как он их описал. Но вот человек, на которого он поставил, практически от отчаянья, удивил и его, и Марка. Он пронес с собой меч в качестве реквизита? Что вообще произошло? Среди гостей затесался монстроборец? Неожиданный поворот, достойный лучших маскарадов. Повород, который дал ему победу в споре. Кажется. По крайней мере, Марк это признавал.
- Слово есть слово... - Лианг кивнул и наконец-то, с явным облегчением, отвернулся от происходящего внизу.
Человек в драконьей маске закрыл глаза, сделал глубокий вход и, наконец, выдохнул.
- Я бы сказал, что до сегодняшнего вечера я не знал, чего я хочу, - он бросил взгляд на Агату и, помедлив, продемонстрировал ранее скрываемый браслет. - Но я бы хотел пережить это Сопряжение. Вместе с моей очаровательной спутницей, конечно, - он кивнул в сторону Агаты, на этот раз не сводя глаз с Марка.
Говоря это, Джон, вдобавок к демонстрации браслета, снял и свою маску. Очевидно, в знак взаимного доверия и особенно соблюдения честного пари.
- Джон Лианг, рад знакомству. Вновь, - Джон вздохнул и пояснил, все еще стараясь не смотреть на гостей внизу, - И я должен извиниться за обман. Мы можем винить во всем наше любопытство, - вновь, Джон бросил взгляд на Агату, которая была инициатором этого приключения. - Глядя, как проходит вечер, я рад, что мы не там. Но можем ли мы продолжать избегать развлечения этого вечера...
Не закончив фразу, Джон пожал плечами, показывая, что он закончил и теперь его судьба полностью в руках Марка. Разумеется, Лианг готов был защищаться и бежать, но пока он все-таки надеялся на то, что слово есть слово.
|
|
|
Чеканная формулировка аккуратного немца (впрочем, Наполеона он громил на русской службе) прошла сквозь века и страны, нисколько не изменившись и не утратив справедливости. Война есть продолжение политики иными средствами. Да. Это так. И те, кто задумывает войны, кто водит пером по бумаге, посылая на смерть целые армии, тот вполне способен оценить всю мудрость данного изречения. Но Сергей не они. Он не воевал. Он шел, вообще-то, фотографировать. И на тебе - афронт по всем фронтам. И магия, и клубок противоречий, и головоломные приключения и враги.. О, эти враги. Одни хармузды чего стоят! А как говаривал старина Фридрих, чем больше противника, тем больше славы? Дворовый вариант - большое мясо громко падает, но фи, это так некрасиво и грубо! Так вот, к чему все это. Сергей не ощущал себя творцом большой политики. Он только что выиграл смертельный бой, ему было плевать на высокоумные слова, будь они хоть сто тысяч раз истинными. В ней, в этой истинности, нет многого. Нет боли в натруженных ногах, нет запаха ношенных портянок, нет стылой промозглости, что пробирает сквозь куцую шинельку, нет боли от попадания пули в тело. Но там же нет и упоения битвой, нет всплеска адреналина, нет той боевой ярости, что заставляла викингов грызть щиты, а в более поздние времена подниматься в атаку на пулеметы.
А вот у Сергея ярость была. Он не хотел воевать. Он хотел дойти до Трона - и и все. И теперь, победив в стычке, он жаждал выплеснуть в мир свой восторг, свое счастье победы, свое наслаждение от хорошо сделанной работы. Полководцы прошлого это прекрасно понимали. И знаменитое, пережившее века - отдаю город на три дня - это не только набить карманы и брюхо. Нет! будь все так просто, солдат можно было бы просто кормить от пуза, да поить вином, сохраняя несчастный город в целости и сохранности. Нет и еще раз нет! Дикое напряжение битвы требовало обязательной разгрузки, телесной и духовной - и город отдавался именно для этого.
И в ряду способов сбросить с себя наваждение боя самым главным и действенным средством была, есть и будет - горячая страстная физическая любовь. Это в красивых книгах эпохи романтизма рыцари отворачивались от женщин, посвящая себя службе Прекрасной Даме. А в жизни... Ой, лучше бы и не знать, что там происходило в жизни. А то померкнет сияние рыцарственности, и совсем другими явятся перед нами герои сказок и легенд.
И потому Сергей, не колеблясь ни секунды, выдохнул
- да! Да! ДА!!!
Мысли о хармуздах и Одхе придут потом. Правда, сейчас его остановила простая физика вкупе с анатомией. Но все вопросы - а как? А получится? А твой размер? А твои формы? А куда? слились в один, словно бы реки, сливаясь образуют океан.
- Но как?!?
-
Отличный пост, много интересного описано! Здорово. :)
-
За свой, такой необычный взгляд на рыцарство и сказки;)
|
Свет вывесок и ветрин мягко ложился на белые, серые и оливковые пролёты венских улиц. Блики его размазывались маслом в сумерках и походили на позолоту, особенно в тех местах, где ещё только-только разгорались уличные фонари, но уже не было марева садящегося солнца. Улицы города полнились людьми, дороги раскалял гул множества машин всё куда-то спешащих, куда-то пытающихся успеть. Небо было засвечено всеми этими фонарями, перенаселёнными людьми тесными домами, фарами машин и не засыпающими прожекторами крупных торговых холлов. Первые звёзды можно было увидеть только выехав за город, где световое загрязнение было в разы меньше. Сегодня вырваться из душных городских стен пыталось множество людей.
Машины одна за другой отдалялись всё дальше от Вены, выезжая вначале в пригород, а потом ныряя в желтеющие поля рапса: он в этом году начал цвести раньше почти на месяц из-за аномальной жары, и продержит цвет до конца мая. Эти поля казались практически бесконечными, особенно когда вереница машин нырнула в полную темноту и только в свете фар можно было различить дорогу. Единственными ориентирами на дороге были машины. Все они спешили в одно место, не гоняясь друг с другом на перегонки только потому, что на узкой дорожке можно и улететь в кювет, особенно в такой непроглядной темени. Время клонилось к девяти...
Очень скоро должен был начаться праздник! И те, кто на него спешили (а таких на просёлочной австрийской дороге был каждый первый) либо прибавили газу, либо стали подгонять водителей за рулём. Так продолжалось пока, наконец, вдалеке не появлялось пятнышко света. Оно быстро росло, вместе с тем, как экипажи прибывали к “Амон де Пута” — помпезному особняку, обнесённому витой металлической оградой. Прутья здесь изгибались в чугунные лозы и раскидистые ветви, снопа пшеницы, причудливые хороводы, а также часто встречающийся мотив водяной мельницы: узоры, появляющиеся на ограде каждые метров пять, ни разу не повторялись. Главные ворота ведущие к зданию были настежь открыты: внутри сплошь кишели люди.
Жуткое столпотворение! Каждый, кто приехал на своей машине, спешил заехать на парковку и занять лучшее место, даже если то было отведено под инвалидов. Кто-то бросал машину прямо так, перед воротами: отдельные эстеты одним колесом заезжали на бордюр, парковались на газоне или начисто загораживали проезд. Во всей этой кутерьме порхали служки в однотонных фраках и масках-домино на лице и значками с животными на груди. Слуги барона Амона работали быстро и чисто. Как только гости приходили к дверям особняка, их сразу же под белы рученьки брали мальчики-зайчики (ростом с шведскую стенку и с косой саженью в плечах) или девочки-лисички (чуть уступающие “мальчикам” в статуре) и проводили допрос.
“Мы рады видеть вас здесь, сегодня!”
“У вас есть приглашение? А кто вас пригласил”
“Приехали вы на своей машине или вас кто-то подвозил?”
Вопросы, странные подводки, приветливое, но стесняющее обращение — всё это сыпалось на новоприбывших. В обмен на билет руки пришедших на праздник сковывали браслеты с маленькими жетонами. На них были выгравированы данные гостей: имя с фамилией, дата рождения, группа крови и короткая полоса светящейся в темноте субстанции. “Носите их на всём протяжении праздника, пожалуйста”, — просили всех работнички, “окольцовывая” каждого.
Впрочем, кольцевали тут не всех, были и исключения. Все как один в гротескных, даже отвратительных костюмах. Вот мимо прошагал мужчина: настолько тучный, сплошь заплывший жиром, что в купе с непропорциональным ростом и бледной словно алебастр кожей казался слепленным из теста. Такое качество костюма вызывало лёгкую тошноту у наблюдателей! И вместо браслета с жетоном работники поприветствовали его как “господина Рокшера”.
Впрочем, кого тут только не было: ведьмы, вампиры, чумные доктора, герои популярных телешоу, совсем уж непонятные создания, солдаты, парочка маскотов и другие... люди всё прибывали и прибывали. Их манила музыка, смех, приглушённый гомон, доносившийся из-за дверей поместья. И праздник внутри только начинался! Основная программа, судя по прилагающейся к билетам брошюрке, начнётся в десять часов. А главное шоу начнётся ближе к полуночи, когда все соберутся на заднем дворе обширного участка.
|
- Мистер Фостер еще не вернулся. Зайдите, пожалуйста через полчаса. Что ему передать? Умер? Я ему скажу. Мне очень жаль, - говорит она ясным голосом, хотя ей ничуть не жаль. Это старый приятель дяди Эдварда, Они служили вместе в Южной Африке, а теперь, когда дядя вышел в отставку... собственно, мистер Фэрбэнкс тоже вышел в отставку. По четвергам они проводят вечер в пабе и дядя напивается. А теперь он напьется до поросячьего визга, потому что умер их общий знакомый, тоже бывший сослуживец, который так и остался где-то в окрестностях Йоханнесбурга. У него там какое-то дело. От него регулярно приходит корреспонденция. Дядя Эдвард, когда говорит о нем, впадает в слезливое умиление и говорит, что таких парней, как старина Джейкоб - таких поискать, не забывает старых друзей, не забывает... И мутная слеза повисает на его мясистом красном носу. А вот теперь старина Джейкоб мертв.
- Так Вы зайдите лучше через час. Тогда он наверняка будет дома.
Флоренс, закатав рукава блузки и подколов светлые волосы повыше, переворачивает бифштекс на сковородке. Крохотная закопченная кухонька задыхается от дыма. Дядя Эрнест скоро придет и опять будет пьян. Придет Фэрбэнкс, они будут пить вдвоем или отправятся в паб поминать старину Джейкоба. Она опять уйдет к себе, запрет дверь, ляжет на жесткую скрипучую кровать и будет бессмысленно смотреть перед собой, вертя на шнурках картонный кружок: вот красная птичка летит, расправив крылышки - вот перед ней пустая клетка - вот она оказывается в клетке, сама не заметив. Но можно представить себе обратное чередование событий: птичка в клетке - клетка пуста - птичка на свободе.
Она днями, неделями лежит на кровати и бесконечно презирает себя. За то, что такая никчемная. За то, что не оставила себе никакого запасного выхода, полностью положившись на отца, а он ее так обманул - взял и умер. За то, что безвольно лежит и ждет... чего? Птичка вылетает - и снова влетает в клетку.
та клетка темней и грязней прежней, она больше похожа на подвал. Но сегодня она выглядела немного чище и просторней. Флоренс была довольна собой. Дядя, конечно, даже не заметит. Ничего, она скоро улетит отсюда. В новую... но это по крайней мере будет клетка, которую выбрала она сама. Флоренс тайком от дяди покупает газету и просматривает объявления о работе. Секретарь, помощница, гувернантка, помощник библиотекаря... У нее хорошее образование и опыт в ведении чужих дел и поддержания порядка в чужой жизни - не много и не мало. А работы все нет и нет. Флоренс постепенно снижает планку. Кажется, ее устроит почти любая.
Он вернулся немного позже обычного и был пьян чуть больше обычного, и непривычно растерян. Флоренс начала было что-то говорить, он отмахнулся: "Мой ужин, Фло. Сначала ужин, потом... а, к черту все. " Оказалось, он уже откуда-то знал про старину Джейкоба, потому что начал его поминать уже за ужином. Умер.
Четыре удара в дверь: Фэрбэнкс, наверное. Сейчас они вдвое уйдут... Вот и еще один день прошел, и можно лежать и презирать себя.
- Только не говори, что ты их выкинула.
И пошел к ней, пошатываясь и рыча.
Да что я такого сделала, это всего лишь мусор... ты мне спасибо должен сказать, дядя... слова застряли у Флоренс в горле. Она попятилась. У него белая горячка, точно белая горячка. Там же не было ничего. Ни- че-го. Вот сейчас он рухнет на табурет и растечется слезливыми жалобами... Но он не сбавлял ходу, чем ближе, тем страшнее, весь багровый от прилившей к лицу крови, булькающий, рычащий, огромный как шкаф, он надвинулся на нее... Флоренс закрылась рукой, сейчас ударит. Но он не ударил, а с рычанием вцепился в нее и повалил на пол, и сам навис сверху, заботливо прилаживаясь, чтобы ей было удобней лежать на полу, пока он будет ее душить. Флоренс оцепенела. Сверху на лицо валились окурки, окурки, не давали дышать... Вот и пусть... сейчас! Круг разомкнется, и она увидит за серой пеленой сияние вечного полдня... и отдохнет... небо в алмазах... Но когда дядины толстые пальцы стиснули ее шею, грудь и горло судорожно напряглись, ища воздуха, ее тело хотело жить дальше, ему было наплевать, что Флоренс не хотела. Ноги Флоренс, стиснутые толстыми ляжками дяди Эдварда, хотели замолоить по полу, руки стали беспорядочно шарить вокруг, и там была металлическая.. рукоять...
Рука Флоренс поднялась и ударила. А потом еще, еще и еще. И еще. И еще. И опять.
Дядя Эдвард обмяк и повалился набок, и Флоренс, хрипя и кашляя, выбралась из-под него. Правый рукав блузки был забрызган кровью, и передник тоже. Дядя Эдвард лежал на полу большой черной грудой. Комнату заволакивал дым. Флоренс остервенело содрала с себя блузку и передник, выгребла из дядиной комнаты всю наличность, какая была, и свои немногие побрякушки... накинула длинный шарф и мешковатое пальто прямо поверх белья... и выбежала на улицу через черный ход. Оглянулась. Пожар быстро набирал силу. Клетка горела.
Флоренс стояла в темноте, прижавшись к стене, вслушивалась в крики и топот. Вскоре прозвенит колокол пожарной кареты. Что, что там все-таки было? Мусор еще не вывезли. Его вывезут только завтра. Тот ящик, который был у него под кроватью. Наверное, она не в себе, у нее что-то с головой. Думать о каких-то ящиках, когда она только что убила человека. Дядю Эдварда.
Флоренс, покрытая сумраком, долго рылась на ощупь в газетах и опилках, пока не нащупала что-то твердое. Маленький сверток . Внутри - несколько бесформенных полупрозрачных камней, которые прекрасно уместились в водосточной трубе вместе с ее прочими сокровищами.
У полиции были вопросы, переходящие в подозрения. Но дядя обгорел так основательно, что причины смерти установить было нелегко. Соседи знали, что Фостер - алкоголик. Белая горячка. Он ее избил, она убежала из дома, в чем была... бедняжка. Квартира выгорела дотла. Остальное недоказуемо.
Флоренс покинула Англию и уехала куда глаза глядят. Они глядели в Францию.
Самой большой ее ошибкой была попытка реализовать свою находку у ювелира. Флоренс неожиданно обнаружила, что она - не последнее лицо в сети незаконного оборота и контрабанды драгоценностей, и на ней висит много, много... достаточно для пожизненного срока.
Наверное, эта клетка будет последней. Или нет?
-
Отличный детективчик. Чувственный и настоящий. Флоренс в скуке, в депрессии, в надежде, в отчаянии. Столько всего! И...Клетка сгорела! Птичка вырвалась? До следующей клетки
-
За самооборону и решительность!!
-
+
|
|
|
|
|
— Как-то раз, милый Хуан, моя дорогая матушка будучи беременна мной изволила обедать. О, это был чудесный обед! Подавали суп из фасоли, картофеля и брюквенной ботвы, затем щупальца осьминога в паприке и морской соли, обильно приправленные оливковым маслом... Наконец, слоёный пирог с мидиями!
Алехандро улыбается чуть сводя полные губы.
— И вот, матушка позволила себе расслабиться и вместо уместного в таком случае сухого Рибейро с лёгкими фруктовыми нотами, остановилась на розовом десертном Росадо! Не поймите меня неправильно, друг мой, я бы никогда не сделал матери замечание. Но в тот момент, она можно сказать обедала за двоих... В общем, я поспешил выразить своё неудовольствие и незамедлительно родился. Моими первыми словами были: "Матушка, если уж Вам угодно идти на эксперименты, так хоть употребили бы рейнский рислинг". Кстати, единственное приличное вино во всей Германии.
Конечно, вся история вымышлена, от начала и до конца. Вкус воспитывается всю жизнь. Кто сразу начал отличать чинквеченто и кватроченто? Выделять шедевры Отто Мюллера среди неумелых поделок фон Цюгеля? Немцы вот видимо так и не научились, а "Две женщины", право, чудо как хороши! А кстати, друг мой, знаете ли Вы, кто такой Ибаньес и что связывает его с шедевром Гойи?
Видите.
Вам есть над чем работать.
А после осьминога, между прочим, следовало подать миндальный пирог.
...
Как зачарованный, Алехандро следит за тенями от массивных круглых башен. Когда солнце встаёт определенным образом, то рядом с первой крепостью появляется вторая, ещё больше. Сотканная из мрака. Будь он старше то сказал бы что объект уступает образу объекта, но ребёнок, конечно, не мог даже отдалённо помыслить ничего подобного. Вместо этого он думал, какая должно быть просторная у крепостной стены тень, сколько людей могли бы укрыться в ней от палящего иберийского солнца. Ему было жарко, юному Алехандро, и не случайно подлинной целью похода на холм было огромное цветущее дерево, пахнущее смолой...
И дающее большую тень.
В этом весь Алехандро. Дети рвутся бегать, а ему лишь бы упасть где поменьше света и читать, читать...
Он в третий раз перечитывал "Синюю Птицу" и всё никак не мог понять, почему Птица в конце улетает.
Что Тильтиль и Митиль сделали не так?
Разве счастье — это так много?
Даже Дон Кихот был совсем не печальным. Смешным, даже в чем-то возвышенным...
Но нет книги печальнее чем "Синяя Птица".
— Как что? Я сводил бы нас в кондитерскую возле собора! И мы ели бы столько пирожных сколько захотим!
Глупенький Фернандо. Такие простые вопросы задаёт. Зачем вообще нужны карманные деньги если не для того, чтобы покупать сладости? Пирожные стоили дорого и возможность купить их для Алехандро отличала тех, у кого есть много денег, от тех, у кого денег нет.
— Дай-ка подумать... Я стал бы королём Испании, надавал бы мерзким американцам... А, и маврам бы тоже. Это уже три желания? Нет, надавал бы всем вторым. А третье...
Где живут мавры и американцы Алехандро знал довольно смутно. О первых говорилось что их следует бить, в книгах, о вторых говорили примерно то же самое едва ли не с рождения мальчиков. Так что пожалуй надавать и тем и другим за одно желание всё-таки можно. Но вот третье... Что пожелать напоследок?
"Птицу", — подсказал внутренний голос, — "Синюю птицу".
— Она же улетит...
Ответил мальчик сам себе.
— Они всегда улетают...
Словно эхо донеслось из будущего.
Вдруг стало очень грустно.
Алехандро вдруг понял, пожелать что-то совсем не значит сохранить это.
— Я хочу сберечь всё, что пожелал! Навсегда!
Чуть её прокричал он. Теперь ему казалось, что его обманули. Нажелал всякой ерунды...
"Сохранить", — повторил про себя, — "Самое главное сохранить".
Вопрос про мёртвых только усилил грусть. Как все нормальные люди, Алехандро ведь был католиком. Он ещё не разбирался в тонкостях религии, но уже знал, что если сказать что-то не то о Боге, то Бог тебя накажет. А оживлять мёртвых это разве не только Бог делает? Да и в книжке когда женевский студент попытался, кончилось всё плохо...
— Всех.
Ответил мальчик внезапно спокойно.
— Кроме может быть Шломо. Он еврей и от него плохо пахнет.
"А ещё мы на днях дрались и он победил, так что черта с два я буду его оживлять".
Так Алехандро запомнил, что многие заслуживают блага, а немногие не заслуживают. Став чуть постарше, он будет вспоминать в подтверждение своего тезиса Шекспира — мир это лес где все живут хорошо, но есть один негодяй.
Остальные вопросы даются проще.
— Я командовал бы войском рыцарей, которые вернут в наш век железа золотой век!
Кажется, Дон-Кихот все же запал ему в душу
— Слона!
Не спрашивайте.
— Я бы поставил фигуры по своему! Скучно когда они у всех стоят одинаково! Надо поставить их так, чтобы сразу выиграть! Раз-раз! И всё!
— Тебя, папу, маму, дедушку, Мориса Метерлинка...
На удивление серьёзно начал перечислять Алехандро. Точно в самом деле мог стать королём и кого-то осыпать золотом.
— Мечом, конечно! Я бы отрубил ему голову!
В самом деле, чем ещё убивают драконов?
Классика не стареет.
Пожалуй, Алехандро всегда любил идею мата в один ход. Один удар мечом, одно войско рыцарей, один слон на всех, одна справедливость для всех, один негодяй, справедливости не заслуживающий.
"Один раз поймать Синюю Птицу — и уж от меня-то она не сбежит".
И много раз когда в жизни появлялось нечто подобное той самой волшебной птице, он стремительно, как змея, совершал единственный рывок — а после, получив искомое никак не мог отделаться от подозрений, что всё обретённое мимолетно.
Красота всегда умирает.
Ребёнок, впрочем, ещё верил в то, что красоту можно сохранить. Нужно только, сделать всё правильно.
И когда брат обнял его, Алехандро ответил без колебаний.
— Я тоже люблю тебя, Эрни. И всегда защищу. От всех.
Он уже начинал чувствовать что мир — нечто агрессивное. Мир вроде еврейского мальчика. В детстве им режут пипки, вот они и растут злыми.
И миру тоже что-то отрезали.
Вот почему Синяя Птица всегда улетает.
Когда Алехандро подрастёт, он часто будет говорить: "Первородный грех" — Пока не станет атеистом.
И уже подростком он внезапно ощутит известное понимание Каина.
Он просто хотел всё исправить.
Одним ходом.
Шах и мат.
Потом, уже в более зрелые годы, священник объяснил Алехандро, что Каин не просто ошибся с мишенью, а поступил принципиально неправильно. Нельзя всё зло в мире исцелить одной бомбой (почему-то он так и сказал: "Бомбой")
Алехандро выслушал духовника очень внимательно и стал атеистом.
Авель был конечно самодовольным сукиным сыном и не понимал, что всё надлежит делить поровну, по заветам коммунистического общежития, но смерти наверное не заслуживал.
Брат всё-таки.
Эрнан не упал на пол. Руки брата поддержали его на полпути. "Ты не виноват, Авель", – Думалось Алехандро в тот миг, — "Дело не в тебе. И уж точно не в Синей Птице. Дело в тех, кто задаёт производственные отношения, угнетает, отнимает. Одному дают овец, а второго посылают копаться в земле. Это они сделали тебя процветающим, а меня поместили в сумасшедший дом. Они снова и снова воспроизводят дегенеративную модель. Тирания отцов... Грех отцов. Я думал этот мир можно спасти бомбой — но здесь попросту нечего спасать. Можно только уйти".
"И сказал Господь Каину: Почему ты огорчился? И отчего поникло лицо твоё?"
— Никого нельзя спасти.
Алехандро осторожно поднял брата и оттащил в кровать. Укрыл одеялом. Больше всего сейчас, он боялся стать братоубийцей. Слишком большая доза, и никого не будет рядом чтобы помочь... Нужно что-то придумать.
Но сначала дело. Найти билет и документы. Собрать вещи. По крайней мере поначалу придётся изображать Эрнана, а значит щегольские белые пиджаки, туфли, рубашки, шлем. Непрактично.
"Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня".
А если кого-то позвать? Нет. Тогда брат будет в безопасности, но его алиби пропадёт. Ещё чего доброго попадёт под суд за укрывательство. Как же исключить вероятность несчастного случая и ареста разом?
Как и всегда, когда дело сходит с рельс, Алехандро почувствовал лёгкую апатию, бессмысленное метание мысли от отсутствия идей к отсутствию идей.
Просто как выветрилось.
Думай. Думай. Думай.
Так прошли ещё десять долгих минут.
Пощупать пульс.
Брат вроде бы спит и в порядке, но это ещё ничего не значит.
Он найдёт что сказать. Эрнан вообще очень умён. "Новость о побеге Алехандро всколыхнула старую рану, я пошёл и напился".
Решено.
Он напьётся ночью.
Одеться из гардероба Фернандо. Чуть сбрызнуть рубашку алкоголем. Порвать манжет. Сорвать две пуговицы. Спектакль начинается.
— Прааастите! Вы не видели мои д-документы?
Алехандро тянется обнять разливающего напитки гарсона. Это уже третий ночной бар.
Самое время упивающемуся испанцу потерять паспорт. Когда завтра при обыске его не найдут, то будет железное алиби.
Бутылка с подмешанным снотворным и осколки бокала исчезли ещё недалеко от первого бара. Их приняла Сена.
На самом деле он не пьёт. Везде берет сразу бутылку и уходит с ней, делая вид, что опрокидывает, а затем выливает где-нибудь, где потише. И в следующий бар, выждав, приходит уже с алкоголем на донышке и конечно мертвецки пьяный.
Наглый, но не настолько чтобы получить в лицо.
— Я здесь живу... Я Эрнан... Эрнан Гонсалес... Документы мои. Были же здесь.
Он хлопает себя по карману.
— Канешна... Гарсон, дай бутылку! Сам дойду! Пошли все в задницу!
Первая часть — алиби — готова.
Вторая часть самая противная. Переодеть брата, предварительно проверив пульс.
Спит. Просто спит.
Снести вниз собранный чемодан.
Оттащить Эрнана на лестницу, вложив в руку последнюю купленную бутылку.
Прощай, брат.
Ты как-то говорил, что твоя соседка честная вдова.
Она позаботится о тебе. И вызовет врача если я переборщил с дозой.
Сейчас она спит. Даже если она услышит громовой стук ногой в свою дверь то понадобится время чтобы подойти. Где-то сорок секунд — я замерил это пройдясь от твоей постели до твоей же двери.
Достаточное время чтобы сойти вниз по лестнице и взять вещи – двадцать пять секунд. Это я тоже замерил.
Когда твоя соседка откроет дверь она увидит мертвецки пьяного журналиста без документов, кошелька и ключа от квартиры. В трёх барах подтвердят, что он неумеренно много пил и всё говорил о своём брате. Даже если сам Эрнан будет путаться в показаниях, всё можно будет списать на спиртное. На каком этапе пропали документы и деньги? Где-то между вторым и третьим баром. Тогда "мой брат сумасшедший, его позор портит доброе имя нашей семьи" и "мой дядя болен Паркинсоном, мои дети такие милые" сменится "где мои документы?"
Ты хотел завтра с утра добраться до Гавра на пароходе по Сене. Вместо этого ты поедешь поездом Париж-Гавр. Но вокзала я доберусь в основном пешком, но меня не опознают — ночью все люди в тёмном пальто и шляпе выглядят одинаково. Сложнее всего с билетом. К счастью, взятка кондуктору работает в любой стране мира. Если же до кондуктора и доберутся, то ничто уже не связывает меня с тобой.
Я всё рассчитал, Эрнан.
Я же обещал защитить тебя.
Просто я не мог рисковать...
"И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Едема"
Кажется, Нод — это где-то в Африке.
-
Плюс. Просто плюс. Даже комментировать не буду.
-
Очень круто. Очень очень круто.
А по поводу подачи блюд - матушка хотела Росадо и в здравом уме выпила таки Росадо, не обязательно было по этому поводу рождаться: это всего навсего обед, а не королевский ужин)
-
очень в стиль истории!
А после осьминога, между прочим, следовало подать миндальный пирог. я так и подумала, а где миндальный пирог?
Вкус воспитывается всю жизнь и в конце концов стал снобом?
Мир вроде еврейского мальчика. а вот откуда ноги растут
Алехандро выслушал духовника очень внимательно и стал атеистом. гениально
Почему ты огорчился? ….— Никого нельзя спасти. поэтому идём ...куда-то в Африку.
и вообще, верю в братскую любовь.
|
|
В чаше что-то трепетало и подергивалось. Это было отражение уверенного взгляда Луизы, которое становилось все больше и больше, расползалось к краям пиалы и вдруг переходило в губы.
5 мая 1926 г. 7 лет назад. Италия, Равенна. Солнечный день.
Чай был вкусным, но пока что слишком горячим. Последнее не останавливало Августина - он был убежден, что если зачерпнуть немного чая ложечкой, а потом тонкой струйкой вернуть его обратно в пиалу, напиток непременно остынет.
– Нет, Луиза, ты выйдешь за итальянца. За итальянца или ни за кого вообще! – полуигриво-полусерьезно бурчал отец, поправляя и без того ровно висящие шторы. В свете солнца, на фоне тюля он казался черной базальтовой глыбой, грубо вырубленным из скалы истуканом с птичьим гнездом на голове. Таким он ей и запомнился.
– А мне думается, что особой разницы нет. Пусть выходит за того, за кого велит ее птичье сердечко, – шуршал газетой Сигберт. – В конце концов, это ее жизнь. Если бы за меня все решали родители, я бы ни за что не поехал в Африку.
– Мне кажется, в этом и проблема, – засмеялся из угла мистер Уолден. – Но вообще, я бы отнесся к этой проблеме иначе, посмотрев немного с другого ракурса…
– Бабочки! – выронил слово сосредоточенный на чае Августин.
– Но действительно. Знаете, есть такие длиннокрылые зебры, zebra heliconian, так вот в связи с ними существует понятие “изнасилования куколки”.
– Чарльз, уймись! – дернулся истукан.
– Ох, да сэр Уолден лишь про то, что Луизу избрал самый сильный и мужественный самец в ее ареале обитания! – встрял Августин. – Ежели это французский самец, то что с того? Разнообразие видов…
– Слышали, что в Англии началась стачка рабочих? – тряс газетой Кёхлер. – Не думаю я, что она продлится особо долго!
– Ох, доктор, какая стачка? Знаете, сколько сил я потратил на то, чтобы заманить ее сюда? – Морано наконец повернулся и, не глядя, указал на дочь. – Да проще было бы дюжину больниц в вашей Африке построить. Я зачем вас всех пригласил? Говорить о бабочках этих, о стачках, о пуделях, о сортах бананов!? Сколько можно?
– Но простите, дорогой мой, у меня есть решение.
Истукан снова застыл в ожидании. Сигберт отложил газету, поудобней уселся в глубокое кресло, отпил чаю и спокойно проговорил:
– Она уедет со мной в Африку.
– Потрясающе! – закряхтел Августин.
– Гениально! – вторил сэр Уолден.
– Что за… бред!? – выпалил Морано и, отложив какую-то побрякушку, закурил.
– Ну, у меня в последние годы серьезные проблемы с сердцем. Если Луизочка хочет отправить старика Кёхлера одного, погибать под палящим солнцем, то конечно. Конечно, план безумный. Но есть одно обстоятельство. Луизочка - изумительнейшая душа. Чистая, открытая. И я помню, как она еще маленькой обещала мне, прижимаясь, что никогда не бросит старика… Ах. Ах. Неужели миг пришел? Неужели старикану придется… старикану без семьи придется уезжать в Африку на верную смерть. Старикану, который еле-еле переживает эти морские путешествия. Безумие. Думал ли я, что доживу до этого момента… Немыслимо. Немыслимо! Порой мне снится чистый кошмар: я лежу, захлебываясь в луже воды на полу, и никто…
– Интересная вещица, – прервал отрепетированную речь Сигберта сэр Уолден, взяв побрякушку.
– Эм… да. Так вот, я часто вижу этот сон…
– А как она называется? Какая прелесть, я бы выписал такую для дочери.
– Со-о-он… – не унимался Кёхлер.
– Тауматроп, – с важным видом проговорил Августин.
– И в этом сне…
– Какая поразительная метафора прошлого и настоящего! – восклицал Чарльз, дергая ниточки в стороны. Птичка на диске с одной стороны и пустая клетка с другой сходились в одну картинку. – Это же просто поразительно, поразительно. Мы часто не замечаем того, что находимся в клетке. Нам кажется, что мы вне ее, но только закружится жизнь вокруг, и вот – на самом деле мы давно пойманы…
– Кхем! Так вот, мой сон.
– Возьмите себе. Я не знаю, зачем храню ее. Постоянно где-то валяется, – не замечая дочери, дымил ей в лицо Морано. Он даже не помнил, что это ее подарок.
– Хорошо, про сон я потом расскажу.
– Да. Да, очень хорошо. Если я еще раз застану ее с этим французом, поедет. Никуда не денется.
…
– Ну что там? Все готово? Отлично. Фотограф готов, господа, сейчас сделаем пару совместных фото, а потом я обещал личную фотосессию Луизе.
– Так вот как вы ее сюда заманили! – улыбался Сигберт, живо выходя в соседнюю залу.
– Хитро-хитро, – приговаривал Августин.
В этой светлой комнате, не особо подходящей для съемки, господ и Луизу встречал одинокий взгляд молоденькой Магдалены. Ее платье светилось ярче тюля. Она была прекрасна сегодня, тут, сейчас. Пара снимков. И вот, целый час вдвоем. Это было интересное знакомство и увлекательная фотосессия. Хорошо, что этих фотографий никто никогда не видел.
Слишком уж светлая комната, что поделать.
***
Черепа и хлысты. Все ближе и ближе. Застывшие в ужасе глаза стыкуются взглядами - один из комнаты, другой - из банки. Просевшее желтое жалюзи пропускает тусклый свет, но он ломается о ржавеющий хребет пустой клетки. Клетки. Клетки.
10 июня 1929 г. 2,5 года назад. Окраина Лондона. Ночь.
Все было в руках Флоренс: она могла оставить клетку пустой, а птицу - весело и беззаботно порхающей где-то в небе, для чего нужно было лишь отложить подаренный отцом тауматроп; и в тот же момент мисс Уолден могла потянуть за концы нити, и вот - птицу ждала незавидная участь пусть ненадолго, но оказаться за решеткой. Впрочем, не только птицу.
Отец умер, и его подарки обрели смысл, а значит и ценность. Но обрела ли ценность жизнь его дочери? Флоренс не выбилась в свет, не сохранила состояние, не позаботилась о том, чтобы сберечь важные связи. Судьба закинула ее на окраину Лондона и вверила кузену отца - мистеру Эрнесту Фостеру, седому бочонку с промокшим порохом. Дядя Эрнест казался довольно милым служилым, а потому потерянным человеком, который дожидался своего часа в этой тесной душной лачуге. Обычно он приходил поздно вечером, требовал подать ужин и тут же заранее приготовить завтрак, наклонялся над газетой и, не читая, пробегал по строкам статей, потом крепко выпивал, из-за чего порой мог как наорать, так и недвусмысленно намекнуть на всякое, а потом засыпал. Чаще - не доходя до кровати.
В тот день Эрнест задержался так сильно, что Флоренс успела выполнить не только свои ежедневные обязанности, но и разобрать ту груду хлама в виде мешков и ящиков, набитых соломой, газетами и опилками, которые почему-то прятались во всех углах хлипкой хижины, а особенно под дядиной кроватью. Наконец-то с ними было покончено. Теперь, лежа на кровати, мисс Уолден заговаривала время идти быстрее, то выпуская птицу из клетки, то вновь загоняя ее в несвободу.
Эрнест ворвался в хижину подобно бизону, ревущему от ярости и сметающему все не своем пути. Пьяное хрипение и резкий запах тут же проникли в комнатушку Флоренс. Сначала дядя казался ревущим медведем, в раше разрывающим тушу зашедшей в лес коровы, потом уставшим ослом, кричащем что-то на своем, ослином, а потом китом - гудящей что-то лишь ему понятной глыбой, падающей на водную гладь. Но дядя упал на пол, и его нужно было поднимать. Когда Флоренс вышла из комнаты, Эрнест утирал пьяные слезы тыльной стороной ладони; она никогда не видела его таким жалким. Поднявшись, Эрнест потребовал ужин, и чтобы племянница принималась за готовку завтрака. “Я хочу видеть тебя, как ты готовишь”, – пробурчал он, закуривая. Несколько раз отключаясь, он очухивался, машинально бередил ногами и, ничего не найдя, несколько зависал.
– Он умер! – Эрнест отпил из горла и, скукожившись, затянулся. – Ох-х, и что дальше?
Флоренс подала ужин. Эрнест тут же поставил бутылку и крепко схватился за нож, но потом, что-то простонав, беспорядочно затормошил руками и бессильно откинул его, сбросив со стола.
В дверь постучали четыре раза. Дядя тут же сбросил самокрутку в жестянку, служившую пепельницей, и, снова поискав что-то ногами, встал, недоуменно выбросив:
– Только не гворри, что ты все выброссила.
Переваливаясь он, словно неуклюжий белый медведь, вышел за дверь.
Но вернулся как кипящий злобой тигр.
Он ринулся под стол.
Потом в угол.
В шкаф.
В кладовую.
Под кровать.
И, бодро шарясь под нею руками, вдруг застыл.
– Так.
…
– Что ты наделала! – крикнул он из спальни.
Тяжелые, как отбойный молоток, шаги, монотонно катились к кухне. В темном дверном проеме наконец показалось обезумевшее лицо Эрнеста.
– Ты что, все выбросила? – сказал он тихо, не поверив себе.
– Ты что, все выбросила!? – громоподобно повторил он и, словно носорог, накинулся на Флоренс.
Схватив ее за шею, он исходил в злобе и, не помня себя, вдруг взялся за свою голову. Проревев что-то, это животное снова нашло свою жертву. Флоренс была у стола. Через мгновение, на него всей тяжестью тела рухнул, вновь бросившись душить племянницу, Эрнест. Стол, хрустнув, сломался по середине, они упали. Прямо к лицу девушки скатились пепельница и полупустая расплескавшаяся по шторам и полу бутылка с алкоголем. Возвышаясь над Флоренс, Эрнест все жаднее обхватывал ее тонкую шейку, и, стараясь удобно сесть, прижать ноги Уолден под своим весом, не заметив, пнул нож ближе к девушке. Он проскользил до штор, которые тут же зажглись от самокрутки.
– Что ты наделала!! – Кричал он в заваленное окурками лицо Флоренс, не требуя ответа. – Что ты наделала!
Казалось, еще мгновение, и жизнь мисс Уолден остановится.
И, остановившись, Флоренс наконец окажется вне этой клетки.
Как бы ни так.
***
Выстрел. Мгновение. Чуть заторможенная, но всё ещё слаженная работа рук по перезарядке оружия. Вновь тишина, выдох и выстрел. Всё увереннее и быстрее происходит перезарядка, с каждым новым хлопком отправляя закапсулированную смерть искать цель, ведь жизнь одного это всегда смерть кого-то другого. Таковы законы войны от которых хотел сбежать Николя, но которые нашли его здесь...
9 апреля 1917 г. 16 лет назад. Первая битва на Скарпе.
Еще мгновение. И снова выстрел. Англичанин справа что-то беззвучно кричит, дожидаясь перезарядки, а потом дергает Алекса за рукав. Не добившись своего, он прикрывает голову руками и, словно по колено в воде, с трудом переставляя ноги, проходит по коридору окопа. Эрнест, якобы улыбаясь, но на деле щурясь и прижимаясь к земле, подбадривает Алекса. Вот он вздохнул и встал, чтобы сделать выстрел. Только будто бы прицелился, и лавина грязи, камня и крови от взрыва лишает его равновесия. Очухавшись, Эрнест приказывает идти за ним, за ними. Они отходят.
Англичанин на углу коридора вдруг останавливается. Резко оборачивается с ужасом в глазах и разбрызгивается литрами кипящей крови, орошая Алекса. Взрыв мины бьет по ушам, ноги подкашиваются.
Открыв глаза, Алекс уже ползет по земле, холодной, незнакомой ему земле. Поодаль все так же кровью и грязью вулканизирует поле боя. С обеих сторон закат - с одной - солнца, с другой - империи; красное небо, бордовая земля, алые пальцы. Его тащит Эрнест, или он ползет сам, и откуда бинты, и почему его увозят.
Слышен только незабываемый хриплый голос старика Эрни: “Если я и умру, то умру героем! И ты тоже, Ал!” “И ты тоже!” “И ты тоже”.
7 июля 1917 г. Спустя 3 месяца. Французская больница. Утро.
– И ты тоже! – как бы с упреком, но с улыбкой, потому что ее лица сейчас никто другой не видел, вздохнула медсестра. – Алекс, ты знаешь, что в больнице запрещено распивать коньяк, а уж тем более отнимать его у тех, кто не может ходить.
– Он не просто спер его у Николя, так еще и жрал его на глазах у всех. Животное! – наговаривал сосед по койке, стараясь так вывернуть шею, чтобы увидеть наконец из-за подвешенной ноги лицо Алекса или (чего скрывать) спину сестры.
– А неповадно будет впредь хранить алкоголь. Он запрещен, и Николя это прекрасно знает, – постановила медсестра и присела к Алексу. – Слушай, когда мы в следующий раз пойдем на бега, ты выпьешь сколько угодно, хорошо? Но не тут, прошу, – сказала она шепотом и незаметно погладила руку юноши. – И не воруй тут ничего, ради меня.
Она поправила волосы и собралась уходить, забирая бутылки, но Николя перестал судорожно дрожать и истошно закричал. Бутылки пришлось оставить в тумбочке. Рядом с еще непочатым добром.
Лицо Николя было в бинтах, и, повернутый к стенке, он казался лишним в этой палате. Приговоренный к смерти среди приговоренных к долгой и интересной жизни, он мог лишь давать знать о себе криком. Мол, жив, и жаль. Сестра вздохнула, осмотрела француза и позвала доктора.
Днем Николя вернулся в палату. Каждый раз, когда он, под наркозом, завозился в комнату, означал, что надежда есть у каждого. Напоследок сестра снова подсела к Алексу: “Слушай, я подумала, что мы могли бы погулять сегодня вечером. Как твоя нога? Я спросила у главной сестры. Она сказала, что если остатки осколков тебя не беспокоят, то тебя можно выгулять. И у меня большие планы, если, конечно, ты в состоянии. Ах. Ну ладно, если что, то ничего страшного. Я погуляю с томиком Петрарки, он тоже хороший парень”.
…
– Если бы не моя нога, и если бы я не спас моего командира, и если бы не заслужил своих наград, - эта девочка была бы моей, – заявлял разговорившийся сосед, все так же пытаясь увидеть реакцию Алекса на свои колкие фразочки. – Она запала на тебя только потому, что ты в рабочем состоянии и можешь ходить с ней на бега, а…
В дверь аккуратно постучали. В палату вошел, оглядываясь, лысоватый француз в галстуке и дернул головой, якобы поклонившись говорливому соседу. Вскоре, лишь мельком оглядев спящего Николя, он встретился взглядом с Алексом и, распростерв объятия, но чувствуя неловкость, чуть приобнял его.
– Ах. Как хорошо, что я тебя нашел, bel ami, – дальше он говорил только на французском. – Николя, хочу представиться. Я - твой дядя Ален, Ален Дюран. Ты. Мне сказали, у тебя могут быть потери в памяти? Я. Я помню тебя совсем малышом, и… Твой отец просил, узнав, узнав о твоем состоянии, просил забрать тебя домой. Ты знаешь, что мы вылечим тебя лучше, чем здешние. Хотя. Похоже, они постарались на славу. Николя, мы договорились с врачами. И ты поживешь у нас с тетей Мари. А когда война окончится, Марсель приедет за тобой. Вот. Прости, я слишком. И я тороплюсь. Но не хочу торопить тебя. Ты собирайся, я позову медсестру, чтобы помогла. Ты. Я буду ждать в коридоре. И. Ты. Теперь все хорошо, Николя. Мы с тобой. Вот. Собирайся и поехали домой. Пусть все забудется. И давай начнем новую жизнь. Не стоит злится на отца. Марсель хороший человек. Все устаканится, – Ален пригладил прилизанные волосы, полудрожа привстал с койки и, скромно поклонившись соседу, тихонько вышел.
– И что это было? – выглядывая из-за ноги недоумевал сосед. – Я как понял, что он тип вообще не к тебе приходил. И что вы обсуждали Николя. Он все повторял на французском “Николя”, “Николя”, “Марсель”. Вы че, знакомы? Почему он к тебе не по имен… Так. Подожди. Стоп. Нет! Нет-нет-нет! Ничего подобного. Ты не сбежишь, назвавшись Николя. Ни за что в жизни! Только через мой труп. Даже если ты сбежишь, я тут же все расскажу если не твоей шлюшке, то врачам, военным, всем. Тебя найдут. Я обещаю, что найдут! ЭЙ! – закричал он так, что настоящий Николя очнулся ото сна. – ЭТО НЕ НИКОЛЯ! ЭТО НЕ ОН! МУЖИК! Pas Nicolas, ё-моё! PAS NICOLAS!
***
Рабочий стол доктора был заставлен рамками с фотокарточками. Вот - он со своей женой, милой старушкой. Вот - с детьми, уже взрослыми и состоятельными бородачами. Вот - с внуками, двумя сорванцами… А в ящиках? Карта, компас, немалые накопления, ключи от катера, нитроглицерин. Кажется, то, что нужно, нет? И все же. Эти смеющиеся дети, этот улыбающийся дедушка. Этот засвет и это тусклое, как воспоминания, стекло в фоторамке…
3 июля 1903 г. 30 лет назад. Авила. День.
– И тогда Рыцарь полной луны поднял свой волшебный меч… Поднял могучего Росинанта на дыбы… И во имя прекрасной Дульсинеи Тобосской и Господа нашего опустился… и дава-а-ай бить этих заколдованных мавров! – и дедушка, гарцуя на швабре-Росинанте, догонял то Фернандо, то Алехандро и тыкал их, смеясь, какой-то веткой. – Получили, безбожные мавритяне!? Это вы еще не видели что хитроумный идальго делает с быками! А ну, кто на меня?
Фернандо, развернувшись, словно бык потоптался на месте и, вытянув руки как рога, побежал на деда. Старик увернулся и ткнул малыша в спину.
– Так вам! Это будет с каждым превращаюмся в быка мавром! А теперь истекай кровью и рыдай, нечестивый воин! – и дед гордо бросил палку (то есть волшебный меч, то есть шпагу) в лужу, повергнув мавров в непередаваемый шок.
Россинант был расседлан и бережно передан в распоряжение ворчливого конюха, который уже двадцать минут звал всех обедать. Перед тем как сесть за стол, Дон Кихот молвил, что для начала должен омыться от грехов и крови мавритян с колодце жизни, то есть рукомойнике.
…
– Зачем же им так быстро уезжать? Мы неплохо проводим время, и детям нравится. Пусть остаются, ну же! – расстроился дедушка, узнав под конец обеда печальную новость. – Не понимаю, к чему такая спешка? Если бы мой великий отец был жив, я бы точно сбагрил бы тебя ему на полгода. А мои мальчики живут с нами всего три недели - уверен, они пока что даже не поняли, что вообще происходит. Что? – дед наклонился к внукам и внимательно выслушал их щебетание. – Да-да, идите на все четыре стороны, только недолго. Так вот, о чем мы?..
Было разрешено погулять в поле. Отсюда, восходя на холм, можно было увидеть крепость. “Постоялый двор” - так ее называл Дон Кихот. Она казалась совсем маленькой, словно игрушечной, и самое веселое было - плющить ее пальцами или ладонями. Ощущаешь себя великаном, почти что мельницей.
– Алехандро, – был тоненький голосок, – а вот если бы у тебя было много денег, что бы ты с ними сделал?
Фернандо нравилось спрашивать, а потом повторять ответы. То, как отвечал его братец, казалось для него фантастикой - ведь он не забывал вопрос на половине, как это делал дедушка. Даже когда сам Фернандо забывал вопрос, Алехандро что-то говорил, говорил. Наверное, он был писателем или священником, и только притворялся мальчиком. Иначе это нельзя было объяснить. И Фернандо спрашивал, спрашивал, спрашивал…
– А вот если бы у тебя было три желания, ты бы что загадал?
– А вот если бы все умерли, ты бы кого хотел оживить?
– А вот если бы ты был взрослым, ты бы где работал?
– А вот если бы тебе сказали съесть что угодно, ты бы что съел?
– А вот если бы ты умел играть в шахматы, ты бы папу или бы дедушку победил?
– А вот если бы ты был королем, то кого бы ты обсыпал золотом?
– А вот если бы ты был рыцарем, ты бы чем дракона убил бы? Огненного?
– А вот…
Из-за холма показался “постоялый двор”. Это хорошо. Значит, они живы. Был легкий ветерок. Фернандо вдруг сказал: “Я скажу тебе секрет, ты только не говори дедушке, – малыш поцеловал брата и, обняв его, сказал, глядя на замок, – Я тебя сильно сильно лублу и никогда не предам. Даже если ты станешь нечестивым мавром”.
26 декабря 1932 г. Спустя 29 лет. Париж. Ночь.
– Нет, этого не может быть, этого совершенно не может быть. Единственное, чем это можно объяснить - упадок нравов. Упадок нравов. Но не будем ворошить прошлое, у меня ты в безопасности. Пока что… Отдай документы.
И Фернандо силой вытащил их из рук явившегося брата.
...
– Алехандро, ты не поверишь, – перевел тему Фернандо, передвигая пешку, – завтра утром я уезжаю не куда-то там, как я сказал, “в командировку”, а в Африку, со своей группой, снимать эксклюзивный материал. Так что, возможно ты вовремя. А вот если бы ты отправился в Африку, вот так же неожиданно и лихо, с единственной целью - скомпрометировать материал против тропических браконьеров, ты бы делал то, что от тебя требуют или занялся независимым расследованием? Впрочем, шах, я вспомнил самое главное: брат, я влюбился. К нам в группу пришла (да, да, я знаю, что бы сказал дед) англичанка. Она звукооператор с большим опытом, раз уж ее рекомендовали люди таких высоких чинов… Так вот: я женюсь. Мы еще не познакомились, конечно, но дело за малым. Не спрашивай, как ее зовут - я не в курсе. Главное, что от нее глаз не отвести, и на этот раз все серьезно. Если я вернусь необвенчанным из африканского круиза, считай, что вся история мира пошла псу под хвост. Шах.
В дверь постучали. Братья притихли, и только ладья, проплывая три клетки, нарушала тревожную тишину. “Я открою”, – Фернандо отпил из стакана и вышел из кухни.
– Мы ищем... Алехандро Гонсалес Авила-и-Мартин. По нашей информации, он ваш брат, мсье Эрнан, не так ли? Мы зайдем, чтобы осмотреть квартиру.
– Позвольте! Мой ненавистный брат в психушке. После того, что он сделал… После всего, что он сделал - он мне не брат, и даже если бы он явился ко мне - наш диалог состоял бы лишь из тех секунд, за которые я успел бы плюнуть ему в лицо да захлопнуть дверь. Будьте уверены, этой бестолочи тут нет. Зато есть мои дети - и они сладко спят. Если они проснутся, то мой дядя Хуан опять не сможет заснуть. Знаете и вы, каково это жить с тремя детьми на шее и с болящим паркинсоном стариком? Нет-нет, извольте прийти утром. Если он явится, я сообщу куда надо. Обещаю. Спасибо. До завтра, – скороговоркой прощался Фернандо, закрывая дверь.
– Мсье Эрнан.
– Да?
– Можете тогда завтра подписать книгу для моей жены?
– Ну… Конечно. До свидания, – улыбнулся испанец и с перекошенным лицом запер дверь.
Немного подождав, он зашел на кухню.
– Это мне? Спасибо, – Фернандо взял выпивку из рук брата и, все не решаясь пить, словно шахматный слон заходил по диагонали комнаты. – Надо что-то делать. За тобой придут завтра утром. И у меня не найдут ни детей, ни больного старика. Разве что ящик алкоголя. Он все объяснит. Но что я за испанец - пить в одиночку? Значит, со мной кто-то был. Допустим, обмывали смерть деда. Нет, что за бред, – стакан уже коснулся губ, но как бы ни так: – Точно. Мы праздновали, вместе с группой кутили всю ночь, а потом пришли сюда. С дамами. И чтобы не… Ох, я не соображаю. Помогай, – сел, наконец выпив, Фернандо.
...
– Подожди. Ведь завтра ты будешь за меня. Ах! Этот тип знает меня в лицо, да еще и книги мои читал… Впрочем, ты похож на меня, и… И мог… мог бы…
Фернандо поднял глаза. Они казались стеклянными. Медленно моргнув, он выронил стакан и упал со стула. Шах и мат.
***
Магдалена прорывалась сквозь непролазные заросли; ломала ветки, перепрыгивала корни, резалась об острую траву. Впереди - тропа Николя, он прорубал ее для себя и Магды. Сзади - выстрел за выстрелом. Или это бьющий в голову пульс? Дыхание все быстрее и быстрее, до хрипа, и вдруг, после рывка - резкая остановка. Казалось, кто-то мощной когтистой лапой дернул ее за куртку. И снова это глупое воспоминание, не дающее покоя:
3 сентября 1925 г. 8 лет назад. Гданьск. Под вечер.
Так же резко срывала Мария одежду с Магдалены в проявочной комнате. Она была будто очарована этой атмосферой и той магией, которой занималась ее возлюбленная по вечерам. Марии хотелось всего и прямо тут, сейчас; не рассчитала силы, и вот - Магдалена ударилась головой о косяк.
– Прости, дорогая, я такая дура, – извинялась Мари, прикладывая лед ко лбу Магды. – Наверное будет шишка. Ох. Можно я закурю тут? Ты прости, любимая, я… Ну с кем не бывает, ты была слишком хороша в этой рубашке. Я почти ни при чем. Можно сказать, это ты меня соблазнила. Домогалась. И вот теперь лежишь на диване. А я к тебе ближе и ближе…
Звонок в дверь.
– Я открою и скажу, что ты сегодня не принимаешь. Держи лед.
Мария затянулась, медленно выпустила дым и, потушив сигарету, отошла от дивана.
– А, это Станислав! Надеюсь он ненадолго. У меня на тебя сегодня большие планы. Какой он счастливый, аж светится. Может, ну его? Не уходит. Ну ладно, сейчас открою.
Он вошел, закинув шляпу на стоячую вешалку. Как-то пошутил о помаде Мари. По пути отпил холодный кофе. Что-то просвистел…
– У нас трагедия. Магда поскользнулась и грохнулась головой о раковину. Вроде дышит, – игриво возвращалась Мари.
– Ничего страшного. У тебя уже были сотрясения? Это бы все объяснило, – засмеялся Станислав и подсел к Магдалене. – У меня хорошая и плохая новости, дамы. Плохая. Мы пересеклись с твоим, Магда, арендодателем. Так вот… Как бы это сказать. Через неделю ты лишишься и этого фотоателье, и, следовательно, дома.
– Ч-что? – подавилась сигарным дымом Мария.
– Да, он продает его другому человеку. Ответственному, доброму, без дурных привычек. Продает, понимаешь? Ему невыгодно больше сдавать, потому что он уезжает. А есть что перекусить?
– Сейчас что-нибудь найду. Вот новости! А если бы он соизволил рассказать это через неделю? Почему мы, Магда, ты слышала вообще, должны узнавать все от тебя? А если бы мы не открыли? А если бы вы не пересеклись? Вы где вообще встретились?
– Ну, мы уже переходим к хорошей новости. Стой, погоди, дай мне затянуться. Все, иди.
– Нет уж, давай хорошую.
– Она тебя не касается. В общем. Прихожу я к нему в кабинет. Да, сам. Немного разговоров о том, о сем. И он - мой. И знаете что? Я покупаю у него фотоателье.
– Где?
– Да вот тут. Это я покупаю твой дом, Магда!
Собирающая фрукты Мария вдруг остановилась.
– Я договорился. Со следующей недели я - полноправный владелец этого местечка. А потому. Ох. Магдалена Гурка, выйдете ли вы за меня замуж?
Мария уронила хрустальную вазу для фруктов. Та тут же разбилась о раковину. Яблоки разлетелись по комнате.
– Я. Я в порядке, – сказала она, перебивая гул в ушах.
– Ты согласна? – прошептал Станислав, непонимающе взглянув на Марию. – Мне кажется, – и снова на Магду, – я люблю тебя.
-
Ну это полный сюрреализм, но шедевральный же. Я в восхищении!
-
да ладно! Глазам своим не верю. Вот это поворот, в буквальном смысле. Возвращаемся в прошлое, а там уже свои истории.
Прочувствовал каждого героя? Психоанализ - когда сломалось их будущее?
Интересно. Но, Маг действительно придётся выкручиваться. И подумать за Марию даже больше, чем за Магду.
Надеюсь, Луиза подсобит. Хотя, Луиза была после. Много после Марии...ах.
поток слов...
-
Отличный пост. Чувствуется целостный взгляд.
-
интриган!)
-
Кайфушеньки! Есть где разгуляться! Мерси!
|
|
|
-
правильно, нечаво на силу Господню уповати. Плаку-трава – сила!
-
- Плакун, плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чистому полю, не заносись твой вой по синему морю, будь ты страшен бесам и полубесам, старым ведьмам Кыевским; а не дадут тебе покорища, утопи их в слезах, да убегут от твоего позорища...
Вау, это очень атмосферно. Запиши в журнал обязательно, такое терять нельзя.
|
-
За то, что ты читаешь меня правильно
-
самая внимательная, рассудительная и справедливая
|
У дверей храма остановился Мстиша. Снял капюшон. Трижды перекрестился, с поклоном. Зрит глаз, что нечисто дело, яко во поли по сече, а токма храм есмь храм. Не зданию человек кланяется, но Богу. Оттого и заброшенным церквам не бывати, где храм, там ангелы поют. Даже если не слышно их.
В жизни своей Волох видел немало зла. Были злые люди, были злые места, злые духи. Иной душегуб вдвойне радуется убив святого человека, яко бесы, полнящие дух его пляшет и смеётся. Но здесь... Тошнота. Противный комок в горле. Взгляд на икону.
"Оскверненна, оскверненна, точно мученицы христанския, сосланны в вертеп погаными ромлянами. И желаю быти здесь сказания церковны, дабы укрыл ангел наготу ея, и отраще власы, и белыя одежды укрыши. А токма не пришли досель ангелы. Может и забыли давно, что есть Полесье такое, а может вымолил светлы земли христианския, земли грешны, у Бога Сатана".
Чувствует Мстиша желание разбить образ. Всё спалить дотла. Но придерживает себе, как коня держат уздою. Желание злое — бесовское наущение.
Того же беса, что зло подлинное, первородное во святую церковь приведши.
Не образа должно быть, но беса изгнать, как изгнали христиане поганых. И хочу свет иде во храм очищенный, и изгоняши всё то, что нечистый привёл, ибо не может бес творить – только уродовать, а уродство обратить можно.
Так испытав некое подобие воодушевления, направился Волох к алтарю и замер как вкопанный. Негоже в церкви христианския мирянини в святая святых ходити.
Грех.
Скажет лукавый — оставить всё как есть то грех больший.
А токма грехом грех не лечат.
Оглянулся Мстислав на спутницу свою.
— Хочу, жено, зло свершити. Рассуди, Яно, тяжбу с сердца сними. Добро ли христианам в святая святых ступити, дабы зло изгнати? Яко не священники будем, не монахи. Прокляты есмь.
В сущности мало ведунья подходит для того, чтобы камень с души снять. А токма баба она и есть баба, опора муже и утешение.
И, прибавим, сосуд злобы земная, искусительница, яко Ева Адаме в руку плод запретный вложише.
И коли грешны уж пусть хоть не одни.
-
Всё отлично. Но особо хочу отметить крайне грамотное соотношение длинных и коротких предложений — очень динамично, прям вау!
-
мужиков на всякие околоморальные гадости вдохновлять))) ааа, вот для чего жено, то бишь жена, то бишь женщина!
И спасибо за ликбез про старослов...
|
|
Должно быть, нет ни одного римлянина, который, глядя на переправу, не вспоминает слово "Рубикон".
Рубикон - это момент, когда кто-то принимает решение, а дальше жернова начинают крутиться неумолимо и в одну сторону. И потом, много лет спустя, ты думаешь: где был тот момент, когда закрутились жернова, от которых потом испекся хлеб моей жизни? Но не у каждого человека есть Рубикон. Многие не принимают никакого решения, их просто затягивает между жерновами, а дальше уж как повезет - будет их хлеб мягким или черствым, горьким или кровывым, зависит уже не от них.
Луций помнил, как его чуть не затянуло в жернова. Эти жернова тогда здорово помололи, но вымололи только поле, заваленное трупами.
Нет, даже не так.
Поле трупов. Пятьдесят тысяч трупов или сколько их там было? При Фарсале погибло втрое меньше. В Тевтобургском лесу вместе с Варом полегло вдвое меньше против этого числа. И даже в резне при Бедриаке было убито значительно меньше.
Стоило ли оно того?
Луций был молод, а молодые люди склонны считать, что цель оправдывает средства, и на жертвы нужно идти решительно. Но даже ему было ясно - нет, не стоило. Как правитель, ты можешь делать прогрессивные шаги, но все твои дела по укреплению и умиротворению страны ничего не стоят, если результат их - битва, в которой жители империи уничтожают друг друга даже не как скот, а как колосья на жатве. Это не должно было повториться, но и не могло - в империи больше не было столько солдат.
Но даже если бы Сильван не предал их, все равно что дала бы победа Магнеция империи? Да ничего. Империя стала бы только еще слабее.
А можно ли было избежать битвы? Нет, нельзя. Ни Магнеций, ни Август уже не могли отвернуть назад - даже их затянуло в жернова, даже они должны были действовать, подчиняясь не своим желаниям, а логике происходящего. Сдайся Магнеций - его бы казнили. Отступись Август, пойди на мир - и вслед за Галлией восстали бы и другие провинции. Тупик. Единственным выходом было бы, если бы один из них бросился на меч, но какой полководец бросается на меч, если не чувствует себя побежденным? Никакой. И жернова мелят.
Тогда Луций понял, что в основе любого заговора должна лежать не сила заговорщиков, а слабость того, кого свергают. Если на силу есть своя сила - все заканчивается вот так: полем с трупами.
Он запомнил момент, когда его ранили: клинок пробил кольчугу и скользнул по ребрам, и он подумал, что это еще ничего, но потом стальная полоска вжикнула по шее, чудом не перерезав горло. Он выпустил щит, чтобы зажать рану, тут его толкнули в одну сторону, в другую, и он упал. Кто-то наступил на спину, на ногу, он даже не мог толком кричать, да никто и не обратил бы внимания. Потом сверху на него упало тело другого солдата. И еще. И еще. И так он оказался похоронен под телами, зажав рану краем чьей-то туники. И не видел, как шло сражение дальше. И хорошо, что не видел - не на что там было смотреть. Просто пятьдесят тысяч человек и тридцать тысяч старались перерезать друг друга, и обе стороны, в общем, преуспели. Только на одной стороне солдаты закончились раньше.
Потом говорили, что это Бог даровал войскам Августа победу. Ну, а как было не верить в Бога, после того, что сам Луций остался жив не иначе, как чудом? Вот не попался бы ему край туники под руку - и истек бы он там кровью. А так - только шрамы и остались. Рассуждая так, Луций пришел к тому, что теперь ему нужно всецело посвятить свою жизнь службе Августу.
Конечно, когда Софроний прделожил ему донести на заговорщиков, первой мыслью Луция, как, наверное, всякого юноши, было отказаться. Тем более, что все предложение было сформулировано так, что ему, Луцию, ничего за отказ не будет. Но Софроний был не просто дураком, сводящим личные счеты. Было в этом человеке что-то, что напоминало змею. Луций с детства любил смотреть на змей, которые обходятся без ног со всем изяществом и совершенством формы. Хотя цервковь и учила, что змей есть воплощение диавола, кольца змеиного тела всегда завораживали Луция. Ну, конечно, когда они стягиваются не на твоей шее.
Много позже Луций пришел к выводу, что манера Софрония говорить является ничем иным, как проверкой, не дурак ли его собеседник. Все эти "ты, конечно, можешь отказаться" - ведь только дурак сможет на полном серьезе заявить: "Я отказываюсь".
Тогда же он просто подумал, что все в этом разговоре не то, чем кажется. Уж конечно, этот человек уже прекрасно знает всех заговорщиков. Уж конечно, за время, пока Луций лечил свои раны, он уже допросил тех офицеров, которым посчастливилось выйти из битвы без ран. Уж конечно, они всё рассказали. Ах да. Уж конечно, кого-то из заговорщиков казнят. А то бы их не искали. Магистр пехоты - это магистр пехоты, у него особый случай.
А зачем тогда спрашивает? А раз спрашивает, значит, надо.
Но даже если Софронию действительно нужен ответ, что это меняет? Если Луций расскажет имена - предаст ли он своих друзей или тех, от кого зависит его будущее? Навряд ли.
До Мурсы Луций бы в ответ на такой вопрос принял бы гордый вид и отказался отвечать. После Мурсы он сразу же сказал себе: "Не выделывайся."
- Мой господин, - ответил он. - Я полностью раскаиваюсь в том, что участвовал в мятеже, и в подтверждение своих слов готов назвать всех зачинщиков, которых я знаю. Но я не могу помыслить, что их имена до сих пор тебе не известны. Стало быть, ты спрашиваешь меня лишь затем, чтобы убедиться в моей готовности получить выгоду, донося на других. Поэтому, а также потому, что никакой пользы от моих слов быть уже не может, я смиренно прошу не давать мне привилегий по сравнению с другими помилованными. Ибо человек, пытающийся возвыситься за счет доноса, жалок, а жалкий человек, даже и получив должность, не будет ценным в глазах того, кто стоит выше. Я же хочу таким способом лишь показать, что и вправду участвовал в мятеже не вполне по своей воле.
Разумеется, все эти слова имели совсем другой смысл - от перспективы быть разжалованным и начинать все сначала Луций был далеко не в восторге. Но что характерно, он был уверен: никак его продвижение по службе не зависит от его собственного желания на этот счет, поэтому можно изображать все, что угодно. Повысят, кого захотят. Настоящий же смысл его слов был в том, что он, Луций, понимает, кто перед ним, а еще что Луций умнее, чем кажется на первый взгляд. А что с этим делать дальше - тут уж пусть Софроний сам думает.
***
Как давно все это было! Двадцать пять лет назад. Многие за это время успели родиться, родить детей сами и умереть. А он, Луций, до сих пор оглядывается назад и думает: был ли это его Рубикон? Или просто, как и остальных, его тогда затягивало в жернова?
А вот теперь он на Дунае, в холодной, грязной стране, хоть предпочел бы Африку. Никогда не любил холодную кровать, всегда любил погреться на солнце. Как змея.
- Разумные рассуждения, - замечает он на слова Требония. И все, больше никаких комментариев. Хотя комментарии есть: той самой стали у Рима после Мурсы достаточно не всегда и не на всё, и потому их сюда и послали. Их задача - узнать, как эту сталь применить, и применять ли вообще. Но пустых разговоров Луций не любит. Зачем и кому это все объяснять?
- Переправимся первыми, солдаты за нами, - говорит он. На той стороне опасности нет - готы думают только о том, как бы попасть на другой берег, страх смерти застилает им глаза. А вот на этой стороне без охраны может быть небезопасно: видя между собой и врагом Дунай, варвары могут и вспомнить, что они прибыли без хлеба и мечей, и могут, по глупости своей, захотеть что-нибудь отобрать у него или кого-то из его свиты. Ведь только что они пережили голодную зиму.
Луций морщится и запахивает плащ.
Радует одно - задание не похоже на такое, которое дают человеку, чтобы потом на него все свалить. Задание - настоящее, действительно важное. Ради такого можно и потерпеть холод и прочие неудобства.
Ведь люди знают только половину правды: "Рим вечен". А вторая половина звучит так: "Рим вечен, потому что у него есть мы, agentes in rebus". А значит, когда Империя требует, мы не вправе отказаться, и Дунай - не Рубикон наш, а лишь жернова, что затягивают нас.
-
Офигеннейший пост. Вот прямо можно на цитаты разбирать. Однозначно на уровне твоих лучших работ в Корабле.
Тогда Луций понял, что в основе любого заговора должна лежать не сила заговорщиков, а слабость того, кого свергают. Если на силу есть своя сила - все заканчивается вот так: полем с трупами.
Просто пятьдесят тысяч человек и тридцать старались перерезать друг друга, и обе стороны, в общем, преуспели. Просто на одной стороне солдаты закончились раньше.
кольца змеиного тела всегда завораживали Луция. Ну, конечно, когда они стягиваются не на твоей шее.
А вот теперь он на Дунае, в холодной, грязной стране, хоть предпочел бы Африку. Никогда не любил холодную кровать, всегда любил погреться на солнце. Как змея.
Ведь люди знают только половину правды: "Рим вечен". А вторая половина звучит так: "Рим вечен, потому что у него есть мы, agentes in rebus. А значит, когда Империя требует, мы не вправе отказаться, и Дунай - не Рубикон наш, а лишь жернова, что затягивают нас.
Ну и отдельно — прямая речь! Ты прям поймал стиль. Как будто почитал римские письма.
-
Хорошо, когда у отряда есть такой разумный командир.
-
Плюс этот я подношу на алтарь Каллиопы священный.
Клио в свидетели мне, чту я обычай ДМа.
Ареса бронзовый шаг чувствую в тексте обширном.
Асклепий же в этом посте дважды змею обронил.
-
Луций мудр не по годам.
я перестала читать книги, чтобы успеть почитать ваши игры словами
-
Читать твой пост - как будто хорошую художественную книгу про Древний Рим.
-
Крепкий мужчина. Плюс мысли реалистично. Настоящий римлянин.
-
Играть командира надо уметь. Ты умеешь.
-
Да... Рубикон.
|
История Рима (ближайшее и не совсем, прошлое)
III век стал для Римской Империи худшим периодом в истории.
В 40-е годы III века под натиском готов римские легионы уходят из Дакии. В 251 году при Абритте готы заманили римлян в болото — в битве погибли разом император Деций Траян и его сын-наследник Геренний. Рим вынужден был платить варварам дань. Следующие два года идёт кровавая тронная распря, сопровождаемая бушующей вплоть до 270 года чумой. Новый император, Валериан, попытался возобновить гонения на христиан, казнил нескольких сенаторов и епископов.
В 260 году от Империи отвалились Галлия с Британией и Испанией, причём полководец-узурпатор Постум умертвил Валериана (не путать с императором) — сына Августа-соправителя Галлиена. В тот же год другой Валериан, император и отец Галлиена попал в плен на переговорах с Сасанидами под Эдессой и остаток жизни провёл в качестве подставки для ног шахиншаха. Когда же царю Шапуру надоел пленник, он влил ему в горло расплавленное золото, а труп набил навозом.
Каждый год вспыхивали новые мятежи в разных уголках Империи, большая часть их была подавлена, но в процессе гибли тысячи легионеров.
Когда в 262 году представитель пальмирской знати Луций Септимий Оденат сумел разбить персов, казалось, эрозию можно остановить, но Оденат тут же провозгласил себя одновременно царём, вождем и императором. От Империи сего усилиями, а позднее усилиями его жены, царицы Зенобии, отвалились Египет, Сирия, Палестина и Южная Армения.
В 267 году готы разорили всю Грецию, а спустя ещё год император Галлиен пал жертвой заговора при осаде восставшего Медиолана. Главе заговора, а ныне императору, Клавдию II удаётся мирным путём убедить Иберию вернуться под руку Империи. В 270 году вспыхнувшая чума унесла и этого императора, успевшего отбросить готов.
Императором стал бывший начальник конницы Аврелиан прозванный современниками "Восстановителем вселенной". Его правление было столь же успешным сколь и тяжёлым, восстание подняли даже работники монетного двора (монетарии), недовольные тем, что император попытался ограничить подделку ими монеты. Осознавая необходимость укрепить власть, Аврелиан провозглашает себя живым богом и властелином, вводит новый культ "Непобедимого солнца" как государственный. Всего за пять лет он громит Пальмирское царство и Галльскую империю, но гибнет в результате организованного сенатом переворота в 275 году. Следующие пять лет правит Проб к 281 году подавивший остатки мятежей, но всего через год мирной жизни убитый собственными солдатами в ходе борьбы с мятежным полководцем Каром. Тот в свою очередь попытался покончить с персами, но был убит префектом Апром (по официальной версии — ударом молнии). Та же судьба позднее постигла и сына Кара, Нумерия. Но Апр просчитался, начальник императорской стражи Диоклетиан лично пронзил его мечом.
Так, в 264 году, начался новый период в истории Империи, ласково именуемый в годы игры "Эрой Мучеников". Диоклетиан продолжил начатую Аврелианом идею именовать себя богом и повелителем, он реформировал империю, подчинив её мощной централизованной бюрократии. Отныне Империя состояла из 4 префектур (во главе с префектами претория) или 12 диоцезов во главе с викариями, а те в свою очередь уже делились на провинции (всего 101) во главе с ректорами. Изменилась и верховная власть — теперь каждый Август (император) должен был назначать себе одновременно соправителя (тоже с титулом Августа), а оба должны на случай смерти назначать наследников — Цезарей. При дворе вводится пышный церемониал, впервые в римской истории все говорящие с императором должны падать ниц. Также Диоклетиан ввёл разом подушный и поземельный налоги в основном для финансирования увеличенной в три раза армии.
Правление Диоклетиана известно казнью где-то трех тысяч христиан, но уже спустя тридцать лет родилась "чёрная легенда" приписывающая императору казнь буквально сотен тысяч, разрушение церквей, сожжение книг.
В 305 году Диоклетиан отрекается от власти и уезжает в своё поместье выращивать капусту. Сразу же начинается борьба за власть из которой победителем только через почти двадцать лет (324) выйдет Константин, позднее Великий. Даже когда Диоклетиан в 308 году на год вернулся к власти чтобы назначить императора (после чего снова отрёкся) это не остановило вражды.
В 313 году, в разгар борьбы за власть, Константин выбирает новый подход к объединению Империи. Он уравнивает в правах все религии. Христиане в период игры уже рассказывают историю про явившийся в небе крест, а точнее хризму — источником для этого стало то, что Константин действительно велел нанести этот символ на щиты и принял лабарум увенчанный хризмой за официальное военное знамя, но скорее всего Константин был язычником, хотя и финансировал строительство больших храмов. Сами христиане в тот момент составляли около 20% населения Империи и большинство составляли только в восточных провинциях, за сто лет их станет гораздо, гораздо больше...
Не в последнюю очередь благодаря императору, превратившему провинциальный Византий в Новый Рим — позднее Константинополь, уже совершенно христианский. Запрещены распятия как тип казни. В то же время Константин до конца жизни оставался верховным понтификом и чеканил монеты с языческой символикой, лишь перед смертью он принял крещение. Кстати, это не помешало после смерти сенату объявить его богом.
Константин закладывает подлинные начала для возрождения IV века, но в то же время уникален хотя бы потому, что за тринадцать лет единоличного правления не имел соправителей.
После смерти Константина в 337 году три его сына (уже идейные христиане) перебили всю семью кроме двух младенцев. Три брата — Константин, Констанций и Констант, разом принимают титул Августа и делят империю. Уже в 340 году Константин и Констант поделившие запад Империи начали войну, старший Константин погиб едва ли не в первой же стычке. Так семнадцатилетний Констант чью победу мало кто рассматривал всерьёз, оказался правителем двух третей Империи.
После десяти лет мира против Константа вспыхивает военный заговор вызванный его лицемерием — крестившись и поддерживая церковь, он продавал должности язычникам и был известен гомосексуализмом. В 350 году Констант убит, началась трехлетняя гражданская война, закончившаяся победой Констанция, который напоследок в 354 году убил ещё и собственного Цезаря, одного из двух двоюродных братьев переживших чистку, Галла. Единоличную власть над Империей Констанций отметил масштабным террором против всех в ком подозревал связи с Галлом. Тень доносов опутала державу, жертвой доноса пал даже известный военачальник Сильван, опасаясь неминуемой смерти по ложному доносу провозгласивший себя императором — но вступивший в переговоры и желавший лишь помилования. При Констанции бюрократия впервые поворачивается против императора — чиновники начинают активно интриговать друг против друга пользуясь паранойей монарха. При нем же завершается деление армии на комитатов (действующие армии, возглавляемые военным магистром, магистром конницы или магистром пехоты — причём должность несмотря на название не означала командование всего одним родом войск) и лимитанов (пограничные гарнизоны). Армий комитатов было всего от трёх до шести, командующим магистрам подчинялись офицеры рангом ниже — комиты. Завершается формирование системы военного снабжения теперь подчинённая префектам претория, даже оружие производится в государственных оружейных. Пограничная становится состоящей из разнородных подразделений числом от 20 до 120 человек (примерный гарнизон одного форта лимитанов). Действующая — из кавалерийских вексиллаций (где-то 400 всадников) при поддержке когорты из 800 пехотинцев во главе с трибуном. Впервые в римской истории комитаты в мирное не живут в лагерной дисциплине — их разделают на постой по городам.
В 355 году Констанций назначает цезарем на Запад другого двоюродного брата — Юлиана. Уже в 361 году войска объявляют Юлиана Августом. В тот же год император Констанций заболел и умер предварительно провозгласив Юлиана императором. Началась чистка. Юлиан пострадавший от рук благочестивого дядюшки-христианина Константина сознательно начал приносить жертвы богам, поклоняться солнцу, всячески подражал Марку Аврелию, например, в написании трактатов и сокращении двора. В частности разослал во все провинции по жрецу, которых обязал по образцу христиан заботиться о бедных, запретил христианам преподавать в школах, написал несколько сочинений где писал, что боги должны вознаграждать добродетельных, а не расточать милости кающимся злодеям.
Чтобы укрепить свою власть, император собирает самую крупную армию столетия — около семидесяти тысяч человек, и ведёт её на завоевание Персии вдоль Евфрата, всячески проявляя личный героизм. За месяц войска достигли Ктесифона, но император не решился штурмовать его, предпочитая отступление вдоль Тигра. 26 июня 363 года император выехал в бой без доспехов и был убит в бою, причём сразу же начались слухи, что убил его римлянин.
Императором офицеры выбрали из своей среды Иовиана, тут же заключившего мир с рядом территориальных уступок. За это недовольные офицеры тут же удушили Августа (формально он угорел лёжа возле печи). Новым императором стал в 364 году офицер по имени Валентиниан, патриарх ныне правящей династии. Опасаясь участи предшественника, Валентиниан тут же назначает младшего брата, Валента, Августом-соправителем. Оба разделили государство и легионы, Валентиниан отправился в Медиолан, Валент в Константинополь.
Варвары тут же попытались воспользоваться сменой власти, Империя была атакована разом в Британии, Фракии и Паннонии. Императоры были вынуждены отправиться на лимес, и пользуясь этим, двоюродный брат покойного Юлиана Прокопий поднимает мятеж в Константинополе. С большим трудом, Валент победил, подкупив часть военачальников, солдат же убедив перейти на свою сторону. Прокопий был выдан собственными сподвижниками и казнен. Примерно в то же время полководец Иовин разгромил алеманнов.
По хорошей римской традиции, за мятежом последовал террор. И уж точно совсем неожиданно по Греции, Египту и ряду островов ударило вызванное землетрясением цунами. Но впечатление от этих катастроф не омрачило три похода Валента на готов, в ходе которых император громит вождя Атанариха и берет знатных пленников.
В 371 году шахиншах Шапур вторгся в Армению, но был разбит.
В 372 году император Валентиниан казнит лидеров манихеев, одной из главных имперских ересей. Он же начинает гонения на донатистов, наиболее радикальных христиан, не признающих священников, которые сотрудничали с языческими властями.
В 375 году Валентиниан умирает во время переговоров с варварами-германцами. Войска провозглашают Августом не шестнадцатилетнего Грациана, царствующего соправителя отца, а Валентиниана II, четырехлетнего мальчика. Империя оказывается разделена натрое, Валент контролирует восток, манипулирующие Валентинианом олигархи — Италию и Северную Африку, Грациан получил всё остальное.
В тот же год Август Грациан отказывается от магистратуры великого понтифика, выражая тем самым неприятие язычества.
376 год предшествует игре.
Осенью на дунайской границе появились двести тысяч мигрантов-тервингов (одно из готских племён) просящих о земле в обмен на службу. Валент согласился при условии крещения готов по арианскому образцу и сдачи оружия. Сотни лодок неделями переправляли готов.
Но что же за враг заставил известных своей смелостью варваров бежать?
|
Будильник. Чемодан. Такси. Поцелуй в щеку. "Не пользуйтесь телефонами во время взлета и набора высоты." Чай без сахара, пожалуйста, а тебе что? "Температура в Афинах +31 градус по цельсию." Экипаж желает. Шуршащая лента конвейера. Еще такси с кучерявым, смуглым шофером. Отель. Четверть часа просто лежать на кровати. "Ну, что, на пляж?" На пляж. "Брать с собой маску или не брать?" А, черт с ней.
Зайти за едой. Ничего себе у них цены! "Слушай, давай сначала поедим?" Давай. Этот их сыр, забыл, как он называется. "Как этот сыр называется, не помнишь?" Не, ну неплохо, неплохо. И хлеб надо в масло. "А вина, кстати, может?" А вина.
"Ух, я в отпуске".
Вспомнил про то, что у меня в кармане. Понравится, понравится, а как же. Хотя... Да не.
Улицы. Шум. Город.
Море. Черт, почему на юге море всегда не такое, совсем другое? Как будто его специально для тебя налили, специально для тебя песок насыпали, специально сейчас в нем солнце утопят, все специально для того, чтобы тебе было хорошо? В Трали у мамы даже летом все не так. Пасмурно, дождь, а если нет дождя - то ветер такой, что волосы вырывает.
"Давай еще с собой возьмем? В корзинке. А вино возьмем?" Какое-нибудь не то, которое за обедом, то было не оч. Или ничего? Не, лучше другое.
О, классный вид, надо бахнуть на телефон. "Давай еще раз, целуемся!" Классно получилось.
Стены какие-то, вроде крепости.
Черт, камешек в кроссовок попал. Смешно попрыгать на одной ноге, пошутить. Послушать как она смеется. Черт, жалко, что я не умею шутить в два раза чаще.
"А смотри-ка, народу нет совсем." Точно.
- Слушай, а тебе не кажется... мне вот кажется, как будто вся эта Греция - придумана, - говорит Патрик, наклоняясь, чтобы поднять ракушку. "Показалось, красивая, а так себе." - Как будто не было никаких древних греков, или они были где-то не здесь, а это все просто декорация, чтобы кино снимать и туристов водить. Не верится, да? Представь, мы в декорациях. Ты Елена, я Геракл, или кто там... а этот... Парис! Точно-точно. У нас перерыв в съемках, мы сбежали ото всех на пляж.
А Греции не было никогда. Только мы.
В штуку подмигивает.
-
Я прямо вижу это все)
-
Нравится! А если...? Да нет, нравится)
-
Интересный текст-мозаика.
Живой. Съёмочный. Кадры, а Текста никогда не было.
|
Для Дженнифер главным словом всегда было не «хочу», а «надо.» Сюда она тоже приехала, потому что надо – отдохнуть и расслабиться, а то организм начал давать сбои в виде простуд, бессонниц, головных болей, приступов раздражения и неодолимой апатии. Ну и как люди проводят время в этом милом городке? Занимаются чем-то полезным? Делают то, что они хотят? Джен вдруг поняла, что она совершенно не умеет отдыхать и не знает, чего хочет. Первые несколько дней она промаялась от того, что жизнь на курорте, оказывается, тоже имела свое расписание и обязательные для исполнения моменты, как то: обгорать на пляже, поглощать блюда местной кухни, сбиваться в толпу экскурсантов, трусцой бегущую за гидом, восхищаться пыльными достопримечательностями, разевать в улыбке рот и строить глазки на камеру ради селфи на фоне каких-то щербатых колонн… да, банальный курортный роман, о котором забываешь через месяц, тоже входит в список.
Несколько дней Джен, как человек, чтущий правила свои и чужие, добросовестно пыталась выдерживать этот унылый график, пока, промаявшись от бессонницы пару душных ночей, она вдруг не поняла, что ночью спать необязательно. Можно пойти плавать, не боясь обгореть. И есть в кафе необязательно, она же прилично готовит, тем более, что ни на что, кроме фруктов и мороженого, не тянет по такой жаре. И знакомиться ни с кем тоже не обязательно. И пошли к черту все эти экскурсии. Джен переехала из гостиницы в беленый домик с крошечным садиком. Там не было ни горячей воды, ни кондиционера; да они были и не нужны. Зато она была себе хозяйкой. Еще через несколько дней у не получилось встать босыми ногами на прохладный после ночи шершавый известняк на заре, вздохнуть полной грудью, беспричинно рассмеяться и почувствовать себя. Просто почувствовать себя. Как же хорошо дышать, боже ты мой. Будто я египетская мумия, и вот меня вытащили из саркофага и пустили погулять на травку. Расслабиться: цель достигнута. Получилось. Что теперь?
Примерно тогда же Джен распаковала свои краски и кисти и поняла, что она не разучилась рисовать – и ей стало ясно, на что ей хочется тратить долгие, тягучие дневные часы, когда на улицу выйти невозможно от зноя. И она стала тратить.
К этому моменту Дженнфер Чен, должно быть, уже достаточно отдохнула и пришла в себя, чтобы быть готовой принять подарок судьбы в виде Рене.
Рене появилась внезапно и случайно, но она просто обязана была появиться, думала потом Джен. Кажется, она в тот вечер сидела на скамейке и глядела на море (дневная жара уже спала), и тут какая-то девушка присела рядом, просто потому что все другие окрестные скамейки были заняты разноязыко щебечущими туристами, и Дженнифер Чен не почувствала ни малейшего напряжения и дискомфорта, хотя она всегда кожей чувствовала, когда рядом находится кто-то посторонний и мешающий ей. У Джен не возникло ни малейшего желания представить себе между собой и незнакомкой – нет, не кирпичную стену, как советуют иные психологи, а прозрачный, но прочный эластичный кокон, непроницаемый для нежелательного внимания. Ей было легко сидеть и молчать, и знать, что незнакомка рядом. Джен этому так удивилась, что повернулась и пристально посмотрела в упор на Рене, хотя она тогда еще не знала, что это Рене и не может быть кем-то еще. Она даже не помнила, как именно Рене выглядела, что на ней было надето, помнила только общее выражение: тонкое, нежное и одновременно серьезное и сосредоточенное, такая смесь юной хрупкости и решимости к чему-то очень важному. И взгляд такой… робкий и в то же время проницательный… проникающий. Джен обнаружила, что смотрит на незнакомку самым бестактным и навязчивым образом. Она натянуто улыбнулась, извинилась и отвернулась, чтобы не смущать девушку своей назойливостью; и тут же поняла, что очень хочет повернуться обратно, что было уже совсем непохоже на Джен, чтившую границы – чужие и свои собственные. Джен повернулась, заговорила о какой-то ерунде… или не ерунде… боясь быть докучливой и навязчивой, но, к ее удивлению, оказалось, что зря боялась. С Рене – а это была именно Рене – было легко молчать, легко говорить, легко ее узнавать, легко давать ей узнавать себя. Вскоре Джен обнаружила, что те самые «бабочки в животе», о которых пишут столько всякой ерунды – не сказка; они действительно, эти бабочки, порхали при появлении Рене не только в животе, а всем существе Джен, и Джен обмирала от восторга и страха, что это прекратится, и чувствовала, что ей хочется дотронуться до Рене, и что она сама себя не узнает, и никогда бы не подумала о себе, что она может принадлежать к девушкам такого сорта, и что она ужасно боится быть отвергнутой. Но она не была отвергнута. Что она во мне нашла? – удивлялась Джен. Я же совершенно серый человек, скучный, не творческий. Почему она мне ответила? Может, ей было слишком уж одиноко? Может быть, она искала девушку с определенными склонностями? Но я сама тогда ничего не знала про… склонности. Я не знаю, как еще это объяснить. Но разве обязательно что-то объяснять?
И вот Джен идет к ресторанчику рядом с бело-голубой кружевной Рене, сама тоже одетая непривычно нарядно – в широкие брюки из легкого шелка сливового цвета и открытый серебристый топ. И даже бледно-розовая помада на губах, и глаза подведены тонкими черными стрелками, и асфальтовые тени делают глаза Джен еще больше – такие smoky… Джен с трудом удерживается от желания взять Рене за руку или приобнять ее плечо – неприлично проявлять чувства так открыто, что бы ни говорили поклонники свободы самовыражения. Ресторанчик… Лучше бы там было поменьше народу. Шумная мужская компания вызывает у нее безотчетное раздражение и тревогу. Джен почему-то испытывает непроизвольное желание отгородить от них Рене… защитить? Ну это уже глупо, здесь все же курорт… цивилизация, одергивает она себя, разве в этом есть нужда? На столике должна гореть свеча. Если ее нет, то обязательно надо попросит официанта ее зажечь. Джен бегло просматривает меню и спрашивает Рене:
- Ты что будешь?
И еще:
- Тебе здесь нравится? Если не нравится, можем уйти, я сама что-нибудь приготовлю...
" У меня дома" осталось за кадром; Джен все еще боялась быть навязчивой.
-
Здорово!
-
Хорошей нам игры! )
-
Как по-настоящему по-женски!
Хочу босыми ногами на прохладный известняк
-
По хорошему стоило бы поставить плюсики всем постам в этой ветке, но я ограничусь всего парой. Описания эмоций, переживаний и мыслей персонажа - великолепны и на редкость милы. Читаю и перечитываю.
|
|
Гиены и гориллы, о которых Николя знал лишь из статей и газетных публикаций, казались ему не менее опасными существами чем те, с которыми каждый день приходилось иметь дело на переговорах. И хотя мотивы у всех были разные, но цель была одна - вцепиться мертвой хваткой в горло и растерзать. Не удивительно, что молодому Дюранту хотелось себя как-то обезопасить если не банковским векселем или долговой распиской, то хотя бы пистолетом, а лучше ружьём или хорошей винтовкой, поскольку ничто так не успокаивает разум, как холодная вороненая сталь и несколько грамм закапсулированной в латунь смерти в обойме оружия.
— Джозеф,.. — с некоторой долей растерянности, проговорил делец, передергивая затвор винтовки и заглядывая пытливым взором в ствольную коробку на предмет надлежащей чистки, смазки и отсутствия ржавчины. — Я не Хуан и не Бельмонте, чтобы тыкать пикой в людей или животных, но доктор говорил об опасности в это время года и, кажется, он упомянул леопарда. Я не сомневаюсь в вашей квалификации, как охотника, но иногда лучше быть готовым к худшему из возможных вараинтов событий, чем после кусать локти и упрекать себя в беспечности н недальновидности…
Резким движением кисти Дюрон достал патрон в патронник, вскинул приклад к плечу, прицелился и обвёл стволом густые заросли кустарника на краю посёлка.
— Был однажды случай, когда сделка не сулила проблем и руководство компании проявило беспечность в оформлении договора, что впоследствии привело к финансовым убыткам и длительным судебным тяжбам, не лучшим образом сказавшихся на репутации компании…
Щелчок спускового крючка, грохот выстрела и кусочек свинца выбивает облачко древесной щепы из старой ветки висящей в нескольких метрах над землёй. Вновь движение кисти, щёлкает затвор и дымящаяся гильза падает к ногам охотника. Ствол опускается и Дюран закидывает оружие на плечо, склоняется, чтобы подобрать латунный цилиндр.
— Готовься к худшему, а лучшее само придёт. Таковы законы бизнеса. Полагаю, что и для джунглей они вполне пригодны… дружище…
Усмехнувшись, Дюран принялся собирать свои вещи, а чуть погодя помог Магдалене собрать оборудование и распределить походное снаряжение по заплечным мешкам. Украдкой любуясь четкими и выверенными движениями фотографа, Николя то и дело ловил себя на мысли, что подобная уверенность может быть вызвана попыткой скрыть внутреннее волнение и раздражение, которому очень способствовала неутихающая болтовня Джозефа. Желая как-то поддержать и помочь успокоится, осторожно коснулся ладонью плеча, провёл к шее и опустился, поглаживая, вдоль позвоночника. Украдкой заглянул в глаза и улыбнулся, указал глазами в сторону неуемного проводника, показывая, что разделят чувства женщины и поддерживает её.
***
Как оказалось, джунгли имели мало общего с теми лесами в которых довелось бывать Дюранту. Даже самые смелые предположения разбивались о густую стену растительности и разнообразие цветов и запахов, которые сопровождали путников на всём протяжении маршрута. И если в самом начале пути Магдалена шла за Джозефом, то вскоре переместилась в конец их маленькой колонны, оказавшись подальше от назойливых ухаживаний проводника и поближе к необычным растениям, которые горделиво позировали фоторепортеру. Приходилось останавливаться, ждать, а потом спешно догонять, чтобы вновь остановиться, сделать фото и вновь нагнать проводника, чтобы не заблудиться на незнакомой местности. И хотя Джозеф пытался обойти стороной самые густые заросли, Николя то и дело взмахивал большим ножом, чтобы обрубить назойливые ветви, которые так и норовили зацепиться за одежду или ткнуть в глаза, которые и так щипало от попавшего в них пота. Жара и влажность выматывали своей неотвратимостью, заставляя останавливаться всё чаще и утирать промокший насквозь платок. Впрочем, одежда так же постепенно промокла, что не добавляло комфорта. Именно поэтому каждое известие о превале встречалось вздохом облегчения и сдержанным ликованием.
Вот и на этот раз, Дюран блаженно улыбнулся, опустился на землю и принялся стаскивать ранец, попутно любуясь женщиной на фоне необычного кроваво-алого пейзажа. Небольшой отдых был необходим. В силу специфики своей работы Дюран совершенно отвык от длительных пеших прогулок и теперь ноги припомнили ему все вера просиженные в кабинете или на сиденье автомобиля. Вероятно, видя усталость своих подопечных, проводник не торопился гнать всех вперёд, как когда-то капрал гнал молодых солдат на марш броске, чтобы занять удобную позицию для атаки или обороны. Николя был благодарен ещё и по тому, что с ними была женщина, о которой он тайно переживал, беспокоился и старался заботиться.
Тихие разговоры, массаж напряженных ног в попытке размять затвердевшие мышцы, усталость, которая накатывает морской волной и стремиться утащить в приятные глубины сна и отдыха, вот только предупреждение об опасности места и обитателей вновь и вновь выдергивает уставший разум из забытья. Слушая бормотание Джозефа, Николя отчетливо вспоминает каждый ориентир, который тот озвучивает, но их слишком много, слишком часто они повторялись и, кажется, слились в нечто монотонное и однообразное.
Из оцепенения вырывает пронзительный визг мартышки и делец инстинктивно отклоняется в сторону и падает на землю, когда на расстоянии вытянутой руки проноситься тень громадной кошки. Резко перекатившись на живот, Дюран приподнимает голову и шарит по рукой по земле в поисках оружия.
Хруст и треск заставляют замереть неподвижно. Нечто новое, огромное и невиданное ранее появляется из ниоткуда, ломая деревья словно стебли сухой травы. Огромным валуном тень накатывает на охотника. Вновь слышен хруст, на этот раз тихий и приглушенный. Он почти сразу тонет в протяжном стоне, а земля содрогается, словно в преддверии извержения вулкана. Низкочастотные вибрации заставляют внутренности сжаться, а взгляд растерянных и испуганных глаз следит за тем, как зверь вновь и вновь поднимает охотника, с силой ударяя его о землю.
Когда-то давно, в молодости, Никола уже видел это. Видел, как огромная бронированная туша танка медленно надвигалась на укрепления их батальона и его было невозможно остановить. Земля содрогалась и внутренности клокотали от рёва двигателя и разрывов снарядов. Сухие щелчки винтовок, уханье минометов, брызги крови и части тел разлетающиеся в стороны… Всё как сейчас, только белых цветов не было…
Страх. Липкий. Холодный. Парализующий. Он обволакивает словно густая патока, приковывает взгляд словно уличный фокусник и только желание жить бьется о ребра изнутри в такт ударам сердца и заставляет отчаянно искать спасение. Руки продолжают шарить по земле в поисках гранаты, но натыкаются на холодную сталь ружья. Разум твердит, что броню танка не пробить, но кто слушает голос разума, когда страшно, а жить очень хочется?
Николя прижимает винтовку к груди, щекой ощущает холод железа, отчаянно всхлипывает и перехватывает оружие поудобнее. Приклад в плечо, упор на колено, мушка и целик совмещаются на узкой бойнице-глазнице носорога. В такт движениям головы поднимается и опускается ствол. Дыхание замирает, сердце останавливается и пропускает удар и только ладонь сжимается в кулак, а пальцы нажимают курок. Выстрел. Мгновение. Чуть заторможенная, но всё ещё слаженная работа рук по перезарядке оружия. Вновь тишина, выдох и выстрел. Всё увереннее и быстрее происходит перезарядка, с каждым новым хлопком отправляя закапсулированную смерть искать цель, ведь жизнь одного это всегда смерть кого-то другого. Таковы законы войны от которых хотел сбежать Николя, но которые нашли его здесь, на краю мира в глухой африканской глуши. Нет, не сегодня, не сейчас. Сегодня смерть придёт не за ним, ведь он ещё не сказал Луизе самого главного...
-
это прекрасно и интригующе
обволакивает словно густая патока, приковывает взгляд словно уличный фокусник
шикарное сравнение!
-
Сравнение с танком!
Всё как сейчас, только белых цветов не было…
Хорошо!
-
Предчувствие появления чего-то большого-страшного, бизнес - охота, война, охота, любовь, смерть. Крутой замес, хорошо.
|
|
|
|
Ползая по полу в попытке отыскать относительно целую, пусть и треснувшую, пробирку, Кейтрин Андерсон сетовала на судьбу. И почему ей вечно "везёт" на неуравновешенных мужиков?.. Вот зачем было бить ценную тару — её же можно использовать для сбора сравнительных образцов! Да, нестерильно, но в "полевых" условиях выбирать не приходится, а начинать с чего-то надо — прежде всего с себя. Перед тем как отправиться в душ, Кейт намеревалась счистить с себя кусочки огрубевшей кожи, походившей на коросту, и засунуть хотя бы в микроскоп. Должен ведь найтись в больнице хоть один микроскоп? Наверное...
***
— Средний шпатель.
Не отрывая взгляда от микроскопа, Кейт протянула руку за инструментом. С силой зажмурилась, так, что перед глазами закружил рой чёрных мошек. Шёл пятый час операции.
— Тебе нужно смениться, — окинув женщину оценивающим взглядом, подал голос ассистировавший Клайд.
— Всё, что мне сейчас нужно... — пробормотала Кейт, пока Джил, операционная сестра, доведённым до автоматизма движением промакала ей лоб, — так это пара глубоких затяжек "Вирджинией"...¹ А лучше пять.
Самым сложным в её работе было именно это. Не затёкшие мышцы, не гудящие ноги, не взрывающаяся от тонны синхронных мыслей голова, а невозможность прерваться на грёбаный перекур. Та же песня, что и с трансатлантическими перелётами. Поэтому доктор Андерсон терпеть не могла летать дальше калифорнийского побережья.
— А ты подумала… — хотел было настоять Клайд, но был перебит:
— Я же сказала, у меня всё хорошо, — отрезала женщина и кивнула на увеличительное стекло. — Смотри-ка, медиальная петля² необычной формы.
Более чем красноречивый жест, означавший "этот разговор окончен".
— Дай-ка я тебя сфотографи-ирую...
— По-моему, сейчас не время для фотосессий, — скептически заметил Клайд.
— В учебнике такую не найдёшь, — возразила Кейт. — Студенты нам спасибо скажут.
Тревожный писк датчиков. Скосив глаза на дисплей, медсестра перевела вопросительный взгляд на ведущего хирурга в ожидании указаний.
— Сколько там? — поинтересовалась та, не поднимая головы.
— Девяносто пять, — ответила Джил.
— Падает?
— Да.
— Резко?
— Не особенно, но...
— Кубик эпинефрина внутривенно, — не дослушав, уверенно скомандовала Андерсон, продолжая орудовать шпателем.
Она уже привыкла не пугаться этого сигнала: снижение показателей ЧСС и АД — обычное дело в нейрохирургии. В самом деле, какой нормальный мозг будет спокоен, когда в нём так бесцеремонно копаются всякими железяками?
— Ты с ума сошла?! — не выдержал напарник.
— Всё нормально.
— Выводи её!
— Доктор Уйатоул!
На пару секунд руки Кейт перестали совершать аккуратные, мелкие движения, а её глаза грозно сверкнули на мужчину поверх защитных очков. Под натиском участившегося дыхания тканевая маска на лице вздулась и опала. Кейт редко давала волю гневу, но сейчас паника Клайда на ровном месте её разозлила. На мгновение.
— Сейчас же прекратите истерику, иначе я буду вынуждена удалить вас с операции, — ледяным тоном потребовала она.
И уже спокойным повторила инструкцию Джил, застывшей со шприцем в руках:
— Кубик эпинефрина внутривенно.
— О, чё-ёрт! — Клайд схватился за голову.
— Будь добр, Уайтоул, не беси меня.
— Восемьдесят, ты её угробишь!
— Скорее, ты поспоришь мне бутылку текилы.
— Твою мать, Кейт!
Тягучие секунды напряжённого ожидания — и... долгожданная тишина. Прибор перестал подавать истошные сигналы тревоги, и Клайд тихо выдохнул.
— АД в норме, — с небольшой задержкой констатировала медсестра.
Кейт лишь удовлетворённо хмыкнула, не прерывая своих действий.
— Да, доктор Уайтоул, имейте в виду, я предпочитаю Sierra³, — с улыбкой добавила она.
— Ты точно чокнутая, — фыркнул тот.
— Психов не берут в хирургию, — невозмутимо заметила Андерсон.
— Серьёзно, Кейт, тебя когда-нибудь посадят.
— Ну ты же будешь носить мне передачки по старой дружбе? — её улыбка сделалась по-детски озорной.
Так у них было заведено уже давно — соревнование, чья возьмёт. Уайтоул вечно перестраховывался, стремясь всё сделать по учебнику. Андерсон же, напротив, была не прочь пойти на оправданный риск — ей по душе была роль экспериментатора. Они никогда не позволяли себе лишнего при посторонних, но по хитро сощуренному взгляду, стрельнувшему в сторону коллеги, всё было ясно без слов. "Я же говорила", — читалось в её глазах. В такие моменты Клайд обычно злился из-за проигранного спора, однако теперь на лице мужчины играла другая эмоция — облегчение.
— Она бы не умерла, — продолжила Кейт уже серьёзно. — Вчера я сказала ей, что если она хочет вернуться домой на Рождество, придётся постараться и немного мне помочь. Она мать-одиночка.
— Причём тут это? — сощурился Клайд.
— О, тебе не понять, на что способна самка ради своего потомства, — подтрунила Кейт. — Потрясающая воля. Там даже химия мозга кардинально меняется. Так что она будет цепляться за жизнь до последнего. Не ради себя — ради них. Ну а я намерена выполнить обещание и отправить её праздновать Рождество к детям.
— Да куда уж мне. Мой примитивный мозг настроен только на добычу мамонтов, — беззлобно проворчал Клайд.
Кейт пожала плечами (больше чтобы размяться) и снова склонилась над микроскопом. Шея нещадно затекла, невольно рождая мечты о руках массажиста.
— Скоро заканчиваем. Сейчас только по ретикулярке⁴ пробегусь… — аналитически протянула женщина, пристально всматриваясь через линзу. — Чисто. Порядок. Шей.
Кейт стянула перчатки и направилась к рукомойнику, на ходу делая зарядку.
— Взять тебе кофе? — спросила через плечо.
— Угу... — Клайд уже увлечённо накладывал стежки.
И вряд ли её слышал. Можно смело растянуться на удобном диванчике в их ординаторской и сказать, что он только полчаса назад сам разрешил. А массажный кабинет для дежурных хирургов всё же не помешал бы... С этой мыслью Кейт закрыла глаза и провалилась в глубокую яму сна.
***
Она открыла глаза, щурясь от хлещущих в лицо струй. Сколько она здесь простояла?.. А, неважно.
Вода помогла. Вынырнув из кабинки и завернувшись в полотенце, Кейт почувствовала себя заметно посвежевшей, обновлённой, словно змея, сбросившая старую кожу — или это всё-таки действие интерферона? Очень странно: с одной стороны, её не начало знобить и колбасить — значит, болезнь не вирусной природы. С другой — полегчало ведь? Очень даже. То есть всё-таки вирусное. Хм, полувирусное? Бред какой-то. Или... не известный доселе науке "комбинированный" возбудитель. Так, не стоит пороть горячку. Надо сесть и подумать. Но для начала — отыскать лабораторию.
-
Обалдеть. Лежу сейчас в нейрохирургии и тут Такой пост...
Без комментариев;)
-
Живо, образно, динамично — одним словом, прекрасно. Будто сам в операционной побывал.
-
Эмоционально сильно!
-
За точность в деталях при операции
|
Флоренс в ответ на пошлую шутку Джозефа только едва заметно дрогнула уголком рта, вспыхнула двумя пунцовыми пятнами на бледных щеках. Причем тут это, если она спросила о джунглях , будто бы Джозеф туда совсем не охотиться идет, будто бы они все, как современные люди, должны немедленно разбиться попарно и разбежаться по комнатам, фу, какая пошлость, вот же сальный тип! Или он просто смеется над ней, над ее старомодной викторианской сдержанностью? Как можно всерьез воспринимать все, что мелет языком Джозеф? Дурочка, пропусти это мимо ушей, а то можно подумать, тебя это и впрямь задело за живое! Что еще ее так угнетает? Да, вот что. Никто не отвечает на вопросы всерьез, никто не говорит вслух того, что думает. Не с кем поговорить о капитане Робере, в комнате которого она спит. О больнице. Похоже, каждый лелеет свои скелеты в шкафах, и она будет делать то же самое. И пусть. Отчуждение - даже лучше для нее. Если бы между ней и кем-то еще протягивались бы тонкие ниточки доверия, ей было бы во стократ тяжелей, невозможней... вот это все.
Может быть, каждый думает примерно то же самое, только на свой манер.
Катушки магнитофона должны крутиться. Записывается ли что-то при этом или нет - это уже следующий вопрос. Они крутятся? Крутятся. Сомнения излишни.
Сногсшибательное интервью. Прекрасны бананы в хижинах, крытых соломой, дайте денег, приезжайте к нам еще, но денег дайте, дело богоугодное, так вот насчет денег.... Стоит того, чтобы быть увековеченным. Флоренс пристально посмотрела на мистера Авила-и-Мартина. Он не собирается перенаправить поток речи доктора в иное русло? Нет? Впрочем.... ей-то какое дело?
- Что? Конечно, записывается, доктор, не сомневайтесь, пожалуйста. Мы можем потом проверить. Впрочем, если хотите...
Главное - это прохладный как ванильное мороженое, уверенный тон. Потом - это потом.
- ...я увеличу громкость. Просто на всякий случай, - говорит она и решительно толкает пальцем какой-то движок. Хрюканье, шипение, треск.
- Нет, это лишнее, лучше вернуться к обычному режиму. Видите сами, какие помехи.
Ты прекрасно умеешь врать. Не знала?
Эта женщина, пожалуй, несколько неуравновешенна. Отчего-то кажется, что простая жизнь среди природы и богоугодный труд не пошли ей на пользу, что бы доктор ни утверждал, - отстраненно подумала Флоренс, маскируя беспомощными потугами на юмор свой страх и полное смятение. Она всегда инстинктивно отстранялась от несдержанных людей, криков и ругани. Но только не на этот раз! "Он садист... садист! Чудовище!!" - звенело у Флоренс в ушах внезапным откликом ее собственным подозрениям. Словно эта несчастная истеричка выкрикнула во весь голос то, что Флоренс робко прозревала внутри себя. Флоренс вскочила с криком, забилась в угол и оцепенев, наблюдала за полетом стакана и мгновенным превращением белого господина, ученого мужа, хозяина жизни в этом уголке земли, почти что Бога - в бессловесное страдающее животное. Раздавленное насекомое. Почему-то это было страшнее всего. Что делать, что мне делать? Ему надо помочь... ты должна помочь... цивилизованные люди... белые... христиане, но я не, не могу... Я не могу!
Он сейчас захлебнется и умрет. Если она ничего не сделает, то это будет так, что она его убила. Убила. Опять убила. Потому что она не могла заставить себя к нему приблизиться. А тем более прикоснуться. Ни за что. Никогда, хоть бы он десятикратно умер на ее глазах.
- Я не могу, - услышала Флоренс свой дрожащий голос откуда-то издалека. - Не могу. Это не я. Я его не, не...
Тишина. Бой и истеричка стояли в дверях.
Зачем ей понадобился кабинет? Что она там хотела найти?
И опять ее голос с магнитной ленты, проговорил - и затих навсегда.
Так вот что случилось на самом деле. Мисс Флоренс съел леопард, ее больше нет, никто не будет искать. Почему-то это важно. Может , это... выход? Просто выйти в другую дверь... и закрыть ее за собой?
Флоренс бочком-бочком приблизилась к двери кабинета и заглянула внутрь, в эту потайную комнату замка Синей Бороды.
На нее смотрели глаза.
Флоренс перевела взгляд на мальчика с одним опущенным веком.
- Их тут два, - услышала она свой ясный чистый голос. - Один твой, а второй чей?
Вот сейчас она хлопнется в обморок.
Флоренс, будто ее магнитом тянуло внутрь, медленно вошла, не сводя широко открытых глаз с кнутов, костей, банки с глазами.
|
Мемуары людей, прошедших Великую Войну века двадцатого - имеют одну общую черту. Не так важно, где и кем воевал человек, оставивший их. От ледяных просторов Севера до раскаленных степей Сталинграда. От пропахшей потом пехоты до хирурга в тылу. Среди 1418 дней войны все лучше всего помнят самый первый день. Даже если не падали бомбы, не горели пожары, не ревели моторы танков. Потому что это граница. Терминатор меж светом и тенью, шаг от спокойной мирной жизни - в кромешный ад самой страшной войны. И это всегда ступор. Как бы не готовили человека, как бы не учили его, какие бы не были тренировки и учения - всегда, абсолютно всегда, первые действия оказываются растерянными и не самыми эффективными. Просто потому, что шагнуть из мира в войну - чудовищно сложно.
- Одегра, одегра, одегра...
Выл, захлебывался болью и яростью голос. И мир раскололся на две части. Мертвая земля здесь и сейчас, нашпигованная хармуздами как булочка изюмом. И умирающая, вечно умирающая в памяти давно ставшего тленом мага цивилизация. Боже, какая страшная судьба! Построить мир, освоить и заселить материки, возвести города - и пасть жертвой крыс, мелких вредных созданий, которые, впрочем, изрядно вредили и в мире Сергея. Но такого не было. Или было? Гаммельнский крысолов? А что если чума, занесенная в Европу в Средневековье - была оружием серых тварей? Чума косила всех - и переносилась крысами. Что, если это был удар серого воинства по людям? Копья и мечы были бессильны, пустели целые области. И как знать, если бы не слишком холодная зима - не вымерла бы вся Европа? А потом люди стали развивать науку, производства - и крысы оказались загнаны в угол, в подполье. Но в мире Эдрика крысы сумели устоять - и нанести ответный удар.
Сергей сжал голову руками. Там гудел колокол, выли сирены, и грохот разрывов заглушал стоны гибнущих людей. И теплым островком реальности голос Эры - помочь, спасти, убить... Убить?!
- Нет, Эра, нет, пусть... пусть... Пусть будь что будет!
Сергей упал на колени - и протянул руки к небу.
- Ты, прошедший сквозь века, выживший в страшной битве, пусть и в виде морока - я открываю тебе свой ум. Убивать тебя еще раз - я не смогу.
И он зажмурил глаза, убирая последние хрупкие преграды между двумя разумами...
-
Отличная мысль про чуму! Коварные планы крыс.
-
Сергей порой, имхо, слишком рефлексирует; но за этот выбор, Рар, мне хочется поставить тебе десять плюсов.
-
За шаг от Мира в Войну.
Хорошо сказал. Ведь, этот перелом, действительно, страшен и значим. Тем и страшен, что значим.
|
|
|
|
|
|
10 января 1933 г. Африка, Ластурвиль.
– Извините за задержку, спешил как только мог, – нарастал запыхавшийся голос в соседней комнате. – Мне сказали, что вы хотите расположиться в моем кабинете, но не стоит.
Доктор вошел в комнату, вытирая пот с лица полотенцем. Встретившись взглядом с Фернандо, он улыбнулся и протянул руку, чтобы положить полотенце на комод, как вдруг осекся и потупил взор. “Вот тут”, – указал он, взявшись за грудь, – “тут и стоял тот кувшин, который подарила Луиза… Эх, дура!” – прошипел он сквозь усы и небрежно бросил полотенце. Кёхлер сел напротив журналистов и, озираясь по сторонам, попросил налить ему воды. Бой неохотно вышел.
– Ох, давайте тут, напротив кабинета и пообщаемся, нечего в него заходить. Ох-х, – доктор скривил челюсть, – что за день!? Ну так о чем вы хотели спросить, дорогие? Фройляйн Уолден, заводите аппаратуру, что-то она у вас совсем не шумит, так и должно быть? А то я бы уже полежал пошел, честно говоря…
<...> – Вот вы знаете, друг мой, вы задали хороший, я бы даже сказал отличный вопрос, но я позволю себе небольшое отступление. Дело в том, что когда я тридцать лет назад решился приехать сюда, я и думать не мог, что проживу на бананах и два года, с моими-то проблемами с сердцем! Но оказалось, что для европейца здешняя кухня, или ее отсутствие, очень благоприятствует, а потому я бы хотел ответственно заявить, что приглашаю всяческих спонсоров и дарителей, благодетелей и просто хороших людей приезжать к нам на месяц-другой, вложиться в наши хилые домики и вообще исполнить закон Христов. Вот… Так что приезжайте, дорогие, приезжайте. Я знаю, вы меня слышите, и этот голос да не окажется гласом вопиющего в пустыне, хоть до нее и не далеко идти, ха-ха, – приблизился доктор к магнитофону. – Записалось? Я могу повторить. А вообще, давайте следующий вопрос, очень интересно, да.
И на следующий вопрос Сигберт ответил так, как будто бы вопрос был о его больнице и ее состоянии. И на следующий. И на следующий. Интервью обещало быть… увлекательным. Но наконец принесли воду.
Скрип половиц сказал об этом со всей очевидностью: кто еще мог зайти в комнату, если не бой? Кто еще мог так решительно подходить к креслу, где пожилой доктор не отводил взгляда от стоящего на столе магнитофона (что преданно молчал)? Кто мог ворваться в идиллию и все испортить? Ну конечно же женщина!
Стерва из прошлого, уже не в медхалате, ворвалась со стаканом холодной воды и резким движением облила старика. Кёхлер искривил лицо и тут же встал, схватившись за грудь. Стерва встала в позу: “Садист! Чертов садист! Я уплываю, и пусть помирают все твои *такие-то* старики, мне *так-то*! Чтоб ты сдох, гнида!” Доктор попытался что-то сказать, но тут же схватился за горло. Его глаза превратились в огромные шары, щеки впали; губы побледнели, и из них вырвался нездоровый хриплый кашель. Старик припал на колени, успев схватиться за тумбочку. Тут Стерва с бросила стакан в стену, он разбился. Рука Кёхлера онемела. Он тут же грохнулся на пол: “Ка-и-ет…”, – невнятно проговорил он. Магнитофон с треском упал рядом.
– Кабинет ему! Это садист, чтоб его! Нельзя, чтобы эта тварь выжила! – вопила стерва.
– Оганга! – спохватился боязливо подглядывающий бой и подбежал к доктору.
– Ни-и-с-льн-ы-н, – совсем неясно простонал старик, корчась от боли.
– Мочи его, Алехандро! – в ужасе визжала стерва, отходя к выходу.
Мальчик поднял голову доктора и резко сорвал с его шеи и ключ, и крест. Когда он побежал к двери, старик снова плюхнулся лицом в лужу воды. Бой, весь дрожа, накинулся на замочную скважину. Ключ не входил. “Придуши его, ****!” “Оганга-оганга!!” Царапина, еще одна. Вся дверь исцарапана. Слезы. Треск магнитофона. Царапина! Да попади ты уже! “Оганга!” Вошел! Поворот. Еще поворот.
Кабинет открылся.
Внезапная пауза. Мальчик как-будто и не дрожал. Стерва как будто и не сбегала. Из тьмы крохотного кабинета, освещенные редкими лучами солнца, проходившими сквозь плотные жалюзи, показались человеческие глаза. Они плавали в банке с чем-то желтым и коричневым на дне. Слева от них на специальной бамбуковой подставке висели кнуты, сплетенные из различной кожи. Этими кнутами можно было запросто забить с одного удара. На верхней полке, откликаясь лишь страшными зубами и надбровными дугами, стоял человеческий череп, а справа, близ кувшина с водой и книгами, нависло огромное костяное чудовище, которое во мраке было трудно различить.
Мальчик так и сел. “Он чудовище, я же говорила!”, – не веря своим глазам пробормотала Стерва. Доктор кряхтел и бился ногами. Вдруг он толкнул магнитофон. Тот врезался в комод и вдруг приветливо затрещал:
“Раз-раз, проверка. Ах, да как эта штука работает? Все еще крутится… Может эта? Ну выключайся! Так, Флоренс, успокойся. Вдох. Выдох. Хорошо. Они ни о чем не догадаются. Никто ни о чем не догадае... Пшшшшш-ш-ш. Ну и как мне теперь вернуться в больницу?.. *Рев леопарда* Ах! Что это? Боже мой, что это? Что это? Помогите! *Удар*”
...
– А, Николя, я же совсем забыл ответить на твой вопрос за завтраком! А ведь я подготовился, хах. – Джозеф подождал Дюрана, похлопал его по плечу и побрел с ним наравне. – Флора-фауна, бабочки-цветочки… Эт все не про Африку, дружище. Здесь обитают только монстры, вроде доктора или Фернандо, ха-ха. Пытался поговорить с ним однажды, кстати. Мерзкий тип. Как будто бык, знаешь. К нему не подступишься, нужно быть как Хуан Бельмонте, чтоб воткнуть пику хоть куда-то. В общем, ты как знаешь, а я не в восторге. А по поводу крика - это наверняка горилла или геенна. Я-то не слышал ничего, а значит, ничего серьезного. Да ты не волнуйся, этих мочить еще слаще, чем людей! Тебе ли не привыкать, – и хлопнул по плечу.
Три вооруженных, кто-то ружьями, кто-то фотоаппаратом, охотника пробирались сквозь девственный лес, предпочитая не прорубать себе дорогу, а обходя особо трудные места. “Магдаленка, запоминаешь? – стряхивая пот с бровей, постоянно оборачивался охотник. – Да шучу-шучу, я профи, не напрягайся”. Они обходили масляные пальмы, изуроданные присосавшимися к ним лианами, огибали заросли тростника, странные кусты, опасные обрывы и вскоре вышли на поляну, за которой открывался живописный вид на ту Африку, которую еще воспоют великие охотники: зеленые, лишь изредка украшенные одним-двумя деревцами, холмы; вялотекущая река, частые белые цветы, голубое небо над головами…
– Все, привал! – рухнул на землю Джозеф. – Это привал, задрало. Лучше передохнем, чем пойдем по чьему-то следу. Место опасное, фух. Опасное место, говорю! – крикнул он для отстающей Магдалены. – Фух… Не смотрите, что все так гладко. Эт самая опасная зона, здесь если дашь слабину - не жилец. Пространство, – он хотел показать рукой, но забил и потянулся к фляжке, – чтоб его, открытое… Николя, доставай консервы.
…
Огромное солнце коснулось холмов, и они побагровели. Джозеф толкнул Николя: “Дружище, не засыпай, скоро в путь”. Охотник достал фляжку и сделал последний глоток. Убедившись, что ничего не осталось, он положил руки за голову и деловито присел к стволу напротив.
– Мы повернули сначала у… забора? Потом у будки. Потом обошли пальму, лианы. Там была мартышка, мы ее прошли… слева. Нет, справа. Нет, слева. Ну, там вспомним… И потом… Черт. Магдалена, ты случаем не запоминала маршрут, м? А то я ведь не шутил. У меня это, как его, чувства юмора нет совсем. Мало ли, ты не поняла, и теперь нам никогда не вернуться, а? – говорил он, неожиданно, серьезно.
– Мы повернули сначала у калитки, потом у будки, потом мартышка, лианы, красный цветок…
– Сначала мы повернули… Мы повернули… – глаза охотника медленно закрылись.
Подул легкий ветерок. Это стало понятно по движению куста сзади. Джозеф просопел что-то вроде: “Сначала мы…”, и вдруг страшно завизжала мартышка. Кусты дернулись. Из них выпрыгнула, как ошпаренная, львица и промчалась в метре от Николя. Джозеф бросился к ружьям, лежащим близ Магдалены. Прямо под рукой. Бери да стреляй. И в этот момент кусты разорвало страшное гороподобное создание величиной с баобаб. Таким показался черный разъяренный носорог, столкнувшийся с тонким стволом и мгновенно сломавшим его. Джозеф оберн… Хр-ру-усть. “Аа-а-а-а-а-а-с-с-и-а-ска!” Чудовище топталось по ногам охотника, так и норовя проткнуть его череп своим уродливым рогом. Раз! И рог прошел в десяти сантиметрах от головы, пропахав землю. Два! И он разве что разорвал охотничью куртку. Три! И Джозеф схватился за рог, повиснув на нем всей тяжестью еще живого тела. Зверь немедленно принялся мотать головой и бить охотника о земь.
Казалось, в промежутках между одним из таких ударов, Джозеф с надеждой взглянул на своих… друзей?
А кровавый глаз солнца все ехидней прищуривался, покрывая поле боя красными брызгами.
А ведь когда-то это были белые цветы.
...
Немой шел довольно медленно, будто боясь, что Луиза сдаст его с потрохами. Она верно сделала, что не стала догонять мальчишку, а лишь пошла по пятам. Так он смог влегкую откреститься от того, что уходил из больницы в джунгли. Нет-нет, он и эта белая женщина - совсем незнакомые люди, что вы. Не приставайте к немому, они никак не связаны. Просто по пути. Доктор куда-то послал. Не иначе. А почему они поравнялись? Да кто его знает! Совпадение.
Шествие было… молчаливым. Благо ходить по джунглям для Луизы было не ново. Проходя мимо знакомых пальм и указательных столбиков, она то и дело вспоминала похожие прогулки с Сигбертом: “Луизочка, не останавливайтесь, вы всех задерживаете... Ну что вы, я не хотел… Давайте руку, аккуратней… Корни! Помеха справа!.. А это гнезда ткачиков, таких не найдешь в Европе. Ах, да не пугайтесь вы так, просто гнезда! Ткачики - это птицы, а не пауки, хаха…” То тут, то там мелькал добрый старик: показывался в отражениях капель на листьях, в бликах, в узорчатом солнце, которое перекрывали кроны. Но это продолжалось лишь до вечера. Когда лианы слились со тьмой джунглей, став похожими на вездесущий клубок змей, то и дело пытающихся придушить Луизу, образ доктора слился с мраком Африки. Теперь его чудовищная скрытная натура то и дело пыталась облапать женщину деревянной рукой кустарника, влажным языком загнивающей пальмы, шероховатыми спинами разросшихся корней…
Мальчик вел за руку. Слева показался огонек. Немой обрадовался, поправил курс и, схватив Луизу обеими руками, поволок ее за локоть на свет. Выйдя к высокому костру, парень, не скрывая щербенистой улыбки, прищурился и вскоре разглядел выходящих из костра старейшин. Одетые в шкуры леопардов, они в ритуальном танце подскакали к Луизе. Немой погладил ее руку и искренне улыбнулся. Его глаза с огромными белками словно сказали: “Это здесь, мы дошли!” Негр с бусами из чьих-то зубов склонился перед Луизой, не прекращая танцевать. Нагнувшись, он словно превратился в леопарда. Костер пульсировал, и шкура то и дело играла шерстью: то разглаживалась, то покрывалась черными иглами. Шаман резко поднялся. Перед самым его лицом уже блестел заточенный, видимо, самими детьми природы, ножик с костяной рукоятью. Мальчик запрыгал от счастья. Негр протянул нож Луизе, немой затаил дыхание...
…
Женщину аккуратно схватили под локти и повели по тропе к костру. Вкруг него сидели аборигены в похожих нарядах: у кого-то они были совсем как на утреннике, у кого-то - скроены с умом. Шаман присел на четыре конечности, как это делает мартышка. Нервное дерганье головой. Вниз. И вот в его руках фиолетовые травы, а судьба их - огонь. Приятный кислый запах. Коробочка. Всегда ли она была тут? Открывает. Крышка поднимается. Темнота. Проблеск огня. Негры вокруг встают. Блик. Пиала? Блик. Чашка? Блик. Напиток.
Круг сузился и пустился в пляс на одной ноге. Костер? Почему три костра? Немой, немой говорит? “Пей! Надо пить!” Хлопки в ладоши. Чаще, чаще, чаще. Барабан, гипнотизирующий барабан. Бум. Хлоп. “Пей!” Бум. Хлоп. “Пей!” Бум. Хлоп. “Пей!”
И в красной жиже отражается испуганное женское лицо - гордость парижской документалистики. Что же там, на дне?
-
прелесть какая!
они в ритуальном танце подскакали
это место показалось мне особенно милым
гордость парижской документалистики
ахаха, это даааа
-
следующий мастерпост даст весьма неожиданные сюжетные повороты. ещё неожиданней?!
Задал жару каждому.
Как в кино всё красочно и насыщенно в каждом кадре
-
аааа! вот и макабр поспел)
|
Не всегда знания приносят радость, а чужие разговоры утоляют любопытство. Вероятно, Николя не следовало подслушивать, но кто же мог знать, что стены дома в звенящей тишине улицы окажутся эфемерной преградой на пути сказанных слов и те найдут болезненный отклик не только разума, но и сердца.
Нервы, которые были и без того натянуты словно струны, продолжали звенеть и их не мог успокоить даже хороший табак. Выбив и почистив трубку, Дюран направился в комнату и попытался отвлечься от неприятных мыслей за работой, но человеческая жизнь слишком сложна, чтобы осмыслить её разумом и вывести некую математическую или финансовую формулу по которой можно добиться успеха. Слишком многое завязано на чувствах, а чувства… Если бы только знать, что ими движет и что их вызывает. Почему много лет назад он сошелся с этой женщиной, а теперь ему так сложно её отпустить? Неужели есть нечто большее и высшее, что связывает людей и не даёт вот так просто разойтись даже тогда, когда их отношения похожи на попытку согреться на остывающем пепелище? Ответа не было и сколько бы не пытался торговец осмыслить положение в цифрах, решение никак не приходило. Люди не цифры, их невозможно привести к общему знаменателю.
Устало вздохнув и потянувшись, Николя отложил в сторону письменные принадлежности.
— К чёрту всё! — Ладонь небрежно отодвинула исписанные бумаги в сторону и потянулась к карману, в которой была припрятана небольшая плоская фляга с коньяком. Несколько глотков и терпкий вкус алкоголя на языке придали уверенности и решимости.
— К чёрту работу! — Тихо проворчал мужчина, украдкой посматривая в сторону спящей жены. У него есть ещё два дня и в приоритете сейчас явно не деловые отношения, а чувства и эмоции в которых следовало работаться в первую очередь. Кем бы его не считала Луиза или её папаша, ему следует быть собой. И если он кому-то не нравиться, то пусть катятся ко всем чертям хоть на одном, хоть на разных пароходах. Чужие секреты не были товаром для Николя, он не собирался ими как-то торговать, обменивать или как-то иначе использовать к своей выгоде, но и свою сокровенную тайну он не хотел озвучивать. Не ветеран? Плевать! Кто по молодости не совершал ошибок, кто не был максималистом и не мечтал изменить жизнь к лучшему? Тот же Джозеф всё ещё был мальчишкой в теле взрослого мужчины, гримасничая и шутя пытающийся привлечь внимание понравившихся девочек. Впрочем, ему бы следовало быть осторожным, раз в этих местах завёлся некий леопард. Стрельба стрельбой, но хищник в своей стихии, а человек лишь гость. Наверно стоит предупредить и поговорить о возможной опасности?
Скрестив руки на столешнице и уперевшись в них лбом, Дюран попытался составить некое подобие плана на грядущий день и не заметил, как провалился в сон.
Утро наступило неожиданно, а спина неприятно ныла, побуждая потянуться и размять застывшие мышцы. Плед соскользнул с плечь и заставил удивиться. Николя не припоминал, чтобы он брал плед. Откуда он взялся? Неужели кто-то из прислуги?
Взгляд придирчиво осмотрел оставленные на столе вещи на предмет пропажи, но всё было на месте. Повернув голову, посмотрел на пустую кровать.
Не то улыбка, не от усмешка перечеркнула сонное лицо мужчины и он приблизился к ложу, провёл ладонью по подушке и несколько минут стоял неподвижно, комкая плед в ладонях. Такой необычный жест со стороны Луизы озадачил и подарил чувство надежды, хотя… Может быть это просто попытка убедить себя, что всё у них будет хорошо?
Отложив покрывало в сторону Дюран направился к умывальнику и некоторое время посвятил водным процедурам, приводя себя в порядок. Завтрак был лёгким и прошел почти в в одиночестве, если не считать прислуги, а потом была долгая прогулка по окрестностям, которая закончилась ближе к обеду.
***
— Джозеф, а что вы знаете о местной фауне? Сегодня ночью я слышал странные звуки. Вы уверены, что за пределами поселения достаточно безопасно, чтобы вести с собой неподготовленных людей? — Взгляд Николя уделил внимание сидящей неподалёку Луизе, Магдалене, господину Гонсалесу и мисс Флоренс.
Впрочем, вскоре ситуация разрешилась, хотя и не так, как хотелось бы Дюранту, который планировал посетить местный большой город и присмотреть несколько приятных вещиц для дальнейших активных действий по примирению.
— Идти в джунгли? — бровь Николя приподнялась в немом изумлении, когда Магдалена сделала предложение, а Луиза его поддержала. Стрельба не входила в число излюбленных занятий торговца, но именно сейчас горячие ладони желали ощутить приятную тяжесть и прохладу вороненого ствола, дающую уверенность и чувство защищенности пред внешним незнакомым миром не только себе, но и тем, кто по воле случая оказался рядом. Этакий первобытный инстинкт охотника и защитника.
— Ну что же, если дамы настаивают, то как я могу отказать им в просьбе? Надеюсь, что у господина Джозефа найдется запасной ствол и ещё больше надеюсь, что им не придётся воспользоваться…
Мысленно Николя улыбается. Возможность провести время с Магдаленой вызывает внутренний прилив возбуждения и сил, а прогулка по джунглям позволит собрать букет для Луизы. Интересно, оценит ли она дикие цветы?
Поцелуй, короткий и невесомый как крыло бабочки, Луиза уходит, а в памяти всё ещё мелькают монохромные воспоминания окопной войны и кадры лазарета, который был как две капли воды похож на то, что они увидели совсем недавно. Неприятный холодок скользит по коже, ведь именно от этого некогда и сбежал молодой Дюран, а сейчас прошлое, в иной его ипостаси пытается его настигнуть.
Николя заканчивает обед, дожидается остальных и начинает подготовку к походу в джунгли. Уличив момент, когда с проводником удаётся остаться наедине, задаёт интересующий вопрос про оружие и местных животных. Хочется быть уверенным, что Магда не пострадает. Обещание вернуться засветло успокаивает, но собирающийся дождь наводит на грустные размышления. Молодой солдатик, вновь ежится в потрепанную шинель, готовясь встретить свинцовый ливень. Некогда парень пообещал себе не брать в руки оружие, но… видимо пришла пора повзрослеть и взглянуть собственному страху в глаза, перестать бояться потерять то, что дорого, и научиться жить вопреки ошибкам прошлого, даже если их не получится исправить.
|
|
Оба направления были одинаково важны, и Вероника сочла, что не стоит складывать все яйца в одну корзину. Если инспектор видел какие-то зацепки в Нью-Йорке - отлично. Она покопается в ниточках, оставшихся в Нью-Орлеане.
А они были.
Кесарево кесарю, в том смысле, что вся полицейская составляющая осталась инспектору. Вероника же решила действовать через АНБ и через Сон. Она все-таки была сноходец, к тому же нью-орлеанские вампиры залегли на дно, и подобраться к ним было разумней через человеческих помощников. А еще Веронике хотелось потренироваться в навыке работы с чужими сновидениями, то есть в практике выноса мозгов.
Итак.
1) Общие сведения о вампирах - к ПавлуВо время распития водки Вероника сочла, что задушевная беседа оказалась куда менее задушевной, чем она сперва решила. Поэтому Вероника, почувствовав себя не у дел, ушла на Тропу Зеленых Огней. В прошлый раз, когда она потащила Джо к Избушке на Курьих ножках, она ошиблась адресом. И вот она вспомнила про Слепого Павла: здесь было теплее. По некоторым признакам, Павел, до того, как стал ушельцем на Тропе, проживал в Яви на просторах старого континента, где, по словам Ванессы, вампиры кишмя кишат. К тому же из всех известных Веронике пород нелюдей Павел больше всего напоминал ей оборотня. Он мог что-то знать о вампирах такое, что Ванесса не сочла нужным им рассказать. Об их организации, связях с людьми, сильных и слабых сторонах.
2) Через АНБ: Очень Здоровые охранники
Нужно собрать данные о биографии: они не болели с момента рождения и ли с момент поступления на работу в фирму? Задачи: а) искать пересечения в биографии - на уровне семьи и личных связей, по работе и карьере; наличие связей с кем-то из лаборатории. Может, им всем вводилась какая-то особенная вакцина? ;-) б) данные о фирме. Там все такие работники здоровые или именно нанятые Синтией? Если да, то навести справки о владельце и руководителях компании, ищем связи с лабораторией. Если нет, то спросить у Синтии, давали ли ей распоряжения нанять конкретных людей или кого компания пошлет. в) Попрошу выдать список охранников, фотографии, возможно попрошу организовать личную встречу, задать несколько незначащих вопросов, - короче, лично познакомлюсь. Потом буду искать их во Сне. Каждого. Если они люди и могут спать, буду во Сне ездить по их мозгам. Цель - выяснить, являются ли они вассалами Магистра и Co. и нарыть новую инфу по организации нью-орлеанских вампирам. Может, их там целая хорошо организованная армия)
3)вассалы Эдди и Трейси Ванесса обещала в тот же день позже дать контакты вассалов Эдди и Трейси. Дала? Если да, то аналогично: получаем возможность их лично идентифицировать и залезаем в их мозги во время сна. То есть Сна. Цель: квартира, Мари, Софи, если можно - ближайшие планы Эдди и Трейси.
4) поклонники Вивьен и Терри Обычный поиск в соцсетях. Терри и Вивьен - сексаппильные красавчики и бонвиваны, у них должны быть не только вассалы, но и тьма фанатов и фанаток, которые должны в розовых соплях и слюнях выкладывать в сети их фоточки ( возможно, на фоне себя). Поиск человеческих связей. Потом - та же процедура: личная идентификация, влезание в мозги с целью воссоздать воспоминания людей об адресе и плане квартир(ы), где Терри и Вивьен бывают. Просьба: "Давай сходим туда вместе? ."
-
За чёткий и подробный план.
Вообще, Ванесса блещет идеями!
-
За возвращение к системному и рациональному мышлению, от которого мы, в последнее время, отказались.
|
Магдалена.
Луизе нравится имя: долгое, напевное с примесью святости. Вслушайтесь: маг-да-ле-на... Слово одновременно и тихое и громкое.
Взгляд Магдалены, что стрела, достигает цели. Чего в этом взгляде больше, правды или игры? Луиза не знает, поэтому делает вид, что не заметила, потом она сошлется на "я не могла, ты же понимаешь, мы не можем, ведь есть Николя, и люди, что подумают люди".
На самом деле ей всего лишь нравится имя.
Ширма благости расползается, когда прикосновение сменяется поцелуем. Луиза прикрывает глаза, чтобы никто не заметил темный огонь в глубине зрачков. Николя. Луиза тысячу раз знает, как он хорош. И она же тысячу раз знает, что он отвратителен, как все люди. Вот только сегодня он другой. Словно эти двое пересекли океан и на этом, новом берегу, все наизнанку, все иначе. И каково же оно здесь? Луиза поворачивает голову к мужу и долго, пронзительно смотрит, переполненная любопытства: "каково оно здесь?".
Секунда - и ладонь утекает от мужа, как утекает и сама Луиза, она вновь не с ним, а с другими.
С мужем она встретится вновь позже, в их общей спальне. Она услышит его шаги сквозь стылую дрему, и его приход успокоит ее, согреет ноги, навеет сон. Николя же - так и уснет за письменным столом, в обнимку с бумагами, в неудобной, скрюченной позе. И, очнувшись ото сна в темноте, Луиза долго будет разглядывать мерцание лунного света на письменном столе, руках и лице этого одновременно чужого и близкого человека, а потом принесет плед, которым обернет мужу плечи и ноги.
Утром она проснется одна и, приведя себя в порядок, спешно покинет комнату. У нее есть оправдание - дело. Как иногда вовремя можно забить голову и руки чем-то, что на самом деле не имеет никакого отношения к важному.
- Пошлите кого-нибудь, я здесь все-таки не для того, чтобы разгадывать детективную историю пропажи пленки. - Луиза мягко откажется ехать к скупщику.
Они профессионалы. Они справятся. Всегда справлялись.
- Да, охота - прекрасная идея, мсье Джозеф. Магдалена и Николя помогут вам. Я бы и сама поехала, но кто-то должен скрыть ваше отсутствие.
Никто не скроет их отсутствие лучше скрытной Луизы.
Никто не будет ждать их возвращения сильнее.
- Уже решила. Вы отправляетесь с Магдаленой и Николя. - короткий кивок мужу, чтобы не выдать собственную слабость. Больница - совсем не то место, где Луизе нравится быть. Ей плохо здесь среди измученных людей, здесь только боль, сплошная, густая, неисправимая, а Луиза ее чувствует.
А самая яркая - боль прикованной к кровати женщины.
Что если она не лжет? Что если загадочные джунгли скрывают в себе совсем других хищников?
Луиза целует мужа в небритую скуластую щеку и уходит.
- Фернандо, Флоренс, если я не вернусь вовремя, начинайте интервью без меня.
Луиза уходит.
Она идет искать немого мальчика, который отведет ее к Луи Роберу.
Луиза чувствует азарт, страх, стыд и гнев - такую адову прорву чувств! Луиза хватается за это дело, словно эта чужая тайна мистическим образом поможет Луизе познать саму себя. Луизе нравится верить, что женщина сказала правду. Луизе хотелось бы обличить кого-нибудь здесь.
Выходит, что на самом деле на охоту идет именно она - Луиза.
|
|
|
|
|
Эх, прощание, прощание! 3000 лет тому назад безвестная Пенелопа провожала своего Одиссея на 20 долгих лет в поход за добычей на соседний остров. Сейчас мазнуть по щеке поцелуем в шумном аэропорту, чтобы через пару часов (ну хорошо, не пару, зануды вы этакие!) ступить на другой континент - а к ночи вернуться обратно. Прощание все равно саднит незажившей раной, царапая сердце. Вот кто ему страшная и грозная коднарица? Ночь вместе, у адской железной дороги - и схватка с хармуздами. И вот теперь их пути расходятся - и может навсегда. Нет, конечно, Трон может и подарит возможность помочь Эльвенге и подружиться еще больше. Но ... Но будем честны, Сергей, они скорее всего расстаются навсегда. Слишком разные тропы, другие пути. И то, кто обещал, что Трон он добудет, а не сложит косточки свои где-то на подходах? Или - а если в очередной раз хармузды окажутся быстрее?! И кости Эльвенги, шурша, занесет песок и прах очередного убитого мира? Да никто! Потому он улыбался как можно шире. Ведь уходящий забирает четверть грусти и тоски - а три четверти горечи остаются остающемуся. Так и не надо травить душу коднарице! Пускай в ее большом птичье-человечьем сердце не поселится грусть по их расставанию. Пускай она запомнит что-то иное, смешное или забавное, то, как ломилась в свой же дом или как вывела его на бой с хармуздами - но не то, как они расходятся каждый своей дорогой....
- Счастливо, Эльвенга! пусть будут легки твои шаги - и светлой твоя дорога. Когда я сяду на Троне, я не забуду, что ты указала мне путь...
И прошептал, тихо, самому себе.
- Когда... Или если?
Но дорога звала и не было времени грустить...
Развилка заставила его остановиться. Опыт говорил, что надо идти там, где легче. Ведь закон Мерфи прост и краток. Если задача кажется простой, значит она будет сложной. Если же задача кажется сложной, значит ее невозможно решить. Если путь кажется сложным, значит, его не пройти. Но этот Мир уже успел приучить его к тому, что не все то, чем кажется. И вполне может быть, что вроде бы надежный путь ведет в смертельную ловушку. да еще Птиц со своей странной речью. Мол, отдай корону, донеси и отдай. Я смогу, а ты нет. Сергей нахмурился.
- Тяжел? а как я это могу понять, если не изведаю сам? И почему твоя силы подойдет Трону, а моя нет? И ведь ты спала, и только случайно не стала моим обедом. Я не отказываю тебе, но хотелось бы понять - что не так со мной. И почему я визирем у тебя буду лучше чем я на Троне. Что я не знаю о нем? Что знаешь ты?
А сам тем временем осматривал дороги, используя Глаз-Алмаз, пытаясь понять, куда идти безопасней...
-
уходящий забирает четверть грусти и тоски - а три четверти горечи остаются остающемуся
-
Чудесно! И ответ птенцу, и мыслио прощании. Это хорошо!
-
Достойно!
Зачем идти к трону, если заранее соби раешься его отдать?)
|
-
Благодарю.
Было интересно, а со значками ещё и приятно
-
Это было и интересно, и полезно. К счастью или сожалению, но были другие приоритеты, поэтлму только читал и смотрел. Успехов!
|
- Квартиры. Теперь все становится яснее, - прокомментировала Вероника. Напрасно они напридумывали себе, что Магистр и компания обладают сверхъестественной способностью не отражаться на камерах наружного наблюдения или деактивировать все камеры по пути своего следования. Все проще: они никуда не уезжали из города. Залегли на дно.
- Конечно, я иду туда, куда вы скажете, безо всяких условий. Долгий разговор – то, что нам всем сейчас просто необходимо, - безмятежно сказала она и пошла вместе с Ванессой, Самантой и Грегори прочь с площади. Кажется, их взаимное расположение относительно Ванессы имело какое-то символическое значение; Веронике так показалось. Саманта шла рядом, Вероника заняла позицию с другой стороны Ванессы – немного поодаль, на некоторой дистанции: не друг, но и не враг. Но минуту спустя она сместилась ближе к Ванессе, потому что кое о чем вспомнила, а именно о том, что вся маленькая группа сейчас находится в перекрестье прицелов снайперских винтовок. Хоть бы ничья рука не дрогнула в этот момент, и никому бы голову не пришло торопиться…
- Саманта, я очень за Вас рада, - сказала она, продолжая тему. – Что Вы обрели опору в жизни и твердо стоите на ногах, пусть Вы нашли что искали не среди нас, а в другом месте, это не имеет значения. Я Вам желаю перестать искать обиды, особенно там, где их нет, в мире гораздо меньше людей, которые Вас норовят унизить и обидеть, чем Вы думаете. Жить в состоянии постоянной обиженности очень тяжело, оно с уважением плохо сочетается, по правде говоря. Пять дней назад мы действительно не знали, где искать, но четыре дня назад Вас пришли спасать в полном составе. Разумеется, никто не знал, что к тому времени Вы с Ванессой уже уехали. По Вашему похищению заведено уголовное дело, да и жених пропавшей Мари заявил в полицию. Короче, сюда явилась вся королевская рать в лице полиции Нового Орлеана, но так как никто не знал, чего ожидать, это была не операция по освобождению насильно удерживаемых людей, а бойня. Погибли люди. С этого самого момента вся история переходит из плоскости эзотерической, морально-этической и психологической совсем в другую. Я слишком плохо разбираюсь в законах, чтобы утверждать, что Вы, Саманта, из ненавистной Вам категории «жертва» и «заложник» имеете шанс при нынешнем раскладе перейти в категорию «соучастник вооруженных бандитов», надеюсь, что нет, но у Ванессы в настоящий момент очень большие проблемы с правоохранительными органами. Вы хотели, чтобы вам не лгали и не скрывали – вот правда. Именно поэтому сейчас надо, чтобы мы все поняли и во всем разобрались, кто, с кем, против кого, зачем и с какой целью. Надо все объяснить, и желательно с самого начала, чтобы избежать ненужных жертв и необоснованных обвинений. Несмотря на трату драгоценного времени.
|
|
I
— Мы с mlle Уолден можем взять это интервью. Доктора даже не придётся обманывать, я спокойно запомню его реплики.
Коротко прокомментировал идею охотника Фернандо. "А что не запомню то выдумаю", — Но это осталось невысказанным. Честно говоря, испанец был рад возможности поработать. Когда люди предаются праздности то делаются чересчур любопытны, выдуманными историями из иных, чужих миров, они заполняют пустоту собственных. Парадоксально, но при этом настоящий другой мир, вся эта нищая, насквозь пропахшая потом, жужжащая роем плотоядных мух, ревущая по ночам, Африка, словно тонула, делалась чем-то ненастоящим на фоне обеденных комнат и нескольких стен.
Ты едешь туда, полагая, что будешь долго рассматривать каждый листик, каждую новую деталь... А потом всё тонет в каком-то дымном мареве и остаются только шумные негры, которые и людьми-то не вполне кажутся. Недоземля, вроде большой деревни.
Было, впрочем, и кое-что, совершенно забытое Фернандо о больших деревнях — находясь там, следует очень осторожно плевать под ноги, можно случайно попасть в знакомого.
II
Первая любовь определяет многое. Вся человеческая культура, заботливо заложенная в голову юноши встречается в этот момент с холодной и безразличной реальностью в облике девушки, и как именно пройдёт встреча — определит облик женщины, отношений, любви, на всю оставшуюся жизнь.
Для Фернандо женственность давно стала просто ещё одной формой социопатии. Он даже разработал собственную теорию, позволяющую обьяснить пресловутую женскую загадочность (вот о чем охотнику следовало бы спрашивать! О, какой ответ он бы получил!)
По системе Гонсалес-Авила можно чистить не только апельсины, но и души человеческие. Вообразите себе на мгновение, что в гостиной стоит богатый юноша в костюме-двойке и увлечённо рассказывает про свой опыт знакомства со Штирнером. Не нужно быть писателем чтобы сказать, что девушка влюбится в него. Но представьте, что тот же юноша беден, его костюм местами потерт... История пойдёт иначе. Теперь, представьте супругов. Женщина подозревает мужчину в измене. У неё нет улик, но ей кажется, что давненько она не получала подарков. Конечно, она взбесится, заведёт сама себя и устроит сцену ревности даже если сама даёт по всякому водителю своего мужа. Что объединяет оба этих примера?
Если женщине выгодно будет почувствовать что-то, она это непременно почувствует, причём стоит уличить её, представительница прекрасной половины мигом отыщет тысячу и одну причину своего решения. "О, я так несчастна, душечка, так несчастна" — Чувства становятся чем-то вроде конвертируемой валюты с твёрдым курсом.
На самом деле женщины не чувствуют ничего, но способны "заводить" себя, чтобы имитировать любое состояние от бурной любви до столь же бурного гнева. А знаете, кто ещё так делает? Социопаты.
Отсюда следует magnum opus житейской мудрости Фернандо — к женщинам следует относиться как к сумасшедшим. Не стоит вникать в их бред, давать увлечь себя ловушками красивых слов и бурных излияний. Достаточно понять логику диагноза, чтобы стало абсолютно не важно что говорит или чувствует безумец.
Доброй половине этого, мсье Гонсалес Авила-и-Мартин научился от неё. От белой женщины. Другую усвоил от врачей, лёжа (о, ирония) в психиатрической больнице.
— Bonjour, mademoiselle.
Коротко приветствовал Фернандо свою давно ушедшую любовь. Бывало в порыве запальчивости, он представлял себе то сладкие мгновения возмездия, и сейчас эта ярость вспыхнула с новой силой. Судьба подарила ему шанс отомстить.
Когда девушка наконец убежала, испанец поспешил тихо, так, чтобы не слышал доктор, пояснить сцену (о, это всегда сцена!) охотнику.
— Алехандро.
Короткий кивок.
— Разве, мсье, Вы всегда представлялись подругам на одну ночь своим именем? Если так уверяю Вас, это крайне непрактично. Вы же не хотите, чтобы они заявились к Вам домой с воплем "это твой ребёнок!"
Передразнивать сумасшедших всегда приятно. Вышло смешно.
III
Больница Фернандо скорее понравилась. Навевает воспоминания, знаете ли. А если говорить серьёзно, то негры явно находятся не в том положении, чтобы воротить нос от того, что белая цивилизация пожелала им дать. У них могло не быть и этого. Пусть вас не обманут голодные тела, эти люди выживали здесь тысячелетиями и выживут ещё столько же, даже если завтра все европейцы дружно соберут вещи и оставят братьев своих меньших. Темнокожих не продают в рабство, им раздают продукты, их лечат, чего им ещё желать? Зачем они тянут свои руки?
Прогнать злобного доктора? А кто ещё поедет лечить сброд по доброте душевной. Дать больше еды? Фернандо достаточно прослужил в армии, чтобы знать, старшие отнимут излишки у младших, обожрутся в три пуза, а младшие останутся с чем были. Проблема Африки не в клозетах, она в головах людей, свято уверенных, что кто-то им что-то должен.
А вот белая сумасшедшая вызвала сочувственный взгляд. Это мы тоже проходили. Африканская жизнь полна стрессов для юной особы. Немудрено начать во всех дикарях видеть каннибалов, жаждущих плоти юной супруги французского капитана. Сбежать из дома, прятаться где-то пока не припечет...
Допустим на мгновение, что доктор правда садист и издевается над пациенткой. Может насилует. Это возможно. Но "продать каннибалам"... Барышня явно перечитала Джека Лондона. Или, что более вероятно, дамских романов.
"Ты отвергла мою любовь, Хулия, теперь я продам тебя людоедам!"
Тем не менее, случай заинтересовал Фернандо.
Отличная выйдет сцена для статьи.
IV
Барышня времени не теряла. Перешла, что называется, с места в карьер. Часто, испанец поражался, насколько органично у них получается этот монолог. Нет, чтобы сказать прямо: "Я меркантильная и подлая сука, я изгадила собственную жизнь, приняла неправильно все решения, какие могла, и теперь доживаю жизнь медсестрой в какой-то африканской больнице, где негры задирают мне юбку, когда доктор не видит. Нас раньше многое связывало, купи мне билет в Европу". Нет, вместо этого нужно рассказать байку о многолетнем ожидании.
Тот факт, что это байка, Фернандо установил эмпирически. Предположим, у него было от двенадцати до четырнадцати женщин включая случайные связи. Если бы женщина была способна к столь длительной привязанности, хотя бы одна из них непременно бы вернулась и попыталась возобновить отношения. Но матримониальная бухгалтерия так не работает. Женщина допускает разрыв отношений если видит вариант получше. И потом продолжает движение "от лучшего к лучшему". Она наверняка могла хотя бы через родственников из родного города узнать где находится Фернандо, разыскать его — тогда байка прозвучала бы куда правдивее. Но раз они попросту столкнулись в безымянном селении...
Против воли, мужчина ощутил слабый укол сочувствия. Насколько же она опустилась, что предлагает всё и сразу. Правильно было бы сходить к каноэ и взять её там, жёстко, со вкусом, как берут шлюх. Потом дать несколько смятых купюр и велеть проваливать.
Да, это было бы... Достойное отмщение.
"Видимо", — с грустью подумал Фернандо, — "Я всё-таки не жестокий человек"
— Я прощаю тебя. Но нам пора расстаться.
Он аккуратно извлёк из бумажника свой обратный билет на пароход. Она использует его, снова, в этом не было никаких сомнений. Скоро будет плыть в Европу размышляя о том, какой сентиментальный дурак её бывший, так просто расставшийся со столь ценной вещью и не взявший совершенно ничего взамен. Простой мир маленькой социопатки.
— Вот всё, что я могу тебе дать. Кажется, это тебе и нужно? Он твой.
Фернандо не планирует возвращаться.
Билет бы всё равно пропал.
-
I
спокойно запомню его реплики
С ним надо быть осторожным
II
к женщинам следует относиться как к сумасшедшим.
Ах, как потребительски и однобоко о женщиках)
III
Тем не менее, случай заинтересовал
Явная тяга к сумасшедшим продолжается
IV
всё равно пропал
Это резюмирует вышесказанное.
Мужчина всегда найдёт в себе Маленького Принца, если рядом капризная Роза)
-
параллель между женщинами и социопатами очаровательна
|
10 января 1933 г. Африка, Ластурвиль. Ночь.
– Вы... слышали? Я так испугалась! Я еле дошла, мне казалось, меня съедят по дороге... Что это было?
– Фройляйн Уолден? Вы… Положите вещи сюда и скорее заходите, – доктор тут же сорвался с места и кинулся к двери. – Давайте-давайте. Нужно быстрее закрыть, а то бывали случаи, знаете ли. Проходите в столовую, оставьте вещи тут. Негритенок не украдет, я его брату ногу отпилил. Ну, то есть ампутировал. Так что все хоро…
Заходя в столовую для белых, старик вдруг осекся, взглянув на усталое лицо Флоренс и, замявшись, продолжил:
– А что же вы так поздно? С улицы… Неужели эти бездельники вынудили вас самой тащить ящики? Вот же лентяи! А еще называют себя старшими помощниками оганги. В следующий раз скажите им, что имеете все полномочия. Они только притворяются, что не понимают французский. Все они понимают! Опустились до того, что оставили беззащитную девушку наедине с леопардами, – возмущался Сигберт, предлагая Флоренс стакан освежающей воды. – Это леопард кричал. То есть рычал. Не беспокойтесь особо. Просто… просто на днях у нас забор обвалился – не помню уже и где – и теперь эта зверюга думает, начать ли охоту на наших кур, или нет. Проверяет нашу реакцию, не иначе. Но помните, дорогая, что леопарды - это те же кошки; им бы только поорать по ночам.
Доктор усмехнулся в усы. Он прикрыл дверь и сел напротив Уолден в полной уверенности, что теперь его никто не услышит. Старик был большого мнения о толщине стен домика для европейцев, и не мог допустить, что Николя не смыкает глаз в эту ночь, ведь сам мгновенно отключался, только ему удастся добраться до кровати. Но Дюран запомнил каждое слово этой беседы, начавшейся с интригующей фразы: “Я все знаю о вас, дорогая…”
– Я доктор, и я все знаю и вижу. Нечего и скрывать от меня ваш нервный стресс, у вас все на лице написано. Такой болезненный вид. Не буду прикидываться дурачком, что не понимаю, из какого места вы сюда прибыли. Но я выше предрассудков, не подумайте. Полагаю, здешний климат только усугубит ваше состояние, так что держитесь тени и не пускайтесь в далекие странствия. Вам нужно еще пережить путь обратно. Если с этим будут проблемы… – доктор оглянулся, – то мы что-нибудь обязательно придумаем. И потом, еще одна помощница на следующие полгода мне не помешает. Послушайте, вот что хотел сказать: обязательно предупредите всех, что выходить в девственный лес опасно. Опасно, особенно сейчас. Если бы я не знал, что этот… этот леопард, да, вышел на охоту, я бы отпустил вас на вольные хлеба – снимайте сколько влезет. Но пока что поберегите ваших друзей, они хотят играть с самой жизнью. И еще момент, – Сигберт остановился и подергал ус, подбирая нужные слова. – Мне не нравится этот Николя! Что за хлыщ. О ветеранах так не говорят, но какой он ветеран! У меня лечилось множество ветеранов, возьмите хоть последнего – капитана Робера – это же совсем другое дело. И думаю я, что-то тут неладно. И если мои опасения об этом торгаше подтвердятся, то будьте уверены, что разъедутся они c Луизой на разных пароходах!
Доктор замахнулся, чтобы ударить по столу, но вовремя остановился. Приняв смиренный вид, он спокойно продолжал монолог:
– Что-то я разнервничался. Просто, Луиза, и я ей, и Августину, ее крестному, обязан; он энтомолог в Либревиле, и мы были… – скомкав слова, без интереса проговорил Сигберт что-то в усы.
...
– Ну ладно! – оживился доктор, когда чай был допит, и Флоренс закончила мысль. – Позвольте, провожу вас до комнатки. Вам повезло, последнюю как раз освободил капитан Робер. Было очень приятно. Только не открывайте окно. Ни в коем случае. Добрых снов.
10 января 1933 г. Африка, Ластурвиль. День.
– Ну я так и знал. Ну я так и знал! – сокрушался Кёхлер, разбирая коробки в гостинной. – А это не оно, Луиза? Нет? Ну я так и знал, что этот мелкий негодник что-нибудь да сопрет! Ну вот как знал! И знаете, что? Точно-точно… – старик похлопал по карманам и достал телеграмму, – мне же сообщили ночью новость, что удачи вам тут не видать. Ну что за пустая башка! Это же надо было доверить дорогую вещь… Я не знаю, конечно, что такое эти ваши бобины для плёнки, но мне их заменить нечем, уж простите. Если это и правда нужная вещь, то можно поспрашивать скупщика в Либревиле. Там твой дядюшка Августин, между прочим. И профессор Лефевр, жуткий традиционалист, но свой человек. Сегодня у нас одно каноэ будет занято, значит свободно еще одно и катер. Если на них доплыть до миссионерского пункта, а оттуда на корабле… В общем, ехать надо в течение часа, чтобы там быть уже к двум и успеть в столицу. Если надо, я распоряжусь, и вас отвезут. Или можно добежать… но это опасно. Нет, слишком опасно, особенно в эти дни. Ну что за начало дня!
Тон доктора разбудил остальных, и вскоре всем стало известно о пропаже плёнки. Магдалена смогла отыскать разве что две бобины на шестьдесят метров и убедиться, что вся остальная техника, за исключением магнитофона, исправна. Недовольный Джозеф вышел из своей комнаты с опухшим лицом. Он что-то промямлил, усмехнулся и вновь поплелся спать.
Однако к середине обеда в столовую ворвался все тот же охотник с заводным характером и свежим лицом. Подойдя к доктору со спины, он резко схватил его за плечи, чуть не доведя старика до инфаркта, и тут же, словно игривая обезьянка, прыгнул за стол рядом с Магдаленой и Николя. Опустив пару плоских шуточек, Джозеф дождался, когда доктор отправится на осмотр больных, и наконец огласил свой зловещий план:
– Дамы и господа, ваши разговоры, конечно, это отдельный вид искусства, но позвольте развеять панику. Вы связались с профессионалом. О, вы бы видели, что я делал в таких безвыходных ситуациях как… ну, не важно. Долго перечислять, не буду. Суть в том, что со мной безвыходных ситуаций нет. План такой: я знаю, что доктор хочет дать интервью, и это его условие. Да-да-да. Но у нас (у вас) сломан прибор для записи звука. Но у нас (то есть у вас) пропала почти вся пленка… Что я предлагаю? Конечно же охоту. Я договорился тут с пареньком (он говорит на суахили), который знает, как он сказал, самые жирные места для охоты. Пока вы якобы записываете доктора на ваш прибор, я с оператором, – и Джозеф положил руку на коленку Магдалены, – или с моим лучшим другом Николя Дюраном, отправимся стрелять зверушек. Если пойду с нашим очаровательным оператором, то сразу добудем кадры. Если с бравым ветераном Николя, то точно кого-то да подстрелим, принесем к больнице или еще что-то как-то, и заснимем позже. Как вам план? Я лично в восторге! Так и доктора обломаем, и моя фотогеничность не пропадет для истории. Единственное, все это затянется до поздна, до самой ночи. Но уверяю: где наша не пропадала!? Что скажете?
…
– Отнеси им молока и скорее собирайся! – послышался голос доктора, а вскоре и тихий звук шагов.
Это была женщина, и это была помощница доктора, и одежды ее были белыми, и вся она будто светилась, и в ее руках был приковывающий все внимание кувшин с ледяным молоком, тоже белым, и он тоже светился, и светилось все. И он поднялся, поднялся в ее руках. И в его отражении показалось смешное искривленное лицо Фернандо, будто бы играющее бровями. И вот оно изменилось, и теперь исхудавшее лицо вдруг переливалось в лицо с полными воздуха щеками, огромными глазами, и потом с огромным ухом… А кувшин все поднимался, медленно и томно. Как вдруг с оглушительным звоном упал на пол и разбился. Холодное молоко быстро потекло по доскам, сливаясь в один ручеек, который бежал, проламывал себе путь, стремился и словно вдруг порожденная Богом река рассекал землю, лишенную всякого полевого кустарника, всякой полевой травы и человека, и словно бы пар поднимался с земли и орошал все лицо земли… и молочный ручей достиг ног Фернандо. И он не мог не поднять глаза. И да, это была Она. Та стерва из прошлого.
– Алехандро!? – то ли прошептала, то ли взвизгнула, то ли сказала, то ли декламировала, то ли улыбнулась, то ли зарыдала она, и тут же, закрыв лицо, словно исчезла, выбежав из столовой.
– Алехандро!!? – с еще более непонятной интонацией повторил Джозеф, прекратив чистить апельсин по методу Гонсалес-Авила.
В комнату вбежал разъяренный доктор. Джозеф, вытаращив глаза и не моргая, вновь принялся за апельсин. Ворча, Кёхлер нагнулся к осколкам. Причитая, он помотал головой и сказав: “Эх, Луизочка, и вот так они поступают со всеми, просто со всеми твоими подарками…”, – злобно зыркнул на Николя и позвал всех скорее отправиться на экскурсию по больнице.
Больница представляла комплекс из нескольких домиков на сваях и чуть приподнятых бараков для больных, где те ютились на плотно сдвинутых друг ко другу двухъярусных деревянных койках. Тут и там вдоль главной тропы семьи негров рассаживались вокруг собственных костров, прибирая к себе все пожитки. “Тут у нас пункт выдачи продуктов. Здесь выдают неграм рис, кормовые бананы маниок, а работникам - немного мяса. Все это они приносят к своим кострам и либо жарят на палках, либо варят до состояния мерзкой каши в своих котелках. Не рекомендую пробовать. И все же, что ни говори, такое полноценное питание - просто рай для аборигенов!” Голодные глаза полуживых людей-скелетов, обтянутых черной кожей с жалостью и тоской глядели на каждого проходящего мимо.
“Там, как вы помните, наша маленькая гавань, ха-ха. Два каноэ и катер. О, вы даже не представляете, как сложно было его добыть. Но зато сколько плюсов! Хотя бы то, что его может спокойно вести даже любая женщина, домохозяйка, ничего сложного. Благо, у меня хватает ума хранить все карты и компас в ящике стола, а не то бы все давно разъехались”, – засмеялся Сигберт.
“А вот тут у нас подходы к баракам, здесь мамочки стирают свое белье. Нужно только следить, чтобы они не общались с прокаженными. Темные люди - думают, что это не заразно. А еще Моисей бил тревогу в свое время… Эй, не играйтесь тут!” – пригрозил доктор вдруг пробежавшим между Николя и Флоренс хромому и покрытому струпьями малышам. – “А тут у нас почти что здоровые больные, ничего интересного. Скоро пойдут на поправку, надо надеятся. Только ничего тут не снимайте и лучше не смотрите. Пойдемте быстрее в домик для больных европейцев, он рядом с операционной”. Подул теплый ветер, листья пальм двинулись и в барак попал луч солнца. В его темноте вдруг показались десятки измученных полуживых глаз, с надеждой глядящих на проходящую с камерой Магдалену. Когда их взгляды соединились, больные завопили из последних сил. “Не смотрите, не снимайте, не слушайте! Идите за мной!” – резко командовал Кёхлер и вошел в домик для европейцев.
Можно было бежать. Джозеф тут же окликнул Луизу:
– Все, я ухожу с пареньком. Он меня уже заждался. Самое время разделиться. Решай быстрей, кто со мной идет, и мы уходим огородами.
…
Доктор здоровался с европейцами, с радостью открывая двери в порядке очереди. Одну дверь он пропустил, на что кто-то указал. “И точно, пропустил. Ну и ладно”, – заключил врач, но тут дверь открылась сама. В следующее мгновение из дверного проема показался выплывающий в коридор таз с бинтами. Это был чернокожий помошник доктора, юный и смышленый паренек с прикрытым правым глазом.
– Ах, это ты. Я уж испугался. Ну ладно, давайте посмотрим, что у нас тут.
В “палате” стояла бедная кровать без простыни и одеяла, окна были завешаны плотной тканью, не пропускающей свет, а в самой комнате стояла невыносимая тепличная температура и горький запах мочи. К кровати по рукам и ногам была привязана белая женщина безобразного вида. “А, ну все в порядке!” – улыбнулся доктор и вынырнул из жаркой комнаты, как вдруг она скинула, видимо, отвязанные веревки с рук и бросилась судорожно разматывать узлы на ногах.
– Скорее! Вяжите ее! – крикнул Кёхлер. – Фернандо, сюда. Лу… Магд… Ф…
Не успел доктор позвать всех на помощь, как сумасшедшая была вновь прикована к кровати. “Пустите меня к мужу! Умоляю вас, ради всего святого! Я не больна, я не больна!” – кричала она в слезах, но доктор, демонстративно закрыв уши, поспешил выйти из комнаты.
– Не обращайте внимание, дорогие. Это обычная лихорадка после солнечного удара. Мы нашли ее полумертвой. Поправится. Главное не идти на поводу. Уж доверьтесь мне, я врач. А пока пойдемте. Завяжи ее потом еще туже, хорошо? – выходя, обратился Сигберт к помощнику.
Но женщина не останавливалась. И вдруг в ее криках показалась доля смысла. Она и Луиза встретились взглядами, и женщина резко перешла на полушепот: “Послушайте, меня держат за сумасшедшую и хотят продать, распотрошить на органы, отдать людоедам… я не знаю что, но прошу Вас, прошу Вас, помогите мне. Приведите сюда моего мужа, капитана Луи Робера, умоляю, он все объяснит, он все оплатит. Он предприниматель. Он у меня самый лучший. Только поверьте мне, этот человек – Кёхлер – он тот еще садист! Вот, этот мальчик с тазом, он отвязал меня! Он хороший, он знает, где мой муж. Он отведет вас!!”
Юноша быстро кивнул головой.
“Он отведет. Он знает дорогу. Только он немой. Умоляю, умоляю….”
Кёхлер открыл дверь:
– Ну чего вы там!? Это заразно, немедленно выходите! Мальчик сам разберется, я ему доверяю. Я его брату руку ампутировал, не подведет!
…
– Кажется, наши ряды редеют? Впрочем, без Джозефа даже дышится легче, не правда ли? – доктор вновь стал тем же забавным старикашкой, каким казался в столовой за обедом. – Итак, наш план такой, дорогие мои. Сейчас я должен буду вырвать зуб одному мальцу, и потом буду ждать вас в нашем домике, готовый к интервью. Не будем же забывать цель нашего дела, м! Расскажу про больницу, про то, про сё. Ну, или не в столовой, а где скажете. Поговорим. Но через час у меня перевязки, так что имейте это ввиду… Что еще? Ах, да, совсем забыл про то, что кому-то из вас пора отправляться, нет? В любом случае, я предупредил ребят, что если кто и поплывет на миссионерский пункт, так чтоб везли без всяких вопросов. Вот… Фернандо, вы бы не могли быть так любезны – взять вон того мальчишку за ноги и вместе со мной посадить его в кресло стоматолога? Спасибо, вы испанцы всегда так добры.
Доктор улыбнулся и привел в исполнение свой план по переносу пациента. Малыш истошно орал вплоть до тех пор, пока его не посадили на интересное кресло с откидывающейся спинкой. У него еще была пара минут, чтобы вдоволь почувствовать себя королем, поскольку, войдя в операционную, Сигберт встретился со своей ненавистной помощницей:
– А что ты тут еще делаешь? Молоко пролила, графин разбила. Графин Луизы! Да ты хоть знаешь, что он для меня значит!? Иди с глаз долой. И быстрее, отплывай уже в эту деревню, я вождю обещал, что его дед-сердечник уже к полудню будет тут. А что если он помрет, и мы лишимся пильщиков? Вот сама и будешь доски пилить. Иди уже! Да, и Вам, спасибо, дорогой Фернандо, вы были очень кстати.
Дверь закрылась. Они остались одни. Она и Фернандо. Доктор и пациент. Раздались детские крики. Она опустила глаза.
– Я… – тихо сказала она, когда малыш за стеной успокоился. – Прости, Алехандро, мне нужно отплывать. И я не знаю, встретимся ли мы еще… – она припала к его груди и зарыдала. – Умоляю, пойдем вместе, пожалуйста. Может, это наш последний шанс. Я вернусь послезавтра к утру, ты еще успеешь на пароход. Мы, я, каноэ. Я не смогу без тебя, больше не смогу. И знаю, что ты приехал за мной, ну конечно за мной. За кем еще? Давай уплывем, я все еще люблю тебя. И мы можем быть вместе, и уплыть из этого места. Алехандро! – взвыла она сквозь слезы. – Прошу тебя, неужели я так много прошу? Один день, ты и я. Прости, прости за все. За Хосе, за дядю Ринальдо, Рубена, за Фернандо. О, все это была большая ошибка. Я просто пыталась сделать так, чтобы ты ревновал, и… О, я так боялась, что ты погибнешь на войне, я молилась за тебя каждую ночь.
Она отпрянула от груди, вытерла слезы со щек и, бросив полушепотом: “Прости, у тебя десять минут. Я буду ждать у каноэ. Умоляю! Ведь в нашей любви были и светлые… Поспеши. Я буду ждать”, – вновь исчезла между бараков.
За дверью послышался металлический звон. Доктор засмеялся:
– Ну вот, а ты думал будет хуже! Зато теперь не болит.
...
Солнце палило, но небо заволакивало невнятными тучами. Джозеф частенько поглядывал вверх, пробираясь сквозь джунгли. В один момент он остановился:
– Мда, если так пойдет, то нам нужно будет возвращаться в ливень. Ночью. Без всякого света… Ха, да где наша не пропадала!
-
Не знала, что ты мастер хоррора и саспенса. ))
-
как фильм. раскадрированно. собрать воедино и любоваться.
перечитываю опять
-
Ваня продумал тайну! Глупенькая Инайка пока не совсем врубается, но интересно!
|
Говорят, что от судьбы не уйти, что всё предрешено и ничего нельзя изменить, но обязательно находится смельчак или глупец, который хочет попытаться и убедиться в этом лично. Вот и жизнь Николя проходила под девизом не то отчаянной смелости, не то беспросветной глупости.
Пока одни дети постигали школьные науки, грезили о высшем образовании и престижной работе, Дюран младший мечтал о путешествиях, возможности увидеть мир и раскрыть все его тайны, которые ещё остались. Отец часто поколачивал сына за неуспеваемость, но разве это могло остановить молодой и пытливый ум от очередного приключения? Одни увлечения сменяли другие, парень интересовался всем и ничем конкретно. Казалось, что нет такой области знаний в которую он не сунул свой любопытый нос. Даже повзрослев и окунувшись в новые для себя политические увлечения, Николя грезил о том, что сможет изменить мир и даже отправился на фронт, где рассчитывал снискать славу героя, дослужиться до генерала и одержать победу в войне. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. После нескольких месяцев окопной войны в обнимку с винтовкой и свистящими над головой пулями, пожираемый насекомыми Дюран осознал, что в войне нет ничего романтичного. Что в лучшем случае его ждёт медаль за отвагу, а в худшем та же медаль, но посмертно.
Будучи раненным, Николя отправили в тыл, но на фронт он больше не вернулся. Сердце дрогнуло, разделив жизнь на до и после, показав жизнь в окопе и ту, которую можно прожить не дрожа от холода и страха в окопе. Он дезертировал, за что так и не смог себя простить, но поступить иначе он просто не мог. Война оказалась не его делом, а тела, падающие на землю и разлетающиеся брызги крови, нет нет, да ещё снились по ночам.
Перебравшись в Италию, Дюран попытался забыть ужасы прошлого и в этом ему помогла Луиза. Их встреча была случайной, но на многие годы предопределила дальнейшую судьбу.
Первые несколько месяцев были похожи на рай, годы проведенные вместе на счастье, а потом… Потом что-то разладилось в их совместной счастливой жизни, сделав похожей на то, от чего Николя пытался сбежать много лет назад. На людях они были по прежнему счастливой парой, но дома обстановка напоминала давнюю, но не забытую окопную войну, где каждый прятался за линиями возведенных укреплений и огрызался колкими выстрелами слов. Николя был в растерянности. Что он сделал не так и почему горячо любимая им женщина столь сильно изменилась? Не помогали ни её любимые цветы, что он каждый вечер приносил после работы, ни блюда, которые пытался приготовить для совместного ужина, ни слова любви и признательности.
С каждым днём отчаяние и грусть всё больше овладевали сознанием. Пребывание в одном доме становилось невыносимо мучительным и Дюран младший всё чаще стал задерживаться на работе, ездить в командировки и под любым предлогом появляться дома как можно реже, чтобы лишний раз не нервировать Луизу и не вступать в позиционную войну.
Наверное, это был крах отношений и дальнейшее совместное существование было невозможно, но как любящий мужчина Николя надеялся на лучшее. Даже, когда в его жизни появилась Магдалена, став ярким лучиком счастья в серой семейной жизни, он не торопился броситься в омут амурных приключений, полагая, что общая знакомая может стать той самой спасительной ниточкой, потянув за которую, удастся всё исправить. Время шло и симпатия постепенно переросла в нежные чувства обожания и теперь, когда Магда появлялась на пороге дома, Николя преображался. Подобно кукле вытащенной из старого сундука, он стряхивал с себя пыль и паутину грусти, преображался, чтобы отыграть один короткий спектакль прежде, чем опустится тяжелый занавес.
Дела компании шли удачно, а вот личная жизнь по прежнему не складывалась. Ощущалась некая неполноценность и недосказанность с которыми нужно было что-то делать. Возможно, на развод следовало подать значительно раньше и не тратить время, но Николя был смелым, может глупым, но он пытался. Поездка в Арифку для него стала хорошим поводом, чтобы расставить все точки и принять окончательное решение. Новое место, новые люди, новая атмосфера, смена привычных реалий ставшего ненавистным богатого дома, всё это должно было помочь либо наладить отношения, либо завершить их раз и навсегда. Всего три дня, чтобы не откладывать, а по возвращении круто изменить свою жизнь.
***
Монета скользит между пальцев, перекатывается между костяшек и сияет серебром, ловя гранями солнечные лучи. Мисье Дюран стоит облокотившись на фальшборт и с некоторым пренебрежением наблюдает за происходящим. Он не хочет, чтобы его монету выловили, он хочет знать чем закончатся эти три дня. Орёл - и он вновь расправит крылья, вознесется к небу вместе со своей женщиной, а если решка…
Делец был готов отсыпать горсть монет любому из рабов, который первым принесёт ему радостную весть, но что если на дно монета ляжет не той стороной? Что если зароется в ил ребром? Нет, некоторые вещи лучше не знать.
Поддев ребро монеты ногтем, Николя щелчком пальцев подбрасывает кругляк в воздух, щуриться яркому солнцу и отворачивается, не желая смотреть, как судьбоносная монетка коснётся водной глади.
Поворачивается к нанятому проводнику и отрицательно качает головой.
— Нет, Джозеф, — не моргнув глазом врёт Дюран младший и оценивающе смотрит на собеседника. — Когда-то мне приходилось держать в руках оружие, но стрелять я так и не научился. — Снова ложь, а перед глазами всплывают картины далекого прошлого, когда пуля выпущенная из винтовки сбивает с ног одного противника, выстрел и падает второй. Воспоминания о войне проносятся в сознании монохромной плёнкой и приходиться вновь качнуть головой, чтобы сбросить наваждение.
— Стрельба удел охотников и военных, а я лишь простой торговый представитель. В кого мне стрелять? В кредитров? — Николя смеётся, на его щеках проступают ямочки и он достаёт чековую книжку, стучит по ладони. — Это оружие способно убивать целые предприятия, не то что гиппопотамов!
Приняв фляжку и сделав несколько глотков, Дюран посмотрел на красавицу жену и согласно кивнул. Может быть и жаль, что она не одна, но у него есть ещё три дня.
— Моя история? Нет ничего более скучного, чем жизнь простого торгового представителя. То ли дело у вас, Джозеф…
И Николя Дюран рассказывает версию своей жизни, коротокую и точно выверенную в части информации которую может позволить знать окружающим. Школа, учёба, разнорабочий, мелкий клерк, коммивояжер, мелкий торговец торговец, соучредитель мелкого бизнеса, торговый представитель крупной компании. Счастливый семьянин… Вот пожалуй и всё, чем он готов поделиться с окружающими, надёжно пряча скелетов поглубже в шкаф.
У Николя много слов, чтобы растянуть беседу и скрасить её красивыми историями об удачных сделаках, погрустить о глупостях и неудачах, рассказать, как работает механизм экономики. У Николя полно терпения и он даже слушает собеседника, задавая вопросы, живо интересуясь всем, что может хоть как-то обратить в прибыль. Светская беседа, интерес и залог хороших отношений с человеком, которого через три дня он забудет, выкинув из жизни, как и всё, что будет связано с текущей поездкой. Возможно, что и не выкинет, если на черном континенте у него остануться дела.
Длительное путешествие заканчивается, и они сходят на берег. Дюран помогает супруге, но чувствует покалывание кожи в момент прикосновения. Напряженные нервы дают о себе знать, хотя все внешние признаки беспокойства подавляются и дальнейший вечер проходит в привычном лицемерии счастливой пары. Лишь в момент прикосновения, мужчина расслабляет напряженную кисть не позволяя пальцам коснуться чувственной кожи женщины, которую он некогда называл своей.
— Луиза, ты заставляешь меня краснеть и смущаться. Право, какой из меня Апполон? Я лишь простой рыбак, который выбрался из морской пучины, чтобы встретить на берегу Венеру - самую прекрасную и нежную из богинь.— рука приподнимается и Николя касается губами тыльной стороны ладони супруги в нежном жесте полном любви. Жест искренний, теплый, с надеждой и верой, а от того чуть робкий и нерешительный. Переводит взгляд на отца.
— Врядли меня можно назвать героем, мистер Кёхлер. Я простой человек, который пытается сделать этот мир чуточку лучше, пусть и не всегда успешно… Воевал? Нет. Скорее помогал тем, кто воюет, обеспечивая фронт необходимыми поставками продовольствия и амуниции. Во время одной из таких поставок меня ранило, что в дальнейшем и позволило встретить вашу дочь... — Дюран рассказывает о встрече с Луизой, о счастье, что она ему подарила, но умалчивает о всех размолвках, которые их разделяют в последнее время. Вежливость, тактичность и дипломатичность в общении с почтенным отцом и нежелание хоть в чём-то бросить тень на женщину.
Ужин заканчивается, начинается просмотр снимков местной природы. Торговец подмечает необычность пейзажей и богатство красок, прикидывает сколько может стоить альманах или фотоальбом, насколько выгодным может быть подобное вложение. Общение, разговоры ни о чём и обо всём. Ночь и чернила за окном, звуки чуждого мира и трубка в зубах, россыпь звёзд над головой, рёв где-то неподалёку. Всё новое, незнакомое. Наверно, к этому можно привыкнуть, как привык жить в одном доме с Луизой. Стоит ли идти к ней в спальню или лучше заночевать в кресле гостинной, сославшись на усталость и что уснул неожиданно для себя? Нет. Николя всё же решает пойти в спальню и немного поработать, быть ближе к супруге и уснуть за письменным столом. Это решение кажется единственно правильным - быть рядом в незнакомом месте, но не докучать прикосновениями, что стали для неё неприятны. Вот только докурить, проследить тень пришедшую с берега и прислушаться к тихим разговорам.
-
Ну почему мы все такие хорошие и по-своему несчастные? Эх, жизнь...
-
добрый, вкусный, родной
как Луиза может не видеть!
-
за яркий лучик счастья в серой семейной жизни;)
|
|
-
зв ухмылку скелета)
-
пасторальный пейзаж))))
-
Красиво)
|
|
Первые несколько суток бесконечного морского пути Флоренс провела, лежа на спине и глядя широко открытыми глазами в потолок каюты. Морская болезнь ее не мучила. На свою беду, она, несмотря на обманчивую фарфорово-хрупкую внешность, обладала несокрушимым, омерзительным, чисто британским физическим здоровьем, доставшимся ей в наследство от отца. Лучше бы она страдала физически. Наверное, этот дискомфорт убедил бы ее, что она не спит и все это – пароход, отдельная каюта, чистое белье – наяву. Флоренс боялась уснуть. Несколько раз она проваливалась в сон и просыпалась с криком, потому что явственно слышала лязг замка, открывавшего камеру и пронзительный голос надзирательницы, командующей подъем и утренний сбор арестанток, приглушенную женскую брань, стук ложек о латунные миски; отчетливо ощущала вонь прелой соломы из серых тюфяков, луковой баланды, кислый запах пота немытых женских тел. Это было правдой, единственной ее реальностью, а все остальное – грезой, фата-морганой, иллюзией истощенного сознания. На четвертый день Флоренс заставила себя выйти наружу. Она задохнулась от яростной, буйной атлантической сини, соленого ветра и брызг в лицо, громоздящихся облаков – безмерности пространства, опрокинувшегося куполом над ее головой. Голова закружилась, она беспомощно осела вниз. Стюарт предложил ей поставить шезлонг на палубе и дать плед, чтобы она могла дышать свежим воздухом, так ей будет лучше. Ее бледное осунувшееся лицо ни у кого не вызывало удивления – морская болезнь щедро брала свою дань с пассажиров парохода. Это был прекрасный предлог ничего не делать, почти не общаться ни с кем из ее новой компании, а просто полулежать, укутавшись пледом до подбородка и еле обмениваясь приветствиями и полуулыбками с окружавшими ее людьми, и постепенно понимать, что это все же не сон… заново учиться Флоренс возвращалась назад к жизни, где ее окружали цивилизованные, просвещенные и безукоризненно воспитанные люди, которые каждым жестом, каждым словом признавали ее достоинство и право глубоко дышать, держать спину прямо, улыбаться и смотреть людям в глаза без страха получить удар или брань.
Нет, она не обольщалась и не обманывала себя. Она лишь сменила свою тесную клетку на другую – поудобней и попросторней. Вот хотя бы эта палуба… что если Флоренс, гуляя взад и вперед, вдруг захотела бы выйти за ее пределы? Ей бы пришлось упокоиться в ультрамариновых волнах, которые на самом деле не были ультрамариновыми. Если взглянуть из глубины… а только так и нужно глядеть, потому что это правда… это темно-синяя муть, уходящая вниз в кромешную черноту. Флоренс закрывала глаза, и ее изнутри заливал мрак. Не нужно лгать себе, она никогда не сможет вернуться назад. Она никогда не сможет стать прежней девочкой Флоренс, выросшей среди лужаек, живых изгородей, построек из массивного серого камня, резного дуба гостиных и библиотек, книг в кожаных переплетах, фарфоровых сервизов, учтивых улыбок, «как поживаете» и файвоклоков… - всех набивших оскомину атрибутов незыблемости старого доброго Британского мира, который на самом деле давно уже дал трещину и просел. Туда больше нельзя вернуться, нельзя снова стать ребенком вольным и снова жить в родных горах…. И все же она жива, жива! Она вольна выбирать – выпить ей кофе или чаю, съесть тост с сыром или джемом, лечь спать или пойти прогуляться… Боже, какая пошлость, какая малость. Но какое в этом счастье – никто из окружающих ее людей не понимает. Просто не может понять, - думала Флоренс, - сколь много им дано, эти милые мелочи, эти ничтожные малости, которых в здравом уме никто не замечает, как не замечает своих рук или ног, пока их не оторвет снарядом…
К концу путешествия Флоренс исцелилась настолько, что ела за двоих и спала сутками, и наконец она начала допускать к себе воспоминания о недавнем прошлом, которые, казалось, заперла на замок, изгнала из головы, потому что они не давали дышать… - воспоминания о тех временах, когда она была счастлива… ли ей так казалось? - и даже воспоминания о тюрьме Френ. Лет через двадцать она бы может, даже гордилась бы, что сие место скорби, где она томилась без малого год, освятили своим присутствием мученики Сопротивления. Но сейчас, сходя по трапу в Порт-Жантиль, чтобы пересесть на другой пароход, Флоренс Уолден как бы впечатала огненными буквами себе в сознание: Я мерзавка, я убийца. Пускай. Я не вернусь в тюрьму. Никогда. Ни за что.
«Что здесь происходит?» - это ее растерянный голос прозвучал с палубы, когда лоснящиеся на солнце тела чернокожих одно за другим ныряли в мутную воду. Ей объяснили, предложили присоединиться. «О… это довольно забавно, правда, господа?» - с легкой полуулыбкой произнесла она. Но это было совсем не забавно. Зачем они ныряют, неужели мелкая монетка стоит жизни? Неужели негры действительно готовы умереть, только чтобы позабавить белых господ? Флоренс почти обрадовалась, когда они отказались нырять, испугавшись снующих вокруг акул. Она так и не кинула свою монетку, зажав ее в ладони. Не хочу пытать свою судьбу. Не хочу сейчас об этом думать.
…Пароход неторопливо нес пятерых европейцев в сердце черной Африки. Желтая илистая вода, душный воздух джунглей, зуденье насекомых, крики незнакомых птиц. Здесь кончался цивилизованный мир, мерзкий в своем притворстве, и начинался другой - нагой и простой, в своей суетливой жажде продолжения рода, в утолении голода, гниении отжившей плоти и рождении новой. Ты все еще цепляешься за то, что люди называют культурой, бедняжка Флоренс? Это единственный способ скрыть правду о том, кто мы все есть на самом деле… Джозеф хвастался, много болтал, немного задирался перед месье и отвешивал сомнительные комплименты; одним словом, вел себя как петух в курятнике. Типичный француз. Типичный мужчина. Помогая ей усесться в каноэ, он задержал ее руку в своей… Утлое суденышко предательски качнулось, Флоренс неловко замерла, глядя на мужчину расширенными глазами, как кролик на удава. Потом осторожно потянула руку назад, боясь дернуться слишком резко… Фу, как нелепо, неловко! Флоренс, чувствуя, как на ее скулах совсем не к месту вспыхивают красные пятна, смущенно и сердито сдвинула брови. «Дорогая!» Ну и нахал! Самонадеянность француза ее возмутила и рассмешила, и это помогло ей овладеть собой.
- Берегитесь, месье Жозеф, – ответила она ему на приличном французском, слабо улыбаясь, - если Вы будете так бесцеремонно хватать меня за руки, Вы действительно имеете шанс познакомиться с местными крокодилами, пытаясь меня спасти… Я попала в эту компанию, потому что очень хотела сюда попасть. Я звукооператор, но истинная причина - Papilio zalmoxis. Знаете, что это? Парусник Залмоксиса, огромная ярко-синяя бабочка с угольно-черными краями крыльев, невероятно красивая. Водится в этих краях. Мой отец, известный ученый и коллекционер, мечтал о ней, но – так и не успел добавить ее в число своих трофеев. Я хочу исполнить его мечту и исполнить долг памяти по отношению к нему. Так что я тоже, в своем роде, охотник, видите? Вам это, наверное, кажется смешным, – при желании это можно было принять за шутку, но Флоренс говорила очень серьезно, хотя она улыбалась. Это не было ложью. На одном из планов бытия это было чистейшей правдой. Покойный Чарльз Реджинальд Уолден и правда был коллекционером – в полном смысле этого слова. Она была не самой прекрасной бабочкой в его коллекции…
Доктор Сигберт был на вид милейшим чудаковатым профессором, бессребренником и гуманистом. Католическая миссия. «И мухи не обидит.» Как хочется ему доверять. Может быть, в этом «затерянном мире» еще выжили такие прекрасные в своей допотопности динозавры? Если бы Флоренс не знала, как бывает обманчива внешность мужа, увенчанного благородными сединами… Она поблагодарила, встала из-за стола, оставив доктора в обществе мужчин и двух очень, очень милых леди, кивнула Джозефу: «Конечно, я все сделаю. Я в самом деле собиралась немного прогуляться перед сном. »
Флоренс шла к причалу, накинув на плечи легкую шаль. Духота и тьма обволакивала ее со всех сторон. Флоренс задумалась. Все начиналось довольно быстро. Завтра рано утром, пока доктор будет спать, Джозеф успеет пристрелить какую-нибудь Божью тварь, а они начнут делать то, зачем приехали. Флоренс думала об этом довольно отстраненно, ее гораздо больше волновала совсем другая мысль: Боже мой. Всего три дня, и сколько всего ей нужно успеть сделать! Да, и в том числе Papilio zalmoxis. И еще этот симулякр... артефакт... аппарат для звукозаписи, как его там! Конечно, она помогала отцу записывать лекции по энтомологии; он наговаривал ей на микрофон фрагменты своих книг и статей, которые она потом превращала в связный письменный текст. Но это была совсем другая работа и немного другая техника - попроще, скорее любительская, чем профессиональная. С ней надо было успеть разобраться. Придется не спать; а вставать рано!. Как бы завтра не начать клевать носом в самый ответственный момент.... Да, телеграмма! Интересно, кто на этом причале может отвечать за ее отправку? Наверное, кто-то из команды парохода, находится на берегу; нужно найти главного. Это нетрудно.
На причале Флоренс полюбовалась медузами, нашла боя, ответственного за выгрузку аппаратуры. Ее было много. С Флоренс моментально слетела сонливость. Нет, такую ответственную работу нельзя доверять какому-то невежественому чернокожему дикарю! Надо было самой все проверить и пересчитать; а выспаться она успеет через три дня на обратном пути, подумаешь! Флоренс, не жалея сил, начала передвигать и пересчитывать ящики и коробки. А вот и ее громоздкий кофр с магнитофоном и отдельно - сумка с кассетами пленки. Она их узнала. Флоренс схватила все это сомнительное богатство и потащила подальше от края причала, как вдруг...
Этот громовой рев пронизал и потряс все ее существо. Флоренс никогда не слышала ничего подобного. Он не был похож ни на рык крупного хищника, выходящего на ночную охоту, ни на другой звук. Так могло реветь только древнее хтоническое чудовище, каким-то образом уцелевшее в этих джунглях, которые сохранились неизменными , наверное, с юрского или мелового периода, когда эти гигантские монстры бродили, наводя ужас на все живое... Флоренс почти беззвучно вскрикнула, тропическая ночь поплыла у нее перед глазами, тело сделалось ватным, пальцы ослабли... казалось, выйди из тени деревьев гигантская тварь, она бы и шагу не смогла бы ступить, чтобы спастись. Ручка кофра вскользнула у Флоренс из рук.
- Что это? - почти беззвучно спросила она. - Боже мой, что это? Что это? Помогите! - истерически выкрикнула она, заметалась, спотыкаясь о коробки и кофры, села на доски причала, мелко дрожа... Но никакая тварь не вышла, чтобы пожрать ее. Вот черт. Ох ты, господи. Он не мог разбиться. Ну конечно же не мог.
Флоренс вернулась в больницу неверным шагом, бледная как смерть . Было совсем темно, окна были закрыты. Доктор сидел один в гостиной. Все уже разошлись.
- Вы... слышали? Я так испугалась! Я еле дошла, мне казалось, меня съедят по дороге... Что это было?
-
За тонкое и верное описание возвращения к жизни после тюрьмы
-
какая она хорошая получилась. Чувственная, стеснительная.
Интересно, за что она сидела.
-
Она ведь отца убила, да?
-
На свою беду, она, несмотря на обманчивую фарфорово-хрупкую внешность, обладала несокрушимым, омерзительным, чисто британским физическим здоровьем, доставшимся ей в наследство от отца.
И дальше.
-
Мрак, такой мрак, но как на его фоне играет свобода! Флоренс пахнет страхом и свободой.
-
Мама, я влюбился)
Прекрасный персонаж, с какой стороны не посмотри.
И очень реалистичные флешбеки, в которые проваливаешься сам, гадая: мои ли это воспоминания или чужие, – настолько сильно и вовремя оживают образы перед глазами.
Спасибо за эту красоту)
-
Как всегда на высоте! Ёля прекрасна
|
-
Мне нравится
-
Классная работа.
|
|
|
|
1. Профессор Эдвард Роквелл, он же Профессор, он же Магистр. Охрана никак его не характеризует, поскольку с ним она не контактировала вообще. Со слов Синтии - это очень интеллигентный, начитанный и образованный во всех областях человек, с широким кругом интересов, добрый, решительный, щедрый, феноменально работоспособный и очень хороший, как начальник. Держит слово всегда. Только положительные отзывы. Хотя в последнее время работа не клеилась и он был немного нервный.
2. Эдди, правая рука Магистра. Приятный в общении, любит классическую музыку, очень мягкий и добрый человек. Всегда удерживал Магистра от рискованных шагов в бизнесе, тот называл его "моей подушкой безопасности". В отсутствие Магистра руководил лабораторией. С ним было тоже очень приятно работать, но он был более осторожен и поэтому немного нерешителен иногда. Галантный. Немного ухаживал за Синтией. Охрана - с ним было приятно работать. В качестве босса решал проблемы быстро и реагировал четко. Решительный, умный, вдумчивый, спокойный, не агрессивный. Справедливый.
3. Трейси - в последнее время стала играть в лаборатории все большую роль, Профессор находил ее незаменимой в некоторых делах, хотя, если спросить Синтию, то она - очень неприятный человек. Жесткий, на грани жестокости, жополизка для тех, кто выше ее и мелкий тиран для тех, кто ниже (как Синтия) в иерархии. Соврет и не поморщится. Ради своей выгоды пойдет по головам. Ее многие не любили, боялись тоже многие. Охрана - такая же характеристика. Не любили.
4. Ванесса - она была как бы особняком в команде. Ее ценили за профессионализм, но всегда держалась немного наособицу. Неприятная. Холодная. Решительная. Не, как Трейси - не подлая. Но очень прямолинейная и жесткая в общении. Ее даже Профессор побаивался. Она была какая-то не такая, как все. Может быть потому, что итальянка и английский не родной язык. Но вот Ки, Киитиро тот тоже был японцем, и родился не в Штатах, а свой в доску. Еще про Ванессу она сказала, что та всегда добивалась своего, любой ценой. Что Магистр не хотел брать ее в команду, но, как когда-то ей Терри сказал, она сама его уговорила. Нет, она не думает, что Ванесса кого-то убила, но при одном взгляде на нее мурашки по коже иногда и она (Синтия) думала, что именно Ванессе убить человека, как чашку кофе выпить. С точки зрения охраны, Ванесса была нормальной теткой. В последнее время начала волонтерствовать на "скорой". С такими зарплатами, как у исследователей из фирмы, это не само собой разумеется. И еще, в отличие от многих, она не шиковала. Сотрудники покупали себе шикарные тачки, а Ванесса довольствовалась простой "Короллой" и вообще была скромна в быту и приятна в общении.
5. Барни, он же Бъёрни, и 6. Фрида, они были из Швеции, кажется, но очень давно в Америке, муж и жена. Барни даже имя сменил на американский манер. Он был добродушный, туповатый увалень, здоровенный, ему бы только шлем с рогами на голову и топор в руки - настоящий викинг. А Фрида, как все шведки - высокая мощная блондинка. Туповатая слегка. Впрочем, Барни тоже особо умом не блистал. Но Фрида была настоящей сучкой. Просто стервозная баба, часто ссорилась со всеми из-за пустяков. Постоянно жаловалась, что сидит на диете и хочет жрать. Как Барни ее терпел - непонятно. Наверное, привык. Детей у них не было, он бы себе легко нашел пару. С его зарплатой и характером. Охрана с характеристиками Синтии согласна и Фриду не любила, поскольку та могла придраться по пустякам и испортить настроение на весь день.
7. Терри - вежливый малый, красивый, из Французской Канады. Очень обходительный. Настоящий джентльмен. Всегда следил за собой, не хуже женщин. Лосьоны, духи, кремы. Но стрейт. Девки на него так и вешались, она бы (Синтия) сама не прочь с ним закрутить, но на что-то долговременное он не годился, да и неправильно путать работу и личную жизнь. Охрана - ничего особенно не добавила.
8. Ричард Торнтон (Джед Баркли) - эстет и сноб, бабник, но не такой утонченный, как Терри, а немного вульгарный. С точки зрения Синтии - неприятный субъект, к науке особого отношения не имел, случайный попутчик. Иногда помогал Ванессе. Выполнял работу вроде технического директора и Барни был у него в подчинении. Он ведал закупками, хотя сами контракты подписывала Синтия и часть организации шла через него. Охрана относилась к нему хорошо - веселый парень, всегда травил анекдоты и, несмотря на то, что при деньгах, не сноб. Мог выпить с охраной после смены пивка.
9. Корнелия - очень похожа внешне на Ванессу, их легко можно было спутать, если они одевались одинаково и если правильно подбирали освещение. Они иногда этим пользовались, чтобы навести жути. Тоже неприятная дама, еще хуже Ванессы. Потому, что злая. Из тех, что делают гадости даже не для карьерного роста, как, к примеру, Трейси, и не для достижения цели, а для удовольствия. Садистка. Почему? Синтия никогда не видела, чтобы та кого-то обижала. Но во-первых, она обожала рядиться в черное и обтягивающее. Во-вторых, про нее все так говорили. Охрана тоже недолюбливала Корнелию, тоже подозревала за ней садистские наклонности, один из охранников прямо так и сказал, что "ей место на сайте, где дамы рекламируют услуги Госпожи". Но тоже ничего конкретного.
10. Виви, или Вивьен - настоящая красавица, леди, умеет выглядеть на все сто даже, если только что проснулась и в ночной рубашке. У нее от кавалеров отбою не было, при чем там простые доктора и адвокаты не крутились. Сплошь магнаты, миллионеры, профессиональные баскетболисты и даже темные ребята с деньгами. Она с мужиками, как рыба в воде. Даже те, кого она бросила, ее боготворили. Охрана от этой дамочки буквально кипятком писала.
11. Ки, или Киитиро - японец, вежливый, пропадал в лаборатории и о нем Синтия мало что могла сказать, да и охрана тоже. Здрасьте-досвидания.
12. Лайза - то же самое, синий чулок. Хотя с ее внешностью хоть сейчас на подиум. Или в Голливуд. Крепко недолюбливала Корнелию. За что - непонятно. Что-то до переезда в Новый Орлеан, как-то кто-то обмолвился, что за дело. Похоже, что они с Киитиро были парой, но тут, скорее, слухи, чем что-либо еще. Охрана - ничего существенного.
|
-
За ходячий кошмар и нагнетание обстановки
-
последняя картинка открылась огромной, на весь экран. Чуть не стошнило.
Молитвы в горле застрянут, только делать ноги от туда)
|
|
|
|
|
|
|
|
Сантим тонет, и Луиза смеется. Ее веселит не забава, а воспоминание: ей девять, она кажется себе очень умной и умелой, она кажется себе всесильной. Отец учит ловить рыбу. Запахи моря запутались в густой курчавой бороде. Запахи рыбы застряли в огромных и горячих ладонях. Перо* тонет, и маленькая Луиза смеется.
Все на пароходе бесят ее. Все вокруг бесят ее: веселые, по-детски наивные, по-младенчески глупые. Им всем она кажется очень близкой, почти родной, очень похожей на них самих - эта способность отражать и нравиться в крови, дар божий - но она не родная и не близкая. Это их заблуждение бесит, пожалуй, больше всего.
Не заблуждается только муж, ему досталось немало ее молчания и холода. Там, где другие видят улыбку, благодушие и смех, ему выпало обнаружить скрещенные на груди руки, поджатые губы и сдвинутые к переносице брови - она быстро смекнула, что не сможет отражать его всю жизнь, и перестала отражать вовсе, кроме как на людях. Он знает, что у Луизы абсолютно специфическое чувство юмора, а вечерами она теряет способность любить и остро нуждается в одиночестве и тишине. Пожалуй, Луиза - лицемерка: днем - открытая миру, удобная, притягательная, солнечная, радушная, ночью - застрявшая в раковине улитка, густая и темная мгла. Муж не заблуждается, и потому не бесит. Муж не заблуждается, и поэтому она может быть с ним, и даже... Возможно, любить его.
А ведь когда-то все было совсем иначе. Запахи моря и солнца путались в густой курчавой бороде, а в огромных и горячих ладонях застряли запахи пота и... Нет, не рыбы, чего-то иного, чего-то очень манкого и притягательного, чего-то, что Луиза до сих пор не смогла идентифицировать. Прикосновения несли не боль, а благословение. И казалось, так будет вечно: звезды и ветер, жар ночи и освежающая прохлада утра. И она смеялась тогда точь-в-точь, как в свои девять, точь-в-точь как сегодня: открыто, ярко и заразительно.
Пароход отчаливает, и Луиза скрывается в каюте. Она проведет взаперти весь день, сославшись на морскую болезнь. На самом деле никакой морской болезни у Луизы нет.
- Сигберт, сколько времени прошло, но Вы ничуть не изменились! - распростертые руки и улыбка, полная солнца.
А ведь доктор действительно ничуть не изменился. Люди вообще в большинстве своем не меняются, и в этом их проклятье.
- Все также любопытны! Ждете пикантных подробностей, так ведь? Что ж, отсыплю вам щепотку: в день нашего знакомства Николя вышел из моря. Взгляните на него, он прекрасен как Аполлон. И все-таки, Вам, мужчине, вряд ли удастся представить, какое впечатление мой муж произвел тогда на меня. Вы, мужчины, ничего не смыслите в этом. Роковой взгляд, меткое слово, раскаленный песок, соленая кожа - он просто взял меня за руку и повел за собой, а я... Знаете, я пала.
Луиза сдалась тогда горячим ладоням, хоть по-настоящему она доверилась этим ладоням много-много позже.
Дни и ночи перепутались между собой и слились в единый клубок впечатлений и событий, вспоминаемых лишь вспышками, фрагментами, деталями. В день, когда Николя сделал предложение, Луиза ужаснулась (насколько далеко зашла эта игра, это удовольствие, это путешествие, этот прибрежный миф!) и согласилась (пусть!). Такая всесильная в своей власти над мужчинами в общем и над одним конкретным мужчиной в частности, такая наивная, юная, неопытная...
- Впрочем, может, вам лучше спросить Николя: какой я предстала перед ним на том берегу! - она впервые за день прикасается к мужу: скользит ладонью о ладонь. Мужу известно, что это прикосновение пронзает ее как тысячи до и тысячи после, неизменно будоражит, словно в первый раз, и никакой заслуги Николя в этом нет, в этом нет ни капли романтики - у нее всего лишь слишком чувствительная кожа, поэтому Луиза очень скупа на прикосновения. Эта ласка - ширма благочестивого и полного нежности брака.
Впрочем и благочестие, и нежность в этом браке есть, ровно как и тысячи других оттенков, неизменно сопровождающих истинную близость между людьми.
-
Муж не заблуждается, и потому не бесит. Муж не заблуждается, и поэтому она может быть с ним, и даже... Возможно, любить его.
Красиво, чувственно, меланхолично.
Дерево и стекло.
-
интересно вырисовывается характер
-
За штрихи, которые хочется додумывать, дополнять, фантазировать.
-
Чертовски чувственно, есть тайна, есть горечь, есть проникновение и отстраненность. Что-то от богини в ней есть.
-
Ох, что будееет!
|
-
Что-то плтерял))
-
Пошло, но на и есть.
|
-
Прямо жалко стало, что такого аниме нет...
-
Просто Вау
-
за сочетание аниме и советских мультиков
-
такая милая. Надо сделать аниме по "Гостье из Будущего"!
Как вы это рисуете?!...
-
Шикарный рисунок!
-
Kawaii
|
Ты помнишь причал? Помнишь тихого, вечно погружённого в работу, Фернандо, даже в жару никогда не расстающегося с твидовым коричневым пиджаком? Он всегда носил с собой блокнот — настоящий фанатик своего дела, и периодически делал заметки. Вроде бы говоришь с ним скажем, о погоде на завтра, и тут — раз! "Погода августовская!" — Вдруг глубокомысленно замечал испанец, — "Слыхали ли Вы, у нацистов большинство в Рейхстаге?!"
Ответ его, как водится, не волновал.
Ты помнишь его любовь к шахматам. Он часто предлагал сыграть на маленькой складной доске. Всегда выигрывал. "Читали ли Вы "Мою шахматную карьеру" Капабланки? Там всё сказано, уверяю Вас!" — Замечал он, и неизменно готов был предложить потрепанную книжку двадцатого года издания, помещенную, впрочем, в сшитую на заказ кожаную обложку. О, Фернандо болел за Капабланку так же, как иные болеют за боксёров. Когда в 1927 году Алехин победил Капабланку, для брата это было настоящим потрясением. "Уверяю Вас, это временно. Русские жульничают, они всегда жульничают! Они абсолютно ничего не знают об интуитивной игре, просто просчитывают все партии! Алехину помогали Боголюбов с Ботвинником".
Ты помнишь как год за годом Фернандо гордо демонстрировал всем записи партий Капабланки с Эйве, Нимцовичем, Боголюбовым... Но годы шли, а мировое первенство неумолимо ускользало от Капабланки, как ускользало и от тех политических сил, которые поддерживал мсье Гонсалес Авила-и-Мартин. У него было определённое очарование, свойственное всем республиканцам, готовым всегда ответить что-то вроде: "Нет, этого не может быть, этого совершенно не может быть" — Со всей высоты своего авторитета, а когда это всё-таки случалось, сослаться на шок общества от войны или упадок нравов.
Четыре известных человека по всему миру носят фамилию Гонсалес, и все они коммунисты, вот почему Эрнан всегда подписывается полным именем. Для него важно случайно не быть спутанным с одним из "этих". Пожалуй, он тщеславен.
Ты помнишь как ждал его. Или может ждала? И помнишь злость на журналиста, пропустившего отплытие. Тогда же тебе наверное и бросился в глаза щегольски одетый испанец в белой "двойке" с серым галстуком и совсем уж колониальным пробковым шлемом. Помнишь чёрные, со вкусом подобранные туфли. А вот лицо непримечательное.
Испанец тогда заметил твой взгляд и улыбнулся тебе.
Только через пару дней ты узнал, что это и есть мсье Фернандо Гонсалес Авила-и-Мартин.
Вернее, таким он отныне будет.
Этот Фернандо тоже любит шахматы, но на этом сходства заканчиваются. Вряд ли ты знаешь о нем много — он не любит говорить о себе, но делает это, весьма изящно топя в потоке бесконечных фактов полное отсутствие чего-то по настоящему важного. Единственный раз когда тебе удалось добиться от него чего-то по настоящему содержательного — момент, когда он открылся тебе.
— Мой брат серьёзно болен. Гонорар ушёл на больницу в Швейцарии, так что отказаться от поездки он не мог. Бесспорно это обман, и я понимаю неудобства, связанные с этим, но уверяю Вас, мсье...
"Мадам", "мадемуазель".
— Я абсолютно компетентен в области журналистики и сделаю весь необходимый объём работ.
Вот и вся информация. Даже своего настоящего имени "Фернандо" не назвал.
— Это не от недоверия к Вам. Просто нам всем так будет проще. Вы не сбиваетесь — я не волнуюсь.
— Послушайте, мсье Гонсалес...
Скажешь ты. А он только улыбнётся.
— Мсье Эрнан будет вполне достаточно. Мсье Гонсалесом был мой отец.
Тут-то и начинался бесконечный поток пустых историй.
Знаете ли Вы, друг мой где находится Авила? Позволю себе предположить, что вряд ли. В лучшем случае, возможно, Вы когда-то слышали выражение "Авильский фарс" — в значении "нечто, выдающее себя за серьезное, но на самом деле смешное". Как-то король Кастилии и Леона не поладил с магнатами и те объявили его низложенным, разыграв представление с куклой, за неимением живого объекта низложения. Парадокс в том, что меньше чем через три года после этого брат короля, в пользу которого все затевалось, умер, а большинство "революционеров" дружно поддержали дочку того-самого короля.
Как бы то ни было, первые четырнадцать лет моей жизни Авила была мне домом. Хотите представить её себе? Вспомните любой старый маленький средиземноморский городок юга Европы. Те же домики эпохи позднего Средневековья, порождающие ощущение застывшего времени, даже крыши одного цвета! Городской собор строили почти четыреста лет, его история могла бы стать неплохой метафорой истории всей блистательной Порты — первые камни закладывались буквально под мечами мавров, последние — уже при Фернандо и Изабелле. Тогда вокруг города уже выросли стены — и поныне возвращаясь в места детства, я люблю гулять в их тени. Когда-то за ними скрывалась жизнь, но уже давно, лет сто, а может быть и двести, обманчивый флёр истории возлежит на всеобщей апатии и нищете как фата невесты на седых волосах.
Возможно, Вы читали работы святой Терезы Авильской.
В XV-XVI веках город дарит Испании много достойных людей, некоторые из которых, прошу, не примите за бахвальство, приходятся прямыми предками Вашему покорному слуге. Род д'Авила верно служил императору Карлу и королю Филиппу, хотя и оставил по себе дурную славу "Испанской яростью". Как бы то ни было, те времена давно прошли.
Вы верно заметили как я пишу свою фамилию — "Гонсалес Авила-и-Мартин" — Материнская фамилия моего отца стала едва ли не последним всплеском глубоко ушедшей воды в старом колодце. Я храню этот всплеск, вместе со старинным написанием, как дань памяти тому ушедшему, чего уже не вернуть. Что до отцовской фамилии моего отца — Гонсалес, она весьма распространена, хотя, признаться, подарила мне массу неприятных эксцессов. Наконец фамилия моей матери — Мартин, самая распространенная в Авиле, так уж повелось.
Я родился в год великого потрясения. Асорин позднее так и назовет нас — "Поколение 98-го" — Те, кому суждено говорить о "Двух Испаниях".
Отец назвал меня в честь Кортеса, уже это лучше всего характеризует его позицию по колониальному вопросу. Для него этот вопрос еще был в полной мере практическим. Его упомянул в мемуарах Черчилль когда писал о своей поездке на Кубу в девяносто пятом, помните, полный офицер, благодаря которому молодому Уинстону лучше спалось под пулями.
Через два года меня зачали. Отец взял увольнительную на полгода. Потом поцеловал меня, младенца, в лоб, и уехал на войну с американцами. Был ранен в битве за Сан-Хуан, больше на фронт не возвращался, но на всю жизнь сохранил ненависть к "проклятым голландцам". Вскоре он с мамой перебрался в Лиссабон, говорит там спокойнее, так что в Авилу я возвращаюсь только проездом — формально в гости к одной из многочисленных маминых родственниц, на деле - я вспоминаю детство.
Славное было время.
Мать стирала белье. Отец нес гарнизонную службу. Мы жили бедно.
Тем не менее я периодически бывал на сходках городской элиты.
Парадокс, правда?
Такое нельзя представить в Англии, Франции, Германии, даже в Италии! Тогда это казалось мне демократичным — старая и новая аристократия, богачи и разорившиеся, художники и ученые, военные и иностранцы - наш "Свет" принимал всех... Уже потом я узнал, что это — следствие нашей отсталости. Читали ли Вы маркиза де Кюстина и его записки о России? Изучая это произведение я обнаружил некое сходство...
Впрочем, это открытие мне предстояло сделать еще нескоро.
В младшей юности меня более всего поражало людское лицемерие.
Испания достаточно консервативна, у нас даже к ручке подходят только если хотят эпатировать всех вульгарностью — но на ночных свиданиях барышни искали отнюдь не любви, вернее не той любви, о какой пишут в книгах. По правде сказать любовь в те годы волновала меня куда больше жизни, и мне удивительно, как при всех ветрах, царивших тогда у меня в уме, я умудрился принимать серьезные решения.
Вы оценили как многое я умудрился "не заметить" — Раскол либералов, Кровавая неделя в Барселоне, Марокканский вопрос, Великая война, последовавшие за ней голод и "испанка", Всеобщая забастовка, наконец, Анваль! Нельзя сказать, что я этого не видел.
Просто когда ты молод — всё кажется ненастоящим.
Ты создаешь что-то, что кажется тебе великим, а в перерывах делаешь кучу барышень несчастными с четким намерением сделать их счастливыми.
Потом твоя подружка выходит замуж за парня, который ей омерзителен, но может дать ей стабильную жизнь. Какое-то время вы оба смеетесь над этим. Через пару лет она привыкает к нему и начинает видеть в том, как он сморкается, даже некое очарование.
Вы расстаетесь, и ты клянешься себе, что с тобой это не повторится, что тебя минует чаша сия. Ты молод, эксцентричен, решаешь мировые проблемы между завтраком и сиестой...
Тут слушатель и понимает, что в какой-то момент поток фактов сменился "байками" о жизни, девушках, родственниках... Вместо стройной системы "дорогой друг" получал поток бесспорно интересных, но абсолютно несвязанных историй, в основном относящихся к довоенному периоду. Но ведь если Фернандо родился в 1898 году то простая математика подсказывает, ему было в 1914 году всего 16 лет!
Да и истории, которые рассказывал "Фернандо"... Когда-то ты их уже слышал. "Если братья росли вместе, воспоминания у них частенько совпадают" — Отвечал невозмутимо испанец и предлагал сыграть в шахматы. Хотя бы эта черта у братьев была общая, они оба прекрасно играли. И поскольку каждый из них побеждал, впору задаться вопросом — когда они играли между собой, кто выходил победителем?
Ах, право, какой поток бессвязного свовоблудия. Пристань, Капабланка, костюм-двойка, пробковый шлем, средневековые короли, Тереса Авильская, Черчилль, Асорин, "Великое Потрясение", "испанка", женщины, женщины, женщины...
Если у вас уже лопнула голова, поздравляю — Вы поняли, насколько эффективны были расспросы Фернандо о его прошлом.
За деревьями терялся лес.
В данном случае, лесом было отсутствие у попутчика каких-либо документов. И уж совсем Лесом — наличие у Фернандо пистолета в специальной скрытой кобуре под пиджаком.
— Это опасные места.
Улыбался журналист.
Он всегда улыбался.
В вечер апельсинов, испанец был так же спокойно эмоционален, теплохладен, как и обычно. Проблемы с кожурой он решил в обход всех норм этикета, складным ножом. Это на самом деле просто. Отрезаешь у апельсина один "краешек" где плод крепится к ветке. Затем противоположную часть. Затем на оставшейся части кожуры делаешь ровные вертикальные надрезы и... Снимаешь получившиеся полосы по одной, будто лепестки цветка.
Фернандо улыбается. Он любит такую ритмичную работу, делает её с такой сосредоточенностью, словно бомбу собирает. В эти моменты братья очень похожи...
И в то же время так отличаются друг от друга.
— Мсье Жозеф, на эту тему как раз есть отличная работа. Может быть, ты читал? "La rebelión de las masas" сеньора Ортеги-и-Гассета. В наши дни происходит постепенное повышение роли простого избирателя в демократической жизни, что к сожалению в данный момент значит приход консервативного крестьянина на избирательный участок. Этот крестьянин проголосует за короля, назовёшь ты его генералом или рейхспрезидентом, и проблема не в персонажах, нет, проблема именно в массах. Их необходимо учить, необходимо просвещать относительно политических сил, действующих в нашем и в иных обществах. Вот чего ты на мой взгляд не совсем понимаешь о республике, это не конституция, это процесс. Даже само слово республика буквально значит "наше дело".
Фернандо мастерски соскальзывает со сложных тем, отвечая на вопросы, которые ему не задавили, но так, чтобы они казались связаны с действительно заданными. Спросил про революцию? Получи про революции. Спросил про течения? Получи про течения. Что там ещё осталось?
— Я рад, что тебе нравится моя работа. А это именно что работа. Долгая, кропотливая... И порой скучная. Ты вот хочешь историю, а я хоть убей не представляю, что тебе рассказать, мсье Жозеф. Наверное самая лучшая часть моей работы это видеть совершенно разных людей. Сегодня ты интервьюируешь коммуниста, завтра проститутку, а послезавтра гроссмейстера. Я же рассказывал как брал интервью у Капабланки? Великий человек. Кстати.
Испанец вдруг хитро подмигнул собеседнику.
— А не воспользоваться ли нам случаем и немного поработать? Надо же мне записать жуткие откровения настоящего охотника! Не пойми неправильно, сам я против охоты не имею решительно ничего, но как ты заметил... Публика любит разгромы.
"Разве я сторож брату моему? — Воспоминания охотника о братьях наших меньших"
Благодаря мсье Дарвину мы узнали, что человек по биологической природе своей является не более чем высокоразвитым животным. Тем не менее самые разные учения от религиозных до этических, сходятся в том, что помимо животного начала в человеке есть и иное, разумное, моральное основание. Факт биологической близости человека и зверя в зависимости от признания одного из этих оснований, делает человека сверххищником — или пастырем. Провозглашает тотальный эгоизм или здоровую ответственность за братьев наших меньших. Сегодня мы побеседуем с мсье (не забыть, вставить имя), который глубоко убеждён в том, что ни один человек на является сторожем брату своему меньшему. Побеседуем с охотником, собственноручно умертивившим десятки если не сотни зверей. Их мясо стало основанием той похлёбки, ради которой он отказался от первородства с налагаемыми им обязательствами с пользу бессмысленной войны всех против всех, которую этот человек считает естественным порядком. Нас спросят, зачем говорить с таким человеком? Ответим — нужно знать, чтобы презирать.
Мы сидим в гостиной в мавританском стиле. Хозяин, доктор, ревностный католик и известный активист по защите окружающей среды. Мой собеседник не погнушался обманом, чтобы попасть в сей благочестивый дом — он притворился переводчиком. Сейчас он накалывает небольшие кусочки мяса убитого накануне негра льва бегемота (исправить — merde, кто вообще живёт в этой поганой Африке?!) гну на перочинный нож и поджаривает над огнём, чтобы затем с аппетитом съесть. Когда говоришь ему, что в цивилизованном мире так давно не едят, он лишь смеётся: "Меня этому научили негры. Они так едят людей". Надеюсь, он шутит.
Я спрашиваю: "Что Вы чувствуете, когда убиваете?"
Он отвечает: "Человек не может безнаказанно убить человека. Охота дарит тебе ни с чем не сравнимое наслаждение варвара, который ни от кого не зависит. Позволяет прийти в львиное логово, убить зверя словно врага, затем трахнуть (перебор, исправить) пристрелить по одному его жену, их детей. А потом съесть их плоть под чучелом из головы отца семейства. Тебя ничто не сдерживает, ты царь природы с властью как у падишаха".
Весь лист перечеркнут. Львы живут прайдами, основная метафора насмарку. Ничего. Можно поработать ночью.
Есть над чем работать, есть...
Чтобы размять ум, Фернандо в голове прокручивает другую историю, настоящую историю, историю, которую нигде не запишет и никому не расскажет.
Еще один из рода Гонсалес.
1895 — Рождение. Старший сын в семье.
1912 — Лишился невинности. Хотел жениться.
1913 — Ну вы поняли.
1914 — Пошёл добровольцем на Войну во французскую армию. Сделал это отчасти назло той стерве, отчасти потому что отец — боевой офицер, и это его бы порадовало.
1916 — Ячейка. Долой войну.
1917 — Участие в мятеже. Демобилизация. Смертный приговор. Замещён тюрьмой. Через год досрочное освобождение вместе с другими бунтовщиками по случаю конца войны.
1919 — Россия. Слава революции.
1921 — Гребаные ублюдки-коммунисты. Франция. Она с бомбой в руке. На руке кольцо.
1924 — Бум.
1925 — Бум.
1926 — Бум.
1927 — Бум.
1928 – Всё пошло не так. Она лежит. Суд. "Психопатия".
1932 — Хорошее Рождество. Шахматная партия. Вино. 1933 — Африка.
Нерассказанная история.
Возможно, когда-нибудь он сбежит как Клеман Дюваль и издаст свои мемуары.
Возможно, он уже сбежал и дело за малым.
-
Это великолепно!
-
За краткую и ёмкую биографию!
(как зануда добавлю - в 1927 г Ботвинник только пробился в чемпионат СССР и занял там 5-6 места :) вряд ли он бы готов помогать Алехину)
-
спасибо, позволил ещё раз погрузиться в Историю, которая даётся мне с трудом.
Насыщено, много, харАктерно...
Как-нибудь посоциалим
-
Я давно и надолго стал твоим почитателем.
-
Если у вас уже лопнула голова, поздравляю
Спасибо за поздравления!))
А пост очень классный. И обо всем, и ни о чем, как я люблю)
Курсив прекрасен.
-
Люто-круто
-
Я родился в год великого потрясения.
Через два года меня зачали. Отец взял увольнительную на полгода. Потом поцеловал меня, младенца, в лоб
(перечла еще раз)
Я одна замечаю эти временные экивоки?)
Фернандо - талантливый мистификатор. Он как бы есть и его как бы нет. Совсем запутал следы.)
|
|
9 января 1933 г. Африка, Мыс Лопес, Порт-Жантиль.
Золотистое небо. Подобные облаку дыма чайки. Искрящаяся водная гладь. Пронзающие море лучи солнца. Подводная мгла. Стая мелких рыбешек, похожая на проплывающий мимо чешуйчатый доспех сакского воина. Склизкие водоросли – выходящие из самых глубин щупальца предвечного зла. И падающая, все глубже и глубже уходящая, пропадающая, теряющая свой блеск, свою яркость, растворяющаяся, немеющая в окружении морских теней, облепленная пузырьками воздуха, лопающимися, улетающими, пропадающими во мраке, уходящая на дно монета. И прыжок в воду! И брызги, взрывающие водный покой; брызги, достигающие смеющихся европейцев; брызги, оживляющие скучное утро. И робкий потерянный голос с палубы: “Что происходит, господа?” “О, это местная забава. Перед отплытием в следующую гавань гости бросают монеты за борт, а местные негры ныряют и ловят их. Если твою монету вместе с негром не сожрет акула – это к удаче! Так у нас говорят”.
– Всё, дамы. Последняя монета, и уплываем в Ластурвиль! – перекрикивая негров, пытающихся своим ревом отогнать акулу, заявил Джозеф и, сделав драматичную паузу, швырнул 10 сантимов за борт.
Монета упала в десяти футах от плавника акулы. Девушки, закрывая глаза, одновременно и завизжали, и засмеялись. Негры побоялись нырять за такой опасной добычей. “Ну давайте же! Это всё, больше вы ничего не получите! – ругался охотник, прибавляя к этому какие-то местные выражения. – Эх. Ну хотя бы все живы, а значит, удача на нашей стороне. Погнали, капитан! Нас ждет знатная охота”.
Один из двух речных плоскодонных пароходов тронулся в путь, в путешествие по венам веков – медным африканским рекам, берега которых хранят тайны допотопных ландшафтов. Все глубже и глубже в Африку – и судно кажется все меньше; деревья, которые издали казались невысокими, вырастают до самых небес, тучнеют и встают могучей стеной, заключающей солнце в свой капкан; а там, у берегов, где в воду вторгаются толстые сплошь увитые лианами корни, меж сгнивших плавающих стволов порой мелькают чешуйки боязливых кайманов и показывается, словно вышедший из книги Иова, ужасающий одним своим взглядом бегемот. А над его усатым носом беспечно проносятся голубые птички; поднимаются над водной гладью, взлетают и, закружившись, растворяются в небесах.
– Если бы мы могли остановиться и заснять это, я бы поспорил на свою винтовку, что засадил бы пулю той макаке прям в глаз, – показывая в сторону непроглядных джунглей, продолжал Джозеф. – Но тут кругом гиппопотамы, и один резкий звук введет их в ярость. А вы, Николя, умеете стрелять? Я с детства поглощен охотой: в десять спер у отца ружье и ушел стрелять глухарей. Не хочу говорить, что было потом, ха-ха, но с тех пор у меня зуб на этих непокорных тварей. На этих, и на революционеров. За милю их чую. Только попадись мне кто из них на тихой охоте, я себя не сдержу… У вас красивая жена, мой друг! Даже жаль, что она поехала не одна, ха-ха, – охотник протянул фляжку с чем-то веселым Дюрану и рассмеялся. – Не томите, расскажите свою историю, mon amie.
К вечеру пароход подошел к миссионерскому пункту. Несколько продолжительных гудков заранее предупредили жителей о прибытии гостей, и совсем скоро на белой как снег от отражающихся лучей солнца глади воды появилась пара темных силуэтов гребцов. Сначала казалось, что это два гондольера, распевая свои песни, выплывают из солнечного пристанища и наперегонки спешат к судну, чтобы забрать его пассажиров в светлые воспоминания о Венеции… Но прекрасными гондольерами оказались два косых негра, чудом балансирующие на казенных каноэ, причудливо выдолбленных из цельного ствола одного дерева. И плыли они, мягко говоря, не на перегонки. Остановившись на полпути, они подплыли друг к другу, уселись лицом к лицу и завели десятиминутный диалог ни о чем, сначала смеясь в голос, а потом эмоционально ругаясь. Понарошку, конечно же. Наконец, съемочная группа вместе с охотником перепрыгнули на “лодки”.
– Осторожней, барышни! – предупреждал Джозеф, под шумок сжимая ручку Флоренс, как будто бы так и следовало делать. – Не двигайтесь, иначе каноэ перевернутся, и вы отправитесь на корм крокодилам, хе-хе! А вам, дорогая, нечего переживать: благо рядом я. О, сколько барышень я спас из подобных передряг, вы бы знали, дорогуша! Большей частью это были француженки. А вы, часом не из Англии? Как вы попали в эту группу? О, мне так интересно…
Не успел Джозеф перейти к своей любимой части разговора – охотничьим байкам, как группа достигла берега. “Не волнуйтесь, как я и сказал, ваши вещи привезут на втором пароходе ближе к ночи. Об этом позаботятся люди доктора. А пока у нас будет время обсудить план лучшей охоты в нашей жизни!”.
– Исключено! Нет, нет и нет! Никакой охоты! – возмущался доктор Сигберт. – По своей наивности я полагал… Ну надо же каков идиот! Полагал, что вы приехали брать интервью обо мне, моей клинике, этих начинаниях, этих людях и наших проблемах. Что вы приехали с благими намерениями… И что? И я узнаю, что я – доктор Сигберт Кёхлер – просто приживала; да нет, настоящий пособник мирового зла под названием истребление невинных божьих тварей! Вы вообще в курсе, что приехали в католическую миссию? В миссию святого Франциска. Вы можете себе представить, что святой Франциск, окончив свою проповедь птичкам, достает из-за пазухи обрез и шмаляет по голубям, чтобы подкрепиться белком?! Это немыслимо, Джозеф! В прошлый раз вы представились переводчиком, и я вам поверил. Но что я узнаю? Мой хороший друг перешел на сторону…
– Не драматизируйте, доктор. От охоты еще никто не умирал. Камеры и оборудование этих господ будут подготовлены только к вечеру следующего дня, вы только вдумайтесь. К тому времени у них останется сил лишь на интервью с вами и съемку пейзажей. Я это обеспечу. Нечего переживать, дорогой. Охота – это просто громкое слово, которое я неосторожно допустил.
– Охотно верится. И все же, драгоценные гости, если вы все же решились на страшное, в том числе на обман меня, старика… То я прошу меня предупредить. И тогда кровь невинных тварей (и того пусть и повинного слона) не прольется. Дорогая Луиза, мы знакомы с вами не один год, и я полагаюсь на ваше благоразумие. Да. – Доктор вздохнул, опомнился и, хлопнув себя по коленям, позвал всех ужинать: – Пойдемте-пойдемте, пока все не остыло. Ах, да, дорогая Луиза, неужели вы успели выйти замуж? Я так рад! Расскажите мне все как на духу.
За окнами столовой для белых стало совсем темно и душно. Доктор не позволял открыть окна, потому что в комнату мог залететь глупенький мотылек и, полетев на зов света керосиновых ламп, обжечь свои крылышки. Вместо этого Кёхлер предложил гостям растаявшее, не похожее на десерт мороженое. Совсем теплое. А Джозеф на автомате рассказывал байки, строя глазки медсестрам и думая о чем-то другом. В один момент он схватил апельсин, помял его в руках и, выдержав паузу, сказал:
– Точно! Ну как я забыл о самом главном. У нас всего три дня. Мы обязаны успеть закончить наши, как я понимаю, съемки природы. Назовем это так. Завтра просыпаемся ближе к обеду, радуем доктора своей компанией, подготавливаем… ну, место где будем брать интервью, да? И к вечеру заканчиваем. На следующий день я покажу вам прекрасные виды. И в третий день… ну, отдохнем, я думаю, да ведь? Но главное вот что: если мы не успеем вечером третьего дня на пароход (сначала на каноэ, потом на пароход), то…
– То следующий придет через полгода, друзья мои! – ворвался в разговор доктор.
– Вот именно. Нам никак нельзя опаздывать.
– Никак нельзя опоздать! – подхватил доктор.
Джозеф положил апельсин. Поправив усы, он, казалось, задумался, но, не меняя выражения лица и продолжая смотреть в никуда, обратился к Флоренс:
– Раз уж вы захотели первой покинуть стол, то будьте так добры: предупредите боя на здешнем причале, чтобы он принял технику, а не то пока мы будем искать ее где-то в джунглях, наши дни здесь кончатся, и мы, вероятно, останемся тут еще на полгода. И проверьте ее на повреждения, вы же профи, а мало ли что – Джозеф поднял глаза и улыбнулся. – И, прошу, убедитесь, чтобы распорядились послать повторную телеграмму о том, что мы отплываем через три дня. Спасибо, дорогая, – подмигнул он.
...
Доктор не унимался:
– Луизочка, но до чего же вы хорошего приметили мужа! Вы воевали, мой командир? – доктор дотронулся своей трясущейся ладошкой руки Николя и с верой посмотрел ему в глаза. – Я вижу в вас истинного героя. За кого еще могла выйти моя милая девочка?
Тем временем Джозеф шептался со своей соседкой справа Магдаленой:
– Дорогая моя, на вас вся надежда. Старик даже не понял, что я наврал ему с три короба, но теперь ваш ход. Я сказал, что мы будем спать до обеда. Ха, но как бы не так. Старый хрыч просыпается в восемь, значит нам следует встать к пяти, взять камеры, все вот это. И двинуться в путь. Я перебрал, немножко. Сам не встану. Но вы. Вы то всех и разбудите. Только тс-с-с. Пусть это будет всеобщим сюрпризом от меня. Разбудите всех, хорошо? Иначе мы не пойдем охотится на этого слона, хах. А я только и жду его крови.
– А как же ты похорошела, Луизочка! – восклицал доктор в который раз.
– Это точно! – включился в разговор охотник. – Ну кто не устоит перед такой красоткой? Да даже женщины бы, мне кажется, не удержались бы, а, Магдалена? – рассмеялся Джозеф, положив руку на колено соседке.
…
Ужин заканчивался. Доктор приглашал Луизу и Николя посмотреть фотокарточки здешних мест в своем кабинете, приказывал боям проветрить спальни гостей перед сном и настаивал на беглом осмотре. Со стола убирали. Пришло время апельсина и политики. Апельсин не очищался, а поговорить о политике ну очень уж хотелось. Джозеф начал:
– Фернандо, друг мой, а передай-ка нож. Да-а-а, – затянул он, развалившись, – слыхал о революциях? Болит сердечко? Республике конец, мой друг. Республике. Ко-нец. Кризисы. Разбои. Сам знаешь. А этот идиот Санхурхо? Сказочный персонаж. Вообще я думаю (и мне не важно, монархист это или республиканец), что любой создатель переворота – не достоин называться человеком. Его глаза покрыты пеленой, он слеп, он ничего не видит: ему важна только его власть, только его благополучие. Он не хочет даже видеть, что из-за него начинается гражданская война. Я уж молчу о выводке анархистов, этом клубке нечистоплотных завистников. Фанатики. Фанатики, я считаю. Хотелось бы мне, чтобы их имена навсегда пропали из истории. Все как ты писал, дружище. Я номера “NN” только из-за твоей колонки и покупаю. Так их. Знаешь, что делаешь, уважаю. Расскажи о себе побольше. И, да. Выпьем? – и Джо протянул фляжку Фернандо. – В наших краях отпить из одной фляжки значит стать братьями, дружище!
10 января 1933 г. Африка, Ластурвиль.
Наконец во всей больнице, кроме кабинета доктора, погас свет. Доисторические пейзажи снова погрузились в свое многозначительное молчание, утихла вода, успокоились звезды. Им навстречу выплывали из речной тьмы похожие на электрические шары медузы, кружащие в беззвучном вальсе. В отражении луны они были подобны танцующим в кругу богатой залы парам, не знающим конца и начала музыки. Они парили где-то внутри луны, а она содрогалась от весел проплывающего мимо местного гондольера. Он нес свое послание для доктора. Сойдя на берег, он медленно зашагал на свет единственного желтого окошка вдали, как вдруг послышался дикий, сумасшедший, ни на что, разве что на рык леопарда, не похожий рев. Гондольер рванул с места и в охватившем его смертельном ужасе за десять шагов преодолел расстояние до больницы.
– Не волнуйся, дорогой. Что такое? Послание, в такой час? – доктор обнял негритенка и кое-как вырвал телеграмму из его дрожащих пальцев.
Было написано: “Передайте охотнику после отъезда негр все же нырнул тчк его съели”. Вновь послышался рев, но теперь и доктор смог его услышать. Он тут же закрыл дверь, задернул шторы и, усадив посыльного, выключил свет.
– Только не это, – прошептал он во тьме.
-
С почином и не болеть!
-
Да прибудет с нами Вдохновение!
Интнресно обыграл ввод персонажей в историю!
-
Начали Вкусно Счастлива
-
За массу замечательных идей и за то, как это написано.
|
|
|
|
Любопытство возвращалось обратно медленно, с испугом, словно ожидая наказания. Словно бы ощущая вину за то приключение, в которое оно втравило Сергея. Но подарок! Конечно, он был рад подарку. И осторожно взял в руки флягу.
- А как я пойму, что выпил много воды? Что вокруг миражи? С водкой все понятно - объемы известны, массу тела знаешь, опыт есть. А тут как? Глоток? Два? Литр? Как часто ее можно пить? Можно ли кого угощать? Что будет, если пробить флягу? А что будет, если оставить ее открытой? А можно ли ее использовать, например, чтобы промыть раны?
Как ни странно, арбалет вызывал куда меньше вопросов. Видимо, потому что просто железка и все.
- А почему он проклят? что такого в этих стрелах? почему их так мало? Почему они ржавые? Кого я могу им убить? Ведь хармуздов можно жечь словом..
А потом на его сознание обрушился поток слов и понятий. Хармузды, коих почитал он главной угрозой, как-то скукожились и уступили место хиршадрам, агахымам и кушвлаа. Но коднарице удалось подобрать верное сравнение. Видать, есть, есть защита у миров, раз проклятые поезда не превратили все их в выжженные пустыни! Правда, эта защита теперь будет играть против него, против Сергея. И ... Мир его не признает. Но ведь он-то мир помнит?! И сев на Трон, думается ему, сумеет решить проблему? Или не сумеет? К черту гнилые рефлексии! Выбор сделан! Как когда-то, возле пограничной реки, темноволосый римлянин долго смотрел на бегущую воды, а потом бросил фразу, вошедшую во все учебники. Alea iacta est! После чего перешел Рубикон, разрушил Республику и пал под кинжалами убийц. Хотя стоп! Вот уж чего не надо от слова совсем! Упасть с кинжалом в спине, восклицая - и ты, Брут? ну уж нет. Хотя... Хотя дорога к Трону наверняка не будет легкой и простой.
- Эльвенга, а ты разве не хочешь пойти к Трону? Чего ты боишься? Почему ты считаешь, что можно подбирать объедки, а не покорять мир? Или ты считаешь, что Трон - это не для тебя?
В голове мелькнула дурацкая мысль о династическом браке, но тут же исчезла, обратилась в пыль и тлен под суровым внешним видом коднарицы. С другой стороны, в сказках часто женились на жабах... Он поперхнулся. И кто?? Иванушка-Дурачок?
- Ладно. Я зову тебя с собой. Но если ты не готова, то ....
Он обернулся, запоминая мир, умерший, но не рассыпавшийся. Кто знает, что ждет его впереди?
- Эй, собак, нам пора! Дорога не ждет!
И стал медленно подниматься по лестнице.
-
С водкой все понятно - объемы известны, массу тела знаешь, опыт есть. А тут как? Глоток? Два? Литр? Как часто ее можно пить?
Чай не водка, много не выпьешь)
И хиршадры, агахымы и прочие хармузды тоже...
И Иванушка-дурачок с династическими жабами...
В этом посте слишком много всего вкусного))
-
За вопросы и Иванушку-дурачка;)
-
Молодец, хорошо! Много хороших вопросов, и даже ответы на них самому себе :)
|
-
забавная версия
-
Идеально!
|
|
-
Прикольно.
-
отличный симбиоз!
|
|
|
-
я должна это оставить для истории. Задумка шикарная
Мм, это кулон, вроде медальона (отсюда же идущая от него цепь). Его держат левой рукой (лапой?) прямо перед собой - чтобы видеть то, что происходит за спиной. Непосредственно само изображение: черно-белая станция метро, с установленными осветительными приборами и дверью выхода из метро в перспективе.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Тестикулы и искренняя радость победы :D
-
За двух китов, на которых держится Человечество - я...тестикулы и юмор.
|
|
|
|
-
Эти желтые вспыхивающие искры в глазах и есть граф Ротт.
Они не дадут остановиться и угаснуть, только сжигать и очищать, двигсясь к цели.
Надеюсь, от Марии скрывались подробности "расчистки" земель.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Ох, не то обещал ярл, когда звал в викинг! Приятная прогулка в сопровождении могучей коднарицы и бдительного Птица вдруг обернулась барахтаньем в луже. И где все, спрашивается? Мда. Будь Сергей рыцарем, ему бы очень подошел девиз – слабоумие и отвага. Отваги выйти на хармуздов у него хватило, а вот ума спросить, как же их можно убить – нет. И как это еще можно назвать? А ведь и правда не знал, как Эльвенга с ними боролась. Что вообще может победить то, что даже не материя? Удар палкой? Всепожирающее пламя? Адский холод? Кровь девственницы? Вот что? Думай, Серега, думай. Вспоминай. Было ли что у Эльвенги из оружия? Или она сама по себе оружие? Но он бросил эти мысли. Пистолет можно спрятать под пиджаком, и жертва не увидит его до самого последнего момента. А под перьям его странной спутницы можно было спрятать разобранный легкий танк и еще хватило бы места. Так что оставим пока вариант с оружием коднарицы. Птиц предлагал сжечь. Но ведь пламя пламени рознь. Горят, к примеру, и натрий, и вольфрам. Но если первый может гореть в руке, то второй требует адских температур. А у Сереги даже спичек не было – курение не входило в число его привычек.
Он отмел книжные варианты раздобыть огня. Не было ни палки, ни пороха, ни даже часов, как у инженера Сайреса Смита на Таинственном острове. Да и не стали бы нападавшие ждать, пока он разведет пламя. Эх, сюда бы самый простой огнемет, РОКС-3, и жизнь заиграла бы яркими красками. Но огнемета тоже не было. Но что может напугать хармуздов?!? И главное, вокруг не было видно ничего, что могло бы послужить оружием. Пески, провода и платформа. Правда, касаться руками проводов под напряжением – не самая лучшая идея.
Итак, мгновения неуловимо сыпались как песок, а Эврика, посетившая Архимеда, так и не являлась Сергею. Или он недостаточно разделся? Видимо, за прошедшие тысячи лет, Эврика деградировала до белочки. Хотя, если подумать, еще вопрос, что опасней, белочка или хармузды.
Но тут парня осенило. Дар! Странный дар Сфинкса! Зародыш магии!! Правда, у него не было посоха. Но вдруг это не обязательно.
Интересно, а как вызвать магию!? Заклинание? Хорошо в компьютерной игре. Прочел свиток, выбрал слот. Вуаля – и с твоих рук срывается файрбол. А в жизни? Что надо делать в жизни? И Сергей просто махнул рукой вокруг, представляя себе стену ревущего пламени
- Гори-гори ясно, как заряд фугасный!
|
|
И они пошли...
Мари вывели тем же коридором, только на сей раз завели в лифт. Чистая кабинка, черное с красным, довольно мрачный интерьер. В зеркале она увидела себя, как ей показалось, похудевшую и побледневшую и обоих своих ... охранниц? тюремщиц? Обе они стояли с непроницаемыми лицами, по обе стороны от нее. Ванесса нажала на кнопку с надписью 3. Всего, если судить по кнопкам, в доме было пять этажей. И два подвальных. Последним, самым нижним, был тот, на котором держали Мари. Этажом выше был гараж, откуда она ездила на проверку.
Лифт плавно остановился. Что сразу бросалось в глаза - выше подвальных этажей дом был идеально чист и выдержан в черном и красном. Почти кроваво-красном. Здесь, наверху, был коридор с несколькими дверями, массивными, деревянными, видимо, очень дорогими. Даже в дверных ручках было какое-то изящество, чем-то отдаленно напомнившее Мари Францию. Иногда можно, бросив взгляд на вещь, сказать, где или, по крайней мере, под влиянием чего она сделана. Именно так.
Мягкий ковер глушил звуки, свет из плафонов под потолком был неярким, но достаточно сильным, чтобы Мари не приходилось напрягать глаза. Вторая тюремщица пошла впереди, Ванесса сзади. Дальше по коридору было огромное окно, светлое: на улице был день, но разобрать детали Мари не могла, слишком оно было далеко. И к окну ее не подвели. Женщина открыла дверь, не стуча, словно ее ждали, и все трое оказались в комнате, которую можно было бы назвать приемной у Большого Босса.
Это помещение оказалось выдержано в другом стиле. Черный и красный цвета разбавили другими, пусть темными, но не настолько угнетающими, свет был ярче, здесь было даже окно, но скрытое непрозрачными портьерами. И на всем лежала печать какой-то готической роскоши. Даже мрачноватые картины Рериха на стенах гармонировали с обстановкой своими красными, темно-синими, коричневыми тонами.
Здесь были стол и кресла, за столом сидела секретарша, зеленоглазая девушка с отчаянно рыжим каре, и что-то быстро-быстро набивала на клавиатуре. Ее пальцы летали с нечеловечески быстрой скоростью, однако, не переставая печатать, она посмотрела на вошедших, нет, только на Мари, улыбнулась, и улыбка ее вышла какой-то неприятной, даже немного хищной.
- Посидите. Он занят, - сказала секретарша удивительно нежным голосом. - Воды?
|
- Сухопутный пройдет шарманщик в голубом головном уборе…
Сергей вертел головой. Впрочем, та постоянно, словно стрелка компаса, поворачивалась к Библиотеке. Было у него ощущение. Странное ощущение на грани между сном и явью. Ничем не обоснованное и ничем не подкрепленное. Просто ощущение. Просто мысль на задворках сознания. Просто песчинка, мелкая и невидимая, что заставляет глаз моргать, давая слезу. Казалось ему, что Эльвенга прекрасная с куда большим удовольствием завела бы его не к Трону, а к Библиотеке. Словно бы он, Сергей, поступил немного не так, как положено гостю и рыцарю. Вот как в Узбекистане. Чем дороже и уважаемей гость, тем меньше чая наливают ему в пиалу. Мол, посиди еще, не спеши, мы нальем добавки. А когда вроде бы щедрой рукой наливают так, что только через край не льется – о, так это намек, толстый и прозрачный. Мол, пей скорее, говори, что надо и вали дальше своей дорогой. А он, Сергей, коему поднесли почти пустую пиалу (рады, ой рады гостю!), опрокинул ее в жадно раскрытый рот махом единым – да скривился. Мол, почему так мало? Но все это были только домыслы, пустые словно дирижабль.
- … напевая морскую песню, ничего не прося за труд…
Но колоссальное здание Библиотеки словно оставалось за спиной, тая в мареве дальних дорог. Вот и окончился круг, помни, надейся, скучай. Там ждали своего часа – и Сергея – миллионы тайн и мегатонны знаний, спрессованных в тома. А пока его, причем с гораздо большим нетерпением, ждали хармузды. Интересно, подумал Сергей. Мертвые миры, что мелькали по бокам от железной дороги. Как и отчего они умерли? Что случилось с аэродромом? Что такое Одегра? Почему в явно мертвом мире уцелели провода? Но острое чувство тревоги кольнуло сердце. Словно некто внутри Сергея, знающий все и обо всем, пытался достучаться до него. Тикайте, хлопцы!
- … эту песню придумал некто, никогда не бывавший в море…
Очнулся птиц. Сергей и обрадовался этому и огорчился одновременно. Все же приятно получить подтверждение своим опасения. А огорчился он потому, что опасность, видать была нешуточная. Раз птенец подал голос. Взмок Сергей. Хорошо Эльвенге! Она воюет тут не первый год, и всегда сможет отступить. Кабы мне такие перья, да такие крылья. Полетела прямо в дверь я, бросилась в ковыль я. А он, новичок, новобранец, пушечное мясо – на что ему рассчитывать на этой странной типа станции? Что он сможет победить никогда не виданных хармуздов? Или хотя бы сбежать от них? Куда бежать если всюду смерть за ним шагает косой грозя?
- … но поется в ней лишь о море и на судне ее поймут.
И парень принял решение. Может, неверное и неправильное. Но его.
- Знаешь птиц, давай пока подожди жечь. Это мое испытание и моя битва.
Голос его дрогнул.
- Если я не справлюсь, тогда…
Он замолчал. И попытался всмотреться в окружающий его пейзаж своим свеженьким умением Глаз-Алмаз, отчаянно пытаясь сорвать покров с тайны.
-
Ох, сколько бы всего интересного мы могли бы узнать.в Библиотеке. Сюжетные развилки и мрачные тайны. Скрежет запертых замков, таинственные голоса во тьме. Книги и пыль. Зеленые абажуры и утные кресла для чтения. Но Библиотека осталась позади, мы идкм к Трону :)
-
Вот я тоже подметил, что заказал Трон, а вышел к Библиотеке) Мол, "не то заказал")))
-
Красиво написал, с песней. И познавательно, с Узбекистаном! Смачненько
|
|
|
- Не сильно отвлечет, - кивнула головой коднарица. – Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Не так ли, эйрин Серг-гей?
И коднарица повела тебя куда-то дальше, Сергей. В места опасные повела и заповедные. Библиотека все еще была рядом, неслась за рельсами будто масштабный пейзаж, который ты мимолетно разглядываешь сквозь стекла своего автомобиля.
Она огромной была, эта самая библиотека. Она казалась городом, а может даже и несколькими городами сразу. Неслись в стороне причудливые колоннады, золотые купола и мраморные дворцы возносились к изумрудному небу. Пирамидальные строения и некие классические строения, что напоминали античные храмы в своей гармоничной красоте. Целый комплекс зданий представал перед твоими глазами, дон Сергей. И статуи неизвестных полководцев, и прямые дороги и изящные башенки! А под всем этим великолепием таился лабиринт человечьих знаний, причем не только человечьих, но и эльфийских, коднарских, сфинксовых и кто его знает каких еще... Червями расползались во тьме загадочные коридоры, тоннели, штреки. Иногда таинственные двери появлялись в скале, словно бы упрашивая заглянуть за них. Иногда выныривали из живой породы неожиданные балкончики. Разок ты даже рельсы увидел – живенькой такой рекой они ныряли в пронзительно черный тоннель. И арабская вязь вилась, и сложные золотые узоры вычерчивали невиданную красоту: то ли труд тысячи рабов восхваляя, то ли инженерный гений невиданных строителей, а то и в самом деле повествуя о бедном джинне, и о его последнем великом свершении.
Потом все больше безжизненные скалы пошли, все больше рыжая пыль захватывала пространство. Некоторое время были видны еще сосны: чахлые, убогие, умирающие на вид деревья. Противно рыжие под гнойно-зеленым небом. А потом сплошные пустыни распростерлись вокруг. Бледно желтые, нездоровые, давным-давно погибшие уже
Появились значки радиации вдоль рельс. Черные на желтом надписи: «ОДЕГРА!» «ОДЕГРА ИНФ!» И песок, песок, сплошное море колючего, надоедливо шуршащего песка захватило вас в свой плен. Остекленевшее озеро где-то вдали показалось, невиданные в своем размахе печальные воронки украсили пейзаж. Что-то похожее на аэродром с обуглено-черными самолетами развиднелось. Появилась откуда-то мощная электрическая линия со зловредно гудящими проводами. И чувство обреченности появилось тоже. Мертвый мир. Здесь нет жизни совершенно точно! Только рельсы упрямо летели себе вдаль, да молчаливо шагала вперед коднарица Эльвенга, клацая черными когтями по щебенке. А потом вдруг РРАЗ!
И ты один, Серг-гей: только птенец на плече, да твоя собственная тень остались с тобой за компанию.
Жара и тошнотный вкус разорения. Брошенная платформа неподалеку, расписание поездов: «Кадирра 13:13. Куута-Тот 13:30». Ржавые рельсы утопают в песке, уносясь туда и обратно. Но движения нет. Только хармузды совсем рядом. Это ты чувствуешь совершенно точно.
Птенец открыл синий глаз.
- Опасность, - произнес прекрасным и мелодичным голосом. Таким голосом, который музыкой отзывается в ушах. - Могу жечь, а потом уснуть снова!
-
Вотя бы даже не нашлась, что отвечать на такой пост. Неведомое всё, загадочное...
-
За библиотеку и хармуздов!
|
Казалось, мексиканец делал всё, чтобы вывести мистера Борелли из душевного равновесия и превратить совместную поездку в сущий кошмар.
Мало того, что Катран постоянно переключал радио на "что-то потяжелее и менее попсовое", так ещё делал грохочущую музыку почти на максимум. Курил в открытое настеж боковое окно и не упускал возможности поругаться с кем-то на светофоре или показать фак обгоняемому автомобилю.
Не со зла, а скорее по привычке, курьер просто веселился и скрашивал монотонную дорогу как умел. Постоянно пытался втянуть слишком серьезного, по его мнению, детектива в непринужденную беседу о бабах, тачках, мексиканской кухне, рэгби и политике. Последнее обычно превращалось в неудержимую ругань в адресс американского правительства, зажравшихся чиновников и ущемление прав и свобод цветного населения.
Доставалось всем, и консерваторам, и демократам, левым, правым, ЛГБТ сообществу и даже Илону Маску с Греттой Тунберг, которым мексиканец желал нестандартных суксуальных отношений в ракете на орбите Марса в компании политиков и участников ЛГБТ сообщества.
— Грёбанные идиоты! - в очередной раз выругался Райнер и хлопнул ладонью по борту машины, когда она наконец проехала ворота и притормозила у главного входа в Уголок.
Бегло осмотрев атопарк у крыльца, мужчина улыбнулся.
— Кажется, док на месте. Встретимся внутри... — и не дожидаясь ответа, Катран направился в гараж, где оставил своего железного коня, дабы убедиться, что с ним ничего не случилось и никто не поцарапал краску или хром. Словно ревнивый муж, вернувшийся с работы, Ротт ворвался в помещение и бросился к ненаглядной Харли, чтобы лично проверить, что она ни с кем не спуталась пока его не было дома.
Огладив ладонью приятные округлости каплевидного бензобака и изящные изгибы рулевой вилки, курьер опустился в седло и блаженно прикрыл глаза, ощущуая невероятное тепло разливаяющееся внутри. Это была его малышка, его Харли, его девочка, его строптивая лошадка, которую он любил и оберегал, о которой заботился и по которой невероятно скучал во время расставаний.
Проведя с "возлюбленной" несколько минут, Рай окончательно убедился, что она в порядке. Можно было отправиться в дом, а точнее на кухню и сварить себе кофе с перцем. Хотелось надеяться, что у гринго в доме есть перец.
-
Нежность к ревущему зверю
-
. округлости каплевидного бензобака и изящные изгибы рулевой вилки нежность во всём!
-
-какие твои самые любимые вещи?
- Жена и мотоцикл.
- Разве жена это вещь?!
- Да, жена не вещь. Вот мотоцикл - это вещь!
-
Yeah babe!
|
|
-
Плюс! Просто плюс!
-
Кое-что в точку.
|
|
На радужном мостуЗа спиной высокого, атлетично сложенного мужчины с вьющимися тёмными волосами до плеч, одетого в дорогую рубашку, с перстнями на пальцах и золотой цепью на шее, послышалось хлопанье больших крыльев и шум ветра, поднятого ими. Мужчина не пошевелился, всё так же глядя вниз с радужного моста. Но затем переступил с ноги на ногу, вынул дорогую сигару изо рта и выпустил колечко беловато-сизого дыма. - Как успехи? - спросил он глубоким, бархатным тембром, не оборачиваясь, лишь стоило шуму сзади утихнуть. - Две новости, Миша, - ответил ему хриплый голос другого мужчины. - Майк, - поправил его брюнет, чуть сморщив своё красивое лицо. - Мы в Англии. Зови меня Майк. - Хорошо, Майк, - собеседник пожал плечами, и большие крылья, сложенные за его спиной, покачнулись. - Так вот. Две новости: хорошая и плохая. С какой начать? - Я считаю, что после головки чеснока лучше испить мёду, чем после мёда есть чеснок, - задумчиво ответил названный Мишей. - Понял, - обладатель хриплого голоса подошёл и встал рядом с брюнетом, облокотившись о прозрачные, невидимые человеческому взгляду перила радуги. - Собрать осколки не удалось. Ими завладели люди раньше, чем мы добрались. - Всеми? - Майк покосился на него, выпуская новое колечко дыма. - Да, все семеро у людей, - нахмурился его собеседник, виновато потирая сбитые костяшки пальцев. - Мелкие гадёныши специально их подложили так, чтобы люди нашли. Прямо во дворе их домов. - И кто их нашёл? - поднял бровь черноволосый. - Ха! Дети, ожидаемо, - хриплый хмыкнул. - И не случайные, но это ты сам понимаешь. - Дети - это всегда неприятности, - Миша крепко затянулся сигарой. - А хорошая новость в том, что мы немного поработали и навели отвод глаз конкретно на этих детей, - продолжал крылатый. - В итоге они сами отказались от осколков, но... отдали их другим детям. Менее... особенным. - Дети - это всегда неприятности, - не меняя тон, повторил курящий, затем повернул голову и холодно поглядел на собеседника. - Как думаешь, Уилл, изменится ли сумма от перестановки мест слагаемых? - подумав немного, он добавил. - В нашем случае речь идёт скорее о произведении и множителях. - Я не дурак, всё понимаю, Майк, - скривился Уилл. - К тому же, одного из особенных мы прощёлкали. Он успел обменяться до того, как мы наложили отвод глаз. В итоге навели отвод не на того, кого нужно. - Подведём итоги, - брюнет поглядел сверху вниз на лежащий под ногами мужчин небольшой город. - В этом английском городишке теперь бегают шестеро нормальных детей и один особенный, с активированными осколками, всей мощи которых они даже не представляют. Для них это что-то вроде уникальной игрушки, позволяющей обмениваться телами, так? - Боюсь, они могли узнать и о других функциях осколков, - вздохнул Уилл. - Это не так сложно. Дети любят ломать и разбирать игрушки. - Плохо работаете, Уилл, - спокойно прокомментировал Миша. - Вы должны были среагировать оперативнее. - Откуда мы могли знать, что какие-то мелкие засранцы сопрут осколки? И тем более, что они их потеряют? - возмутился крылатый. - Вы же СОР, Служба Оперативного Реагирования, - насмешливо хмыкнул брюнет, затягиваясь в очередной раз. В вечереющее небо потянулись три клубочка дыма, сложившиеся в буквы «С», «О» и «Р». - Мы реагируем, Майк, - Уилл сердито на него поглядел. - Реагируем, как умеем. Ты же знаешь, мы не имеем права вмешиваться в жизнь людей без разрешения вышестоящего начальства. Запрос отправлен, не волнуйся. Думаю, уже завтра соберём осколки. Лишь бы нас другие не опередили. А тебе бы только осуждать. Сам-то тут торчишь и ничего не делаешь. - Помнишь, как в старом советском кино было? - Миша усмехнулся и напел песню, ничуть не фальшивя. - «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна»... - Угу, все вы, аналитики, так говорите, - обиженно проворчал хриплый. - А со стороны поглядеть: сидите в своих кабинетах, штаны протираете. Тебе крылья не жмут? - Лучше скажи: вам удалось установить наблюдение? - Майк чуть прищурил глаза. - Да, вот тебе материал для анализа, - Уилл достал прямо из воздуха небольшую шариковую ручку и передал её Майку. - Что ж, посмотрим... - выпустив ещё одно кольцо в сгущающиеся сумерки, мужчина развернул перед собой голографический экран и, быстро найдя нужные записи, запустил одну из них. ОранжевыйПрежнее тело Энн, в котором сейчас явно находился Роберт, чуть нахмурилось и внимательно посмотрело на девушку в теле младшего брата, но затем снова заулыбалось.
- Микки его назвал "обменятор" (swapper), - легко ответил он. - Он мне его и дал. Сказал, что ночью к ним во двор приземлилось НЛО, и пришельцы дали ему обменятор, чтобы мы побыстрее стали взрослыми. Микки обменялся со старшим братом, а у меня брата нет, поэтому я решил обменяться с тобой. Ой, - вдруг вспомнил Роберт, - то есть, ещё не обменялся. Его брат на выходные в поход ушёл, привидений ловить в древнем замке. Поэтому Микки мне пока его и дал. А завтра в школе я ему верну. Ох... а как же я верну, если я теперь - это ты, а ты - это я?
Личико Энн приняло растерянное выражение, но думал Роберт недолго, решение пришло к нему сразу, и он довольно заявил:
- Тогда ты ему вернёшь вместо меня.
Пока младший брат в её теле оживлённо болтал, рассказывая подробности получения волшебного шарика, девушка в его теле успела обшарить взглядом всю большую гостиную в поисках этого обменятора. И Энн заметила его на ковре! Шарик слегка закатился под диван, поэтому она его сразу и не увидела. К счастью для девушки, он оказался ближе к ней, чем к Роберту в её теле. А главное - он сам его ещё не заметил. Но уже блуждал взглядом по полу, очевидно, сообразив то же, что и Энн. Если сейчас он склонится вниз, то сразу его увидит!
Недолго думая, Энн потянулась к шарику, намереваясь его схватить. Девушка привыкла, что сильнее и выше Бобби, поэтому мысль о том, что он может отобрать у неё добычу, в голову ей не пришла.
- Так значит, чтобы обменяться, надо просто обоим держать эту штуку? И всё? - продолжая ловить шарик, допрашивала она брата.
Маленькое тело брата от непривычки слушалось плохо, но слушалось. К счастью для девушки, Роберт в её теле ещё не увидел закатившийся за край дивана шарик. Энн потянулась за ним и схватила в руку.
- Ага, нужно одновременно прикасаться к нему, - увидев, что делает Энн, Роберт вскочил на ноги. - Эй! Ты же не хочешь обратно нас обменять? - испуганно спросил он.
Завладев шариком, Энн уже собралась было меняться обратно, но услышав реплику Бобби, догадалась, что он будет сопротивляться. Это, скорее всего, совершить обмен бы не помешало, ведь врунишка не может отобрать шарик, не прикасаясь к нему, а как только он прикоснётся - они обменяются. Но ведь после обмена они оба некоторое время будут в отключке, и очевидно, что теперь каждый, как только очнётся, попытается завладеть сваппером. И если шарик первым схватит Бобби, он попытается обменяться с Энн или ещё с кем-то, что может привести... да кто знает, к чему это приведёт!
Поэтому девушка решила пойти другим путём. Энни должна быть где-то в доме - ведь она не оставит Фиону без присмотра. Крепко прижав шарик к животу обеими руками, Энн толкнула ногой стул, опрокидывая его, и, опустившись на пол, свернулась в клубочек.
- Мама! Мама! - кричала она не переставая.
Расчет был прост - встревоженная Энни первым делом попытается разобраться, что прижимает к себе ребёнок - и тут-то они обменяются. А дальше, когда Энни всё поймёт, они с ней вдвоём заставят Бобби вернуть всё на место. Втроём меняться проще - когда меняющиеся отрубятся, третий сможет подхватить обменятор. Ну а даже если договориться сразу не получится, то куда как лучше быть взрослой женщиной, чем семилетним мальчишкой. - ХитрО девчонка придумала, да? - усмехнулся Уилл. - И про НЛО мне понравилось. Палец, на который был надет перстень, перелистнул изображение на другое. Лицо мужчины оставалось невозмутимым, и трудно было понять, как он относится к просмотренному. Уиллу он не стал отвечать. Жёлтый- Ё... - Люк приучился даже в критических ситуациях фильтровать базар на предмет ненормативной лексики и заменять то, что просилось на язык, чем-то более приличным, ибо уши двойняшек в любой неподходящий момент могли оказаться рядом. Только это его и спасло на этот раз. - Ёханый бабай, продольные вас через поперечные! - Люка отклинило, и лихорадочные соображения подсказали ему, что орать "верните всё обратно" будет глубоко бесполезным занятием. Тут нужна другая тактика. - Эй, СуперМакПоттеры, напоминаю, что сегодня моя очередь мыть посуду! - указательный палец девочки ткнул в тело Люка. Посудомойка посудомойкой, а педагогика - педагогикой, поэтому часть посуды (после еды на пятерых) мыли дети, по очереди. И угадайте, кто это любил делать меньше всего?
Парень... - или уже не парень? Блин! - в общем, поднялся с пола и проверил самочувствие в движении.
- Если сделаете это быстро и хорошо, то.... иногда соглашусь с вами меняться местами... - тело Джейн расставило ноги и упёрло руки-в-боки, - ...но только иногда, потому что вы можете его испортить!
Последнее было скорее неправдой. Портилась обычно одежда или обувь, портилось соседское, общественное имущество и настроение, иногда, казалось, Д&Д умудрялись испортить даже погоду, но вот их тела, не считая синяков, шишек и выпавших молочных зубов, оставались в отличном (даже лучшем, чем некоторым бы хотелось) состоянии.
С самочувствием вроде было всё в порядке. Лёгкая потеря координации движений из-за резко изменившихся размеров - и никаких других последствий. Голова не кружилась и не болела. Ага, вот... слегка побаливала коленка. Кажется, Джейн сегодня неудачно падала.
- Мыть посуду? - Джейн озадаченно поглядела на Люка... или Люк озадаченно поглядел на Джейн. - Разве моя... - тут до неё дошло, и она замерла с приоткрытым ртом, а в глазах появился страх. Через секунд пять "Люк" отмер и поглядел на Джека. - Джек, ты слышал? Он обещает с нами меняться. Джек?..
В этот момент мальчишка спрыгнул с дивана перед носом у "Джейн" и схватил закатившийся под край дивана шарик. Затем поднялся на ноги и стал пятиться от "сестры", держа руку с шариком за спиной. Но Люк успел заметить, что именно подобрал с пола младший.
- Как скажешь, Джейн, - потянул он с ехидцей. - Раз тебе так хочется мыть посуду, Люк не будет препятствовать твоему рвению. Правда, Люк? - мальчишка поглядел на "Люка".
- А? - растерялась Джейн, но быстро нашлась и энергично закивала. - А, да, да, конечно!
Тело Джейн подняло руки и глаза к потолку: Боги, ну не драться же самому с собой! A пока сделаем вид, что шарик не замечен.
- Фигушки. Если Джейн, - девочка с хитрой моськой ткнула себя пальцем в грудь, - наябедничает маме, что мальчишки её обижают и хотят спихнуть на бедняжку посуду, кому она поверит, если очередь Люка? - тычок пальцем в большое тело. - Так что давайте договариваться по-хорошему. Это прикольно, и у меня есть несколько идей, для которых мне было бы интересно поменяться с вами местами. Тем более что никому из нас не понравится, если вместо него в школу пойдёт кто-то другой. Или на тренировку...
Люк запнулся. А что с навыками тела, любопытно? Он отошёл в сторонку, чтоб ничего не зацепить, и попробовал сделать маваши. В своём теле у него бы это вышло паршиво, по сравнению с сестрой.
Джейн в теле Люка выглядела растерянной после его слов. Кажется, ему удавалось её убедить. Но здесь ещё был Джек, и он имел на этот счёт своё мнение, которое потрудился высказать, когда Люк договорил:
- Почему это? Будет круто, если ты вместо меня или Джейн пойдёшь в школу. Круто, что ты хочешь договориться, и мы готовы выслушать встречные предложения, но мы с Джейн хотим стать взрослыми. Ну, то есть, не старыми, как папа с мамой, а такими как ты. Не на время, а навсегда. Есть идеи?
- Да, мы хотели стать тобой и кем-то ещё, - добавила Джейн в теле парня. - Это же весело! Взрослым больше разрешают и не наказывают из-за разных пустяков! - она сложила руки на груди и надула губки, что на лице Люка смотрелось... как-то очень уж странно.
Пока младшие делились с Люком своими планами, он отошёл в сторонку и попробовал провести маваши. Вышло... не очень, честно говоря, но всё-таки вышло. То ли рефлексы тела сработали, то ли собственные навыки Люка, то ли всё вышло лучше ожидаемого, так как тело было маленькое, лёгкое и послушное. Как бы там ни было, ножка Джейн взметнулась высоко вверх - не очень уверенно, и Люк тут же почувствовал, что если он её сразу не опустит, то может потерять равновесие.
- Люк! - возмущённо закричала Джейн, сжав руки в кулаки. Лицо "парня" залилось краской. - Не свети моими трусиками! Ты же в платье!
Весёлый гогот заглушил окончание фразы Джейн. Джек истерично захохотал, схватившись за животик. Может, это был шанс обменяться с ним, если сейчас прыгнуть на брата и коснуться шарика, который он, смеясь, прижимал к животу?
Ну и смысл с ним меняться? Всё равно остаёшься в теле малолетки. Так все поперепутываются, а потом попробуй найди настоящую душу своего тела. Например, тот же Стоун запросто останется в теле побогаче.
- Вот видишь, я не привык быть в платье, поэтому могу нечаянно наделать глупостей, а все будут думать, что Джейн чокнулась. Тебе будет приятно? Или, думаешь, мне будет приятно, если будут думать, что Люк чокнулся? Кстати, Джейн, - девочка демонстративно приподняла платье и посмотрела на свои трусики, - тебе придётся ходить в пацанячий туалет, и на физре переодеваться в пацанячьей раздевалке!
Ладно-ладно, платье можно опустить, всё же он не собирался специально обижать сестру. Но эту реакцию стОит запомнить, ещё не так давно Д&Д не стеснялись быть голышом друг перед другом и трусами менялись, а тут гляди-ка, выросла.
- Чё, в натуре? Не наказывают из-за разных пустяков? - Теперь была очередь смеяться Люка-настоящего. - Ну, давай посмотрим. Джейн, если б малину на обоях не удалось отмыть, то шестнадцатилетний остался бы без своих сбережений: они бы пошли на ремонт комнаты. Джек, кража свиньи из зооуголка - это посерьёзнее, это ПОЛИЦИЯ, СУД и года полтора ТЮРЬМЫ. Ты, - девочка вкрадчивым тоном и вкрадчивыми шагами подошла поближе, чтоб ткнуть пальцем в грудь братца, впрочем, без резких движений, - ты, Джек, хочешь на полтора года в тюрьму? Это двести лет назад можно было скрыться от полиции, уехав в глушь, где единственное развлечение - церковь, а сейчас - дуля с маком. Найдут легко. А ты, Джейн, - повернулся/лась к сестре, - ну завалишь ты мои экзамены. Или вообще на них не пойдёшь. Что потом? Мало того, что родители оставят тебя без карманных, так тебе ещё и придётся пойти работать!!! Например, мыть посуду в МаДаке, - "фуууу!" - говорило выражение лица шагавшей по комнате девочки. - Работать - обязанность тех, кто повзрослее, если они не хотят быть бомжами. О, или вы хотите стать бомжами? Мало того, что от вас будет паскудно вонять, будете вечно болеть, голодные, а зимой - мёрзнуть, будете вечно бедными и никто не захочет с вами играть, так ещё и родители очень серьёзно расстроятся. А когда человек очень серьёзно расстраивается, он может заболеть и даже умереть. Не верите - спросите в поликлинике, это называется депрессия и нервный срыв. Кто из вас хочет, чтоб родителям было плохо, а-а-а-а-а? А теперь ещё раз, ты, Джек, - братик ещё раз ткнул пальцем в сторону младшего и с каждым предложением приближался на шаг, как если бы забивал гвозди: - Ведро на голове миссис Смитт - пара месяцев тюрьмы, если ты старше шестнадцати. Вместо еженедельной десятки просто так ты должен будешь её заработать, если тебе старше двенадцати. Если ты в шестом классе, то у тебя не 4-5 уроков каждый день, а 6-8. Ты сказал «круто» - восемь уроков в день правда круто? А если не справишься с ролью, то тебя попросту закроют в психушке! И никто из ваших старых друзей не захочет играть с дылдой!
- Люк! - снова закричала девочка в теле парня, вскочив с дивана и сжимая кулаки.
Причину её смущения Люк понял быстро - достаточно было посмотреть на трусики. Они оказались девчачьими, с крохотным бантиком и кружавчиками. Джек бы ни за что не стал надевать такие, если бы она предложила обменяться трусами. Более того, мальчишку явно разобрал смех при их виде. Джейн стеснялась не потому, что выросла, а потому, что не хотела, чтобы близнец знал, какие трусики она надела сегодня. Хм, а ведь и правда выросла, если решила надеть такие. Или это её мама уговорила? Может и такое быть вообще-то. Тогда причина для смущения ещё понятнее.
- И ничего не придётся! - завозмущалась Джейн. - Я не хочу оставаться тобой! Это временно, чтобы обменяться с кем-то из твоих одноклассниц! А потом тобой станет Джек!
Ого, как у них всё было продумано! Только логика хромала. Но им было простительно - они же дети. - Какие... несносные... дети, если это всё правда о них, - проворчал хриплый голос. - Вспомни, когда сам был ребёнком, - без выражения ответил Майк. - Но не удивлюсь, если аргументы Люка на них сработают. Его палец снова перелистнул картинку. Синий- Вообще-то, Майкл, я не собирался возвращать тебе твоё тело, - голос Скотта в теле Майкла звучал уже не дерзко, а задумчиво. - Я хотел убедить тебя, что неплохо, если ты станешь Скотти навсегда. Это как второй шанс - ты мог бы снова взрослеть, исправляя ошибки, сделанные, когда ты был Майклом. А я хочу стать взрослым и жил бы твоей жизнью. Прес, ты разве не хочешь этого? Ты мог бы обменяться с кем-то из друзей Майкла. Но если вас всё устраивает как сейчас, то ладно... давайте обсудим только, с кем мне тогда обменяться. Может, с кем-то из твоих врагов, Майкл? В результате врагом меньше и другом больше станет, а в теле Скотти ты бы его быстро воспитал.
Скотт немного подумал, тряхнул головой и улыбнулся:
- И мне нравится предложение Майкла поиграть во взрослые автоматы. Конечно, я согласен!
- Нет, Скотт, это не дело, - ответил Майкл в теле Скотта. - Ты должен сам выбрать. Ты хочешь получить взрослое тело, а один из главных законов взрослой жизни: ты должен брать ответственность на себя. Когда ты выберешь, я готов помочь тебе оценить все плюсы и минусы, прежде чем ты примешь окончательное решение. Но само это решение и выбор должны быть за тобой.
Майкл в теле Скотта подошёл к своей рубашке и вытащил из кармана 3 десятидолларовых купюры.
- На, держи. Подождём, когда Мэри ответит, и тогда иди.
Скотт в теле Майкла отпрянул, когда тот подошёл к нему за деньгами, убрал руку с шариком за спину и недоверчиво проследил за действиями Майкла. А увидев, что он делает, тихо фыркнул. Но взял деньги.
Скотт откровенно удивил близнеца. Ладно - поменяться телами с Майклом на денёк, это весело. Вот, даже Майкл, в принципе-то, не против. Но выходить из дома в его теле Прес уже побоялся бы. Первая встреча со знакомыми создала бы массу проблем. А уж меняться навсегда Прескотт бы не согласился ни за что на свете. Ни с Майклом, ни с кем-либо ещё. Вот, завтра ему в школу. И что там делать, если не знаешь того, что знает Майкл? Да и своё тело он не доверил бы кому попало. Ладно, Майкл - брат, ему можно в какой-то степени доверять. Но, как предложил Скотт, отдать тело кому-то из врагов Майкла... Это слишком. И, вообще, это почти предательство со стороны Скотти. Он будет где-то там гулять в чьём-то теле, а ему, Прескотту, жить в одной комнате не пойми с кем. Кто-то будет трогать его игрушки, кого-то будет угощать свежими пирожками мама. Нет, это как-то уже слишком.
- Нет, взрослым я становиться не хочу, это точно. Тем более, таким способом. Я же почти ничего не умею из того, что умеют они. Вот, побыть Майклом немного хотел бы. Даже кем-то из его друзей можно было бы. Из тех, которым доверять можно. Но на день или на два. И так, чтобы никто не понял, что мы поменяны. А ещё я бы попробовал поменять телами кошку и хомяка, например.
А ещё Прескотт подумал, что обмен навсегда для Майкла, действительно, был бы выгоден. Это если с его-то знаниями да навыками в один с Прескоттом класс. Он же был бы и отличником, и первым среди парней. И безо всяких усилий. Зато он в теле Майкла быстро окажется среди самых лузеров.
- Братишка, я же сказал, этот шарик - это оружие, - ответил Майкл. - Вам нафик не надо навсегда становиться кем-то, но никто не мешает меняться то с одним, то с другим. А мы с тобой проследим, чтобы тот, кто попадёт в тело Скотта, не наделал глупостей. Кстати, Скотт, прислушайся к себе, может быть, ты узнал что-то, чего не знал раньше?
- Ну, я бы хотел быть тобой, Майкл, ты крутой, - признался Скотт. - Но раз ты не согласен на обмен между нами, мне придётся выбрать кого-то другого. Я подумаю, ладно?
Он поглядел на Прескотта и усмехнулся.
- Нет, я не помню ничего твоего, Майкл, - ответил он, тем не менее, Майклу. - Но у этой штуки есть ещё одна функция. Прескотту я про неё ещё не успел сказать. Шар может передавать нужные воспоминания между теми, кто обменян. Хоть полностью скопировать всю память, хоть выборочно. Я это проверил на Прескотте. Теперь я знаю, что он думает, что умнее меня, - Скотт ехидно осклабился.
Затем поглядел на Майкла.
- А зачем мне ждать Мари? Или ты про смску? Тогда на, напиши ей, - Скотт спрятал деньги обратно в карман рубашки и, достав мобильный телефон Майкла, протянул ему.
Наверное, Прескотт от таких откровений покраснел. Нет, это не самая его страшная тайна, конечно. Но весьма неприятно. Обидно, что тут Скотт его обошёл. Конечно, ему просто повезло первому увидеть этот шар. Ужасная несправедливость. И тем не менее... Быть вторым в негласном соревновании близнецов Прес не любил. Дать Скотти почувствовать себя первым - это можно, это завсегда пожалуйста. Но самому чувствовать себя вторым - совсем другое дело. Кстати, с таким добавлением не так уж глупо выглядит желание Скотта захватить взрослое тело. Память-то можно тоже спереть, оказывается.
- Я действительно так думаю. - Прескотт показал брату язык, - Но, сдаётся мне, если всё это так, мы страдаем фигнёй. Как насчёт заработать? Кто там в теле Майкла, можно надеть дамское пальто и дамскую шляпку, кто в теле одного из нас со Скотти, тоже можно одеть девчонкой. Прогуливаемся за руку, типа сестра или гувернантка с младшей. Возле банкомата. Приглядываем кого-нибудь одиночного и богато одетого. Шариком щёлк! Двое падают, "гувернантка" помогает встать "младшей" и крепко держит. Кто попал в чужое тело, снимает наличку, вспомнив и пин-код, и в каком кармане карта. С наличкой идёт в условленное место, где ждёт третий из нас и передаёт наличку ему. Возвращается, чтобы щёлкнуть шариком снова, чтобы вернуться в своё тело. Пока жертва офигевает, все сматываемся. Ну, и в памяти можно каких-нибудь тайн наковырять. Если и будут искать, то женщину и девчонку. Вот. Хотя, банкомат - это мелочи. Вот если бы к какому миллионеру подобраться... Это и безопаснее, кстати. Майкл? Что думаешь? Где проще всего встретить миллионера? - Говоришь, те двойняшки несносные? - мужчина с наполовину выкуренной сигарой с холодной усмешкой поглядел на Уилла. - А что скажешь про эту пару близнецов? - Малолетние преступники, - сухо констатировал крылатый. - Получим разрешение - ими займёмся в первую очередь. Майк коротко кивнул, соглашаясь с Уиллом, и снова сменил картинку на экране. ФиолетовыйМиллисент всё ещё надеялась замять это приключение и не расстраивать родителей. Поэтому решение «Милли» ей показалось разумным. Именно она должна успокоить и остановить родителей.
- Хорошо, скажи, что мы просто дурачимся и скоро придём. И… - она подозрительно посмотрела на своё тело, в котором ну никак не могла углядеть своего брата. Откуда в нём столько решимости и наглости? Оставлять «его» одного не хотелось. – Возьми меня за руку, пусть увидят, что мы вдвоём и всё у нас хорошо.
И Милли сама протянула руку, чтобы спуститься на несколько ступенек, показаться родителям и вернуться обратно в комнаты для дальнейшего эксперимента с волшебным шариком.
- Ладно, только без глупостей, - после небольшой заминки ответила "Миллисент", убирая руку с шариком в сторону и протягивая вторую "Плутону". - А то с лестницы оба упадём, если прямо тут обменяемся.
Так они и сделали, взявшись за руки и спустившись на несколько ступеней вниз. Мама уже была у лестницы и выглядела немного встревоженной, но, слава богу, не напуганной - Плутон хоть и вёл себя странно, но бодрое поведение сына и смех дочки ещё не повод для паники.
- Всё в порядке, мам, - сходу сказала "Милли". - Не волнуйся, мы просто дурачимся.
- Правда? - удивилась Тесс и неуверенно улыбнулась, поглядев на сына. - Ну, тогда ладно. Я просто подумала... Не важно, - она тряхнула головой. - Скоро мы с бабушкой позовём вас на ланч, приходите... если хотите. Но можете и поиграть вместо этого, - неожиданно мягко добавила мама.
Обязательный полдник превращался в необязательный, когда Плутон вёл себя... как обычный ребёнок. Милли могла понять маму: она увидела, что сын веселится с сестрой, а это случалось настолько редко, что она просто не хотела прерывать их веселье дурацкими традициями, на которых настаивала бабушка.
Бабушка показалась за спиной у мамы и недовольно поправила свои большие очки, сверкнувшие под светом люстры. Но высказываться не стала - всё же на этот раз, похоже, согласилась с невесткой.
Настоящая Миллисент стояла и глупо улыбалась, чтобы не расстроить мать.
- Ну, тогда мы пошли... поиграем, - "Миллисент" крепче взяла "Плутона" за руку и повела обратно наверх. Где шёпотом выдохнула: - Фух, пронесло...
Наверху "девушка" отпустила руку "брата" и поспешила отойти. Держалась она всё ещё неуверенно, однако, Милли это могла и по себе судить, с каждой минутой координация движений улучшалась.
- Пойдём к тебе, - тихо сказала "Миллисент". - К Милли в комнату. Иди первый. Живо.
- Слушай, прекрати обращаться ко мне, как к мальчику. Ты прекрасно знаешь, кто я! – Милли развернулась и пошла к себе в комнату. На пороге остановилась и по-сестрински окликнула. – Ну же, пойдём скорее. Какая разница, в чью комнату?
Зайдя в комнату Милли, "она" прикрыла за ними дверь и, немного повозившись с непривычки, защёлкнула замок.
- Хотя это лишнее, они ушли, но предосторожность не помешает, - сказала "Миллисент" и повернулась к "брату".
А тот в этот момент схватил её за юбку. Конечно, в обычное время это действие оценивалось бы, как схватить брата за плечи и хорошенько встряхнуть.
- Ты как со мной разговариваешь. «Живо»! Ты хамишь, мальчик, - зашипела Милли в теле брата. - Или кто ты там. Признавайся давай, ты же не Плуто?
На мгновение "девушка" опешила от неожиданности, потом попыталась одной рукой, пряча руку с шариком за спину, оттолкнуть Милли, но у неё это не вышло - хозяйка тела вцепилась в свою юбку крепко, хотя чувствовала, что стоит "Миллисент" податься в сторону, и её пальцы сорвутся с одежды.
- Да отцепись ты! - прошипела сердито "Милли". - Хочешь увидеть брата снова - веди себя хорошо... Хотя из тебя хоть нормальный мальчишка вышел, а не этот растительный зомби. Может, захочешь остаться Плутоном? Порадуешь мамочку. Давай, отцепляйся и садись. Поговорим, раз уж ты всё поняла.
"Миллисент" с интересом обвела "свою" комнату взглядом, ясно показывавшим, что "она" здесь впервые.
- Увидеть брата?! – лишь эти слова были произнесены, у Милли словно крышу сорвало. – Где Плутон, паршивая девчонка! Куда ты его дела?
Юбочка рисковала быть сорванной с бёдер тела «Милли», так отчаянно мальчишечьи ручонки стали дёргать материю. Отчего-то Миллисент сразу стала обращаться к стоящей перед ней, как к девушке. Раз уж это не её брат, то другого она представить не могла и слова вылетали сами.
После предложения сесть, пыл немного поутих. «Плутон» набрал полные лёгкие воздуха и шумно выдохнул:
- Говори.
Однако юбочка не срывалась, а захватчица тела Миллисент разозлилась и рискнула выставить локоть руки с шариком, чтобы уже двумя руками оттолкнуть от себя приставучего "мальчишку". На этот раз у неё получилось, ткань выскользнула из рук Милли. Хотя её толкнули не очень сильно, но из-за нарушенной координации движений девушка потеряла равновесие и обидно шлёпнулась на пол, сев на попу у самой кровати. Было также и больно, но обиднее было больше.
Надо же, из глаз чуть не выкатились слезы! От обиды. Быть маленьким и слабым обидно, а когда тебя, оттолкнув, приземляет на попу собственное тело, обидней вдвойне. Но слёзы не выкатились, лишь жжением обозначили свои намерения.
- Сама виновата, - тихо прошипела "Миллисент". - Я же сказала: отцепись.
Вместо каких-либо объяснений она подняла перед собой шарик, крепко удерживая в ладони, и кое-что сделала. Фиолетовой вспышки не было. Однако, что-то явно происходило. Сознание Милли затуманилось...
Плутон не понимал, что происходит. Он ведь гулял с бабушкой. Они зашли в парк "Юность" и... Почему он в комнате Милли? Почему она стоит перед ним с каким-то странным шариком и так зловредно улыбается? Эта улыбка ей определённо не шла. У сестры никогда не было такой злой улыбки. И почему он на полу и попа болит? Он что, упал?.. Почему... почему... почему Милли думает, как Плутон?!!!
- Веди себя хорошо, малявка, или в следующий раз ты останешься Плутоном... - "Миллисент" опустила шарик и угрожающе наклонилась над "мальчиком", - НА-ВСЕ-ГДА.
Милли снова думала как Милли и не считала, что она Плутон. Но что это было? Ложные воспоминания, подсунутые шариком? Или настоящие воспоминания её младшего братика?
Думать, как мальчик, Миллисент совсем не хотелось. «Плутон» поднялся на ноги. Сидеть на полу было унизительно, там более, что она вспомнила, почему на нём оказалась.
- Послушай. Я не знаю, зачем тебе это надо, и, если хочешь поразвлечься, то так и скажи. Начистоту. Что и сколько времени ты собираешься делать в моём теле? И самое главное – где мой брат?
- Вот так-то лучше.
Убедившись, что "Плутон" не собирается лезть в драку или снова цепляться к ней, а пытается поговорить, захватчица тела Миллисент немного расслабилась и, обойдя мальчишку по широкой дуге, села... нет, скорее шлёпнулась на свою кровать, уперев руки по бокам и слегка отклонившись телом назад. Раскрепощённая, расслабленная поза взрослой девушки. Милли и сама так, бывало, сидела в редких случаях.
Что бросилось в глаза - это перемены в движениях своего тела. Оно двигалось уверенно и плавно, больше не казалось, что на каждом шагу оно балансирует, пытаясь найти точку равновесия.
- Да, я хочу поразвлечься, - легко созналась захватчица, смешливо обводя взглядом "мальчишку" с головы до пят. - Не волнуйся за брата, дружочек, он сейчас в моём теле и с ним всё в порядке. Наверняка выглядит живее обычного. Может, ему там больше понравится, чем в своём хиленьком тельце.
"Миллисент" чуть наклонила голову к плечу, изящно подвигала шеей. Настоящая Милли узнавала в её движениях свою собственную манеру двигаться. И даже интонации стали более похожи на то, как говорила прежняя хозяйка тела.
- Думаю, я возьму твоё тело временно, - казалось, она действительно задумалась. Опустила голову, рассматривая себя. Затем села ровно, подёргала себя за юбочку, подняла руку и приподняла ворот майки, заглядывая в вырез. - У тебя классное тело. Оно мне давно нравится. Я с удовольствием с ним поиграюсь. Но тс-с-с, - "Милли" приложила палец к губам и улыбнулась. - Малявкам до шестнадцати нельзя знать про такие вещи.
Она улыбнулась шире.
- В любом случае, думаю, рано или поздно оно мне надоест. Да и других классных тел вокруг полно. Как думаешь, я смогу добраться до принца Гарри? Или кто у нас там на трон претендует после смерти старушки-королевы? Не в этом теле, конечно. Ты хороша, но всё же не Золушка и не Кейт Миддлтон, чтобы принц на тебя глаз положил. Хотя... - "Миллисент" задумалась. - Не уверена... возможно, ты красивее Кейт. И уж точно моложе, ха-ха. - А вот и наш особенный случай, - потянул Майк. - Заняться им в первую очередь? - уточнил Уилл. - Нет, - брюнет покачал головой. - Не думаю, что от одного особенного будут большие проблемы. Те близнецы - пока что большее зло, чем этот глупый ребёнок. Послежу за ними. Майк свернул голоэкран, и Уилл удивлённо спросил: - А остальных смотреть не будешь? - Займусь в кабинете, - он чуть повёл плечом, докуривая сигару. - Свободен. Шелест распахнувшихся крыльев и шум ветра стали ему ответом. Докурив, мужчина смял окурок о ладонь и отправил себе в рот. С задумчивым видом прожевал и, проглотив, одним прыжком перемахнул через прозрачные перила радужного моста. За его спиной распахнулись большие крылья, неся аналитика на бреющем полёте над утопающим в зелени сонным городком.
|
|
|
-
Настоящий аристократ.
И как он поборол эти все правила приличия и выпалил в лоб - шикарно)
Никогда не думал, что астрономия так изменит мою жизнь
-
Кажется, в запасе у Чарльза множество интересных историй о дальнем плавании)
|
Курьер провёл подушечками пальцев по асфальту, чуть задел отросшими ногтями шероховатую поверхность, сжал кулак и поднёс к лицу. Словно заправская ищейка втянул воздух из своего кулака. Пары и следы технических жидкостей автомобиля, согретые теплом тела, должны были расказать или намекнуть о событиях недавнего прошлого, но... Ничего... Совсем.
Усмехнувшись собственным мыслям, Райнер потёр ладони друг от друга, стряхивая серую дорожную пыль. Врядли кто-то мыл асфальт специальным составом и тёр щетками на столько усердно, что смог вычистить мельчайшие следы и крупицы масел, тосола и жженой резины из каверн дорожного покрытия.
Определенно, автомобиль продолжал двигаться и не пытался затормозить до самого столкновения.
Мужчина поднялся на ноги, вновь затянулся едким табачным дымом и вернулся натротуар, поскольку светофор вот-вот должен был загореть зеленым. Откуда он знал? Если бы и вы провели столько же времени в дороге, то без труда запомнили типовые таймеры светофороф, утвержденные дорожным департаментом США.
Двигаясь в доль обочины к месту аварии, Рай разглядывал дорожную пыль, но и в ней не было ничего особенного. Старые стёкла выдавали себя матовым блеском. Иногда встерчались куски битых бутылок, сигаретные окурки и прочий мелкий мусор, но не было самого главного, скопления мелких свежих осколков в среди травы, которые могло снести на обочину во время уборки проезжей части.
"Интересно. Был ли водитель в сознании, когда таранил чужой автомобиль? Понимал ли он, что делает и к чему приведёт? Почему не попытался изменить направление движения и затормозить кузовом об отбойник?"
Пройдя ещё с десяток метров, Катран остановился поодаль от беседующих попутчиков и, обогнув их по широкой дуге, подошел ближе к месту аварии, где ещё виднелись следы недавнего инцидента.
— Эй, гринго, ты знаешь куда утащили фуру, что устроила эту аварию? Думаю, стоит наведаться на парковку и побеседовать с техниками. Железки могут очень многое рассказать... — "об автомобиле, его состоянии и о том, было ли это подстроено или просто несчастный случай. Ржавчина на гайках и винтах, нагат и масляные подтёки на шлангах, всё это можно было прочитать и узнать, готовили ли автомобиль к аварии заранее или нет" — А ещё я думаю, что нужно отследить маршрут перемещения тачки твоей подружки и посмотреть, где они последний раз остаавливались перекусить или заправиться... У неё же был телефон?
Курьер понимал, что подмена могла произойти на любом участке дороги, а вот для того, чтобы подменить одного человека на другго, нужно подходящее время и место. Сопоставив данные с камер и оператора мобильной связи, можно получить маршрут и узнать, где, когда и на как долго они останавливались. Найти это место по GPS и поискать дополнительные зацепки там. Любое событие оставляет след, люди не исчезают бесследно. Райнер это понимал, а от того ещё больше преживал из-за того, что Рауль сможет его найти, если усомниться в достоверности его смерти.
|
|
|
-
Ха раннее дождливое утро и за неожиданное испытание!
-
ай да птица-девица, хороша резвиться!
а серебристо-изумрудным на вкус - каково, а?
смак!
|
|
И тут что-то происходит. Кто-то возникает рядом с ней. Холодный и властный. Как ледяная башня, которой наплевать на то, что вокруг жара. Огромный. Странно огромный, то есть, это ... назвать это человеком не поворачивается язык, хотя он выглядит вполне мило, даже улыбается, и у него две руки, две ноги, два глаза. Что-то невообразимое есть за внешностью этого, нет, не так.
Мари видит человека, который не человек. Словно в оболочку от живого, симпатичного молодого мужчины всунули огромное, пугающее и абсолютно нечеловеческое существо, настолько страшное, что невозможно убежать от него, но как же безумно ей хочется сейчас бежать без оглядки.
Он улыбается.
- Идем.
И ноги Мари сами трогаются с места, Эдди подхватывает ее под локоть и ведет куда-то, нежно и бережно, как пушинку и, одновременно, неумолимо, неостановимо, как лавина. Люди расступаются перед вами, люди боятся смотреть ему в глаза, отводят взгляды. Мари понимает, что надо бежать, но она не может бежать. У нее нет власти над собственным телом, у нее даже над собственным страхом нет власти.
И она идет, послушно подходит к большой черной машине, какие любят в Америке. Эдди галантно открывает ей дверь и помогает сесть. Она садится. Сама. Оглядывается.
- Пристегнись, - просит Эдди, и ему невозможно отказать.
Женщина в черном платье, немного старомодном, но оно чертовски ей идет, подходит сзади, открывает дверь водителя и садится за руль. Мари видела ее раньше у входа в паб и отметила ее странную, немного отталкивающую мрачную красоту, ее длинное облегающее черное платье, идеально сидящее на фигуре, которой позавидовала бы любая голливудская кинозвезда. Черные лодочки на высоченных каблуках, кто сегодня ходит в таких здесь. Словно эта жутковатая леди сошла с афиши фильма про ведьм или про семейку Аддамс, и ей наплевать на то, что скажут о ней другие.
Машина заводится, мотор еле слышно шумит и вибрирует.
- Все будет хорошо, - говорит Эдди, и картинка в окне уплывает назад. Вначале медленно. Потом быстрее....
|
-
Итак, кто-то берется за ум, наконец.
-
вот это подход. Верю, появился настоящий сыщик
|
-
Это мне нравится
-
Ну вот кстати большой респект за то, что не сдал Шарика. Трон троном, а он тебя уже спасал.
-
какой хитренький добрец.
т.е.добренький хитец;)
|
-
Колоритный персонаж. И неплохо так скрашиваешь картину описаниями фона.
-
И пошутил, и припугнул, и вооружился и, между делом, поинтересовался, как же почил с миром
|
|
|
|
|
|
|
-
но, чёрт возьми, оно того стоит!
отлично сказано ;)
-
Хороший ход, хотя реакция чиновников может быть совершенно другой.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Чтоб ветра тебя сынок знали! За такие ярко описанные ветра!
-
Красивая концепция)
-
Тай и эгерей... и эгегей.
Будто в сказке какой-то забытой народности.
В ваших вселенных светотени разгоняют доброганы и зловихри.
-
это не описано, это показано. Здорово. Потрясающе. Как и рука-лапа полуптицы.
|
|
|
Оказывается, все не так и плохо в этом лучшем из миров. Ну, то что он не один, не так, чтобы стало новостью дня. Когда ты весь пропитан информацией, не так уж сложно и воспринять что-то новое. Например, что мир не таков, какой кажется; что надо бояться не леса, а таких привычных рельсов; что гора перьев и клюв, способный взломать сейф, принадлежат вполне себе тоскующей девушке; что библиотека несет не только знания, но и боль вечной утраты; что яйцо надо сварить по его просьбе. И что можно прочитать, когда и как ты умрешь. А впрочем...
Он вспомнил фантастическую повесть одного француза, Львы Эльдорадо. Как целую планету погубила возможность узнать свое будущее, пусть и нечеткое, пусть и обрывочное, пусть - кусочками. Но он сказал осторожно.
- А что это меняет, Эльвенга? Все равно мы все когда-нибудь умрем. Ну не знаю насчет тебя, но я-то точно умру. Что изменит знание о причине? Знаешь, анекдот такое есть.
Он устроился поудобней.
- В общем, прибегает слуга к шейху одного города. Руки трясутся, глаза в слезах. Я говорит, ходил на рынок, и увидел там Смерть. Она на меня так посмотрела, так посмотрела, что мне стало страшно. Точно говорю, она за мной пришла.
Шейх был добрый человек. На, говорит, тебе золота, скачи скорее в Багдад. Город большой, тебя так просто не найдешь. Слуга ускакал, а шейх пошел гулять - и тоже увидел Смерть. Что ты, сказал шейх, пугаешь моих слуг? Смерть ответила: я? Пугаю? Просто я сильно удивилась, увидев твоего слугу здесь - ведь завтра у меня свидание с ним в Багдаде...
Сергей встал и посмотрел на яйцо. И сказал честно
- ДА вот хрен его знает. Первый раз у меня такое, думал, может тебе что известно.
И задал мысленный вопрос - эй, ты там как? Все ли в порядке?
И опять вернулся к Библиотеке. А что он у нее спросит? О чем? И какой ответ получит? И тратить День пути в одну сторону? Ну по рельсам идти не хотелось от слова совсем.
- Знаешь, Эльвенга, я вот не рискну идти туда по рельсам. Я помню что-то не то, но словами описать не могу. А что ты еще можешь рассказать про рельсы и Библиотеку?
|
|
|
-
Не расстраивайся! Игра была интересная, а ты даже остался последним игроком закона! И ты мне сильно помог своим кофе, если бы не оно, то я бы умер еще раньше.
-
Держись. Сам регулярно попадаю в такие ситуации - не тем доверяю.
-
Выбрирать меньшее из зол?
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Божечки, его просто тошнит текстами... Но вообще здорово! Такой вторгся в чужой дом и немедленно объявил себя хозяином сего! А хозяин томись под дверью...
-
. Мда, в этой сказке он что, был дурачком. . Чувствуя себя идиотом, не хочешь быть дурачком, почувствуй себя идиотом.
Сказочек всё больше. Милота милотейная
|
-
Недовольно мяукнув и задрав свой хвост трубой, котище вальяжной походкой снова направился к своим аккуратным мискам. Долго и неторопливо пил, неотрывно черпая воду розовым языком. Потом сел задом к тебе и смачно зевнул.Показал, кто в доме хозяин)))
-
взгляд то Змей Горыныча, то драконовый. Котище, брезгующее сосисками - это тот ещё фрукт)
|
|
|
|
Барон отвечает всем по порядку и по очереди:
Веронике
- Нет. Даже я не таков. Иначе жизнь была бы безумно скучна, ты не находишь? Гай найдется, он заблудился во Сне. И, хотя мне, честно говоря, совершенно неинтересно, что с ним происходит, он, думаю, рано или поздно отыщется. А Лис... ему нужно время подумать и кое-что переварить. Больше, чем вам. И даже больше, чем мне бы того хотелось, но я не буду ему мешать, и вам не советую.
Грегори.
- Это нелегкий вопрос, сынок. И ответ на него будет непростой. Смотря для кого. Для большинства людей смерть - это разрушение их белкового тела и попадание души в то, что называется Колесом Сансары и имеет еще тысячу и одно название в разных традициях. Но вы люди лишь наполовину. И давно уже совсем не люди. Для вас нет старения. Ваши физические тела - лишь ваша одежда, прихоть, по большому счету, кое-кто из вас давно научился обходиться без них и не чувствует никаких неудобств. - Барон кивнул Грегори, - хотя это и был вынужденный шаг. - Ты же можешь умереть в нескольких случаях. Во-первых, если сам в это поверишь. Звучит странно, но жизнь иногда оказывается чертовски убедительной. Непросто разубедить себя, когда тебе взрывают голову автоматной очередью, даже, если автомат в руках у шимпанзе. Во-вторых, если тебя убьет кто-то достаточно могущественный. Даже не вроде меня. Вроде твоих сестер или братьев. Потому, что кроме могущества, у них есть опыт и фантазия. Теперь ты и сам понимаешь, что убить кого-то покруче простого путешественника можно только, если ты хорошо подумаешь, как это сделать. И что для вас смерть - я пока не знаю. Возможно, это просто ничто. Возможно, вы вернетесь в Колесо.
Он развел руками.
- К тому же, все меняется. Три года назад тебе была одна дорога - Колесо. Сегодня - как минимум три. Что будет завтра? Не имею понятия.
Алену
- С начальством ... неплохо. Пока о проблемах можно забыть, - его палец уткнулся в Веронику, - впрочем, того, что было сказано тебе и о тебе это не отменяет.
Мари.
- Я же не записной злодей из комиксов, хотя иногда меня и таким представляют, - усмехнулся Самди. - Некоторые люди, особенно такие, которые получают от судьбы удары под дых без каких-либо на то оснований, чисто по случайному распределению, те, кто не сдается, кто барахтается, как ты, вызывают у меня симпатию. - Он отсалютовал Мари бокалом, который удивительным образом оставался полным, сколько бы барон из него ни пил. - К тому же, почтенная вдова приходится тебе бабушкой, правда, с многочисленными приставками "пра". Восемью, нет, десятью. А она всегда была мне симпатична. Характером.
|
|
|
|
Тонкий смех раздался из под скорлупы:
- Сколько вопросов, эйра, сколько крючков закинуто в темный омут, в надежде вытащить волшебную рыбу из глубокой воды. Ну что ж, отвечу тебе на всех из них, но если ответы мои будут кратки и туманны, прошу тебя не обижаться, так как вопросов много, а время уходит для нас обоих. Невероятно быстро и одинаково беспощадно погружая этот мир в ночь!
Невидимый птенец прокашлялся, а потом начал говорить довольно живо:
- Как отличаешь свет, так и распознаешь тьму! Вонь гнилого болота не спутать с запахом благоуханного лунного цветка, а склизлого червя трупоеда не перепутать с изысканным единорогом. Враги твои распространяют смерть, а ты полон жизни. Беги от них и будешь прав! Вопрос второй. На открытом ветру опаснее чем за крепкими стенами, люди ушли давно отсюда и много пустых жилищ ждет их возвращения. Но даже и дерево за спиной укроет лучше, чем промозглая пустота. Ночью греет сердце яркий огонь, а не жаркие слова о нем! Вопрос третий. Еда, что привычна твоему виду, телу и душе, эйррин. Не ешь разумных, если душа твоя плачет когда приходиться вонзать клыки в то, что способно думать о высоких материях. И если красное мясо тебе отвратно, то вкушай зеленые фрукты, но знай: и травы испытывают боль, когда расстаются со своей жизнью. Чтобы дать тебе жизнь что-то гибнет, и это извечный хотя и бесконечно печальный круг: покуда вселенная не обновится восстав в новых красках и законах, круг греха лежит на каждом кто родился на свет. Но если боишься съесть говорящее, поговори с ним и убедись, что твоя пища не способна шевелить языком. Вопрос четвертый. Твой спутник очарован. Облик его исковеркан, а доброе в нем сделалось худым, но предупреждаю эррин, иногда под действием бед испорченный сосуд становится цельным, и все становится в точности наоборот. Возможно, именно сейчас твой спутник тот, кем он должен быть в правильном своём состоянии, а сойди с него чары… не столкнешься ли ты с исковерканным монстром взамен прекрасного бедняка, кто знает? Вопрос пятый. Это будет скоро. Вопрос шестой. В Шепчущем лесу…
Голос замолчал, потеряв живость уже на четвертом вопросе и практически затихнув к шестому, растеряв бодрость свою звенящую. Навалилась вдруг тишина. Навалился на плечи ароматный вечер. Впереди лес, позади замок. Вспыхнув алым пожаром, небо вдруг сделалось сочно сиреневым, таким невозможно пурпурным сделалось-то, что даже глазам стало больно от окружающей красоты!
Первые призраки звезд украсили летнее небо. Лягушки принялись квакать сильнее прежнего, а какие-то невидимые птицы завели свои пронзительные песни. Ящеры-дракончики пропали, устраиваясь на теплых камнях чтобы переждать ночь, а в воздух теперь взлетали светляки, какие-то фосфоресцирующие мотыльки да серые осторожные пичуги.
|
|
|
Что-то коробит неприятно. Если доктор Гилель такой добрый и мудрый, то как она мог не попрощаться с девочкой, которая его так любила, перед тем, как уйти в свою нирвану? Зачем просить инопланетян о таких вещах, если на родной Земле есть подобные практики, мог бы к каким-нибудь буддийским монахам обратиться, что ли. Пошел бы в какой-нибудь горный монастырь объединяться разумом с Великой Пустотой, переходить в эфирную форму, или что там они делают, когда "рождаются". А лучше всего, раз такой просветленный, помогать другим, вроде Айсы. Порядочные боддхисатвы так и поступали. Чего-то о своем докторе Айса не знала, подумала Вероника. И уж лучше теперь и не знать, наверное. А вообще говоря, мечта о вечном существовании и бессмертии - самая скверная и опасная в человеческой истории, кажется. Самые большие гадости делались во имя того, чтобы избежать смерти и стать бессмертным. Странно, что доктор Гилель на это повелся, раз он был мудрый... Вероника только сочувственно кивнула Айсе и, так же как Ева, молча погладила ее по плечу: держись. Что тут скажешь? Опять мелькнуло перед глазами: Гай... Лис... они тоже? Ну нет. Может, они не особенно мудрые, но у обоих со здравым смыслом все в порядке. Черт, как же не хочется думать: было....
- Попробуем им объяснить про зомби, - коротко ответила она Мари. Кажется, девушка вот-вот нащупает какую-то важную мысль... - Вообще говоря, я задавала ему конкретные вопросы, а он не ответил. Ничего, я повторю, я не гордая.
- Тот кто Слышит. Вот первая часть моей речи: Хочу понять, что вы такое и как устроена ваша жизнь. У вас есть обычные смертные существа, не обладающие развитым интеллектом, творческими способностями и способностью к принятию решений. Биологическая масса. Вы называете их Нижними. Те, кто находятся на более высокой стадии развития, перерождаются в Вечно Живущих, или Богов. Нижние почитаю Вечно Живущих как Богов и Предков. Я тебя правильно поняла? Где живут ваши Нижние? На какой планете? В каком мире? Что еще дают Нижние Богам, кроме почитания? Скажи об этом.
Вечно Живущие. Их тела мы видим перед собой. Связаны ли их сознания в одну сеть? Зачем они существуют, есть ли у них назначение? Есть ли у них обязанности по отношению к Низшим? К другим существам? Скажи об этом.
Ты сам, Тот Кто Слышит - кто есть Ты? Ты сказал: мы, Вечно Живущие, будем говорить со мной. Что это значит? Ты - общее сознание Вечно Живущих? Существо еще более высокого порядка? Есть ли у тебя тело? Можно ли тебя видеть? Скажи об этом.
- Вторая часть моей речи. Люди - один биологический вид, но они очень разные, и физически, и интеллектуально. Есть те, кто попроще, а есть одаренные, развитые и творческие, которые видят, как устроен мир, и способны создать что-то новое, изменить существующий порядок вещей. Но мы не разделяем людей на Низших и Высших, - Вероника согласно кивнула Грегори. Интересно, он думает о том, же, что она? - То есть... Разделяли в прошлом и кое-кто разделяет сейчас, но в большинстве - нет, не разделяют. Все люди смертны.* Их существование конечно, и срок жизни короток. В истории людей есть учения и предания о том, что люди, достигшие особо высокого развития, великие мудрецы и герои, изменялись, становились вечными, присоединялись к Мировому Духу, Вселенскому Разуму, Великой Пустоте, сонму Богов и так далее. Освобождались от привязанности к телу, становились бессмертными и совершенными. Даже утрачивали свою отдельную личность. Получали возможность напрямую воздействовать на устройство мира, сами становились частью основы мира. Много разных учений. Разных. Раньше обычные люди почитали богов, предков и святых, приносили им жертвы, молились, просили дать им то, что им нужно. Сейчас многие думают, что Богов не существует. У нас так.
- Какова цель вашего путешествия в космосе? Вы летите, чтобы помогать родиться тем, кто до этого дорос? Или вы ищете себе новых Нижних? Или что-то другое?
(Прямо как в опроснике: укажите: а, б, другое... тьфу.)
Иссякнув от умственного напряжения и работы речевого аппарата, Вероника умолкла. Вопрос о том, какого черта они плодят зомби, она решила оставить на следующий раунд переговоров. Пока надо попробовать понять, с какой стены этот паук. Но ей все больше кажется: они пришли с миссией всех облагодетельствовать, и сами в это верят.
Интересно, умеют ли они лгать?
-
|
|
|
|
|
|
-
Никого не забыл. Умничка.
Эта серенада, услада для ушей моих, пребудет со мной на долгие лета.
Тебе спасибо за труд, терпение, фантазию, знания, умения, превозмогания и вдохновение.
Всё достойно сложиться в самостоятельное произведение.
|
|
-
Шикарно, Магистр! Бедные дети Евы...
Столько ещё впереди, можно было бы играть вечно! Но, как (теперь уже записано) говориться в золотом фонде БигБосса: Ну, так вышло...
|
|
- Достаточно странное испытание… - деликатно хмыкнул Кроу и призадумался, вспоминая не менее страный способ рекрутирования магов в поезде. Вообще в этом мире было много необычного и непонятного, а вот некий альманах или путеводитель, если не считать навигационного компаса, никто выдать не удосужился. Всё приходилось постигать на собственном опыте и хорошо, что пока всё шло спокойно. Или не спокойно? Может им просто повезло?
- Хотя, короткая дорога не всегда самая безопасная. Вероятно те, кто пошел вдоль леса в обход, поступили более мудро. Но что-то мне подсказывает, что не всё так просто, как может показаться на первый взгляд. Полагаю, что и на окольном пути ждут свои “испытания и неприятности”. Я прав, мисс Шелла?
Гот вопросительно посмотрел на собеседницу. Охота на живых людей и не совсем людей, скорее на разумных существ вызывала неприятное покалывание в груди, но… Люди тоже считают животных неразумными и устраивают на них охоту, а кто сказал, что они не обладают разумом? Может быть и дети Арахны считают людей неразумными существами… Нет! С неразумными существами у костра не сидят и не беседуют. Скорее всего тут что-то другое. Может быть академия это не такое уж и хорошее место, раз пускает в расход абитуриентов? Этакий аналог античной Спарты, где только сильнейший достоин жить в обществе, а все остальные должны сгинуть?
Ох, культура… сколь многогранна и разнообразна она и сложна для понимания тех, кто в ней не жил и не понимает всех тонкостей и причин происходящего.
Кроу украдкой поднёс манжет к носу и принюхался, пытаясь понять о каком запахе говорит Шелла и что это за “запах силы и ещё кое чего”.
- Вроде бы и объяснили, да только понятнее пока не стало. О какой силе вы говорите, почему проявили снисхождение к путешественникам и даже решили помочь им выбраться из леса? Неужели всё дело в некой “Искре”, о которой не так давно нам поведал один господин?
Кроу осмотрел девушку в свете пляшущих языков костра и если бы не обоняние, уловившее ржавый аромат, то парень бы и не подумал, что подол черного платья может быть столь обильно заляпан кровью.
- Кхм… Пожалуй откажусь... от ваших мясных рулетиков. Я не ханжа и не знаю, как бы поступил в сложной ситуации на необитаемом острове, но в нашей культурной традиции не приветствуется каннибализм… Как впрочем и убийство. Если бы мы встретились в нашем мире, мне пришлось бы осудить ваши поступки, но… мы гости, а значит должны уважать местные устои…
Гот сухо сглотнул, вспоминая крылатое выражение, что “Со своим уставом в чужой монастырь не ходят.”
Хотелось сманить тему разговора, но рассказ Шеллы вызвал такой приступ любопытства, что готу пришлось прикусить губу, чтобы не сказать что-то явно лишнее, что может оказаться очень обидным для местных обитателей.
- Раса? Хотя… почему бы и нет? На платформе мы видели множество разных существ, так почему бы и детям Арахны, простите за мою неосведомленность в имени вашего прародителя, не оформится в самостоятельную расу. То, что вы рассказали, мне напомнило структуру улья. Королева-мать, принцесы-будущие королевы новых ульев, рабочие, воины. Получается, если я хоть что-то понимаю, то сейчас мы имеем честь беседовать с представительницей знатного рода… возможно, даже, с принцессой?
Гот учтиво склонил голову в полупоклоне, запустил руку в карман жилетки и извлёк плитку шоколада. Разломив её на три части, протянул девушкам угощение, а кусочек оставил себе. Слова Алисы про “Оставили без ужина” могли задеть собеседницу, и парень решил сгладить это недоразумение, предложив очень вкусное угощение, да и подкрепиться самим действительно не мешало.
Отламывая кусочки шоколада, парень выслушал следующий рассказ и несколько изумленно посмотрел на Алису, потом на Шеллу.
- Мисс Шелла, но ведь вы оказали нам услугу и были добры. Сейчас нам действительно нечем вас отблагодарить, но прошу вас, не делать поспешных выводов. Возможно для вас мы чем-то и пахнем, но если всё так, как вы говорили, то пробуждение и развитие нашей силы есть лишь вопрос времени. Не отказывайтесь, как знать, может и мы некогда сможем сохранить вашу жизнь, как вы сохранили наши. Долг платежом красен, так говорят на нашей родине.
Поймав обеспокоенный и несколько странный взгляд Шеллы, Кроу вновь учтиво кивнул и пододвинулся поближе к Алисе. Взяв девушку за руку, поинтересовался.
- Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?
Протянув руку, поправил за ушко прядь выбившихся волос и заботливо провел подушечками пальцев по скуле.
|
|
С той страшной ночи минуло уже девять дней. Туська даже научилась считать от страха, а события все не выветривались, и время не лечило - враки это всё, так она и знала.
В шкуре зверя было тепло. Она почти не покидала львиную ипостась, потому что в людской мерзла, поддавалась страху и слезам, а еще хотела домой. На третий день поняла как возвращаться в Туську. Оказалось - легко, но голодно. Львенок ел все, что не приколочено, а девочка так не могла.
К дому она подходила лишь раз, с тоской глядела в темные окна да слушала разговоры про спятивших родителей. Как будто глядела страшный сон и всё проснуться не получалось.
Ну правильно говорят, нельзя хватать всё подряд и тащить к себе в дом. Она хорошо запомнила прохладное прикосновение камня, удар током, изменившиеся враз краски, запахи, ощущения в теле. Не сразу поняла только, отчего стала ниже ростом и почему все кричат. Страшно не хотелось убегать, но инстинкт пересилил эмоции.
«Выжить-выжить-выжить!» - стучало львиное сердце в такт бегу. Не раз это спасало Туську уже и потом, во время скитаний по городу - редкую животину намеревались отловить и дальше судьбу ее предсказать было бы нетрудно: зоопарк, цирк, лаборатория.
Туська горячо разочаровалась в этих заведениях на пятый день, когда ее спящую накрыло сеткой и поволокло.
Последние пять дней она провела под окнами больницы, то возвращаясь, то убегая, оглядывая все проемы в поисках родных физиономий.
Но самое трудное было не всё это, а постоянно говорящие голоса в лохматой ее голове.
Голоса обещали билет в кино на взрослый фильм, магнитофон, любовь Витьки и вызволение родителей из плена советской медицины, но самым соблазнительным было могущество ее способностей, невероятные земли, которые существовали, оказывается, на самом деле и приключения в обмен на скучную скуку в компании с вернувшимися с психушки родителями.
Они и до больницы Туську затюкали, а теперь, увидев, что с ней стало, и вовсе из комнату не выпустят. Туська им искренне сочувствовала, скучала и по-прежнему бродила под окнами больницы, но понимала - жизни не дадут. Да и в глаза им посмотреть было стыдно, список грехов-то был внушительным:
- скиталась девять дней непонятно где
- становилась животным ни с того ни с сего
- взяла вещь из комнаты соседки
- сбежала от важного разговора, начавшегося, впрочем, с крика ужаса и обморока матери
Туську разрывали сомнения, но то, что ее ждут с радостью и без ремня, было очень маловероятным событием.
В конце концов, пока их лечат, она успеет и приключения посмотреть и ненадолго из Коммунарска в невиданные земли махнуть. Одним глазком и ногой одной.
|
|
|
|
|
|
|
-
Чувственный пост. Весь. И про глаза, и про драную попону, и про..... стыд, такой жгучий, как будто он наехал лошадью на ребёнка или сломал юное, молодое дерево или вырвал язык певчей птице.
|
|
-
И опять: Эдди прелесть!)))
-
дедукция, блин)
Последняя фраза такая пафосная, что я хохотала в голос.
-
Твой металлист очень выпуклый. Мне нравится.
|
|
|
|
|
-
Знаешь, как растопить мое восточно-прусское сердце, злодей!
-
Хорош дед!
-
суперская реакция бывалого вояки)
-
Интересно про Пруссию.
|
|
|
Чай с мятой
успокаивает. Но даже он не вызывает такой сонливости, которая нахлынула внезапно и беспощадно. Они не помнили, как разбредались по комнатам. Чудо, что вообще не заснули там, где сидели. А Всеслав заснул. Не донеся до рта недопитый стакан. Петрович опять остался без собутыльника. Алька не слышала, как вернулась Рита, отрубившись мгновенно.
Волков остался ждать скорую. Туське предстояло разбираться с отцом. Женька на совсем другой кухне: отдельной, блистающей новеньким гарнитуром пила кислое вино из больших коньячных бокалов и обсуждала с подружкой, как же теперь извернуться, чтобы оставить за собой комнату? Петрович обидно трезвел, не брало как следует. Дрянь напиток пошел. А остальная коммуналка спала и видела странные сны.
Людочка
стояла на вершине холма. Старуха Коготь протягивала ей сияющий сосуд, наполненной живительной жидкостью. Людочка знала, что жидкость называется ффеал и что это тот самый флакон с духами, странно изменившейся во сне. Она с трепетом взяла сосуд из рук старухи и проснулась. Дешевый стеклянный пузырек, почему-то зажатый в руке, оставался дешевым пузырьком с этикеткой "Ландыш серебристый" и, вместе с тем, был животворным сосудом из сна. Пришло понимание - она видит истинную суть вещи сквозь оболочку. И может по своей воли включать и выключать это видение. А еще она вспомнила, что умеет...
Рита
смотрела, как ветер трепал седые космы Матрёны Игоревны Коготь, неподвижно стоящей на вершине. В руках старуха сжимала огромную трубу, покрытую неясными рунами. Рита узнала калейдоскоп. Он изменился, как и сама Матрёна. Старуха протянула трубу Рите и жестом приказала посмотреть сквозь неё. Мир завертелся, распадаясь и соединяясь вновь причудливым узором.
– Посмотри сквозь него и ты сможешь... – раздался голос у неё в голове.
Рита проснулась с игрушкой в руке. Приснится же такое! И тут поняла, что действительно может... Калейдоскоп раздваивался. Рита видела детскую игрушку и одновременно волшебную трубу старухи Коготь. Она взглянула на спящую Альку. Силуэт Альки окружала красная аура. Сестра сжимала в руке книгу. На ней алели непонятные письмена.
Алька
потянулась и раскрыла глаза. Только что она стояла со старухой Коготь на вершине холма, ветер трепал седые волосы и малиновый плащ на плечах Матрёны. В руках у старухи сжимала манускрипт. Алька узнала завещанную книгу, хотя та странным образом переменилась. На обложке алели руны.
– Отныне ты мой наследник и глава Ордена, - сказала Коготь и протянула книгу Альке. – Позаботься о них.
Алька поняла, что они не одни. Рядом стояла сестра. Людочка Орлова. Буян Григорий. Его молодая жена. Тихоновна, Ерофееич. Саша. Они не видели Альку.
– Ты должна объединить всех. И не забудь о нём.
Поодаль стоял Саныч. Отдельно от всех.
– Помни, только вместе вы сила. Без них тебе не обойтись.
Матрёна показала вниз. Внизу, маленькие отсюда, ждали Петрович, Женя Белова, Туська и Алексей Иванович.
Алька кивнула и взяла книгу. "Кодекс Ордена стражей Межи" прочла она и проснулась.
Томик стихов Брюсова в руке раздваивалась. Она видела серую книжицу с именем автора и одновременно манускрипт из сна. Это истинная суть книги – пришло понимание. Этой способностью оказалось можно управлять. Алька поняла, что может видеть что-то одно по своему желанию: обычную форму или истинную суть. Почувствовала на себя чей-то взгляд, оглянулась. Рита сидела на кровати и во все глаза смотрела на Альку. Силуэт Риты окружала жёлтая аура. Жёлтая - значит умелец - всплыло откуда-то знание. Красная - маг, жёлтая - умелец, чёрная - магическое существо, синяя - хронос.
Тихоновна
клевала носом. Кое-как ей удалось добраться до постели. Едва донесла голову до подушки, как оказалась на вершине холма. Матрёна глядела на заклятую подругу и ухмылялась. Ветер развевал седые космы.
– Поздравляю, хрычёвка старая, теперь ты тритон, – принялась обзываться Матрёна. На ладони у неё вертелась серебряная пирамида. Бог весть откуда Тихоновна знала, что это и есть треугольник. Впрочем, сон же ведь. Коготь швырнула пирамидой в Тихоновну и та проснулась, не успев обругать покойницу в ответ.Треугольник лежал на тумбочке. Он был треугольником и в то же время пирамидой. Тихоновна возмущенно взмахнула руками и взмыла к потолку. Она теперь ещё не то могла.
Анна
в полузабытье зачем-то сунула зеркальце под подушку. Суженый не приснится - он и так рядом. Приснилась старуха Коготь. Она стояла на вершине холма, ветер трепал седые пряди. Коготь подала Анне зеркало. Совсем не похожее на то, что лежало в шкатулке: огромное, резное, но - то же самое. Анна всмотрелась в своё отражение, но увидела старуху. Сейчас она могла всё, что умела та. Пусть всего лишь на миг. Проснулась, сжимая зеркальце в руке. Два зеркала из яви и сна слились в одно. Анна чувствовала в себе новую силу, умение жило в ней так же естественно, как в стекле с амальгамой способность отражать. Посмотрела на Гришу - вокруг его тела мерцала жёлтая аура.
Гриша
Шёл в гору, выше и выше. На вершине ждала старуха. Она протянула Григорию огромный кузнечный молот и улыбнулась. Гриша узнал крохотный молоток из шкатулки. Очень хотелось спросить, что всё это значит, но внезапно силач понял, что знает сам. Этим молотом можно выковать... Сон отступил так же внезапно, как нахлынул. Григорий в постели. Анна рядом. Она окружена золотистой аурой. Сон закончился, а знание - осталось.
Чародей
выпил всего ничего. И завалился мордой в стол, стиснув в руках ремень. Только что пил с Петровичем, а теперь стоит с Игоревной на вершине холма. Старуха протянула ремень, нет, не ремень, а извивающегося в её руках хищного крокодила.
– Забери приборы, – сказала, – они в... – и растаяла вместе со сном. Всеслав теперь знал, что за приборы. Хронопотенциометр, измеритель жизненной энергии и определитель уровня магической энергии. Он даже помнил, как это всё выглядит, увидит – не спутает. Он много чего теперь не спутает. У Петровича внутри бегут искры – синие – хронопотенциал и золотые – жизненная энергия. Всеслав, если захочет, может выпить все искры из Петровича так же запросто, как опрокидывает стакан. С ума сойти!
Александр
сам не понял, как попал в постель. И тем паче, как из постели попал на вершину холма, где уже стояла старуха Коготь. Её глаза были скрыты очками. Очки блестели и переливались, они вовсе не были черными, но Сашка-то во сне знал, что это те самые чёрные очки из шкатулки. Старуха сняла очки, протянула Сашке, он надел. Стоило посмотреть через них на что угодно и это "что угодно" спешило раскрыть свои секреты. Жаль, сон закончился на самом интересном месте. Но очки продолжали двоится. Это были темные очки из шкатулки и переливающиеся из сна. Сашка строго посмотрел на них. Очки помнили, что лежали в шкатулке. Долго. С тех самых пор, как расстреляли по доносу их предыдущую хозяйку. Сон ушел, а умение осталось.
Саныч
плохо помнил, как дошёл к себя. Рухнул на кровать не раздеваясь. И очутился на вершине холма. Напротив стоял незнакомый смуглый юноша, держа в руке часы на цепочке. Бабкины часы. Цифры светились синим. Над ними вились бабочки.
– Я последний хроноворот Межи объявляю тебя свои наследником, – сказал мужчина. Будь осторожен, пустившись в путь, предварительно проверь у умельца, сколько потенциала у тебя осталось. Помни, каждое путешествие может изменить эту величину. Будь вдвойне осторожен в пути, не раздави бабочку. Выстави стрелки вперед или назад на то время, куда хочешь добраться. Он протянул Санычу часы. Круглый взял их и проснулся.
Приснится же такая чертовщина! Он сжимал в руках часы, хотя оставил их на столе. Цифры светились синим отблеском.
Звонок
Зашёлся в крике. Прямо как Матрёна давеча. Скорая, наконец, приехала.
-
Очень красиво, образно и многообещающе =)
-
Воу.
-
Круто!!! И интересно! Но самое интересное - какую же сверхспособность дадут карты с голыми тётеньками)
-
волшебные сны. И чудесная инициация
|
|
-
посмеялась от души) Отличные мыслишки у бабуськи)
-
Но на заметку взяла - перед смертью тоже что-то такое спороть, чтобы остальные бошку ломали.
Тихоновна жгёт!
-
Крутейшая бабка :D
|
Итак, Джон и Джейн согласились.
Грег мигом перетащил их в салон первого класса, по ходу оплатив разницу в билетах, они выпили немного, закусили устрицами и икрой, Грег оказался вполне приятным собеседником, не навязчивым, остроумным, готовым и рассказывать, и слушать. Время до Барселоны пролетело незаметно, а там... у трапа вас ждал самый настоящий "Бентли" с шофером, который принял ваши потрепанные чемоданы с таким невозмутимым видом, словно он сам был британским лордом.
Потом была дорога и шампанское в лимузине, потом замок, ну ... замок, как замок. С огромным садом, запакованным в забор и, как сказал Грег, в саду есть волкодавы-сторожа и охрана, и еще всюду камеры понатыканы, поскольку у тети Фионы мания преследования и всех подряд она подозревает в попытках убить ее. Кроме Ирины, разумеется.
- А вот и Ирина, - сказал Грег, когда лимузин подрулил к крыльцу. По ступенькам поднималась молодая женщина в купальнике с полотенцем. Она остановилась на ступеньках, повернувшись лицом к вам, улыбнулась, но улыбка ее была холоднее, чем весь лед Антарктиды.
- Привет, Грег.
- Привет, Ирина. Познакомься, это Джон и Джейн, мои друзья.
Ирина так же холодно кивнула, протянула лапку то ли для поцелуя Джону, то ли для рукопожатия, потом Джейн, потом удалилась в дом. Услышав от Грега "это мои друзья", она скорчила такую рожу, что от высокомерия завяли бы цветы на клумбе поодаль. Кажется, Грег говорил, что она - медсестра?
- Вот так вот, - сказал Грег, вздохнув, - такова моя нынешняя семейная жизнь.
Он вежливо открыл дверь для своих гостей. В на входе в особняк был накрыт стол. Легкий фуршет. Вина, которых нет в магазинах, где Джейн покупает еду, закуски, о которых Джон и Джейн могли читать в журналах или видеть их по телевизору. И люди в туалетах, стоящих больше, чем оба они зарабатывают за месяц.
- Тетя Фиона! - Грег внезапно обрел силы и устремился навстречу женщине в летах, но столь стильно одетой и причесанной, над которой потрудились явно не только специалисты по косметике, но и пластические хирурги, что определить возраст тети только по внешнему виду было невозможно. Тетя, в отличие от Ирины, обрадовалась своему племяннику совершенно искренне, по крайней мере, у Джона и Джейн сложилось именно такое ощущение. Она поцеловала его в обе щеки, пожала руку Джону (крепко), чмокнула Джейн, отпустила комплимент ее дешевому платью, купленному на распродаже в "Таргет", и велела Грегу немедленно подкрепиться и не забыть о своих гостях.
Следом вы были представлены Бену Аффлеку, да-да, именно киноактеру (Грег шепнул, что он всегда нравился тетушке, хотя на экране бревно бревном), Борису, адвокату тети, говорящему с тяжелым русским акцентом, и выглядящему так, словно он только что сошел с экрана фильма о русской мафии, где никак не реже, чем раз в пять минут экранного времени насилуют, режут, расстреливают из ржавого "Калашникова" и в промежутках хлещут водку в таких дозах, что в ней можно утопить лошадь, которую не добили три капли никотина. Потому, что в этих фильмах еще и курят, словно завтра сигарет уже не будет.
Следом за Борисом вам был представлен мистер Маккалоу, шеф тетушкиной охраны. Мистер Маккалоу слегка заикался (Грег пояснил, что это последствия контузии в Сомали), у него за поясом был здоровенный пистолет. Мистер Маккалоу смотрел на Джона так, словно тот уже наверняка заложил тетушке под машину полтонны тротила, и теперь ждет, когда можно будет полюбоваться на плоды своего труда.
Потом вам была представлена Кэтрин, спортивного сложения блондинка в очень, нет, очень-очень открытом платье. Грег сказал, что она - спортсменка и что тетя приютила ее после смерти родителей, очень живописно показал глазами, как тетя приютила Кэтрин и почему, закончив характеристику (не в глаза, разумеется), фразой о том, что после того и до Ирины у тети были и мужчины тоже. Если их можно было бы называть мужчинами.
Под занавес вы были представлены Дэни и Дани. Дани был мелковатым мужичком с бегающими глазками, как у мелкого жулика. Впрочем, так выглядят часто люди, попавшие, вроде вас, не в свою компанию. Было в нем что-то странное, но не более того. Дэни была красива, носила каблуки никак не меньше десяти сантиметров, и, даже если бы сняла шпильки, была бы выше Дана на полголовы. У нее были низковатый, очень сексуальный голос, крепкое рукопожатие и кадык. Про Дани Грег сказал только, что он с Дэни вот уже три месяца (Дэни поправила, что четыре). А про Дэни он сообщил:
- Если кому-то и принадлежит законное наследство нашей тетушки Фионы, то это вот ... - и указал на Дэни рукой. Дэни улыбнулась и сделала вид, что не услышала подколки.
Потом Грег сказал, что, кстати, сегодня у тетушки день рождения, но не стоит переживать, что вы явились без подарка. Он, Грег, не представляет себе, что может кто-нибудь подарить тетушке, поскольку у нее все есть, разве что луны с неба ей не хватает для полного счастья.
|
|
|
Дом
Дом № 13 по улице Садовой выделялся среди соседних безликих "хрущёб", будто коршун в стае воробьёв. Неизвестный архитектор, которому купец I гильдии Марьян Орентьевич Коготь заказал "хоромы, чтоб не хужей, чем у графьёв", видимо, был большим поклонником Росси. Или Трезини. Фасад трёхэтажного каменного здания на уровне второго этажа опоясывали крошечные балкончики, забранные ажурными решётками. Каждый балкончик с двух сторон подпирали атланты с такими измученными лицами, что хотелось немедля подставить им плечо. С высоты третьего этажа на прохожих скалились с маскаронов жуткие рожи и вовсе не поддающиеся идентификация. Один автор знал, кого здесь изобразил.
После революции дом занимали различные учреждения, а потом часть его отдали под квартиры, первоначально для работников этих самых контор, а затем, кому придётся. К последней четверти двадцатого века он обветшал, давно требовал капитального ремонта, но держался молодцом, всё ещё поражая воображение своими огромными потолками с остатками лепнины и окнами в пол этажа.
Подвал
Подвал был огромен, разветвлён и извилист, в его переходах ничего не стоило заблудиться так, что о твои высохшие кости случайно запнутся лишь через сто лет, спустившись за картошкой. Дети любили здесь играть. Каждая квартира имела в подвале свой закуток, а каждая семья, в свою очередь, в закутке персональную полочку и угол, где хранили помимо картошки бледные капустные кочаны, банки с переросшими огурцами, варенье из смородины и солёные грибы.
Чердак
Антагонистом подвала выступал чердак. Обширное пространство, не разделённое никакими перегородками. На чердак вели пожарные лестницы из обоих подъездов, заканчивающиеся люками. По чердаку вполне можно было перебраться из одного подъезда в другой, не выходя на улицу. Здесь сушили бельё, фасоль и складировали разный хлам. Дети любили здесь играть. Сверху, из пожарного окна, выходящего на Садовую, славно было стрелять в прохожих фасолью.
Чёрный ход
Парадным фасадом дом выходил на Садовую, а чёрный ход из обоих подъездов вёл во двор. Чёрный ход был завален сломанными велосипедами, колясками и старыми шкафами. Дети любили здесь играть.
Двор
Двор с одной стороны был ограничен тыльной стороной дома № 13, с другой общежитием № 7 по улице Брониславы Лопоухой, между домом № 13 и общагой слева тянулся забор школы № 5, а справа угольные гаражи. Угольные гаражи так назывались, потому что, когда в доме № 13 ещё было печное отопление, в них жильцы хранили уголь. А сейчас хранили только дрова для титана. Дети любили здесь играть. Ещё во дворе имелись лавочки, бельевые верёвки, сломанные качели, песочница и вишня. Под вишней соорудили столик. Дети, наверное, любили бы и здесь играть, если бы взрослые не любили здесь пить пиво и забивать козла.
Маньяк
За гаражами видели маньяка. Говорили, что он кого-то изнасиловал и растерзал на части. Но кого - неизвестно.
Квартиры
В доме № 13 было два подъезда. Весь первый этаж первого подъезда занимал гастроном. На втором этаже размещались квартиры № 1, 2 и 3, на третьем квартиры № 4, 5 и ЖЭК. Часть помещений ЖЭКа занимали кружки: кружок макраме, кружок хорового пения дома ветеранов труда и кружок эсперантистов. Эсперантисты собирались на полулегальном положении, их каждый год грозились выгнать.
На первом этаже второго подъезда разместилась аптека. Напротив неё находилась оптика. Между ними имелся большой холл, в котором на Новый год ЖЭК устраивал ёлку для жильцов дома № 13 и соседних домов, относящихся к домоуправлению. На третьем этаже второго подъезда располагались квартиры 7, 8 и 9, а на втором квартира 666.
Квартира 666
Квартира 666 занимала весь второй этаж. В ней аж 14 комнат и комнатушек, огромная, в пол квартиры, кухня и совмещенная с туалетом ванная. Изначально это была квартира № 6, но у машинистки из ЖЭКа в тридцатые годы заело каретку. Машинистку расстреляли, но исправлять не стали – страна экономила бумагу.
Большую часть кухни изначально занимала печь. Когда печь сломали, заменив на балонный газ, образовалось много дополнительного пространства. Туда могли бы влезть все холодильники, но, например, у старухи Коготь холодильника принципиально не было, зимой она держала провизию на кухонном балконе, а летом питалась яблоками, грушами, огурцами и помидорами с чужих огородов. Что не съедала - закатывала на зиму.
В ванной имелся титан. Его растапливали дровами, когда собирались мыться. Чтобы не растапливать каждый раз титан, некоторые жильцы ходили мыться в душ котельной школы № 5, кочегары пускали всех желающих за бутылку самогона в месяц.
В коридоре висел телефон. Параллельные аппараты стояли у некоторых жильцов и в комнатах, что было удобно - не нужно каждый раз выходить в коридор. У старухи Коготь в комнате аппарата не было, поэтому, чтобы подслушать, о чем говорят по телефону, она выходила в коридор.
Матрёна Игоревна Коготь
Больше всего на свете старуха Коготь любила ходить на поминки. Она ходила на поминки ко всем знакомым. К незнакомым тоже ходила. Там хорошо кормили. Старуха Коготь приносила с поминок пирожки и конфеты, и всегда угощала ими детей. Она занимала две комнаты, одну из которых уступила жиличке, а во вторую никого не пускала и ночью запирала на ключ. Боялась воров и шпионов.
Жильцы
Они сами о себе расскажут.
Жуткий крик
В три часа ночи из комнаты старухи Коготь раздался жуткий крик, который перебудил всю квартиру 666. Именно в этот момент началась наша история.
-
Машинистку расстреляли, но исправлять не стали – страна экономила бумагу.Лоооол!!!
-
Как всё амосферно. Захотелось быть в этом месте ребёнком и хулиганить.
А это просто шакарно: Машинистку расстреляли, но исправлять не стали – страна экономила бумагу
-
Отлично.
-
Дети любили здесь играть.
станет цитатой :))))
Машинистку расстреляли, но исправлять не стали – страна экономила бумагу.
Рыдаю :)))))))))))
|
|
Мечтал ли Кроу о могуществе, о котором говорил господин клаус? Скорее нет, чем да. Могущество должно служить некой цели, как медицина служит делу излечения людей, а гот был слишком скромным и замкнутым юношей, чтобы грезить о чём-то большем, чем спокойствие, уединение и утоление собственного любопытства и тяги ко всему новому и знаниям.
Тем не менее, на слова мужчины парень добродушно улыднулся и несколько смущенно отвел взгляд в сторону.
— Что-же, с непониманием и порицанием я уже сталкивался не раз… - констатировал Кроу, рассматривая пробегающий за окном длинный перон, которому не было ни конца ни края.
— Трудности не пугают, а лишь закаляют характер. Испытание, хотя и звучит несколько туманно, но всем мы были первокурсниками, так что лиха беда начала.
Парень повернул голову и кивнул.
— Благодарю вас, господин Клаус. Ваше участие и пояснения были бесценны. Надеюсь, мы с вами ещё увидимся и я смогу выразить свою признательность в более весомой форме, нежели простые, но искренние слова благодарности...
Уточнить детали про “испытание” Кроу не успел. Едва завершив напутственную речь собеседник исчез, чем вызвал в душе юноши некое смущение и чувство вины. Казалось, что это по его вине гость выронил портсигар, поскольку его тьма держала и, видимо, не отпустила сей предмет, в момент исчезновения.
Тяжело вздохнув и сокрушенно покачав головой, юноша взял дорого вида вещицу и спрятал в карман, надеясь на возможность когда нибудь вернуть её владельцу. В карман же отправилась и местная пачка сигарет. Свои, разумеется, никуда не делись, но кто знает, когда ещё будет возможность пополнить запасы курева, а как известно, в студенческой среде сигареты заканчиваются очень быстро.
От предложенных возможностей гот решил не отказываться. Новый мир - незнакомый мир, денег всего десять монет и неизвестно хватит ли этих стредств на пачку местного доширака, чтобы не умереть с голоду хотя бы в первую неделю, пока поймёт, как и чем можно заработать на своё существование.
Переодеться гот не стал, решив сохранить “школьную” форму для более подходящего случая. Прохлопал карманы, обнаружил странного вида компас и спрятал в нагрудный карман с цепочкой, который предназначался для хронометра, но которым так и не получилось разжиться. Сложив вещи и обувь в кофр, присел на кушетку и стал ждать, когда людской поток в тамбуре поредеет.
Среди большого количества людей Кроу чувствовал себя неуютно и дискомфортно, потому и предпочитал держаться немного обособленно и в стороне. Лишь, когда людской поток поутих, он с опаской выглянул в коридорчик, нацепил маску надменного безразличия, которая служила ему защитой от внешнего мира в купе с эпатажным нарядом и вычурными манерами и направился к выходу на платформу.
На перроне же оказалось слишком людно. Захотелось вновь вернуться в вагон и подождать, когда все разойдуться, вот только любопытство приковало взгляд к разношерстной толпе, где один индивид был краше другого в прямом смысле этого слова, даже если не считать одежды. Сам гот выглядел некой серой обыденностью на фоне всех этих длинных ушей, носов-картошек, чешуйчатых, пернатых и хвостатых пассажиров. Всех мыслимых и немыслимых форм, размеров и оттенков, они суетились и гомонили на платформе, пока господин Клаус… Нет, не Клаус, кто-то другой, но очень на него похожий, не обратился к присутствующим с речью.
И пока мужчина вещал, Кроу украдкой разглядывал лица, морды, рожи и хари будущих студентов. В какой-то момент взгляд остановился на девушке и более не сдвинулся с места. Нет, у неё не было рогов, хвоста, чешуи или ушей размером с ладонь, с виду она была вполне обычная, простая, земная девушка, но что-то внутри крепко приковывало взгляд, заставляя смотреть на неё снова и снова, изучать черты лица и мельчайшие морщинки в уголках глаз.
Кроу пытался понять, что же не так с этой девушкой и почему так сложно отвести от неё взгляд. Так бывает, когда тебе кажется, что знаком с человеком, но не можешь вспомнить ни его имени, ни где с ним виделись. Ждёшь и надеешься, что вот-вот он повернется и получится вспомнить всё, что происходило когда-то...
|
|
|
|
|
-
Сколько чувств! Какая сила духа! Переворачивает мысли наизнанку, режет, как по живому! И не отлюбить, не отболеть...
*где тут много плюсов поставить?
|
-
Чувствую себя маленькой девочкой, которой родители строго говорят: "Дома поговорим!" И думаешь, ну всё, прилетит по первое число.
|
-
только сказать, что это вовсе не "напомаженный пидор", а да, молодец, пусть вникнут. Не все ухоженные и прилично одетые мужчины пидоры;)
|
-
говорят, что если съесть шоколадку, поднимается настроение. Врут, надо ещё шампанским запивать!
Добро пожаловать. Две женщины в голове женщины - уууухххх!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
видеть лучший мир и помнить о том, что такое любовь и честь, какой ценой даются решения и на что готовы пойти простые смертные, чтобы обрести своё маленькое счастье. такого так просто не свернёшь с пути!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Черным плащом накрывая белую птаху,
От Ада и Рая собой заполняя пространство.
Ради неё он готов хоть на трон, хоть на плаху,
Ради него потревожить посмела она постоянство.
|
|
|
|
|
|
-
И чтоб у Мари-Эв все было хорошо...Пора было проверить, как там женщины... ох, братец, прости,тяжко как будет ему увидеть сестру. Тело от бури сбереги, а? А то вернуться некуда будет)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Ева-Алиса-Бланк в Зазеркалье...или нет, зеркала не существует. Я и есть зеркало. Мы все Зеркала. Мир отражается в душе, это там, где у каждого есть свой Кролик. Белый
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Генрих и Степной Волк
Духи, покорные медиуму, послушно ответили на его призыв, явившись на поле боя — их присутствие делало Генриха сильнее и увереннее в своих силах, но, кажется, драконы были слишком сосредоточены на том, чтобы добраться до скрывающихся в каменном сооружении собратьев, и им не было дела до посторонних, решивших вмешаться в ход сражения.
Генрих вновь услышал мысленный глас сбитого дракона — кстати, уже начавшего приходить в себя и расправляющего крылья: «Они так просто не остановятся! Нужно бежать, помочь пророку покинуть это место. Как-то отвлечь их… Или… Как ты сам здесь оказался? Ты можешь забрать с собой Зиглара? Не сомневайся, он велик! Наши трусливые и алчные правители загнали его в ловушку, но простой народ пойдет за ним. И не только драконы. Он умеет творить чудеса. На моих глазах Зиглар воскресил умершего!»
Настя, Анна, Баду и Ко
Принц разглядывал хиппи с не меньшим удивлением, чем тот слона. Кажется, юноша тоже считал, что голосовавший на дороге мужчина не представляет опасности. Так что Баду не стал хвататься за шпагу, а дружелюбно улыбнулся страннику:
- Да-да, штурман нам не помешает. Тот, кто ориентируется в здешних краях. И покажет нам дорогу… Из этой глухомани. Так впереди город? И сколько до него ехать? Нашему Слону нужна трава в качестве топлива, будет ли у него возможность найти съедобные растения в этих горах впереди?
Томас внимательно осмотрел всех собравшихся в машине, прежде чем также забраться в салон Слона, и заговорил, устроившись на сидении рядом с Анной:
- Эти горы не так высоки, как кажется, и перемежаются долинами с растениями. Я уже был в городе за горами — с него-то и начались мои скитания. Я… кто-то вроде попаданца, как в кино, гость в этом мире. Надеялся найти дорогу домой, сев на поезд, но в результате меня забросило в одно очень… печальное место. Еле выбрался оттуда. До сих пор снятся кошмары… Видел, как невинные люди погибли на моих глазах, да сделать ничего не мог. Мне пришлось долго бродяжничать, чтобы просто вернуться в город-порт. И вот я почти у цели и вместе с вами надеюсь завершить свой путь. Там, в городе, хотя бы не так опасно и можно жить. Если держаться товарищей, да не доверять разным проходимцам, можно устроиться вполне сносно. Кстати, могу вас отвести в сквот, где обитают мои друзья. Впишем, поможем разобраться, что к чему, устроим экскурсию по самым интересным кварталам. А там вы уже сами решите, куда дальше. А вы… разношерстая компания, надо сказать. Одежда на вас уж больно странная, словно из разных эпох… Расскажите по дороге о своих приключениях?
Альба
Девочка слегка успокоилась и заговорщицки улыбнулась своей спасительнице:
- Спасибо. Меня никто не видит, и это очень хорошо. Сама не знаю, как научилась так прятаться. Я иду за этим господином, Томом. Он хороший, но все равно пусть лучше не знает, что я здесь. Я… плохо помню, как мне удалось за ним сбежать. Огонь, крики… Весь Красный Квартал выгорел. А я просто хотела оказаться в безопасном месте. Томас предлагал нам — мне и моей сестре бежать с ним, обещал, что трогать не будет. Он и правда нас не обижал, но не мог защитить от других… Сестру я потеряла. Не знаю, где она. Потолок рухнул… Я представила, что я рядом с Томом, и все позади. Открываю глаза — и вижу костер в поле, и Тома. Сидит у огня и играет… на такой штуке. Вагр… нет, варган называется. Он мне его у нас дома показывал. Я попыталась с ним заговорить, но он на меня не обращает внимания. Может, не хочет со мной разговаривать. Кто я, в самом деле? Безродная девка, в Квартале о таких ноги вытирали. Сестра-то постарше была. Она обо мне заботилась… И я решила просто идти за ним. Где Том — там безопасно.
Из путанного рассказа девочки-призрака Альба могла заключить, что детство у нее было нелегким, полным насилия и издевательств. И погибла она трагически. А душа ее была лишена покоя — слишком сильно она была привязана к событиям своей недолгой жизни, чтобы осознать, что она больше не жертва, не человек — а дух, свободный и обладающий некоторыми силами. И, раз уж она вцепилась в этого Томаса, который ее даже не видел, как в спасительную соломинку — стало быть, ей оказалось по пути с честной компанией.
|
|
|
|
|
Рок не рвался в лидеры группы и считал, что такого звания не достоин. Он просто пытался решить общую проблему их небольшого отряда так, чтобы комфортно было всем. Разговаривал, убеждал, слушал чужие мнение, приводил доводы и даже соглашался с чужими, если они оказывались верными. Даже реднеков, к которым был нужен свой, особенный подход, Сид старался не давить, а деликатно подталкивал к мысли, что к сильному и заботливому мужчине женщины сами потянуться, не следует торопить события, поскольку всем пришлось несладко и нужно немного времени, чтобы узнать друг друга получше и тогда горячие женские сердца откроются, чтобы принять новые чувства и ухаживания. А до тех пор нужно подготовить уютное и безопасное местечко, в котором можно спокойно общаться с понравившейся женщиной. Огородив шенщин от посягательств, загрузив мужчины работой, сид и сам пахал за троих, носил, складывал, ремонтировал, откручивал, снова перетаскивал, грузил и рассказывал, что и где можно достать, что ещё может пригодиться и для чего.
За прошедшее время он так устал, что засыпал сразу, как только трак останавливался. Селине приходилось его будить, но только для того, чтобы решить вопрос с ночевкой и распределить дежурства.
Вообще, после того поцелуя на бензоколонке, между ними что-то произошло. Словно искра в стартере проскочила и завела мотор новых отношений. тогда, сид ответил на поцелуй, прихватив пухлые губки женщины своими и обнимая за талию. Лишь спустя несколько мгновений он осознал, что в штанах стало тесно и смущенно отпрянул. Сейчас же, они уже были на другом уровне общения и отношений, позволяя себе прикосновения, объятия и поцелуи. Даже засыпали часто вместе, обнявшись и укрывшись одним пледом. Селина оказалась очень интересной в общении, заботливой и нежной женщиной. Поддерживала, когда казалось, что сил уже ни на что не хватит и Сид отвечал ей взаимностью, стараясь быть где-то поблизости и утешать в минуты грусти, которые нет-нет, да случались. Мексиканец помнил данное обещание и понимал, что девушка не забыла про свою подопечную. Даже сменив одежду с циркового костюма на обычную, она не перестала быть той самой Селиной Кайл.
Припарковавшись и обосновавшись в общей гостинной, Сид обвёл присутствующих тяжелым взглядом и устало вздохнул.
- Мы не можем вести Диану в лагерь в таком состоянии, но и бросить её сейчас - неправильно. Был бы среди нас доктор, можно было бы рассмотреть варианты, а так… Я даже не знаю, поможет ли ампутация или инфекция уже распространилась по всему организму. Я вытащил её из того злосчастного дома, а значит буду с ней до конца. Утром, вы возьмёте трак и пикап, отправитесь в лагерь. С грузом мы теряем мобильность и в попытке достать ещё немного можем потерять всё. Оставьте Шеви, этого будет достаточно, чтобы догнать вас при любом исходе…
Сид был согласен, что для их небольшой группы припасов уже слишком много, а в лагере люди могут нуждаться в припасах. Отправить Реднеков и остальных было вполне разумно.
- Мистер Гарри, мне потребуется карабин и несколько дополнительных обойм к нему, плюс пачка пистолетных патрон.
Мексиканец откупорил крышку пластиковой бутылки и сделал несколько глотков, поочередно посмотрев на каждого присутствующего.
- После выгрузки припасов, можно взять небольшой отдых и составить список необходимого. Поставить укрепления и патрули, а потом организовать очередную вылазку. Надеюсь, что к тому времени с Дианой всё разрешиться и я успею до вашего отъезда, чтобы не разминуться. Что думаете?
|
|
|
Не прерывая своего занятия, Алекс слушал и тихонечко охреневал. Стоило ему ненадолго отлучится, а попутчики уже во вссю пытались эксплуатировать систему, о функционировании которой не имеют ни малейшего представления. Еще и предостережение Ли о том, что "Всё имеет свою цену" и синий Вася, наводили на совсем уж грустные мысли.
Тем не менее, егерь старался не проявляеть внутреннего беспокойства и, выложив последний предмет из вещмешка Сергея, поднялся со стула, приблизился к Натали и, обняв за плечи, уткнулся губами в макушку. Достаточно простой и обыденный жест для соскучившегося человека, но Ната, котороая успела узнать егеря чуть лучше, прекрасно знала, что это пиковое проявление его взволнованности и таким образом он ищет успокоения в обьятиях возлюбленной женщины. Последний раз они видела его таким ещё в прошлом, их родном мире, когда браконьеры подстрелили несколько молодых оленей, беременую самку и пару молодых у которой остались пыжики - молодые и не окрепшие оленята, нуждавшийся в материнском молоке.
Тихонечко сопя и вдыхая аромат волос, Леший задумчиво произнёс.
- Это всё мелочи. Лес накормит, напоит, согреет и оденет...
Оглядевшись, Алекс рассчитывал увидеть некое подобие терминала или пульта управления для взаимодейсвтия с системами базы, но ничего подобного не было.
- А как вы Станции обьясняете то, что вам нужно? Неужели словами? - егерь скептически хмыкнул и улыбнулся.
- Есть у меня несколько мыслей, но прежде, чем пытаться собрать всё необходимое для путешествия, нужно как-то наладить отношения со Станцией и нагладно понимать, что она сделает именно то, что требуется, а не выключит свет в очередной раз или перекрасит кого-то в синий цвет...
Поцеловав Наташку в макушку, Леший повернул голову в сторону Василия, чей внешний вид по прежнему вызывал смешанное чувство тревоги и сочувствия.
- Нет, рюкзака не видел. Вася, а как ты думаешь, можно ли каким-то образом сформировать на стене некое подобие телевизора или монитора, для вывода графической, аудио и видео информации? А то проверять на своей шкуре последствия своих запросов не очень хочется. Станция сама что-то делает, а отчёт о проделанной работе не предоставляет... Может проектор, голограмму или что-то в этом духе? Хотя, телевизор, даже черно-белый, куда проще и понятнее.
Выпустив Наталью из обьятий, Пересвет подошел к белой стене и провёл по ней рукой.
- Это же некая Станция и она, как мы успели убедиться, обладает возможностью лазарета. А раз так, то те, кто её создал, предполагали, что попавшим сюда будет нужна медицинская помощь. Но, чтобы её оказать, человека или иное существо сюда нужно доставить. Вероятно, как и у всякой станции, у неё может быть некий запас аптечек, спасательных и ремонтных инструментов, некий аналог защитных костюмов РХБЗ и переностных систем связи. А учитывая, что пострадать люди могут по вине своей бурной фантазии, то может существовать некое подобие арсенала с летальными или не летальными боеприпасами. Ну там шокеры, станнеры, дротики с транквилизаторами. Догадываешься к чему я клоню? Если получиться смастырить телевизор, то мы не только наглядно посмотрим, что есть в наличии, но и сможем посмотреть инструкцию по эксплуатации. Подозреваю, что данная технология значительно опережает наше время, а значит более эффективна. Но чтобы ей пользоваться нужны знания и понимание...
Догадка неприятно кольнула сознание и Алекс с прищуром посмотрел на Васю, примерно догадываясь о причинах его синюшности и пластин на голове.
В разговор Вики и Ли, мужчина не стал влезать, но вот добавить ему было нечего. "Смотри, слушай и учись, делай выводы." А от текущих выводов голова и так шла кругом, чтобы вдаваться в подробности чужих миров. Вот разберемся с текущими проблемами, тогда и копнём глубже. А пока, нужно сделать всё, чтобы не присоедениться к Сергею.
|
|
Услышав сквозь сон чей-то голос, Василий зашевелился, зевнул.. после чего перевернулся, поплотнее закутавшись в простыню и не открывая глаз протянул:
- Угу, хорошо-хорошо, встаю... только еще пять минут...
Однако пяти минут он не пролежал, а секунд через десять резко сел и уставившись в пространство стал водить перед собой рукой и с уже явно сердитыми интонациями забормотал:
- Как же ты меня достала! Значит это все же был не сон. Что же с тобой делать..?
Заметив в это время, что руки все еще, неправильного цвета, а также, что он не один, а в компании двух уже бодрствующих девушек и нескольких еще спящих тушек, парень подвис на пару секунд, после чего попытался улыбнуться, сказав:
- Эээ.. привет? Я правильно понимаю, что мы все все еще в бункере? И мне показалось, что я видел Вику... вы ее таки нашли или мне это на измене привиделось? А вообще.. - парень сообразил, что и сам может более внимательно всмотреться в лица людей, еще лежащих на соседних кроватях, - Да, значит правда, это был не глюк. Где она была? Что с ней случилось?
Встав, парень заметил, что раздет и едва успел прикрыться сползающей простыней, после чего стал спешно натягивать лежащую рядом одежду, не прекращая засыпать девушек вопросами и рассуждая вслух:
- И почему все спят? Хмм... Судя по всему уснули все как-то вместе по одному принципу.. нас усыпили и что-то сделали? Похоже на то, что было со мной, только мне было очень плохо. Вырабатывается сопротивляемость или вы пришли в себя тоже в нормальном состоянии? Хмм.. вообще надо подкорректировать работу Объекта, что б обезопаситься от подобного, да, так и назовем. Только надо разобраться как снова его вызвать... Кстати, будьте осторожны и не копайтесь в интерфейсе, пока я не разберусь с ним - он жутко баганутый, судя по всему запросы с исполняемыми командами не различает, да и отсутствуют предупреждения безопасности. Конечно как под окнами делать не будем, но даже пингвин же спрашивает при существенных правках, а тут даже оператора кикает, после уже как с простым материалом работая... Но возможности велики, если я правильно понимаю, что произошло.
Одевшись во время разговора и подойдя к Вике, парень всмотрелся еще раз в ее лицо, после прислушался, осторожно положил два пальца на шею, кивнул и продолжил говорить:
- Жива, но без сознания. Понятно. Хотя перестройки фенотипа я не вижу. Видимо какая-то более щадящая процедура. Кстати да, генерация: ростовое зеркало!, - последнее было произнесено с иной интонацией
Осмотрев себя и потрогав металлические заплатки, Василий снова обратился к девушкам явно не предполагая, что они могут захотеть и сами что-то ему сказать:
- Понятно... Я еще на минутку, - после чего присев на край викиной кровати снова уставился в пустоту, задвигав руками в воздухе и забормотав, - Ну, давай, коннект, или как там тебя.. подключение коммуникационного интерфейса базы отдыха...
|
|
Ботаник-натуралист, а именно так можно было сейчас назвать Алексея "медитирующего" над тропическими растениями, задумчиво провёл рукой по лицу, смахивая, как ему казалось, выступивший пот или испарину. Не сразу заметил, что вся рука испачкана чем-то тёмным, а губы вновь защекотала горячая струйка. Лишь через пару мгновений, в очередной раз размазав по лицу кровь, ощутив её вкус и запах, Пересветов вынырнул из задумчивости. Чертыхнувшись, мужчина полез в карман за носовым платком.
- Вот те раз. Это надо было так перенервничать, что давление подскочило. Странно, раньше на сосуды никогда не жаловался, даже в драках не всегда кровь из носа шла, а тут...
Леший смущенно посмотрел на Наташку, мол "вот видишь как сильно я за тебя переживал, что даже кровь носом пошла, прямо как у девочек в японских аниме при виде красивого мальчика."
Выслушав возлюбленную, Лёшка провёл ей ладонью по спине, пытаясь успокоить и обращаясь к присутствующим.
- Вику мы поищем сразу, как только будет больше света. Что-бы с ней не случилось, но пока её тела не увидим ненужно записывать её в покойники.
Придерживая платок у носа, Лёшка подошел к Василию и, положив руку ему на плечо, несильно сжал пальцы.
- Давай держись, Василий. Понимаю, сложно, но нужно. Во первых. Сам подумай, сумерки сгущаются... - Лёшка обвёл пространство вокруг рукой.
- Как мы её искать будем? Во вторых - без паники. Я сам сейчас пытаюсь уложить всё произошедшее в голове и мыслить рационально. Возможно, это всё последствия стресса или, как говорили в программе Непознанное на канале РЕН-ТВ - зона повышенного геомагнитного излучения в районе разлома земной коры. - Егерь скосил глаза, обалдев от того, что такую чушь умудрился воспроизвести без запинки.
- Короче говоря - аномальная зона. Может из-за движения камней в реке или ещё по чему, но был звук на высокой или низкой частоте, который есть, но который мы не слышим. Про Перевал Дятлова слышал?
Почесав лобешник, мужчина и сам с трудом верил в то, что говорил, но нужно было дать хоть какое-то вразумительное обьяснение, чтобы избежать паники.
- Туман мог быть из-за перепада фронтов горячего и холодного течения воздушных масс. А вот Сергей... Кто-то же зажег фонарь?..
Пень и изменения температурного режима реки Леший решил не затрагивать, поскольку в душе не имел понятия, что, как и почему.
- Давайте для начала успокоимся и на трезвую голову всё обдумаем. Вон, грот или пещера, дверь есть. Может там некий "Охотничий домик"? Разведём костёр, немного обогреемся, соорудим факелы и... и дальше будет видно. Сергей местный, не потеряется. Вполне вероятно, что пошел искать Викторию. Так что давайте - ноги в руки и вперёд.
И, словно показывая пример, Алекс первым направился ко входу, попутно выискивая палки, ветки, валежник или иной пригодный для костра мусор. Совсем в потёмках собирать дрова не хотелось, слишком был велик риск оставить глаза на одной из низковисящих веток.
- Ната, не отставай! Василий, Михаил?
|
|
В травках бабуля Рута понимала поболе многих, поэтому мешочки Мартеррана оценила по достоинству. Сунула нос в каждый, понюхала, растёрла в пальцах по щепоти. Ай, хорош чай!
— А я вот, дура старая, не захватила с собой ничего, так торопилась, — посетовала бабуля, возвращая мешочки хозяину. Все, кроме одного — с чабрецом. Самая подходящая травка сейчас, в непогоду. И от простуды убережёт, и сон не прогонит, а дух, дух-то от неё какой! Бабуля Рута взялась заваривать собственноручно, покидав чабрец в ещё не закипевший чайник. Кипеть травке долго не следовало — весь дух в пар выйдет, а лишь только бульки пойдут, надобно было снять чайник с огня, да закутать покрепче, чтобы напиток надышался, набрал силу.
— Эх, медку бы ещё к нему ложечку, совсем сказка бы была, — вздохнула бабуля, вбирая ноздрями прорвавшийся наружу аромат.
Мёду у неё не оказалось, пришлось заменить его очередной песенкой.
Привязалась тут хандра —
В душу льёт, как из ведра,
Не дождём и не водою,
А тоскливою бедою!
Говорит: «Уныла жизнь!»
А я ей: «Сука, отвяжись!
Уползай в свою нору,
Чтобы не было к утру!»
А она не отстаёт —
Песни грустные поёт,
Сивуху хлещет из горла.
Чтоб ты, курва, померла!
Я пошёл в высокий лес
И на дерево залез.
Там дупло, в дупле есть мёд,
Быстро он хандру уймёт!
То ли дуб, то ли ветла,
Лезу, сверху вдруг пчела.
Я назад, она за мной,
А за ней — ай, целый рой!
Налетели, окружили,
Мёда, жаль, не одолжили.
Нос распух и глаза нет,
Но хандры простыл и след.
-
А-ха-ха, меда без пчел не бывает!
-
за суку :)
-
Стих только кажется незатейливым, а как всё точно передал и хандру прогнал. Я просто балдею от вас.
|
|
Настя, Баду, Анна, Альба
Рассказ Насти про книгу с золотыми строчками заставил Анну встрепенуться:
- И со мной произошло что-то подобное, - призналась девушка, - На какой-то миг мне показалось, что я могу изменить реальность, просто написав свою версию событий в той книге, но все вышло не так, как я написала... Я думаю, это мир очень большой, и... В нем не только мы. Поэтому следует быть осторожным. Я бы хотела понять, как здесь все устроено...
Было видно, что девушка пытается строить свою речь таким образом, чтобы никто из присутствующих не догадался о ее подозрениях, что мир населен писателями и их героями.
- Нам, действительно, следует двигаться вперед! - оживился принц при словах девушки, - Сэд, будь так добр. посмотри, куда ведет эта дорога... Хотя бы, можно ли по ней проехать до хребта.
Призрак оборотня с готовностью кивнул и растворился в воздухе, а Анна спросила:
- Может, нам стоит дождаться Генриха в этом месте? Или он сможет нас найти, даже если мы куда-то переместимся?
Вопрос был адресован, преимущественно, Альбе, лучше всех прочих знавшей медиума.
Не успела начинающая писательница дождаться ответа, как дух вернулся, чем-то явно взволнованный.
- Там, впереди, перекресток... И я увидел идущего к нему мужчину с седыми космами. Он одет как-то странно, очень пестро. Никогда не видел подобных типов. А еще - кажется, я заметил присутствие чьего-то духа, но он очень быстро ретировался при моем приближении. Да, мы, духи, способны видеть друг друга - но и прятаться друг от друга тоже умеем.
Генрих и Степной Волк
Дух хищного зверя вовсе не был напуган - уж чего-чего, а грозы он не боялся. Даже магической.
- Значит, посмотреть, что находится за хребтом? Изволь! - волк осклабился и в ту же секунду переместил себя и своего повелителя на северо-западные склоны гор,с которых можно было различить довольно-таки большую долину, образовавшуюся по берегам реки, стекающей с гор. Хорошо просматривалось устье реки, впадающей в море - и очертания какого-то города по ее берегам. Генрих мог видеть так же петляющую горную дорогу - судя по направлению, это была та самая дорога, на которой они покинули Слона и его пассажиров. Значит, и правда, существовал перевал, и через горы можно было переехать по этой дороге. хоть,конечно, такое путешествие должно было занять больше времени, чем мгновенная телепортация.
Тем временем молнии не стихали, более того - хоть вершина, над которой они сверкали, и отделилась после последнего переброса - можно было различить какие-то тени, кружащиеся над ней. Сложно было определить их природу с такого расстояния, но на горе явно что-то происходило.
|
|
|
|
-…Я ни в чем не уверен, кроме себя. Своими глазами я ни случившегося, ни возрождённой я не видел. Все сказанное мной лишь теория… которая бы многое объяснило. Да и мне бы очень хотелось, чтобы все сложилось хотя бы близко к описанному мной. Это же было бы… просто невероятно! Беспрецедентно! Почти, как если бы тебе дали билеты в первый ряд на премьеру самой ожидаемой в мире пьесы!- на его увлеченном личике появилась чуть легкомысленная, искренняя улыбка,- Но, ты что же, никогда в своей жизни не хотела стать героем?..- он чуть смутился. Парнишка кашлянул и поправил себя, с абсолютно серьёзной миной,-…Героиней. Я всегда хотел стать магом героем, таким, какими их описывают на страницах книг… Не подумай, не ради признания. Возможно, и ради него тоже, но все же. Просто… как по мне, оно того в любом случае стоит,- паренёк передёрнул плечами,- Если принц действительно здесь, среди нас, нет, даже если возродилась чья-то ещё душа, то, встретившись с ней, ты её узнаешь. Будем надеяться, что и она, он, оно… они узнают тебя тоже. И будут рады встрече. Рады не потому, что не придётся больше за тобой гоняться, а, по-доброму рады,- добавил тот. Механические ноги теперь стояли на полу, опорой им служила стенка деревянного ящика.
-…Штаны,- добавил ещё раз Дьяк, с чуть большим раздражением. И, судя по чуть заалевшим кончикам ушей, смущением. Он усмехнулся,- Послушай, ты можешь объяснить мне, как в твой голове так устроено, что «мой отец побывал в тебе» и операцию ты восприняла нормально, да и то, что тебя собирали по кусочкам кажется, не стало шоком, а стоит дело дойти до ног да портков, все скатывается…- парнишка вздохнул. Он кивнул,- Причем не первый раз,- кажется, теперь он уже говорил относительно чего-то ещё,- Да и вообще, в такой ситуации, я в первую очередь маг, во вторую механик, и, только в четвертую мальчишка!..- важно заявил тот, многозначительно хмыкнув. Вопрос о протезах прошел куда легче,- Нет, меня не четвертовали. Это… не протезы. Это часть меня, моё тело. Я амальгамирован полностью,- на этом юноша смолк.
Ноги Алисы, «обрубленные» чуть выше того места, где должны были быть колени, оканчивались плотными, обхватывающими плоть металлическими кольцами. Между кольцами и плотью была тонкая полоска из какого-то, похожего на латекс материала, и, с внутренней стороны бедра, небольшые «колёсики»-тумблеры. Они проворачивались с трудом, но, все же проворачивались. С каждым вращением, Алиса замечала, что кольца, которыми оканчивались её ноги, покрывались сетью мелких полосок. Точнее, отверстий. Кольца были не цельными, а, состояли из плотно прижатых друг к другу «лепестков» металла. Раскрывшись, те по всей видимости позволили присоединить ноги. С тихим клацающим звуком, Дьякон соединил культю Алисы с механическим протезом, и, стал закручивать тумблер на Левой ноге. С каждым оборотом, лепестки «кольца» сужались, все плотнее и плотнее охватывая протез. А тот стал дрыгаться и дрожать. Девушка могла чувствовать колющую боль, и, то, как новая нога с каждым оборотом все лучше и лучше отзывалась на команды. Пускай, и не ощущала «отдачи» от конечности. Не было никакого привычного отклика, не был чувства осязания, как и рук. Наконец, закрутив полностью тумблер, он принялся за правую ногу. Через пару минут дело было закончено. Дьяк удовлетворённо кивнул. И наконец, распрямился, осматривая свою работу.
- Я не знаю, что в ящиках. Их, как и вещи, велел подготовить граф. Он очень печется о тебе. Если честно, это сильно отличается от того, что я слышал о нём, и, от того, как он вел себя когда последний раз посещал столицу и в последний раз публично выступал. Твой поручитель очень странная пустота. А теперь…- он замер в ожидании. Пот скатился по виску, оставляя влажную дорожку,- Может, попробуешь встать?- затаив дыхание, чуть глухо спросил Дьяк, сглотнув слюну.
|
— Ишшь ты!.. — стоило полуорку смолкнуть, негромко протянула бабуля Рута в пространство, обращаясь то ли к Панфутию своему, то ли к шестёрке случайных попутчиков, а может и вовсе к тучам дырявым. Что вызывало такое изумление у старушки: сама песня иль певец — лишь гадать. Слова затейливые, такие в книжке тонким-тонким пёрышком бы писать. Да не простым — гусиным, а от дивной заморской птицы-павлины. И книжка та весом с добрый вилок капусты, по четырём краям у ней золочёные подковы, словно книжка и не книжка вовсе, а добрый конь из сказки. Держи — ускачет. В деревне-то не только таких не водилось — вовсе почитай никаких. Лишь у старосты тоже толстая, и на два вилка потянет, страницы мятые от времени, а кое-где плесенью от сырости поедены. Кто родился, кто помер, кто мешок зерна соседу должен, сколько монет с кого собрать пришлым на охрану. От волков, от злых бродяг, от орков. Но тонким павлиньим пёрышком в ней вовек не писали. Песню же, что вспыхнула над костром и смолкла, уносясь в небеса, только таким и писать, явно ту не в капусте отыскали, и тем чуднее глазеть на грубые руки, которыми бы дубину сжимать, а не лютню. Как не раздавит бедняжку. Какое уж тут пёрышко?! Пополам переломит и не заметит. Но певец с инструментом обращался нежно и словами дивными, что эльфу под стать скорее, играл умеючи. Сразу не уразумеешь, о чём те слова? Поди — пойми. А только голова сама вверх тянется, где плотными тучами надёжно звёзды укрыты. Не увидеть, лишь догадаться. А глаза защипало. С чего это вдруг?
— Ишшь ты!.. — сказать по-правде, так не только один лютнист, а вся их компания вполне достойна оказалась такого восклицания. Молодые-то по горам, по долам скачут, что козочки, а у бабули за день колени занемели — не разогнёшь, в поясницу вступило и пятая точка, не привычная, чтоб трясли и колотили её, как подсолнухи на маслобойне, мягкого просила. Не до того старой Руте оказалось, чтоб глазеть-дивиться. Панфутию-то что. Была бы трава помягче, а его наездница лихая, как спешилась, так чуть на землю не повалилась. Ноги, подлюки, давай придуриваться, что ходить разучились. Хорошо лопухи неподалёку нашлись. Большие, справные. Такими колени обвязать — благодать. Пока себя обихаживала, да усталость выколачивала — стемнело совсем. И тут-то только Рута ожила и принялась с открытым ртом разглядывать у костра собравшихся. Чудные люди. Да, полно, люди ли вовсе? Орков бабуля хоть нечасто, а встречала — на ярмарке кого только не увидишь, а вот такую чуду отродясь не видывала. Вроде бы и мужик, как мужик, одет только не по нашему, да и ладно. А вроде и нет. Прикоснёшься — дымком разлетится. Проверять бабуля, конечно, не стала. Да и спрашивать постеснялась, кто, мол, таков. Кажись, не одна она диву давалась, господа вона тоже переглядывались.
— Ишшь ты, проклятая! — тыкнула бабуля пальцем в небо: дождик, мол, собирается, решив ни своего удивления, ни растерянности компании не выдавать. Они-то, небось, и орков с лютнями, и девок в штанах, и мужиков странных навидались. Чем она хуже? — Надыть бы нам подкрепиться, пока не полило.
Кряхтя приподнялась, к мешку потянулась. Вывалила свои нехитрые пожитки: лепёшки, сыр, да кукурузные початки. Чай, не побрезгуют.
— Угощайтесь, чем богаты. Я бабуля Рута из Хромого Парася. Муни... мунестрель. — обняла феличу, зорко оглядела народ: не смеётся ли кто над ней? — Еду в столицу на турнир.
— Мунестрель, — повторила строго и, чтоб насмехаться не вздумали, вдарила по струнам. Не поверят же так. А чего спеть-то — вот задача. «Отелилась у Яськи корова»? Хороша песня, а после той, к звёздам летящей, на язык не ложится. Может про чёрта, что безлунной ночкой полез в хату к молодой вдове, да перепутал окна? Эх, любил покойный муж, когда Рута её ему пела. Как оно там:
А копыта-то двойные и на голове рога,
Между ног торчит у чёрта воот такая кочерга.
Покосилась бабуля Рута на молодуху в штанах. Нет, негоже при девице подобный срам распевать.
— Романтишеская баллада! — объявила бабуля важно, разогревая инструмент. Такую манеру подсмотрела она на постоялом дворе, где третьего дня очутилась. А сама «романтическая баллада», давно-давно позабытая, осталась с тех времён, когда была бабуля, ещё не бабулей, а справной девкой. И хотело тогда сердце, а чего — не ведомо. И совсем, казалось бы, та дурь под грузом лет померла, а вот поди ж ты — глянула на костёр, на звёзды эти, которые есть, а не видно их, на молодуху, яркую, весёлую, жизни полную, и помстился аромат, что лишь весной бывает. Когда цветёт всё, наперегонки цветёт, не успеть боится, глупое.
Голос у бабули совсем не старческий оказался: молодой, сильный. Голос, он вообще позже человека стареет. А иногда и не желает стареть вовсе.
Цвели все яблони в саду, медовый дух витал,
Когда Том Скворр, скача в опор, девицу увидал.
Сказал он ей, сдержав коня: — Поди, красотка, за меня.
Есть у меня отличный конь, седло на нем богато,
Горит в душе любви огонь, ужель ты мне не рада?
С усмешкой Тому говорит строптивая девица:
— Не для тебя на белый свет я вздумала родиться.
Не нужно было б вовсе мне ни сбруи, ни коня,
Когда б мне стало горячо от твоего огня.
Цветут все яблони в саду, ищи же свой цветок.
На запад хочешь ты ступай, а хочешь — на восток.
Том Скворр, загнал коня во двор, к её отцу пришёл
И разговор о свадьбе с ним, не мешкая, завёл:
— Нет сына у тебя, старик, могу я в том помочь.
Любовь в душе моей горит, отдай за меня дочь.
Не пожалеешь нипочём, приняв в семью меня,
В придачу с дорогим седлом получишь ты коня.
Сурово парня оглядев, отец так говорит:
— Что до любовного огня — не долго он горит.
Меня бы не заботил он, но дочь отдам тому,
Кто дом имеет и доход, достаточный в дому.
Цветут все яблони весной, ищи же свой цветок,
На запад хочешь ты скачи, а хочешь — на восток.
Подолом звёзд махнула лишь, сменяя солнце, ночь,
Наш Том девицу на коня взвалил и сгинул прочь.
Был у него отличный конь — увез, куда хотел,
В душе пылал любви огонь —Том Ирис овладел.
В росу роняли лепестки все яблони в саду,
Сказал ей Том: — Смеялась ты, знать, на свою беду.
Могла бы жизнь всю провести у моего огня,
А облетевшие цветы не любы для меня.
Цветут все яблони в садах — найду я свой цветок.
На запад может поверну, а может — на восток.
Тебя ж я видеть не хочу, ступай к отцу во двор,
Пусть сыщет мужа-богача, что примет твой позор.
Мог получить скупой старик и сбрую, и коня,
Теперь же только свой позор получит от меня.
Цветут все яблони в саду, пора искать цветок.
На запад я сейчас уйду, а может — на восток.
Девица слез не стала лить, а отвечает так:
— Что толку в краденой любви, подумай сам, дурак?
Тебе твой быстрый конь помог, ты телом овладел,
Души ж моей коснуться, Том, ты так и не сумел.
Цветут все яблони в саду, но растоптав цветок,
Ты осквернил и свой огонь, и мой зажечь не смог.
Иди ж, куда глядят глаза — ты не найдёшь любовь.
Огонь в душе твоей погас — не загорится вновь.
Мы оба встретились с тобой лишь на свою беду,
Вернуть хочу я поцелуй, а после — прочь уйду.
И Ирис Тома обняла, к губам его припав,
Рука же, к поясу прильнув, нащупала кинжал.
В грудь точен был удар ее, упал на землю Том,
А Ирис, взяв его коня, прочь поскакала в дом.
Был долог, труден путь, лежал — на запад, на восток,
И только к дому быстрый конь домчать никак не мог.
Оплакал девушку отец, привёл жену во двор,
Цветут сады из года в год, и спит в земле Том Скворр.
Лишь Ирис ищет всё свой сад, петляя по лесам,
Беспечный путник, хоронись, коль встретишь её сам.
-
Потрясающе! Так тонко передан образ сельского барда, сплошное удовольствие читать. Да еще с юмором (чего стоит песенка про черта - надеюсь, в течении игры предоставится возможность все же ее пропеть до конца!)
А баллада - настоящая сказка в стихах, сюжетная и поучительная. Аплодисменты! В мире наших героев, к слову, легенды зачастую оказываются реальными. Не обязательно все они вплетутся в сюжет, но часть из них о себе напомнит точно.
-
И верно мило)
-
Ой, какая обалденная баллада!
-
За балладу
-
Шикарно. Не верится, ято такие посты бывают
-
Вот это ух!!!
-
У-у-у-ух!
-
Это просто чудесно
|
На Петляющем Тракте, ведущим к цветущей Юзане, столице Центрального Королевства, сердца Северного Побережья, починившего себе вся близлежащие государства, в начале осени было особенно людно. Вызревали овощи и зерно, и вереницы торговцев и перекупщиков продовольствия не иссякали — а вместе с их пестрыми караванами шли и вооруженные отряды наемных охранников. Даже в мирное время найдется, кому покуситься на добро честных граждан — в густых лесах подстерегали неистребимые банды грабителей, ищущих легкой наживы.
Оживления добавляли и направляющиеся в столицу гости, желающие полюбоваться традиционными праздниками, а то и принять в них участие. В Юзане вовсю шла подготовка к Ночи Распахнутых Небес, торжества по случаю завершения сбора урожая, своеобразной точке отсчета времени, поры, когда граница между мирами особенно тонка, и можно случайно встретить духа или призрака. Или вполне материального обитателя какого-нибудь смежного мира, по ошибке забредшего в чужую для него реальность. Как правило, жители соприкасающихся миров не проявляли друг к другу особенного интереса — никаких войн, благодаря налаженной государственными магами дипломатии. Просто все знали, что где-то там далеко обитают странные создания вроде полулюдей-полуконей, или крылатые племена, которые иногда могут появиться в здешних краях, странствовать по миру — да и возвратиться восвояси. Реже попадались те, кто сам побывал в загадочных местах, этими диковинными существами населенных — по их противоречивым приукрашенным рассказам, там все устроено так же, как и под солнцем, да только в диковинку уже сами люди, эльфы, орки и прочие местные, и глазеют уже на них.
Отмечали ночь Распахнутых Небес с размахом — гулял весь честной народ. Праздновались свадьбы (по поверю, союзы, заключенные по осени, были нерушимыми, или, во всяком случае, очень прочными), заключались сделки, приносились клятвы сюзеренам, проходили многочисленные рыцарские поединки — и особенно зрелищное представление, собирающее массу зрителей: Королевский Турнир Менестрелей. Победить в нем — предел мечтаний любого певца, от титулованного придворного миннезингера до бродячего барда без роду, без племени. И не только потому, что победа гарантирует успех у публики на год вперед и возможность остаться при дворе и преподавать в Лире — школе высших искусств, объединяющей мастеров в разных областях (там и музыканты, и поэты, и танцоры, и живописцы). Признанный сильнейшим исполнитель получал особенную награду - неприкосновенность. Обладатель вырезанного на теле волшебного символа, знака Творца, который невозможно подделать, не мог быть убит или продан в рабство, или покалечен — магическая кара немедленно бы обрушилась на головы его обидчиков, пытавшихся совершить злодеяние. Такая привилегия имела лишь одно исключение — справедливое наказание по приговору суда в случае, если сам носитель метки совершал преступление. Надо ли говорить о том, что за знак Творца стоило побороться, и желающих всегда было предостаточно.
Дорога к столице не даром получила такое название — она и правда вилась между поросшими лесом холмами, изредка перемежавшимися возделанными полями, число которых росло по мере приближения к городу, добраться до которого можно было также по Южному и Северному трактам и по водному пути — через Белый Залив и вверх по реке Шамай.
Однако, путники, конные и пешие, избравшие именно Петляющий Тракт, должны были быть готовы к долгому переходу, изнуряющим подъемам и спускам и необходимостью держаться настороже. За долгие годы вдоль всей дороги сформировались места стоянок, на которых раз за разом располагаются караваны — при самых крупных имелись трактиры и жилые постройки, но было множество маленьких лагерей, зачастую состоящих из каменного кострища да, в лучшем случае, бревенчатого сруба, в котором можно укрыться от непогоды.
Примерно так и выглядел Лесной Лагерь в трех днях пути от Юзаны: сложенные в круг закопченные валуны, да бревна-скамьи вокруг. Хочешь спрятаться от дождя — ставь шатер или сооружай навес, благо, можно наломать в лесу густых еловых веток. Если не жутко отходить в темную чащу от лагеря, окруженного обломками скал. Обычно здесь редко останавливалось сразу по несколько пришлых — но только не осенью, когда столица становится вдвойне привлекательной — и не только для честных, добропорядочных жителей, но и для проходимцев всех мастей.
Солнце уже зашло, и костер потрескивал в своем каменном обрамлении — сильный ветер рвал пламя, и искры так и летели во все стороны. Звезд и месяца видно не было — постепенно небо все больше затягивали тучи, грозя пролиться дождем. Впору было подумать, как лучше укрыться от непогоды. У огня собралось семеро странников — они не были знакомы друг с другом прежде, но долгая ночь располагала к тому, чтобы начать беседу и выяснит, кто куда держит путь.
Худой длинноволосый мужчина в видавшем виды балахоне, сидящий, прислонившись спиной к скале и сжимавший в правой руке простой деревянный посох, задумчиво поглядывал на небо и что-то бормотал себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь. Он первым прибыл на стоянку, когда — неведомо, но, отдохнул он, или нет, уходить, по видимому, не торопился.
Еще двое путников, чьи стреноженные кони паслись поодаль, неспешно беседовали между собой: они походили на господина — мелкого землевладельца или торговца - и охранника с мечом. Вряд ли наниматель был дворянином — практически все благородные господа владели оружием, а при нем самом-то и кинжала-то на поясе не было.
Рядом с ним настраивал лютню рослый полуорк — несомненно, бард: выглядевший уверенным в себе и ничуть не обеспокоенным ни опасной близостью леса, ни грядущим ненастьем, он вполголоса напевал какой-то мотив:
Серебристая холка луны
Встала дыбом под звездным дождем:
Никому ничего не должны -
И поэтому больше не ждем!
И ступаем по своду небес,
Разгоняет наш вой облака:
Стая хищников выжженный лес
Покидает сквозь блеклый закат.
Нам преследовать Лебедя ввысь,
Убегать от шального Стрельца.
За спиною кометы рвались,
Предвещая начало конца.
В след нам эхо несет хриплый лай
Пса Большого — но нам все равно:
Небеса не похожи на Рай,
Но иного пути не дано.
Небеса не похожи на Ад -
И на самые страшные сны…
Свежей кровью забрызгал закат
Серебристую холку луны…
Пел полуорк неспешно, и казалось, что он сочиняет слова буквально на ходу, удачно попадая в ноты. Его бравый, немного эпатажный вид выдавали в нем профессионального актера и певца.
Оставшиеся трое путников тоже выглядели любопытно, хоть и каждый по-своему — сложно было представить другую такую разношерстую компанию: молоденькую девушку с короткой стрижкой, юркую и гибкую, одетую скромно и оттого неприметную, настоящего джинна, в настоящий момент не бесплотного, и аккуратную старушку с длинными седыми прядями, приехавшую на ослике, который теперь пощипывал травку в свете костра. Первой у костра оказалась пожилая женщина, чуть позже появился джинн, чье появление заставило господина с охранником удивленно переглянуться — а там подошла и девушка. И вот им предстояло коротать долгую осеннюю ночь, которая обещала быть отнюдь не ласковой.
|
|
|
|
-
И вновь интимные подробности взаимодействия с авто. Видно, что большой любитель.
Здорово, йоху, дави на газ,всё будет "джаз";)
|
|
- «Непростым человеком»?..- юноша оторопел. Он не верил своим ушам, и, его рот чуь приоткрылся. Глаза вновь сощурились, но, он попытался сконцентрироваться на сказанном девушкой. Не без труда, он вернул на лицо улыбку. Чуть скошенную. Парень деликатно спросил у девушки, пытаясь не выдать голосом эмоций,- Ты шутишь? Или ты серьёзно? Хотя, знаешь что? К делу не относится. Опустим. Давай поговорим о деле, да…- он с трудом выдохнул. Парень встал с саквояжа. И со всей силы пнул его,- Вставай, болван! Я знаю, ты не спишь!- он постоял, наблюдая за кейсом. Тот не реагировал,- Не притворяйся, что спишь. Разрядиться ты за такое короткое время ну никак не мог,- холодно сказал парень. Он ещё раз пнул чемодан,- Будь проклят тот день, когда я собрал тебя, болван! На медь пущу!- послышалось клацанье, и, створка кейса, что не была обращена к девушки, раскрылась. Вторая всё так же осталась на месте, не давая Алисе достаточно обзора. Принц высокомерно фыркнул,- Так то лучше… так, разворачивайся,- он вновь повернулся лицом к Алисе. Теперь выражение юноши было максимально сосредоточенным,- Перед о мной стояло несколько задачей, при разработке теха. Компенсация потери осязания, сглаживание эффекта пустофикации, проблемы проводимости, уменьшение веса, компенсация отдачи автоброни, проблемы туннельного зрения, оптимизация, и так далее. Конечно, подключал тут все, настраивал, заклинал и прошивал – не я, а мой отец, но, за мной стояла другая сторона вопроса. Не суть. Не знаю, что в конечном итоге содержат твои приводы, но, я могу сказать тебе об их качествах. Для начала. Почему не присоединена броня для ног? Дело в том, что как раз таки бронёй для ног я решил проблему проводимости. И, частично, проблему пустофикации, хотя… ха-ха… она как бы не решаема, но, скажем так, я смог исключить появление катализатора… против твоей воли. В общем, никого не волновало, что и как я делаю, главное – работает. Броня для ног… она не проводит большинство аспектов напрямую, частично принимает только наполнение, и, возможно, искажение, что-то из бесцветного в общем, возможно, частично восприимчиво к стазу, но, это под вопрос. В них – много золота. Соответственно, и к магии они крайне безразличны. Сердцевина из-за этого вышла несколько хрупкой, да и пришлось как-то компенсировать тот недостаток, что ты не сможешь полноценно их преобразовывать магией, так что я вместо установки стандартных пластин увеличил плотность мышц и скорость привода. Он… твоя броня для ног много сильнее и быстрее ног обычного человека, пускай, их сопротивление повреждениям оставляет желать лучшего, отсутствие осязания я компенсировал усилением чувства пространства, и, с помощью статики, ты сама потом это увидишь. С руками все сложнее. Они… я старался сделать их максимально приближенными к оригиналу, а потому, золота в них практически нет, они крайне уязвимы к магии, но, даже так, пришлось использовать янтарь для того, чтобы избежать пустофикации и процессов отторжения. Они лёгкие, есть… аналог осязания, тепла ты ими чувствовать не будешь, как и полноценно осязать, но, есть аналог, это сделано по просьбе графа, пальцев – по шесть, как по стандарту, покрытие – алхимическое серебро, встретишь перевёртыша – сможешь заобнимать досмерти,- усмехнулся техномаг. Он говорил что-то ещё, говорил быстро, но, его речь несколько подавлял скрежет. Наконец, из раскрытой створки чемодана выбралось нечто. Перед Алисой поднялся… манекен. Самый обычный, глянцевый, бесполый и безликий, похожий на старинную болванку… С покровом из неизвестного металла… В серой робе, похоже на одежду медбрата, или нечто в этом роде… С металлической игольчатой щёткой проволоки-волос на вытянутой голове… С рожицей нарисованной на блюдце бесстрастной физиономии. Он взирал на Алису, и зеркало его лика отражало выражение девушки.
|
|
Amaranthe - Maximize: ссылкаHello is there someone out there who can hear me scream
What you hear is not the same in a mystical dream
I know if you read between the lines it is serene
There’s a darkness in the shadows you can fearПробуждение было неприятным. Яркое солнце безжалостно резало по глазам сквозь закрытые веки, вырывая бренное тело и разум из сладких и дурманящих объятий Морфея. Прохладный ветер терзал бледную кожу, а накрахмаленное постельное бельё наждачной бумагой старалось разодрать её до костей. Более того, до слуха доносился неприятный запах палёного пластика, в котором разве что не хватало ароматов палёной плоти, волос и ногтей. Складывалось впечатление, что где-то совсем рядом работал крематорий или мусоросжигающий завод. Окончательно вывалившись из забытья, молодой парень непонимающе перевёл взгляд с одной стены на другую, на несколько секунд задержав его на бликующем календаре со слониками. "- Где я?..." - пронеслось в голове любопытство, желающее определить положение тела в пространстве. - Склиф? Филатовка? Морозовка?..Зрачки интенсивно зашевелились, перескакивая с одного предмета интерьера на другой. "- Нет, точно не Морозовка. Слишком чисто, ухожено и опрятно. Склиф? Неее... В Склифе слишком дорого... Филатовка? Очень даже может быть..."Несколько успокоившись, парень прикрыл глаза и несколько раз коротко вдохнул, втягивая в себя такие знакомые и в тоже время чужие запахи медицинского учреждения. - ...не везёт мне в смерти, не везёт в любви... - тихо прошептал Кроу, изменив исконный текст песни и, отвернувшись от окна, постарался не заплакать от горечи, досады и обиды. Все недавние события и воспоминания казались сном и бредом воспалённого, умирающего организма. Что произошло на самом деле и были все события реальными или только сном? Сколько прошло времени? Последнее, что он помнил, как капли дождя стучали по жестяной крыше высотки, как холодный ветер с холодными струями воды проникал под одежду, как вместо жесткого асфальта его обнял стог сена, как копошились в стоилах огромные насекомые и маленькие глиняные человечки... Много всего происходило потом, но всё это больше походило на бред сумасшедшего. Люди, лица, события... Так много всего и одновременно так мало, что бы различить тонкую грань между реальностью и безумием. Сейчас всё было более чем реально. Нет, не по тому, что окружающим мир был наполнен простыми и понятными предметами, звуками и образами, а по тому, что чувствовалось в нём нечто родное, знакомое и до одури ненавистное. Так раздражать мог лишь мир для которого ты был чужим и ненужным. - Будь ты проклят... - в бессильной злобе процедил пациент непонятно к кому обращаясь. - Ни жить, ни умереть толком не можешь... Последняя фраза относилась уже точно к самому себе, от чего было в двойне неприятно и тоскливо. Будучи студентом-медиком, парень прекрасно понимал, в некоторых случаях смерть более гуманна, чем такая жизнь, как у него. Обязательно придёт мама, а следом и отец, которого видеть не хотелось совершенно. Мать будет причитать и винить сына в нерадивости, а отец будет недовольно ворчать и давить на старые раны, что у него не сын, а слабохарактерное и бесхебетное нечто. Ну да, конечно, не получилось из Кузи десантника, и морпех из него никудышный, в танкисты не возьмут, в ракетчики тоже, про подводника и говорить нечего. Кто же виноват, что голова развита лучше, чем тело? Но разве можно подобное объяснить кадровому военному у которого всего одна извилина и та от фуражки? Кроу сокрушенно мотнул головой и зашипел, ощущая как тело отзывается ноющей болью, как врезаются в запястья, лодыжки и грудь удерживающие ремни- захваты и перевязочные материалы. Мельком глянув в разошедшиеся под напором ветра жалюзи, Кроу поймал себя на мысли, что ещё не до конца оправился от посттравматического шока, поскольку за окном мерещилась всякая муть в виде исполинской фигуры тонущей в небе. - Да уж... Дезориентация и нарушение восприятия в следствии пережитой травмы... То солнце и день мерещиться, то багряная ночь с облаками-фигурами в небе... - Студент-медик попытался поставить себе диагноз и приподняться на койке, чтобы сменить позу. Помешали ремни-ограничители и пришлось от них избавляться, работая сначала одной рукой, а затем и двумя, когда удалось её высвободить. "- А что друзья? Их нет у тебя! Да и в каком виде ты предстанешь перед ними? Без макияжа, косметики, без того образа, который они привыкли видеть? Стать посмешищем, серой мышью, белым кроликом?"Кроу огляделся в поисках своих вещей, но ничего не нашел. Как и положено их скорее всего срезали, а уж то, что сейчас представляло лицо не хотелось и думать. Наверняка его умыли и от косметики не осталось и следа, превратив гротескный образ гота-неформала в обыденный и ничем непримечательный облик рядового обывателя. Можно ручаться, что никто из Гот сообщества не узнает в бледном, тощем, неуклюжем и аляповатом, долговязом пареньке того самого Кроу. Звуки из-за открытой двери в коридор вернули парня от рассуждений к реальности и он попытался встать. Вышло совсем плохо. Сначала он едва не рухнул на пол, потом едва удерживаясь за кушетку чуть не распластался вдоль тумбочки и лишь вцепившись в костыль, он кое-как смог прошлёпать босыми пятками в центр комнаты, чтобы подтащить поближе тележку с едой. Голод оказался столь сильным, что было всё равно, холодная еда или горячая. Со стороны могло показаться, что парень украл еду и теперь спешно запихивает её в себя, пока не отняли. В прочем, несмотря на количество съеденного, Кроу по прежнему ощущал чувство голода. Нет, живот он набил, но была некая внутренняя пустота, которую было невозможно заполнить продуктами. Вздохнув, парень взлохматил волосы и откинул в сторону непослушные пряди. Опираясь на костыль поплёлся к раковине. Включив воду, Кроу отставил костыль в сторону и обеими руками вцепился в керамические бортики небольшой раковины. Шум воды напоминал шум дождя, убаюкивал и успокаивал. Подняв взгляд, парень посмотрелся в зеркало, брезгливо скривил губы и, набрав в ладонь воды, провёл по лицу. - Ну и рожа у тебя, Шарапов... - с горькой усмешкой проговорил гот и вновь оглядел себя с ног до головы, пытаясь понять, насколько с ним всё плохо и как долго ему предстоит провести в... больнице? Можно было вернуться на кровать и дождаться дежурного врача, но студент-медик решил, что "спасение утопающих - дело рук самих утопающих", а значит это неплохая возможность проверить свои знания. Come home to a life you never wanted to be real
I’m crawling deep within you in control
Bring me dignity to free this soul
Nothing ever lets me
|
***
...Forget quickly want
How to fight shoulder to shoulder.
How foolish we have been for a long time,
But I do not care anymore.
We have no Until last case,
The whole world is engulfed war.
Hear, it is necessary to raise the white flag.
I will do this step.
Wrap well
And accept the awful truth.
But you did not hear.
It's not too late to change.
Say, did you know
As people suffer every day?
We will fly to Mars and Earth
I will not be back.
Look around!
How to stop the war?
Or maybe not strong enough with us?
You come back, but I need to know.
Come on, look around!
For what we are fighting a war?
And from that blue sky?
No differences in the me and you…
***
Где-то далеко, на улице, играла навязчивая мелодия, раздражающая слух, и, даже стеклопакеты окон, которые по заверениям рекламодателей, должны были подавлять любые шумы, проникал в палату, постепенно заполняя её. За окном из-за туч выползло поднимающееся солнце. Для июля, если судить по приветливо мерцающему в предрассветных лучах, глянцевому календарю (со слониками) на стене, в этом году было слишком холодно да дождливо по ночам. Лужицы вокруг вздымающихся над асфальте червоточин-крышек коллекторов, лениво курили, выпуская в воздух паутинку рваной дымки. Пускали струи, теперь уже робкие и почти рассеявшиеся, черного дыма пепелища домов. От некогда величественных строений осталось теперь лишь пепелище, да оплавленные пустые скелеты небоскребов. Кроу лежал в больнице. Приличной больнице. Одноместная палата, небольшая, но, уютная. Удобный матрас с «песочными пружинами», явно чистый, пускай и использовавшийся уже не раз, до крахмального духа чистое покрывало, чуть шершавое, но, зато, без больничного запаха, плотное одеяло, защищающее тело от резких порывов ветра, мягкая, а не каменная, подушка под головой, какие-то фиксаторы, капельница - все чин по чину. В дальнем краю комнаты шкаф-солдатик, потемневший и явно видавший виды.
Мягкий свет, лившийся из прикрытого окна, ненавязчивая подсветка по контурам потолка – всё это должно было успокоить пациента, как и мягкие, белые и морские тона помещения, чистые и по-больничному стерильные… Это было тихое место. Дверь в коридор была открыта настежь, но, из нее не доносилось ни звука, будто бы все задние в один миг вымерло. Какие-то картины по стенам, что должны были разрядить общую обстановку, старый телик в углу под потолком, и, пульт на тумбочке рядом с кроватью (на тумбочке же стояла ваза с цветами, полевыми, свежесрезанными). Условная раковина, с условной тумбочкой, со всякой химией, под ней, гель для рук в баке-дозаторе со скрипучим носиком, зеркало над раковиной (завешанное тканью, к ткани был прикреплен листок с какой-то бумажкой). Окно. Широкое. Свободное. Закрытое жалюзи в данный момент, почти полностью, лишь тонкие полосы света проникали внутрь, открывая хоть какой-то рваный вид на город. И, вроде бы, всё. Ничего более. Тело Кроу было стянуто то тут, то там, эластичным бинтом, перевязано, и, зафиксировано на кровати.
От крепежей он мог легко освободиться, впрочем. Все его тело болело, и, жутко чесалось. У Кровати покоился костыль, а, чуть вдалеке, на середине комнаты, передвижной столик с едой, на нём поклялся остывающий завтрак. Почему так рано? И почему на середине комнаты? Тем более, столик был каким-то покосившимся, корзина фруктов была с него скинута, и, ценный продукт рассыпался по полу. Где-то там, за окном, звучала сирена - слух юноши, пускай и не полностью восстановился, но, это был один из городских шумов, что гот мог слышать максимально отчетливо. На его животе был свернут красно-жёлтый шарф. На шарфе было что-то вышито, но, юноша, даже проснись он в тот самый момент, полностью скинув с глаз негу полудрема, не понял бы, что именно там написано. Странно. Все вокруг еще недавно жило своей жизнью, но, казалось, все вокруг было покинуто. Откуда-то из коридора донесся первый звук - скулеж собаки. Или кого-то похожего на собаку, потом щелчки, грохот и знакомый звонок - кто-то купил снек в торговом автомате, ну, или бутылочку с напитком. Через минуту послышался звук включающегося кофейного автомата. Механический голос провозгласил “Горячий шоколад”, казалось бы. на всю больницу, и, в гробовой тишине голос этой машины отдавался от стен резким эхо.
Тем временем, ветер задул в чуть приоткрытое окно, чем видимо и объяснялись проникающие с улицы звуки, чуть раздвинув жалюзи, и, оголив разгорающееся алым, что сменял черную синеву ночи, огнем, и, чернильный же силуэт исполинской фигуры, зависшей в небе над Москвой. Фигура висела прямо в воздухе, раскинув руки и ноги, и, кажется, пребывая в бессознательном состоянии. Будто бы, гигант потерял сознание. Вокруг неопознанного парящего тела летали вертолеты и еще какие-то мелкие точки, впрочем, это было так далеко, что Кроу, прислушайся он и заметь это действо, даже не услышал жужжания беснующихся лопостей летающих машин. За окном цвело дерево, на ветвях его многие бутоны давно успели смениться пока что зелеными, мелкими яблоками, похожими чем-то на ранетки, но, даже по сравнению с ними, скромными, как размером, так и нежным цветом. Яблочный аромат донесся и до гостей больницы. Принося с собой с улицы запах гари, спекшейся пластмассы и чего-то химического, крайне резкого.
|
С тех пор, как Ода начала собирать свой антураж, коллекция странных и странных вещей явно растолстела. К этому приложили руки и ее клиенты, хотя, скорее, клиентки. Ведь «овечки» составляли основу ее «стада». В числе вещей было старинное, даже не на бумаге, а обработанной коже, изображение Древа Сефирот. Девять миров-сфер с таинственными значками, соединенные между собой линиями. И только десятая, нижняя имела к остальным всего одну черточку. Очень стильная вещь. Именно в этой нижней сфере, Малкут, и находилась сейчас Мэй, вместе со своей клиенткой. Как, впрочем, и вся Империя, и, даже, вся Земля. И на этой грешной Земле, ибо материя грешна изначально по сравнению с мыслью, приходилось, обычно, выслушивать одно и то же. Жалобы на мужскую черствость и грубость. Подозрения измен и поиск любовниц и разлучниц. Проблемы со здоровьем, особенно дамочек мучили почему-то мигрени. Поиски секретов красоты, борьба с морщинками и возвращение молодости. И страхи, страхи, страхи. Сегодня, ради разнообразия, это был страх внезапной смерти.
- Понимаете, милочка, я вчера была в салоне леди Грей. Мы все собрались на лекцию доктора Оджаса Утхкарша. Ах, какой это мужчина! Высокий, могучий, с такими пронзительными черными глазами. А голос, его можно слушать как музыку! Я пыталась весь вечер обратить на себя внимание доктора, а он, он, даже не смотрел на меня. И тогда я сказала какую-то резкость… Не помню точно. И тут он на меня посмотрел. В упор. Сверху вниз. И сказал: «Человек смертен. Иногда, внезапно смертен». И тут мне стало очень-очень страшно. Я сразу ушла. Но его слова продолжали меня преследовать. Я до сих пор не могу выбросить их из своей головы. А Джордж, он только посмеялся. Сказал, что меньше надо таскаться по салонам. А я почти до утра не могла заснуть. Погадайте мне, милочка. Неужели, доктор прав, и я могу умереть?!
|
|
|
В дороге
Настя, Баду, Анна, Генрих
Никто из пассажиров Слона не успел добраться до построек, притулившихся у стен Замка — потому что в этот самый миг они начали меняться. Все происходило очень медленно и неспешно, но неотвратимо. Строения побледнели и начали покрываться рябью, словно изображение на экране допотопного телевизора. Они растворялись в воздухе постепенно, потеряв сначала цвета, а затем и четкие очертания.
Баду удалось выдрать меч из хобота Слона — как ни странно, повреждения умной машины оказались не слишком серьезными. В ушах юноши раздался зловещий шепот, призывающий слушаться его — но недостаточно сильный, чтобы подчинить себе волю принца. Подумав долю секунды, Баду метнул меч в прогнившую дверь не то бани, не то кузни — серебряный клинок проломил ветхих доски и застрял в двери.
- Заступник, поторопись, Замок уходит снова! - прозвучал новый голос, несомненно, принадлежащий Китте. Однако, принц лишь крепче ухватился за шпагу.
- А мне почему-то кажется, что нам с этим вечный бродягой не по пути! Послушай, у меня есть одна теория относительно того, что произошло с твоим предшественником! Что, если на самом деле он никуда не исчезал, и его противник тоже — а исчез Замок??? Не даром же его так назвали! И с тех пор он скитается по миру, или мирам — но никогда не возвращается на то самое место, где был построен? Если хочешь их найти — тебе придется вспомнить, где он стоял изначально. Но это невозможно сделать, находясь внутри! Китта, оставайся, если хочешь, в шпаге, и отправляйся с нами — я сделаю все, чтобы помочь тебе рано или поздно выручить плененных товарищей!
Шпага в руках Баду померкла — и через секунду рядом с ним материализовалась прозрачная фигурка девочки.
- Понимаю тебя… Но я не могу так рисковать. Этот Замок мой дом, я здесь была всегда. Я остаюсь! Не держи на меня зла… И спасибо! Ты, действительно, сделал все, чтобы нам помочь! Может, вам повезет, и этот Генрих останется внутри!- дрожащим голосом проговорила Китта и растворилась в воздухе, спеша воссоединиться со своим ускользающим пристанищем.
Однако, избавиться от медиума оказалось сложнее, чем предполагала призрачная девочка — хоть посланные им в погоню местные волки и отступили, подгоняемые неведомым страхом, вглубь разрушенного Слоном коридора замка, когда тот начал перемещение. Так что выскочить во двор, где остановилась машина Баду, успели только Генрих и его самые верные приспешники — Альба и Степной Волк.
- Залезайте все в машину! Не хватало еще, чтобы кто-то потерялся! - крикнула Анна Насте и принцу, распахивая дверцу Слона пошире. Тем временем пейзаж вокруг изменился кардинальным образом. Брезжил рассвет — и в лучах поднимающегося солнца, еще не видимого, можно было различить дорогу, на которой и стоял теперь Слон — хорошую, широкую дорогу, правда, лишенную какой-либо разметки. К радости Баду, дорога тянулась среди лугов, заросших высокой травой — можно было накормить Слона, который, кажется, израсходовал на бегство из замка очень много сил. На горизонте маячили какие-то горы, но до них было довольно-таки далеко.
Баду оглядел оставшихся спутников — Анна пригнулась на заднем сидении Слона, явно не желая попадаться Генриху на глаза, а сделавшийся их другом дух волка скалился, силясь загородить девушку собой. Его взгляд был более осмысленным, чем в Замке. Возможно, не настолько он неразумен и безумен, как казалось сначала, надо попытаться пообщаться с этим зверем, когда разберемся со всеми остальными, подумал принц. И перевел хмурый взгляд на Генриха и его товарищей, пытаясь понять, что с ними делать дальше на этой пустынной дороге. Однако, размышления пришлось ненадолго отложить — Слону было необходимо пощипать травку, что он и делал, сойдя с проезжей части и переступив через неглубокую придорожную канаву. Никто за ним не полез — трава была мокрая от густой утренней росы.
Решив, что бесконечно скрываться от своего персонажа она не сможет, Анна вышла из салона машины, но старалась держаться за спинами товарищей на случай, если Генрих или его подручные вновь решатся ее атаковать.
В ожидании, пока Слон насытится и сможет продолжить путь, писатели и их герои столпились на дороге. Ничто не нарушало тишины — в столь ранний час не было видно никакого транспорта. Восхитительное зрелище восходящего солнца настраивало на возвышенный лад — однако, атмосфера в компании людей и призраков оставалась до крайности напряженной. Первым решился высказаться Баду:
- Я думаю, теперь, когда зачарованных мечей у нас больше нет, мы можем поговорить спокойно! Надо решать, что делать дальше. Есть мысли по поводу того, куда мы попали, и что вообще происходит?
Краакк и Совенок
Основная часть экипажа «Летучей лисы» собралась на верхней палубе, готовясь к налету (в прямом смысле) на невидимый пока из-за мрака и тумана дирижабль. Все шло по плану — сова покорно взмыла в воздух и устремилась к цели, давая таким образом, возможность разведать обстановку. Сырой и холодный воздух пах солью — столкновение должно было произойти над морем, плескавшимся где-то в трех милях под воздушным кораблем. Несомненно, летучий монстр, подобный преследуемому пиратами дирижаблю, тщательно охранялся, в том числе и магическими методами, но Капитан и его люди знали свое дело, и им удалось подобраться вплотную к борту атакуемого судна, оставаясь незамеченными. Справившемуся со своей задачей Совенку было позволено какой-то время отдохнуть, после чего воздушный маг вновь отправил его в полет — уже в непосредственной близости от пиратской шхуны — на случай, если принесет нелегкая дозорную лодку.
Состыковаться и пробить корпус дирижабля тоже, как ни странно, удалось без проблем. Несколько пиратов тут же отправилась на поиски того самого сейфа с артефактом. Выбирая участок, на котором сделать пролом, налетчики не прогадали — они сумели проникнуть на не слишком-то усердно охраняемую техническую палубу, на значительном расстоянии от кают персонала и мостика, не наделав шуму. Несомненно, вломись они прямиком в грузовой отсек — обязательно бы сработали защитные чары, или сигнализация. Однако, теперь перед воздушными разбойниками вставала необходимость все же проникнуть в нужные им помещения, что могло занять какое-то время.
Тут-то и начались непредвиденные сложности. И первым на них отреагировал гоблин Сах, опытный, потрепанный жизнью воздухоплаватель, начавший свою трудовую деятельность задолго до того, как «Летучая лиса» покинула сходни.
- Стойте, не так быстро! У нас неприятности! - гоблин загородил собой проделанную с таким трудом дыру, встав на пути Краакка и других взломщиков, раскинув руки, - Обратите внимание на штиль!
И, действительно, вокруг больше не ощущалось ни малейшего колебания воздуха, туманное облако, скрывающее корабль пиратов, казалось, начало сгущаться, а палубу перестало качать. Вообще. И дело явно было не в том, что сейчас шхуна двигалась синхронно с более крупным транспортным средством, чьи размеры обеспечивали плавность хода.
- Сах, какого черта? - за вопросом Капитана полетела четырехэтажная брань — и тут же смолкла, когда гоблин заорал в ответ:
- Эти придурки ведут свой дирижабль прямо в центр аномалии! Никакая навигация не способна заранее предупредить о пространственно-временной петле! Сейчас же даем задний ход! А лучше по шлюпкам, пока не поздно!
И Сах первым бросился к борту, корабля, к которому крепились спасательные средства — что-то вроде лодок, снабженных сложенными парашютами, с минимальным запасом провианта и питьевой воды, а также сигнальных ракет.
- Сах!!!!!! Ты уверен? - вопль Капитана свидетельствовал о том, что слова гоблина восприняты более, чем серьезно — и пират готов не просто забить на все планы и перспективу наживы, но и бросить собственный корабль на произвол судьбы, - Ты не жилец, если ошибся!
- Все точно! Такая хрень на моих глазах поглотила несколько судов, нашей галере чудом удалось разминуться, только маги и спасли со своим заклятием стазиса, давшем фору… - Сах сосредоточено отвязывал крепления ближайшей шлюпки, его товарищи, не успевшие скрыться внутри дирижабля, занялись соседними лодками. Побледневший капитан, уже не ругаясь, подтолкнул Краакка к борту, следом за Сахом.
- Где сова? Она нам еще пригодится! Проклятье, наш техник уже туда пролезла…
Блэйтин, и правда, успела углубиться в технический отсек, в котором она, несомненно, чувствовала себя, как рыба в воде — но девушка была лишена возможности видеть, что происходит снаружи, и не слышала отчаянных криков своих товарищей.
А пространство вокруг сцепленных кораблей словно бы раздвоилось, обретая многомерность — и открывшийся туннель неуклонно поглощал махину-дирижабль, а следом за ним и надежно зафиксированную «Летучую лису» - от которой в последний момент отделились несколько шлюпок.
Краакк оказался в одной лодке с Сахом и капитаном, который успел-таки втащить следом за собой и воздушного мага, на плече которого неведомо как оказался взъерошенный Совенок с округлившимися от творящегося вокруг глазами.
- Единственный способ убраться с дороги этой мерзости — уйти вниз! И без разницы, что под нами — море, или горы! - Капитан самолично занялся парашютом, явно собираясь полностью раскрыть его непосредственно перед приземлением. Экипаж одной из соседних шлюпок, увы, оказался не столь сообразительным, начав планировать сразу же — и лодку потащило следом за погибающими кораблями. Третья шлюпка, кувыркаясь, полетела в туман внизу — все же, парашют следовало раскрыть, но не до конца.
- Мы одни выживем… Если выживем… Вот повезло-то! - скрежетал Капитан сквозь зубы, управляясь с тяжелой тканью и веревками.
- Все же, считай это везением, - Сах помогал ему удерживать в нужном положении неповоротливую конструкцию, не давая парашюту раскрыться раньше времени, - Лучше, чем пожизненно оказаться на кладбище кораблей!
- Ты-то откуда знаешь, каково там? Оттуда еще никто живым не возвращался! - подал голос маг, занятый тем, что создавай воздушные потоки, спасавшие лодку от качки.
- Просто вспомни все эти матросские легенды! - огрызнулся в ответ Сах, - Я вот не хочу проверять, лгут ли байки, на собственной шкуре…
В конце концов, Капитан развернул парашют до конца, и падение превратилось в полет, прервавшийся ударом о воду — лодка подскочила и закачалась на настоящих волнах. Очевидно, она не очень-то была приспособлена для преодоления водных препятствий, но пока держалась — отчасти усилиями мага-воздушника, пытающегося как-то использовать парашют вместо паруса.
- Приземлись мы на землю, было бы проще… - сбивчиво успокаивал спутников волшебник, - Нет, мы не пойдем ко дну прямо вот сейчас. Однако, контролировать направление движения тоже не сможем. Вся надежда, что течение вынесет, куда надо...
- На течение надейся, но и сам не плошай! - Сах поднял к верху связку сигнальный ракет, - Самое время запустить парочку. Есть вероятность, что с того летающего корыта кто-нибудь да успел отчалить. Охранных катеров у них точно было несколько…
Кит
На дирижабле тоже заметили опасность — и тоже, когда было почти поздно, и времени на спасение практически не осталось. Охранные воздушные катера спешно пытались захватить тех счастливцев, кто в нужный момент оказался на верхней палубе — Кит был в их числе: полуэльфийка Руби вывела его развеяться после приключений в баре, заодно познакомить с устройством гигантского воздушного корабля. Девушка быстро сориентировалась и потащила спутника к ближайшей лодке, зависшей над палубой, на которую спускался веревочный трап.
Полуэльфийка не объясняла, что происходит, но ее испуганный вид и целеустремленность, с которой она ухватилась за ступени лестницы, говорили лучше всяких слов, что дело дрянь. К счастью, Руби была обута в балетки — отсутствие каблуков позволило ей забраться в катер довольно-таки быстро. Последовавший за ней Кит едва успел перекинуть ногу через борт, как лодка устремилась куда-то во мрак, оставляя позади огни, горящие на палубе, и мечущихся по ней людей.
- Мы могли больше взять, грузоподъемность позволяет…
- Время не позволяет! Здесь нельзя оставаться! Все равно всех не спасешь…
Голоса экипажа заглушали оголтелые вопли людей, оставшихся позади, кто-то в истерике предлагал вознаграждение управляющим лодкой, если те вернутся — но постепенно крики стихали, дирижабль отдалялся пока совершенно не скрылся из виду. А еще через несколько мгновений в лица сидящих в лодке ударил привычный соленый морской ветер. Пространственно-временной смерч отступил, туман начал развеиваться. Внизу что-то вспыхнуло — пестрые огни взмыли вверх и рассыпались, зависнув над морем.
- Там еще кто-то спасся! Это сигнал бедствия! - уверено крикнул моряк, кажется, старший на этой лодке, - Снижаемся!
- На дирижабле не используют подобные фейерверки, это не наши люди! - начал спорить его товарищ, на вид постарше.
- Какая разница? Морской кодекс никто не отменял!
На поверхности воды танцевала не то какая-то корзина с парусом, не то упавший параплан, в котором сгорбилось несколько фигур.
- Четверо! Берем всех! Вы откуда взялись? - выкрикнул старший под ворчание коллеги, вновь разматывающего лестницу.
Краакк, Кит, Совенок
Как ни странно, затея Саха с ракетами оправдала себя — терпящих бедствие заметили с воздуха, и к ним спустился один из катеров, очевидно, движущихся одновременно с помощью паруса, двигателей и магии. Сброшенная вниз веревочная лестница сбила шляпу с головы Капитана, но тот лишь подтолкнул ее, чтобы летела подальше — очевидно, пиратская символика была совершенно не тем, что следовало видеть подоспевшим на выручку спасателям. Переведя взгляд на Саха, кобольд заметил, что тот уже успел избавиться от платка, выдающего его принадлежность к преступной организации. Оставалось только объяснить, что их дружная компания делает в непосредственной близости от места крушения (точнее, дематериализации) дирижабля, и с какого они корабля. И лучше сочинить сказку по правдоподобней.
|
Сколь бы не скручивались жгуты, сколь бы не ложились стежками на опалённые, кровоточащие серым веществом края раны в реальности, сколь бы не пытался их стянуть, всё было в пустую. Та только расширялась, выплевывая всё больше и больше вещества. С каждой секундой, брешь всё увеличивалась, и увеличивалась, и увеличивалась, полнясь и треща по швам от клокочущей с той стороны энергии. Стежок за стежком ложились жгуты на рану, стягивая её, и, стежок за стежком же, они рвались и расходились, сколько бы юноша их не накладывал. У любой силы есть свой предел. Есть свое ограничение. У силы Кроу оно так же было, как и любой другой силы. Как и у силы Алисы. Как и у силы Екатерины. Как и у сил их экзаменаторов. Ничто не было абсолютом. Ничто не обладало “мультититулом”, универсальной властью над сущим, всеми возможными эффектами. Нет. Кроу был силён. Он мог с лёгкостью вырвать душу живого существа из его оболочки, он мог насытиться любой энергией, но, к сожалению, и у его силы был свой минус. Даже крокодилы давятся - а парень, уж подавно, не мог совладать с большей силой, чем мог усвоить. Возможно, именно поэтому его магия не могла повлиять на разрыв в сути мира. Действия Кроу немного тормозили процесс распада, можно сказать, он не давал бреши расшириться, но, только начни он акцентировать своё внимание на чём-то ещё, как вся работа полетит коту под хвост. Борис лишь перевёл взгляд с дыры в реальности, на юношу, а от него к гадалке.
-...- Борис лишь бросил мимолётный взгляд на юношу. Он хлестко окликнул Пьеро, за секунду до того, как Катя закрутилась волчком по комнате, раня реальность,- К кругу! Я приму на себя волну,- и, развернувшись, здоровяк быстрым шагом направился в глубь библиотеки,а, вслед за ним, покатился и орясина. Он понимал чем грозит подобное действие для пространства. И, Борис тоже это понимал. Образ шакала, пожалуй, лишь на мгновение заставил здоровяка замедлиться, и, сказать что-то, но, сквозь глас гадалки нельзя было что-то четко расслышать, как и из-за треска медленно разрушающегося мира. Но, тем двоим на это было всё равно. И, Кроу, со всей верой в то, что он делает, передал Алисе всю свою энергию. На мгновение, сознание юноши по-настоящему прояснилось. И, до него, возможно, в тот самый момент, дошло одно странное наблюдение: ни крови, ни ран, ни всех тех повреждений, как Алисы, так и мира, он не видел, и, не ощущал. Была лишь чистая связь, тепло, нежность, забота. И, вливаемая им в девушку энергия. И, что-то ещё.... Когда это началось? Когда что-то чужеродное вмешалось в его мысль, и, создало иллюзию поверх реального мира? В тот момент, когда юноша стал активно использовать свою силу? В тот самый момент, как он выпустил из себя буйного духа? Во время прихода в библиотеку? Или во время гонки с манекеном? Или… даже ещё раньше? Когда всё пошло не так? Когда он неверно воспринял реальность? Всеми этими вопросами он мог бы задаться. Но, задаться ли? Ведь, Кроу ощущал, что его разум кристально чист. И, он ощущал в себе силу (что сейчас вдохнул в Алису). Его ощущения, его разум не мог его обманывать. Так ведь?..
Алиса тем временем, ощущала, как её наполняет сила Кроу. В начале, исчезла слабость, за ней и тяжесть во всём теле, вслед за этим, появилась странная легкость во всём теле. Эйфория. Внезапно, в голове всплыла сказанные кем-то слова. У любого маг был свой предел. Тот объем магической энергии, что он мог единовременно удерживать в себе, и, при этом, чувствовать себя комфортно, и, комфортно же этой энергией пользоваться, без оглядки на внешние факторы.Использовав энергию сверх лимита, маг мог навредить себе, использовав энергию, превосходящую в два раза лимит, маг вызывал в себе мутации и деформации, а, троекратное использование сил, пожалуй, могло и убить мага за пару секунд. Но, это использование сил. А что же хранение? Сколько тело мага может вместить полезной энергии, прежде, чем случиться непоправимое? Тело душелова, как у Кроу, могло вместить чудовищное количество энергии - такова была его особенность. Но, обычные смертные, как Алиса, или Катя, не могли держать в себе магии больше своего лимита долгое время. Там, тот человек, расплывающийся в тумане, говорил, что его предел - 13 секунд. 13 секунд с энергией в себе сверх лимита. Это было так, так как он никогда не развивал в себе серьёзно такое качество, как вместимость. Новички же не могли держать в себе энергию дольше 3 секунд. Правило лимита, превышающего стандартный вдвое, и, втрое, было честным и для этой ситуации. Догадывался ли Кроу о такой особенности, как вместимость его подруги? Мог ли он представить, что даже лекарство, если с ним переборщить, может оказаться ядом? Или же, он сравнивал всех магов с собой, искренне думая, что на всех распространялись либо одинаковые, либо совершенно разные правила? Эти вопросы, пожалуй, так и останутся без ответов. Наверное, на всё воля божья… Где-то в отдалении, пытался докричаться до троицы Пьеро...
Кроу ощущал тепло, свет, искреннюю любовь. Призыв остановиться, что исходил от Алисы, захлебнулся в этом мягком, тёплом свете. Он уже давно перестал подавать в неё силы. Как только тело девушки было наполнено осколками чужой силы, гот остановился. Теперь, он просто держал Алису в своих объятиях. Он видел, как её тело покрыла сеть трещин, а, через пару мгновений, тепло, исходившее от девушки обратилось в жар, но, разум вновь заволокла дымка... Его подруга была исцелена влитой в неё силой, а, раны в реальности, медленно разойдясь по поддельной библиотеки, разрушили эту лживую реальность,вернув их туда, откуда они уходили. Вокруг Кроу вилось три фамильяра, готовые услужить хозяину, где-то вдалеке, запыхавшись, сползла на пол Катя, упершись клинком в пол. А в его объятиях была ОНА. Его жрица. Его богиня. Его королева. Всё что у него было, так, кому суждено вершить судьбу мира, и, та, кому суждено разделить с ним самим судьбу… За окнами светило солнце, и, возвышались белокаменные стены незнакомого города. Поезд остановился. Они приехали. Добрались. Но, было ли это сейчас так важно? Ведь теперь у этих двоих была целая вечность. целая вечность вместе. Словно сквозь плотно закрытые шторы, луч света пробирается в погруженную в полумрак комнату, и, бьёт по глазам, заставляя проснуться, так и Алиса, быть может, привнесла в жизнь Кроу что-то новое. И, если посмотреть на весь пройденный им путь в ретроспективе, то, можно было увидеть, как он вырос над собой. У него была цель в жизни. Нечто, к чему бы он мог стремиться. Кто-то, кого бы он мог защищать. Что-то, за что бы он мог сражаться. Сейчас же, всем им нужна была небольшая передышка, перед новым рывком. День был долог, и, пожалуй, такого сложного дня, как этот, вряд ли бы нашлось в жизни троицы. Нет, конечно же, Кроу поспорил бы, что уж с его-то богатым опытом, нашелся бы хоть один случай, в сотни раз круче этого, но, его мы спрашивать об этом точно не будем…
***
Катя ощущала холодок. Как понемногу холодит всё её тело, как бьёт её дрожь, как медленно жизнь вытекает из нее. Она ощущала легкую.. беспомощность. Она облокотилась на что-то спиной, и, сейчас, погруженная в стебли высокой травы, могла наблюдать рассвет. И, металлические кусочки лезвия, торчащие у нее из живота. Надо было наверное… прижать рану? Кажется, если вытащить объект поражения, особенно такой крупный, то, тебя только сильнее начинает трясти, крови, конечно же, больше выльется. Она могла прижать ее правой рукой. рану. Одну из трёх. Почему правой? Ну, в левой была зажата импровизированная рукоять клинка, и, левая же рука лежала от нее в паре метров. Кажется, Пьеро в последний момент что-то кричал о том, что “там не пустота”. Неприятно вышло. Вспышка света, жар, Алиса что-то говорит Кроу, ВЗРЫВ, всё расходится по швам, и, Катю засасывает в белесую муть. Она вывалилась на высоком пригорке. Там, ниже, зеленел пролив, а, вдалеке, к острову приплыл поезд. Точнее, он почти заплыл в гигантское, белокаменное строение - подобие пирса, чем-то смахивающего и на самый обычный перрон. Поезд был гигантский. Настоящее чудовище. Эта махина, в длину достигает порядка полукилометра, высотой с неплохой такой дом, сталинку, пожалуй, и, обтянутая сверкающим на солнце металлом. Поезд мягко шел по воде, сбавляя обороты, но, за собой не оставляя даже кругов - водная гладь была спокойна, и, ровна, лишь мелкие волны сталкивались с покатыми боками гиганта, оставляя на том радужные брызги. Хотя, если присмотреться, можно было увидеть, как перед ним вырастают прямо на морской глади рельсы, а, уже за ним, распадаются, обращаясь в морскую пену и волны, расходящиеся вокруг. Что за чудо? От каждого вагона, на месте стыков, к воде отходили у поезда лапки-антенны, как у водомерки, с помощью которых, он, кажется, будто бы натягивал воду под собой, как пузырь. При подходе к станции, лапки аккуратно сложились, и, втянулись внутрь вагонов. Удивительное зрелище. Как было бы хорошо, если бы свет в глазах девушки так быстро не тускнел, и, она бы могла дольше насладиться видом на открывшиеся ей просторы. Когда в последний раз Катя была на природе? Там, в прошлом мире. Интересные вопросы приходят в голову, в самые, пожалуй, неподходящие моменты. Девушку бережно подняли. Краем глаза, она заметила долговязую, трясущуюся тень,что подхватила, кажется, её руку, и, пару мощных, мускулистых рук и щупалец, что подхватили уже её бренное тело, и, куда-то понесли. Сознание девушки провалилось во тьму…
***
Вы когда-нибудь взрывались от счастья и любви? Алиса теперь могла сказать, что, да, взрывалась! Потому что ровно в тот момент, когда её стали переполнять эти тёплые, безмятежные чувства, её тело обратилось в комок пылающей, магической энергии, и, попросту лопнуло, как мыльный пузырь. Но, тогда, возникает следующий вопрос: почему она всё ещё жива? Возможно, потому, что сила изначально стремилась помочь ей, преумножить её собственное могущество. Пускай, вливая в свою подругу энергию, Кроу, чей разум, возможно, был немного затуманен из-за переизбытка эмоций, превратил подругу в живую бомбу, но, всё же, всё было не так уж и плохо, и, она восстанавливалась. По немногу. По чуть-чуть. Как сейчас выглядела Алиса? Кто знает. Сейчас она лежала на полу библиотеки. Шея, будто бы у новорождённого младенца, не двигалась, и, не давала ровно держать голову. Голова сама предательски кружилась. Всё тело - оно было в агонии. Разум плыл. Она не могла собрать всё воедино. Постоянно лезли в голову глупые истории, одна абсурдней другой, какие-то образы, какие-то кусочки общего, целого…
Где-то, когда-то…
- Ах, чёрт, обожаю жизнь. Знаешь, прям, прям, даже не знаю, чёрт, это сложно объяснить, но люблю, до умопомрачения. Я не сторонник романтики и всего такого, я плох в метафорах, сразу предупреждаю, и уж точно понимаю, что жизнь, как и эти земли – вещи гиблые. Да и чёрт с ним, парень! Клянусь Энки и Искандером, какой бы бездушной сукой и безумной садисткой не была бы жизнь, будь она женщиной рода людского, из плоти и крови, я бы добивался её внимания, «её руки и сердца», её любви и местно в хладном, гранитном сердце, до последней капли крови. И не пожалел бы об этом до скончания времён!- хриплый голос разносился по наполненному людьми кафетерию. По запахам, жуткой толкучке и постоянному гомону, складывалось впечатления, что кафе медленно превращается в банку из бетона и отсыревшего дерева, а люди в ней в сельдь. Люди, да. Были здесь и не только люди, и они-то занимали небольшой свободный пятачок, в самом центре зала, который занимал всего один стол.
Столик тот был грязным, чуть замызганным и покосившимся, из-за того, что лет десять, быть может, двадцать, одну его ножку сломали, и когда культовый предмет мебели всех придорожных забегаловок чинили, то ножка потеряла в длине сантиметра два, а может, три. И теперь древняя подставка под дешёвую еду в картонных тарелках, кренился на один бок. Её подпирали книжкой сводом законов какого-то незнакомого города. Это казалось Джозефу в этой ситуации достаточно ироничным. Кто такой Джозеф? Голый мужик привязанный к стулу с одной из сторон стола. Росту в нём было около шести футов, он был сух и высок, с тёмной, не свойственной жителям Туманного Альбиона кожей, курчавыми непослушными волосами, цвета спелой сливы, вытянутым, чуть блестящим от жира лицом, узким аккуратным носом, большими глазами и широкой, «шулерской улыбкой», как называла этот оскал маман Джозефа. Широкий лоб, острый серый взгляд, неопределённая глубина и лёгкое безумие взгляда. Он был из тех, часто неприметных людей, которых не замечаешь, пока тот не заговорит с тобой и не приковывает всё внимание к своей крайне харизматичной персоне. Джо был жуликом, каких на свете многих, но, почему-то, он считал себя самым удачливым из всех жуликов, что есть на свете. И на том он прогорел. «Храбрый портняжка,- твердила ему маман,- Не делай ничего опрометчивого, не делай ничего дурного, если не уверен, что тебя не видят. Джозеф, сердце мамочки обливается кровью, когда ты так рискуешь. Пойми, сколь не был бы ты большой рыбкой в пруду, всегда найдётся тварь по больше!»- на эти слова он лишь высокомерно хмыкал. Теперь же он испуганно тихо хныкал, бичуя сам себя крепким словом, за то что так неосторожно сделал своё дело, за то что так опрометчиво себя повёл. Но, единственное, что его утешало, никто в этом мире не был бы готов к тому, что с ним приключилось.
Напротив, с другой стороны сидела, на вид, девочка лет восьми. Она болтала ногами, обутыми в розовые полуботиночки, поверх кристально-белых, чистых гольфиков, с узором виде бабочек. Одета девочка была в пурпурного цвета платьишко, с розовой пачкой и остроконечным колпаком с фатой на конце. Колпак был цвета сирени, с жёлтыми звёздочками по всей его поверхности. За спиной у девчушки трепетали прозрачные, отливающие радугой, стрекозьи крылья, и, чтобы их не повредить, она сидела на табурете, весело болтая худосочными ножками. Дитя нанизала на двух зубовую вилку, отбивную, такую кровавую, сырую и розовую, что кажется, повар и не жарил его вовсе, но, запекшаяся корочка бычьей крови, на румяном куске мяса, говорила об обратном. У неё был и нож, но в тоненьких, нежных ручках, кажется, не хватало сил, чтоб делить сырую плоть рогатого скота. Принцесса подняла на голого воришку взгляд.
- В чём дело, парень? Проголодался?- позволила себе высокомерную, кривую усмешку она, и проговорила хриплым, глубоким голосом. Ее прокуренный, полный жести и скрипа глас, подошел бы скорее старику в годах, или мужчине лет пятидесяти, в годах, с брюшком, проседью в прилизанных волосах. Желтыми от табака зубами, и костюмом тройкой, какой Джо представлял у стереотипных мафиози. Она всё ещё насмешливо глазела на него глазами, цвета бирюзы, без белка и радужки,- Понимаю, ты голоден. Это нормально, когда молодой, быстро растущий организм, не ест целый день, да ещё и едет голый в фургоне, переживая стресс. Но в этом плачевном положении ты оказался по своей вине, по вине своей самонадеянности, глупости и не учтивости,- на последних словах неведомая тварь поймала скривившееся выражение лица англичанина и помрачнела. Аккуратно положив вилку с куском мяса на стол, и утерев салфеткой с вышитым на ней кроликом, рот от крови, что стекала с губ и подбородку, она позволила себе расслабиться и расправить плечи. Пребывая в задумчивости, девчонка невесть откуда достала трубку, размером, как раз под её махонькие, аккуратные пальчики, и табакерку с резьбой виде головы импа. Она закурила и протянула своим глубоким, терпким баритоном,- Да, неучтивость сыграла в нашем предыдущем разговоре главную роль. Ты пришёл ко мне, на свадьбу одной из моих дочерей, вошёл в мой кабинет без стука. И попросил исполнить твоё желание,- пухлые щёчки малышки надулись, губки растянулись в кислой усмешке, а глаза недовольно прищурились. Он тяжко вздохнула,- Знаешь ли ты, Джо, сколькие до тебя, приходили и просили того же, в те знаменательные дни, когда дети мои заключали брак со смертными? Сколькие из них приходили, вежливо стучались, и, входя в кабинет, уважительно целовали мне руку и кланялись?- та зашевелила пальцами, показывая блестящий в лучах восходящего солнца рубиновый перстень. Он был стар, весь в тонких царапинах,- Ты хоть понимаешь, сколькие из них твердили «Крёстная Фея, Крёстная фея, прошу вас, выполните нашу просьбу, прошу вас, за это желание, за эту мечту, мы дадим вам всё что угодно!». Многие из них искали моей дружбы, совета, искупления грехов, прощения или праведного возмездия. Многие уже были моими друзьями, и их жизнь была подобна раю, в этой быстро развивающейся стране. Они были под моей защитой, жили в достатке и зарабатывали нехитрым ремеслом на кусок хлеба и стакан теплого молока. Кто-то из просящих были моими родственниками, кровь от крови, мой народ. Моя плоть, моя опора. И даже им я порой отказывала, как не было бы сильно мое желание. А ты,- фея скривилась,- Ты пришёл ко мне. Без спросу. Без приглашения. Без предложений дружбы и уважения. В светлый для меня и моего рода день. Вломился в офис. Назвал «соплячкой»,- тихое рычание послышалось за спиной у Джозефа. Там будто из ниоткуда появилось два накаченных, темнокожих нубанца, что избили его ранее, раздели, привязали к стулу и привезли в это кафе. Мужчина не дергался. Его не замечали, не обращали на него внимание, даже когда он кричал. Ни его, не девчонки с мордоворотов, для посетителей кофе не существовало, лишь официантка с запыленными глазами порой приносила девочке то, что она хочет. Крёстная Фея подняла ладонь, как бы давая своим псам команду «отставить»,- А потом, получив отказ на исполнение желание, попытался сбежать, да еще и ограбить. И я бы, если честно, закрыла на это глаза, если бы пытался ограбить меня – по тебе видно, что ты никчёмный маргинал, и не блещешь ни умом, ни сообразительностью, ни банальной храбростью,- мошенник пристыжено и чуть трусливо опустил взгляд,- Но пытался ограбить мою доченьку и ее жениха. Ты понимаешь, как сильно вляпался?- она склонилась к мужчине через весь стол. Посмотрела вниз и усмехнулась,- Что, Джо, холодно тут, да?- он затрясся от страха и злобы, сжав ноги,- Не тушуйся, я не из того сорта деми, что увлекаются вами. Не настолько я уж опустился за сотню лет,- презрительно бросила девочка,- Ладно, ты знаешь, почему мы здесь?
Джо непонимающе покачал головой. Его язык пересох, а горло превратилось, кажется, в одну из африканских пустынь. Вязкая слюна склеивала весь этот иссохший ад во рту у парня, не давая ему сказать ни слова.
- Мне нужны твои услуги,- Джозеф непонимающе моргнул,- Ты что, не понял?- девочка наклонила голову набок, и её хрип наполнился неподдельным удивлением,- Ты что, совсем тупой?- с секунду она изучала его лицо,- Ты хотя бы знаешь, кто я? Так какого чёрта ты ко мне полез?- парень передернул плечами в страхе, так как от девочки ощутимо запахло кровью, а атмосфера на их столике накалилась,- Ладно, ясно. Знаешь, парень, я не виню тебя,- как-то разом успокоилась Фея,- Порой так случается, что колесо делает оборот, и из всего сонма раздавленных под ним смертных, кто-то цепляется за спицу колеса. И по инерции, его подкидывает вверх, к тем, кто это колесо вращает. Ты как раз такой случай. Ты, конечно, всё ещё дебил, но в большей степени, тебе просто не повезло. А может наоборот, ты самый удачливый самонадеянный идиот, что я видел на своём веку. Меня зовут Оберон. Оберон Вайат, и я - Бог. Я дух знака и слова, а потому, покровительствую Знанию. Я из плеяды старых богов, что привезли сюда переселенцы во времена создания этой страны, и я же, всего лишь одна из эмблема, меня самого. Не смотри на этот вид, дитя – это, как кристаллизовались желания этой страны во мне. По их мнению, именно так должна выглядеть «добрая Крёстная Фея, исполняющая желание». Бред, я согласен, но, уж лучше так, чем никак,- она долго смотрела на юношу,- Ты, наверное, думаешь, что спятил. Всё это – твой бред, а сам ты, на самом деле, сейчас лежишь в канаве и мочишься себе в штаны, от того тебе так холодно. Нет, это не так, ты действительно в этом кафе. Люди не замечают нас лишь потому, что мы вне диапазона их видимости. Мы в Шеоле. Можешь воспринимать это как один из промежуточных слоев хаоса, где живут только Боги, и кристаллизуются «мечты и стремления» людей. Все мы – это мы, люди, такие же, как ты. Если нам, Богам, отрубить голову, или пробить сердце, или поранить так, что вытечет вся кровь, мы умрём. Нам также нужно есть и пить. Нам не нужно спать, это плюс, да, но в остальном, мы не отличаемся от смертных, пока в нас ни начинают верить. Тогда мы наполняемся магией, нашей особенной силой – силой людских стремлений. То, как нас представляют люди, этот образ, как бы, кристаллизуется, и становится чем-то большим, чем мысль, живым существом, и, сливаясь с сознанием обычного смертного, это мысль создает Бога. Мы, как бы, подконтрольные определённой линии поведения, клише, если пожелаешь, существа, с огромным могуществом, но, заключенным в рамки нашей индивидуальности. Мы активно влияем на мир смертных, ходим рядом с ними, работаем, живём, рождаемся и умираем. И порой, нм, мальчик мой, нужна помощь таких, как ты. Героев,- Крестная улыбнулась полными мелких, острых, словно пики, белых зубов в три ряда во рту. Она явно веселилась от полностью недоумевающего, напряжённого лица Джо,- Да, Герой. Мы их так называем. Они почти тоже самое, что и боги, только, они живут не за счёт веры, а за счёт легенд, сказок, фильмов, опер, книг и прочего, прочего, прочего, написанного про них. Ты тоже Герой. Герой за счёт десятков, сотен дел, написанных о твоём имени и всяких афер прокрученных тобой. Про тебя ходят байки, десятки баек, даже детям про тебя забавные истории рассказываю, ты знал? Знал, конечно, знал, и гордился этим. Сейчас ты, наверное, лишь недоумеваешь, откуда я это знаю, так? Всё просто, мы, в каком-то роде, похожи, одна нация, одного поля ягоды. И мне нужна твоя помощь, как ни странно. Я даже готов закрыть глаза на то, что ты вломился ко мне во время свадьбы. И вознагражу, по способностям. Исполнение желания – ну разве не заманчиво? Что скажешь? Чего ты хочешь.
- Я хочу…- он тяжело дышал, его скулы сводило а зубы стучали от холода. Глаза джипси азартно загорелись, но тут, же потухли,- Я хочу…- он сказал это задумчиво, не зная, что же ему попросить,- Я хочу… одеться. Да, это не плохо, мэм, эм, сэр, кем бы Вы ни были. И Хочу лапшу. Горячую. Она тут, кажется, продаётся,- Оберон вопросительно поднял бровь и щёлкнула пальцами. Громилы из-за спины парня вышли вперёд и вытащили ножи. Джо зажмурился. Два удара – и верёвки падают с него. А потом, они же, невесть откуда выхватили пальто и трусы, кинув их парню. На ногах у него всё ещё были высокие сапоги. Их Вайат, почему-то, решил с мошенника в дороге с ног не снимать. Или же ему не нравился запах потных ног Джозефа, да, это было вероятней.
Но, как и всё хорошее, даже небытие имеет обыкновение заканчиваться. Из череды воспаленных, больных образов, её вырвала чья-то сильная рука. Металлический гигант склонился над ней, разглядывая с интересом. Его тело было монолитным черным доспехом, с обилием шипов в позолоте, медалей, наград, он был, будто новогодняя ёлка, весь увешан наградами и боевыми трофеями, в том числе, и черепами, создавая впечатление этакого классического “темного лорда” или же рыцаря, на службе у зла. Властный взгляд янтарных глаз, и, пара рыжих локонов, что выпадали сквозь приоткрытое забрало, что, между тем, погрузило физиономию незнакомца в полумрак, лишь дополняли его образ. Он проговорил, что, они должны были дождаться Хильды, но, как обычно, пустили всё на самотёк. Вдали замаячил силуэт троллихи, что быстрым шагом, на ходу серее, и, становясь цвета гранита, в один шаг сократила расстояние между Алисой и собой, подхватив, лёгкое, как пёрышко тело девушки. Отчего она стала такой легкой?.. Когда её подняли на руки, она наконец смогла оглядеть библиотеку: в стене её зияла массивная дыра, открывая вид на незнакомый город, и, плещущуюся за бортом морскую воду, всё в библиотеке было перевёрнуто с ног на голову, всё подгорело, или, хотя бы немного было повреждено. будто бы тут прошёлся огненный смерч. На месте, где стояли Кроу и Екатерина, остались лишь следы-тени - такие бывают после ядерного взрыва, Это “атомные тени”, когда человек обращается в пыль, и, всё, что от него остается, это след на асфальте. Сознание вновь провалилось в никуда.
***
Нельзя извлечь урок из чего-то, что не причиняет нам боли. Нельзя получить всё, и, не отдавать ничего. Ведь, стремясь заполучить себе нечто желаемое, попутно, мы чем-то и жертвуем. Кто-то, на пути к своей цели ломается - они не слабы, нет, что в, просто, они не созданы для этой цели, для этой борьбы у них иное призвание. Кто-то выдерживает боль, и, справляется с невзгодами на жизненом пути. Каждый из нас, каждый день, имеет выбор: уйти, или же, продолжить терпеть боль, стараться усвоить жизненный урок. Кто-то уходит. Но, кто-то продолжает бороться, барахтаться, как лягушка, упавшая в крынку с молоком, и, продолжавшая барахтаться, пока не взбила под собой масло. Люди порой даже и не замечают, как меняется их жизнь, и, как меняются они сами. Как раз за разом, стойко перенося невзгоды, они закаляют своё сердце, облачив его в металл. Но, не все так сильны. У каждого свой запас прочности. Сможет ли юноша, с ожогами второй и третьей степени, что не так давно поступил в одну из московских больниц, справиться с тем, что приготовила для него судьба. Очнется ли он от небытия? Сложно сказать. На это лишь его воля. Порой иллюзии, что мы создаём для себя, слаще любой иной жизни. Может, ему вообще не стоит просыпаться?..
-
И опять загадки, жирные намёки и Джозеф... Мне нравится!)
-
Все пытались выжить и все умерли.. спа мастер. удачных модулей...
-
Взорваться от счастья и любви в буквальном смысле. Этого ещё со мной не было и вряд ли когда-нибудь будет. Ух...
|
принц Тристан
Погруженный в невеселые мысли о возможных предстоящих разборках, Тристан шел по тропинке, довольно хорошо утоптанной и ровной. Единственное, что затрудняло продвижение — было то, что дорожка вела вверх, а в гору всегда идти сложнее, чем по ровной поверхности. Лес вокруг был густым, небо было видно лишь сквозь прорехи в пышных кронах деревьев. Колючие кусты с какими-то незнакомыми ягодами тянулись к проходившему мимо молодому мужчине, но, судя по всему, те, кто пользовался тропинкой, не позволяли ей заросли, вырубая самые назойливые ветки — так что зацепиться было не за что. В целом, место, куда он попал, казалось принцу скорее дружелюбным, чем пугающим — и если бы на него не навалилось столько дел, вынуждавших его спешить, он бы не преминул насладиться отдыхом на природе.
Неназойливое пение птиц и отдаленный стрекот цикад действовали успокаивающе — как пластинка с записанным на ней шумом леса. Но вся загвоздка была в том, что вокруг простирался самый что ни на есть настоящий лес, и принцу еще предстояло выяснить, как он сюда попал, и куда идти, чтобы вернуться обратно. Никаких признаков погони или любой другой опасности заметно не было — но молодой мужчина не привык расслабляться, особенно в незнакомой обстановке. Поэтому Тристан сразу обратил внимание на то, что впереди что-то происходит — за деревьями наметился какой-то просвет, и тропинка вильнула, огибая замшелую скалу. До ушей Тристана донесся чей-то энергичный, размеренный голос: - Раз, два, три, четыре, пять, шесть… - и какой-то невнятный гул. Выглянув из-за камня, принц увидел небольшую поляну с неровными краями, на которой собралась примерно дюжина фигур в выбеленных кимоно, стоящих к принцу спиной, которые дружно выполняли упражнения — прыгали на месте, выбрасывая вперед ноги, приседали и растягивались. Каждое движение они повторяли по десять раз, после чего рослый парень, стоящий перед группой и тоже выполнявший движения, но при этом ведущий счет, начинал считать сначала, и упражнение менялось. Это было похоже на спортивную разминку. Присмотревшись, Тристан обратил внимание на то, что ученики явно являлись новичками — большая их часть была юными, почти детьми — а те, кто постарше, не выглядели особо уверенными и ловкими. Двое даже случайно столкнулись головами, выполняя кувырки. Было заметно, что на прогалине собрались представители различных рас — низкорослые гномы занимались бок о бок с хрупкими изящными эльфами, пятнистая девушка-кошка грациозно повторяла каждое движение наставника, а у двоих ребят имелись крылья — у одного кожистые, как у летучей мыши, а у второго — покрытые пушистыми белыми перьями. Мирная атмосфера, царящая на поляне, общее дело и увлеченность показывали, что в той компании нет места предубеждениям и неравенству.
- Лин, ты считаешь слишком быстро! - прозвучал молодой женский голос, повернувшись на который, Тристан заметил еще одну фигуру, появившуюся из-за спины ведущего счет парня. Принц вздрогнул — перед ним явно была представительница рода драконов, не чистокровная, но, вне всякого сомнения, несущая в себе немалую часть драконьей крови. Это была девушка с плечами и шеей, покрытыми чешуей, небольшими разветвленными рожками на голове и рудиментарными крыльями за спиной — судя по их неширокому размаху, она не могла летать, разве что укрыться ими от дождя, как плащом. Как и все прочие, девушка-полудраконица была облачена в кимоно.
- Да, да! - подхватили гном и гоблин, столкнувшиеся лбами, - Хорошо бы помедленнее!
Парень вздрогнул при внезапном появлении незваной советчицы. Он казался раздосадованным полученными замечаниями, и бросил на девушку хмурый взгляд. Подопечные притихли и стали переглядываться друг с другом, словно ожидая стычки. Однако, юноша, которого звали Лин, сдержался, и, сделав глубокий вдох, проговорил:
- Приношу извинения! Мне казалось. вы все отлично справляетесь! Что ж — перейдем ко второй части тренировки! Разбейтесь на пары и повторяйте приемы, которые мы вам покажем. Сора, ты же не откажешься продемонстрировать атаки в паре со мной? Нападай!
Девушка, поколебавшись, кивнула и приблизилась к парню. Отвесив друг другу церемониальные поклоны, противники сошлись в тренировочном поединке — полудраконица играла роль нападающего, что значило, что она будет в итоге повержена, т. к. служит для демонстрации защитного приема.
Тритан был вынужден слегка пригнуться, чтобы его не заметили из-за скалы — на руку принца было то, что и наставники, и ученики были увлечены тренировкой и не обращали внимания на то, что происходит вокруг. Принц хорошо разбирался в фехтовании, да и в рукопашном бое кое-что смыслил, поэтому ему были понятно каждое действие. Вот эльф, которого взяли в болевой захват, хлопнул ладонью по траве, и тут же был отпущен — хлопок явно был сигналом к прекращению сражения. Дерущиеся менялись друг с другом, что было логично — когда учишься борьбе, важно уметь справляться с противниками разных весовых категорий. Бесконечные кивки и поклоны до и после демонстрации приемов и тишина, нарушаемая лишь громким сопением и звуками падающих на траву тел красноречиво говорили о том, что дисциплина для учеников — не пустой звук.
Тут Тристан заметил, что Лин и полудраконица как бы невзначай сместились на край поляны, отступив за скалу — парень тащил Сору за собой, выкрутив ее руку. Та не пыталась вырваться и следовала за Лином с непроницаемым выражением лица. Принц подумал было, что они его заметили, но, разделенные каменной глыбой, они находились вне поля зрения друг друга. Из-за посторонних шумов — шелеста листвы и звуков борьбы, долетавших с прогалины, было невозможно расслышать все, что было произнесено. Тристан мог быть уверен лишь в том, что парень велел Соре убираться прочь и не лезть не в свое дело. Полудраконица что-то невнятно забормотала в ответ - Тристан разобрал только слово «отпусти», после чего последовали хлопки — девушка била ладонью по каменной поверхности, раз за разом, однако, ее продолжали удерживать в захвате, судя по ее прерывистому дыханию, весьма болезненном. А затем раздался звук удара потяжелее — словно чье-то тело швырнули на скалу. Полудраконица сдавлено охнула и замолчала, а ее мучитель, как ни в чем не бывало, вернулся к не обратившим на их отсутствие внимания ученикам на поляну и объявил о завершении тренировки. Тут же поднялся радостный галдеж, и разношерстая компания повалила в вниз по тропинке, прямо на Тристана. Можно было остаться у них на пути, или скрыться за скалой, из-за которой теперь доносились негромкие протяжные всхлипывания — кажется, Лин сумел довести свою оппонентку до слез, что было странно — по природе более сильная и выносливая, полудраконица не оказала сопротивления противнику, простому человеку, не дала ему отпор, словно у нее не было на это душевных сил.
Дарья Морозова
- Мое имя Рикка. И у меня был бы отличный праздник, если бы неуклюжий братец не дал дуба! Это надо же додуматься — свалиться со скалы прямо перед Фестивалем Молитв! Мне теперь не позволят участвовать в соревнованиях по стрельбе, надо же кому-то рыдать по этому неуклюжему раззяве! - насупилась девочка. Ее слова, интонации и выражение лица явно свидетельствовали, что никакой скорби она не испытывает, словно и не потеряла близкого человека. Это было не совсем понятно и наводило на мысли о том, что отношения девочки с покойный братом были далеко не теплыми.
Бросив ненароком взгляд на книгу, которую она захватила с ярмарки, Дарья наконец-то смогла различить ее название — это был томик стихотворений Артюра Рембо. Несомненно, ценная книга с поэзией высшей пробы — но сейчас молодой писательнице было как-то не до лирики.
- Никаких шатров я не видела! - уверенно произнесла девчонка, - Мы, вообще-то, на кладбище! Ах, да… Лучше монахам не знать, что я швыряла в эту пирамиду камни. Это древнее захоронение какого-то знатного рода. У нас почти такое же, но поновее. Говорят, духи умерших предков защищают свои могилы, однако, как видишь, на меня никто из кургана не набросился!
Куча камней, судя по виду, не пострадала от нескольких попаданий по ней, так что у Рикки были все шансы скрыть свое преступление. Шалопайка переступила с ноги на ногу, словно обираясь куда-то направиться, но тут же снова замерла на месте, задумчиво наматывая на палец прядь волос: - Так ты нездешняя? Как ты здесь оказалась? Раз — и перенеслась? Я про таких гостей только слышала, но никогда не встречала! Вот повезло-то мне! А откуда ты? И прямо вот сейчас здесь очутилась?
Вопросы сыпались из собеседницы, как из рога изобилия — и пусть ее слова не прояснили ситуацию до конца, Дарье стало понятно, что ее скромная персона по-настоящему заинтриговала метательницу камней, и теперь так просто от нее не отделаться даже при желании.
|
|
|
Персонажи
принц Тристан
Срок действия обезболивающего заклинания, наложенного волшебником Илнендом, начал истекать — и при малейшем движении рана отзывалась ноющей болью. Но принц Тристан знал, что его повреждение не представляет никакой угрозы и должно пройти, если регулярно менять повязки и накладывать восстанавливающую мазь (предусмотрительный маг снабдил своего друга запасами бинтов и целой банкой целебной мази, которые теперь лежали в бардачке его гоночной машины.). Собственно, принц возвращался домой — в родительский особняк, где надеялся как следует отдохнуть, чтобы набраться сил и продолжить расследование (молодой человек не выносил мыслей о поражении, слова «сдаться» не было в его словаре). Нужно было связаться с верной Гвениффер — Тристан знал, что ей удалось сбежать и скрыться, но ее точное местоположение на настоящий момент было ему неизвестно. Сворачивая на дубовую аллею, ведущую к воротам фамильного особняка, принц сбавил скорость — и хорошо, что он это сделал: в просвете в конце аллеи маячили какие-то низкорослые фигуры в форме, а по подъездной дорожке и крыльцу плясали отблески мигалки. Сомнений у Тристана не осталось — у дверей родного дома караулила полиция, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться, что пришла она по его, принца, душу - очевидно, дракон, на которого он был вынужден напасть, имел неплохие связи. Последняя мысль подтолкнула принца к тому, чтобы резко ударить по тормозам. Оказаться задержанным, даже на непродолжительное время до внесения залога — неприятно и чревато напрасной тратой времени, которого у него не было, если он хотел закончить свое расследование. Он не мог себе позволить быть схваченным. Молодой человек дал задний ход. Уже выезжая на дорогу, ведущую из пригорода, в котором жили его родители, в сторону центра, Тристан услышал хлопки дверей автомобиля и взвизг тормозов — очевидно, полицейские-гномы заметили его приближение и решили потягаться с ним в скорости, устроив погоню. Тристан, прекрасно разбиравшийся в технике и знавший, насколько служебные машины уступают в мобильности гоночным, только усмехнулся — и погнал по шоссе в сторону города, надеясь раствориться в его недрах и там уже решить, куда отправиться дальше. Ему и правда удалось оторваться, конечно, превысив скорость — но недолго Тристан чувствовал себя в безопасности: где-то впереди завыла сирена — судя по всему, гномы по рации сориентировали своих коллег, и те теперь спешили на перехват. К счастью, из-за обилия транспорта на дороге они были вынуждены включить звуковой сигнал, и принц оказался вовремя оповещен об опасности.
Чертыхнувшись, Тристан резко свернул на боковую дорогу, показавшуюся ему пустынной — и тут же сообразил, что дорога эта просто петляет по пригороду, и никто его на ней не ждет только потому, что по ней никуда не уехать. К счастью, бак автомобиля был заправлен полностью нынче утром, сразу после того, как принц покинул гостеприимного волшебника — и теперь можно было долго колесить по округе. Принцу пришла в голову идея попытаться прорваться по какой-нибудь частной дороге, проезд по которой разрешен лишь с позволения владельца — перед хозяином он успеет извиниться, а сейчас нужно любым способом сделать ноги. Так что имело смыл продолжать ехать дальше. Гул сирен слился в какой-то неистовый хор — очевидно, за принцем гнались уже не две,а минимум три машины, но пока они потерли его из поля зрения. Впереди был туннель под железнодорожным мостом. Пришлось сбросить скорость — в узком туннеле был риск столкновения с другими машинами. Сам принц отлично водил и был уверен, что не потеряет управление даже в экстремальной ситуации — но за других водителей он поручиться не мог, так что рисковать не следовало.
Дорога, прорубленная в залежах камня, была узкой, но ровной — да и освещение было нормальным, если не считать легкой тени, отбрасываемой мостом. Других машин в данный момент ни впереди, ни позади не было — но по мосту как раз проползал товарняк, грохот колес которого заглушил даже сирены. На секунду принц отвлекся на поезд, а когда вновь взглянул на дорогу, понял, что что-то изменилось.
Во-первых, он больше не слышал шума — ни проходящего мимо поезда, ни воя, поднятого полицейскими машинами. Во-вторых, куда-то пропали все дорожные знаки, а также разметка на самой дороге — без следа исчезла разделительная полоса, так привычная взгляду любого опытного водителя. В следующую минуту машину начало трясти, как бывает, когда едешь не по гладкому асфальту, а по неровной почве. Изумленный принц остановился и приоткрыл дверь, выглядывая из салона — так и есть, под колесами была настоящая грунтовая дорога. Вся в колдобинах и с пробивающейся между колеями травой! Озадаченный Тристан рискнул выйти из машины на дорогу, чтобы оглядеться. По бокам тянулись уже не каменные стены переезда, а какие-то густые заросли. Оглянувшись, принц не обнаружил ни намека на мост. Узкоколейка, по которой он ехал, выныривала из зарослей и исчезала в них же, и было совершенно непонятно, куда она ведет. Приглядевшись, принц понял, что впереди путь ему преграждает упавшее дерево, которое ни убрать, ни объехать. Очевидно, этой дорогой давно никто не пользовался. Развернуться было негде. Ехать задом наперед? Но не случится ли так, что за очередным поворотом грунтовки скрывается новое препятствие? И не превратится ли она в совсем непроходимые заросли? Окинув открывающийся пейзаж более пристальным взглядом, принц заметил тропинку среди деревьев, пересекающую дорогу, на которой он застрял: она была в меру утоптанной и чистой, судя по всему, кто-то проходил по ней довольно часто. Может, поискать местных жителей, чтобы выяснить, где он — и нет ли возможности расчистить дорогу и как-то вытащить машину, оказавшуюся непригодной для перемещений по сельской местности?
Типпи
После встречи с человеком, унесшим бивень слонихи, Типпи сам не мог понять, что с ним происходит. Неприятное происшествие оставило в душе горький осадок — вспоминая о случившимся, мальчик всякий раз ощущал жжение в глазах. Это было физически не больно, но пугающе и непривычно. Ему казалось, что случилось что-то неправильное. Типпи не знал слова «несправедливость», но чувствовал примерно то, что испытывают люди, столкнувшиеся с этим понятием в собственной жизни. И мысли об утраченной Сиппи тоже вызывали боль — но уже другого рода. То была грусть, глубокая и бескрайняя. Типпи не знал, как перестать обо всем этом думать, но, чувствуя, что мысли заставляют его страдать, пытался отвлечься на что-то другое — например, на мир вокруг: наблюдал за окружающей природой, мелькающими в ветвях деревьев птицами и юркими ящерицами среди камней (подкрасться к которым было не просто, так что выслеживание требовало концентрации и неплохо разгоняло печальные воспоминания). Но раны от обиды были еще слишком свежими, чтобы так просто забыться — и в определенные моменты Типпи вновь погружался в прострацию, теряя связь с действительностью. Каким-то чудом ему не встретились коварные хищники вроде леопард, которые могли бы воспользоваться его временным смятением и напасть…
В один миг мальчику вновь вспомнилась его подруга — в образе слонихи, такая большая, спокойная и мудрая — и тут же его пронзила мысль, что он никогда ее больше не увидит. Из глаз Типпи побежали дорожки соленых слез, он даже остановился, потому что все перед глазами расплылось и слилось в перламутровую пелену. Но все-таки инстинкт самосохранения был сильнее, чем внезапно проснувшиеся эмоции: - Типпи собрался и потер глаза кулаком в разводах от слез и пыли. И, когда его глаза снова стали нормально видеть окружающее пространство — принялся озираться, опасаясь пропустить какую-нибудь опасность. Но, к огромному удивлению мальчика, все вокруг оказалось другим — куда делась жесткая, поблекшая на солнце растительность саванны? Мир вокруг пестрел совсем другими красками! Деревья и травы были насыщенно-зелеными. Типпи никогда прежде не видел столько оттенков зеленого сразу — и изумрудный, и салатовый, и совсем темный, переходящий в синеву… И на ощупь трава и листья были намного мягче — они были полны сока, словно и не знали засухи и палящих лучей равнодушного солнца… Типпи ощутил непреодолимое желание покататься по этой мягкой траве, на фоне которой его грубая одежда из старой шкуры, содранной с погибшего льва, резко выделялась светлым пятном. Никто не помешал ему осуществить задуманное, и какое-то время мальчик в свое удовольствие барахтался в густой траве в тени высоких раскидистых деревьев. А потом вскочил на ноги и побежал вперед, смело и без оглядки. Ни мысли о пережитых несчастьях, ни страх перед затаившимися в чащобе дикими животными сейчас не волновали мальчика — все, что он испытывал, была искренняя, чистая радость.
Откуда-то донеслось мелодичное журчание. Потянуло прохладой — и, пойдя на звук, Типпи вышел к покатому березу широкого, но мелкого ручья, прозрачного и чистого. То тут, то там на влажной почве у воды виднелись отпечатки раздвоенных копытцев — Типпи знал, что это следы кабанов и косуль, не опасных животных. Раз звери ходят сюда на водопой — и он может смело пить воду из этого чудесного ручья! Мальчик склонился над переливающейся на солнце радужными бликами поверхностью и сделал несколько глотков, утоляя жажду. Что-то мелькнуло в воде и тут же пропало — присмотревшись, мальчик обнаружил целую стайку рыбок, устремившуюся на середину ручья. Типпи не был особо голоден, но его охватил свойственный первобытным людям азарт охотника и добытчика — мальчик зашел в ручей. Его босые ноги с мозолистыми ступнями, позволяющими без боли ходить даже по острым камням, ощутили прохладное быстрое течение, такое приятное и бодрящее. Какое-то время Типпи гонялся за рыбками — ему удалось даже поймать одну, самую маленькую, в ладони, но это была даже не рыбка, а малек, и Типпи почему-то ощутил желание отпустить его обратно в ручей. Что он и сделал, испытав странное, доселе неведомое чувство. Умиротворение? Силу?
Течение было довольно сильным. И как-то так незаметно вышло, что Типпи, резвящийся в ручье, стал следовать за ним. В какой-то миг поток сделал поворот, вода стала немного глубже и спокойнее, и мальчик уже было подумал о том, что можно выбраться на берег, когда его внимание привлекли средних размеров гладкие камни, торчащие из воды. По ним можно было перейти с берега на берег, не замочив ног, и, вероятно, их здесь положили очень давно — судя по отполированной поверхности — но Типпи не задумался об этом, а просто стал весело прыгать с камня на камень, упражняясь в ловкости, которой ему было не занимать. Мальчик как-то не думал о том, что он на виду, что пространство вокруг ручья отлично просматривается с обоих берегов. И, только запыхавшись и решив выбираться на твердую поверхность, он поднял голову и… понял, что за ним наблюдают. От неожиданности Типпи вздрогнул. На берегу, в нескольких метрах от него, сидел в позе лотоса сморщенный лысый старичок, облаченный в выгоревшую до цвета ржавчины накидку. Типпи не обратил на него внимание раньше, потому что тот сидел совершенно неподвижно. Теперь же старец поднял руку и поманил мальчика к себе. На лице его была добродушная улыбка, в которой не чувствовалось фальши. Приглядевшись, Типпи заметил в другой руке пожилого мужчины какие-то странные темно-синие бусины, нанизанные на веревочку…
-
То была грусть, глубокая и бескрайняя...все, что он испытывал, была искренняя, чистая радость... добродушная улыбка, в которой не чувствовалось фальши да, это Типпи. Какая ты молодец, Вилкс! Оживила персонажа на 100!
|
Писатели
Олег Витальевич Суворин
Осенняя погода в этот год решила не нарушать законов Мерфи — сырой, дождливый и унылый август внезапно сменился солнечным и теплым сентябрем — с пронзительным кобальтовым небом, какое бывает лишь на исходе лета. Месяц подходил к концу, а внезапная благодать и не думала проходить, и находились школьники, считавшие, что грешно не продлить себе летние каникулы — в качестве компенсации за испорченный август. Поэтому Олег Витальевич нисколько не удивился, что на литературу, стоявшую в расписании последним, восьмым уроком, да еще в пятницу, пришла только треть класса — в основном робкие заучки, которые не посмели бы совершить прогул, даже если бы сбежал весь коллектив в полном составе, и, разумеется, Эстер Зайцева, его самая преданная ученица — влюбленная и в предмет, и в учителя. Записав фамилии беглецов, молодой преподаватель решил, что нет смысла начинать проходить новую тему, как это было запланировано изначально — но чем-то занять пришедших на урок ребят так или иначе надо. Тут ему в голову пришла одна интересная идея. Почему бы не вознаградить послушных учеников уроком на свежем воздухе? Подобные мероприятия чаще всего устраивались на классных часах и были призваны сдружить учащихся — а проходили в местном парке. Конечно, так далеко уводить своих подопечных Олег Витальевич не обирался, у школьного руководства могли возникнуть вопросы, почему он не согласовал мероприятие такого масштаба с ними. А вот посидеть в беседке в школьном саду под облетающими яблонями и поговорить о литературе казалось учителю вполне уместным.
Конечно, ученики пришли в бурный восторг от такой затеи — беседовать на окололитературную тему среди увядающего сада приятнее, чем штудировать учебник в душном классе, бросая косые взгляды на недосягаемую свободу за окнами. Шустро собрав вещи, подростки поспешили за сменной обувью и куртками в раздевалку, А сам Олег Витальевич принялся выключать свой портативный компьютер и упаковывать его в сумку. Выходя из класса, молодой мужчина окинул помещение недовольным взглядом — тут явно не мешало бы прибраться, но дежурные были в числе сбежавших с урока. Придется штатной уборщице сегодня потрудиться… Двигаясь по проходу, Олег Витальевич почти машинально подвинул на место совсем уж вопиюще криво стоящую парту — и, выйдя в коридор, стал закрывать двери. На секунду ему показалось, что в сужающейся щели дверного проема стало темно, однако, когда озадаченный преподаватель приоткрыл дверь — в классе все было как обычно. Решив, что это могла быть проскользнувшая по партам тень от набежавшего на солнце облака, Олег Витальевич направился в школьный сад, по пути захватив свое легкое пальто из учительского гардероба, отдельной закрывающейся комнаты. В ней учителя могли без страха оставлять ценные вещи — и сам Олег Витальевич хранил небольшой плеер с наушниками-вставками во внутреннем кармане пальто.
Его ученики уже ждали его, рассевшись в круглой беседке на скамейках, тянущихся вдоль перил. Погода была идеальна — прозрачно-синее небо контрастировало с только начавшими желтеть деревьями. Мысль про загадочное облако, которое он якобы заметил из окна, промелькнула в сознании — и тут же была вытеснена размышлениями о том, как начать разговор. Решив поговорить со школьниками не просто о литературе, а о работе писателей и творческом процессе, Олег Витальевич уже готов был задать им подходящий вопрос — вот только зайдет в беседку и скинет неудобную тяжелую сумку с ноутбуком и писчими принадлежностями, в которой, к тому же, термос с остатками чая и бутерброды, захваченные из дому, но так и не съеденные — ведь весь обеденный перерыв ушел на то, чтобы разобраться с группой школьников, один из которых протащил в школ настоящий металлический кастет и пытался его продать товарищам, устроив аукцион…
- Олег Витальевич, садитесь сюда! - подала голос Эстер, подвигаясь, чтобы освободить ему место. Однако, едва учитель, не гладя, стал скидывать сумку на предложенное пространство скамейки (намереваясь таким образом и не обидеть влюбленную в него ученицу, и оказаться не впритык к ней), беседку накрыла тень. Непроницаемая и густая, она не была черной — скорее, облаком серой ваты, но совершенно неощутимым. Кажется, до ушей Олега Витальевича донеслось чье-то «ой», но звук шел словно издалека. В ту же секунду начал нарастать какой-то гул, поверхность под ногами завибрировала, отовсюду слышались крики «Прибыл! Прибыл!» - и тень рассеялась без следа. Вот только с ее исчезновением взору учителя открылась отнюдь не беседка с учениками.
Олег Витальевич стоял на платформе, тянущейся вдоль железнодорожный путей, к которой как раз, замедляя ход, подползал поезд. Он выглядел, как старинный паровоз — но над ним не вилось ни облачка пара. Сумка, ремень которой был по-прежнему сжат в руках мужчины, покоилась на одной из скамеек с вычурно изогнутой спинкой, выстроившихся под навесом вдоль здания вокзала. И постройки, и вымощенный мелкими камешками перрон казались какими-то странными, не принадлежащими современному миру. Но еще более удивительной казалась толпа путешественников, провожающих и встречающих. В ней были не только люди! Олега Витальевича грубо отпихнул с дороги самый настоящий орк, несущий два поставленных друг на друга тяжеленных дорожный сундука — от неожиданности учитель присел на собственную сумку. Мимо валом валили люди с непривычными жителю Евразии чертами лица и волосами, какие-то карлики (в которых знакомый с фэнтези Олег Витальевич легко распознал полуросликов), зверолюды всех мастей и расцветок — парочка антропоморфных котов торопливо двигалась сразу за какой-то облаченной в балахон рептилией с чешуйчатой мордой - гномы, даже эльф промелькнул — изящно и оттого незаметно, кто-то закричал, что ему наступили на хвост, а у других за спиной явно маячили сложенные перепончатые крылья…
Тут поезд, наконец, совсем остановился — и беспорядок достиг своего предела: из дверей вагоном принялись выбираться пассажира, такие же разношерстые, как и столпившийся на станции народ. Шум и галдеж стояли невообразимые, повернуться было негде. Если бы Олег Витальевич не сидел, его, вероятно, могли бы сбить с ног. Тут учитель почувствовал, что сумка под ним вздрагивает, подозрительно зашуршал пакет с бутербродами… Чья-то узкая рука ухитрилась расстегнуть не до конца молнию бокового кармана и теперь на ощупь изучала содержимое. Скосив глаза, можно было увидеть, что конечность воришки тянется из-за присевшей рядом с учителем пожилой неповоротливой гномки, все внимание которой было приковано к открытой карте…
Дарья Морозова
Выходя из подъезда, Дарья вдохнула еще теплый осенний воздух, весь пронизанный солнечными лучами и терпким запахом только начавших опадать листьев. Погода стояла что надо — в самый раз для прогулки по ярмарке, которая должна была проходить в субботнем парке. Объявление о празднике Дарья вычитала пару недель назад в местной газете — возможно, ее бы и не заинтересовало такое событие, но, помимо товаров всевозможных ремесленников и частных мастеров планировалась бесплатная раздача старых книжек — собранных в библиотеках и подаренных частными лицами. И молодая женщина не устояла — вдруг ей попадутся старые издание любимых писателей? Конечно, вряд ли так повезет, но все равно, перебирать стопки потрепанных книг — не менее увлекательно, чем искать сокровища!
По случаю ярмарки парк был полон народу — люди приходили целыми семьями, и под ногами прохожих сновали неугомонные ребятишки. Шатры и палатки всех цветов и размеров выстроились в ряд вдоль центральной аллеи, откуда-то доносилась задорная музыка. В поисках павильона с книгами, Дарья шла вдоль торгового ряда, ничего не собираясь покупать — но иногда останавливаясь, чтобы полюбаваться затейливым товаром. Чего только не было на прилавках с рукоделием — и пестрые вязанные пончо с отороченными мехом воротниками, и остроконечные шляпы и шапки с ушками, и яркие чулки, и валяные игрушки. Разнообразные украшения ручной работы — причудливые кулоны в виде листьев растений и животных, венцы и серьги. Продукты тоже продавались — выпеченные в частной пекарне редкие сорта хлеба с фруктами и орехами, ароматные копченые сыры, вяленая рыба, неправдоподобно огромные тыквы, заморские специи — в общем, все, чего не встретишь даже в гипермаркете. Приближаясь к палаткам, в которых торговали одеждой, Дарья спохватилась, что эдак там все книги разберут, а она даже толком не выяснила, где находится нужный ей павильон. Однако, не успела она спросить дорогу, как заметила мужчину со спортивной сумкой, спускавшегося с холма по одной из пересекающих главную парковых аллей. Он, согнувшись, нес битком набитую спортивную сумку — настолько тугую, что она уже не закрывалась до конца, и из прорехи торчали уголки книг. Все вопросы Дарьи отпали сами собой — взглянув на холм, она увидела большой шатер в бело-синюю полоску, настолько здоровенный, что в его стенах даже были проделаны окна (правда, затянутые полиэтиленом). Людей вокруг было меньше, чем в торговом ряду, но все равно предостаточно — и молодая женщина поспешила к шатру, в надежде, что разобрали еще не все, или же, что экземпляры, представляющие для нее интерес, другим показались недостойными внимания.
Книги были разложены в расставленных на табуретки и скамейки картонных коробках, на которых были подписаны жанры содержащихся в них книг. Углядев почти с краю большую коробку с надписью «Зарубежная фантастика», Дарья радостно кинулась к ней, стараясь, конечно, никого не задеть по дороге. Но в какой-то миг она уперлась в широкую спину стоящего перед ней искателя книг — тот загораживал весь проход и не торопился двигаться со своего места. Оглядевшись вокруг, в надежде придумать какой-нибудь обходной маневр, Дарья вдруг заметила под ближайшем стулом на полу тента какую-то небольшую книгу, лежащую обложкой вниз. Решив поднять ее хотя бы для порядка, начинающая писательница нагнулась и, протянув руку, подхватила упавшую книгу — но тут некстати обладатель широкой спины все же пришел в движение и задел Дарью, положение которой никак нельзя было назвать устойчивым — и девушка почувствовала, что летит на пол. Продолжая удерживать книгу, другой рукой она попыталась схватиться хоть за что-нибудь, однако, опоры почему-то не было — Дарья осознала, что она куда-то стремительно движется в пустом пространстве, без цвета, без звука. А в следующую секунду она столкнулась с какой-то не очень твердой поверхностью. Дарью подбросило наверх, но совсем чуть-чуть, и вот она снова покатилась по… густой траве. Влажной от ночной росы. Молодая женщина была не в палатке с книгами, а в каком-то не то парке, не то саду, освещенному выглядывающей из легких облаков почти круглой луной, по положению которой на небе можно было понять, что через день-два наступит полнолуние. Все же, место, где очутилась Дарья, казалось слишком ухоженным для простого леса — трава, хоть и высокая, была ровной и однородной, кустарник отсутствовал, а среди аккуратных деревьев виднелись какие-то сложенные из камней возвышения и скульптуры. Прямо перед молодой женщиной маячило одно такой возвышение, напоминавшее пирамиду. Дарья по-прежнему сжимала в руках книгу, но на луну наползла новая гряда облаков, и света сделалось недостаточно, чтобы прочитать ее название и имя автора.
Внезапно девушка услышала удар — словно камень ударил о камень. Потом еще один. Звуки долетали из-за возвышения — словно кто-то с другой стороны кидал в него мелкие камешки. Оглядевшись, Дарья заметила, что поблизости хватает невысоких деревьев, за которыми можно укрыться в случае опасности. Но на нее никто не думал нападать.
Следующий камень пролетел мимо пирамиды и упал в траву буквально в двух шагах от Дарьи — место падения четко обозначили заколыхавшиеся стебли. И в тот же миг послышалась раздосадованная брань: - Черт! Даже посоревноваться не с кем!Я умру здесь от скуки! Только братец мог так всем испортить праздник!
|
Пустота холодна. Одна секунда или целая вечность? Какая по сути разница, если время есть лишь единица субьективного восприятия. Для окружающих прошло меньше минуты, а для Кроу целая эпоха, позволившая холодному разуму оценить происходящее. Да, по началу парень поддался эйфории и пьянящему чувству безграничной силы и свободы, но достаточно быстро обуздал демонов своего Ид. Жесткий и жестокий хлыст надсмотрщика разорвал царящую внутри тишину один раз, затем второй, привлекая к структурному порядку то, что бурлило и кипело в водовороте хаоса. Исследовав окружающий мир и взглянув на него с новой, несвойственной ему точки зрения, гот не сомневался, что при необходимости сможет пробить бреши в оболочках "экзаменаторов" и вырвать их души, как бы сильно те не защищались и не сопротивлялись. Дав понять серьезность своих намерений, парень "отозвал" тонкие, темные жгутики и щупальца своих ощущений. Сейчас ему не было дела до Бориса, Пьеро и Грязекнязя, всё что его заботило и волновало находилось рядом и подвергать девушку опасности Кроу не мог и не хотел. Примерно понимая или догадываясь о смысле сказанных слов про пузыри, Кроу уловил в них отголоски опасности для дорогого создания. Замершая на время тьма вновь пришла в движение, устремившись к скальпированной ране на стене, оставленной воинствующей гадалкой. Щупальца стали скручиваться тугими жгутами, переплетаться и заостряться подобно копьям, вгрызаться в оплывшие края и стягивать их вместе. Стежки ложились аккуратно и ровно, сказывался опыт будущего хирурга, тренировавшегося на сшивании покойных в анатомичке. Будь иначе, воск и тугие жгуты тьмы, могли бы выглядеть ужасно и напоминать корявые швы на теле чудовища Франкенштейна. Были ли эти действия необходимы и могли бы принести пользу, гот не знал, но у всего есть обратная сторона. В случае неприятностей, наложенные швы могут не стягивать края раны, а наоборот, растянуть в стороны. Осознавал ли Кроу, что таким образом берёт присутствующих в заложники? Скорее да, поскольку разум был кристально чист и не ограничен сомнениями. - Могу... - достаточно спокойно и лаконично прошелестела тьма в ответ на вопрос Бориса. - ... но не по тому, что это вызов "на слабо". Последовал долгий и протяжный шепот, больше похожий на злой смех в котором слышались голоса тысячи душ, а следом за тем тьма стала отступать, с каждым разом становясь всё плотнее, гуще и скапливаясь на поверхности бледной, полупрозрачной кожи тощего студента. В какой-то момент тьма уплотнилась настолько, что гротескно подчеркнула рельеф мышечной структуры человека. Тончайщие жгутики и клубящийся мрак стали похожи на шерсть, а голова вытянулась и стала походить на морду собаки, в чьих глазницах плясали зеленые огни. На краткий миг, сотканный из тьмы образ Анубиса, повернулся к Борису и, кажется, улыбнулся, если звериный оскал шакала можно назвать улыбкой. В следующее мгновение и этот образ задрожал, подернулся пеленой и стал таять, просачиваясь под кожу сквозь поры, тонкими ручейками затекая в глазницы, уши, нос и рот. В последний раз в глазах сверкнул зелёный огонь и погас, возвращая парню его привычный, потрёпанный и немного помятый, вид. Взгляд нежных и заботливых глаз устремился к Алисе, а наполненные силой руки подхватили девушку, не позволяя упасть на грязный пол. Но что есть сила лишенная смысла? Как и всё во вселенной она нужна если есть к чему её приложить, в противном случае дар превращается в обузу. И чистый разум Кроу понимал эту простую истину, как понимал и причинно-следственные связи происходящих процессов. Как бы не были великолепны текущие его ощущения, но они не стоили того, чтобы единственный дорогой человек мучился и страдал, они не стоили того одиночества, что было раньше и будет потом, если утратить смысл. Однажды Кроу уже лишался его и повторение подобного отвергалось всеми фибрами души. Прижав к себе девушку, парень склонился над ней, прикрыл глаза и приблизился своими губами к губам девушки, но на этот раз поцелуя не последовало. Собирая внутри осколки чужеродных для себя энергий, студент поднимал их всё выше и выше, пока они не встали комом поперёк горла. Именно в этот момент он медленно стал выдыхать, желая не просто наполнить Алису тем, чем она делилась с ним, но и приумножить, вложив частичку себя и отнятой у "Экзаменатора" силы. Она его жрица, его богиня, его королева, а значит ей суждено спасти или уничтожить этот мир. Памятуя слова девушки и увидев мир её глазами, студент-медик осознавал, что каким бы сложным не было лечение, стоит попытаться его исцелить, поскольку прибегнуть к автаназии он всегда успеет. Как говорится - Memento mori - помни о смерти. И пусть она всегда ходит рядом, но не для того Кроу давал клятву Гиппократа, чтобы множить страдания, а для того, чтобы избавлять от них, не смотря на то, что избавить себя от них оказалось совсем не так просто.
-
Хотел ещё пару дней назад поставить плюс, но, в тот момент он ещё не откатился, а потом я просто позабыл.
В любом случае, как обычно, Кроу выше всяких похвал.
-
Memento mori ..
Но возвращайся
|
Толик рассудил, что имеет полное право не смущаться и не прятать глаза, ведь это не он "случайно" заглянул в женскую душевую или вошел в спальню без стука, а она сама пришла... в костюме Евы. Так что никакой вины парень не чувствовал, да и, собственно, за посмотреть денег не берут... или за поговорить? И где он этого набрался?
Ладно, вот так вот открыто пялится наверное не очень вежливо, даже в этом странном мире, можно и отвернуться, скосив глаза, ну или закрыть лицо ладонями...что Толик тут же и сделал на возмущения девушки. Хотя, признаться, щелочку оставил. Ведь главное создать видимость.
Однако продлилось это каких то пара секунд. Прозвучавший комментарий Демьяна заставил Толика немного насторожиться.
- Чего словила?.. а это не заразно?.. - На всякий случай сделал шаг назад, имало ли, какую магическую заразу таким странным словом называют.
На требования Никса и одежды Толик прыснул.
- Никс? это что, модель магического гидроцикла?
Но, судя по всему, незнакомка явно не собиралась, подобно Арни, добывать шмотки силой (тут Толику стало интересно, каким образом она это могла бы провернуть, учитывая её...кхм...вид, однако эта мысль была быстро отброшена, т.к. во первых - магия, во - вторых... то же магия...)
- Ну, эм, бартер? Эт мы умеем... - Толик на удивление живо сориентировался, врубившись, что тут им предлагают. Глаза вновь оценивающе бегали... да, по обнаженному телу, разумеется то же, но еще и по тройке странных зверюшек... Магических зверюшек. Дают - бери, не самая последняя заповедь, которой по жизни предпочитал следовать раста.
Однако Андрей уже, похоже, вытащил интересующее девушку, словно волшебник кролика из шляпы... серьезно? Чувак таскает с собой запасной комплект одежды?
Толик лишь пожал плечами и...просто вытряхнул всё содержимое карманов и разложил перед собой, сам усевшись по турецки, подражая какому-то уличному торговцу. Ловко и наудивление быстро личные вещички были разложены перед Толиком: из кармана был достан смартфон Xiaomi Redmi, снятый с руки браслет Xiaomi mi band2 лег рядом, растегнул и снял с шеи золотую цепочку с акульем зубом, чуть правее положил зажигалку в форму китайского дракона, вытряхнутую из кармана вместе с пакетиком с тровкой и папиросной бумагой (тут Толик сомневался пару мгновений, но все же махнул рукой и решил таки пойти ва-банк, банковская карта с бумажными деньгами и мелочью были вытряхнуты чуть в стороне, это место Толик явно выделил под мусор, далее последовал плеер с ушами-каплями, что лег рядом со смартфоном и вот карманы Толика наконец перестало оттягивать. В довершении с шеи он снял беспроводные красные наушники, втайне надеясь, что незнакомка таки не оставит его совсем без всех источников музыки (работает ли хоть что-то из гаджетов, Толик проверить как то и не удосужился, да и не досуг было как то), ну и баночка с зубочистками... врят ли это заинтересует девчонку, да и все остальное по правде говоря то же, просила то она одежду...
Пораскинув мозгами, парень стянул кеды (носки решил оставить) и повязку с головы и подвел вердикт.
- Чем богаты - улыбнулся, подражая рыночному торговцу, во все 29 зубов, кинув скраю три подпаленных косячка.
- О, ну и то, что на мне, так же могу предложить массаж: спортивный, расслабляющий, лечебный... у меня и корочки есть, правда в своём...эм...в общем дома. - Глаза Толик по прежнему не прятал, по прежнему с интересом продолжая рассматривать зверюшек...ну и не только их, но с более тщательно скрываемым интересом.
|
То ли нервы шалили, то ли Сид погрузился в собственные мысли, но по субъективным ощущениям времени прошло совсем немного, когда они достигли городских окраин и немного углубились в сам город.
Остановившись у полицейского департамента, бродяга не спешил покидать машину. Сказывалась не только нервозность ситуации, но и выучка. Когда-то, теперь кажется целую вечность назад, в Ираке он точно так же возил боевые группы USMC по полуразрушенным улицам городов, останавливался возле домов и выжидал несколько минут, пристально вглядываясь в темные провалы выбитых окон. Конечно, механика-водителя сложно назвать полноценной боевой единицей, особенно мексиканца, который предпочитал ковыряться в механизмах автомобиля, а не штатного М16. Стрельбы были, это неотъемлемая часть обучения личного состава, но сам Рок старался избегать подобных мероприятий и дополнительных курсов по боевой подготовке не проходил. Его задача была довести группу до места зачистки и успешно вывезти. Стрелять и взрывать - для этого были специально обученные люди.
Вот и сейчас, нервно ёрзая на водительском сидении, бродяга наблюдал, как картинки прошлого накладываются на настоящее. Казалось, что где-то за окнами притаился снайпер, на крыше засел пулеметчик, а за углом ожидает своего часа отряд боевиков, готовый вступить в бой, едва морпехи покинут бронированный транспорт.
Всё происходящее можно было объяснить введением чрезвычайного положения, но тишина и городское запустение играли на натянутых струнах души не хуже симфонического оркестра.
- Странно. Я думал, что полиция выставить КПП на выездах из города, что будут патрули на улицах... - проговорил в слух мужчина, задумчиво глядя на двери полицейского участка.
Времени прошло достаточно и если-бы кто-то из бешеных умертвий был рядом, то непременно явился бы на звуки работающих двигателей, которые разносились эхом на несколько кварталов вокруг.
- Молли, посиди пока в машине, а мы с Селиной зайдём в участок и попытаемся найти того, кому можно сообщить о происшествии и получить немного информации о происходящем. Двигатель я пока глушить не буду, что-то тут не так, как должно было бы быть.
Открыв дверь, Рок опустил ногу на асфальт и вновь огляделся, прислушиваясь к звукам опустевшего города.
Повернувшись к дальнобойщику, Сид стандартным жестом, покрутив кулаком над головой, попросил развернуть машину.
Дождавшись завершения маневра, обошел грузовичок и остановился рядом с дрессировщицей.
- Ну что, идём?
Легче сказать, чем сделать. Ноги предательски дрожали и подкашивались. Пришлось сунуть руку в карман и крепко сжать рукоять пистолета. Близость смертоносного металла успокаивала и внушала уверенность. Только сейчас, Сид начинал понимать морпехов, которые были повёрнуты на оружии и не расставались с ним даже в сортире. В прочем, Сид Рок всегда предпочитал действовать осторожно, не привлекая лишнего внимания и не создавая шума. Оружие, по мнению механика, было слишком громким способом решать проблемы.
|
Замок так толком и не показали. Увели в какой-то сторонний коридорчик, но уже по нему можно судить, что эта академия определённо стоит того, чтобы в неё поступать. Даже в этом коридорчике висели картины, а стены были украшены под что-то эльфийское. Для непритязательного вкуса более чем неплохо. Дерен завёл поступающих в зал, оснащённый по последнему слову магической техники в которой Бевард ничего не понимал. Вокруг было много всяких подставок, устройств и прочей магической лабуды с кристаллами внутри, разные боевые арены, зрительские места. Неужели дадут опробовать магию? "А сейчас, вы увидите то, чего больше всего боитесь в этой жизни и должны победить свой страх используя только силу вашего духа, ваш разум и вашу магию. Начнем!" - Неожиданно сказал Дерен, сразу внеся панику в группу студентов. Впрочем, всё произошло так быстро, что никто не успел толком и среагировать, но Беварда лёгкой паникой он точно заразил. -Что?! ЭЙ! Бевард оказался посреди серого тумана. В голове роились множество мыслей, в руках не было никакого оружия, в уме - никакой информации, а вокруг была лишь одна неизвестность. Действительно страшно. Шли минуты, а туман почему-то не рассеивался. Ну, и где... Самый главный страх, чёрт его дери, что же это может быть? ... Я боюсь многих вещей, глуп тот человек, который ничего не боится. Только какой их этих страхов главнее? Ладно, если я его распознаю, то наверняка смогу победить, вряд ли это окажется слишком сложной задачей с моим-то опытом. Серьёзно, лучше бы они показали то, чего абитуриент хочет больше всего в жизни и заставили его согласиться или отказаться от выбора. Сразу бы отсеяли деградантов, которые не заметят всю глупость своих желаний и радостно побегут к ним и чуть менее деградантов, которые задумаются над увиденным. Не говоря уж об адекватном народе. А сейчас явно случится что-то недоброе, и такая манера учить чему-то новому в край надоела. Может, я могу как нибудь подготовиться? Только Бевард об этом подумал, как в руках у него появились щит и меч, а сам он облачился в доспехи с ног до головы. В дорогие и прочные доспехи, прямо как на заказ, да и меч не из этих армейских тыкалок. Щит, правда, тут же был выкинут - слишком сковывает движения. Вот, это уже другое дело. Как всё просто. Давай, выходи страх. Заколебал томить. Туман начал рассеиваться и Каймос оказался посреди романтичной красочной деревушки. Лето, журчит речка, на грядках лежат спелые тыквы, хаты не деревянные, а вполне себе каменные. Сейчас кто-нибудь всё это дело раздраконит на мелкие камушки, знаем. Из-за спины донёсся звук, будто что-то вспыхнуло. Бевард обернулся и увидел маленького дракончика, который сидел на подоконнике одного из домов и палил огоньком клумбу. Бевард подошёл к этому дракончику. Довольно безобидный. Красная шкура, похож на ящерицу. Вряд ли он был страхом Беварда, наверное, страхом было некое действие, связанное с этим драконом. Только какое? -Что ты делаешь, обормот? Лети отсюда. - Сказал Каймос, махнув мечом в сторону. Дракончик посмотрел на рыцаря непонимающим взглядом. Клацнул зубами. -Да, ты страшный, знаю. А я страшнее. Поэтому я не буду с тобой драться. Дракончик насупился, пыхнул струёй дыма и улетел. Бевард отошёл в сторону, задвинул меч в ножны и снял шлем, повесив его на указатель, а затем вдохнул аромат цветов, сена, навоза и прочей деревенской романтики. Неожиданно в ноздри ударил сильный запах гари. Каймос открыл глаза и оказался в этой же деревне, но на этот раз "раздраконенной". На месте цветочков - пепелище, на месте домов - тлеющие развалины, а тыквы все подавлены огромными лапами. За спиной раздался звук, будто кто-то умудрился одним махом разжечь праздничный костёр. Бевард закатил глаза и обернулся. На крыше дома сидела огромная драконья туша, злобная как тысяча демонов и красная как кровь. -Ну и что ты наделал? Что ты скажешь в своё оправдание? - Рыцарь попытался найти шлем, но он куда-то пропал. Ладно, обойдёмся без него. -Крылья, лапы и хвост - вот моё оправдание. - Прорычал дракон. -Это не оправдание. Ты просто мудак. -И что ты мне сделаешь? -А что ты такой борзый? Ты неправильный дракон. Это я тут должен быть злым и тупым, а не наоборот. -С чего ты решил, что я неправильный дракон? -Потому что ты злоупотребляешь своим драконьим происхождением. -Злоупотребляю. Все злоупотребляют и будут злоупотреблять, и ты ничего с этим не сделаешь. -Это ты меня провоцируешь чтобы я бросился на тебя с мечом, "демон". - Бевард показал пальцами саркастические кавычки. - Ты страшный, да. А я страшнее. Давай, победи меня дракон, сломи мой дух, а не тело. Ты умеешь крушить и ломать, но пытать ты не умеешь. Дракон спрыгнул с крыши, окончательно развалив дом неосторожным взмахом хвоста, а затем засунул морду в обломки конюшни. - ... Ты сам себя победишь, человек. Мне неинтересно тебя побеждать. Мне интересно только жрать, а ещё наблюдать за тем как горит огонь и течёт вода. Дракон подцепил обгоревшую тушку лошади, ещё немного её поджарив, взмахнул крыльями и улетел, оставив Беварда одного среди развалин. Каймос некоторое время постоял, поморгал, но ничего так и не изменилось. Испытание продолжается. Проклятый дракон, видимо, я его не победил. Но почему я тогда не проиграл? И что дальше? Бевард огляделся и увидел вдалеке смутные очертания города. Вроде башни, вроде стены, всё как надо. Не найдя иного решения, рыцарь отправился к городу, рассчитывая подумать над тем, как победить дракона, в дороге. Подумать он не успел, ибо дорога закончилась чересчур быстро. Только Каймос сделал шаг, как уже оказался прямо у стен города. Неожиданно настала глубокая ночь, - ярко светили звёзды, а светлячки составляли им достойную конкуренцию. У ворот дремали два дюжих полупьяных охранника, освещённые затухающими факелами. -Эй, хватит спать на посту. - Подошёл Бевард к одному из них. - Пусти меня в город. -Не положено. - Ответил охранник, продрав глаза и положив руку на рукоять меча. -Ну, как всегда. А у вас какая причина? -Дракон летает в округе. -А я тут причём? -Драконы умеют превращаться в людей. Если кто и оценил юмор, то только сверчки по всей округе. Каймос с охранником долго и серьёзно смотрели друг другу в глаза, пока их противостояние не прервал второй охранник, слегка погремев ножнами. -Вон там дракон только что сжёг деревню. Я всё это видел. - Продолжил рыцарь. -Конечно. Ты же дракон. -Я не дракон. -А кто ты? -Какая, сука, разница, кто я? У меня есть сумка, у меня есть доспехи, у меня есть меч, этого не достаточно? -Ну да, дорогой у тебя меч. И что ты мне сделаешь? Я говорю - ты дракон, и ребята там на стенах склонны мне верить. -... Вместо того, чтобы охотиться на настоящего дракона, вы страдаете не пойми чем. Ну и хер с вами, это ваши проблемы. Сколько тебе надо, чтобы ты меня пропустил? Охранник лениво оценил Беварда, зевнул и сложил руки на груди. -Дай мне свой меч. -Меч?! Ты уверен? -Не знаю откуда ты пришёл, но здесь живут люди ответственные и не бедные. Нас подкупить сложно. -Хорошо... Я дам тебе меч, но только засунув его тебе в задницу. Согласен? Охранник сощурился. Посмотрел на меч, посмотрел на Каймоса, снова на меч, потом на товарища. Товарищ скривился и отмахнулся. Бевард же был вполне серьёзен. -Ну... Согласен... Меч есть меч. Но только рукояткой. -Конечно, без вопросов. Бевард прошёл в город. Тяжёлые ворота со скрипом захлопнулись, погасив полоску света от факелов у входа. Не найдя ни единого человека, ни хоть кого-либо ещё, рыцарь долго бродил в темноте, пока не набрёл на трактир, откуда доносились весёлые пьяные крики. Каймос отворил дверь и оценил обстановку. Обычные алкаши, ничего страшного. Какая-то компания в углу праздновала что-то особенно сильно, но они несколько притихли, когда увидели Беварда и в дальнейшем почему-то старались избегать с ним взгляда. Рыцарь прошёл к барной стойке и заказал пива. Трактирщик поставил небольшой бокал. Бевард потянулся к сумке и... Кошелька нет. Кто-то из компании алкашей в углу подозрительно отвернулся, когда Бевард туда глянул. Отодвинув стакан, рыцарь направился к ним. -Что те надо? - Агрессивно пробурчал мужик с чёрной разбойничьей бородой. -Честно? У меня украли кошелёк, а вы слишком подозрительно себя ведёте и подозрительно много жрёте. -Может быть ты его потерял? -А если я его найду? После недолго молчания, какой-то парень в кожанке из компании пододвинул стул и улыбнулся. - Не кипятись. Садись, выпей с нами. Бевард начал садиться и тут же рухнул на пол, прогремев всеми доспехами, не обнаружив точку опоры. Таверна засмеялась, а парень, получив дружеские похлопывания, отодвинул ногой стул к ближайшему столу. Радоваться таверне пришлось недолго, - немытая голова парня тут же была впечатана в стол. Всё бы хорошо, но действие не произвело должного впечатления, а только лишь обозлило его собутыльников. Группа из четырёх алкашей, на деле оказавшимися не такими уж и алкашами, повставали с мест и навалились на Беварда, поставив его на колени. Доспехи оказались слишком тяжелы, чтобы маневрировать, да и не особо поманеврируешь с заломанными руками. Остаётся только отхватывать по лицу. -Ты слишком смелый, мужик. - Сказал бородач, вдоволь размяв кулаки. - У тебя ничего нет. Ни меча, ни шлема, ни денег, а ты пытаешься права качать. Бевард усмехнулся, сплюнув сгусток крови, и посмотрел на разбойника, готовясь сказать что-нибудь умное. Либо во взгляде Беварда промелькнуло что-то недоброе, либо произошло что-то ещё, но этот тип действительно испугался. Через мгновение его лицо загорелось. Разбойник истерично закричал и начал хлопать себя по щекам, пока кто-то не облил его пивом. Каймос встал и окинул взглядом таверну. Ну, всё, вот и сказке конец. "Дракон...", "Это он!", "Дракон грёбаный!!", "Лови его!". Дальше была драка. С ножами, мечами, криками и, возможно, смертями, но дракон был повержен и толстая шкура его не спасла. Бевард очнулся в какой-то темнице, прикованный шеей к стене, в стоячем положении. Доспехов уже не было, как и сумки, да и состояние здоровья явно оставляло желать лучшего. Разбитое в кашу лицо, многочисленные синяки, ушибы, рваные раны и позвоночник неестественно искривлён. Рядом находился столик со всякими пыточными инструментами и ведром с водой. Напротив был вход в камеру - небольшая решётчатая дверь. Через неё на Каймоса смотрела морда. Морда треклятого дракона. -Что ты здесь забыл? - Обратился бывший рыцарь к старому знакомому. -Ты говорил, что я не умею пытать. Дракон пыхнул пламенем сквозь решётку и покрыл кожу пленника лёгкими ожогами. -Хорошо. Ты умеешь пытать. Проваливай. -За что ты меня ненавидишь? Бевард сощурил глаза и осклабился, выразив крайне сильное непонимание. Дракон помолчал, но всё же соизволил ответить. -Тогда в деревне, когда я был дракончиком. Так уж нужно было быть страшнее меня? -Я просто не стал тебе потакать. Какая разница, ты вырос во вполне мерзотную тварь. Зачем ты спалил деревню? -Какую деревню? Там не было ни одного человека. Таких красочных деревень вообще не существует. -Значит ты спалил МОЮ деревню. -А потом ты пришёл в город. И как ты оказался в этой камере? Рыцарь тихо засмеялся. -Мне надоело всё это терпеть. Ты говоришь мне, что я сам во всём виноват. Жаришь меня заживо. Но ты всё равно не страшный. Если мне надо закончить это чёртово испытание победив хоть кого-нибудь страшного, то выбор у меня не велик. Каймос дотянулся рукой до скальпеля на столике и замахнулся, чтобы нанести себе удар в шею. -Стой, я всего лишь... - Не успел договорить дракон.
-
Хорошо, что написал. Оно суперское.
-
Сначала плюс, потом читать. Дала фору, знаю, что хорошо продумано...
-
На одном дыхании. Не уверен, что понял все правильно, но нравится.
-
интересно и этот дракон еще обязательно аунется :)
-
Здорово! Дракончик войдет в сюжет, однозначно!
|
Иштуар прошел вместе с учениками в огромный зал, все с интересом рассматривали муляжи людей и других существ, по стенам были развешаны разные флаги, щиты и мечи.
Рядом с дверьми стояли вазы с цветами и один из студентов - парень в меховом костюме на голое тело небрежно взял один из цветком , понюхал, скорчил недовольную рожицу и выкинул цветок.
Полудемон услышал слова профессора о новом испытании и внутренне напрягся. Хотя, что тут страшного, все рядом и уж вместе они точно справятся...
Через некоторое время профессор пригласил каждого испытуемого пройти в центр огромного зала и Иштуар увидел небольшой столик и бокал красной жидкости, похожей на вино. Рядом кувшин. Также на столе лежит шприц и небольшой прибор, похожий на реторту, назначение которой непонятно демону.
Я подошел к столу, за столом сидел ангел-преподаватель, имя которого Иштуар уже знал - Ананиэль. Он жестом предлагает выпить мне бокал. Испытуемый полудемон выпивает его до дна.
Вкус ... вкус похожий на вино и на кровь одновременно.
Неужели это такой странный и изысканный напиток? Или ангел действительно намешал вино с чей-то кровью. От осознания этого полудемона передергивает, но он допивает до дна.
Ничего страшного с ним не происходит, преподаватель предлагает будущему студенту немного подождать.
Прошло минут 5, не больше.
-Ну чтож, я возьму у тебя кровь из вены, это нужно для экзамена, - говорит Антаниэль.
Шприц медленно входит в вену, немного больно но не сильно. Ангел производит забор крови.
-Вот и все, а ты боялся,- усмехается Антаниэль и Иштуару стало немного стыдно за свои страхи.
Другие студенты хихикнули в ответ. Какое странное испытание. Разве профессор Дерен не сказал, что мы будет проходит его в одиночестве? Чтож, может он и напутал что.
Между тем, ангел ввел кровь Иштуара в непонятный прибор и сказал:
- Этот алхимический прибор позволяет определить,к чему ты склонен. К Тьме, Свету или Равновесию?
Да да, иногда и демоны попадают на факультет Света. Ведь они не бывают изначально плохими или хорошими.
Итак... - произнес Антаниэль. Иштуар напрягся от ожидания результатов.
-Со всей очевидностью, согласно показаниям прибора ты определяешься на факультет Тьмы.
Ангел недовольно поджал губы..
-Очень жаль. Я думал, ты станешь учеником Равновесия. Видимо, Тьма в тебе сильнее Света..
Иштуар ощутил себя обманутым. Он так сильно желал быть человеком, но не демоном что пошел в Академию чтобы усмирить свою темную сторону и однажды снова стать человеком.
А теперь.. все разрушено. Он постепенно станет полностью темным слугой..Хоть и обладая большими способностями. Но все же темными, злыми.
Он ощутил, как его медленно заполняет ярость, как отрастают у него когти и удлиняются волосы. Как он растет в высоту.
-Это начало действовать зелье, что ты выпил,- пояснил Антаниэль. Теперь ты навсегда останешься в этом обличье.
Иштуар превратился в демона. Оглядевшись вокруг он увидел как ужасается Сло, как отворачивается Рене и как ехидно смеется Морантис.
Страх и ненависть захватили Иштуара и он уже был готов броситься на Морантиса, чтобы вырвать у него средце.
Однако, демон заметил некоторые несоответствия. Все вокруг было слишком ярким и красивым.
Присмотревшись в Морантису, Иштуар заметил, что он был одет также как до случая с белкой. И хоть, в последствии , демон наколдовал себе почти такую же одежду.. но все таки почти такую же.
Прыжком преодолев расстояние до Морантиса, Иштуар резко когтями разорвал его одужду на груди и .. и увидел, что у него нет шрама!
Присмотревшись к вазе у входа в зал, он увидел что все цветки были на месте и ни один не лежал на полу.
Тогда до демона начало доходить. Это иллюзия! Обман! Как он мог попасться на такой трюк?
Улыбнувшись, с гордым выражением лица Иштуар обернулся к ангелу и ...
Ангел был в полуметре от него.
- Ты уверен, что все это ложь и иллюзия, дитя Тьмы? И резким движением руки отправил Иштуара в нокдаун.
Очнулся Иштуар от того, что его похлопывал по щеке профессор Дерен и приговаривал: все уже закончилось.
Немного отойдся от шока, Иштуар с трудом встал. Вокруг него столпились студенты.
Оглядев их, он заметил Рене. Поймав его взгляд, она отвернулась.
Странно, ведь иллюзия закончилась и я снова получеловек? По крайней мере, обличие у меня человеческое.
С этими мыслями и желая подтвердить их он вглянул на свои руки. И вместо человеческих увидел огромные руки с когтями. Руки демона...
-Не бойся, ты привыкнешь- сказал стоявший рядом Морантис...
Боль, отчаяние и гнев поглотили Иштуара. Он закричал.
Все в ужасе отошли от него.
Однако, демон решил не кидаться на людей (и нелюдей). И решил все взвесить.
Испытание еще не окончено. Иначе наверняка прозвучал бы гонг.
Также профессор Дерен не сказал, что я прошел или завалил испытание.
Он начал вспоминать, что говорил профессор перед тем,как хлопнул в ладоши.
Вы столкнетесь с самым сильным своим страхом,-сказал он.
А мой самый сильный страх это остаться демоном навсегда и служить Тьме.
Не бывать этому.
Иштуар подошел к Дерену и произнес: я не знаю, иллюзия ли вы или же все это взаправду. Но я никогда ни во сне ни наяву не буду служить Тьме и учиться на Факультуте Тьмы.
Мое призвание - быть человеком. И служить Равновесию. Если же мне не суждено остаться человеком и я останусь демоном, то я лучше не буду учиться тут, чем познавать зло и тьму.
И я до сих пор не уверен,что это иллюзия. Но если подходить логически, и я убежден в этом: вокруг меня иллюзия и обман.
-
Замечательно!
-
многоступенчато
здорово
|
|
|
Алиса ловила каждый удар сердца Кроу, каждое сокращение в его груди, постепенно, погружаясь мыслью всё глубже, как бы, влезая в шкуру гота. Мир был скручен, чуть изменен для неё. Алиса по собственному желанию отстранилась от реальности. решила подколоть её, влезть в самую её суть, самую сердцевину, как бы комично такой оборот не звучал в данной ситуации. Она ощущала, как нечто новое, нечто свежее, нечто, как тугая струя душа, омывает её, вместе с собой, забирая усталость и тяжесть. Она ощущала, как с потоком её силы, сердце Кроу участилось. Как оно стало биться в десятки раз сильнее, как из самой глубины души поднималась эйфория. Слишком запоздало, Алиса заметила, как голубое пламя, глубоко под кожей, заструилось по её телу. Ей ответили, её будто кто-то ухватил. И, там, где кожа должна была покрыться проклюнувшимися из под неё перьями, а, ногти обратиться в птичьи когти, просто чуть порозовела кисть. Слишком запоздало, Алиса вдруг заметила, что, в груди Кроу будто бы бьется два сердца. В голове прозвучал чей-то слабый, робкий, вздох. Вздох облегчения, вздох блеклой, за усталостью, радости, вздох человека, вдохнувшего воздух свободы, выбравшись впервые за долгие годы за застенки своей камеры. Вздох кого-то, кто может смотреть на чистое, голубое небо, а не в клетку, или цифру. В этот же миг, от гота будто бы что-то отделилось. Просто, как испарина от тела, в котором бежит обжигающая кровь, вот был лёгкий дымок - а вот его нет. И всё. И больше ничего.
- В смысле забыли?..- выпал маг. Он, полными отчаянья глазами, метнулся взглядом к списку, но, не решился его ещё раз перечитывать. Неловко, и, напуганно, пытаясь дрожь в голосе превратить в неуверенный смех, он проговорил,- Хорошая шутка. Я внимательно изучил список, там всё-всё есть, потому что, если чего-то не будет, Кортес ведь спросит с меня потом,- невесело улыбаясь, закончил он,- Так что там, всё есть. А… как-как? Опиум и мышьяк?.. Да нет, тебе кажется, они тут, да-да, и проверять второй раз не стоит,- успокаивая уже самого себя, завершил он. А потом, вспомнив, где он, и, для чего, он строго сказал,- Так, это моя аптечка, для меня, это во-первых, никаких послаблений, пока один из вас не словит триггер, это во-вторых. И никаких исключений. Я так сказал,- важно закончил олень. И осекся. Он во все глаза смотрел на Алису, в полной растерянности. Лицо потеряло краску. Его выбили из колеи. Девочки же рядом с ним радостно загомонили. Они говорили что-то про ошейник, и про то, что пришло время экзамена. Он лишь заторможенно кивнул, переведя свой взгляд на Кроу. Этот испытующий взгляд длился не более секунды, он, маг, испуганный, и, явно обеспокоенный чем-то, пытался высмотреть что-то в лице юноши. Но, в нём не было ничего особенного. Сам гот, кроме слабого ветерка, что холодил ноги, не ощущал в общем-то ничего, кроме близости к нему двух девушек, кроме лёгкой слабости, кроме того, что внутри впервые за долгое время… стало как-то легко. Это была лёгкость тела, а возможно, ныне, и лёгкость духа.
Может от того, и объятия с двумя красавицами давались так легко? Может потому, всё вокруг было таким ярким, и, таким насыщенным, может от того, это щенячье чувство, как робкий колосок, сквозь истерзанную почву, пробивалось из души. “Отпусти”,- мог шептать ему ветер, но, то был не просьба разомкнуть ту цепь, что связывала тройку в эти секунды, а, тёплый голос из прошлого, которого никогда и не было в этом мире. Он клокотал, подобно искре от сварке в свежевыпавшем снегу, и, исчезал в нем, чрез пару коротких. но, таких ярких проблесков. Был ли когда-то в жизни Кроу человек, такой же близкий, какими, совсем скоро станут, или же, сколько бы он не отрицал, уже стали эти девочки? Возможно, когда-то, когда он ещё не был Кроу, когда на нём ещё не висел этот тяжкий груз… груз ли? Теперь, возможно, думать об этом было тяжело, но, чья-то тёплая грусть забралась под кожу гота. Он будто ощущал прикосновение, в эту секунду, кого-то третьего, незримого, совсем рядом с собой. В воздухе пахло сыростью, пахло раньше, но, теперь, пробился виток свежих пионов… Маг-олень медленно поднялся, упираясь в подлокотники кресла руками, и, двинул рукой, развеев предмет, полный внутри магией. Он подошёл к одному ребёнку, потом, и ко второму, снимая ошейники. По детским телам прошла волна света, и, их фигуры стали рябить.
- Добро пожаловать,- произнёс он, и, так же расстегнул воротник, открыв на всеобщее обозрение кожанный ошейник, стягивающий его шею. И он слетел на пол, заставив фигуру “библиотекаря” измениться до неузнаваемости.
***
Где-то в далеке...
Покрытые мозолями, грубые ладони старика опустились на колени, начав их растирать, время от времени давя чуть сильнее обычного, будто пытаясь вытеснить всю задеревенелую боль и усталость куда-то ниже, к голеням, а от них к стопам, а от стоп, сквозь слой посеревших портянок, и, потертую, старую подошву блестящих на солнце сапог, в Мать Сыру-Землю. Под густыми, белесыми бровями, в выцветших с годами, серых глазах, блеснул озорной и несколько печальный огонёк запоздалой мысли: а ведь он в детстве часто спрашивал себя, что же Ба порой, отвлекшись от дневных забот, сядет, и начнёт растирать колени, уставившись в одну точку пустым, таким потухшим взглядом, а как подойдёт он к ней – так вновь в глазах старушки запляшут озорные чёртики, та нарочно нахмурится, и, пожюрив мальчишку за безделье в разгар дня, махнет веником пахучих трав, в жилистых руках, обдав рябую мордочку ветерком, и буквально сдув того за околицу. Мокрый, уставший, и, скажем честно, сонный взгляд старика вновь поднялся выше колен, и, окинул вначале трухлявый, поросший мхом и незнакомой старику лиловой порослью, пляшущей под тугими струями весеннего ветерка. Тот, холодный и колкий, не успевший впитать себя ни капли почём зря горячащегося светила, озорно щекотал широкие усы ветерана, заставляя его раз за разом, по старой привычке, закручивать кончик уса по новой, отвлекаясь от трубки во рту и «массажа» (хотя кого он пытался врать?..) колен. Будь Старый Мордекай хоть на капельку живым, наверное, дым валящий из его трубки не только щекотал ноздри, перебивая дух не так давно сгоревших детских тел, но и заставил бы того закашляться и вытереть невольно проступившие на глазах слёзы. Он обернулся, и, взглянул дом на самой кромке смешанного леса, что белым пятном выделялся на фоне сплошной стены толстых стволов деревьев. Точнее то, что от домишки осталось. Мордекай отвел глаза, стряхнув трубку в пустоту. Он сидел на краю утёса, глядя на море, и, усиленно гнал крамольную мысль о том, а правильно ли поступает он, по чести ли? Слыхал он сравнения магов с творцами искусства, слыхал, что ставили их с чудотворцами из церкви, врачевателями и механистами, видал он, как маг какой порой кичился, мол, стоит он десятка драконов, спесью и высокомерием так точно, и бывало, видел он тех, кто звал себя чудовищем. Сам государственный маг по службе, да и в бытности чародеем на службе у Её Величества, много чего повидал, и, знавал. И сравнение в его голове было самым простым – по скромному разумению Мордекая, маги были ничем иным, как внебрачными детьми гаубицы и пулемёта. Если просто оглянуться вновь на то, что сделал он за 7 минут, то… нет, нет-нет, не стоит. Он уже слишком стар для такого. Вместо этого, он решил посмотреть на море. Что может быть лучше моря? Хотя, Нишарский залив лучше назвать преддверием мирового океана. Да, это было особенно место. Ничто с ним не сравнится. На его родине, в кидании, море греет синевой, оно будто отразившаяся на земле небесная лазурь, от края до края, хлещет берега разлившейся синевой. Моря Алганики кристально чистые, почти прозрачные, как зеркало, отражающее всё, что по нему ходило обрастало точной копией в пучине морской, ни дать, ни взять, величайшее чудо Божье. Или же, говорят, северные моря самые грозные на свете, впервые попав на них, в те края стужи и холодных ветров, можно на всю жизнь влюбиться в бескрайние просторы, где от горизонта до горизонта, свинцовые, чёрные тучи облаков сливаются с тёмно-серым, почти графитовым, бурлящим мрамором моря, и из-за раскатов грома в поднебесье, и, неспокойных резких потоков древних вод, складывается ощущение, что и в вышине, и в пучине морской бушует огонь небесный, да ревёт Рипли в свой тёмной, отсыревшей темнице. Но это место было особенным. Не потому, что Нишарский залив был древним полем боя между людьми и Живущими-За-Холмами. Не потому, что по ночам эти воды светились, а, в их зелёной глубине жиле самые странные создания. Не из-за островного архипелага, нет. А из-за того, что здесь раскинулась Академия. Даже отсюда были видны её посеребренные шпили. Мордекай услышал гул. По воде, на полной скорости, прямо на своём пути прокладывая рельсы по морской глади, несся поезд. «Революционный экспресс!»- как его назвали во всяких грошовых газетах. Мордекай встал, и, потуже затянул широкий пояс. В молодости, только став государственным магом, он всегда пыхтел при этом, сетуют, мол, что дьявольская штука переломит его пополам, и так, из-за большого ему на размер мундира, он казался вздувшимися, песочными часами, стоило по уставу подвизаться, да, подтянуться. Сейчас же… наверное, то стало неотъемлемой его старой привычкой. Маг шагнул вниз с обрыва, подхваченный лёгким весенним ветерком, он быстро понесся, подобно молодому листу клёна, по волнам воздуха, вдаль от медленно тлеющего дома с трубой, поросшей молодой лозой и щавелем. Вдаль от навсегда потухшего очага. Вдаль от тяжких дум. Вдаль от поросшего болиголовом и бузиной двора, вдаль от бледной, неказистой ивы, где нашли свой последний приют бежавшие от колдовского огня несчастные. Вдаль, навстречу заходящему солнцу, вперёд, навстречу спешащему к академии поезду, вперёд, навстречу будущим «прикладным» магам – гостям издали, где нет места такой ужасной вещи, как магия.
***
Когда-то давно...
Шаг за шагом. Пылевой шлейф мерно тянулся за ним, как и след из шипящей на раскаленном песке крови. Ты думаешь, что по твоим жилам течёт живой огонь, покуда ты молод, ты думаешь, что на рассвете, стоит тебе проснуться, сквозь морозную, медленно алеющую средь предрассветных лучей поднимающегося из-за горизонта светила, голоса, такие же призрачные, и туманные, как утренняя роса, и так же быстро, как она, исчезающие, зовут тебя. Тебе кажется, что ты создан для чего-то большего, чего-то великого. Называйте это болезнью той поры, как и юношеский максимализм, но, вдруг мы созданы и вправду для чего-то действительно большего? Что если, наша обычная, обыденная жизнь, всего лишь следствие того, что мы оставили свои амбиции, что если, мир, который мы видим самым не примечательным, и, самым что ни на есть рутинным, полон чудес. Просто мы… не замечаем этого? Будто кто-то накрыл наши глаза пеленой, скрыв от нас целый пласт реальности, наполненный красками, жизнью, эмоциями, новыми свершениями?.. Капли вязкой, темной субстанции, грязным, липким потоком стекали с отнявшей, весящей плетью руки, и. падая на иссушенную, мёртвую землю, углублялись в неё, пропитывали ее, почва жадно, взахлеб выпивала каждую каплю чужой жизни, а то, что не успевала проглотить, впитать в свою глиняную, песчаную плоть - то безжалостно обращала в вонючий дымок, ненавидящее эти земли солнце, что сейчас било ему в затылок. Такое… большое, такое близкое солнце. Меньше, чем у него на родине, но, отчего-то сейчас, такое близкое, и, такое безутешное. Что он ощущал, медленно бредя на встречу белокаменным стенам неизвестного города. там, вдалеке, что мог быть как миражом, так и остатками давно сгинувшего поселения - кто знает этот мир… Он думал о том, как вместе с кровью, вытекает его сознание, а, вместе с разумом, и его магия. Без неё он был пустым, но, пожалуй, без неё он был и лучше. Наверное, в каком-то смысле, он это заслужил. Забавно, каким тонким бывает мир. Забавно, что в нём и вправду есть такая штука, как карма, как предзнаменование, как судьба. Забавно, что каждое из названных им мимолетных, пустых понятий, наполняют смыслом и силой, мы, люди. Прямо как магия, что была всего лишь еще одним коварным самообманом чужой души, нашей души. Всего несколько дней назад, нет, всего несколько часов назад, он… не стал бы и задумываться о том, какого чёрта вокруг происходит, что твориться с его жизнью, куда он несется на крыльях своей жестокости, своей гордыни, своего слепого тщеславия.. Он был, по правде говоря, очень недалеким типом, пускай, академические знания его блистали на фоне совсем уж дремучих дворцовых прислуг, что хотели лишь выслужиться пред Императором, его отцом. Ему было всё равно, что твориться вокруг, было всё равно, почему круглое не квадратное, а прямое не кривое. Ему было всё равно на политику, на обстановку у себя на родине, на бунты рабов, и, жестокость магов, было всё равно на бедность и болезни, на то, что женщины, которых он брал, возможно, были пусты внутри и приветливы ему из-за дурмана, бегущего по вене, и, доброй доли огненой воды, ему было всё равно на то, какой ужасный вкус имеют бледные дамы в нынешнем обществе, фаворитки его сиятельного родич, и, те иссохшие спички, без царя в голове, с огнём в глазах, со льдом в душе, что пытались добиться его расположения, и на то ему было плевать, что последнее время, контроль над простым челвоеком, крестьянином, с сиротливым наделом, стал жестче за год в сто крат, уравнивая его, ир аба, в глазах сияющих господ. Нет, будто дикого зверя, его интересовало только собственное выживание: поесть, поспать, поругаться, опять поспать. В принципе, ничего плохого в этом нет. Мерное, ленивое существование. жить только ради себя, и, никого другого, просто существовать, в этом богом забытом мире, и, быть тем, кто ты есть. если бы он родился свинопасом, то, будьте уверены, он был бы доволен и таким существованием. Он бы ютился в малой лачуге, на краю деревни, рядом с большим, пахучим хлевом, спал бы в соломе, что приняла бы его такого, какой он есть - потного, грязного, неотесанного, в грязи, и, в пыли, впитывая за ночь аромат свинарника, и, выпуская его утром, из своих объятий, с еле заметным духом поля, где работал бы его отец, или старший брат, или кто либо ещё, он всегда помнил, как отец рассказывал ему о своей простой, мирской молодости, до того, как он открыл в себе дар властвовать над чужими умами. Наверное, он любил поле. Он часто ехал в поля с инспекцией, часто осматривал утварь. Он… кажется, придворные говорили, что Император родился с серебряной ложкой в зубах, пускай, выплюнул её с первым же своим вздохом, заменив ту на ароматную соломинку. При нём такого бы никто не сказал, и, даже не помыслил бы, будем честными, но, он… он слышал это. Сейчас, приближаясь к стенам развалин, и, делая один сиплый вздох, за другим, силясь набрать в грудь больше воздуха, игнорируя колкую боль, он всё чаще о таком думал. Думал… и думал. В воздухе практически не было магии. Он не чувствовал ни щепотки волшебства в атмосфере нового мира. Интересно, а тут всё тоже самое, что и у него на родине?.. Возможно, нет, ведь тут нет магии, и, люди от рождения - они равны. тут не может быть рабства, не может быть королей и их подхалимов слуг, нет богоподобных архимагов, нет вездесущих магистров, нет нежити и искусственных созданий, нет горести и печали. Никто не вызывает засухи и мор парой простых слов, никто не низвергает на армии огненные глыбы, никто не строит големов и гомункулов - ужасающие орудия войны, никто здесь не превосходит другого. Эта мысль заставила его блекло улыбаться, наконец, сменив гримасу боли и отчаянья. На пару коротких мгновений. Он горько заплакал. Нет, не всхлипывал, и, не ревел, на взрыв, как это делала его мать, или сестра, когда их терзала толпа, а потом вела детей на эшафот. Он просто… не мог остановиться. Слёзы текли горячими дорожками по обветренным щекам, оставляя среди дорожной пыли, засохшей грязи и копоти светлые, чистые следы аристократически бледной кожи. Ему было плевать на угасающую семью. Он с самого начала не считал их родными, пускай, внутри от этих мыслей болело нечто большее, чем пара раздробленных ребер. Он плакал сейчас по своей судьбе. По своей пустой, никчемной жизни. В ней не было ничего, кроме попытки заполнить себя хоть чем-то, как глиняный кувшин с водой, в боку которого появилась трещина. Жизнь, точно так же, сейчас вытекала из него, бурным потоком. В нём не было ничего особенного. Никогда… Но ещё, он… он рисовал, и его картины, волей не волей, вытягивали его за рамки обыденной жизни. Краски раскрашивали не только пустой холст и само его существование. Даже повседневные заботы меркли на фоне того, как он творил, как он пытался перенести мысли из своей буйной головы на чистое, девственно-белое полотно, как выражал в тёмных картинах тьму своей души, как распускались на коже, глине, и, парусине, на дорогой, каширской бумаге, и, извечном драконьем полотне, цветы его мыслей, такие нежные, такие ранимые, как белые розы, под ударами холодных, зимних ветров. Так и не распустившиеся бутоны ночных цветов. Он рос один в тени людской, как дикие цветы ночные. В подобном месте он не мог долго пребывать, не мог так жить, не мог дышать, но, корни в землю отпустив, обрек себя на участь вечно дозревать там. Он сходил с ума от одной мысли о том, что его работа, и он сам. как она, как снежная баба по весне, могут в один момент исчезнуть, растаять на ветру, и никто даже не услышит о нём. Он хотел оставить о себе хоть какой-то след. Какое-то воспоминание. Не как тиран, не как сын чудовища, или убийца чужих надежд, или солдафон, или, самодур. Но, как… художник? Хотя бы как художник. как кто-то, кто хоть что-то смог создать. И потому, выставил свою работу, года четыре назад, на выставку в крупной городской консерватории, чей фундамент, говорят, существовал с незапамятных времён. С тех пор, мир был целостным, полным возможностей, не замёрзшим куском глины, а вершиной человеческой мысли. А он был на его вершине. Его творцом. Может, поэтому он ринулся, когда город взяли. в первую очередь именно туда. В галерею. И именно поэтому, он поджидал его там. Он знал, что картины значат для него много. А потому, крохобору оставалось только ждать прихода… принца. Он неторопливо брёл через город призрак, к его противоположному краю. Он никуда не торопился. Ему некуда было спешить. Он уже так далеко, что его вряд ли кто-то сможет нагнать. Бегство в иной мир… это, в каком-то смысле, самый трусливый поступок в его жизни. В каком-то роде. Но, он собирается сделать нечто ещё более трусливое, а потому, волноваться о том, как потомки расценят этот его шаг, было не за чем. Ветер дул в спину, подгоняя его всё дальше, вперёд, к резкому, кривому обрыву. По вискам его стекал холодный липкий пот. В груди немного клокотало, в ушах слышался гулкий стук сердца, а перед глазами плыло. «Мерзость»,- шептал он, положив налившуюся свинцом голову на сердце, но, вляпался в очередной кровоподтек. Откашлявшись несколько раз он наконец выпрямил спину и осмотрелся. Улица была пуста и запущена. День был светел, и, ясен, солнце, над самой его головой, нещадно бомбардировала город прямыми руками, играя с тенями, и, обращая их, чрез воспалённое сознание раненого мага, в силуэты людей, которых он когда либо подводил. Воздух был тягуч и плотен, на столько, что казалось, рубани наотмашь Дьяк ножом перед собой, и упадёт на запыленные портки ломоть отсыревшей мути. За городом дышалось ему куда лучше, будь воля его, он бы сейчас гнал дальше по проселочной дороге, на своем вороном коне, среди густого леса. Но эта малодушная, короткая мысль не задержалась в сознании бывшего принца ни на мгновение, улетучившись в миг появления, с со звоном бляшки его ремня, что лопнул, и. безвольной плетью, вместе с отрубленной рукой, упал на землю, и бодрым звоном клинка, пополам с предвкушающей дрожью руки, что нанесла удар. Боли не было. Впрочем. как не было больше и мешающей, постоянно бьющей по боку культи. Он подобрал с земли руку, и, поплелся с ней дальше. Приложив немного силы, он развернулся на перекрестке в нужную ему сторону, нужно было свернуть на развилке, чтоб попасть на тот пригорок. Он был широким, расположенным на широком берегу полноводной реки, и, как и во всех уважающих городах северной части необъятной родины принца, на пригорке расположилось самое большое, и. важное здание этого места - опустевший белокаменный дворец. Не не была стать символа власти короля тянула его, а высота, откос и морская пучина. Ну, почти все. Оставалась пара десятков шагов. Были что-то, о чём он жалел в этой жизни? Пожалуй, лишь о том, что не успел написать её портрет. Пожалуй о том, что предал друга. Пожалуй о том, что не понял чужих чувств. Пожалуй… о том, что так и не смог разглядеть этих красок жизни, что видел сейчас, пред собой, с самого начала. “Что же вы… не сказали… что с самого начала, во мне была такая красота… я бы...”,- он глядел на дыру в своё животе, и. на мерцающую в сжатой в лодочке кисте, крови. Кто сказал, что кровь алая? Нет, у неё куда больше оттенков. А внутри у него было… так много всего. Интересно, те, кто посвящают свою жизнь исцелению людей, именно поэтому так часто кромсают чужую плоть - чтобы тоже насладиться разноцветным великолепием сырого, живого мяса. Он поднял взгляд, и, прошёлся ей по обшарпанной, старой стене замка. как же это подло - что она подкралась так незаметно. Шаги становились тяжелее, а, глаза заливал пот. Шаг. Шаг. Шаг. Обрыв. Короткий миг, и, тело полетело вниз головой в морскую пучину…
***
Не так уж и давно...
Глубокое, черное небо, засвеченное в свете костра, завертелось перед глазами испуганной, злой, летящей в кусты девушки. С тихим, сухим хрустом, ветки под ней проломились, с тем же хрустом,приказали долго жить кости, а листья легко пружинили, как подушка, чуть подкинув её, и, сдвинув в сторону, будто всё тело её было намазано маслом. Прокатившись по холодной, сырой земле, она попытался подняться, в воспаленном бреду разума, но глинистая, мягкая почва, напоминавшая замешанную специально для путников, грязевую ловушку, просела у прямо под её беспомощной тушкой и она, скользнув, вновь упала. Ноги дрожали. Руки предательски не сгибались, и пульсировали. Дыхание перехватило, а голова кружилась от перенасыщения кислородом. Кое-как та перевернулась на спину и уставилась своими большими, красными и блестящими глазами в бескрайнее небо. Иссиня черное, бесконечно глубокое, беззвездное из-за засветки гигантского кострищаповоротников машины, и, фар, быстро скрывающихся за следующим же поворотом. Тёплая, липкая земля проникла во все щели и сгибы одежды девчонки, слепила чуть жирные кудрявые волосы, испачкала всю выходную одежду, помяв воздушную юбку, смешав розовый окрас с грязью, обратив налитые кровью щеки в мел... Чуть отдышавшись, та, с какой-то странной тоской подумала о своем хорошеньком, чистеньком костюмчике дома, школьной форме, о том, что она похоже, так и не наденет ее на выпускной, и том, что, наверное, она тоже испачкалась, когда девушка бросила её в шкаф, и, одежка предательски соскользнув с плечиков, рухнула в миску кота. То что это не её мир, не её тело, не её время и не её реалии девочка догадывалась достаточно давно, но мимолётные, многочисленные впечатления, воспоминания, привычки и стремления той, в чью кудрявую тушку она попала, заставили усомниться в реальности того, одного настоящими эмоциями и воспоминаниями, мира. Порой, кто-то может сказать, что родился не в том столетии, что опережает своё время, или же, существует для дней давно ушедших. Она же могла сказать, что кто-то, по злой шутке, заставил жить её в реальности, противной ей. Реальности, отвергавшей её. Реальности, что не давала реализовать её мечты. Но есть родители, и, есть учеба, был парень, и, был кот, и первого и второго, кстати, удалось заменить довольно быстро. Память её подводила. Да и в принципе… Память странная штука. Вот ты что-то помнишь. Вот ты что-то забыл. Вот ты уверен, что этот момент, самый счастливый в твоей жизни, ты не забудешь никогда, а вот он уже тонет в веренице серых, однотипных дней, медленно стираясь из памяти. Вот боль, которую ты не можешь вытерпеть, вот страх и ненависть, которые нельзя позабыть, но проходит время, и все они отходят на второй план. Нет-нет, не исчезают. Просто… будто бы скрываются за волшебной дверью. Но не дают себе исчезнуть, постоянно подогревая воспаленный разум обрывками старых эмоций. Она помнила всё. Помнила боль, помнила радость. Помнила запах болиголова, и ромашки, помнила удар ножом меж рёбер, помнила солнце, и помнила небо. Помнила вкус земли, и, блеск злата, злобу людскую, и, загадку волшебства. С каждым днём, некоторая чуждость, застарелая боль сердца и мрачная, какая-то не нормальная симфония печали и тревоги, нарастающие в душе, подсказали – она здесь лишняя. Она здесь не нужна. Это чужая история. Слишком светлая. Слишком добрая, слишком милосердная, как к неей, так и к окружающим, история. Нет, её жизнь, жизнь кого-то чуждого, жизнь без страстей, того заржавевшего, лишившейся всей той пафосной, красивой амбициозности, всей той харизмы, вкуса жизни и интереса к ней же. Но тут она была другой, полной восторга, мелких мыслишек, не важных на общем фоне, но таких сочных, светлых, настоящих. Ей импонировал образ светлой, жизнерадостной девушки, порой, даже слишком, и, не понятно, откуда вся эта прожжёность, скептицизм отжившего свой век человека, откуда эта боль, образ прошлой жизни своей, или кого-то из её приближённых – уж слишком было явное сходство многих черт между девушкой и тем, что она увидел на холмистой, зелёной Родине маленьких созданий. Что видела она в своих снах. Подняв усталый взгляд двух аккуратненьких дёргающихся глаз дальше, в ту часть неба, которая не была освещена огнями светофора и фонарей, а также отблеском кроваво-красных следов на пешеходном переходе, она увидела алый свет двух ярких, насыщенных звёзд. Ярко-красный, близкий скорее даже к жёлтому. И белый, с багровыми нотками. Альтаир и Бетельге́йзе. Они будто два больших глаза на беззвездном небе, были украшены тусклой мантией из россыпи звёзд поменьше, и короной из части созвездия близнеца, с Вегой в качестве драгоценного, сверкающего изумрудного камня на вершине величественного венца. В ушах вновь зашуршал шёпот десятков голосов сгибающихся под ветром веток, дрожащего костра безжалостных огней, хохочущей в предрассветной истоме тьме, ноющих из-за резкого разворота покрышек всё отдалявшейся машины. Пред рассветом ночь и вправду темней. Гуще. Многогранней. Она услышала рёв, рёв раненого зверя, загнанного в угол. Такой рёв издают перед смертью, телесной, или смертью духа – не важно. Это был рёв человека, печальный зов о помощи. Она потемнела от нахлынувшего воспоминания и беспокойства. Так же кричал она, нет, не от боли физической, просто, когда кто-то уходит, бросив в след фразу вроде “но я всегда буду любить тебя”, или ещё какой романтический бред, после всех тех лёгких, пускай мимолетных, но, важных чувств, ээто задевает. Нет, то не был тогда крик боли, а слезы были не от лишения кого-то важного. То были слёзы и рык полной печали, сожаления и боли, за погибшие ожидания. За потерянный дом, что теперь полнился чужими вещами. За слабость плоти, что не смогла дать духу свободному всего, о чём он мечтал. В тот час, в ту минуту она желала лишь одного – смерти. И она умерла. Глубоко в душе. А теперь и по настоящему, пускай, и, пришлось так долго ждать этого мгновения. Ещё один круг. Ещё один оборот колеса. И от чего так жестока к нам судьба, что в этот миг, лёжа в шести метрах от места, где её сбили, она ожила вновь?.. От чего так хочется жить. От чего слёзы льются из глаз вновь, а, в уголках рта пузырится кровь? Она яростно перевернулась. И пыхтя поползла к свету. Липкая, вязкая, вездесущая грязь мешала ползти, двигаться в принципе. Утягивала за собой, в глубину, в теперь кажущуюся холодной и мерзкой почву. Как зыбучие пески.Она яростно барахталась, пытаясь выплыть, но погружаясь всё глубже. Грязь забила рот и не давала позвать на помощь. В последней попытке выбраться она глянула на ночное небо. Звёзды были всё ещё на месте. Кроме тех, что она приняла за Альтаир и Бетельгейзе. Они приблизились ближе и насмешливо сверкали на тугой, толстой ветке высохшего вяза, неподалёку от затягивающей в глубь тверди девушку грязи. Глаза. Это были два глаза чего-то большого, нет, даже безразмерного, что таким образом наблюдало за ней всё это время. Шёпот усилился в сто крат. То был крик. Яростный крик. Приказ – чёткий и ясный. «ПРОСНИСЬ!». Она утопала в грязи, она погрузилась в неё полностью и шла ко дну. В беззвучном крике её рот открылся, а потом захлопнулся в гримасе отвращения. Грязь забила рот. Нос. Уши. Глаза. Она лишилась всех чувств. Вся её суть растворялась в этой грязи. Она не понимала. Она не спала. Но сейчас она уснёт вечным сном, как все её пять чувств. Но потом она поняла. Кое-что она всё ещё чувствовала. Как нечто тянет её вниз. Тянет неосознанно. Её как громом ударило пониманием. Проснуться должна не она. Она тот, кто должен пробудить. Не чувствуя своих рук, она потянулся вниз. Схватила ту тягу, что всё это время тянула его глубже в глиняную могилу, и резко, не бросая усилий, сделала рывок вверх.Ещё рывок. Ещё. И ещё. И ещё. Сколько бы она не тянула, тяга становилась всё сильнее. Тяга пыталась убедить её, что всё нормально. Убаюкать ее. Но, она не отпускала. И, тоже тянула. Сколько это продолжалось сказать сложно. Секунды складывались в минуты, минуты в часы, часы в дни, дни в недели, недели в месяцы, месяцы в года… и она так и не сдвинулась с места. Ни вверх, ни вниз. Это был её персональный ад. Она вливала последнеи капли своей души в эту тягу, пытаясь не дать им обоим упасть, пытаясь пробудить, то, что давно уснуло. Порой, рядом мелькали полные янтаря глаза, сквозь грязь, и, тьму, но, даже они, порой снимая боль в руках, и, чуть облегчая ношу, не могли помочь ей. Пока, в какой-то миг, она не ощутила нечто новое. Волну бесконтрольного, мощного тепла. Будто материнское объятие. Свет согревал её, впервые, за долгие годы, продрогшие руки, ощутили вместо тянущей усталости, прилив сил. И, теперь, она ощущала ещё кое-что. Странное, знакомое, такое близкое.Это как долго пользоваться одной и той же раковиной, постепенно, ты свыкаешься с ней, проницательно предугадываешь каждый ее каприз, свыкаешься с жестоким характером, и, тугим нравом. Там, где кран идёт туже, ты интуитивно прикладываешь больше усилий, порой проворачиваешь оба вентиля, чтобы шла тёплая, приятная вода – и тебе даже не надо пальцев под струю совать, чтобы понять – вот то, что надо (!), или когда горячий кран слишком легко проворачивается, нужно запомнить всё до мельчайшего оборота, точный нажим, что въедается в мышечную память, чтобы пошла тёплая, мягкая струйка, а не ошпарило кипятком нежную руку. Постепенно, привычка перерастает в зависимость, а, зависимость в свою очередь – в стойкую любовь. И ты, вернувшись через многие годы в отчий дом, и, вновь подойдя к старой раковине, каждый раз ахаешь «ха, да это же та стара подруга, дней юности моей! У неё до сих пор разболтан кран», и, ты знаешь, что тут нужно по особенному надавить, пока, что-то в душе не щёлкнет, и, ты шестым, крайним чувством не поймёшь, что деталька сдвинулась!.. Но, обычно, за многие годы, такие тонкости приедаться, стираются, замалчиваются. Ты просто не замечаешь того домашнего, бессмертного волшебства, что творишь каждый день, а когда со стороны кто-то удивляется твоему мастерству – лишь хмыкаешь строптиво в ответ. На её плечо легла чья-то мягкая, тёплая рука. Она… наконец-таки была свободная. Ухватившись правой рукой за кисть спасителя (или спасительницы), а второй, за непомерную тягу, она ещё раз, со всей силы, дернула. И, будто бы подняла перьевую подушку - такой лёгкости она давно не ощущала, и, как пробка из бутылки, вылетела наружу…
***
В настоящей библиотеке...
Робко попискивая, время от времени, фамильяры летали над похожей на клейстер, белёсой жидкостью, что заполнила всю библиотеку после той странной магии человека, с золотыми зубами. Более того, не так давно, их собрат рухнул в эту жижу, ни с того, ни с сего, будто его подстрелили, и, теперь, создания горько оплакивали его, а, так же создателя, которого вместе с его большими пухлыми питомцами затянуло в странное окно над столом. Благо, сейчас, то захлопнулось, совместными стараниями трех неугомонных зверушек, и, злая магия больше никого не утянет на ту сторону. По вагону бродил тот человек с золотыми зубами, прячась, от не так давно появившегося в библиотеке чудовища, всего из металла, и, с большими рогами. Чудовище говорило на человеческом языке, много ругалось, и, пускай, оно ощущалось, как чародей, прислушиваться к нему все трое посчитали очень плохой мыслью. Чудовище, всё носилось по комнате, ворочая столы и стулья, и, ища прячущихся от него человека с золотыми зубами и вкусно пахнущего щелкающего человека, без лица, что нёс их заклинателя, пока тот прятался внутри кролика. Но, один из тройки, заметил, как жижа, на месте падения их собрата, вспенилась, и, там внутри кто-то забился, они пикировали пару раз вниз, пытаясь ухватиться за тельце рухнувшего, и, вытянуть его обратно, но, каждый раз, из коготки и отрощенные лапки соскальзывали с вдруг ставшей гладкой шкуры, явно набравшего вес, животного, наконец, отмахиваясь от надоевших букашек, из воды вылезло… что-то. Кто-то. Она тоже пахла как чародей, причём, так же, как и хозяин. Почти точь в точь, один в один, это точно был он!.. Пускай, он и сильно изменился. они стали виться вокруг него, пускай он, теперь, она, материлась и отмахивалась, что было мочи. Пускай, волосы стали короче, но, они были кудрявыми - за них было легче цепляться!.. Какой царский подарок для его верных слуг. Отплевываясь и чертыхаясь, девушка привлекла внимание железного чудовища. Он подошёл к ней, и, окинул своими жёлтыми, маслянистыми глазами. Фамильяры быстро спрятались за спиной хозяина, решив оказать ему моральную поддержку.
-...Ты не пират,- проскрежетало чудище.
- А ты не Апостол Пётр. Бывают в жизни огорчения,- прохрипела та.
Со стороны входа в библиотеку, запаянного с помощью мембраны, послышалось чье-то громкое “ПЛИ”, и, мембрана содрогнулась от выстрела, попавшего в неё. Один за другим, в неё влетели 12 снарядов, истощая до предела, и, кажется, давая возможность магам со стороны прорваться, и, наконец, освободив выход для заточённых в библиотеку страдальцев. Библиотекарь для себя решил, что тратить время на какую-то девку, которая ещё и не пират (!), для него нет никакого смысла, уж слишком горяча была его ярость, бурлила в жилах, он искал того, на ком мог бы её выплеснув, заодно, проделав пару новых отверстий в умнике, а, заодно, в ненавистном ему поезде. Всё, алес, слишком много приключений за один-то день пути!.. Что подумала девушка - останется тайной. Она лишь погладила Колибри, севшего ей на плечо.
-...Отпусти,- тепло сказала она ему, глядя по слишком крупной для такой птицы, пернатой голове, и, даря животному теплоту, которой барышня буквально лучилась изнутри. Она в ускоренном темпе, побрела к выходу.
***
Кроу, Алиса, Екатерина...
-...Добро пожаловать,- сказал одетый в цветастый, нарядный пиджак с малиновым отливом, на голое, слепленное из грязи тело, ровные брюки, черно-белые туфли и невысокий котелок, франт. Он был странным создание. Фигура представляла собой слепленного из бурлящей, постоянно текущей по одежде, мутной грязи, коричнево-серого цвета, человечка, с острым запахом тины, сырой глины и чего-то ещё. Наподобие «головы» франта был надет котелок, а, линию глаз очерчивала серебрянная маскарадная маска, по которой бегали порой искорки.
-...Давно пора!- прохрипел мужик, ростом под два метра, здоровенный детина, очутившийся на месте девочки, с которой первой сняли ошейник, лет 40 от роду, наверное. Широкоплеч, плотной, мускулистой комплекции. Широкие скулы, обветренное, приплюснутое лицо, покрытое мелкой сеточкой морщин и парой особенно бросающихся в глаза бледных шрамов, карие глаза, густые брови, ладная причёска, волосы с единой, узкая линия губ и узкий, прямой нос. Небрежная щетина, простая холщёвая рубаха, серого цвета, с какой-то биркой с цифрами, нашитыми на грудь, такие же серы штаны, легкая желтозубая улыбка и деловой опрятный вид, кажется, где бы этот мужчина не был, он хорошо за собой следил, и, явно не отказывал себе в “покушать, поспать, привести себя в порядок, опять покушать...”. Ладонь и пальцы на левой руке заменены тёмного цвета протезом.
-...Нгм,- промычала вторая фигура, что очутилась на месте второго дитя. На вид, это был несколько забитый парнишка. Длинные, пшеничные волосы скатывались с его макушки, скрывая лицо (точнее, оставив не покрытой лишь тонкую полоску лица, с блестящим и умным одним глазом, покрытым веснушками лицом, и, дрожащими, пухлыми губами), и, скатываясь на узкую его, впалую грудь, ростом он был, возможно, даже выше крепыша, но, из-за того, что жутко ссутулился, и, вообще, держался позади визави, казался куда меньше, и, хрупче. Узкие плечи, узкий таз, до дистрофичного худощавые руки и ноги, с костями, проступающими из-под кожи. Его рубаха сползала с одного плеча, открывая кожу, покрытую шрамами, и, следами от застарелых ожогов. Он трясся, как осенний лист на ветру.
- Хэй,- обратился глиняный парень, кажется, к Кроу,- Не мог бы господин “двойной триггер”, отойти от экзаменующихся,- он показал грязевой рукой-щупальцем на Алису и Катю. Грязевой человек закачал “головой”,- Раз уж ты уже словил триггер, то, не мешай это делать другим. Они тоже в Академию хотят, кажется.
-
Этот пост просто шикарен! Прямо вах
-
Гимн графомании)
Тот самый момент когда все стало ещё менее понятно.
-
распечатать и выдавать перед экзаменом по литературе... Точно напишут. Пошла сохранять и вкуривать.. И думать, что тут будет лучше ..Гимн Клана Брэган Д'Эрт или таки мельница .. врата Тамерлана...
-
Текста много, жаль только, что он персонажу ничего не поясняет, оставляя его как и прежде в полном неведении и угнетенном состоянии.
-
обожаю твою больную голову!
|
Бевард сразу заметил девушку, что намеревалась к нему подойти, но до последнего надеялся, что она идёт к кому-то другому. Весь этот город, все расы его населяющие, все они были умнее и обладали более сложной душевной организацией, чем те, с кем Каймосу приходилось общаться всю жизнь. Там были суровые нравы, но здесь, в этой академии и в этом городе, суровость будет только мешать. Позиция - свой среди чужих и чужой среди своих, его не устраивала, но чтобы научиться быть другим человеком, потребуется время. И город уже предпринимает такие попытки. По приезду его сбила с ног какая-то девушка. Интересно, происходили ли подобные случаи с кем-то ещё?
Бевард посмотрел на незнакомку. Рене из Литте. Похоже, обладает магией, раз получила лист. Долгий путь позади, семья и друзья далеко, значит тяга к знаниям оказалась сильнее. Надо помочь.
Помощник из Каймоса не ахти, но на вопрос ответить он точно мог, а большего пока и не требуется.
"Бевард". - Ответил он, стараясь поубавить холод в голосе. - "Расскажу, что знаю сам. Но в культуре и обычаях рас я разбираюсь плохо".
-Демоны, - вон те существа с чёрными крыльями и хвостами. Демонов ассоциируют с тьмой, но они не тьма, демон живёт по законам природы. Демоны уважают культ силы. В природе выживет тот хищник, у кого самые острые зубы и быстрые ноги. Демоны - хищники, и ведут себя как хищники по отношению ко всему. В общении с ними нельзя быть зайцем. Все демоны уверены в себе, они красивы и умеют пользоваться своими преимуществами. Суккубы - вон те полуодетые женщины, их преимущество - секс. Тоже самое можно сказать и про инкубов - мужчин. Существуют вампиры, это высшие демоны и высшие хищники. Они высасывают из жертвы кровь, самостоятельно решая - убить её, или оставить в живых. Не советовал бы с ними связываться. Есть ещё оборотни, но это обычные люди, умеющие превращаться в различных зверей. Скорее всего, они появились в результате какого-то смешения демонов с человеком, не могу сказать наверняка.
Демон живёт около 1000 лет, умеет сражаться и развлекаться. Победить его можно двумя способами: сыграть на его природных инстинктах (оказаться либо сильнее его, либо недостойным для пищи), или победить его с помощью духа (убедить его, что цель не оправдывает средства, и загрузить его разными понятиями о милосердии и вере, чего в природе не существует).
Ангелы - противоположность демонам. Их ассоциируют со светом, но они не свет. Скорее, они это дух - противоположность материи, а сравнение со светом и тьмой не слишком корректно. Ангелы живут по закону души, по закону чего-то высшего и нематериального. Они могут дать сдачи, но агрессивны только тогда, когда агрессия продиктована моралью, а не желудком. Заниматься сексом ангел будет не ради секса, и даже не ради любви в привычном понимании этого слова. У демонов и, частично, у человека, она выполняет роль механизма, побуждающего к размножению. Любовь ангела основывается на дружбе, на поддержке и на взаимопомощи. Вместе с тем, ангел не понимает, как устроена природа. Они призывают всех к миру и дружбе, но мир невозможен без войны. Победить ангела также можно двумя способами: быть более или менее высокоморальным чем он, чтобы вызвать у него уважение или сострадание, или же рассказать ему о тех вещах, в которых он не разбирается. Ангел пожалеет беременную зайчиху и убьёт волка, но если не будет волка - зайцы размножатся и уничтожат сами себя и весь мир, в котором живут. Если надо убить ангела, чтобы защитить волка - придётся это сделать. Иногда следует поступать не сердцем, а разумом.
К ангелам близки Сильфы - маленькие человечки с крыльями. Невинны и добры во всех смыслах. Живут вне природы, никому не мешают и не вмешиваются ни в чьи дела. Эльфы - довольно древняя раса, живущая в лесах, носят всё зелёное и имеют богатую культуру. Эльф, - это ангел, который заключён в человеческом теле. Они также возвышенны, но умеют ценить и природу с её правилами, в которой живут. Эльфы понимают в жизни чуть больше своих дальних родственников.
А человек... Человеку приходится сложнее всех. Он должен понять и ангела, и демона, и только тогда он станет человеком.
Закончив говорить, Бевард снял флягу с пояса, откупорил крышку и отхлебнул два глотка какого-то горького пойла.
|
- О, дорогой, я никому не служу, неужели ты думаешь, что я могла отдать себя во власть какого-то вампирчика. О нет-нет, Генрих, я не приемлю для себя иного места, кроме вершины, не я буду служить, а мне. Благо, силенок теперь хватит, вот только в одиночку это…в общем мне нужна достойная пара, вот только сколько я не искала…в итоге вернулась к тебе, как только почуяла твоё появление.
-Да, дорогой, мне было мало. Существование бесплотным духом…воспоминание о своей прежней жизни не давали мне покоя. Ты даже не представляешь себе, что такое не иметь возможности почувствовать тепло… - Альба провела ладонью по щеке Генриха. - Да и не было у меня выбора… без медиума, без тебя, дорогой, я бы долго не протянула.Моя сила…это было проявление моей истинной сущности до моего существования в виде духа. Генрих, я до своей…смерти - Девушка усмехнулась. - Была такой же, как сейчас перед тобой и я никогда не была духом в полном понимании этого слова…я была, как бы это сказать…а не важно, какое это имеет теперь значение?
Где мы, я плохо понимаю, дорогой, не было времени навести справки. Пришлось сражаться за свою жизнь. - Наигранно устало вздохнула вампирша. - Местные вампиры - жалкое подобие истинных детей тьмы. Обьявили на меня охоту, пришлось оторвать пару благородных голов, что бы убедить кланы не лезть ко мне. А потом еще и эти вот - Альба пнула распластавшегося на полу мужчину. - Охотнички. Я так устала, дорогой, давай уйдем от сюда…у меня есть свой замок. Правда совсем пустой, без слуг…но это дело поправимое.
- О, я понимаю, ты не уверен, что ж, я была бы разочарована, если б ты так легко дал согласие, это тебя и отличает от…прочих. Но я терпелива, милый. Когда наступит время - когда ты почувствуешь между лопаток холодную сталь кинжала или шальная стрела пронзит твоё сердце или годы возьмут своё, я буду рядом и предложу тебе…альтернативу смерти. А пока, видимо, мне придется быть с тобой…всегда, что бы не упустить такой трагический момент. Ну или ты сам поймешь на сколько щедро моё предложение…я…не…то-ро-плю. - Последнии слова были сказаны уже на ухо парню еле уловимым шепотом.
|
|
-
Прекрасная история. Герои будут ждать продолжения, ок?
-
Внезапный конец( Когда будет продолжение, то пожалуйста, напишите мне.
|
Если так вспомнить, были и предзнаменования, и знаки.
Реки текли в гору. В ночном небе можно было видеть новые звезды. На печени свежезабитой свиньи было большими буквами написано "ЗНАК". Бил гром среди ясного неба. Жабы падали с небес. Все десять тысяч озер в Миннесоте превратились в кровь (ученые обвинили фитопланктон).
Кит выбросился на берег за сотню километров от берега. Золотой орел приземлился на балкон Ватикана, когда Папа Римский Павел VI проводил мессу. Птица аккуратно сняла с него очки, выколола ему левый глаз и улетела. Родился ребенок с четырьмя глазами. Кусочки бумаги с надписью "ЗНАК" падали с небес.
В ночном небе кит выбросился на берег. Оставленные без присмотра дети катились в гору. Было обнаружено, что один из глаз четырехглазого ребенка - потерянный глаз Папы Римского. История четвертого глаза так и не была выяснена. Серия точных ударов молний выжгла на пустыне Сахара слово "ЗНАК" (ученые обвинили фитопланктон).
Цены на Нью-Йоркской бирже росли на ровно один пункт в день одинадцать дней подряд. Один акушер опубликовал статью о том, что пинки нерожденных детей, будучи интерпретированным как азбука Морзе, неизбежно кодируют жуткие сатанстские сообщения.
--
Если бы я мог выбрать наивысший момент для человеческой расы, я бы выбрал 24 декабря 1968. Это был год разбитых мечт. В апреле был убит Мартин Лютер Кинг. В июне был убит Роберт Кеннеди. Советские танки проводили Пражскую Весну. Казалось, что все проблески надежды на лучший мир гасли один за одним. И тут, без предупреждения, люди включили телевизоры и узнали, что скоро космический корабль полетит на луну. 24 декабря миллиард человек - больше, чем когда бы то ни было в истории телевидения - настроили свои телевизоры на передачу с Appolo 8. Астронавты были уставшими, выгоревшими от дней мозгодробительных вычислений, но их голоса были ясны и четки. Они описывали, как луна выглядит вблизи. "Огромное, одинокое, жутковатое пустое пространство", "Вызывающий дурные предчувствия горизонт". Потом как Земля выглядит издали. "Голубой оазис в огромной пустоте космоса".
Оставалось две минуты до того, как восход солнца на луне прервет коммуникации. Единственный приказ астронавтам от НАСА был - "сделайте что-нибудь стоящее".
"В начале", читал Билл Андерс, "сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою..."
В течение двух минут миллиард людей слушали, как три астронавта читают Книгу Бытия из маленькой металлической банки в двух сотнях километров над поверхностью луны.
Потом, в середине предложения, они разбились об небесную твердь.
Оказалось, и в небе и в земле сокрыто меньше, чем снится чьей бы то ни было мудрости.
--
Прошло 10 лет с тех пор, как люди пробили дыру в небесной тверди, и вся тонкая структура вселенной полетела к чертям. Мир работал все хуже, все непонятнее. Привычные нам физические законы переставали работать. Ангелы заполонили Землю, пытаясь вернуть все на круги своя, но получалось у них плохо. Чтобы хоть как-то им помочь, весь мир обратился в иудаизм, но и этого было недостаточно.
И, кроме ангелов, были другие. Демоны. Легионы, ведомые Тамиэлем, Князем Ада. К счастью для всех, армии стран мира были все-таки сильнее, и они сдерживали нападение, сколько могли. Поэтому Тамиэль пошел на уловки. Он внедрил своих агентов, демонов, прикидывающихся людьми, в круги кабаллистов, стараясь сломить веру всего мира и получить решающее преимущество.
Правоверные, доблестные мастера кабаллы! Найдите демонов среди вас и отдайте их на суд архангелу Уриэлю! Он поразит их своим пламенным мечом и поможет миру отстоять свои жизни перед легионами Ада! Да поможет вам Бог...
|
Толик смерил мага сочувственным взглядом и спрятал косяк в карман. Гадалка и рыжая тоже предложением не прониклись, да и хозяйка динозаврика вновь проявила крайнюю раздражительность, так что, как это не было прискорбно, Толик решил что лучше дальше с огнем не играть и убрать инвентарь с глаз долой. Да и кто знает, кого тут еще встретишь. Библиотекарь довольно спокойно отнесся, как не странно, к курящему парню. Другие...маги? пассажиры? существа? могут оказаться не столь толерантными. Да, вполне очевидные вещи до Толика, бывало, доходили долго. Однако два косячка, предназначенные девушкам, уже тлели и в карман их так не спрячешь...
-Бэээ- Толик высунул язык и провернул фокус, которому его научили еще в школе..."Пшш"..."пшш"..."пшш"...три самокрутки поочереди были потушены и спрятаны, ну не об мебель же...
Из последовавшего диалога у Толика в голове со скрипом сложилась примерная картина происходящего: первое - магия реальна и он не сошел с ума- по крайней мере в это хочется верить. А что он знал о магии? В голову лезли образы детей-волшебников из хогвартса и цветных единорогов; второе - компания студентов-экспериментаторов умудрилась превратить какого-то парня, которого почему то называли печенькой, в кролика, а теперь пытаются вернуть все на место; третье- маг-библиотекарь-олень не очень всем происходящим доволен и гонит честную компанию вон, из чего можно сделать вывод, что лучший выход сейчас-это по тихому тикать, пока самого в белку или мышь не превратили или еще что, вот только Толик совсем не ориентировался в этом месте и мог вполне забрести не туда, куда надо и получить, например, фаерболом по заднице или гримуаром по голове, а значит нужен кто-то, кому можно упасть на хвост...выбор был не велик...да и по правде сказать, проняло Толика происходящее - девушки на эмоциях, вон чуть ли не в ногах у мага-оленя валяются пытаясь помощи выпросить и оставаться безразличным, когда такое перед ним творится, Толик не мог... Поэтому Толик пока останется со всеми, а потом прилипнет банным листом к библиотекарю или девушкам с кроликом.
- Прочистить мозги нашим мальчикам. - Толик представил, как ему мозги могут прочистить...Парень читал Гарри Поттера, два раза...
- Эй, не...мой мозг хоть и не очень чистый, но я очень дорожу каждым пятнышком на нем, так что не надо.
- Кстате, да, сэр олень-маг, не ломайтесь Вы так, помогите несчастным девушкам. - Толик подплыл к магу и продолжил заговорщески в пол голоса, само собой, его все могли млышать...
- Чувак, ты же...вы же видите, девочки ну очень просят. Вы же это...типо крутой маг, чего вам стоит? Смотри...те еще немного и в истерику впадут, оно вам надо? Вы же женаты, должны понимать, что сейчас начаться может...а их трое! А если прогоните, так сами ведь эксперементировать начнут и что тогда будет? Бум-бам-бабах и поезд буль-буль или там хурму какую призовут, а отвечать кто будет? Детишки, переигравшие в магов или господа крутые волшебники, позволившие им без присмотра играться с магией? Эм...это вообще законно? Магия вне Хогвартса, ой, чувак, все ведь по жопе получат. - Толик домонстративно развел руки и сокрушенно покачал головой. - Давйте, мистер маг, помогите, чем могите, а потом найдем укромное место и раскурим трубку мира...и жене вашей никто вас не заложит.
-
Как ты умудряешься так в роли вживаться? В любые!
Рассмешил, Толян)))
-
откуда он знает, что маг женат!?! :) Или рога другим способом не растут?
|
|
О чём мог думать ёжик, который оказался в тумане? А кролик? А человек? А Гот?
"Ну нихрена же себе денёк выдался! Нет чтобы как все - мордой в асфальт, губкой в ведро и похороны в закрытом гробу! На приключения потянуло! Дорвался вшивый до бани, шайки, мыла и мочалки, так всю жопу в кровь от усердия разодрал... Мда... Перестарался..."
Кроу улыбнулся собственным мыслям пытаясь определиться в пространстве, но после нескольких неудачных попыток плюнул на это глупое занятие.
"Ну что за мир такой, всё не как у людей. Чувствую себя Кавказской пленницей, которую сунули в спальный мешок. Либо меня сейчас поволокут в ЗАГС, либо к прокурору... Эх... У прокурора я уже был... Нажрался, как скотина... Так что же получается? ЗАГС?.. ДА НУ НАФИГ!... Если у них все такие "красивые", как Мисс Грин Халк в миниюбке", то давайте лучше снова к прокурору Рипли! У вас же ни одной нормальной девушки или женщины нет! Вон, не зря же со мной столько красивых девчонок притащили... Алиса, Лира, гадалка... Сколько их ещё? А из мужиков одни инвалиды детства в аппаратах Лазарева с черепами, постоянно бухающие доценты и керамические куклы-извращенцы. Ну ладно, видел одного полунормального... с носом кавказца, жутким акцентом, да и тот, нормальный лишь при первом взгляде, а стоит копнуть глубже..."
Фоновый шум постепенно обретал осмысленность слов и Парень задергался, поскольку принадлежали голоса его спутницам.
"Э-неее... Я вам не этот, чтобы со мной так обращаться. А за сомирянок, одномирянок-однопарцийцев, так и вообще расстреливать у упор буду! Интересно, что стало с фарфоровым великаном?"
Извиваясь словно уж на сковородке и дергая руко-лапами, гот попытался двигаться на голос. После Черного марева бездны, молочно белый туман ему казался ничем не лучше.
"Врёшь, меня не проведёшь, гашиш на ландыш не похож!"
И действительно, для кроу не было особой разницы чем пахнет окружающая среда. Бывало, неприятности пахли куда слаще французского парфюма, а спасение пахло зассанной подворотней.
"Вот доберусь до тебя, весельчак, вместе посмеёмся... Видимость нулевая.... Иду по приборам... Ну прямо бермудский треугольник с воронкой... Свет, взрывы, ни хрена не видно и не разобрать где верх где низ..."
Куда двигался студент он не знал, но придерживался курса, который задавали Голоса девушек. Если крики окажутся их и кто-то посмел их хоть пальцем тронуть...
"Ну держись, кочерыжка от морской капусты... Ушастую бестию во мне ты уже разбудил... "
Когда же кроль приплыл неизвестно куда и белый туман отступил, он подобно виконту-завоевателю сделал шаг на сушу и благоговейно поцеловал долгожданную землю. Продрав глаза, Кроу обнаружил, что распластавшись лежит на столе и целует его...
- Фути-фути-фути... - смешно зафыркал зверёк, дергая ушами из стороны в сторону и приподнимаясь на передних лапах. Но стоило ему заметить поблизости керамическую куклу, причём в опасной близости от Алисы, как шерсть за загривке тут же встала дыбом, а уши встали торчком, словно боевой ирокез североамериканского индейца каманчи.
- Фуз-Чо-Рах! - Грозно прошипел малыш, широко расставив лапки в стороны и пятясь спиной к Алисе, пытаясь заслонить собой. Правда таких как он, даже на одну муфточку, нужно было не меньше десятка.
- Кчшиииииии!!! - Протяжно зашипел зверёк и вдоль вздыбленного загривка до самых кончиков ушей пробежал заряд голубых молний, превращая ушастого проказники в некое подобие мини-годзилы.
"Если не помогло внешнее воздействие на конструкцию, то расширение внутренних газов должно раскрошить или расколоть материал!"
Сведя лапки вместе, Кроулик готовился к тому, чтобы начать их медленно разводить в стороны, вместе с тем, увеличивая внутренне давление в материалах белоснежной куклы. Из чего бы её не создали, но воздух в том или ином виде в ней присутствует, а значит... Да нихрена это по сути не значит, просто исчерпав одни идеи, пытливый ум гота решил прибегнуть к другим, а затем и к третьим, пока не дойдёт до самых абсурдных. Но как известно: "Если шансы на нуле - ищут злато и в золе!"
|
|
|
Последнее, что помнила Анна - это то, что она собиралась заварить чай и сесть за компьютер. Нет, не печатать роман - просто побродить в интернете, не иначе, как в поисках своего иссякшего вдохновения. Иногда ей попадались красивые арты или мотивирующие группы для творческих людей, вроде "Пути Художника", на короткое время возвращавшие веру в себя и желание продолжать заниматься книгой - может, сегодня ей тоже попадется что-то подобное? Но добраться до ноутбука девушке было не суждено... Похоже, она упала в обморок - судя по тому, что вокруг сгустилась тьма. В школьные годы пару раз такое бывало - но сейчас происходило что-то иное. Удара об пол не последовало - тьма рассеялась, а девушка продолжала сохранять сидячее положение, даже голова не кружилась. Вот только оказалась она не в своей съемной комнате, а в каком-то странном месте. Поправив очки, девушка принялась озираться по сторонам, силясь понять, что происходит. Где привычный диван и коллекция ловцов снов и мандал на стене? Куда подевались разрисованные соседями по флэту занавески с пацификами? Анна сидела за огромным толом в каком-то зале, который никак не мог находиться в современном здании - слишком высоким был потолок, теряющийся во мраке. Каменные стены, увешанные гербами и замысловатыми гобеленами, рыцарские доспехи... Это что, сон? Или товарищи опять втихаря курили траву, и Анна надышалась дыма и теперь страдает галлюцинациями?
Уже протянув руку к лицу, чтобы ущипнуть себя за нос, девушка вдруг поняла, что она за столом не одна. Рядом седела еще одна молодая особа, судя по растерянному виду, тоже не знавшая, где она. И выглядела эта девушка обычно - никаких платьев с кринолинами, или что там носили знатные дамы, обитавшие в средневековых замках?
Девушка представилась Настей - едва Анна успела ответить и назвать ей свое имя, как новая знакомая указала на что-то во главе стола. Это была грифельная доска, на которой можно было писать мелом. Именно это сейчас и происходило - мел поскрипывал, соприкасаясь с поверхностью доски, вот только он висел в воздухе, никто его не держал. Анна почувствовала страх - внезапное перемещение в таинственную залу не напугало ее так, как этот проклятый кусочек мела, игнорирующий законы земного притяжения. Шокированная девушка кивнула Насте, давая понять, что тоже видит эту странную картину. И принялась читать выводимые на доске буквы. В целом, конструкция напоминала доску уиджа для общения с духами - герой романа Анны был медиумом, и она основательно изучила все приемы работы медиумов, прежде чем взялась за повествование. Но была одна существенная разница. На доске для разговоров с призраками просто был написан алфавит - чтобы получить ответы, надо было качать над ней маятник, или гонять по ней блюдце со стрелкой. Здесь же буквы в правильной последовательности выводил парящий в воздухе мелок. Если движения маятника можно было объяснить шарлатанством, то с мелом, очевидно, и правда забавлялось приведение. Анна, хоть и писала в жанре "мистический реализм", не верила, что призраки существуют на самом деле. Правда, возможно, в этом непонятном Замке (судя по надписи на доске), духи все-таки водились.
Прочитав предложение призрака показаться на глаза, Анна лишь снова кивнула - и обреченно уронила голову на руки. Происходящее казалось ей нереальным, не сном - но и не явью, и она пока не могла сообразить, что сказать или спросить, и просто молча со всем соглашалась. Настя подозрительно уставилась на столовые приборы - проследив за ее взглядом, начинающая писательница заметила, что те словно бы поменяли свое местоположение... Или кто-то поменял... Анна не успела додумать мысль о том, сколько же призраков витает вокруг них в этом старинном зале.
И полюбоваться на таинственную Китту девушки тоже не успели - раздался какой-то шум, и дверь, ведущая непонятно куда, распахнулась. В зал поспешно заскочил какой-то светловолосый паренек с обнаженной шпагой. Захлопнув дверь с громкий стуком, юноша облегченно вздохнул и принялся оглядываться. Он был одет в старомодную одежду, и Анна решила бы, что видит перед собой местного жителя - но растерянный вид выдавал в юноше такого же пришельца, как и она сама. И как девушка рядом. Что ж, по крайней мере, новый гость был человеком из плоти и крови. Вот только чего он так бежал - словно убегал от кого-то? По-прежнему прибывая в растерянности, Анна все же нашла в себе силы выйти из ступора и, поднявшись, помахала пришельцу рукой, приглашая подойти к столу.
|
Генрих
Память капризно отказывалась давать ответ медиуму на вопрос, как и где он умудрился заснуть. Вероятно, сказывается переутомление из за мучавшей в последнее время безсонницы. Открыв глаза, Генрих обнаружил себя сидящем в удобном, оббитом кожей кресле. Запах книг, тяжелый застоявшийся воздух плохо проветриваемого помещения и еле пробивающийся через тяжелые шторы солнечный свет говорил о том, что в этот раз организм решил отправить его в мир беспокойных сновидений прямо в библиотеке...вот только это, похоже была вовсе не привычная ему библиотека "любимого" интерната, ведь ее книжные полки не уходили в высоту, скрывясь во тьме где-то на высоте не ниже пятиэтажного дома.
Окинув взглядом помещение, Генрих обнаружит, что находится в круглом помещении без потолка. На полу помещения был нарисован уже поистершийся рисунок звезды, обозначающий части света. Ее северный луч указывал на большое, увешанное пыльными тюлями и гардинами желтоватого оттенка окно, южная на большую двухстворчатую деревянную дверь, а западная и восточная на покрытые ржавчиной рыцарские доспехи, с полутороручными мечами в ножнах на поясе, стоявшие в нишах между книжными стеллажами.
Еще одной странностью было то, что парень совсем не чувствовал подчиненных им духов, как буд-то кто-то просто обрезал ниточки, связывающие его с ними, однако в этой библиотеке Генрих был не один. Напротив него через низкий стол, в таком же кресле, сидел на первый взгляд, слабый дух какого-то старика, одетый в старомодный костюм. Пользы от такого будет наверное немного, но на безрыбье... да и дух мог обладать столь необходимой информацией относительно того, где он оказался, вот только будет ли тот сотрудничать добровольно? Дух, похоже, был уверен, что его не видят и занимался тем, что строил рожи очнувшемуся парню, переодически скалясь лишенным половины зубов призрачным ртом.
Баду.
Такого, пожалуй, с принцем еще не случалось. Заснуть прямо за рулем в режиме ручного управления "Слоном", как это не похоже на обычно крайне внимательного и ответственного принца. Наверное последнее приключение его крайне утомило, как физически, так и морально. Хорошо, что сработала система защиты от "дурака" и машина просто замерла не месте, когда обнаружила, что пилот не следит за дорогой. Свет фар разгонял мрак, сгустившийся вокруг машины, выхватывая из лап тьмы большую двухстворчатую тяжелую дверь. Если Баду включит прожекторы, то он увидит, что его "Слон" стоит прямо посреди коридора, судя по каменной кладки, явно стариного замка или крепости, достаточно большого, что бы вместить слона. Под ногами машины выстелен красный ковер, безнадежно вымазанный в грязи, нанесенной, кажется побывавшей в каком-то болоте, машины. За хвостом "Слона" коридор уходил далеко вдаль, скрываясь во тьме, из которой за чужаком следила пара чьих-то глаз...или нет? Наверное воображение разыгралось.
Настя и Анна
Вы не помните, как ложились спать, а судя по одежде, вы вроде как и не собирались этого делать. Прийдя в себя, вы обнаружите себя в компании незнакомой девушки за длинным столом. Оглядевшись вокруг вы прийдете к выводу что находитесь в огромной обеденной зале какого-то старого замка, в котором, судя по огромному слою пыли на мебели и полу, не убирались уже сотню лет. Во главе стола стоит грифельная доска, исписанная мелом, а сам кусочек мела повис в воздухе, мерно покачиваясь. Похоже именно его скрип по доске вас и разбудил... Язык вам точно не знаком, но каким то образом вы понимаете смысл написанного:
Привет.
Не пугайтесь.
Добро пожаловать в Замок.
Меня зовут Китта.
Извените, что не показываюсь, обычно люди сильно пугаются, увидев приведение, а после того случая с инфарктом у одного дедушки, я решила сначало спрашивать разрешение, прежде чем показаться или заговорить.
|
Мало того, что Кроу проделал весь этот долгий маршрут через пол обеденной залы едва перебирая лапами, а оказавшись уже так близко от цели толком не мог ничего разглядеть, кроме ножек стола и стульев, ботинок, носков и брюк, так его еще, как последнюю крысу, схватили за шкирку и брезгливо, на вытянутых руках ку-да то потащили прочь, подальше от девушек, не спросив ни разрешения ни мнения.
Слыша где-то за спиной голос Алисы, кролик явно забеспокоился и задёргался, поскольку "гот в кроличьей шкуре" не был таким оптимистом, как девушка.
"Библиотека или зверинец? Пф! Как бы не так! Хорошо если просто в сортире решили утопить или выкинуть за борт, так ведь могут отнести к живодёру и сделать замечательную белую муфту, или чего еще хуже - повару. Говорят, что жаркое из кролика очень вкусное."
И поскольку девушки совершенно не представляли того стресса, который переживал Кроу, шли себе преспокойненько и не торопились спасать мохнатого товарища, то парню ничего не оставалось, как предпринять самостоятельные попытки спасения.
"Я буду жаловаться в общество по защите животных! Это же негуманное обращение с братьями нашими меньшими! Я напишу в ООН и профсоюзы! Чёрт, я даже обращусь в телепередачу "В мире животных", чтобы придать вашим незаконным действиями широкий общественный резонанс! Я же редкий вид, занесенный в красную книгу, вы не имеете права со мной так обращаться! Граждане, спасите-помогите, не оставайтесь равнодушными к чужому горю...!"
Но похоже, что все увещевания кролика оставались непонятыми и не услышанными, поскольку ушастый дрыгал лапками в воздухе и что-то жалобно пищал.
"Спасение утопающих - дело рук самих утопающих! Я вас по хорошему просил..."
А дальше кроля, с перепугу, слетел с катушек, лихорадочно соображая, что же можно сделать, пока не стало слишком поздно. Если бы это был человек, можно было бы вызвать асфиксию, вытянув из организма кислород, или на оборот, накачивать, пока он не лопнет, как воздушный шарик. Но вот что делать с металлической куклой, было не совсем понятно. Попытаться создать зону сверхвысокого атмосферного давления, которое раздавит зловредную куклу? Или устроить мега-бриз? При небольшом везении кукле оторвёт руку, а при большом её расколет вдоль задницы на две половинки. В обоих случаях, был риск задеть девушек.
Подумав про глинянных человечков, кролик вспомнил слова магистра Йоды - Размер в силе не главное! Вытянув лапы в стороны, кролик представил, как сгребает куклу в охапку и начинает её медленно сдавливать, как игрушку-антистресс. При этом кролик сводил лапки всё ближе.
"Живым я вам не дамся!"
|
|
|
|
|
|
ДорианНа балконе, с которого открывался вид на не самый благополучный район города, стоял молодой мужчина. Разумеется, по меркам эльфов молодой. Пряди рыжих волос непривычно и, пожалуй, не совсем удачно убранных в высокий хвост, спускались ниже плеч, Арвель рядом не было, поэтому приходилось пользоваться услугами девушек с сомнительной квалификацией, что каждый раз заставляло эльфа недовольно хмурится. Шум города раздражал Дориана. Грязное, мерзкое место. А какие уроды по улицам ходят, чувствуя себя как дома. Ладно люди, гномы, кентавры, люди делифины, скатолюды, гигантские еноты... Но мерзкие гоблины, тролли, огры и прочие паразиты... На родине он давно изгнал эту чуму из своих лесов... Хотя здесь они вроде не сбивались в стаи и не покушались на безопасность его королевства, так что в общем то эльфу было на них плевать. Просто нельзя было не выделить очередной раздражитель с которым необходимо будет разобраться, если ему таки придется здесь задержаться на неопределенное время. И да, леса...что не так с местными лесами? Он совершенно их не чувствует. А магия? Всех его усилий хватило лишь на один дуб, что сейчас торчит посреди улицы прямо из выложенной камнем улицы. Дориан как раз наблюдает за попытками местных служителей порядка...благо, лучше б и прямо порядку служили, вон сколько мусора под окнами. - Дориан поморщился. Хоть эльф и испытывал катастрофические трудности с магией, однако для того что бы попробовать немного развлечь себя этим мерзким утром в мерзком городе, сил хватало. Вернемся к дубу... Вот один из стражников подходит к нему с топором и...получая веткой по лицу, роняет его обухом на ногу. Вот второй, с опаской косясь на ветки, обходит вокруг, ища место, где дуб менее ветвист и... Корень хватает его за ногу и закидывает в мусорный бак, словно мячик. Дориан вздохнул. Устроенное представление хоть и вызвало у свидетелей сего действа кучу положительных эмоций, выражающихся смехом, улюлюканьем и апплодисментами- стражей тут явно не очень любили, у самого Дориана особого азарта не вызвало. Все это напоминало детские забавы на фоне его обычных способностей. Так же некоторые неудобства доставлял ошейник. Эльф в очередной раз, поморщившись, коснулся рукой розового ошейника. Именно эта штука и блокирует его и без того скудные в этом мире возможности. Дориана эта штука возможно так уж сильно не нервировала, если бы не тот факт, что такие носили все "сотрудницы" и "сотрудники" барделя. Ставить Его в один ряд со шлюхами? Волузиан развоплотился бы от смеха. Кстате по поводу демона. Его тут нет, что несколько скрашивало не очень приятное положение дел. А учитывая временные затруднения с магией, отсутствие этого "подарочка" можно было считать воистину подарком судьбы. Хоть Дориан и был лишен практически всей магии, а на шее у него был ошейник, причисляющий его к касте узкоспециализированных рабов, глупо было бы считать, если вы знаете его хоть чучуть, что он смирился с подобным положением вещей... С месяц назад его купила хозяйка барделя. Женщина за сорок, явно проведшая всю жизнь в этом бизнесе и, выйдя на раннюю пенсию, на накопленные сбережения открыла уже свою обитель страстей. Когда новая хозяйка рассказывала ему эту историю, то и дело возвращаясь к бурному прошлому востребованной путаны, Дориан всеми силами старался не зевать и делать вид что его прямо-таки трогает история жизни этой...дамы. Пришлось несколько поступиться со своей гордостью и сыграть роль восхищенного любовника, что бы получше устроиться в новом мире. А что еще оставалось? Без магии, без слуг, без армии, без средств...можно конечно было пойти по пути какого-нибудь разбойника, но у короля были свои понятия о чести и достоинстве и подобное было для него просто не приемлимо. Так, за отсутствием всего остального, Дориан начал свою маленькую битву при помощи единственного оружия, что ему было доступно и вот уже на протяжении воистину многих лет не дает сбоя - обояния. Хотя, надо сказать, эльф немного лукавил. Не было выбора и он лег в постель к этой женщине? Ну нет, скорее - ему было лень ломать голову и поэтому он выбрал наипростейший путь. Женщина...как там кстате ее имя? Ну, видимо не судьба ей получить именную табличку в коллекции Дориана, будет просто вон в той общей кучи +1. "Хозяйка" - эти слова эльф произносил у себя в голове с сарказмом, ведь, по сути, статусом они обменялись практически сразу, что не могло не разочаровать Дориана. Никакого сопротивления! Как...скучно... Месяц Дориан не покидал здания барделя, решив залеч на дно. Ведь не известно еще, был ли сбой портала случайностью или происками врагов. А если прибавить сюда еще и трудности с магией, то вполне можно было впасть в параною. И вот наконец эльф решил выйти наружу. Сидеть вечно в заперти он не собирался, проблемы сами собой не решатся. Пора бы уже разобраться с ошейником и занятся поиском способа вернуться домой, ну или если пока это не будет представляться возможным, то начать уже прощуповать этот город. Эльф решил, что будет чувствовать себя гораздо комфортнне, заняв кресло правителя, если ему таки придется остаться тут подольше. Жаль, местные хозяива не все были женщинами, это многократно упростило бы задачу. Но, так даже лучше. Какое-никакое развлечение. В итоге положение, в котором оказался, Дориан решил расценивать как некий вызов, развлечение...отпуск. Да, небольшой отдых от дел государственных, после которого он вернется полным сил и сотрет в порошок тех, кто ему его устроил, возможно даже предварительно поблагодарив. С самого утра Дориана не отпускало странное чувство, буд-то что-то куда-то его звало, а ко времени второго завтрака оно усилилось на столько, что невозможно было больше его игнорировать. В общем то это и сыграло не малую роль в принятии решения наконец покинуть свою крепость. Когда ты живешь в мире, наполненнои магией, подобное игнорировать просто невозможно. Духи, пикси, фейри, демоны, да и мало ли кто еще способен таким вот "зовом" попытаться выйти на связь. Быть может, кто-то из дома, в попытках отыскать пропавшего Короля, нашел способ пробиться в этот мир и пытается так с ним связаться? Или местные представители "той стороны" дают о себе знать. Неспешно прогуливаясь по улицам города, эльф покинул район барделей, темных улиц и серых лавок, и, следуя странному зову, вышел к району вечного праздника, развлечений, большого рынка и гостиниц. Цепкий взгляд выхватил среди мнодества кафе, пивных и таверн ту, рядом с которой был припаркован...слон. Дориан хоть и привык к странным вещам еще в своем мире, а уж попав в этот вообще удивляться зарекся, однако, смотря на слона он почувствовал... эльф закатил глаза и хмыкнул. Этому миру понадобится что то повесомей ему на голову скинуть, что бы на его лице проступила хотя бы тень удивления... Однако Слон все же был удостоин менее равнодушного взгляда, нежели все остальное вокруг. Зов вел прямо в это кафе... Дверь раскрылась, потревожив чуткий сон колокольчика, извещая посетителей кафе о том, что в помещении стало на одного человека больше...эльфа...да какого!
Сияющий, цепкий взгляд скользил по посетителям, вызывая у мужчин чувство собственной ничтожности на уровне инстинктов, а женщин заставляя в смущении прятать глаза и забывать, что нужно дышать. Одет загадочный незнакомец был в брюки цвета молодой листвы кленового дерева и в бежевую рубаху на голое тело, с широкими рукавами и небрежно растегнутыми пуговицами от горла до груди. Вокруг шеи был обвязан длинный шарф, концы которого, казалось, развивались за спиной даже когда эльф стоял на месте. А рыжые волосы, собранные в высокий хвост напоминали о языках пламени костра, разведенного посреди осеннего леса.
И вот взгляд мужчины наконец наткнулся на ту, что он искал, вызвав завистливые взгляды в ее сторону от неудостоенных такого внимания одиноких и не очень посетительниц и сотрудниц кафе...
- Арвель? - Прозвучал голос Дориана, сравнимый своим звучанием лишь с пением весенних птиц, а взгляд, казалось, пронзил душу и схватил стальной хваткой сердце несчастной Александры.
|
|
|
|
-
Я, конечно, понимаю, мафия - это психологическая игра, но такие приемы очень грязные. Не повторяй их.
-
Без комментариев
-
> И нет, извиняться не буду, пока не узнаю, что ты имела чёткий план достать меня своей тупостью.
Вот за это. Я это буду цитировать.
|
Грузовой вагон…
Живность, радостно пища, вырывалась из рук Алисы, будто пытаясь как можно скорее коснуться пришедшего незнакомца, пускай, их взгляд был смещён несколько ниже его лица. Шляпник лишь бледно усмехнулся, провожая взглядом две фигуры. Он вытащил из кармана свободной рукой старинны механические часы, сверив время, а потом, широким ладным шагом, как на параде, промаршировал к трём оставшимся в помещении молодым людям. Его тонких губ не трогали эмоции, они оставались тонкой сомкнутой линией на фоне бледного лица, и, он с интересом посмотрел на Лиру. С уст незнакомца сорвалось пара слов на незнакомом языке в вопросительной интонации (это был первый раз, когда Алиса или Екатерина не поняли кого-то с помощью магического переводчика этого мира), но, леди прибывала в состоянии обморока, кажется, решив тем самым избежать беседы с новоприбывшим. Сквозь забвение же, Лира могла лишь расслышать неразборчивый гомон Кёльхе, и, голос джентльмена, которого девушка в бинтах называла не иначе, как «Эскер». Как жаль, что Кёльхе не видел и не слышал никто, кроме сейчас находящейся в бессознательном состоянии заклинательници. Как о многом она могла бы поведать? Как о многом могла бы предупредить?.. Как жаль. Как жаль. Но ничего нельзя было более изменить. Мужчина тем временем перевёл взгляд на Алису, бледно и почти незаметно улыбнувшись. Его интонация была ровной на всём протяжении разговора.
- Он не мой,- сказал мужчина, чуть шире и ироничней глянув на мирно посапывавшего кролика,- И, не спи он сейчас, то, наверное, оскорбился бы вот такому обороту. А может, и посмеялся,- усмехнулся тот. Он охнул,- Ох, простите за мою бестактность. По праву рождения я – Рипли. Приятно познакомиться,- кивнул джентльмен,- Так же, хотел бы заметить, что я никуда не приходил. Меня подхватило, когда я проходил здесь неподалёку. Вы создали, на удивление, большой разрыв, даже сейчас, ткань реальности в пределах вагона крайне тонкая, это, в определённой мере, поражает, и, не желая преуменьшить ваши заслуги, замечу, что достигнуть успеха с первого раза – невероятное достижение,- сказал мягко, как только мог, и сладко, будто заливал уши мёдом окружающим с помощью бетономешалки, и, в соответствующих объёмах. Рипли склонился над Лирой,- Простите, за моё, возможно, излишнее любопытство, но, у вашей подруги малокровие? Или же слабые нервы? Если так, то, возможно, в её состоянии косвенно виноват я, прошу за то глубочайшего прощения.
- Да, я знаком со многими, живущими в моём мире, или же, бывающими там время от времени. Знаю ли я ушедшего не так давно, с того же места, с которого вошёл я? Знаю. И Могу помочь. Возьмите,- он передал кролика в руки Алисе,- Не стоит благодарности,- разразился тот шуточными поклонами, а, из теней послышались бурные овации и свист. Он поднял раскрытую ладонь, и гомон в ту же секунду резко стих,- В этом нет особой моей заслуги, как я говорил, меня лишь случайно затянуло сюда. Такое случается,- он улыбнулся,- Простите, но, в тюрьму я не спешу, так как мгновением ранее покинул одну, не без вашей помощи. Сейчас, я, к сожалению, не могу принять вашего предложения, прошу меня простить за такое поведение. Так же, смею заметить, что помощи в разговоре с Эрнестом Эскобарским, при всём моём уважении, не нужна никому. Я оцениваю его, по крайней мере, относительно того времени, что мы общались, как крайне открытого и общительного индивида, личность необычайной душевной широты, и, на диво острого, подвешенного языка, если вы, не приведи боже, сошлись с ним на почве бессмысленного спора.
- На четыре птицы?..- спросил мужчина, удивлённо переводя взгляд на четырёх созданий, что сейчас, радостно пища, скакали по спящему кролику. Он кашлянул,- Возможно, я вас разочарую, но, в них нет и малой толики людской души. Они урождённые детища моих собратьев, лишь в какой-то степени привязанные к определённой личности. Это необычный случай, и, признаю, они и вправду рождены из человеческой плоти и крови, пускай, само их тело таковым не является. Так же, относительно «соединения» помятого вами индивида помочь не могу. Нельзя собрать что-то по кусочкам, если оно не было разбито. За сим, откланяюсь,- сказал тот, и, на марше направился к выходу.
***
Кроу постепенно приходил в себя. У него было странное ощущение, будто на него напялили шубу, и заставили поплавать в бассейне пару часов, после чего вытащили, выжали и высушили. Другими словами – таким разбитым студент был, пожалуй, только в прошлом мире. Возможно, спасительные объятья морфея должны были сгладить тяжёлый переход, и, помочь юноше немного восстановиться, и, прийти в себя, но, времени на сон ему никто давать не хотел. Сейчас он чувствовал себя странно. Что-то большое (действительно большое, по крайней мере, ростом в 8-9 метров – только у такого создания могут быть настолько большие руки) держало его на руках, а, по его спине, непоседливо гомоня, бегали детишки. Сказать, что топот маленьких ножек по хребту (причём обладатели этих ножек тоже, явно, не отягощали себе диетой) – это приятно, значит соврать. Было ли приятно Кроу? Возможно, приятно вернуться – это да, а вот приятно ли ему было побыть немного ипподромом для незнакомых малышей – то был интересный вопрос, ответ на который можно было узнать только у гота. Нос щекотали чьи-то длинные волосы. Кроу чихнул…
***
Кроль чихнул, кажется, став постепенно просыпаться на руках спортсменки.
Коридор жилого вагона…
Марина и Тирит тем временем, без каких либо проблем, покинули помещение склада, более не оборачиваясь к своим новым знакомым. Они пытались. Они сделали всё, что только могли. Они не очень-то в этом преуспели. Но работа сделана, а значит, Марина и её старый друг вновь свободны, как птицы в полёте. Перед ними был весь поезд, не исследованный, и, необъятный, если судить, хотя бы по размерам и многоэтажности всего одного грузового вагона, чьё гостеприимное чрево те покинули не так давно. Коридор был пуст, и, свет лампочек порой мягко мигал. За окном бушевала буря, вспенивая море, и заставляя глубоководный свет от останков былого сражения рябить на грохочущем, взволнованном полотне залива. Молнии порой освещали сгустившуюся ночную тьму (за время, проведённое на складе, день окончательно угас, уступив место чернильно-чёрным сумеркам). Пойти и посмотреть на русалок? А почему бы и нет?! Вопросом был в том, где и как на них посмотреть? У кого спросить? Буря всё не утихала, но, на горизонте ужа маячили, робки огоньки приближающейся россыпи особенно крупных островов, и, кажется, даже материковой земли. Настолько ярки и чёткие огни, что виднелись даже отсюда, в разгар шторма… Академия… До неё оставалось мене часа, может, получаса пути. А что нужно для поступления в неё, парочка так и не узнала за всей этой кутерьмой с призывом, а потом, и возвращением Кроу.
|
|
|
-
Ты какашка)
-
gg. ^^
-
Победа
-
Good one, mate! ^^
-
Грац с победой!
-
Возвращение из Нарнии.
|
Кроу по прежнему сидел на луче пентаграммы. Глаза его были закрыты, а в наушниках один трек сменял другой, наполняя сердце тоской и невыносимой болью. В какой-то момент пентаграмма опустела, а еще через некоторое время, веки гота дрогнули и едва приоткрылись. Серые, холодные зрачки смотрели прямо перед собой и от них веяло неприятным холодком. Сложно было сказать, что сейчас чувствует парень и каковы его мотивы, но он медленно поднялся на ноги и его руки в плавном жесте устремились к двум крайним элементам. Подобно лапкам паука-прядильщика, тонкие и изящные пальцы складывались в странные оккультные конструкции, смыкались и размыкались, пытаясь коснуться чего-то неуловимого и соткать невидимую нить бытия в нечто совершенно новое. Amaranthe - Maximize: ссылкаКроу был нигде и везде. Он ощущал биение сердец и дыхание живых, шепот и шелест неживых. Под звуки музыки звучащей в его голове он сосредоточенно лепил "глиняных человечков", на кончиках пальцев ощущая элементы материй и формы, разумом наполняя содержимое и создавая то, что велели ему изнывающие от боли сердце и душа. Гот понимал, что для кого-то этот день станет первым, а для кого-то последним. Все они, присутствующие здесь, могли трактовать сегодняшние события, как день своего рождения. День рождения в новом мире, день рождения их внутренней силы... А какой День рождения без подарков? Возможно потом, через много лет, глядя на скромный дар, кто-то и вспомнит о замкнутом и угловатом парне, который хотел быть чуточку лучше, чем он есть на самом деле. Поочередно исследовав все элементы, пальцы оккультиста нащупали на одежде четыре металлические фенечки и резким движением сорвали их, бросив в центр звезды. Разум студента сосредоточился на четырёх образах, а пальцы и руки, подобно рукам скульптора принялись "лепить" задуманное, ощущая то самое чувство, что возникло некогда при попытке пошутить над глиняным големом. Четыре человека, четыре образа, четыре подарка, четыре фамильяра для тех, кто не побоялся и вошел в круг, кто доверился пытливому разуму гота и преуспел. Мир перестал существовать для Кроу, он растворился в пентаграмме, заперев себя в круге наедине с элементами. - Прочность и твёрдость присуща металлу, заклинаю сталь стать скелетом создания... Словно мягкую глину, его невидимые руки, осторожно и бережно воссоздавали скелеты четырёх существ из металла, медленно поднимая их в воздух и закручивая по часовой стрелке, словно планеты вокруг солнца. Будь сейчас Кроу в сознании он бы непременно сравнил их с "Четырьмя всадниками апокалипсиса". Сформировав скелет и основу будущей конструкции, удерживая её в вихре на ладони левой руки, правой гот потянулся в сторону горшка с землёй и цветком. - В мягкую плоть и в зеленые вены скелет облачаю по воле вселенной... Поверх поблескивающих металлических косточек, выполненных с ювелирной точностью и тщанием, стала формироваться темная масса с зеленоватыми прожилками. Четыре существа приобрели форму и теперь в них можно было разглядеть бабочку, калибри, крылатую ящерицу и летучую мышь. Тушки двигались в невидимом водовороте, словно тряпичные куклы. Сорвав с руки кожаный браслет с разноцветными бусинами, гот швырнул его в центр пентаграммы. - Пусть краски покроют тела, пусть будут отличия в цвете, у каждого жизнь одна, и пусть эта жизнь будет вечной... Руки на мгновение сошлись вместе, словно пеленая невидимого младенца. - Хрупка и бесплодна земля без воды, наполню влагой я вены твои, смешаю её с кровью своей, чтобы жизнь зародилась по воле моей... Небольшой нож сверкнул в ладони парня и он порезал себе запястье, смахивая несколько капелек крови в водоворот. Существа окрасились черным, поверх черноты стали проступать разноцветные узоры. Сейчас цвета были нестабильны, пульсировали и переливались подобно радуге, словно никак не решаясь определиться с цветом, который им больше всего подходит. Крошечные тушки, размером чуть меньше стрекозы, стали трепыхать крыльями и делать робкие попытки летать, но по прежнему водоворот продолжал удерживать их. - Пусты и никчемны тела без души, пусть душами станет пламя свечи... Обратившись к элементу огня, аэротеург незримыми ладонями зачерпнул пламя, поднёс к губам и осторожно подул, наполняя крошечные тела теплом, а лёгкие воздухом. Едва закончился выдох, как четыре крошечные существа тихонечко запищали, делая свой первый вдох. Оставалось совсем немного, наделить существ разумом, чтобы могли они общаться и понимать сказанное им. Но поскольку источник разума в вортексе был всего один, Кроу пожертвовал частичку себя. Указательный и большой палец коснулись собственного виска и подбородка. - Творениям плоть и кровь дана по праву, наполнены тела теплом, их шкуры радугой сияют и разум поселился в нём. Дарю вам искру просвещения, чтоб понимали речь людей и выполняли неустанно, приказ, что дал вам чародей... Словно вытаскивая из себя частички разума, парень отправлял их существам, наделяя потенциалом разумности и возможностью обучаться новому. Бабочка, калибри, крылатая ящерица и летучая мышь уже свободно порхали в поддерживающем их вихре. Оставался последний штрих- завершить свой кропотливый труд и раздать подарки окружающим. Мелодия закончилась, а вместе с ней сошел на нет и вихрь, что бушевал в пентаграмме. Нервное напряжение и концентрация подкосили парня и он опустился на колени, широко разведя руки в стороны, предоставляя фамильярам место посадки. Да, это были маленькие и крошечные существа, которых было не сложно прихлопнуть, как назойливую муху, но Кроу постарался вложить в них потенциал, который попаданцы смогут раскрыть и приумножить со временем. Подкармливая их своей энергией, обучая и развивая они смогут сделать из них то, что захотят, верных спутников, помощников, некий аналог батарейки, которой смогут воспользоваться в крайней нужде. А еще они были разумны. Должны были быть таковыми по задумке гота, чтобы иметь возможность обучаться, общаться со своими менторами и использовать заклинания, которыми их смогут научить.
-
Вот это колдовство! Надеюсь, всё получилось!!!
-
Пост крут, но пропустит ли ДМ идею?
-
за подробные масштабные посты и аккуратную работу с дамами
-
Это было сильно.
|
|
|
|
|
|
Безлунная ночь опустилась на город Х. Тьма поглотила переулки и тупики, окна жилых домов и офисных зданий, и остались лишь горящие артерии улиц, освещаемые тусклыми городскими фонарями. Однако жизнь на улицах не прекратилась. Женщина, возвращающаяся после второй подработки, кутающаяся в пальто и со страхом смотрящая назад, внимательные безжалостные глаза, наблюдающие за ней из темноты, далекий вой сирен, белый свет круглосуточных магазинов, манящий к себе полуночных покупателей как мотыльков к горящей свече. В ночи первобытные инстинкты обострялись и брали верх над цивилизованным существованием под лучами солнца, люди превращались в зверей, а те, кто сохранял разум, прятались за безопасными дверями и стенами, пытаясь спасти свою жизнь. Однако этой ночью привычный порядок вещей был нарушен. Еще более дикий зверь вырвался на свободу, устанавливая новые порядки на темных улицах города. Люди еще не подозревали, что расклад сил изменился, и вскоре знакомый им мир полностью изменит свой облик.
Обычный распорядок жизни Данилы этой ночью был нарушен громким, требовательным стуком в дверь его квартиры. Часы показывали начало первого, и для визита гостей, тем более незваных, было уже слишком поздно. Никто из знакомых или друзей Багрова сегодня не собирался навещать его, да и глубокой ночью ходить по району, в котором мужчина снимал квартиру, было небезопасно. Ряды одинаковых пятиэтажных бетонных коробок, громоздившиеся друг возле друга, когда-то называли современным прогрессивным районом, в котором будут жить художники и музыканты. Однако в итоге он оказался слишком унылым и депрессивным, чтобы творческая богема захотела сюда переехать, и низкий порог установившихся цен привел к тому, что в этом районе города поселились не самые благополучные и обеспеченные социальные классы. Тем не менее, в целом район был не хуже и не лучше других.
Назойливый стук не прекращался, и сквозь глухие удары по дереву двери Данила расслышал голос соседки из квартиры напротив. Судя по всему, Дженни (если Багрову не изменяла память) просила о помощи, упорно пытаясь добиться реакции от мужчины. Соседка была обычной женщиной сорока-сорока пяти лет в разводе с одним ребенком на шее. Данила видел ее от силы пару раз за все время проживания в этом доме, да и то мельком. О том, что у нее есть ребенок, он догадывался лишь по приглушенному детскому смеху, который иногда доносился через две двери до его ушей.
Оглушительный стук (или так казалось Багрову) должен был уже разбудить полдома, но его обитатели проявляли пока недюжинное терпение, не выскакивая в коридор с криками возмущения. Где-то за окном по улице промчалась скорая помощь с завывающей сигналкой, на мгновение осветив комнату Данилы синим светом и дополнив мрачную картину происходящего. Сразу следом дом содрогнулся от оглушительного рева самолета, который пролетел как будто над самой крышей дома.
Мартин был вынужден сдвинуть свой гигантский Cadillac Escalade четвертого поколения чуть в сторону, пропуская машину скорой помощи, которая истошно сигналя, протиснулась между автомобилями, выскочила на тротуар и помчалась вперед. Электронные часы на приборной панели показывали уже несколько минут после начала нового дня, а в это время дороги должны были быть свободны. По крайней мере в этой части города, переходной от однотипных спальных районов к элитному сегменту домов людей, которые могли позволить себе потратить несколько миллионов на небольшой (три этажа и два бассейна) домик. Но трехполосная улица сегодня встала намертво, и мистер Орауди сидел в своем комфортабельном кадиллаке уже минут двадцать, глядя на выбрасывающие сизые клубы дыма выхлопную трубу невзрачного серого бюьика впереди него. Кое-кто из водителей уже успел спокойно заснуть, некоторые вышли из машин размяться и пройтись, готовые даже потерпеть стоящую на улице вонь выхлопных газов. Впереди явно произошла какая-то авария, и машина доктора Мартина, зажатая в пробке со всех сторон, оказалась в ловушке.
Вскоре впереди показалось какое-то оживление. К сожалению Орауди, машины все еще стояли неподвижно, но зато люди, которые до этого пошли вперед посмотреть, из-за чего же собралась такая грандиозная пробка, теперь бросились назад. В первое мгновение могло показаться, что люди бегут к машинам, чтобы сесть обратно за руль, а некоторые так и поступали, судорожно закрывая окна и блокируя двери. Другие же просто бежали назад, наталкиваясь на стоящих и ничего не понимающих водителей, жестами и криками призывая всех убегать подальше и не объясняя причин. Где-то вдалеке прозвучало несколько выстрелов, но они быстро стихли, и многие остановились в нерешительности, не зная, что же произошло там, впереди, и устранена ли опасность, от которой началось всеобщее паническое бегство. Еще больше ввел припозднившихся водителей в замешательство большой пассажирский самолет, пролетевший так низко, что казалось почти можно рассмотреть пассажиров в иллюминаторах. Лайнер пролетел над улицей и скрылся за домами.
Саманта сняла комнату на втором этаже дешевого хостела, а потому видом из окна ей не удалось насладиться. Темный переулок под окном, по которому периодически проходили шатающиеся тени наркоманов и алкоголиков, хотелось поскорее забыть. Впрочем, собранные сумки недалеко от входной двери напоминали ей, что завтра утром она уже будет в аэропорту, потягивая чашку горячего чая или кофе в ожидании своего рейса. Когда девушка отошла от окна, то услышала легкий звон. Где-то вдалеке пронеслась скорая помощь с включенной сиреной, но когда затихла, звон стал только сильнее. Взглянув наверх, Уилкерсон увидела, что звенит качающаяся люстра, и тут же почувствовала, как дрожит пол. Внезапно уши Саманты заложило от оглушительного рева, а весь хостел затрясся, как при землетрясении. Выглянув в окно, фельдшер успела увидеть, как огромный самолет делает вираж, летя очень низко, как будто заходя на посадку. Мгновение спустя он скрылся из виду, а шум и тряска утихли, вновь оставив ее наедине со своими мыслями. Но тишина длилась недолго. В комнате наверху раздался короткий вскрик, а затем глухой удар, как будто что-то тяжелое упало на пол. Впрочем, этот хостел был один из самых дешевых, а потому подобные инциденты здесь не были редкостью. Постояльцы подобных мест были привычны к таким звукам, и попросту не обращали внимание на такую мелочь.
Самолет, на который был куплен билет у Уилкерсон, улетал рано утром, а так как настенные часы недвусмысленно намекали, что время уже за полночь, девушке ничего не оставалось, как начать готовиться ко сну. Но ее планам помешал вежливый, но отчетливый стук в дверь, из-за которой послышался голос Алана, администратора хостела, который принимал девушку при заселении:
- Мисс Уилкерсон, я увидел, что у вас горит свет. Нам очень нужна помощь врача, если бы я смог занять у вас минутку времени...
Алан был опытным администратором, и при заселении гостей сразу пытался разговорить их и выяснить, следует ли ждать от них проблем. С Самантой в общении у него не возникло никаких проблем - девушка была открыта и дружелюбна. Поэтому зная, что она имеет отношение к медицине, Алан решил рискнуть и обратиться к ней.
Ночь у Роберта выдалась бурной. Кареты скорой помощи подъезжали одна за другой, и парень только и успевал, что помогать перекладывать пострадавших, ассистировать хирургам и докторам, перевязывать раны и ставить капельницы. Всех, до кого удалось дозвониться, вызвали во вторую смену, но даже так рук не хватало. Недостаточно было и коек, и многие раненые уже просто полусидели и лежали в коридоре, и медицинскому персоналу приходилось перепрыгивать через них, бегая из одной палаты в другую. Со всех сторон слышались крики, стоны и ругань, все это сливалось в единый монотонный шум, который врачи и медсестры уже перестали замечать. Даже то, что смена Бетти выдалась одновременно с его сменой, не могло порадовать Вудса. Она была такой же замученной, как и все остальные, и еле держалась на ногах.
Перемежая уколы и перевязки, Роберт наконец смог позволить себе минуту отдыха, только чтобы с новыми силами броситься к пострадавшим. Забежав в одну из палат, медбрат отдернул занавесь, собираясь проведать вверенную ему пациентку, поступившую около получаса назад, миссис Риксон, которой было чуть больше шестидесяти. У старушки была рваная рана на бедре, как будто дикий волк решил перекусить её ногой. Когда Вудс уходил, она была в стабильном состоянии, но с учетом преклонного возраста пациентки было необходимо периодически проверять её показатели. И вот сейчас он увидел лишь пустую кровать с пятнами крови на простыне. Маловероятно, чтобы она могла уйти сама, мысль о том, что миссис Риксон могли увезти в операционную, тут же была опровергнута - медицинская карта висела на своем месте, на спинке кровати, а без неё пациентов перевести в другое отделение не могли. Роберт понимал, что если начальник смены узнает, что он потерял пациентку, тем более в состоянии, близком к критическому - ему не сдобровать, и о карьере в медицине можно будет забыть навсегда.
Селина уже закончила свое выступление, и сейчас стояла рядом с Сидом неподалеку от большого шатра, цирковое представление в котором только набирало обороты. На секунду их внимание отвлек самолёт, пролетевший необычно низко над зданиями города, но в темноте сложно было оценить реальные расстояния, поэтому циркачка и мужчина могли спокойно вернуться к своему разговору. Сегодняшнее шоу было особенным - во-первых, оно было ночным, во-вторых, оно было завершающим в городе Х, и вскоре все шатры будут сложены и упакованы, и труппа снова отправится в путь.
Проболтав не больше пяти минут, они уже были готовы разойтись по своим делам, как внезапно услышали громкий рык тигра. У цирка было три постоянных усатых актера, каждый из которых сидел в индивидуальной клетке, и даже если большие кошки и разговаривали друг с другом, их рычание было не таким агрессивным и резким. Такой рык тигры издавали, если кто-то чужой подходил к их клетке, либо им что-то сильно не нравилось. Так как Селина и Сид все равно собирались в ту сторону, то заодно они могли посмотреть, что же случилось с полосатыми хищниками.
Однако оказавшись рядом с клетками Кайл и Рон поняли, что дело гораздо серьезнее. Клетка Рокки, самого старого и опытного тигра, была открыта, а морда хищника склонилась над чем-то. Подойдя поближе, они увидели, что это растерзанное человеческое тело. Толстые кожаные сапоги до колена сразу позволили им опознать его - Митчелл, дрессировщик и напарник Селины. Рокки стоял над свежим кусом мяса, опьяненный запахом крови, и отрывал куски от своего бывшего друга.
Сегодняшняя ночь для Густава была самой обыкновенной, по крайней мере поначалу. Никаких происшествий, все тихо и спокойно, даже никаких жалоб от постояльцев не поступало. Все работники, вышколенные под строгим но справедливым руководством Андерсона, исправно выполняли свои обязанности, и управляющий мог быть спокоен - отель соответствует самым высоким стандартам качества. Но вскоре после полуночи один за другим начали возникать форс-мажоры. Началось все с того, что в холл отеля забежал человек в окровавленной одежде, прося о помощи. Действуя четко в соответствии с инструкциями, дежурный администратор позвонил в соответствующие службы, предложил бедняге присесть и принес ему стакан воды. Но стандартная схема дала сбой - ни один из телефонов экстренных служб не отвечал. Едва Густаву доложили об этой ситуации, как раздался звонок по внутренней линии, и коридорный встревоженным голосом попросил управляющего подняться на четвертый этаж, утверждая, что творится «какой-то кошмар». Перед Андерсоном встала дилемма - в отеле было две проблемы, которые требовали его вмешательства, и решить их нужно было незамедлительно.
Загруженный проблемами, Густав почти не заметил дребезжание окон от низко летящего лайнера, который как раз сделал поворот в небе над отелем.
Тревор чувствовал себя в мрачных и темных подворотнях как рыба в воде, выскальзывая из одного переулка и исчезая в другом, передвигаясь подальше от освещенных улиц. Но сегодня ночью его обостренное чутье прямо вопило об опасности, хотя никаких видимых признаков заметно не было. Задумавшись об этом, Мак Айлин споткнулся и чуть не упал. Обернувшись, он увидел незнакомца на земле. На нем был хороший костюм, рядом валялся кейс, обитый дорогой кожей, но мужчина просто развалился на земле, опершись спиной на стену и не обращая внимания, что фактически лежит в грязной луже рядом с мусорным баком. Глаза его были закрыты, а руки безвольно раскинуты в стороны. Со стороны можно было подумать, что он мертвецки пьян, но сильный запах алкоголя, сразу выдававший таких любителей, на сей раз отсутствовал. Да и не похож был мужик на запойного пьяницу. Оставался вариант с наркотиками… И здесь была неувязка - дом насильника был за углом, это был его район, и уж наркоманов ему довелось повидать наверно всех, кто жил неподалеку. Они выползали по вечерам, и Тревор неизменно натыкался на них во время ночных вылазок.
Мимо переулка пронеслась машина скорой помощи, сверкая своей мигалкой, но вжавшийся в стену Тревор и лежащий мужчина остались незамеченными. Сегодня ночью город был более бодрым, чем обычно, и слишком много красных и синих огней довелось увидеть Мак Айлину за последние несколько часов.
Лиза зачиталась мангой, и когда посмотрела на часы обнаружила, что уже начался новый день. Дом её родителей находился в классическом частном секторе города, где среди зеленых лужаек и деревьев раскинулись аккуратными рядами красивые двухэтажные домики с небольшими заборчиками, гаражами и садовыми гномами. Американская мечта во плоти, хотя для молодежи это было сродни скуки смертной. Но определенный плюс в этом районе был - здесь можно было гулять даже ночью, не опасаясь криминальных элементов и неадекватных личностей. Все, кто был постарше и любил тусоваться, отправлялись в центр города, так что здесь царила безмятежность.
Поэтому когда за окном раздался громкий удар, половина жителей подскочили со своих постелей и прильнули к окну, пытаясь разглядеть, что произошло. Где-то в конце улицы появились красноватые отблески пламени, и решив, что это пожар, мужчины бросились на улицу, натягивая куртки на ходу. Частные сектора славились своими общинами, и каждый сосед был готов прийти на выручку своему товарищу. Дэвид, отец Лизы, тоже был одним из добровольцев. Девочка услышала, как хлопнула входная дверь, и увидела его бегущим в сторону пожара.
Спустя несколько минут он вернулся, и до ушей девочки донеслись голоса родителей, видимо что-то обсуждавшие на кухне на первом этаже.
Евгений уже битый час пытался вместе с женой уложить своих детей спать, но наверху все продолжали шуметь. Оттуда до доносился топот, то громкие голоса начинали о чем-то спорить, то кто-то хлопал дверью. Каждый раз дети вздрагивали, и приходилось начинать все по новой - петь колыбельные, рассказывать сказки и успокаивать, поглаживая по голове. Вспоминая, что завтра рано утром надо идти на работу, его жена периодически вздыхала, но стоически продолжала вслух читать книгу братьев Гримм, периодически многозначительно поглядывая на Миллера и намекая, что пора бы разобраться с соседями сверху. Часы в виде совы на стене детской уже показывали начало первого, и шум в это время однозначно был неприемлем для тихого семейного района, который как думали чета Миллеров, они выбрали несколько месяцев назад. Небольшие трех-четырех этажные дома с компактной планировкой и доступными ценами привлекали молодые семьи, и вскоре район действительно превратился в «семейный». На каждой свободной парковке стоял минивэн, подъезды были заполнены оставленными на ночь колясками, а днем не прекращался детский гвалт. И все же этот район действительно ценился среди молодых родителей, которые поселившись здесь, могли обеспечить свою семью самым необходимым - безопасными улицами, школами и садами, детскими врачами и тихими парками. Как нарочно, где-то очень близко пролетел самолет, свои оглушающим ревом вновь разбудив задремавших было детей.
В голове Эндрю уже изрядно шумело, но вечеринка была в самом разгаре, и уходить всеобщему любимцу-талисману точно было нельзя. Это была одна из многочисленных вечеринок, устраиваемых в честь команды, для команды да и самой командой в перерывах между матчами, чтобы развеяться и как следует оторваться. И разумеется, ни одна из них не обходилась без талисмана команды. Эта вечеринка не была исключением, и хотя время было уже за полночь, все самое интересное только начиналось. Кто-то уже успел напиться до беспамятства, кто-то уже вовсю обнимался с унитазом, а девчонки как раз начали приходить в кондицию, чем парни потрезвее не гнушались воспользоваться. Внезапно Дон, капитан команды и по совместительству гигантский качок, запрыгнул на стол, собираясь видимо сказать какой-то тост. Но покачнулся, обвел всех взглядом и рухнул со стола прямо на стеклянный столик. Все вокруг разразились радостным улюлюканием, а те, кто стоял поближе - стали поднимать павшего бойца. Толпа скрыла от Хиллфута происходящее там, и вдруг радостные возгласы сменились криками ужаса. Все рванули к выходу, превращаясь в безумный смертоносный поток, в котором пьяные здоровяки могли растоптать своих неуклюжих товарищей. Никто толком не понял, что произошло, но всеобщая паника охватила всех. Люди начали вываливаться из окон и выламывать двери, пытаясь выбраться из особняка, который был снят специально для вечеринки. Эндрю же оказался на развилке - можно было попытаться вместе со всеми выбраться через дверь куда его и нес поток людей, или же выскочить на лестницу на второй этаж, которая сейчас была пуста.
Недалеко от дома Алекса была круглосуточная баскетбольная площадка, на которой вандалы пока не успели разбить освещавшие её фонари. Вчера от Джейка поступило соблазнительное предложение устроить ночь баскета, и как всегда, Алекс не смог отказать своему другу. Придя в назначенное время Блад понял, что оказался на месте первым. Больше желающих поиграть ночью в баскетбол не нашлось, а поэтому Алексу пришлось в одиночку слоняться по площадке, ожидая своего друга. Однако время шло, а он все не появлялся. Взглянув на часы, парень понял, что время уже перевалило за полночь, но Джейк так и не показался. Телефон у него оказался недоступен, что было странно вдвойне - никогда еще друг его так не кидал, да и телефон всегда был при нем и на звонки он всегда отвечал. Где-то по улице проехала карета скорой помощи, сверкая своими синими огнями, усиливая гнетущее чувство Алекса. В воздухе витало нечто такое, отчего ночная прохлада превращалась в пронизывающий холод, заставляя поеживаться и более внимательно вглядываться в окружающие тени. Яркие огни низко летящего лайнера прорезали черную пелену ночного неба и исчезли за домами. Стало очевидно, что ждать Джейка больше смысла нет. Впрочем, его дом был недалеко, и Алексу ничего не мешало наведаться к нему в гости. Но прежде чем парень успел выйти за металлическую сетку площадки, позади послышался треск. Какой-то мужик навалился на сетку, пытаясь удержаться на ногах, но рухнул на землю без движения. Издалека сложно было сказать, бомж это или нет. Была вероятность, что это просто одинокий путник, у которого внезапно прихватило сердце.
Отец Элис ушел нажираться в какую-то забегаловку, оставив её одну. Нельзя сказать, что это было самым плохим развитием вечера. В одиночестве девушка могла заняться дома чем угодно, и не думать о том, куда бы опять податься посреди ночи, когда насильники и бандиты выходят на охоту, поджидая таких как она в темных подворотнях. Компьютер, телевизор, все было готово к приятному времяпрепровождению, когда планы Тейлор оказались жестко нарушены. В квартиру ввалился её отец, причем как и следовало ожидать, за такой короткий период времени он даже не успел как следует захмелеть. Беспрерывно матерясь, он, шатаясь, направился в ванную. Выглянув в коридор, Элис заметила на полу капли крови, ведущую к закрытой двери в ванную, за которой продолжал сквернословить её отец. Внезапно раздался глухой удар, и за дверью воцарилась тишина. Дома больше никого не было и не могло быть, если только любопытные соседи не решат заглянуть в открытую дверь, которую оставил за собой мужчина.
Сегодня Рэнди не везло. Они с напарником приметили квартиру, в которой можно было неплохо поживиться. Убедившись, что внутри все тихо, они взяли необходимые инструменты и выдвинулись на адрес. Но по пути им встретилось такое количество полицейских, пожарных и скорых машин, что Руфус, не долго думая, объявил это дурным предзнаменованием и предложил отменить сегодняшнюю вылазку. В конце концов напарники сошлись, что стоит хотя бы подобраться к квартире, а там уже смотреть по обстоятельствам. Забравшись через крышу соседнего дома, они спустились по пожарной лестнице и аккуратно взломали окно. Убедившись, что в спальне никого нет и свет не горит, грабители проникли внутрь. Порадовавшись удачному делу, напарники принялись набивать рюкзаки наиболее ценными вещами и электроникой, попутно разыскивая заначки и драгоценности. И когда уже Рэнди начало казаться, что все идет как нельзя лучше, выйдя из очередной комнаты, он наткнулся на тело мужчины, лежащее прямо рядом со входной дверью лицом вниз. Незнакомец был одет в хороший костюм, сверху у него было пальто. Следов крови или признаков убийства видно не было, но человек явно не прилег отдохнуть - все в его позе говорило о том, что он уже не жилец. Дверь была закрыта, но связка ключей осталась в замке - хозяин квартиры не успел даже закрыть дверь перед тем, как рухнул на пол и больше не поднялся.
Пассажирский лайнер летел все ниже над городом, и казалось, почти задевает верхушки зданий. Посторонний наблюдатель мог бы сказать, что самолет заходит на посадку, но его шасси были убраны, а впереди не было посадочной полосы. Пилоты невидящими глазами смотрели вперед, их руки безвольно болтались вдоль туловища, и ни одного движения не последовало, чтобы спасти самолет. Мертвецам нет дело до падающего лайнера с сотнями пассажиров на борту.
Самолет пролетел почти над всем городом, сделал поворот и исчез где-то за лесом. Через несколько секунд в той стороне сверкнула яркая вспышка, сжигая самолет и всех, кто был в нем. Те, кто видел эту вспышку, могли бы подумать, что начинается рассвет нового дня. Это заключение было недалеко от истины, вот только яркое пламя означало рассвет не нового дня, но нового мира. Безусловно, наступит и день, но до этого многим предстоит погибнуть. Ведь перед днем нового мира их ждет ночь ужаса.
-
Заслуживает плюсов. Интересно, атмосферно, просто красиво написаны посты для каждого персонажа. Чую, что не пожалею, если сумею выжить.
-
Птичку жалко T_T
Но пост атмосферный.
-
С началом. Да сохрани нам жизни подольше, о Великий рандом Мастер!
|
|
|
Уровень адреналина постепенно снижался, хоть и не возвращался в пределы нормы. Опасность еще не миновала. Для нее. И не только для нее. Яна понимала, что совершила очевидную глупость, втянув этих пришлых. Почему-то девушка решила, что они также имеют магические силы, к тому же, этому поспособствовали слова Двойки о конкуренции в Академии. Но то, что разворачивалось перед ее глазами, походило больше на стычку магов с их офигительными пенисами и обычными людьми. Проще говоря, кто кому морду быстрее отхлестает нежными головками до смерти? То то же.
Но не было времени поддаваться чувству вины и еще менее конструктивному самобичеванию. Сейчас это казалось такой глупостью, чем-то абсолютно пустым и бесполезным.
Она втянула этих людей в переделку, ей их и вытаскивать. В конце концов, и каша заварена именно ею. Сейчас важно сыграть так, чтобы они ушли со спокойной совестью. Яна понимала, что останется снова с этой горе-пятерней, которая на этот раз обязательно совершит какое-то механическое насилие над нею. Но у нее были на сей счет свои планы. Именно потому девушка оставалась спокойной. По-настоящему спокойной.
А потому могла сыграть в свою игру, не дав повода в ней усомниться. Плевать на слова, когда глаза говорят красноречивее них, когда напряженное тело и нервные жесты готовы выдать тебя с головой. Но сейчас ее ничто не выдаст, потому что в душе образовалась тишина и покой.
Стоило признать, что нечто подобное не приходилось ранее испытывать. Всю жизнь она чего-то боялась. Всю жизнь она играла какую-то роль... Чтобы подстроиться, чтобы не было, вот как сейчас. Но если прежде был конфликт с требованиям социума и не было настолько явной угрозы жизни, максимум, тебя поддали бы остракизму и издевались, и в итоге никакого исполнения желаний не произошло, то сейчас стоял вопрос ее жизни. И еще более важный - ее чести и достоинства. И она уже знала, что выбрать.
Сейчас же стоило всего лишь сыграть еще одну очередную роль. А уж это она умеет!
Саксмо выдал какую-то истерику, Рейн нагло врал присутствующим в глаза. Обычное дело. Для тех, кто не оберегает себя, как тепличный цветок. Как это в каком-то смысле приходилось некогда делать Яне, отчаянно избегая любой ценой всевозможных конфликтов с кем бы то ни было.
Наверное, так бывает. Жизнь преподносит жестокую встряску, чтобы вырвать из дурмана, чтобы человек очнулся. Пришел в себя.
Она бы крикнула: вранье! Рейну. Она бы язвительно заметила в адрес Саксмо, что прекрасно знает о его попытке защитить. И даже знает причину! Ха-ха. Поздно пить Боржоми, когда почки отвалились. Где же ты был, мальчик, когда твои кореша невозмутимо обсуждали, убирать ли ее, как свидетеля? Где же ты был, когда также невозмутимо решали, отрезать ей ноги и язык? А сейчас ты удивляешься, почему я не прониклась тем, чего, прости, и не было? Да и что-то уж больно активно ты уповаешь на телепатию. А о ней, стоит заметить, пока ничего не известно.
Дружбы из-под палки не бывает. Одно лишь название. А бездействие никак не способствует пониманию того, что у тебя внутри, дорогуша. Не говоря уже о том, что все может оказаться ложью. Ты ведь мог просто прикрыть меня, Саксмо. Мог. Я стояла рядом, я брала твои наушники. Тебе достаточно было встать между мной и гранатой. Но ты схватил меня.
План весьма быстро созревал в голове. Силы были неравны. И есть то, в чем наверняка ей подыграют местные. Важно лишь сформулировать все так, чтобы максимально сжато, а начало сразу бы дало понять, что лжет она в интересах прихвостней Рипли.
Стартовую точку внезапно задала девушка из пришлых. Вот ниточка, за которую она будет разматывать.
Внешне Алиса весьма спокойно отреагировала на выпад Саксмо, в ее взгляде не мелькнуло ни единой эмоции, кроме разве что некой задумчивости, подобной аналитику. Так глядя психоаналитики, к примеру, когда заняты своей работой.
И она выбрала себе образ. Манеры Мисси из Доктора Кто вперемешку с манерами психоаналитика. Дорогая альма-матер, как ты мне сейчас помогаешь.
- Ооо, все очень просто, дорогуша. - вмиг поменялась в лице Яна и приняла более вальяжную позу, глядя на Нику.
Нет, не вызывающую. Просто как у человека, который точно понимает, что происходит, и ситуация у него явно под контролем.
Ее взгляд был немного смешлив и в то же время необычайно легок.
Взмах руки и Яна уже перелистывает что-то прямо перед собой на невидимом экране.
- Видите ли, при поступлении в Академию, как и во все уважающие себя высшие учебные заведения, принято сдавать экзамены и проходить тематические тесты. - она что-то кликала на экране, затем уставилась на окружающих. - Не думаете же вы, что достаточно ввалиться в этот мир и прийти всем таким замечательным? Конечно, это вариант, если вы метите в отстающие классы... Ладно, не буду томить. Для Академии важно понимать, с каким типом личности мы сталкиваемся, от этого зависит, буду выражаться понятными вам терминами, профориентация и дальнейшее совершенствование в аспектах волшебства. Обучающиеся распределяются по соответствующим группам с разным уровнем нагрузки и скоростью обучения. А ваш психопортрет определяет сферы, в которых применение ваших способностей будет наиболее эффективным. И если еще хорошенько подумаете, для чистоты эксперимента новоприбывшие в то, что проходят тестирование, - Яна улыбнулась, - не посвящаются. - Что до другой группы новичков, - девушка обвела взглядом свою горе-пятерню, - они уже перешли на второй этап - определение собственных аспектов и первичная практика в магическом искусстве. Именно это вскоре предстоит и вам. - затем взгляд остановился на Кристине. - И да, вы можете взять себе перерыв и перекусить. Всё, свободны. - завершила свой монолог Алиса. - На отдых принято выделять от получаса до часа, вы вольны распорядиться этим временем по своему усмотрению. До прибытия в Академию осталось чуть менее четырех часов. И помните, больше практики - больше шансов попасть в сильную группу. Через час в обязательном порядке собираетесь у своего куратора, - взгляд на Нику, - для вас это не я. По части обучения магии вы найдете своего в вагоне-ресторане. Отчеты пройденных этапов уже созданы и отправлены в приемную комиссию. А вы, мои дорогие, - взгляд на "своих", - собираетесь здесь. Применение заклинаний в неположенных местах, таких, как спальные вагоны и вагон-ресторан, запрещены. И повлияют на решение приемной комиссии.
Затем она направилась неторопливо в сторону Двойки, потеряв к остальным интерес.
- Что скажешь? - вероятно, речь шла об успехах испытуемых.
Яна всем видом давала понять горе-пятерне и местным, что никуда уходить не собирается. И будет с ними.
|
Не сказать, что ремень был лучшим циркулем, что имел при себе Кроу, да и круг не вышел ровным с первого раза, но раз за разом, проводя острием по вымощенному досками полу, и, заставляя мелкую стружку кружиться в воздухе, ровный круг родился на свет, похожий на хитросплетение десяток нитей, которые то и дело пресекались друг с другом, давая чёткую линию, то разбивались на сотни волокон и царапин, следы неудачных попыток, соединяющиеся в единожды верный узор. Рука парня была твёрдой, в ней не было дрожи, лишь, глаза порой играли с ним злую шутку, чуть ухудшая зрения, да и то было скачущее давление от лёгкого волнения. Пот застилала глаза, ему было явно жарко, и, стоило бы раздеться, или же это только воображение юноши играло с ним, не давая сосредоточиться на работе. Но дело было делом, работу нужно было закончить, и, теперь пол мог похвастаться настоящей пентаграммой на себе, не самой лучшей, что чертил в своей жизни Кроу, но, если свериться по учебнику, можно было бы только удовлетворенно кивнуть головой. Рисунок был точен, учительница математики была бы довольно парнишкой, земля пухом её славной памяти (пускай тётка была на удивление вредная, беспринципная и брюзгливая, но дело своё знала хорошо, да и на уроках геометрии им дали те знания, что пригодились бы позже на уроках черчения, будь они у Кроу…). 5 элементов (если их можно было так назвать, были расставлены по периметру пятиконечной звезды, в том числе и сам Кроу, вызвавшийся подопытным (и создателем по совместительству) всего этого безумия. Первой же испытательницей круга была Алиса, вошедшая внутрь круга.
Стоя в центре, Алиса стала постепенно, один за одним, ощупывать каждый элемент. Стакан с водой. Зажигалка. Горшок с землёй и растением в нём. Пустой угол, символизирующий воздух. Кроу… Ничего не вышла. Девушка ничего не чувствовала. В ней была только пустота. Ещё раз, убрав все лишние элементы. Вода… Огонь… Горшок с землёй, нет, просто земля... Чуть затхлый воздух вагона… Кроу, его душа и тело, его плоть и кровь, его разум… Снова ничего. Она ощущала лишь пустоту. Она что же, ничего не могла? И все разговоры об одарённости были просто враньём?! А как же она, как же магия?.. Не уж-то она неполноценная?.. Хм… Неполнцоенная?.. Только сейчас девушка заметила, что и вправду была неполноценной. Ей явно не хватало витаминов массы тела. Да и поесть было бы неплохо. Тоже самое касалось и Кроу, с Лирой, тоже касалось и окружающих предметов. Всё вокруг неё было неполноценным, она остро это ощущала. И, она чётко знала, что может это всё… дополнить. Вокруг девушки разошлись золотистые, переливающиеся волны, которые пронизывали её насквозь. Золотом налились её вены под кожей, в два солнца обратились на мгновение глаза. За эти секунды, растение в горшке расцвело прекрасными, нежно-алыми бутонами, стакан треснул от резко увеличившегося количества воды, переливающейся из дыры в боку и краёв пластикового стаканчика, зажигалка с громким хлопком взорвалась, изрыгая поток пламени, а гот буквально ощущал, как его мышцы начинают болеть, будто после долгой тренировки в спортзале. У него на лице появилась щетина, ногти на руках и ногах немного отросли, как и его шевелюра, а, мышцы, кажется, чуть увеличились. Свет исчез, а вместе с ним, спал буйный рост изменений. Нет, конечно, всё изменившееся не исчезло (воды всё так же было много, Кроу всё так же был патлат, с щетиной и длинными ногтями, растение цвело, а, зажигалка всё так же была взорвана). Для того, чтобы и Лира испытала свои силы, нужны были новые приготовления.
Тем временем, неторопливо бредя по вагону, и, спокойно спустившись по лестнице, в соседнйи грузовой вагон вошла Марина. Она прошла буквально метров 12, пока очереднйо поворот в коридоре не привёл её в очередное грузовое помещение. Здесь, в свете тускло мерцающих ламп, зловещая троица, из какой-то бледной девицы чуть младше её с книгой, гота и ещё одной девушкой, возрастом с Марину, творили какое-то странное действо с магическим сатанинским (пятиконечная звезда) кругом. Девушка, стоявшая в круге, ещё мгновение назад, светилась золотым светом, испуская волны энергии. Когда такая волна дошла и до новоприбывшей, она ощутила, что раненая нога, ранее налитая тяжестью и будто онемевшая, пришла в норму, да и в целом, она чувствовала себя куда лучше. Будто её… исцелили.
|
Кроу хохотнул, выпустив клуб сизого дыма и лукаво посмотрел на Алису.
- Однажды, на экзамене по латыни, студент- двоечник случайно вызвал дьявола... In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti... - пальцы Кроу сложились крестом, как на старых иконах, и он повёл ими сверху вниз и из стороны в сторону.
- Знаешь, что отличает хорошего студента от плохого, а специалиста от дилетанта? Одному достаточно знать лишь поверхностно о предмете своего изучения, а другой пытается докопаться до самой сути и понять причинно-следственные связи, чтобы не слепо копировать действия, а делать их осознанно. Я стараюсь совершать именно осознанные действия, не полагаясь на случай, по тому и успел изучить программу третьего курса факультативом. Что же до пентаграмм... Ты слышала про Витрувианского человека Леонарда да Винчи? Это ведь тоже символизированная пентаграмма и я могу её воспроизвести очень точно, как и несколько десятков других, что встречались мне в различных источниках. Но тут важно понимать, что важен не только сам рисунок, но и то, как он был начерчен. Одна и та-же пентаграмма может служит оберегом и проклятьем. Вот к примеру звёзды Московского Кремля - прямые защитные пентаграммы. Направленные острым концом вверх, они призваны защищать от сил зла. А вот Нацистская свастика - Обратный солнцеворот. Защита от сил добра... В глобальном, эзотерическом аспекте, вторую мировую войну можно рассматривать как борьбу сил добра и зла. А все Освенцимы и Холокосты - как жертвенные обряды силам зла с целью получить еще больше могущества... к счастью, тёмной стороне это не помогло.
Завершив круг и стрелы элементов, парень затушил сигарету о подошву ботинка и спрятал окурок в карман.
- Как ты могла заметить, я рисовал прямую пентаграмму, с лева на право и по часовой стрелке. Это защитная и усиливающая комбинация в центре которой будет находиться маг. Пентакли и пентаграммы для призыва рисуются несколько иначе и их центр остаётся пустым, по вполне понятным причинам, если только ты не хочешь подселить кого в чужую оболочку и заполучить фамильяра...
На несколько мгновений гот задумался.
- По идее, для чистоты эксперимента, можно высыпать немного земли, и да зажечь зажигалку, как свечу... Но тогда и мне бы следовало раздеться... чтобы вещи не резонировали с разумом. А уж кто из вас первой хочет попробовать, тут уж решите сами. Можете подкинуть монетку...
Парень встал на ноги и обошел пентаграмму по кругу, придирчиво изучая собственное творение и в конце пути занимая место элемента разума, или духа, или спирито... В общем, как не назови, сути это не меняло - эссенция жизни и смерти.
- Всё готово, можете приступать. - сообщил Кроу, присаживаясь на пятки, словно во время чайной церемонии.
- Ничего не бойтесь и не сомневайтесь. Просто представьте конечный результат того, что должно произойти. Поочередно, один за другим пробуйте. Можно несколько раз, пока не поймёте, с каким вам взаимодействовать проще и который более охотно откликается на ваш "зов". Ах да, чуть не забыл. В некоторых трактатах говорилось об усиливающей и направляющей роли жестов и звуков. Это как каратисты кричат "Киииийааа!!!" и разбивают плиты. А жесты... как жесты: Ок, палец вверх или вниз... Указывающие или усиливающие эмоциональный окрас сказанного.
|
Кажется, Хильда уже не слушала Кроу. Она просто ушла, уйдя в сторону группы молодых людей в форме, что, при виде гигантской дамы вытянулись в струнку, и, отдали честь. Она лишь отмахнулась, показывая на отсутствие на погонах звёзд, и, то, что её форма вообще нисколько не военная, а, скорее, парадный мундир для… что она произнесла, разобрать было трудно. Но, троллиха явно подразумевала, что она явно не та, кому нужно честь отдавать – и всё тут!
Между тем, по коридору, меряя ровным, и, чётким шагом пол, уткнувшись в книгу в руках, шёл старик в чёрном мундире. Он тяжело вздохнул. Тот серьёзно притомился с момента, как приземлился на поезд, и, схема этой чуды-юды ему никак не помогала. Голову старика покрывала «шофёрская» фуражка, а плечи пальто, с отличительными значками виде белых полос и серебряной арфы, перекрещенной двумя стрелами. Она задумчиво огляделся, в поисках тех, кто мог бы ему помочь. Но, взгляд старика упёрся в спину уходящему Кроу…
…Поправаи усы, и, горестно кашлянув в них, от чего кончики тех задёргались, он утёр узкие губы, и, опять посмотрел на юношу. Ладони его, большие, чуть пухловатые и морщинистые, покрытые трудовыми мозолями и следами ожогов, на мгновение, налились силой как и всё его тело. Старик больше не опирался на трость, нет, он крутанул ей в воздухе. Цвет его глаз сменился с карего на кислотный ультрамарин, чуть чадя и пуская кольца бесцветного дыма, а по венам, вместе с кровью, разлился чистый, цвета небесной синевы, неон. От кистей, а точнее, от кончиков пальцев, где собиралось особенно много мистического голубого свечения, кожа испускала небесный, насыщенный пар, с разводами иссиня-чёрного оттенка внутри, обращая пар в концентрированный смог…
Отставной государственный маг было поднял раскрытую ладонь, в направлении Кроу, намереваясь беззвучно сотворить заклятье, но, через минуту, свет погас. Вильям, так ничего и не сделав, остался стоять там, где стоял, смотря в след уходящему готу. По щеке старика прошла волна морщин. Он, впервые за долгое время, улыбался. «Ни один сын не несёт камень своего отца»,- сказал тот себе под нос, быстро уходя в сторону. Всё же, он стоял в проходе, и, наверное мешал окружающим. Он исчез через секунду в разношёрстной людской массе, так и не замеченный троицей.
|
Кроу нарочито неспешно двигался за Хильдой, ведя девушек так, словно они были где-то на свецком рауте. Его руки были приподняты, пальцы удалось расслабить и едва ощутимо удерживать девичьи ладошки на своих, вальяжно и грациозно удерживая их на уровне груди.
Рассказ гот слушал так, словно это была лекция по анатомии от которой зависел переход на следующий курс обучения. В свойственной себе манере, парень делал пометки на полях сознания, чтобы как можно больше информации сохранить во временной памяти, а затем и структурно распределить её на задворках долговременной.
Момент с попойкой и бегством из под стражи позабавил гота. Такой нелепости и глупости он мог ожидать от воспитателей младшей ясельной группы, но никак ни от сорока болванчиков, которые должны были содержать под стражей Графа Эскабарского. Видимо, замки в камерах были рассчитаны на честных людей, чем последний и воспользовался. Определенно, этот человек вызывал в душе Кроу уважение и восхищение, а несостоявшаяся попойка грусть и тоску, поскольку с зеленой красавицей вряд ли получиться напиться до нужной кондиции и не дай бог еще и проснуться с ней утром после попойки в одной постели... Гот даже вздрогнул, представив себе пробуждение в объятиях трёхметровой женщины и заблудившегося между её зеленых холмистых прелестей...
"Так значит архимагами? Как Эскобарский? И последовать его примеру, оказаться под стражей? Ну-ну... что-то с трудом вериться... Вы чего-то недоговариваете, любезнейшая..."
- То, что вы в три раза больше меня, раза в четыре сильнее и раза в два шире и... раз в десять старше меня... не даёт вам права называть меня трусом и сопляком. Я между прочим экстерном освоил программу третьего курса и неоднократно бывал в анатомичке и ночевал на кладбище. А что до армии, то у меня отсрочка по обучению и моё оружие не автоматы и мускулы, а знания и скальпель...
Кроу горделиво вздёрнул подбородок и с льдинкой в глазах посмотрел на собеседницу.
- Должен же кто-то лечить тупоголовую солдатню и сшивать воедино менее удачливых, но таких же безрассудно храбрых и отважных, как вы...
Да, похоже Кроу нарывался на крупные, зеленые неприятности, но не боялся их, не боялся высказать свою точку зрения.
- И если уж ваша война закончилась, регулярной армии нет, пол мира тоже нет, а ваш Рипли еще гуляет, значит вы...
Парень не договорил, отвлёкся на пейзажи за окном и неосознанно направился к ним, увлекая за собой девушек.
- Ущипните меня... Это же невероятно... А, что?
Нехотя отворачиваясь от окна, парень вновь обратил свой взор к великанше.
- Слушайте, я пока не очень большой специалист, но как вы себе представляете лечить "то не знаю что"? Нужен анамнез, симптоматика и история болезни, нужны инстурменты, факты и целая куча анализов. Вы себе представляете, что такое мир? Это же не один человек и не планета, это совокупность живых организмов, климатических, экологических и геологических факторов, не говоря уже про единое ментальное или информационное поле! А политические, социокультурные и религиозные взаимодействия? Это ведь даже не полостная операция по удалению аппендикса, тут нужен очень вдумчивый и точный подход с точечным воздействием на конкретные проблемные области. Проводя аналогию, не пытаться лечить вес организм пострадавшего, а устранить ключевые деструктивные факторы, чтобы иммунная система и метаболизм организма восстановили всё остальное самостоятельно по привычным биомеханикам и биохимии...
Похоже гота прорвало и его начитанность в купе с аналитическим умом стремительно впитывали и обрабатывали информацию с невероятной силой.
- Простите, кажется я увлёкся рассуждениями... - Кроу явно смутился и чуть отвёл взгляд в сторону.
- Полагаю, дамы, нам нужно извлекать из своего положения максимум выгоды, пока не разобрались во всём окончательно. Вынужден признать, что записываться в добровольцы не самая удачная идея, но лучшего решения обзавестись пониманием происходящего, какими-то документами, крышей над головой и неким достатком, у нас попросту нет...
|
|
-
Шедеврально) Так с такими типами и надо! Ещё по щам надо было заехать)))
-
за истории о любви
-
Ох, как девочкам близки эти эмоции, ох, как...спасибо, навеяло))))
|
Сложно сказать, что больше всего поразило парня, свечение собственной руки, ощущения или оторванный от пола коротышка, но перепугался он не на шутку.
Резко одернув руку, Кроу затряс ей, словно пытаясь встряхнуть градусник, а потом принялся энергично вытирать её о рубашку на уровне живота. Волосы упали на лицо и закрыли его от окружающих, что было только к лучшему, поскольку из розовощекого гота, парень достаточно быстро превратился в классический образец гота-зомби--мервеца. Даже губы побелели...
"Это не я... Это не я... мне показалось... Приступ контролируемой шизофрении вызванный влиянием художественного фильма на молодой и неокрепший разум подростка... это не я... "
- Это не я... - уже в слух, едва слышно, прошептал парень и затряс головой из стороны в сторону.
"Спрогнозированная ожиданием реакция сознания на осознанное действие по принципу контролируемого сновидения... В реальном мире подобное невозможно, следовательно я сплю... или в коме... нет, я в полнейшей заднице... и я не там умер..."
Засучив рукав, гот посмотрел на свои татуировки, пальцами пережал вены и несколько мгновений смотрел, как они пульсируют. Потом поднёс запястье к губам и прокусил кожу на тыльной стороне ладони между большим и указательным пальцем. Шикнул от боли и поднял голову, с мольбой глядя на окружающих.
- Я ведь умер, да? Это какая религия? Индуизм? Иудаизм? Буддизм? Нет-нет-нет... мне здесь и сюда нельзя, мне в другое место нужно, туда, где Катюша... Вы знаете где она?
Кроу отшатнулся и выставил перед собой руки в защитном жесте, когда представившийся Графом Эрнестом Эскобарским попытался приблизиться и взмахнул руками.
- Эй-эй, спокойнее, я понимаю, внешне мы очень похожи, но я гот, а не любитель BDSM... и вообще я девственник... ну да, был грешок, смотрел в сети всякое, но я не... эротоман... или как вы там сказали...
Взгляд серых глаз метался из стороны в сторону в ожидании чертей, которые утащат в такие дали, где еще ни одна душа не бывала.
"Допрыгался, джедай, хренов? Сейчас тебе припомнят ночные посиделки на кладбище и музыку в старом заброшенном храме. Сидел бы тихо, глядишь и не заметил бы никто... Петросян, блин... на шутки потянуло... Что, весело? Вот прямо обхохочешься..."
Смахнув с лица пряди волос, Кроу исподлобья посмотрел на присутствующих и подумал о том, что ни живым, ни мёртвым они его не получат.
- Девушки, ну хоть вы скажите, что готы народ миролюбивый и спокойный, как покойники... Но если прижмёт, даже мышь ,загнанная в угол, становиться тигром...
|
|
♫ ссылка*Три дня спустя. Трое отважных наёмников сидят в удобных креслах в кабине пилота, но уже не "Кита" а нового корабля, что подарили героям хаоситы. Скороходный и манёвренный "полушаттл", который ранее находился на "Валентайне" и предназначался для эвакуации с эсминца в случае чрезвычайной ситуации. Интерьер обставлен в белых хай-тек тонах, на панели управления присутствует множество экранов, с которых можно наблюдать за ситуацией в ближайшем космосе, в кабине пилота также находится небольшой столик с пластиковыми белыми табуретками на железной ножке и люк в техническое отделение. Сам план корабля выглядит так: В средней комнате, являющейся проходным коридором, стоит биохолодильник, на него же поставлена новая микроволновка пришельцев. Напротив - шкафчик со всем инвентарём наёмников. В нижней комнате находятся три кровати, уборная с душевой кабиной и шлюз для выхода с корабля. На стенах висят какие-то боевые штандарты "Куниц", которые наёмники пока не успели убрать. В целом на корабле свежо, чисто и уютно. Наёмники летят в сопровождении остатков флота хаоситов, которые сумели привести свой главный эсминец в подобающий вид, а также починить несколько малых кораблей, присоединив их к своей армии. Итого - один эсминец "Вершитель судеб" и 7 малых кораблей готовы дать отпор противнику. В кабине пилота нового корабля играет "RatRadio", наёмники ни в чём себе не отказывают, поедая любую еду и напитки, предоставленные чудо-микроволновкой, до которых только могут додуматься. Планета постепенно приближается и кажется, что все неприятности далеко позади, а если новые и будут, то явно не в таких масштабах, что были до этого. Заботливые хаоситы благородно поделились с наёмниками захваченными трофеями, а именно: лишним экзоскелетом "Защитник", дополнительным улучшенным лазерным автоматом армейской модели с ускоренной системой охлаждения, одной аптечкой и пачкой таблеток JD2 для улучшения реакции, двумя свето-шумовыми гранатами, двумя фонариками с батарейками, а также иконой и цепочкой с хаоситским божеством Йог-Сотхотхом. "Коли вам не помогает Утка, то лучше перестраховаться заранее" - объяснил хаосит, вручая подарок. Сейчас весь инвентарь находится в шкафу и будет лежать там до поры до времени. Также на корабль было успешно перенесено оборудование для сканирования и радиосвязи и антирадар, дополнительно были установлены одна легкая и тяжёлая турель, снятые с кораблей куниц. Микроволновка с холодильником уже упомянута, в нём, по мимо тюбиков ещё лежат бутылки инопланетных напитков (?) и странные светящиеся шарики. Корабль наёмников, которому, к слову, ещё предстоит дать собственное название, подключили к общему голосовому и письменному чату хаоситов. Люд трепется о ближайших киноновинках и о том, какой вид рабов-демонов лучше: "Клыкары" или "Песчанники". Часы показывают позднее утро по земному японскому времени, до планеты лететь ещё несколько часов. Космос слегка надоел, но всё же всё ещё радует своим красноватым пейзажем, а флот хаоса неподалёку внушает, какое-никакое доверие. Итого наёмники владеют: -Лёгкий экзоскелет "Боец"
-Латаный-перелатаный лёгкий экзоскелет соответствующий "Бойцу".
-Новенький экзоскелет "Защитник"
-Бронекостюм А-1.
-Магнитные ботинки и перчатки
-3 силовых ножа.
-Лазерная рапира
-Лазерный пистолет с двумя магазинами.
-Граната -3шт.
-Светошумовая граната 2шт.
-Лазерная винтовка
-Автомат и 2 боекомплекта.
-Улучшенный лазерный автомат
-Снайперская винтовка и 1 магазин
-Тяжелый пулемёт и 1.5 ленты.
-Две стандартных аптечки
-Наполовину разряженный медицинский аппарат.
-Упаковка таблеток JD2
-Два фонарика и две батарейки
-1 простой скафандр
-2 лёгких скафандра
-Икона с изображением Святой Утки
-Икона с изображением Йог-Сотхотха и цепочка с ним же.
- Взрывчатка С4 в количестве 2 комплектов Все герои сыты и счастливы, несмотря на полученные ранее раны. Рин более менее отдохнул и набрался сил, а Джон кажется отошёл от недавнего неожиданно нахлынувшего личностного кризиса, который заставил его усомниться в его жизненных принципах. "RatRadio" разразилось громкой торжественной музыкой и на панели управления появилась картинка: -Джонни Браушвиц из славного земного города Сыктывкара с песней "Моя бабушка курит трубку" прозвучал в ваших приёмников, а мы с вами, дамы и господа, только начинаем! Рубрика "Познать непознанное" звучит в ваших радиоприёмниках, готовьтесь услышать то, о чём вы никогда не знали, но хотели бы знать. - Прозвучал в кабине пилота голос крысы-радиоведущего, а вслед за этим по кораблю разлилась мягкая медитативная музыка. -Слышали ли вы когда-нибудь о таком предмете... артефакте, называемом в простом народе "философским камнем"? Безусловно слышали, именно этот артефакт пытались создать древние учёные-алхимики, именно этот артефакт искали конкистадоры, шагая в крови туземцев и разбирая на куски древние храмы, и, как ни странно, спустя сотни лет учёные вновь решили заняться вопросом его создания. Немного переосмыслив концепцию философского камня, учёные пришли к выводу, что это должен быть не камень как таковой, а некая эссенция, наделённая, с позволения сказать, "волшебными" свойствами, которая способная менять структуру любого вещества на которое оказывает воздействие. Конечно, всем давно понятно, что создание такого артефакта с помощью любых доступных нам средств попросту невозможно. Да, к этому вопросу всё ещё можно подойти с сугубо технической стороны, например - создать вещество-колонию нанороботов, способных преображать и производить всё что угодно прямо из воздуха, но, к сожалению, на данный момент времени мы не обладаем подобными технологиями. Но есть и второй путь - обратиться к богам или магии! Наш мир довольно скуден на ману и магическую энергию и требует колоссальных энергетических затрат даже на такой маленький фокус, как телекинез, но ведь существуют миры, где этой магии хоть ложкой жуй. Если бы вдруг появилась такая возможность - открыть порталы в другие миры и наладить стабильный канал обмена энергией, то может быть мы смогли бы напитать силой какой-нибудь предмет и заставить его действовать как философский камень, задав ему такую программу? Только подумайте, насколько будет прекрасен мир, с философскими камнями, поставленными на массовое производство. Философский камень производящий ваши любимые стейки из зейбербергов, философский камень производящий антиматерию, философский камень увеличивающий грудь вашей жены, а ведь это только начало! А может быть философский камень уже существует? Где-то на задворках космоса, в секретной-секретной лаборатории, за секретной-секретной дверью прячется наше будущее...
Считаете ли вы, что философский камень действительно можно создать, господа и дамы? "Rat Radio" объявляет конкурс! Присылайте свои собственные рецепты философского камня с настоящими или выдуманными свойствами на электронный адрес нашей редакции "Ratmail@mambler.space", самые оригинальные и юморные рецепты мы озвучим в прямом эфире, а победителя будет ждать приз - собственная научная лаборатория с собственным научным персоналом, которые реализуют самую смелую вашу идею!
Приятного вечера, дамы и господа, слушайте только хорошую музыку на нашем с вами "Rat Radio"!Флот потихоньку приближается к планете. На пути у кораблей лежит поле астероидов, которые, как учат нас звёздные войны и разного рода космические фильмы и игры - готовы раздраконить любой непутёвый корабль, залетевший в небезопасную зону. Неожиданно на панель управления поступает сигнал из точки L 14. Невероятно мощный и нестандартный сигнал, сигнализирующий о какой-то возникшей аномалии, причём не малой. Карта:
|
Он опустил взгляд вниз, к своим кроссовкам, смятённый, испуганный, сбитый с толку, обиженный, униженный, злой. В голове он прокручивал, как бы назвал их всех уродами и мудаками, как бы раскидал бы их всех по углам, и, стал бы героем, раз за разом, бои делая у себя в воображении всё более жестокими и изощренными, с каждым разом, когда он пытался смыть с лица зелёнку, и, хоть как-то тереть одежду, а так же, скрыть за горячей, обжигающей щёки водой слёзы, а, за быстр отмывшимися очками красные, распухшие глаза, дрожащие и полные негодования. Дверь открылась, и, в плохо освящённый туалет зашла ОНА. Она просто стоял в стороне, и, как-то мялась, не в состоянии что-то сказать. Немым оставался и он. Около мгновения он не мог ни сказать что-либо, ни поднять глаза, чтоб жадно прожигать ими фигуру девушки, ни выдохнуть, так как дыханье спёрлось и застряло у него в горле вместе со всеми теми горячими, мальчишескими, полными обиды словами – привычка, свойственная любому мягкому, легко ранимому и витающему в романтических облаках пареньку, которого не так давно предали. Не мог он и вставить своего фирменного, едкого комментария, за которым скрыл бы своё пораженье, и, смягчил в своих же глазах свою ничтожность. Не была и плача больше, а, был только один тихий бульк, с которым тот проглотил воздух. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Хлопнуть себя по щекам и согнать наваждение – это так просто. Но от чего-то, возможно, от того что девушка подошла ближе, и, с болезненной улыбкой на пухлых губах, чуть дрожащей рукой, попыталась коснуться его плеча, а может, потому что он отшатнулся, поскользнулся и упал на грязный пол туалета, вновь смотря на неё снизу вверх, теперь уже стало ясно, что в этот раз ему так просто не уйти. Глупо. Как глупо. О чём он думал в этот момент? Вестимо о чём, «она не такая», шептал ему тихий голосок в душе, родившийся на почве мирных лет жизни, «уж она-то поймёт, какой ты особенный, какой ты внутри, уж она-то тебя пожалеет, уж она-то тебя успокоит», тщедушно трясся глас от страха, пустых надежд и розовых мечтаний, шепча это уже на грани с тихим писком отчаянья. Это всё надежды, они, как героин, вызывают привыкание, и гниение, только если наследник опия вызывает гниение тканей, то от пустых надежд загнивают навыки, в случае Андрея, его осторожность, его толстошкурость, его здравый взгляд на вещи. Может быть, он и хотел назвать её сукой, или, даже пожестче, но, был слабохарактерным, неуверенным в себе, полностью раздавленным. А потому, схватил вещи, и, просто побежал. Он бежал долго, до самого своего дома, пока, не остановился на лестничной площадке, и, не посмотрел в окно. На самом краю крыши кто-то курил, пуская сизый дым в весенние облака. Он снова был там, стоял, как и в тот день. Андрей замер, и, набравшись сил, пошёл обратно. Этот одинокий силуэт придавал ему силы. Он не знал кто это, какова его жизнь и чем он занимается, но, однажды, много лет назад, он видел, как дымящий сейчас на крыше человек спрыгнул вниз, на встречу земле… и воспарил…
Дождь мерзко моросил по крыше, делая её оконечность скользкой и гладкой, в прохудившихся и никогда не залатанных дырах на крыше собиралась вода, а, черепица противно гудела под тугим напором осеннего ливня. Ну что за гадость? Ив такой день, прикажете умирать? А ведь не покуришь даже… Или покуришь?! Кроу быстро прохлопал карманы, вытащив пачку, и, прикрыв её широким рукавом. Ловкое натренированное движение рук, быстрый финт ногами, и, вот он уже, да, пускай всё ещё на крыше, но под козырьком, и с сигаретой в руках. Глянув на свою пачку, и, пустую пачку от Кента под ногами, оставленную наверно школьниками, курившими тут во время занятий, Кроу мог позволить себе лёгкую улыбку, но, ничто светлое и тёплое не коснулось его губ, а, крамольная мысль о глупой шутке потонула в сильных, и, резких воспоминаниях, которые буквально захлестнули его с головой. Он быстро прикурил сигарету от зажигалки (спички бы бесповоротно промокли под таким дождищем), и в пару долгих, смачных затяжек, просмаливая каждую клеточку своих лёгких, и, пытаясь в последний раз уловить терпкий, такой мерзкий, но, такой тянущий вкус сигареты, он сбросил бычок в сторону, впервые за долгое время, попав лёгким щелчком пальцев, которым запустил тот в полёт, прямо в стоящую рядом жестяную банку из под Нескафе, служившую местным наместо пепельницы (и такое оказывается бывает). Быстрым шагом, с трудом сопротивляясь мощным струям ветра, что так и норовили сдуть смертника в пустоту раньше времени, он подошёл к краю крыши, встав на самой кромке отвесного карниза, и, пошатываясь, балансировал какое-то время на ветру. Ветер тугим потоком разбивался о тело юноши, обращаясь в сонм струек за его спиной, и, будто откидывая его от края, запрещая тому прерывать величайший дар любого создания – жизнь. Но, просил ли он, Кроу, об этой жизни? Просил о горестях и радостях? О кратких минутах наслаждения, даже от одного пребывания с ней, и, боли всей последующей жизни?.. Просил ли он об этой жизни, хотя, нет, не жизни, существовании, как у дикого зверя, оправдывающего свои неизменные порывы и свои ограничения какими-то высшими идеалами, мнимым бессилием. Мог ли он что-то сделать? Возможно, если бы лучше старался, мог бы?.. Кроу нашёл однозначный ответ. Но сделал ли он хоть что-нибудь? Нет. На том и делу конец. Прыжок – и юноша тряпичной, сломанной куклой летит вниз, отдавшись на милость ветрам. Быстрый, стремительный полёт камнем вниз, с резкой раскруткой и глухим плюхом… ох, если бы. У самой земли, неведомая сила рванула его вверх, подбросив в воздух, и, подобно кленовому листу на ветру, раскачиваясь из стороны в сторону, его лёгкое, легче пуха, тело, опускалась вниз, на земную твердь. Небо кружилось у него над головой, небо было под ногами. Небо пахло сапогами. Земля оказалась для юноши, к сожалению, не пухом. Он шлёпнулся на гладкую, покатую крышу чего-то быстро несущегося в даль. Сильный поток ватера сдул его назад, и, проскользив по мокрой поверхности, сам того не сразу осознав, Кроу рухнул в люк, прямо в стог сена.
- Слуш, Дурик,- послышался детский голос,- Ты энто, из сена-то вылазь, а то тя Мурка с сеном заховает,- сказал мальчик, потыкав в ногу парня, по всей видимости, палкой, или чем-то таким. Кроу услышал странный клёкот, и, часть сена рядом с ним улетучилась. Её зажевала гигантская морда странного создания. Осмотрев его полностью, Кроу понял, что лежит рядом с копией жука-носорога, увеличенной до размеров настоящего носорога. На блестящем, хитиновом панцире, срывающем крылья существа, было написано странное слово, будто, арабской вязью.
Если верить закону, выведенному Мёрфи, всё происходящее в нашем мире имеет тенденцию развиваться от плохого к худшему, а от худшего к наихудшему. На скромный взгляд повествующего, это не совсем верная формулировка. Скорее, всё в нашем мире имеет крайне скорбную тенденцию от странного развиваться к наистраннейшему, а от наистраннейшего, к безумному. И плохо то, или хорошо, это уже решать людям, что смотрят на эту ситуацию, а, видеть её будет каждый по своему, это факт. Знаете, это как бесконечный спор двух людей, что стоят по разные стороны от цифры, начертанной на земле, и, один твердит что это «6», а другой твердит, что это «9», хотя, разве не оба они правы?.. Это было не важно. Важна была ситуация, в которую попала Алиса. Вот она, обычным осенним деньком, шла сделать себе татуировку. И, вроде бы, подготовилась, как морально, так и физически, вроде бы, всё для себя решила, расставила приоритеты, распланировала весь сегодняшний день, и, предвкушала свой маленький триумф, как, стоило ей зайти в тату-салон, она обнаружила, что совсем не в тату-салоне, а, если бы то и был тату-салон, то, был он очень странным. Скорее, место, в котором была девушка, походил на смесь старого амбара и хлева, с террариумом и какой-то лабораторией. Тут было сено, разные инструменты, какие-то странные приспособления, полу-открыте загоны для скота, и, сновавшие туда-сюда странного вида, коричневые, будто куколки сделанные из глины, мальчишки лет 14-15, да только, в загонах, вместо зверей, были увеличенные до размеров зверей насекомые, да, в клетках паукообразные (хотя от лёгкого шока, девушка вряд ли могла делить паучков и жучков на разные группы – и те и эти были здоровенными, не сидящими в клетках образинами, уминающими сено и какой-то подозрительный корм). Поймав на себе не двусмысленный взгляд восьми глазок двухметрового паука, сидящего в клетке и повязанного по мохнатым лапкам, девушка как-то помнилась. Обслуживающий персонал обходил её стороной, и, старался вообще с ней не пересекаться. Но, тут она услышала звук смачного падения, и, вслед за ними, слвоа одного из «глиняных гномиков»:
- Слуш, Дурик,- прогворил гном парню, рухнувшему откуда-то из люка в потолке в сено, рядом с большущим жуком-носорогом,- Ты энто, из сена-то вылазь, а то тя Мурка с сеном заховает,- сказал мальчик, потыкав в ногу парня подобием вил, только, без острых зубцов, и, с какими-то крючками по всей поверхности каждого из зубцов. На могучее оружие убийства оно не тянуло.
Лира сидела в кресле, на краю беседки и спокойно читала книгу, погрузившись в её мир с головой. О чудный, дивный Жюль Верн. Какие тайны были скрыты в твоей голове? Что ты творил такого великого в свои годы, и, как уместил всё будущее в маленькой песчинки своих удивительных рассказов? Его цикл «Необыкновенных приключений» захватывал и заставлял полностью отрешиться от мира девушку, делая её ещё более не чувствительно к изменениям вокруг. Будто бы, всё вокруг замерло, и, останавливал освой ход на те мгновения, когда тонкие и хрупкие пальцы девочки пробегали по страницам, вдыхали этот неповторимый аромат классики мировой литературы. Книги были ей заменой целого мира, с ними она коротала свои вечера, им отдавала лучшую пору своей жизни. Но, у судьбы были иные планы на счёт её, у неё было иное виденье судьбы девчонки. Незаметно для самой себя, девушка сменила декорации, с тихой резиденции своей семьи на какой-то толи производственный цех, толи зверинец. В первую очередь её слух привлёк выбивавшийся из рассказа к путешествию в центр земли гул колёс поезда. Он заставил её поднять взгляд от страниц и оглянуться, чтобы понять, что кресло расположено где-то в углу большого, немного дрожащего помещения со странными, большими насекомыми то тут, то там. Рядом с ней, к примеру, был вольер с мокрицами, которые, при приближении к ним, трусливо сворачивались в клубок, и, начинали кататься вокруг, ощетинив ряды несвойственных для их вида, кажется, металлических шипов, выходящих из сочленений хитиновых пластин. Или вот террариум с паучками, которые, как черви, или же, кажется, молекулы, могли множество раз делится, и, в конечном итоге, заполняли весь аквариум, где их держали, а потом, лопались, как мыльные пузыри. Тут была целая толпа маленьких человечков, похожих на детей, которые занимались обслуживанием странного места, а в центре зала, было двое обычных людей- какая-то девушка, и, возящийся в сене юноша.
-
С почином!
-
Вот это, да! Предвкушаю
|
Может для кого это солнечное погожее утречко и было поводом воспарить духом в преддверие не менее замечательного дня, но только не для Макса. Для этого лежебоки ни одно утро не бывало хорошим. Не удосужившись даже снять джинсы, это неуёмное существо смачно храпело на скомканной постели под жалобное завывание будильника. Предсмертные вопли старого механизма уже успели перебудить всех, кто находился в квартире, а Макс продолжал сопеть в обе дырочки. Сладкие сновиденья прервались лишь когда маман вдарила подушкой сначала по будильнику, а уже потом и по своему непутёвому сынку. С трудом разлепив глаза, попутно с огромной неохотой разминая затекшие конечности и во всю широту своей пасти зевая, Макс уставился на пыльный циферблат. Проспал. Как всегда, впрочем. Ничего нового.
С грациозностью косолапого медведя, вырванного из берлоги посреди зимы, парень поплелся в ванную дабы водица с ржавчиной вернула жизнь в это потрепанное жизнью тельце. Помогло. Закрепив результат успешно стыбренной кружкой кофе, которую маман похоже налила лично для себя, Макс окончательно вернулся в мир живых и даже начал немного соображать. Вспомнил и про шахту, и про ребят, и собственно про цель его сегодняшнего столь тяжкого пробуждения. Надо было, наверное, собраться ещё с вечера, но Макс как всегда на всё забил, решив, что уж утрячком-то он наверстает упущенное! Наверстал. Пихнул в рюкзак всё что попалось на глаза, да лениво пошлёпал к выходу.
- Маман, я эта… почапал в школу. Не жди до вечера. Мы с пацанами задержимся… на продлёнке, во! – хмыкнул парень напоследок, совершенно позабыв, что очень даже беспалевно позабыл все школьные принадлежности на столе.
Оказавшись на улице, прогульщик тотчас закурил сигаретку, вместе с табачным дымом, наконец, впитав всю божественность этого славного утра. Надо было шустрее двигаться. Компашка то уже заждалась небось.
Ну и собственно добрался Макс до своих. Вон они. Топтались возле этого старого дуба… или тополя… или клёна. Парень никогда не был силён в древоведение. Ну и псина, конечно, рядом. Не возлюбили Макс с Бураном друг друга с самого первого взгляда. И непонятно же почему! Максу во всяком случае. Ну подливал он пару раз ему в миску пива, ну и что с того? Приколько же позырить, как шерстяной ходит, лапы с трудом переминает. Или тот случай, когда раскрасить Бурана решил в розовый цвет. Ну а че? Самый писк был в моде! Макс сам по ящику видел!
- Салют, народ! Че как? Как настрой? Готовы сгинуть всем скопом в тёмной страшной пещере? – с лучезарной улыбкой проголосил Макс стоило ему чуть поближе подойти к компашке.
Динка была удостоена особым многозначительным взглядом, красноречиво говорящим, что уже с ней он не прочь пошататься в разных тёмных нелюдимых местах.
- Дин, зачем ты опять эту псину притащила?! Опять же схавает половину наших припасов. И так морда уже треснет скоро, - посмотрев на Бурана, Макс надул щеки и издевательски так пробубнил, - Да-да. Это я про тебя говорю, мешок с блохами.
Ну а затем его внимание переключилось на остальных. Подрулив к Саньку и самым наглым образом опустив ему руки на плечи, Макс наставническим тоном вопросил:
- Чё, Санёк, опять людям докучаешь своими странными вопросами? Ты это брось. А лучше… - уже шёпотом добавил, -… попробуй оседлать Бурана. Тебя то уж он точно выдержит. Отличный ездовой пёс получится! Я те отвечаю.
Отлепившись от мальчугана Макс с широкой ухмылкой протянул руку незнакомому хмуроватому парню.
- Я Макс. А ты значится тот самый Индиана Джонс, про которого нам Динка уже все уши прожужжала? Будем знакомы.
-
Хорош!
-
Понравился пост и раздолбай!=D
Настоящий дворовый лидер. Интересно как персонаж будет раскрываться дальше.
-
Живой красавэц. Понравилось. И про Бурана смакЪ.
-
Хорошо как в образ вошел!
-
Хорош! :)
|
Большинство детей не очень любят ходить в школу и вставать спозаранку, и это не считается выходящим из ряда вон событием. Большинство детей по утрам будят мамы, или бабушки, ласковым прикосновением, или суетливо, потому что сами опаздывают на работу. Большинству детей не нужны эти противные будильники, потому что у них есть заботливые родители, которые позволят своему любимому чаду поваляться в постели лишние пять-десять минут, и обязательно накормят вкусным завтраком, проверят – тепло ли оделся, ничего ли не забыл, а то и подвезут до школы.
Вот и Саня вовсе не нуждалась в будильнике, но совсем не потому, что полностью полагалась на родительскую заботу. И завтраки-то ей никто никогда не готовил, и домашку никто не проверял, и портфель не собирал. Саня просыпалась сама, еще задолго до положенного времени, часов в пять утра. Спит Саня в одной комнате с родителями, на старой скрипучей раскладушке, в самом темном углу помещения. Над головой ее висят огромные пыльные часы, тикающие с таким усердием и так громко, что каждое движение стрелки - будто щелбан по темечку. Но даже под эти дивные звуки девочка умудрялась худо-бедно спать, еще бы – за день набегается, там уже и под колокольный звон уснуть можно! Но под утро, нутром уже предвкушая очередной кошмарный день в школе, сон Сани становился чутким - сразу все звуки били по ушам: отцовский раскатистый храп, треск секундной стрелки, шелест метлы дяди Вани по асфальту за окном, периодическое сонное помявкивание Барсика, дрыхнущего в ногах. А дальше – всё. Взгляд через голову на часы и пошел отсчет на минуты. Все мысли о том, как же не хочется тащиться в школу, вовсе не потому, что лень вылезать из теплой и мягкой постели. Насмешки сверстников, пренебрежительное отношение учителей - все это никак не способствовало стремлению идти за знаниями вприпрыжку, скорее уж напоминало сущий кошмар и рвало на куски детские самооценку и психику. Два часа внутренней борьбы и рывок с постели. Тихо берешь свои вещи и на цыпочках прокрадываешься на кухню, чтоб не разбудить родителей. Там же умываешься холодной водой, чтоб немножечко взбодриться, быстренько одеваешься и… Стоп, мы совсем забыли про завтрак! Волшебный и питательный стакан воды из-под крана натощак, портфель в руки и бегом на автобусную остановку! Всем соседям по дороге хмурое «здрасти», в ответ ловишь улыбки, сквозящие сожалением, но все же улыбки. Они ей были очень дороги, эти чужие улыбки по утрам… Хоть что-то доброе дарит ей этот взрослый мир, потому что потом, выбежав из автобуса напротив школы, ее ожидало лишь порицание, угрюмые взгляды и недовольные вздохи. Сердце Сани непременно бы почернело от ненависти к этому сложному и жестокому миру, если бы не добрые соседи и двор, в котором местным ребятам совершенно безразличны Сашкины неурядицы с учебой и родней. Они не оглядывались на ее проблемы, не трещали весь день об этом, а просто принимали ее такой, и помогали отвлечься от всего, что грузом лежит на ее хрупких плечах.
На ее хрупких плечах… Нет, все соседи и ребята были совершенно уверены в том, что Саня- мальчишка. Бойкий, диковатый, рыжий-конопатый пацаненок, которому не повезло с родителями. Впрочем, Александру очень устраивало такое положение вещей: отличная маскировка, ведь от девочки всегда ждут каких-то манер, бантиков и прочей милой мишуры, а мальчики есть мальчики, шкодники и забияки. Да и с парнями ей всегда было интересней играть: погонять в футбол после школы, побегать по крышам…
Но сегодня Саню ожидало настоящее приключение! Во-первых она впервые прогуляет школу, чего раньше никогда не делала, боясь лишний раз спровоцировать на себя гнев родителей. Сегодня уже не страшно, скоро она вообще будет от них далеко. Во-вторых эти жуткие слухи про шахту уже давно терзают фантазию ребятни, но никто так до них и не собрался с мужеством туда сходить. Первопроходцы – звучит гордо! Будет чем похвастаться перед трусишками, которые сегодня вновь променяли интересное приключение на скучные уроки. Только бы Макс не струсил и пришел! С ним не так страшно идти в шахту, почему-то…
Как обычно, Саня проснулась около пяти утра, и впервые тяжелые мысли о предстоящем дне не придавливали ее к раскладушке. Наоборот, пацанка тихонечко выскользнула из комнаты в коридор, нашла пакет покрепче, и принялась складывать в него все, что осталось после бурного родительского застолья. Ассортимент был весьма печальным, но не с пустыми же карманами отправляться в дорогу!
Все что могла взяла с собой, оделась и выскочила прочь из квартиры, прихватив с собой портфель, который потом все равно бросила в подвал, чтоб книжки и тетрадки не нагружали плечи в опасном быть может походе. Улицу еще солнышко ленивое едва освещало, но безоблачное утреннее небо сулило отличную погоду – хорошая новость для путешественников. Саня поздоровалась с дядей Ваней, который был сильно удивлен столь раннему появлению мальчишки. Дворник угостил маленького жаворонка баранками и принялся мести улицу, не задав ни одного вопроса.
Саня устроилась на качелях. У нее еще было море свободного времени до момента, когда вся компания соберется под старым тополем за домом. Не случайно это дерево стало местом пересечения друзей: ветви тяжелые и густые свисали почти до самой земли, укрывая собою всех желающих посекретничать, там же частенько курили мальчишки, если лень было идти за гаражи, а ствол был таким необъятным и при этом изогнутым и бугристым, что по нему могли лазать даже девчонки, а в трех метрах над землей, над самой толстой веткой, было дупло – любимый тайник у дворовой ребятни. Самое удивительное было то, что все туда клали свои «заначки» и никто никогда не брал чужого, хотя, конечно там имелся и общак – жестяная коробка из-под печенья, куда ребятня складывала добытые сигареты и мелочь на разные случаи жизни. Вот, к примеру, для Бурана косточки сахарные покупали, копили на общие цели и, чего греха таить, тратили на всякую гадость. Были конечно же случаи, когда тайник обчищали, но разве сыскать виноватого? И расследования ребятня проводила, и ссорились-ругались, и на Саню порой пальцем указывали, но надолго компания никогда не рассоривалась, и тогда тайник вновь наполнялся секретами.
Солнце тем временем лениво выползало из-за домов, яркое и теплое. Воздух после ночного дождя был особенно чистым и свежим. Горьковатый и пряный запах осени мог вскружить голову, а первые лучи «зажгли» огонь на пестрой влажной листве. Какой же все-таки потрясающий выдался день для прогулки! Сашка отталкивалась ногами от земли, качели взлетали высоко-высоко, аж дух захватывало! Она улыбалась искренне и беззаботно, с трепетом в сердце окидывая взором двор, который сегодня преобразился.
Любовалась бы вечно, но время собираться в дорогу – дядя Ваня уже закончил мести улицу, а значит скоро ребята соберутся под тополем… Паренек спрыгнул с качелей, подхватил свой пакет и сломя голову полетел к месту встречи, перепрыгивая через лужи.
Под деревом еще никого не было, а у Сани не было часов, чтобы свериться. Ничего, подождет, главное, чтоб не струсили и пришли! Лезет мальчишка по тополю ловко, на ветке повис, подтянулся – и уже на ней! В дупло лезет, жестяную коробочку достает...
- Быть может в последний раз… - бубнит Саня губы надув и, зачерпнув из кармана монет, высыпает их в коробочку.
Подумав пару мгновений, еще и леденцов туда пригоршню бросает. Вот увезут Сашку в детский дом, пусть хоть ребята вспоминают. Закрывает коробочку, обратно в тайник прячет и записку поглубже следом сует смятую, чтоб не сразу нашли. Сидит на суку, ногами болтает… На сердце снова тяжело стало. Оказалось, что прощаться куда сложнее. Не сегодня, так завтра, но этот момент обязательно наступит. Мир от этих мыслей снова помрачнел, помрачнел и Сашка.
Заслышав шуршание шагов, мальчонка спрыгивает с ветки, отринув все тяжелые думы – кто-то все-таки пришел, а значит приключению быть! Это должно стать самым захватывающим воспоминанием! С такими воспоминаниями просто невозможно быть одиноким человеком даже среди чужих. Двор и ребята будут с нею рядом всегда, что бы не случилось…
- Ну кто там самый смелый? - с наигранной иронией в голосе идет Саня встречать первого появившегося.
-
Какой хороший пост. И ребятёнок!
-
Ооо, прекрасный пост. Обширный, поэтичный, раскрывающий историю и немного даже мир Сани. Здорово!
Вот это почему-то особенно понравилось:
Только бы Макс не струсил и пришел! С ним не так страшно идти в шахту, почему-то…
-
Колоритный малый. С грустной, но так по-детски раскатанной историей.
-
До чего же жизненно!
-
Здорово и обстоятельно!
|
|
|
Насладиться сном у Кортеса не получилось. Сколько он проспал было не ясно, а вот состояние при вынужденном пробуждении было паршивеньким. Лет через двести подобное будет называться "Карусель с вертолётами", а сейчас конкистадор лежал на кровати и ругал английских виноделов, которые не умеют делать качественного вина.
- Каналья! Чтобы вас утопили в собственном же вине! - Жаловался мужчина на недостойный напиток, который считал причиной своего недомогания. Более того, под "раздачу" попали не только Англичане и виноделы, но и портовые торговцы, которые ни черта не смысля в вине и покупают дешевое поило для таких же не сведающих моряков, которым важно только напиться, а не букет вкуса, что способен подарить этот чудесный напиток.
То, что где-то за бортом разбушевалась стихия, ДеСильву ни сколько не смущало, ведь для понимания нужно было встать с кровати, чего испанец сейчас сделать не мог.
- Санта Мария! Говорила же мне мама, не пить дешевого вина... Тьфу! - сплюнув вязкую слюну на пол, мужчина ощутил, как булькает в животе вино и периодически подкатывает к горлу.
Продолжать оставаться в горизонтальном состоянии было опасно, ведь была реальная угроза того, что вино некачественное вино не удержится за зубами и перельётся через край. Пришлось сесть.
- El dumbass mas grande en el mundo... - выругался на родном испанском конкистадор и, свесив ноги с кровати, попытался сесть.
Сделать оказалось сложнее, чем казалось. Корабль накренился и мужчина завалился на другой бок словно неваляшка.
- Idiota de los cojones... - с долей самоиронии проворчал Кортес и, вцепившись руками в изголовье кровати, принял вертикальное положение. Хотел рывком, но понял, что при резких движениях точно не удержит в себе вино.
Нужно было выбираться на палубу, чтобы перегнувшись через борт очистить собственный желудок от дьявольского поила.
Цепляясь и хватаясь за всё, что попадалось под руку, мотыляясь из стороны в сторону и собирая головой шишки, Кортес всё же выбрался из каюты и даже взобрался по лестнице на палубу не переломав себе ноги и руки.
- Maldito sea! - только и смог сказать ДеСильва, когда оказался на свежем воздухе, но вместо солнечных лучей получил в лицо порцию солёной морской воды и холодный ветер, стегающий по телу не хуже кнута.
Походкой пьяного боцмана, он преодолел расстояние до фальшборта, вцепился в него, перегнулся и более не стал сдерживаться, позволив вину выйти из организма тем же путём, коим оно в него попало. Немного полегчало, но полного облегчения не наступило. Качка продолжалась и ссаживать Кортеса с карусели никто не собирался. Голова по прежнему кружилась до тошнотиков, а пустой желудок нет-нет, да посещал очередной спазм, заставляя на глаза наворачиваться слёзы.
"- Y una polla, сaramba... Как же мне не хорошо..." - Думал испанец, то и дело утирая с лица мокрые, солёные капли.
|
|
Доктор протянул руку и взял тетрадь у Семена. Прочитав вопросы, он приподнял брови, а потом уставился на мужчину и долго, долго, очень долго на него смотрел, играя желваками. Нижняя челюсть его озадаченно отвисла,
- Ничего, к сожалению, не слышно, - Грей удрученно покачал головой, и продолжил издевательским тоном, - а всё, что я до этого рассказывал, это мне бабки у подъезда нашептали! - но к концу предложения стало понятно, что невнимательность пациента просто вывела врача из себя, - Следующий!
Выслушав вопросы Христианы, Теодор закрыл глаза и глубоко вдохнул, а потом медленно выдохнул, но когда доктор вновь обратил взор к пациентам, стало очевидно, что дзен он не познал,
- Вероятно, тем, что никто из них, в отличии от нас, не находится сейчас в психушке. Что вы подразумеваете под этим вопросом? Двор будет открыт в обычном порядке, по расписанию, а по поводу очков, он сам может обратиться ко мне. Насколько помню, с речью у него проблем нет, только с эмоциями. Едем дальше!
И последней была Биорка, вопросы которой тоже показались врачу очень важными, и раскинув руки в стороны, он заулыбался,
- Конечно! Ну, конечно же, - воскликнул доктор, с явным облегчением в голосе. Словно этого вопроса он только и ждал, - конечно же, нет! К фонтану пойдем гулять, когда кто-то из врачей решит, что вы в состоянии контролировать свои порывы бежать, куда глаза глядят. А изюм это неотъемлемая часть вашего ежедневного рациона, и если вы не будете есть изюм в булочках, то придется вам колоть его внутривенно. Вы же этого не хотите, я думаю?
- И так? - лицо доктора приняло серьёзное выражение, он бросил взгляд на молчаливого Томаса, а потом обратил взор обратно к вопрошающим, - по существу вопросов, я так понимаю, нет? То есть, - Грей посмотрел на Христиану, - ваше требования хлеба и зрелищ, читай, лекарств и бесед это фикция с целью отвлечь персонал от тех, кому помощь действительно нужна? - затем, переместил взгляд на Биорку, - Да, Дженни была доброй, но мне совершенно не интересно, что и кому она обещала. Я не Дженни и капризы ваши исполнять не намерен, - и последнему досталось Семёну, - и тратить время на тех, кто не слушает - тоже.
|
|
|
-
спасибо за гитару, скрасил рабочие будни)
-
Чую, в путешествии мы Кортеса будем часто просить сыграть...
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Мерный шум генераторов. Легкий поток воздуха из вентиляции. Человек неспокойно лежал на своем месте, из стороны в сторону мотая головой, и все сильнее вминая подушку в матрас. Он видел сон. Та же комната. Тусклый свет. Тишина. Человек лежит и смотрит на ровный потолок. Обычный потолок на космической станции старого типа. В каждом отсеке на потолке располагается люк воздуховода. Он всегда открыт. Сейчас этот люк темнеет над головой человека. Человек смотрит в темноту. Там что-то скрывается. Человек это знает. Внезапно, ему на лоб падает тягучая холодная капля жидкости. Человек объят ужасом, но не может пошевелиться. Что-то крадется во тьме. Скрежещущий выкрик. Распахнутая пасть с зубами. Смерть. Человек вскочил с кровати, судорожно сжимая в кулаках одеяло. Это был сон. Всего лишь сон. *** Яркие огни приборной панели. Треск электроники. Человек сидел на стуле. На пластмассовом трехногом стуле за обеденным столом. В руках у человека была кружка черного цвета. Человек пил кофе, но не чувствовал вкус или запах. Он мог лишь дать описание, обратившись к своим ячейкам памяти. Но говорить об этом было нельзя. Человек не знал, почему так. Код активации. Он молниеносно попал в нейронную сеть, последовательно проходя нужные кластеры. Заработала ассоциативная память. Взгляд человека изменился. Теперь человек знал. Посмотрев на свою руку, он резко сжал кулак, отчего кружка разлетелась на мелкие осколки. На одной из упавших на пол частей было написано большими желтыми буквами: "WY". *** Вечер на станции Тихо шел своим обычным чередом. Сегодня все ужинали вместе. За квадратным столом из белоснежного полимера собрались все военные и часть рабочего персонала станции. Недоставало лишь лейтенанта Кросса и техников - они обитали в другом отсеке. - Премию ни разу не платили вовремя. - Заплатят в конце рейса. - Ага, бери кукурузные лепешки.  Разговор внезапно оборвался на полуслове, когда все присутствующие одновременно получили сообщение. Достав PDA и щелкнув кнопкой выхода из режима гибернации, на вспыхнувшем зеленом экране можно было увидеть следующее послание:
╔══════════════════════════════════╗
║▪Научная станция Вейланд-Ютани ║
║▪Кратер Тихо, Луна ║
║▪01.09.2127 08:20 ║
╚══════════════════════════════════╝
╔══════════════════════════════════╗
║▪Для всех PDA станции Тихо ║
║▪Отправитель:Лейтенант Гарри Кросс║
╚══════════════════════════════════╝
╔══════════════════════════════════╗
║▪Получено 1 новое сообщение ║
║▪Текст письма: Протокол BSL-4. ║
║Приказываю всему личному составу ║
║и персоналу станции немедленно ║
║покинуть свои посты. Общий сбор ║
║у шлюза аварийного шаттла. Будьте ║
║предельно осторож.. ║
╚══════════════════════════════════╝
На этом слове сообщение обрывалось. Люди молча переглянулись между собой. Случилась катастрофа. Нежданно-негаданно, произошло что-то ужасное и непредвиденное. Протокол BSL-4 - биологическая угроза высшего уровня. Нужно было действовать. Немедленно. - Сержант Кобец! - обратился к Мирославе капрал Эббей, - Ждем ваших указаний, как старшую по званию! - отчеканил он. - Принимаю командование, - уверенно ответила Кобец, - Нужно проверить камеры слежения. У экранов в углу комнаты уже сидела связист Мур, внимательно изучая обстановку снаружи помещения. - Внешние камеры не засекли движения, - пожала плечами она. - Отмотай на три часа назад, - посоветовал ученый Чарльз Миллер, - Вряд ли это произошло раньше. Нажав на кнопку ускоренной перемотки, все присутствующие вперились в зеленый экран. Сначала ничего не происходило, вообще ничего. Но затем на временной отметке 06:45 что-то промелькнуло. - Останови, - приказала сержант. На мониторе явственно застыл.. хвост. Полутрометровая черно-матовая конечность, которая заканчивалась острым, словно, лезвие армейского ножа, хвостом. - Ксеноморф на станции, - нервно проговорил рядовой Морган. По лицам промелькнула заметная тень. Ксеноморфы.. Инопланетный биологический вид, обнаруженный на далекой LV-426. Ностромо.. Это название знал весь экипаж станции. События происходили пять лет назад, но информация о том злосчастном рейсе просочилась в публичный доступ совсем недавно. Теперь каждый из присутствующих рисковал повторить судьбу того корабля. Чужой - так его называли в сохраненных логах. По словам очевидцев, которым не посчастливилось выжить в той бойне, пули, огонь и взрывчатка не брали инопланетного гостя, лишь отпугивали. - Значит, так, - начала сержант Кобец, - Шансов уничтожить тварь у нас нет. Мы должны со скоростью пули промчаться до спасательного шаттла, пока еще есть время. Оружие снять с предохранителей, подготовить детектор движения. Пятиминутная готовность. Все сразу же забегали по отсеку, собирая свои личные вещи, которые могли понадобиться в смертоносном забеге по станции. Военные уже были собраны и сейчас заново проверяли амуницию. Адам Стотч вошел в свой дорого обставленный кабинет. Особую фешемебельность здесь представлял резной деревянный стол, который по себестоимости конкурировал с каким-нибудь генератором пресной воды. Это же сколько нужно заплатить денег, чтобы в целости и сохранности доставить на грузовом корабле такую громоздкую вещь? На то он и начальник станции. Стотч подошел к столу, достав из верхнего ящика револьвер. Оружие приятным холодом легло в ладонь. Можно было ощутить убийственную силу, которое несла в себе эта вещь. Ученые готовились в спешке, перво-наперво хватая карты памяти с данными по проведенным исследованиям. Это был распространенный стереотип, что светлые умы всегда были забывчивыми, и скажем, ставили пароли авторизации вида "123", "abc" или "qwerty". Это было совсем не так. Доктор, как его называли, ученый с мировым именем, практично прихватил с собой мультитул, а потом секунду подумав, взял с полки колбу со спиртовым раствором. Его ассистент Чарльз Миллер положил в нагрудный карман отвертку, затем выкрутил из аварийного генератора свечи зажигания, а напоследок еще сложил в сумку защитный костюм. Аварийный сигнал, за которым последовало отключение штатного освещения, заставил людей форсированно закончить сборы и собраться у входного шлюза. Люди тревожно переглянулись, ожидая команды. - Открыть шлюз, - скомандовала сержант Кобец. Ламберт нажал копку, после чего створки шлюза начали разъезжаться с характерным шипением. Когда гидравлика вернула поршни в исходное положение, перед вооруженными до зубов людьми предстал открытый коридор. Ничего необычного, лишь звуки работающей автоматики и непривычное красно-оранжевое аварийное освещение. Пора было двигаться вперед.
|
-
С Почином! Сколько там всего много! Где моя тележка, я за покупками....
-
Сидорович одобряет этот магазин.
|
|
-Может и лучше, -задумалась девочка, потирая подбородок своей ладошкой, после чего схватила Аниту за руку и прошептала, напоминая персонажа, какого-то мультика, - пошли в мою комнату, только тихонько, чтобы некто не увидел.
Двери раскрылись и перед парочкой возник длинный коридор в тех же чёрно белых тонах, он был достаточно длинный, но не впечатлял не реальными формами или размерами, как было до этого. Просто достаточно длинный коридор, с кучей кабинетов по бокам, ребёнок потянул девушки за руку и именно в этот момент Анита поняла, что их всё-таки заметили. Неизвестная рука легла девушке на плечо, костлявая и огромная, при ближнем рассмотрении оказалось, что конечность и правда принадлежала скелету. Огромному скелету, который еле помещался в коридоре даже в сгорбленном состоянии, поверх костей был натянут прогнивший плащ, а «лицо» прикрывала маска неизвестного животного. Всё это складывалось в одну гигантскую тварь, которая смотрела прямо на девушку, вероятно это была смерть. Значит, костлявая всё-таки догнала её, однако в следующую секунду, Ядрышко, с огромной для такого маленького тела силой вырвала Аниту из хватки существа стоявшего перед ней, и прикрикнула.
-Гальфиас! Нельзя вот так просто брать и пугать людей и где тот, за кем я тебя отправила, -девочка выглядела недовольной и по настоящему рассерженной, однако она продолжала сжимать руку девушки: мягко, любяще и тепло.
-Да помер он,-прошептал голос из под капюшона и лицо девочки исказил ужас,- вот не надо кричать и плакать, я пришёл ему помочь адаптироваться, он испугался и упал с крыши. Земля ему пухом.
-Но…но…я же…, -на глаза ребёнка наворачивались слёзы, тогда фигура села напротив её и погладила несколько раз по голове приговаривая, - Ничего. поверь мне он был слабым и беспомощным, вряд ли даже есть смог бы самостоятельно. Так что даже хорошо, что он погиб, не мучаясь в обществе тех, кто сильнее его во всём, покажи этой леди свою комнату и доверься ей, она тебя успокоит. Идите и помогите ей, - кивнул головой тот, кого назвали Гальфиас.
|
— Александр…
На её родном языке его имя звучит точно так же. И она называет его именно так — Александр. Не на испаноязычный манер, как представился он, не переделанно и адаптировано — Алехандро. Имя, как и самого человека, кощунственно ломать и переиначивать. Его дóлжно принимать целиком, в первозданном виде.
Мириам улыбается мужчине и мягко смыкает объятие. Рука с прохладными, ещё не согревшимися пальцами ложится в крепкую мужскую ладонь того, чья страна станет погибелью для её родины. Она уверена в этом.
«Расскажешь мне? О себе. Обо мне. О чём-нибудь. Что хочется. Нам же можно разговаривать во время танца вот так… без слов», — говорит её лёгкое приглашающее к безмолвному диалогу пожатие.
Воспоминания… Какая подходящая мелодия играет сейчас, удивительное совпадение. И Александр вспоминает. Образы прошлого — вязкие, скорбные, терпкие, словно угольный грифель, окрашенные в цвета чёрно-серой плотной дымки — сменяют друга друга, и тянутся, тянутся, нескончаемые, неиссякаемые… Сколько же может претерпеть один человек на своём коротком веку?
А Мириам просто чутко прислушивается, полуприкрыв глаза, едва касаясь лбом его щеки. Не вмешиваясь, не перебивая. У неё всегда хорошо получалось слушать и слышать. Говорит лишь её тело. Не для всех, а для того, кто поймёт. Для того, с кем она танцует сейчас.
«Воспоминания — это часто больно, знаю. Понимаю как никто другой. Ведь и у меня так же…» — отзывается женская ладонь, лежащая на его плече, поглаживающе соскальзывая ниже: «Не думай об этом сейчас, не надо».
Александр ведёт корректно, уважительно и трогательно бережно будто она — редкий цветок с хрупким стеблем: сожмёшь чуть сильнее — и сломаешь, загубишь нежную красоту. Давно никто не обращался с ней так… И Мириам с замиранием сердца отвечает благодарно. Она словно тёплый воск в его руках — принимает, понимает его желание с полуслова, полужеста, обволакивает… и подхватывает движение, органично, без вычурности дополняет, привнося нотки гармонии и утончённой элегантности в их совместную элегию, которая рождается прямо сейчас здесь, на танцполе.
Здесь нет главного и зависимого, старшего и младшего, умудрённого опытом и совсем незрелого. Здесь есть глубинное понимание двух израненных душ, умиротворение, покой, внимательная бережливость.
«Какая разница сколько тебе лет? Душа не стареет. Ты прекрасен», — говорит её взгляд.
«Ты мужчина, я женщина, и нам хорошо рядом. Вот и всё, что имеет значение сейчас», — и объятие становится раскованней, ближе, доверительней.
Последний растворяющийся в воздухе аккорд. Рука Александра касается её открывшегося бедра — и словно по волшебству Мириам раскрывается подобно бутону, отдающему аромат. И теплеют холодные пальцы. И дыхание, вырывающееся сквозь разомкнутые улыбающиеся губы, так сбивчиво… От радости?.. Волнения?.. Предвкушения?..
|
-
+
-
:DDD
-
Боже мой, это нечто!
-
Этапять!
-
Божественно!
-
Еретики!
|
-
Спасибо за интересную и шикарную игру!
-
Победа
-
Очень грамотная игра и заслуженная победа!
-
I'm not easily impressed, and yet you have impressed me! ^^
-
вот это шикардос!!!
|
Анита, чувствовала себя просто ужасно, а точнее никак. Просто её тушка валялась непонятно где и непонятно зачем, давно мёртвая и прогнившая тушка. Что удивительно, она была живой, если это можно назвать жизнью, тело просто жило, не чувствовало, не думало, не боялось, просто жило. И это было ужасно, Анита слегка вздрогнула, когда она поняла, что может ухватиться за эту мысль. Ужасно было даже подумать, что будут чувствовать её родители, когда узнают, что их девочка, их божий одуванчик, их принцесса умерла- обдолбившись наркотой. Ужасно было подумать, что будет чувствовать Эндрю её единственный друг, который прикрывал её всегда и из-за которого она теперь умерла. Ужасно даже было на секундочку задуматься, что испытают дети, классной руководительницей которых её назначили в прошлом году, сейчас им было по пятнадцать- шестнадцать лет и она учила их быть порядочными людьми, а теперь они узнают, что их учительница умерла от передозировки наркотиков и бог знает, что её новые «друзья» сделали с телом девушки перед смертью. Из глаз тела, потекли слёзы, и они лились по лицу на то, что находилось под ней в данный момент. Вдруг, что-то мягкое и маленькое коснулось её головы и погладило по волосам, маленькая детская ручка успокаивающе гладила девушку по голове и с каждым прикосновением, всё меньше оставалось тела и всё больше было Аниты. Когда она открыла глаза, вокруг неё был сплошной густой кумар, который бил прямиком в мозг. Она чувствовала себя очень пьяной и явно она до сих пор была под какой-то сильной дурью, каждый шаг давался так слабо, что хотелось сдаться и умереть, а с учётом, что ничего иного кроме кумара вокруг не было видно, это казалось единственным верным решением. И тогда, когда ноги уже начали тянуть тело к земле, впереди засеменил силуэт маленького ребёнка, который махал ей своей маленькой ручкой и явно пытался привлечь внимание девушки к себе, она не знала откуда взялись силы, но тело само понесло её вслед за фигуркой. Она бежала часы, а может и дни, и когда от усталости девушка готова была свалиться с ног, силуэт в паре десятков метров от неё скрылся за маленькой красной дверью.
|
|
|
|
|
- Это тот дедулька, которому я только что котлеты выпрашивала?! - Тина соскочила с подоконника, выпучив глаза на гонца с дурной вестью, - я блять так и знала, что вы какую-то херню в еду мешаете! Что, допрыгались? Не вывез дедуля вашей отравы? Теперь-то вас всех и посадят!
Девушку словно подменили, и из только что спокойного человека она превратилась в самую что ни на есть психически не уравновешенную буквально за секунду,
- Миссис Криперс сегодня увидит мороженую улыбку, да, Дженни? Этим вы здесь занимаетесь? Сначала мы чихаем, а потом замерзаем? ТАК?!
Медсестра пыталась что-то Тине говорить, сначала пытаясь вразумить девушку, потом зачем-то оправдываться, а когда возмущения перешли в крик, Дженни, оглядываясь на пациентов, которых эта сцена могла перепугать, подошла вплотную к Мартине,
- Милая, пойдем поговорим, не стоит пугать остальных.
- Не трогай меня, дядя Вася шустро бы ваше гестапо диванное раскрыл, за это вы старикашку грохнули? - Тина отмахнулась от женщины в халате, увернувшись от её рук и расхохоталась, - я знаю-знаю, как тут у вас всё устроено, - смех неожиданно перешел в кашель, лохматая девушка резко осела на пал и стала реветь, - отпустите меня, пожалуйста, я не хочу видеть мертвых, они не должны улыбаться после смерти, не должны, не должны... не должны...
Дженни вытащила из кармана маленький шприц, сдернув колпачок движением одного пальца и воспользовавшись тем, что Тина уткнула лицо в ладони и не замечала происходящего вокруг, погрузившись в какой-то одной только ей видимый мир, сделала укол сумасшедшей.
- Библиотека, подойдите сюда, - медсестра отдала команду в маленькую рацию, выуженную из кармана, и склонилась над знтихающей девушкой, - ну-ну, Тина, всё хорошо, всё будет хорошо.
|
|
Сегодня, 3 июля, вас без вещей и каких-либо принадлежностей добрые люди усадили в неприметный белый микроавтобус, где таких же "счастливцев", как вы оказалось еще семеро. И все, как один не особо-то находились в себе. В дорожку вам вкололи прекрасный укольчик успокоительного, пообещав, что дорога будет мягкой и недолгой. С людьми под успокоительным особо не поболтаешь, да и у тебя язык не слушается, остается смиренно сидеть, поглядывая на мелькающие за окном пейзажи. Через несколько часов вы замечаете забор посреди лесного массива, а впереди сидящие могут отчетливо видеть надпись на тяжелых кованых воротах "добро пожаловать в SILLENT BOTTOM". Постепенно все в машине начинают оживать, пытаться беседовать, но в очень унылом темпе, да и понятно, что вот-вот вы доедете до места назначения, и неизвестность в купе с любопытством и возмущением занимает вас больше, чем желание поболтать с остальными. У самого крыльца всю группу встречает очень приятного вида медсестра, и не дав никому и рта раскрыть, начинает приветствовать, - Ну, что, милые мои, добрались? - расплывшись в сладкой улыбке, интересуется брюнетка в белом халате. Она с первого взгляда вызывает расположение, да и фасад здания вовсе не выглядит, как какое-то плохое место. Вам тепло и спокойно, а в душе появляется воодушевляющее чувство надежды. - Не стойте на пороге, проходите-проходите, - продолжает суетиться работница клиники, на крыльце чуть позади замечаете двух здоровенных мужчин, которым больше бы подошло работать в баре вышибалами, нежели портить своим видом такое прекрасное место, - на ребят не обращайте внимания, меня зовут миссис Дженни, да, именно так, не стесняйтесь, так меня и зовите, а ребята просто помогают, если кому-то становится плохо. Я-то женщина хрупкая, вот они и стоят, если что, на подхвате. На этом она развернулась и направилась внутрь здания, подзывая группу прибывших следовать за ней под пристальным вниманием "помошничков". - Так, мои хорошие, проходите и сразу в зал, сейчас как раз время собрания, там мы все познакомимся и сразу же пойдем обедать, а потом я направлю вас по номерам отдыхать. Зайдя в здание вы можете наблюдать весьма милую картину, конечно, дух больницы присущ этому месту, но визуально всё выглядит, как в хорошем доме отдыха. Светлые стены, мягкие диваны, вместо привычных скамеек, повсюду цветы в горшках, мягкие ковры даже в холле, и пахнет не препаратами и спиртом, а, видимо, из столовой, жареной курочкой и пряностями. Сестра Дженни ведет вас в дверь направо, и вы оказываетесь в просторном зале, с большими панорамными окнами, выходящими в сад. Благодаря кондиционерам в помещении прохладно, как раз то, что нужно после долгого нахождения в душном автобусе. - Присаживайтесь, мои дорогие, - мягкие стулья по середине зала составлены в большой круг, все пустые, словно только вас и ждут. - Располагайтесь, - предлагает эта крайне милая женщина, вслед за вами одним из "шкафов" встречавших группу на крыльце, закрывается дверь, и вам ничего не остается, как занять одно из мест. - Еще раз представлюсь, чтоб вы запомнили, - медсестра заняла место во главе круга, и дождавшись, когда все восемь человек займут свои места, вытащила откуда-то стопку личных дел и продолжила, - зовут меня миссис Дженни, я старшая медсестра нашей чудесной клиники, буду всегда рядом, готовая в любой момент прийти на помощь. Сюда вы попали по государственной программе, не удивляйтесь, подробностей я и сама не знаю, нам привозят гостей, и наша главная задача обеспечивать вам комфортное проживание и квалифицированную помощь в этих стенах. Я предлагаю нам всем познакомиться, по порядку, а потом обсудить имеющиеся у вас вопросы. Давайте сделаем это быстро, потому что вы наверняка проголодались с дороги, а на кухне вовсю готовится вкуснейший обед, кормят у нас очень вкусно, скоро сами убедитесь - Миссис Дженни взглянула на часы, а потом щелкнула ручкой, раскрывая большую тетрадь. Собственно миссис Дженни - старашая медсестра клиники. 
|
-
Победа за Маньяка. Силен.
-
В живых остается только один.
-
С победой! Ну, теперь и у маньяка была игра, где он побеждал)
-
Шикардос! За нервы, терпение и большую таблицу;)
-
За шикарную сцену, ну и за победу тоже!)
|
|
|
-
Благородство Москито©
Будет очень жаль, если именно тебе выпала тварь
-
Я хотел, забыл и вспомнил.
|
|
|
-
Распространите среди жильцов вашего ЖЭК-а, как вы это любите!
-
Это. Просто. Бомба.
You made my day)))
-
За эмоции, которые не часто...так сказать....у Тима
|
-
Победила мастерски!
-
Малаца
-
Победа
|
Раньше Лиза видела городскую виселицу издали, теперь ей предстояло подняться на нее самой. Она, невиновная, должна была стать жертвой борьбы за власть. Преступники набрали такую силу, что могли, почти не скрываясь, приговорить обычную горожанку к смертной казни. А закон, ха. Девушка горько улыбнулась. Закон использует ее смерть для того чтобы лишить своих противников одного из козырей в борьбе. Осужденная могла оправдать только поведение хвостатой неко, которой самой грозила петля. На эшафот вела крутая лестница из девяти ступеней. Каждую из них шотландка почувствовала своими босыми ступнями. Из-за скованных наручниками за спиной рук подниматься была неудобно. После вынесения приговора ей пришлось переодеться в полосатую тюремную одежду. Та была немного не по размеру и жала, а пуговицы на груди грозили оборваться от натяжения. Ворота у рубахи не было, так что высокая и стройная шея Лизы была ничем не прикрыта. Впрочем, скоро ее часть должна была закрыть веревка. Не лучшее украшение для девичьей шее. Толстая пеньковая веревка была завязана в висельную петлю, с семью витками, и слегка раскачивалась под легким ветром. Палач помог осужденной сделать последний шаг по лестнице и сразу поставил осужденную между столбами виселицы. Нижний край петли оказался при этом на уровне груди шотландки, а люк эшафота прямо под ее ступнями.
Лизе не хотелось смотреть на собравшихся зрителей, и она задрала голову к небу. Это не помешало палачу одеть на осужденную петлю и слегка затянуть. Узел был с левой стороны шеи. Девушка содрогнулась и сжала кулаки. Дальше все произошло очень быстро. Люк рухнул из под ног, тело Лизы лишилось опоры и повисло на веревке.
«О-о-ох! Как больно! Больно! Больно…» - боль от сворачиваемой шеи ударила в затылок и огненным жаром разлилась по голове, тут же отозвалась в пояснице и спине, заставляя позвоночник неистово прогнуться. Горло сжал твердый, как железо обруч, который, казалось, тянул вверх и поворачивался направо, выворачивая и ломая челюсть. Из пережатой гортани рвалась тошнота, тут же перешедшая в рвотный спазм, выдавивший изо рта сразу ставший огромным и чужим язык: «Бо-о-ольно!!! А-а-а-а! мамочка-а-а! Больно-о-о! О-о-о-о!!!» Обдирая кожу, узел съехал к уху, и петля туже стянулась на шее и теперь душила… душила…
Падение в люк не сломало шею казненной и теперь ей предстояло медленно задохнуться. Юное тело шотландки ни за что не хотело расставаться с жизнью. Она извивалась и дергалась. Разбрасывала ноги в стороны, пыталась зацепиться, за что ни будь. Повешенная словно танцевала танец смерти. Разводила и сжимала бедра. Босые ножки мельтешили в воздухе, то быстро и беспорядочно, то с натугой загребая вывернутыми внутрь ступнями. Руки и плечи напряглись в усилии порвать наручники. Шея вздулась мышцами и венами над и под петлей, лицо исказилось. Грудь повешенной судорожно вздымалась, две пуговицы не выдержали и отлетели. В открывшийся проем выскользнула грудка Лизы с напряженным розовым соском. Но ее это не волновало. Все ее существо, разум и тело, хотели только воздуха. Только вздохнуть. Хотя бы глоточек, ну полвздоха чистого воздуха. Лиза хрипела и пускала слюни. Но воздуха не было. Петля душила безжалостно. Глубоко вошла в плоть, выдавив наружу язык. Легкие рвались в клочья, горло плавилось от напряжения.
Охваченная паникой Лиза билась, стараясь достать ногами такой близкий край помоста. Запястья болели от врезавшихся наручников, когда она дергалась в них, как пойманное молодое животное. И слышала страшный скрип узла петли на затылке, и клекот своего остановившегося дыхания. Невероятно тугая, петля по капле выдавливала из Лизы жизнь. Никогда не испытывала она ничего подобного. Раскачивалась на веревке, поглощенная страданием. В неистовом отчаянии приподнимала колени, и резко бросала ноги вниз, разводя их в стороны, как ныряльщик, спешащий быстрее вернуться на поверхность. Но из этой бездны было не подняться.
Сознание начало временами пропадать и возвращаться снова. Вокруг росла, вздымалась тьма, ее плотный саван глушил звуки жизни. Или - это гул прибоя перекрывал возгласы толпы? Великий океан гнал валы на берег, захлестывал и уносил Лизу в глубину. Сердце перестало разрывать грудь. Желудок сжимали слабые рвотные спазмы, но боли и отчаяния уже не было. Тело стало невесомым, Лиза падала в бездонную черноту, испытав смутное удивление оттого, что поверила в свою смерть только сейчас…
|
|
|
|
|
-
замечательно!
-
Счетовод. Плакаль.
-
Вся математическая боль и безысходность в одном посте )
-
Мир может быть очень жесток. Очень.
-
черт. Проблемка! :D
-
Я уже хотел влепить смачный и сочный плюс (великолепно!), но совершенно случайно увидел поню на аватаре и как-то остыл.
-
))))
-
За "Гения" математики)
-
Это просто охуительно
-
Как это мило.
-
Бедный Хламец =( Математика - зло.
-
Это наука, а наука -- бессердечная стерва
-
Грустная история...
-
Да это пять! ;)
-
Хлопаю по плечу) Отличная работа))
-
Серьёзный повод, чтобы расстроиться )
-
Ах, гравитация математика, бессердечная ты сука.
-
В этом тексте ты передал всю нашу боль, бро.
-
Оригинально!
-
Шедеврально вообще! ^^
-
Брочь её, брось! D:
-
я плакаю вместе с тобой, бро
-
Сорок один - это почти Сорок Два.
-
Я уже наверное десятый раз перечитываю этот пост, заходя в профиль Тимуджина. Ну классный же!
-
Случайно увидел на главной. Отличненько.
-
Действительно, этот пост должен остаться в веках.
-
Круто написано!
-
классс
-
Шедеврально!
-
Я точно помню, что плюсовала это. Читала так точно несколько раз. Ты ж мой Хламец;)
-
Это супер!
|
Джек Бриджер. Памела Айсли. Александр Савельев. Вот и познакомились. Как-то очень быстро все прошло.
- Значит, они к Городу пошли? - бросил Максим взгляд на чернеющие вдали стены, - Значит, и мы пойдем. Может, пересечемся. А то найти и догнать иначе мы их в этой пустыне не сможем.
Сказал и пошел. Почему-то не стал даже и сомневаться, что остальные за ним последуют. Только пройдя несколько шагов, обернулся. Идут, да. Притормозил слегка. Подумалось ему, что он почему-то стал лидером себя чувствовать. Словно эти трое - приспешники его. Или дети. Нет, скорее все же приспешники. Осознал это и остановился резко. Вдознул глубоко и тут же осекся. Тут же еще одну вещь понял. К Городу идти решил не он. Он тронулся в путь, и только уже на ходу придумал объяснение, зачем это надо. И, что самое страшное, он в это объяснение верит. Кажется ему сейчас, что даже если бы он тогда грамотно взвесил все "за" и "против", он бы все равно решил к Городу идти, и никуда иначе. Энергия Города все это. Иллюзии навевает. Надо сосредоточиться и еще раз подумать, точно ли ему настолько надо идти по этому пути?
- Я тоже расскажу историю из жизни, - начал он, - Был я как-то на Тибете и учился пути Будды у Учителя. Часто я задавал ему вопросы, что мне делать в той или иной ситуации, как справиться с тем или иным искушением или избавиться от конкретной эмоции. И он давал мне советы, много советов, хороших и разных, как и подобает Учителю. Все, что между нами происходило, я записывал в дневничок. Как-то я взялся перечитать свои записи и внезапно понял, что все его советы - всего лишь сказанный чуть по-разному один и тот же совет - "будь осознанным". Решил я и с этим вопросом к нему подойти. Спросил его, неужели на все проблемы и недуги у него будет один и тот же ответ? Он усмехнулся и похвалил меня. Я спросил его, что он имеет ввиду, и он попросил меня сказать ему, когда я заметил эту деталь. Ну я и показал ему дневник, которй тут же полетел в огонь. Сгорел вместе со всеми записями. Усадил он меня на пол, сел напротив, и начал отчитывать. Спросил меня, как я думаю, почему он не давал мне прочитать ни одной книги, а только общался со мной лично? Я раньше не задумывался особо над этим вопросом, думал, что это потому, что я еще очень плохо знаю китайский, а русских или английских переводов у него не было. Но оказалось все иначе. Он мне вот что рассказал. Книга - мысли человека, которые тот упорядочил и зафиксировал, чтобы они продержались хоть сколько-то дольше. Но книга мысли только хранит. Если ты учишься по книгам, получается, что мысли в книге хранятся и не осознаются. Даже если ты выучишь книгу наизусть, эта инфомация будет лежать мертвым грузом, потому что она все равно останется "книжной", записанной в письменной форме, ограниченная языком, способностью писателя излагать свои мысли, а в моем случае, еще и способностью переводчика правильно их воспринять и передать. А полезной информация бывает только тогда, когда человек ее осознает. В частности - когда он догадался до нее сам. А в книге можно написать что угодно. Как он сказал, "если, например, человек не ворует и не убивает, только потому что его так воспитали или потому что он боится божьей - то есть, чужой - кары, то грош цена такой морали. Лучше бы он воровал и убивал, пока сам не поймет, почему это плохо для него самого". Все услышанное мной от Учителя хранилось в книге-дневнике, и книга была осознанной вместо меня; то, что на самом деле происходило между нами, я смог понять, только работая с книгой. А надо быть осознанным самому - понимать, что с тобой происходит, обдумывать это, уметь отдеять эмоции от мыслей, а свои мысли - от чужих. Проще говоря - быть осознанным. Я спросил его, значит ли это, что те мысли, которые он мне только что изложил, все такие же чужие и должны быть отделены от своих? Он опять усмехнулся. "А ты как думаешь?", - он спросил. И это был чертовски хороший вопрос.
Максим перевел дыхание.
- Он сказал, что если я хочу получить ответы на какие-то еще вопросы, мне достаточно только найти учителя в его комнате. Я заметил, что он сказал о себе в третьем лице, но не понял, почему. Но не понимал только до следующего дня, когда Учитель уехал, и его заменил какой-то левый йогин. В его комнате, в которую он настрого запретил заходить кому-то, кроме меня, находилось только две вещи - ростовое зеркало и табличка с надписью "будь осознанным".
Максим выдержал долгую паузу, после чего мягко обратился непосредственно к спутникам.
- Я вот к чему. Тут эти советы как нельзя кстати. Осознавайте, что с вами происходит. Не поддавайтесь порывам и чужим мыслям. Не совершайте ту же ошибку, которую совершил я, когда пустил мысли Города в свою голову.
-
Это однозначно плюс=)
-
За осознание. Буддист!
|
|