Голосование пользователя

И он пришел, он возник, величайший маг Одхе со своей магией. Нет, с МАГИЕЙ! Нет, ВЕЛИЧАЙШИЙ МАГ ОДХЕ СО СВОЕЙ ГРОЗНОЙ И НЕОДОЛИМОЙ МААААГИЕЙ!!!
Удары огненных шаров влево, ветвистые молнии выжигают справа ядовитый металл. Радиация спокойно проедает ваше общее тело, неторопливо так и деловистенько, а окружающие предметы объяты сияющим магическим огнем.

Бам-бам-бам!!! Выгорают окружающие трубы, цистерны, бетонные блоки и влажные, обросшие черной плесенью, мотки кабелей.
Только всё это было уже знакомо сим проклятым коридорам: давным-давно буйствовали здесь магические взрывы и эхо сокрушительных сражений прошлого все еще доносилось из самых глубинных тоннелей. Война отгремела здесь нешуточная, страшная, война черная и прожорливая, а старина Одхе просто буйствовал на руинах былых сражений. Среди обоженного мажичьего мусора создавая новый мажичьий обоженный мусор.
И радиации, спокойной уверенной силе этой, ни холодно ни жарко не становилось от усилий мага. Подземелья глядели слепо, подземелья шептались старческими ртами: дурак-дурак-дурак... сумасшедший клоун, ничтожество! Когда-то наверное живой человек со своими мечтами и страстями, а сейчас безумный призрак с жаждой векового мщения, дурак-дурак-дурак...

Потому что некому мстить. А ты Сергей теперь делишь тело с сумасшедшим и у вас теперь одна судьба на двоих. Эгерей.
И если стоять здесь и дальше, сжигать огнем окружающие красоты, пуляя грозной магией во все подряд, если визжать и биться в истерике, как делал сейчас маг Одхе, то очень скоро начнет тошнить. Потом покраснеет кожа, от коричневого становясь черной. Потом кровь пойдет. Потом кровь вперемешку с блевотиной выплеснется изо рта, когда вместе с кровью начнет тошнить собственными внутренностями. Потом все. Конец. Алес. Жирная финальная точка в повествовании. Хорошо, если вернешься в вагон воскресной электрички, проснувшись будто бы ото сна в своем мире. А возможно и не вернешься. Возможно никогда. Или станешь буйным призраком как Одхе, или переродишься в какую сколтзкую тварь, чтобы вечность бродить по тоннелям... Что же делать тебе?

Можно остаться на месте, чтобы умереть или бежать вперед, чтобы попытаться спастись. Можно стать коднаром или призвать на помощь чудо-птичку Эру. Можно разозлиться и заставить придти сюда черные рельсы, безумие Одхе здесь к месту. Или воззвать к белой силе спасительного ветра Тай, что дарит добро и надежду. Или можно воззвать к неведомому Генералу, что таится где-то здесь на руинах Терры. Выбор есть, тебе решать.

- Я буду крайне незаметен, - сказал Торин, вложив в эти слова вагон сарказма. Но он честно постарался, зная, что незаметен бывает только, когда спит, если при этом не храпит. И двинулся вперед.

Вы не можете просматривать этот пост!

Радиация никак не ощущалась, ничем не пахла и не производила никаких звуков ровным счетом. Просто ты нырнул в сухой, темный тоннель - р-раз, и словно камень в колодце, могучий дивн с рогами растворился во мгле.
Первое впечатление - здесь темно и сухо. Лампы почти не дают света, не слышно шорохов крыс. Все старое, но вполне себе целое: какие-то толстые мотки кабелей свисают с потолка, какие-то трубы и цистерны тянутся ржавыми кишками вдоль стен. И много цемента, и много серебряной пыли мерцает под дивнийскими когтями. Хорошо, что видишь в темноте улавливая случайные отблески света - то лампа попадется чахлая, то засияет аварийный значок: "Одегра Инф".
Ты мажичишь, пытаешься создать себе нехитрую защиту от лучей. Водная сфера, например. Но это же какой толщина она должна быть? Метр в диаметре, а быть может и все два..? Волшба обрушивается на тебя бассейном ледяной воды, превращая могучего рогатого дивна в мокрую кошку. То же самое со свинцом. Только больнее, обиднее! Саднят раны, болит голова пришибленная упавшим куском уродливого полусвинца, который ты сам сотворить пытался. Напрасно! Кусок свежесмажиченного недометалла упал прямо на голову - благо, хоть рога защитили.

Ффух.

Радиация здесь, ее очень много! Муть в глазах, больно дышать. Радиация ползет из темных тоннелей внизу, просачивается из мертвых реакторов, вдоль которых ты идешь сейчас. Она капает из труб зараженной водой, скрипит под когтями какой-то паршивой, проклятой всеми богами пылью. Ее много, слишком много, чтобы помогла волшба. Тошнит тебя, наверное уже живой труп. Радиация умеет ждать. Ты еще дышишь, но магия ломается под ионизирующими лучами. Волшебство изничтожается равнодушной стихией. И ты тоже скоро сломаешься, еще чуть-чуть. Распадешься, как и все вокруг.
"Коднары! Коднары не боятся лучей смерти"

Дивн спокоен, он знает что время его краткой жизни подошло к концу:

"Стань коднаром. Это последнее, что я могу для тебя сделать, сай. Пожелай превратиться в самое паршивое существо на свете, презираемое и гнусное, и это исполнится. Коднары питаются лучами смерти, они любят их и становятся лишь жирней от этой пищи. Коднаром ты пройдешь здесь. Дивном истечешь кровью и исдохнешь в жестоких муках. Увы. Моя магия бессильна здесь."

"Не слушай этого ублюдка! Мы пройдем, клянусь демонами ночи, дай мне свое тело и мы прорвемся, ахаха! Я сожгу здесь все, я уничтожу всех врагов разом, Я прорвусь к Трону! Учти, сволочь, станешь коднаром - назад пути не будет. Но я, я знаю как победить сейчас. Знаю, поверь!!!"

Вы не можете просматривать этот пост!

На пожелтевшей от старости бумаге строки:

Тяжелый, сверкающий кубок
Я выпил: земля убежала -
Всё рухнуло вниз: под ногами
Пространство холодное, воздух.
Остался в старинном пространстве
Мой кубок сверкающий - Солнце.
  
Гляжу: под ногами моими
Ручьи, и леса, и долины
Уходят далеко, глубоко,
А облако в очи туманом
Пахнуло и вниз убегает
Своей кисеей позлащенной...
  
Полдневная гаснет окрестность;
Полдневные звезды мне в душу
Глядятся, и каждая "Здравствуй"
Беззвучно сверкает лучами:
"Вернулся от долгих скитаний -
Проснулся на родине: здравствуй!.."
  
Часы за часами проходят,
Проходят века: улыбаясь,
Подъемлю в старинном пространстве
Мой кубок сверкающий - Солнце.

Ужасный звон, утихший было, вновь разрывает тишину квартиры. Это — знакомый звук. Он никогда не приносил ничего хорошего. Он был очередной ниточкой, струной, связывающей две точки на карте — город с городом, дом с домом, квартиру с квартирой, комнату с комнатой – и, наконец, человека с человеком. Где-то там, в глубине серых зданий, огромный электромеханический паук дёргает за паутинки, чтобы куколки, висящие на их концах, подёргивались... Вверх-вниз-вперёд-вон-прочь.

За дверью — коридор. Просторный и изящно обставленный, так же как и комната. Светлые цвета, светлая деревянная мебель. На небольшом столике подле двери стоит изящный, поблёскивающий слоновой костью слуховой трубки, телефон. Это он разрывает пространство звоном. На автомате рука потянулась к трубке.

— Наталья Рудольфовна? — учтивый голос на том конце провода

Вы не можете просматривать этот пост!

Когда Ромео только-только приходил в себя, что-то заставило Этана напрячься ещё сильнее. За окном никого не было, в стекло мерно барабанил дождь, но что-то было не так. Уильямс, не издавая шума, подошёл к двери и заглянул в глазок. За дверью кто-то стоял — гуль заметил полу шляпы. Тихонько вытянув Браунинг и сняв с предохранителя, Этан два раза щёлкнул пальцами, тем самым предупредив остальных о «гостях», и, приложив палец к губам, встал справа от двери.
Пару мгновений спустя кухонную дверь толкнули, и она с грохотом распахнулась, сбив приклеенный к полу ограничитель. В проёме появилась спина Джоан — она медленно пятилась, держа кого-то на мушке.

Саундтрек: ссылка

Следом за ней неторопливо вошёл здоровяк с роскошной седой бородой, похожий на гангстера, в полосатом костюме-тройке и полосатой же шляпе. В правой руке у него был чёрный ЗИГ Зауэр, между пальцев левой — тлеющая сигара, испускающая ароматный табачный дым. Он не торопился направлять оружие и был совершенно спокоен, словно даже все четверо, взятые вместе, ни при каком раскладе не стали бы для него помехой.
Ничего не говоря, бородач медленно смерил внимательным взглядом каждого из гулей — характерный прищур выдавал какую-то глазную болезнь, при которой веки не раскрываются до конца, — и только потом, чуть наклонив голову вбок, очень низким, почти хриплым голосом спросил:
— Кто такие? Чё здесь делаете?
На тыльной стороне правой ладони и, возможно, предплечье гангстера можно было заметить сложную татуировку, какое-то лицо или морду — точнее не разглядеть. Лицо бородача не выражало эмоций, ни один мускул не дёргался, морщины вокруг глаз выдавали его возраст, близкий к 50.
Вскоре и дверь в прихожей тихонько приоткрылась, и в гостиной возник напарник громилы, также похожий на гангстера, но не такой здоровый, и вместо густой бороды — широкая рыжая эспаньолка с усами и бакенбардами. Шляпы у них были похожи, но у этого костюм был полностью чёрным, как и рубашка с галстуком. Как и перчатки. На полях шляпы и на плечах блестели не впитавшиеся капельки влаги, как и у бородатого. В руках он держал какое-то автоматическое оружие, скорее всего производства HK, из нагрудного кармана неуместно торчала рукоятка пистолета. Этот тоже не спешил вскидывать автомат, но держал его наготове. В следующий миг в основание его черепа уткнулось дуло Браунинга Hi-Power, а пистолет из нагрудного кармана перекочевал в левую ладонь Этана.

Нет ничего.

Те, кто жил мало, считают, что секрет к счастью кроется в обладании. Те, же, кто жил много, знают, что истинный путь начинается с первого освобождения. "Нет ничего" — чем это не цель?

Когда они говорят о пустоте, они подразумевают чёрный цвет. Почему тогда тебе, Наталья, видится золото в лазури? Не потому ли, что вчера на небе был добрый закат? Не потому ли, что это показалось тебе добрым знаком? Может быть. Может быть нет. Не помнишь.

"Вознесение" — не форма ли это освобождения? Не помнишь.

Из лазури проступает пылающее золото, и когда золото догорает, из него проступают очертания. Большая комната, светлая, просторная. Изящество форм. Стена в многоузорочьи книг. Над головой — небо?! Ах, это стеклянная крыша. Настойчивый звон откуда-то оттуда, из-за дверей.

Вы не можете просматривать этот пост!

Служба в Дозоре чем-то напоминает оргию, на которую не приехали девочки — сначала все просто угрюмо бухают, а потом на тебе, уже и тот паренёк выглядит весьма и весьма соблазнительно…
Одним словом, если сперва меня раздражало буквально всё, то теперь я вполне пообвык и даже стал находить в моем положении нечто приятное. К примеру, я мог наконец поблагодарить Уолта за то, что тот много лет оплачивал моё обучение в университете. Говорил (точнее, писал, высылая деньги), мол, Эдри, станешь юристом, выбьешься в люди… Я, конечно, в итоге всё проебал, но эй, это не делает меня менее благодарным!

Еще в Дозоре есть Марти. При взгляде на этого угрюмого лесоруба, на губах моих невольно проступает улыбка. Какой мужчина! О, эти крепкие, умелые руки, острый подбородок, маленький рот, густые темные волосы… Мыл бы он ещё их почаще, но это мелочи, мелочи!

Уолт, конечно, четко сказал, цитата: «Шоб на службе никакого пидорства, ясно?!» — и я честно вёл себя паинькой, но мы ведь едем в увольнительную в город.

Там я буду не на службе, а Марти?
Пошёл в солдатики, так давай я тебе преподам пару уроков военной науки — особенно в части засад и организации ударов в тыл.

Беззвучно смеюсь собственным мыслям, когда замечаю пропажу кристалла. Это плохо. Очень плохо. Магический шар это мой третий глаз, ему я доверяю куда больше чем разведчикам — даже несмотря на поистине выдающиеся таланты мистера Барсука (не уверен, впрочем, что это фамилия, но с чернью в таких вопросах никогда и ничего нельзя сказать с определённостью).

Не без подозрения оглядываю холопов вокруг.
Кто из них мог позариться на моё имущество и прихватить его.

Может быть Корог «Ловкач»? Знал я одного парня по прозвищу «Ловкач» — он умел сам себе отсасывать. Так что теперь встречая «Ловкачей» я заведомо знал, что для них нет ничего невозможного.

А может это были Вы, мистер Эк? В конце концов, это Ваш первый дозор. «Эк меня занесло!» — подумала рыбка, оказавшись в руках у повара.

Пожалуй, только Турберт вне подозрения. Милый мальчик. Милый — и свято следующий первому правилу поведения всех дам.
Женщину должно быть видно, но не слышно.

А, нет, сглазил.
Верный оруженосец заныл, следуя второму правилу поведения всех дам.
«Нечем заняться — начинай ныть и ебать всем мозги»

Снимаю одну из перчаток.

— Дай мне руку, Турберт. Нет. Другую руку. Левую.

Наш мир лишь один из множества.
Знающий может черпать из каждого.
Я всего лишь собираюсь поделиться с верным оруженосцем ничтожной частичкой мира тонкокрылых фей…
Энергией, которая так нужна моему спутнику.

— Легче?

Улыбаюсь.

— Я не могу найти камень. Ты знаешь какой. Может он попал в одну из твоих сумок?

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

    ГЛАВА 1: Двадцать семь пропущенных

    Санта-Барбара, Калифорния, США
    Воскресенье 23 декабря 2018 года, 18:12.
    +13°C, изморось.

    Саундтрек: ссылка

    За окном успело окончательно стемнеть. Через открытую форточку с улицы едва пробивался слабый ветерок, приносивший запах мокрого асфальта и шум океана где-то вдалеке, разбавляя уютное тепло спальни лёгкой декабрьской прохладой. Машин почти не было слышно — звуки ближайшей проезжей части заглушались несколькими рядами частных домиков с запущенными палисадниками.
    Джо с большим трудом открыла глаза и первое время никак не могла понять, где находится, почему вокруг темно и что случилось накануне.
    Яркий свет телефонного экрана больно ударил в глаза, заставив девушку зажмуриться. Часы показывали 6:12pm, а от прогноза погоды захотелось укутаться с головой и впасть в кому до весны.
    Сонный мозг Джоан серьёзно искрил — отчасти из-за количества выпитого минувшей ночью, отчасти из-за разнообразия. Поэтому, осушив пол-литровую бутылку воды из стратегического запаса под кроватью, и вернув телефон обратно на письменный столик, она обняла подушку и уткнулась в неё лицом досыпать вроде бы положенные ей 48 минут. Впрочем, нараставшее чувство дискомфорта вряд ли дало бы ей уснуть.
    И вот, спустя пару минут её таки осенило, что она неправильно прочитала время, и уже далеко не утро, а самый настоящий вечер. Схватив телефон, Джо резко села на кровати, что в тот же миг отозвалось резкой болью в висках. Сонливость сняло как рукой, когда выяснился и источник тревоги: 17 пропущенных вызовов и непрочитанные сообщения от Валери.
    — Господи, Вэл, у тебя там пожар, что ли? — бурчала себе под нос Джоан, пытаясь попасть по иконке с трубкой напротив имени «Валери Хантер».
    Шесть гудков, а затем «The number you have dialed is busy now...» вместо ответа.
    — Вот сучка... — беззлобно выругалась Джо. — Чего тогда трезвонила?
    Но вторая попытка дозвона сообщила ещё более отвратительное «The number you have dialed is not available. Please, callback later or leave a message after the...»
    — Ну как хочешь...

    Осторожно потянувшись и широко зевнув, Джо сползла с кровати и, нащупав под собой джинсы, стала неохотно их натягивать, пытаясь припомнить, что там было вчера.
    Потихоньку из тумана стали проступать образы их довольно впечатляющего алкогольного марафона в честь двадцать пятого дня рождения Ромео, и верный их порядок ещё предстояло установить. Вспомнился краснощёкий Саймон с бубновым тузом в зубах за игральным столом с агрессивного вида русскими, пьяный Ромео, с кулаками прорывающийся через спину Этана к двоим качкам в одинаковых футболках, сам Этан в сомбреро с рукой на кобуре и очередным шотом текилы. Некоторые образы удивляли своей невероятностью: нетвёрдо стоящий Ромео в глупой конусной шапочке именинника на сцене с микрофоном в руках, или Джоан на подиуме в компании озадаченной азиатской стриптизёрши, нарезающая круги на пилоне (к счастью, одетая). Потом перед глазами снова возник пьяный Саймон, что-то с умным видом затирающий грустному громиле с пивом у барной стойки, потом пошатывающийся Этан, братающийся с очень терпеливыми вышибалами, потом Саймон и Этан в компании двух стриптизёрш, потом Ромео в компании двух других стриптизёрш, снова едва ли вменяемая Джоан, подкатывающая к пареньку-бармену (явно младше 21), потом почему-то полуголые Саймон и Этан в простынях на манер римских тог, выволакивающие на улицу бессознательного Байле. Ну а дальше просто череда бессвязных слайд-шоу: танцполы, кальяны, алкоголь, девочки, потасовки, снова танцполы, снова алкоголь.
    Испытывая превентивное чувство стыда, Джо надеялась, что про себя больше ничего не вспомнит. Ещё больше надеялась, что не вспомнят другие. Вскоре откуда-то из глубин памяти пришли названия «Дикая кошка», «Индокитай», «EOS». Кажется, был ещё какой-то мексиканский паб и русский ночной клуб с саунами. И полицейский в каске, похожий на Роберта Патрика. Джо не помнила, как вернулась домой. Остальные скорее всего тоже.

    «Ой, там же ещё сообщения...»

    Она снова взяла в руки мобильник и бегло пролистала непрочитанные сообщения, с раздражением пропуская спам.
    — Твою мать, Вэл...
    От глупой улыбки, вызванной похмельными флэшбэками, не осталось и следа. Новая попытка дозвониться окончилась с тем же результатом — номер по-прежнему оставался недоступен.
    — Так... — Джоан быстро отыскала в журнале звонков Саймона и запустила дозвон. Если Вэл звонила ей, то наверняка пыталась дозвониться и Саймону с Этаном.

Вы не можете просматривать этот пост!

Да будет так. А вот причины кражи девицы мы скоро узнаем.
Хагмар осушил кружку с пивом и поднялся из-за стола. Больше король не проронил ни слова. Он молча покинул свои покои и вышел на улицу. Адриан, Торин, Яков и Бертольд последовали за ним.
Ночные улицы подозерного города, ярко освещались голубыми кристаллами. Сложно спрятаться при таком освещении. Под ногами Бертольда что-то хрустнуло. Кристалл, случайно оказавшийся на земле, расколся на мелкие осколки и потух.

К дому Фольмера процессия подошла через четверть часа. Тихо и без шума. Два механических стража повернули головы, когда король и его гости приблизились к двери дома наследника.

Хагмар подошел к двери и трижды стукнул кулаком по двери.
- Фольмер, открывай!
Одной грозной фразы короля оказалось достаточно, чтобы щелкнул замок и дверь открылась внутрь. Из-за нее выглянул высокий, худощавый юноша. Его кожа имела такой же красный оттенок как и у отца, но немного светлее. Коротко стриженные золотые волосы смешным ежиком торчали на макушке. Нога Фольмера была перевязана чуть выше бедра.
Одним уверенным движением Хагмар толкнул дверь и вошел внутрь. Кивком головы он пригласил троицу внутрь.

Удивление парня вмиг сменилось злобой. Фольмер свирепо уставился на незваных гостей.
- Во имя Тьмы, зачем ты их впустил?! Да еще и привел их в мой дом!? - голос Фольмера, несмотря на молодость парня, ничуть не уступал отцовскому.
- Не поминай Тьму, - Хагмар сделал шаг к сыну. - Они пришли по делу и вернули перстень Лимсалана, которым так дорожила твоя мать...

Ноздри парня раздувались от ярости. Глаза потемнели. Фольмер сжал кулаки.

- Она погибла, когда пыталась договориться с этими дикарями! Верила, что они смогут понять нас, а возможно даже полюбить... Мама была добра к ним, а они... утащили ее наверх и разорвали на части, надеясь найти золотой источник.

- Я знаю. Но это было давно. Мы и сами причинили людям много бед...

Но слова короля остались неуслышанными. Глаза наследника полностью почернели. Король подошел вплотную к сыну и взял его за плечо.
- Остановись. Мы поклялись никогда больше не использовать Древний Зов.

- Это ты поклялся... - множественным голосом ответил Фольмер. - Они должны сдохнуть, как и та мелкая, ноющая дрянь.

Король отпустил плечо парня и, напряженно глядя на сына, взялся за рукоять меча.
- Я не позволю тебе захватить разум моего сына.

- Ты опоздал. - вновь не своим голосом ответил Фольмер и метнулся к отцу. В его руке мелькнул кинжал. В один миг наследник перерезал горло собственному родителю. Хагмар издал булькающие звуки и схватился за горло, из которого хлестала черная кровь. Она словно черно-золотая пыль оседала на землю, заливала поверхность пола.

Лицо Фольмера было радостно-безумным. Он медленно перевел взгляд на непрошенных безоружных гостей. Ничего хорошего этот взгляд не предвещал.

Холодный ветер, холодный пот.
Всадники приближаются.
С визгом взлетают разящие стрелы.
Полуденное солнце скрывается за пушистым, словно плюмаж на шлеме Луция, облаком.
Молодая трава покрывается кровью.

Это Север, дети великих детей.
Здесь не расправит крылья римский орёл.
Лишь пленников в цепях приведут в эту жестокую землю, где сгинут они, поднося варварам чаши — и даже если вернутся на Родину, вы увидите в их глазах, увидите, словно заходящее солнце...
Часть их души Север забрал навсегда.

Хрустят под лошадиными копытами тела.
И не молят о спасении умирающие — лишь о быстрой смерти.
Есть ещё те, кто сражается, те кто стоят.
О, Татион — скала, неподвластная буре!
Пеший иль конный — никто не сумел одолеть!
Ранен четырежды.
Снова красный — твой запылённый воинский плащ — будто из красильни только что.
Рим!
Смотри! Смотри через море, сквозь лес!
Смотри — как мы за тебя умираем!

Отпрянули варвары, бросают верёвки, как рабочие повязывают стволы деревьев, прежде чем дернуть, все вместе.
Пал Татион.

Луций! Не стар ты в тот день! Бьешься как молодой! Сполна сквитался за призраков Мурсы — не с врагами, с собой. Больше не будет измены.

Смотришь — не дышит.
Глаза, устремлённые в Небо.
Иль на тебя?
Непонятно.
Уходит Тамар, уходит как женщине должно уйти — непознанной.
Выбор её — ты — до последней стрелы, до последнего сна.

Кашляет Марк в кустах. Ждать велел Эрвиг. Многоопытный — будет погоня, бежать значит сгинуть. Нет, стоит скрыться в подлеске, где конь не пройдёт. Переждать. День. Ночь. День.
Только бы кашель не выдал...

Несите весть.
Последнюю весть — нет дороги на Север!
Ни римлянину, ни эллину, ни готу.
На Севере царствует Смерть.

Луций идёт — на своих ногах.
Лицо как камень холодный — только бюст изваяй, и времени век непокорен будет, агент императорский по делам особым.

Вокруг — повозок тысячи.
Палатки, шатры.
Бродячий город, с каждой зимой надвигающийся как вал, на плодородные южные земли.

Вокруг — всадники с иссечёнными лицами.
Показывают пальцами — без презрения.

Вы хорошо сражались.

Вдали — златоглавый шатер.
Преклонись, преклонись перед Сыном Неба.

Небесный каган — сам как целый мир, или может как демон, что целый мир пожрал. Он ходит с трудом, к земле тянет многосытое брюхо. Он смотрит — как волк, как медведь, насытившийся, но всё ещё алчущий крови.
Указывает рукой — священник, переводи.
Переводи, Марк Кальвин из рода Домициев.

— Небесный Каган дарует вам жизнь, римляне. Позволит вернуться домой. Идите и расскажите зелёным землям, что белый пепел покроет их поля, что голубые реки окрасятся кровью, что тысячи тысяч коней проскачут по телам их жён и детей. Идите и скажите, что нет владыки под Небом выше чем Небесный Каган. Что во имя Бескрайнего Синего Неба осквернит он ваши храмы, низвергнет идолов ваших, поместит семя своё во чрево ваших дочерей, прежде чем вспороть им животы. Идите — скажите — отныне ваша Империя не будет в безопасности, ибо сегодня начинается закат её последних дней. Так сказал Небесный Каган!

Звенит оружие.
Гремят щиты.
Бьют барабаны.
Ревут рога.
И люди подхватывают рёв словно звери.

Война идёт.
Последняя война.
И конца её не увидят ни те, кто начал её, ни дети их, ни внуки.

Чем же закончились ваши истории?

Луций


Гектор


Фейруза


Аспург


Эрвиг


Тингиз


Кальвин


Аделф


Аттия


Тамар


Архип


Клавдий


Валерия


Флавия


Контаренон


Тиест


Требоний


Атаульф


Эйтни


Иосиф


Летом 377 года, восстание готов охватило все балканские провинции Империи.
Август Валент со всей армией выступил против варваров, но потерпел сокрушительное поражение под Адрианополем из-за внезапно появившейся в тылу армии гуннов, заключивших союз с гревтунгами.
Сам император был ранен, нашёл убежище в каком-то доме.
Его заперли внутри и подожгли здание.
Властелин Вселенной ушёл в погребальном огне по примеру далеких предков.

Смерть Валента ознаменовала конец веротерпимости в Римской Империи.
На Востоке к власти пришёл фанатичный христианин Феодосий.
На Западе низложил юного Валентиниана II фанатичный же язычник Евгений.
Армии язычников и христиан сошлись на реке Фригид — победу Феодосию принесли отряды готов и гуннов, прежде умиротворенных им.
Язычество было официально запрещено.

Царствование Феодосия, прозванного христианами Великим, продлилось несколько месяцев и ознаменовалось окончательным разделением Римской Империи на Западную и Восточную.

Западная Римская Империя оказалась в руках военачальников, оспаривающих друг у друга власть над слабыми императорами. Эта держава будет постепенно угасать — различные варварские племена будут делить римскую землю, создавая свои примитивные королевства. Вестготы и остготы, вандалы, аланы и свебы, франки и саксы — словно черви вгрызутся они в ещё живое тело.
Будут у угасающего Запада и победы.
Отброшены будут гунны на Каталаунских полях.

Но под конец Запад будет ждать бесславнейший из концов — последний император умрет от старости как частное лицо на Востоке. Наследников ему так и не назначат.

Восток переживет нашествие гуннов и других варваров.
Здесь дело Феодосия попадёт на благодатную почву, и начнётся стремительное возрождение Империи под эгидой подлинно Вселенского Христианства.
В кровопролитных войнах возвращены будут Италия и Африка, возвращена будет часть Испании. Даже независимые варварские короли формально вновь признают верховенство римского императора. Императоры считали себя наместниками Христа на Земле — в Большом дворце государи сидели на маленьком стульчике подле гигантского трона, приготовленного для Господа Воплощенного.
В VI веке будет казаться, что кризис Империи был чем-то временным, что совсем скоро римляне, теперь именующие себя по эллински ромеями, снова будут властвовать над всеми народами земли.

VII век навсегда похоронит эту мечту.

На Западе поднимет голову франкское королевство Карла Великого. Во дни наивысшего расцвета, Карл поможет Папе Римскому, до тех пор бесправному слуге Римского Императора обрести независимость и собственное королевство, за что Папа объявит Карла Императором Запада.

На Востоке из песков Аравии явятся дикари на лошадях и верблюдах, объединённые Пророком под знаменем новой веры — ислама. Арабский Халифат низвергнет Персию Сасанидов. Константинополь, Новый Рим, не падет и тогда — арабы обломают зубы о неприступные городские стены, две осады завершатся ничем. И все же Халифат оторвёт от Империи такие провинции как Египет, Сирию, Африку...

Каролинги и Халифы сделают то, что казалось невозможным — разорвут с двух сторон средиземноморское единство. Пока Средиземное море было внутренним морем Рима, Империя была непобедима — даже утратив один берег, римляне с лёгкостью могли собрать колоссальные силы на другом берегу.

Теперь мир изменился — Империя навсегда утратила Рим.
Власть Августов отныне охватывала Балканы, Малую Азию и юг Италии.
У этой Империи были свои периоды возрождения, когда римские знамёна вновь поднимались над Антиохией, в Армении, в Неаполе — были и периоды упадка, когда власть римских императоров оказывалась ограничена Константинополем, под стенами которого бушевали варвары.

Даже эта ослабленная Империя пережила всех своих врагов — распалась держава Каролингов, распался Арабский Халифат, пали державы викингов на Руси и в Сицилии.

Но на смену этим врагам пришли новые — Франция, Священная Римская Империя, турецкие султанаты.

До самых последних дней, Римская Империя не забывала о своём праве на вселенское господство. В Средние Века, когда уже давно решали свои дела Англия и Франция, когда испанцы боролись за возвращение у мусульман своих земель, Константинополь словно существовал в другом мире — на страницах хроник до сих пор жили «франки», «алеманны», «иберы», «гунны», «скифы».

В 1204 году, когда французские рыцари осаждали Константинополь, император был всецело поглощён предсказаниями своих придворных колдунов, клянущихся, что совсем скоро Римская Империя вернёт все свои земли и вновь будет господствовать над вселенной.

Город был взят и сожжен.
Европейские бароны распилят державу на феоды.

Даже тогда остатков римского духа хватит, чтобы спустя полвека изгнать захватчиков. В Константинополе возродится династия Палеологов — поглощенная внутренними распрями и дворцовыми интригами.
Это совпадёт с новой волной продвижения мусульман в Европу.
Город за городом, турки-османы будут отбирать земли Империи.

В 1453 году, они в пятый раз осадят Константинополь.
Последний император — Константин XI — ушёл в бою как подобает римлянину.

Римская Империя прекратила своё существование.

Многие державы обращались к наследию Рима ещё когда Империя существовала — но и после её конца «римское наследство» оспаривали друг у друга германский император и французский король, испанские монархи и турецкие султаны, всё сильнее погружающаяся в анархию Польша и молодая, набирающая силу Россия.

В умах и сердцах Рим стал не просто ещё одной империей — он стал символом Империи вообще, архетипом государства как такового. Даже в землях, никогда не входивших в состав Рима — у русских, арабов, шотландцев, индусов — живет память о державе, раскинувшейся на трёх континентах, протянувшей руки так далеко, что в разные эпохи имперские дипломаты добирались до таких удалённых территорий как, например, Китай, ставший чем-то сходным с Римом для Восточной Азии.

Вплоть до конца XIX века анализ римского опыта и римской культуры будет основой политической и исторической мысли. В истории Рима будут черпать вдохновение консерваторы и либералы, даже зарождающиеся коммунисты отыщут своих героев в лице восставших рабов.

Только в XX веке «римский опыт» уйдёт из массового сознания — по меткому выражению Адриана Голдсуорти, первое и единственное, что подавляющее большинство людей XXI века узнает за всю жизнь про Римскую Империю — она пала. Даже заинтересованные историей люди часто говоря «Римская Империя» в действительности представляют себе Позднюю Республику. С Поздней Римской Империей и вовсе отождествляется фильм «Гладиатор» Ридли Скотта, в действительности повествующий о событиях II века новой эры. О самом-самом же Позднем Риме достаточно сказать, что для него в историографии был придуман абсолютно неисторичный термин «Византия», и когда Магистр как-то спросил у не самых глупых юношей что это такое, они сказали «Греция».

Рим — наиболее длительно существующая Империя в истории человечества.
Титул этот у неё могут оспаривать разве что китайцы, так что сделаем оговорку — существующая непрерывно, никогда не переживавшая периоды полного и окончательного распада или не оказывавшаяся целиком под властью чужеземцев.

Почему же эта Империя погибла?

Эдвард Гиббон считал, что Рим погубили христиане и евреи, из-за влияния которых были забыты нравы и порядки древних римлян, возникла тирания, и история Империи стала историей непрерывного гниения вплоть до 1453 года. Собственно именно воззрения Гиббона обычно можно встретить в массовой культуре — есть великий языческий Рим, Цезарь-Август-легионы, потом к власти приходят христиане и остаётся какой-то «поздний Рим» который бьют все кому не лень. Основания такого взгляда закладывали языческие авторы начиная с III века.

Но на практике такой взгляд не выдерживает критики. Современные историки внимательно исследовали те «быт и нравы древних римлян», которые по Гиббону были основанием благополучия Империи и обнаружили много интересного. Например, что языческие верования и даже основа имперской идеологии — Императорский культ, имели свои объединительные пределы поскольку не содержали в себе никакого догматизма. Казалось бы, это же хорошо?! Каждый может верить как хочет! Но именно это делало Империю катастрофически уязвимой к религиозным расколам — Христиане и Митраисты обладали перед язычниками тем преимуществом, что могли доходчиво объяснить простому человеку как устроен мир, дать непротиворечивый ответ на все основные вопросы, в то время как язычники могли предложить только двести разных толкований двухсот разных философов. В позднем язычестве, кстати, наметилась тенденция к унификации, так называемому «солярному монотеизму», но это во многом осталось лишь декларацией. Двести первым толкованием.
Что же до «нравов древних римлян» то они со временем оказались просто чересчур оторваны от социальной реальности. Например, представление о том, что родовитость человека равносильна его добродетели породило практически все социальные взрывы II-III веков, когда старая знать намертво зарубилась с талантливыми выдвиженцами из армии. «Нравы» оказались недостаточно гибки, чтобы обеспечить эффективное управление огромной Империей не представляющее собой непрерывного конфликта населения Италии с этой-самой Империей. И то, чем все закончилось — римская знать осталась вариться в своём маленьком мирке, когда управление Империей буквально уехало от них в Константинополь — это возникло не на пустом месте.
До эдикта Каракаллы (212 года) крайне небольшая часть населения Империи обладала даже гражданством — в результате многие жители Рима, считающие себя римлянами, таковыми не признавались.

Тенденции в римской культуре носили объективный характер — они возникли как ответ на вполне конкретные проблемы Империи, приведшие в конце концов эту Империю к распаду в III веке и служили средствами преодоления этого распада. Проще говоря, Гиббон спутал причину и следствие.

В чем же тогда основная причина?

Очень осторожно попытаюсь предположить — в развитии.
Когда Рим только начинал поднимать голову, его окружали достаточно примитивные в общественном отношении царства. Даже Карфаген или эллинистические монархии не создали ничего, подобного римскому праву, римской идеологии, римской армии. После вхождения в состав Империи, провинциальные элиты с самого начала обладали известной долей автономии — почитали своих богов, сами управляли своими городами. И богатели, богатели, богатели...
Империя — это выгодно.
Империя позволяет купцу из Египта спокойно торговать с Британией.
И если поначалу, в I - II веках Рим был центром Империи и формально и фактически, то в дальнейшем ощутимо начал отставать.
На первый план стали выходить наиболее экономически успешные или сильные в военном отношении регионы — основные армии стояли в Галлии, основное экономическое развитие пришлось на восточные провинции.
При этом изначально в Римскую Империю было заложено неравноправие, перекос в стороны итальянской знати, которая эту Империю и построила.

«Регионы» периодически бастовали против Рима, как это было в III веке, когда Галлия на Западе и Пальмира на Востоке попытались пересмотреть вопрос о центре Рима. Вопреки расхожему заблуждению, ни Галльская Империя ни Пальмирское Царство никогда формально не отделялись от Империи — они лишь претендовали на первенство в ней.

Императоры реагировали на меняющуюся фактическую обстановку — перенос центра политической жизни в Константинополь был просто закреплением уже случившегося «поворота на восток».

В V веку образовалась уникальная историческая ситуация, когда «дотационные регионы» Запада повисли грузом на богатом Востоке. Просто чтобы было понятно — Восток пересобирал Империю шесть раз.
Шесть раз, Карл!

Естественно, в умах восточной элиты в определенный момент возник проект «передать полномочия на места» — зависимого пояса государств к западу от Балкан. На измученном варварскими нашествиями Западе были сходные чувства — каждый варварский дукс хотел решать проблемы своего племени, а не плыть непойми куда непонятно зачем. Желательно, чтобы при этом он ещё и получал «за дружбу» денежку от Константинополя.

Бывают в истории моменты когда интересы разных действующих лиц не просто не совпадают — они противоположны.
Военная знать хочет получить землю и стать феодалами.
Высшая бюрократия хочет прижать армию, чтобы сидела тихо и ждала указаний.
Церковь хочет чтобы повсюду царило единогласие и лавирует между теми и другими — насмерть зарубаясь с каждым, кто хоть на миг лаял в сторону церковной собственности.

История позднего Рима начиная с V века — это история именно такого конфликта элит, растянутого на столетия момента, когда Флавий Лупицин и Флавий Аврелиан уже не будут союзниками, а будут прямыми конкурентами за власть в Империи. Собственно, большая часть жизни Аврелиана и прошла в борьбе за власть с разными военачальниками.
В XIII веке это будет все так же актуально — катастрофические события 1204 года возникнут почти исключительно потому, что опасаясь власти военачальников высшая бюрократия напрочь развалила армию.

Рим начал падать когда стоящие во главе Империи потянули её в стороны, оказавшиеся несовместимыми. Теория модернизации учит нас, что в основе лежали конечно объективные экономические процессы — по всей Европе знать садилась на землю и крупные территориальные образования распадались на более мелкие.

Римская Империя адски долго сопротивлялась исторической инерции — в X веке (!!!) государство было ещё абсолютно унитарным. Сказалась буквально тысячелетняя традиция централизации, пока на Западе феодалы слали своих королей эротическим маршрутом, Империя била своих военачальников по рукам. Кризис XI века поставил точку в этой государственной традиции — в XII веке Империя распалась на феоды, сначала в рамках единого государства, а потом и вовсе окончательно развалилась.

Римскую Империю убило историческое развитие.
Убила деглобализация, если угодно искать конкретного виновника.

Завершить основную часть игры я хочу цитатой из Теодора Моммзена, получившего Нобелевскую премию по литературе за свою «Римскую Историю».
Моммзен обладал типом личности очень близким Риму — он был либеральным роялистом, совмещающим мечты о республике с германским национализмом и верностью кайзеровской монархии.
Если кому-то вдруг не понравилось мое объяснение причин падения Рима —Моммзен этими причинами считал то, что включив в свой состав большое число варваров и возложив на них защиту границ, Рим не сумел их культурно переработать — Рим погубили варваризация армии и пацифизм элит. Римский народ отошёл от войны, возложив свою защиту на варваров, и неизбежно оказался под игом. Главной же причиной падения и вовсе стал упадок воинской дисциплины. Но нам важно не это.
Вот что Моммзен писал в 1902 году:
«Ещё и сегодня мы продолжаем смотреть снизу вверх на достижения того времени — геополитическую стабилизацию и, несмотря на все злоупотребления властей, относительное благосостояние народных масс при лучших императорах. Время, когда рядом с каждой казармой стояли термы, нам ещё неминуемо предстоит пережить в будущем, как ещё и многое, что было в ту эпоху»

Предсказанная Моммзеном эпоха очевидно наступила.
Мы живем в ней.
Мы познали геополитическую стабилизацию, благосостояние, сытость и покой.
Может потому местами Лимес смотрелся так современно, потому что новые римляне — это мы.

Но современная история движется подчас в совершенно бешеных исторических ритмах. То, что прежде занимало порой столетия, проносится перед нашими глазами за год или два.

И кто знает, познав величие Рима — не познаём ли мы и его падение?

Вы не можете просматривать этот пост!

Одного взгляда на Короля было достаточно, чтобы понять - Король и правда не спал всю ночь. Под глазами набрякли мешки, волосы были всколочены, а праздничный наряд (на балу Король, конечно, не блистал, но и не в дерюге был) был измят и изжеван. Еще он отчаянно тер глаза и зевал так, что казалось, корона свалится на затылок. При виде дочери, упакованный в походный вариант, он заморгал, но ничего не сказал. В конце концов, для его планов походная одежда подходила ничуть не хуже, чем повседневная.
- Торт!? Ах да, торт. Я надеюсь, что ты его вчера не съела весь, будучи в расстройстве и унынии? Все же многовато для Принцессы, даже для моей дочери.

И он похлопал себя по животику. Тяжеловесная попытка пошутить, что дочка вся в папу. Король хлопнул в ладоши, что-то прошептал подскочившему слуге. И совсем скоро тот вкатил торт в столовую. Король взял в руки нож и спросил:
- Доча, как всегда, макушку? Или ты уже выросла из этого?

казалось, устанавливается хрупкий мир. И даже когда Алеллия озвучила свое пожелание уехать за тридевять земель, Король, казалось, никак не отреагировал. А потом вздохнул.
- Зачем, доченька, экспортировать проблемы и принцесс другим? ты же знаешь, что государство должно опираться на внутреннего потребителя. Так что доедай, и пошли на площадь. Там тебе будет муж. Как я и обещал - первый встречный.

Ситуация, когда нашла коса на камень бывает, увы, даже в любящем семействе. Ах, если бы Принцесса не была бы столь настойчива... Но с упрямством, достойным семейства парнокопытных вида полорогих, она упорно гнула свою линию. И король медленно, но верно закипал.
- Я сказал, что подвиг - это непозволительная роскошь! На подвиг готов не всякий! Ждать подвига надо годами, а замуж пора сейчас!

Каждая фраза падала, словно удар молота кузнеца по раскаленному металлу. К тому же... Король никак не мог привести в пример свою жену, ибо на деле у них был довольно обычный династический брак. И только потом, в рассказах подрастающей Принцессе появлялись то разбойники, то пираты, то кочевники, от которых король (тогда еще принц) с блеском и изяществом спасал свою будущую жену. Не потому, что Королю так хотелось прихвастнуть - скорее, он считал, что так будет интересней. И вот теперь пожинал плоды когда-то считавшегося удачным ходом.

- Если ты не выберешь принца, то я... я... я выдам тебя замуж за первого встречного!

Волосы короля были растрепаны, борода всколочена, а по красным от ярости щеками прочертили дорожки капельки пота.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

    Дамашин покачнулся на одной ноге.

    Мир, только что перевернувшийся один раз, переворачивался во второй. Едва не споткнувшись, он круто обернулся как грабитель на месте преступления, бессознательно закрывая спиной силуэт той Тани, которая ждала внутри. Но за порогом осталась лишь непроницаемая темнота: пустой предбанник, погашенная лампа, закрытая дверь в парилку. Давно остывшая баня нависала над ним массивной бревенчатой грудой. Пустая баня. Абсолютно пустая.

    Заспанная Таня в наспех накинутом на майку халате целилась в него ржавыми садовыми вилами. Она стояла посреди тётиных грядок, уперев резиновые сапоги, надетые явно на босу ногу, в грязную чёрную землю, но не замечала этого. На её лице испуг и напряжение медленно сменялись удивлением. Единственным светом, оставшимся в ночи, был яркий проблеск с веранды. Луна исчезла среди лохматых туч, а вместе с ней пропала лунная дорога, соединившая две дачи. Таня медленно опустила вилы, а Женя всё ещё ничего не мог сказать и смотрел то на неё, то в предбанник.

    — Земля вызывает! — звенящим голосом окликнула Таня. — Евгений, не хочешь объясниться?
    — О…ху…еть, — наконец выдавил Дамашин и только помотал головой. Он побледнел, затем начал краснеть как томат и резко одёрнул джоггеры, чтобы Таня-из-дома не заметила его состояния, а потом затараторил:
    — Чт… что? Чего? Где ты?
    — Кто? Я гд…
    — Ты где вообще, в бане или здесь?! — не дослушав, перебил он.
    — Женя.
    — Ты! Ты где? Ты же только что…
    — Женя. В. Каком. Смысле?
    — Да в прямом! Я же за тобой шёл!
    — Женя! Остановись! — Таня с размаху вогнала вилы в картошку. Женя заткнулся, и Таня медленно, по слогам, проговорила:
    — Женя, привет. Ты сам не видишь? Перед тобой стою. С вилами этими как дура. Никуда не иду.
    — А, — только и смог ответить тот.
    — Ты чего? Ты лунатишь, что ли?
    — Я… я не знаю…

    Таня возмущённо пробормотала что-то нецензурное, протопала мимо него и сама заглянула в предбанник. Женя молча следил за ней. Потом он положил обе ладони на лицо и шумно выдохнул через них. Несколько секунд его не волновало, сон это или нет, на чьей он даче, кто и куда его вёл. Его волновало только то, чтобы перестать видеть на месте заспанной Тани со спутанно-чёрными волосами ту, другую Таню. Таню с белой кожей и тонкой линией бус на голой лодыжке. На ум внезапно пришло сравнение: как негатив и позитив.

    — Я… не знаю… — пробормотал он ещё раз и вместо объяснений глупо спросил: — А это ты свет в бане не выключила?
    — Так в бане нет света, — непонимающе сказала Таня и для верности потыкала пальцем в темноту.
    Именно теперь Жене стало по-настоящему страшно. Он понял, что всё это время сам смотрел в совершенно пустое пространство, и возбуждение схлынуло окончательно. Подросток застонал:
    — Блядь… Блядь… но я же… но там же…
    — Да, там блядь, я уже поняла это, — Таня отшучивалась, но её голос звучал нервно.
    — Не смешно, — прошептал Женя, истерично хихикнув. Он не заорал в полный голос только из уважения к давно дрыхнущей тёте.
    — Харе ржать!
    Женя прекратил смеяться так же резко, как начал. Таня наседала:
    — Ты что-то видел? Куда смотрел? В парилке?
    — Не заходи туда, — замотал головой Женя, потом отдёрнул Таню за рукав халата и захлопнул перед её носом дверь.
    — Женя! Да что с тобой?!
    — Пиздец. Не заходи. Я думал, мне это приснилось, — твердил Женя, не обращая внимания на протесты. Поняв, что сейчас спорить бессмысленно, Таня сама схватила Женю за руку и потащила в дом.
    — Что приснилось? Можешь объяснить толком? Я ничего не понимаю!

    Женя ежесекундно оглядывался: на чёрную баню, на чёрную дорогу, на чёрную бездну, за которой остался его собственный дом. И всё сильнее понимал, что ночью он назад не пойдёт. В пизду. Не пойдёт. Не пойдёт. Нет. Не пойдёт. Не замёрзнет, посидит тут где-нибудь. Нахуй такие сны. Вон, на крыльце норм.

    — Ты обалдел?! — зашипела Таня. — Какое крыльцо тебе? Заходи давай! Только не шуми, пожалуйста.
    Женя моргнул:
    — Я вслух это всё думал?
    Таня покачала головой и ещё раз повторила:
    — Не шуми.

    В прихожей, которая была одновременно и кухней, тикали настенные часы, показывавшие час ночи. Пахло какой-то вкусной едой; супом, наверное. И ещё выпечкой. Волна тепла нахлынула на Женю, и он без сил привалился к стене, закрыв глаза. Потом его куда-то отвели, на что-то посадили, лязгнули печной дверью, вручили что-то горячее и железное. Женя подумал, что две последних характеристики можно применить к члену. Судя по тому, что Таня промочала, в этот раз он думал про себя как все нормальные люди. Но молчала она недолго.

    — Ну?.. — Таня уселась на табуретку напротив. Халат она носила как попало, но Жене теперь вообще было не до её худых как смерть ключиц.
    — В аниме о таком не рассказывают и убегают, — начал он.
    — Ну?..
    — И, возможно, я сумасшедший…
    — Ну?!..
    — Но я видел тебя, — признался Женя и поскорее сунул нос в чай.
    — В смысле? Как видел? Как сейчас?
    — Ну не совсем как сейчас, — Женя нервно улыбнулся уголком рта. — Но ты… ты меня позвала.
    — Где я тебя позвала?
    — У моего дома ещё, у окна. Я вроде как спал, хотя не совсем спал, а потом слышу, что ты зовёшь снаружи. Подумал, эм, может, эм, случилось чего… — он усердно не доставал нос из стакана.
    — Случилось где? В бане?
    Женя пожал плечами, и Таня вздохнула. Ночь обещала быть не только беспокойной, но и бессонной.
    — Ладно, погоди, — переваривала она, — давай по порядку. Ты проснулся, услышал, что я зову. Да?
    Женя кивал, обхватив ладонями чай.
    — Выглянул из окна и увидел меня?
    Снова кивок.
    — А потом?
    — Ты побежала к своему дому — галантно избавил её от подробностей Дамашин, — как будто что-то было очень… эм… срочное…
    — Ты с какой стати такой красный? — недоумевала Таня.
    — Чай горячий.
    — Долить воды?
    — Нет-нет! И так очень вкусн…
    — Не ори, — Таня красноречиво перечеркнула острым ногтем шею, и Женя подумал, что в бане, может, было бы действительно не так плохо. Он вернулся к рассказу:
    — В общем, срочное, да. Ты забежала в баню. А я за тобой пошёл. Только когда ты бежала, в бане горел свет. Я клянусь. Я не ёбнулся. В смысле, ёбнулся, но свет там горел.

    Пожав плечами, Женя беспомощно смотрел на девочку напротив. Таня некоторое время раздумывала, кивнула каким-то собственным выводам и спросила очень спокойным голосом:
    — Ты же не прикалываешься сейчас?
    — Не прикалываюсь.

    Женя попробовал чай языком. В него и правда не помешало бы долить воды, но он сделал большой глоток. На какое-то время его мозг отвлёкся на ошпаренное горло. Таня сделала то же самое. Ей было трудно поверить в рассказанное, на сонный паралич это уже не спишешь — паралитики, вероятно, ведут себя иначе. Она долго смотрела на Женю, всё пытаясь прочитать скрытый смысл в его словах:
    — Ты же шутишь, да?
    — Не шучу, — ещё раз сказал Женя.

    Они опять молчали. Потрескивала остывающая печь. Женя думал, что если бы Таня была Алисой, то его бы уже подняли на смех. Да какое там, у него бы язык не повернулся признаться Карасю в чём-то подобном. А если бы Таня была Ярой… как бы отреагировала Яра? Почему-то Женя подумал, что ему бы поверили. Наконец, и Таня смирилась со своим внутренним полиграфом.

    — Ладно. Всё-таки надо было проверить, кто там. Я думала, это поджигатель или ещё какой маньяк.
    — Ты-то почему не спала?
    — А, — чёрные ногти сделали случайный жест, — так попить вставала.

    Таня встала и задвинула вилы за печку. Пока она приставляла их к стене, проржавевшие зубья едва не отвалились от навершия: такое себе оружие, хотя на Женю бы его хватило. Потом девочка-гот запахнула халат плотнее и присела перед печной дверцей, пошевелив алые угли.

    — Знаешь, а ещё я подумала, что там может быть Лёша… Не знаю, почему так. От сердца отлегло, когда поняла, что это ты.
    — Ну спасибо. Теперь и мне что-то теперь нехорошо думается, — жалобно подхватил Женя, не глядя за окно. — Так. Ты дверь закрыла?
    Таня кивнула, безапелляционно заявив:
    — Останешься у меня до утра. — И добавила: — Я теперь и сама мимо этой бани спокойно ходить не смогу.
    — Ну, не ты одна.
    — Блин! Да я всего час назад оттуда вышла.
    Куча мыслей роилась у неё голове, и Таня не знала, за какую ухватиться:
    — А как ты вообще понял, что это я? По одежде или лицо видел?
    «По одежде…»
    — По одежде, — вполголоса согласился Женя очень мелодичным голоском. — Ну и по лицу, да…
    — Бля… — некурящей Тане внезапно захотелось закурить от его интонации. — А в чём я была?
    — Я ж говорю, в одежде, — сказал Женя, в принципе даже не соврав. — В красивой, кстати…
    Чтобы не сморозить ещё чего-то, он опять заткнул себе рот чаем, да так и подавился от новой мысли:
    — Стой ты с одеждой. Знаешь, что я подумал, когда увидел тебя? Негатив и позитив.
    — М-м? Я тоже подумала что-то такое. Воткнуть ему вилы в пузо или не воткнуть, — Таня смотрела на угли, поэтому Женя не понял, шутит она или нет.
    — Да я не об этом! Не типа позитив, который позитивный, а как у старых фоток. Где чёрное и белое. Та штука… та Таня… она была белой. Я видел её как будто всегда при луне. Она была в ну, скажем, белом. А когда подошла к бане, где… — школьник сглотнул, но договорил: — …где горел свет, то там была типа лампочка. Жёлтая. И это жёлтое впиталось в её белое, как будто она была бесцветной. Понимаешь? Ну как будто у неё своего не было цвета. А когда появилась ты, то ты… ты чёрная. Почти всё такое же, наверное, только чёрная. В тебя не впитывался свет. Ты как будто настоящая, но это только если вас сравнивать. А если не сравнивать… то я бы и не отличил…

    Женя передёрнулся и не стал развивать мысль.

– Дорога, сокровищ – завопил ворон, вспрыгивая на землю под двумя упавшими деревьями – здесь, как осмотреться, мрачные все лица, лишь монеты, злата пере-звон!
С этими непонятными словами он вдруг начал рыть землю то лапками, то островерхим клювом, иногда искоса и хитро поглядывая на монаха и окружавшую его компанию, будто подстрекая их присоединиться к его работе.

Мужчина не слишком высок ростом, немного подслеповато щурился и прихрамывал. Но седые волосы прятались под короной чистого золота (половина казны королевства, можно сказать), спина оставалась прямой, а руки все так же твердо держали меч в руках на тренировках (когда короля допускал до них вредный старикашка Радикулит). Да, да, это был именно король - пусть небольшого, но все же королевства.

Он не стал стучаться в столовую, а распахнул тяжелую дубовую дверь молодецким толчком. Вытирая лоб платком и тяжело дыша, он плюхнулся на услужливо подставленный ему стул. Тот натужно заскрипел под тяжестью свалившейся на него ответственности. Время ... время было скорее обеденное, но он сказал.
- Доброе утро, доченька! Моя звездочка. Ах, какая красавица, видела бы тебя твоя мать.

Он вздохнул.
- Слишком рано она нас оставила, да, слишком рано. Ну так вот.

Он помолчал, разглядывая стол, словно полководец, разглядывающий поле битвы и выбирающий куда нанести удар.
- Через неделю, доченька, у нас праздник. Тебе исполняется - страшно подумать - 18 лет! А ведь только вчера я подбрасывал тебя до потолка и вытирал попку... Ой, прости, понимаю, что не место за столом. Кхм. Ну так вот. Я долго думал, что тебе подарить - и придумал.

Полководец, наконец, выбрал цель. На острие атаки оказалась куриная ножка, которая и была взята в плен.

- Как ты знаешь, все порядочные Принцессы рано или поздно женятся. Лучше, конечно, попозже. А то ведь мужья увозят их в другие страны, и что остается королю - только скучать в одиночестве. Ой, ну да ладно. И мужа для дочерей короли всегда выбирают сами - и не просто так. Ну политика, союзы, вся эта безумная война и типа Игра Престолов. Но я подумал, что моя единственная и самая лучшая в мире дочка заслуживает
большего. О, как наседали на меня советники, как они кричали и возмущались. Ты не представляешь, доченька, да оно и не надо тебе. Не девчачье это дело.

Вторая куриная ножка разделила судьбу первой, и лишь звякнула тарелка, принимая бренные кости.

- Так вот. Когда тебе исполнится 18, к нам съедутся самые разные принцы и просто достойные люди. И ты сама, слышишь, сама, сможешь выбрать себе мужа! Представляешь?!

Король с гордостью откинулся в кресле, явно гордый собой и подарком, ожидая восторженного - ах, как я рада, папочка.

Марта слушала Амелию очень внимательно, кивала головой, охала и прижимала руки к груди. Было видно, что ее очень волнует история Амелии. И девушка рада, что ее хозяйка смогла спастись. И она сказала, не по годам рассудительно (впрочем, на фронтире рано взрослеют).
- Может быть, вам стоит убрать эти документы в другое место? Или отдать не все? или потребовать развода и обещать вернуть документы после того, как вас разведут?

Тут глаза ее заблестели.
- Или напротив, вы хотите стать настоящей леди!? Говорят, им даже целоваться с мужем необязательно, ведь они знатные дамы! Но как же заставить его выполнить данное слово? Я не знаю...

Она нахмурилась и сжала кулаки.
- Нет, всех мародеров я не упомню! Но главных, о, главных я назову легко! Это наша троица - шериф, мэр и преподобный! Первый сказал, что раз вы с мистером Фишером преступники, ой, простите, мэм, это не мои слова, а его, то, значит, ваше имущество должно пойти на (тут она зажмурилась, вспоминая, и выговорила медленно, по слогам) су-деб-ные из-держ-ки. Мэр сказал, что он готов платить за ваши вещи, если вдруг что кому не пригодилось. А пастор сказал, что на все воля Божья. И благословил тех, кто стал шарить по вашим шкафам!

Тут она всхлипнула.
- И я ничего не могла сделать, ничего!

Она немного помотала головой, потом вытерла слезы подолом.
- Я поняла насчет ванной. Я .. спасибо, мэм, я сейчас, я быстро, я все сделаю... А еды ... еды вот чуть-чуть.

Черствая кукурузная лепешка, кусок запеченной на костре тыквы, покрытый обуглившейся корочкой и пара тощих, но вкусно пахнущих, разваливающихся в руках, рыбин, явно выловленных собственноручно. Было понятно, что продуктовые запасы четы Фишеров подверглись разграблению. И Марта поделилась своими невеликими запасами. Но приход Амелии словно придал ей сил неким волшебным образом - и она стала носиться по дому, напевая веселую песенку из бесконечного числа куплетом. Правда, иногда, когда попадался слишком уж фривольный кусочек, Марта сбивалась, испуганно замолкала, но тут же переходила к следующему куплету.

- А как выйдет девка замуж, а как выйдет девка замуж
скоро станет мамою!
А не выйдет девка замуж, а не выйдет девка замуж,
будет то же самое...

Тайник в подвале уцелел. Уж больно хорошо Сэм его замаскировал, сам, не доверяя слугам. Долбил стену, выкладывал камнями нутро, сбивая в кровь пальцы. Никому из стервятников и в голову не пришло, что балка чуть сдвигается в сторону, обнажая узкую щель - этакий встроенный сейф. Бумаги Грея Амелия нашла сразу. Тогда, в тот страшный день, закопав тело Коллинза, Сэм разбирал его вещи. Адреналиновая волна схлынула, но осознание содеянного жгло не хуже огня и разъедало душу подобно кислоте. Разглядывая пачку бумаг, перевязанных атласной лентой, он сказал задумчиво.
- Знаешь, Амелия, это что-то странное. Не может быть у такого негодяя таких вот писем. Хорошая бумага, ровные буквы, изящный стиль. Голову даю на отсечение, он украл эти бумаги. Возможно, что убил их владельца.

Он помолчал. Потом губы его сжались в тонкую нитку. Сэм решительно отложил в сторону письма.
- Знаешь, Амелия, по-хорошему, мне надо сжечь все это (рука очертила полукруг над вещами слишком уж похотливого псевдокоммивояжера). Но, возможно, они потребуются их настоящему владельцу.

И вот теперь Амелия держала в руках те самые письма. Наверняка было весьма странно читать чужую переписку, особенно понимая, что видишь лишь половину диалога. Ведь вторая часть, если Грей не соврал, хранилась где-то в Англии.

Сами письма начинались с 1776 года. Иногда в год приходилось сразу несколько (благо они были все датированы и аккуратно уложены), а иногда следовали паузы длиной в несколько лет. Писал, по-видимому, дядя Грея, вернувшийся в Метрополию. Сперва в письмах была тоска по прошедшей юности. Вопросы о том, как же старший брат, Джордж, устроился на американском континенте перемежались с намеками на их прошлую жизнь в Британии ("а вот дочка старосты, длинноногая Мэри, что дарила тебе свое расположение на танцах и после них, помнишь ее, Джордж? Так она вышла замуж в соседнюю деревню за кузнеца, родила четверых ужасно крикливых пацанов и располнела, словно тельная корова!"). Потом шли поздравления с рождением дочек и пожелания - не останавливаться на достигнутом ("и чтобы наше фамильное древо не усохло, слышишь, Джордж, ты уж там постарайся, тем более, что природа, воздух и красота твоей супруги весьма способствует этому"). Иногда, коротко и скупо, упоминался их отец. Лютует. Злится. Проклинает. Однажды с некоторым ехидством упоминалась некая служанка, которая заботится об отце с такой лаской и нежностью, что это переходит все границы и приличия. А в следующем письме немного растерянно сообщалось, что у них появился братик ("в таком возрасте, Джордж, ты представляешь!? Так что поспеши там с супругой озаботиться о мальчике, а то, глядишь, отец объявит наследником своего младшенького. Хотя, ты же знаешь, что это шутка - с его-то взглядами"). Одно письмо выделялось среди других - похоже, его писали в состоянии сильного опьянения. там проклиналась Франция, театр, куртизанки, собственная несдержанность и сладострастие. А в конце было приписано, уже явно на трезвую голову, о постыдной болезни и бесплодии. Было письмо, в котором бурно поздравляли с рождением долгожданного мальчика ("Что ж, Грей - прекрасное имя, хотя, конечно, не очень распространенное в нашем роду"). Потом была череда писем, где расхваливался племянник, его успехи в фехтовании, стрельбе, его тягу к образованию и языкам ("Знаешь, Джордж, он очень похож на тебя, и я словно вернулся на 20 лет назад, когда мы были так юны и беспечны"). Постепенно письма о детских шалостях сменялись рассказами о более взрослых проказах ("на свадьбе одной прелестной пейзанки Грей ухитрился заткнуть трубу дымохода у новобрачных. И утром молодая жена так и не смогла разжечь печку и приготовить завтрак своему мужу. Тот выскочил из дома без штанов и долго кашлял. "). А потом в письмах стала сквозить тревога - новости из Индии скупы, климат тяжел для белого человека, а враги многочисленны и безжалостны.

И почти всегда коротко упоминался отец, то есть дед Грея. Сперва он не замечал внука, потом присматривался, потом откровенно одобрял. А когда пришли новости о битве при Ассайе, то дед кричал, потрясая скомканным письмом, мол, знай наших, настоящий Иствуд, хотя и мать у него, того, американка. Но потом остыл - и ушел, хромая, в свою комнату.

А одно письмо выделялось их прочих. Его писал явно другой человек. Крупные, словно рубленные буквы, иной, чеканный стиль. Но было видно, что человек устал или болен - больше чернильных пятен, некоторые слова были написаны коряво. Там... Там не было извинений или соболезнований. Просто - тебе удалось воспитать достойного Иствуда. И он будет наследником нашего рода. И в конце - печать. Подобное признание имело юридическую силу и вполне могло считаться завещанием. Кроме того, была еще стопка бумаг, ветхих и древних, где перечислялись какие-то угодья, участки, дома и леса - явно жалованные в незапамятные времена грамоты на владение или пользование. Было очевидно, что подобные бумаги являлись веским аргументов для суда. И было понятно, почему же все это захотели украсть - владелец этих бумаг вполне мог претендовать на поместье.

Между тем трудолюбивая Марта натаскала воды и согрела ванную.
- Ничего мэм, ничего, не страшно, я все равно отдыхала, пока вас не было, так что поработаю немного. В конце концов, надо же смыть этот мерзкий запах тюрьмы и чужого мужчины! Ах, как был хорош мистер Фишер! Но вы не посрамили его память! Теперь вы тут и все будет хорошо, мэм! Все плохое осталось в прошлом.

Но тут дверь распахнулась и в проеме появился Грей Иствуд собственной персоной. Очень взбешенной и рассерженной персоной.
- Какого черта, Амелия?!...

К сожалению, в комнате была Марта. Она суетилась возле печи и оказалась за спиной англичанина. С неожиданной сноровкой девушка подхватила полено и с размаху опустила его на голову незнакомцу (для нее - ведь их не представили, а на казнь она не ходила). Но военная выправка и удача оказались на голове Грея. Он качнулся вперед - и сучковатая деревяшка только содрала с него шляпу и задела спину...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

В те далекие времена, когда компьютеры были большие, а курс доллара маленьким, дизайнеры нарождающихся компьютерных игрушек вывели незыблемое правило. Если очистить его от шелухи последующих наслоений и попытаться сформулировать кратко и емко - то на это требуется Чехов или Веллер. А еще неделя спокойного отдыха на Филлипинах и битком набитый кошелек. Так как всего вышеперечисленного у Сергея не было (и, честно говоря, не предвиделось, разве что набитый... Но не кошелек, а фейс), то он просто попытался выразить своими словами. Итак, во славу Сида Мейера, Хидео Кодзимы и Джона Ромеро! Если игра дарит вам крутую пушку, то значит за углом прячется неуязвимый монстр. Впрочем, по углам шепчутся, что подобные правила использовал еще Преподобный Гари Гигакс в докомпьютерную эпоху. Но мало ли о чем там говорят олды, помнящие еще динозавров!?

Ах, как же Сергей годился своим новым, мощным, в меру упитанным телом дивна! С какой гордостью он поглаживал роскошные рога (признак правильного обмена веществ и насыщения кальцием организма)! Как он деловито играл мускулами, представляя себе, как размажет очередного противника о ржавые плиты забытого коридора! И где все это? Нет, все осталось в наличии (включая рога), но применять все было бесполезно. И бессмысленно. Что толку, что он может прибить любую крысу 1001 способом? Что толку в его превосходстве интеллектуальном, физическом и эмоциональном? Как говоривал некто Наполеон (не последний стратег в свое время!), бог на стороне больших батальонов. А здешние батальоны были не большими. Они были огромными и бесконечными. Потому Сергей колебался недолго. Можно сказать, вообще не колебался. И решил применить седьмой прием боевых искусств - изматывание противника бегом. Он развернулся - и припустил изо всех сил обратно. А по дороге принялся костерить Одхе, благо, дыхалку для этого использовать вовсе было не обязательно.

- Ах ты попаданец хренов! Ах ты Рип Ван Викль недобитый! Ах ты мумия недосушенная! Ну ладно я, дурак, обрадовался что стал дивном! И не знаю вашу фауну и флору. Но ты-то, ты, тут вырос и должен понимать, что и к чему! так какого черта ты хотел убить крысу?! ты что, не знал, что тут их стая и не одна?! Или ты думал, что я смогу победить их всех? Или ты просто боишься их? Молчи, я тебя спрашиваю!!!

    Таня шла за Дамашиным и скручивала провод от наушника. Когда пропадает один человек — все грустно вздыхают и списывают на несчастный случай. Это жизнь, бывает. Когда случай уже не случай — хочешь не хочешь, а увидишь тенденцию или даже умысел. Увидишь опасность. Беду.

    — Кто был первым? — наконец спросила Таня в спину Жене.
    Тот замедлил шаг, снова поравнявшись с ней:
    — Э-э-э. Дед сказал, а я забы… а! Вспомнил. Свиридова какая-то от станции. Типа в мае или типа раньше ещё, дед уже запутался. Я её не знал.
    — Её тоже искали?
    — Все думали, что она, ну, как бы, это… съебалась просто. Только как Лёха пропал, вспомнили. Дед теперь думает, что её медведь сожрал, — Женя спохватился, что старательно водит фонариком вокруг, и перестал. — Короче, не искали никого. Ну она старая была, чё-то там в универе училась.
    Таня саркастически улыбнулась:
    — Эм… это у тебя старая?
    — Столько в наши дни не живут, — житейски вздохнул Женя.
    — Как я старая? Или совсем пенсионерка-третьекурсница? — Таня отчего-то ухмылялась всё сильнее, и Женя запоздало сообразил, что она ведь тоже из шараги.
    — Погоди, — выпалил он, — а тебе сколько?!
    — На год старше тебя, дедуль.
    — Блядь. Поймала. Тогда я тоже древний.

    От шуток Жене стало полегче. Бегемот Чехова топал между ними, поворачивая глазастую башню то направо, то налево. А иногда он смотрел на ребят, и тогда его радужки вспыхивали как две монеты, которые кладут на глаза мертвецов. Под замогильным кошачьим взглядом Женя пересказал историю дедушки и добавил, что завтра приедет лицо пожилого возраста по имени Ваня и все вместе идут на карьер.

    — Ого. В самом деле пойдёте?
    — Ну а чего. Чувак же пропал!
    — Забавные вы, — хмыкнула Таня. — Прямо клуб юных сыщиков.
    — Пошли с нами, — тут же предложил Женя. — Будешь как Нэнси Дрю.
    — Нэнси Дрю. Хм… мне, конечно, подойдёт… но…
    — Ты не могла не любить Нэнси Дрю.
    Таня вдруг рассмеялась:
    — А знаешь… ладно. Давай. Я не очень люблю такое, но схожу. Где расписаться?
    — На руке, как у пиратов.
    — Сигну хочешь, значит. А подруги не будут против?
    — Чего?! — громче нужного взвыл Женя. — Я что, похож на главного героя гаремника?
    Таня ничего не отвечала, но даже в темноте было ясно, что она улыбается. Женя сердито выдохнул через нос:
    — Я тебе не социо! Скорее я тот парень из «Хост-клуба Оран», которого никогда не зовут в хост-клуб Оран.

    В темноте забрезжили знакомые огоньки, приняв очертания с детства знакомых окон с клетчатыми занавесками. И вдруг Женя вспомнил. Да так вспомнил, что остановился несмотря на страшные разговоры.

    — Погоди-ка, Нэнси Дрю. Ты кота по имени назвала. Это что, твой?
    — Не-е, что ты, — Таня замотала головой. — Он же не домашний. По-моему, он даже старше нас с тобой.
    «Ну меня-то немудрено быть старше», подумал Женя, но вслух заметил:
    — Понятно. Так ты его знаешь?
    — Кот теперь местная звезда. А вообще у этого толстячка немного друзей, — мечтательно протянула Таня. — Мы с ним уж года два как подружились. Ну, мне-то сам бог велел. Теперь вот и ты. Будь у тебя фамилия Котов или Котовский, было бы вдвойне смешно.
    — Да ни хуя. Эти тупые фамилии ставят себе педовки «Вконтакте».
    — О, кстати. Читали же комменты под вашим объявлением?
    — Чи… читали… — многозначительно признался Женя и оба засмеялись, вспомнив длинный тред переговоров.

    Сегодня Дамашин вспомнил сразу трёх призраков: призрака-кота, призрака-девочку, призрака-Лёшу. Но все трое как будто отступили сейчас, когда они стояли и веселились неподалёку от перекрёстка.

    — Не хочешь у нас до утра остаться? — предложил он, когда настала пора расходиться. — Всё равно ковров до чёрта, где угодно спать можно.
    — Не сегодня, — мягко протянула Таня. — Тётя не поймёт. Да и помыться с дороги хочу. Ну, сам понимаешь.
    «Что это я должен сам понять?» — риторически спросил сам у себя Женя, сам себе дал ответ и сам себе кое-что представил. Получилось неплохо. По обыкновению, вслух он сказал совсем не то, что думал:
    — Да не! Я не к тому… просто с этими Лёшами… короче, фонарик не гаси, пока не дойдёшь. Я отсюда послежу.
    Таня почему-то снова хмыкнула. Но Женя так и не понял, как определить её интонацию. Она была тронута? Она сочла его дебилом? Одновременно? По очереди?
    — Не буду.
    — Да, кстати! — крикнул Женя ей вслед. — Ты какую песню слушала?
    Девочка в чёрном тоже повысила голос, но не обернулась и не перестала шагать:
    — Угадай!
    — Так, так… так… ну, тебе уже под двести…
    — Ну да! И плеер у меня кассетный! — звонко огрызнулась Таня.
    — Тогда, наверное…

    Женя задумался, что слушал бы сам, будь он готом и гуляй ночью по спящей деревне. Evanescense? The Rasmus? She Past Away? Paradise Lost? H.I.M.? Joy Division, прости Господи?

    — Lacrimosa! — поставил он.
    — Нет, дурачок, я не такая древняя. Ты проиграл! Lacuna Coil!
    — Так это тоже древняя группа!

    Женя глуповато заулыбался. «Дурачок» звучал так мило, что его хотелось оставить в сохранёнках и иногда пересматривать. Они уже не видели друг друга. Остались только пятна фонарей, качавшиеся в пустоте.

    — Не сильно современные, — отозвалась пустота голосом Тани. — Тем более Swamped. Но мне разное нравится.
    — У них и Veneficium хорошая! — только и прокричал Женя вслед.

    Чтобы Таня не родила ещё какую-то милую хуйню, Дамашин торопливо замахал рукой: всё, мол, до встречи. Потом Женя долго стоял на перекрёстке и ждал, пока синяя искра не пропадёт на аллее, идущей к соседской ферме. Лишь у дома он сообразил, что Таня не могла два года подряд встречать кота в электричке. Бегемот Чехова был местным. И от этого совпадения почему-то вновь становилось не по себе.

    В спаленке на чердаке Дамашина ждали полупустой шкаф, советский напольный радиоприёмник, тахта, тумбочка с примотанной скотчем лампочкой, таблица хоккейного турнира за 1982 год, а также всего лишь три маленьких, неприметных, совсем небольших, деликатных ковричечка. Августовский ветер поднимал шторы на окне. Женя засыпа́л…

— Доброй ночи... лорд Иствуд, — запнувшись, медленно произнесла Амелия.

Словно осторожно смаковала этот титул, присматривалась к нему и примеряла на себя, как примеряет модница новенькое платье, фасон которого ей ужасно нравится.

Что ж, её муж — лорд. Пусть изгнанный и непризнанный официально — пока что — но кто сказал, что кровь британской аристократии вдали от родины становится менее благородной? Выпавшие на долю мужчины трудности лишь придают его характеру достойную огранку — а лорду Иствуду пришлось немало испытать на своём веку. Половины перечисляемых военных кампаний Амелия даже не знала, о другой половине слышала краем уха и имела поверхностное представление по разрозненным обрывкам газетных статей. Но она верила ему — Грей рассказывал так живо и уверенно, как мог звучать лишь непосредственный участник тех событий. И потом этот акцент... Выговор, который ни с чем не спутаешь. Он привлёк внимание Амелии ещё утром, когда она стояла на эшафоте.

Утром... Каких-то 12 часов назад она уже готовилась распрощаться с жизнью, занеся одну ногу над могилой. Могла ли она знать тогда, что к вечеру того же дня станет законной супругой высокотитулованного пэра Британии? Леди.

Лёжа в темноте, не смыкая глаз и затаив дыхание, Амелия беззвучно прошептала этот титул — её титул — покуда не в силах признаться самой себе, что новое качество ей по нраву. Оно будоражило, манило к новым горизонтам, многообещающе намекало, щекоча воображение...

— Леди Амелия Иствуд, — прошептала женщина и улыбнулась.

Спокойно и впервые за долгое время облегчённо, будто нечаянно обретённый титул нарос бронёй вокруг её хрупкой фигурки, подарив чувство защищённости. Могли ли мечтать её дед и бабушка, первые переселенцы из туманного Альбиона, что их внучка, рождённая уже коренной американкой, вновь вернётся в лоно метрополии?

Вот она впервые подписывает своим именем конверт с пригласительным письмом на званый ужин... Вот её объявляют в числе меценатов на торжественной церемонии открытия дома призрения для сирот... Вот в соседней ложе Венской оперы её окликает леди Корнуолл, по стечению обстоятельств тоже оказавшаяся здесь с супругом... Амелия не заметила, как мечты, вначале красочные и тщательно режиссируемые сознанием, вскоре переросли в неконтролируемый поток образов, и женщина заснула глубоким, безмятежным сном. Впервые за долгое время.

Утром, открыв глаза, Грей не обнаружит жены. Ни её платья, ни одного из своих костюмов. Пистолетов, заряженных с вечера и лежащих на столе поодаль, станет на один меньше. А допрос вдовы Салливан не даст результатов. Несколько позже, когда мужчина в пылу поисков случайно опустит руку в карман куртки, он обнаружит одинокую записку с единственным коротким предложением:

Нужные Вам документы Вы найдёте в про́клятом доме.
А.

Вы не можете просматривать этот пост!

Атэм


Отправленные семена
7 циклов назад. Лоуренс.

- Мне жаль, что своё правление, мне приходится начинать с суда Милиота. Надеюсь, в последующие десять циклов, подобное не повторится. Я собрала вас, уважаемые главы семей, для вынесения вердикта человеку, что нарушил главный закон Лоуренса, забрав чужую жизнь. Прошу заметить, это была не случайность, не стечение обстоятельств или защита себя, своей семьи… Лишь холодный расчёт, алчность и бесчеловечная жестокость. Удар в спину, в прямом смысле слова, не только бывшему правителю Лоуренса, но и всему правлению в целом. Прошу учесть вас, полное отсутствие раскаяния подсудимого и его прошлые деяния, которыми он кидал тень на наш город. Будьте бесстрастны и справедливы. Да сохранит Милиот его душу.
В полумраке зала с высоким потолком и золотыми колоннами, царила тишина. Слова юной девушки, новой правительницы Лоуренса, разбивались эхом о голые стены здания, сыплясь на пол подобно горячему пеплу, после извержения вулкана. Если совет семей и относился скептически к новому, экстренному назначению Лауреансы в правители, то сейчас, слыша её речь, многие задумались о правильности этого решения.
- У обвиняемого есть право высказаться. Стражи, снимите с заключённого маску.
Один из страж блеснул в полумраке золотыми доспехами, подойдя к тёмной фигуре стоявшей по среди зала. Лицо заключённого, было скрыто фарфоровой маской – знак отсутствия эмоций у носящего её. Свет прожектора выхватил силуэт из темноты, длинным лучом указав на его положение в зале. Мужчина средних лет, с длинными пепельными волосами, зачесанными на левую сторону и яркими, голубыми глазами, прикрыл лицо рукой, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Его худощавая фигура, откидывала бедную тень, но всё же, в этом, с виду, хрупком и неказистом человеке, проглядывалось гордость и уверенность. Он стоял ровно, с высоко поднятой головой и казалось, совершенно не боится своей участи. Об этом говорила, кривая ухмылка на его лице.
- Уважаемый суд семей, Леди Лауреанса, - начал разговор мужчина, хриплым, но уверенным голосом. Людей с таким тембром, приятно слушать, но чувство опасности, ярко резонирует с мягкостью и звучностью слов. – Вы знали Сэра Гариона, как жестокого правителя. Я же, знал его как отца. Так – что позвольте мне, раз уж в вопросе характера и истинных намерений Гариона у меня больше познаний, рассказать о его реальных планах на Лоуренс. Как вы знаете, мой отец, был искусным воином и прекрасным стратегом. Да, этого у него не отнять. О его победах слагались легенды и весьма заслуженно. Только вот политика, сама по себе, Отца не интересовала. Никакие бумажки и переговоры, не заменят манящий вкус крови врага. Слава, это наркотик и он желал её больше всего в жизни. Гарион жаждал войны и был готов на всё, что бы на полях Лоуренса вновь пролилась кровь. Тирания над своим народом – лишь только доказывает мои слова. Компенсация агрессии, если хотите. Все его действия, каждые переговоры – манипуляция и провокация к войне. У него почти получилось, если бы не уставший народ. Я не подготавливал бунт, он уже был готов. Не моя вина, что люди выбрали меня нести флаг свободы. Так – что, я сделал вам одолжение. Не думаю, что за это меня стоит судить.
- Вас судят, за убийство отца и правителя Лоуренса. Гарион не смог бы начать войну, без одобрения совета семей. Справедливость, норма, мораль – столпы нашего правления и мы придерживаемся их, что бы не уподобиться вашим методам.
- Справедливость, норма, мораль… какие красивые слова. Жаль, что уста их произносящие, совершено не понимает их смысл. Кажется и это мне придётся вам объяснить. Начнём, пожалуй, с справедливости. Я положил всю свою жизнь на изучение элементов ириодия. Синтезировал его в более безопасный вариант, что бы очередная лаборатория не взлетела на воздух, забрав с собой пол города, довёл до идеала отдачу энергии, для ваших домов, улиц, городов и что в итоге получил? Мой отец отправил меня в пепельный город! Когда вы были там в последний раз? Вы вообще там были?! О, тогда это вечер открытий и прозрений! Что, трудно дышать своими чистыми лёгкими в затуманенном Лоуренсе? В пепельном городе забыли, что такое дышать! Нравится смотреть на луну раз в год? Там, не видно и своих рук из-за смога! Это яма с отбросами, радиоактивными отходами и живыми трупами! Это по вашему справедливо?!
Крик подсудимого заставил охрану дернуться к оружию, но лёгкий взмах руки Леди Ларианс, остановил их намерения. Закон Лоуренса позволяет обвиняемому, говорить сколько угодно, ибо возможно, в зависимости от приговора, его слова могут стать последними.
- Теперь о нормах. Я не думаю, что совет в курсе о влиянии добычи иридия, на организм человека. Краски действительно завораживают. Активные вещества этого элемента, подобны плотоядным бактериям. Они разъедают кожу до кости, прожигают лёгкие, уничтожают зрительный нерв…и это только краткий список. Пепельный город – страна слепых, в котором и одноглазого короля то нет. Я видел, как сыновья выплевывают свои лёгкие, на руки матерей, как слепые дети падают с обрывов, а их родители попросту не останавливают своих чад. Зачем? Так проще. Ваша тёплая еда, горячая ванна, да же этот прожектор, что светит сейчас мне в лицо, это сотни норм тысячи трупов, о которых вы да же и не знаете! Вот она, настоящая норма. И наконец, Мораль. Самое важное, но почему-то, совершенно не понятное вами. Там, в радужном аду, за миску сырной похлебки, любая мать отдаст свою малолетнюю дочь на растерзание, ибо если сегодня она не сможет накормить своих детей, завтра ей придётся разделать одного из них, на семейном, кухонном столе! Мораль, весьма гибкое понятие, под давлением голода. Что, с ваших уютных башенок этого не видно? Заперлись в кукольных домиках, закрыли занавески и всё, проблемы нет! Только признайтесь, вы уже чувствуете этот запах гнили и кислотных отходов? Чаша переполнена и скоро, всё, на что вы закрывали глаза, выльется на улицы Лоуренса. Вам придётся стоять на цыпочках и не дышать, ибо любое ваше слово или действие, вызовет волну смердящей, разъедающей боли, что скроет вас с головой! Вот ваша справедливость! Вот ваша норма! И вот ваша мораль!
В зале повисла гнетущая тишина. Казалось, что да же тени застыли, боясь дрогнуть, вызвав эмоциональный взрыв.
- Видимо вы закончили, мистер Атэмс, - холодно подытожила Леди Лауреанса, пытаясь не реагировать на озлобленный взор обвиняемого. – Мне очень жаль, что вам пришлось всё это пережить. Ваш отец, действительно был излишне эмоционален и жесток, но убийство – грубое нарушение закона Лоуренса и к сожалению для вас, этот грех уйдёт с вами через священный огонь. Я приговариваю вас, мистер Атэмс, к смертной казни через сожжение. Если в этом зале есть те, кто не согласен с моим вердиктом, прошу высказаться.
Тишина в ответ, без сожалений, решила судьбу обвиняемого.
- У вас есть право на последнее слово.
- Я не боюсь смерти. Ад на земле, а все бесы, сидят за этим столом. Умереть не страшно, страшно жить… Дам вам один совет, Леди Лауреанса : чаще оглядывайтесь, ибо то, что вы больше всего любите в своей жизни сегодня, может оказаться ножом в вашей спине завтра. Кому как не мне это знать.
- Выведите заключённого. Приговор будет приведён в действие с первым часом солнца.
***
Подвалы цитадели Лоуренса, обычно пустовали. Когда-то, там держали запасы вина, пшена и мелкий хлам, что оказывался ненужным на верхних этажах. Провинившихся перед законом, отправляли в специальные заведения и только в редких, особых случаях, обвиняемого оставляли в подвале здания. Цитадель охраняется лучше любого строения в городе, потому, таких как Атэм (а таких было очень мало), старались держать ближе и под пристальным наблюдением.
- Тик – так, тик – так.
- Кто собьется, тот дурак.
- Тень смеясь, завет маня,
- Завтра…
- Заберёт меня. – тонкий гол, из тёмного коридора, закончил незамысловатый стих заключённого, заставив его, отпрянуть от сырой стены и взглянуть за металлическую решётку. – Пауст Геттер. Пятый цикл после исчезновения луны.
- А ты умная девочка, - подметил Атэм, пытаясь узнать голос его незваного гостя. – Редко у кого есть доступ к поэзии этих времён.
- Как и доступ к этому месту, прошу заметить, - игриво ответила девочка, выйдя к тусклому свету, подвальной лампы.
Тёмные, длинные волосы, прямые и острые черты лица, одежда верховных семей – этот образ был знаком Атэму. Он уже видел эту девочку, рядом с Леди Лауреансой.
- Ты же Леди Кейси, верно?
- Да, а ты мистер Атэмс. Приятно познакомиться. – Девочка протянула руку между прутьев, тем самым удивив мужчину своей бесстрашностью. – Очень жаль, что моя сестра решила вас сжечь.
- Действительно… не особо весело, - ответил удивлённый Атэм, слегка пожав руку девочки в ответ. – Ну и что же ты тут забыла? Уж точно не послушать раннее творчества Геттера.
- Нет, конечно. Я пришла попросить об услуге.
- Не думаю, что я смогу тебе чем-то услужить, учитывая моё положение…
- Ну, обстоятельства изменчивы.
- Не в моём случае.
- Вы фаталист?
- Нет, я реалист. Весьма обширный, словарный запас, для двенадцатилетней девочки.
- Мне четырнадцать. Будем продолжать обмениваться любезностями, или всё – таки перейдём к сути моей просьбы.
- Хорошо, юная леди, я весь во внимании!
- Подарите мне ключ от моей клетки, а я, взамен, подарю вам ключ от вашей.
- Кажется мне, что на данный момент, в клетке всего один человек.
- Поверьте, ваша клетка лучше моей. К этому замку, есть отмычки и ключи, а к моему… Я заперта в тени своей сестры. Что бы я не сделала, как бы не старалась стать заметней, стать кем-то, всё – ровно, все говорят только о великой правительнице Леди Лауреансе! Это несправедливо!
-О, юная леди, поверь, я знаю это чувство.
- Поэтому я и пришла к тебе.
- Ну и что же я могу сделать для твоей клетки?
- Открыть её, естественно. Забери меня с собой. Неважно куда, главное подальше от этого города. Не могу больше терпеть эти лощёные лица, вечное притворство и чрезмерную опеку. Хочу увидеть настоящий мир.
- Ты не понимаешь, что желаешь…
- За то, прекрасно понимаю, что желаешь ты – в маленьком кулачке девочки, блеснул позолоченные ключ. – Мы договорились?
- С чего ты решила, что я не убью тебя сразу же, как мы выберемся из города?
- Умирать не страшно, страшно жить… - Кэйси вновь протянула ладонь к заключённому, взглянув на него с какой-то истинной, взрослой грустью в глазах. – Так мы договорились?
- Договорились.

Две фигуры медленно исчезали в полях Лоуренса, под вой сирен и крики светоносцев.
- А там действительно всё так, как ты рассказывал?
- В пепельном городе? Представь самый ужасный кошмар, что когда – либо тебе снился. По сравнению с тем, что происходит там, твой страшный сон, всего лишь милая сказочка для маленьких детей. А что, ты уже испугалась?
- Нет. Я люблю кошмары…

Если бы Алиса могла читать все мысли Жени, то прочла бы и то, что Жене хочется картинно и тоже по-детективному закурить. Но при взгляде на субтильного Дамашина в голубых джоггерах становилось понятно, что курил бы он совсем не круто сваренные «Страйк» или «Мальборо», а женоподобный «айкос».

— Ну типа, — кивнул он Алисе, пока Ярослава смело пикала квест. — Зачем вообще ночью на карьер таскаться. Хотя… вообще, там классно. Бедный Лёшка, короче. Что, ну мы-то туда сходим?

И он хрустнул курабье.

Слова Амелии не заставили Грея отпрянуть или отшатнуться, или скривиться в притворном ужасе - как, мол, можно говорить о таком. Нет! Жизнь на границе цивилизации хотя и опасна, хотя и может закончиться внезапно набегом дикарей, вспышкой болезни или резней взбунтовавшейся черни - но она, эта жизнь, заставляет смотреть на многое проще, без условностей и церемоний. И Грею было приятно, что его жена относится с пониманием к его мужской природе, что она не жеманна, не лицемерна и не чопорна. Голос мужчины был спокоен.

- Вы правы в обоих случаях. Я действительно играл роль на публике в зале суда. Но не лгал там насчет недостатка женщин на рубеже. Просто вы слишком выделяетесь среди всей публики. Вы словно белоснежная лилия посреди огромного болота. Не заметить вас может только слепой. Но, повторюсь, я понимаю вас. И ваше желание узнать меня побольше.

Он позволил ей выскользнуть из объятий. И лишь улыбнулся.
- Должен заметить, Амелия, не сочтите за дерзость или бестактность, в данной ситуации у вас есть некое преимущество - я никогда не был женат. А что касается фамилии и моей прошлой жизни... Что ж, вы, как никто другой, имеете право это знать.

Говоря это, он скептически посмотрел на довольно узкую кровать, на которой спал еще вчера, ужасно скрипучую и - увы - единственную в комнате. После чего решительно сдвинул стулья, создавая импровизированное ложе. Потом немного передвинул шкаф так, чтобы тот немного прикрывал вход, не до конца, разумеется. После чего выложил на стол все три пистолета, тяжелую шпагу в простых ножнах (явно боевое оружие, а не придворная парадная зубочистка) и кинжал. Еще можно было заметить, что стулья стояли не просто так - в сидящего на них человека нельзя было просто так выстрелить через окно. кроме того, с места расположения стульев можно было контролировать как окошко, так и дверь. Военные называли такое место шверпункт - ключевая позиция.

Слова о корсаже явно застали мужчину врасплох - на лице отобразилось удивление, смешанное с недоумением. Видимо, Грею не часто приходилось иметь дело с этой деталью туалета. Впрочем, это ничего не значило - у благородных дам всегда есть служанки, на худой конец, компаньонки. Но действовал он решительно. Погасив свечу, Грей потянул мягкие шнурки. И хотя сперва он запутался, но не выглядел неуверенным.

- В далеком 1770 году с фрегата Флота Его Величества Георга III на берег американского континента сошло двое юношей, родных братьев. Их род был достаточно древний, но недостаточно славный, чтобы получить пэрский титул. Предки их уцелели в войне Алой и Белой розы, пережили яркий век Тюдоров, смуту Кромвеля и возвращение Стюартов. Они не нажили богатства - но родовое поместье смогли удержать, несмотря на все передряги. И теперь отец семейства отправил их посмотреть мир - и попытаться разбогатеть. Надо сказать, Амелия, что братья, несмотря на воспитание, любили друг друга. И младший, понимая, что майорат оставит его без пенни в кармане, все равно не питал зависти к старшему брату.

Грей распустил шнуровку достаточно, чтобы Амелия могла стянуть платье, светившееся даже в темноте. И сделал шаг назад, явно не желая ее смущать.

- Но увы. Уже через год колонии полыхнули восстанием. Братья, как добрые подданые короля, разумеется, приняли участие в усмирении бунта. Увы, удаленность от Метрополии, помощь Франции, а так же двуличная политика русской императрицы привели к закономерному итогу. Корона проиграла войну. В ходе одной из стычек старший брат был ранен и попал в плен. Из лап смерти его вытащила и выходила дочка фермера.

Грей осторожно опустился на стулья, стянул сапоги и вытянул ноги,

устраиваясь поудобней. Было видно, что к неудобствам ему не привыкать.

- Вот только не надо представлять себе босоногую девку в струпьях и с мозолями на руках. Если бы не сомнительное происхождение ее отца, она вполне могла бы быть леди - мать, француженка, была дворянкой и дала дочери прекрасное домашнее образование. Да и земли у них было столько, что родовое поместье братьев потерялось бы среди бескрайних полей и плантаций. В общем, не надо удивляться тому, что старший брат влюбился и сделал предложение девушке. Хотя злые языки утверждают, что первый ребенок появился всего спустя 7 месяцев после свадьбы вовсе не недоношеным.

Короткая пауза, глоток воды и Грей продолжил рассказ.

- Но если родители девушки были рады жениху, то вот ее свекр, отец братьев, не принял невестку. И брак своего сына, наследника. Он публично проклял его, отказал ему в наследстве - и назначил наследником младшего. Тем временем король Георг III проиграл войну - и колонии объявили независимость. Надо ли говорить, что младший брат вернулся домой, к родовому гнезду, а вот старший остался с женой в новообразованных Северо-Американских Соединенных Штатах. Сперва у него рождались одни девочки, но в 1777 родился сын. Молодой лорд, как называл его счастливый отец и гордая мать, измученная родами.

Голос Грея стал теплее, словно далекие полузабытые воспоминания всколыхнули душу. Он помолчал. Когда же он продолжил, голос его стал суше и тверже.

- А тем временем младший брат, проживая в Англии, увлекся одной смазливой вертихвосткой из бродячего театра. И она заразила его "французской болезнью". Его долго лечили, ртутью, мазями, испробовали все, что только можно - но увы, болезнь лишь замедлила свое течение, спряталась, скрылась с глаз долой - но не прекратила свою дьявольскую разрушительную работу. И да, младший брат уже не смог бы иметь детей. Удар был страшен. За океаном подрастали непризнанные главой рода дети, сын и дочери проклятого им старшего сына. А тут, на глазах, медленно умирал наследник, младший сын. Было отчего потерять голову! Но, как я уже говорил, братья любили друг друга. И младший стал приглашать своих племянников в гости - благо, война закончилась. Конечно, его отец, дед для новой, непризнанной поросли семейства, не мог не видеть внуков. Но он мог их не замечать.

Он помолчал. Было видно, что рассказ причиняет ему боль. Но после паузы мужчина продолжил свой неторопливый рассказ.

- Хотя дед и не очень жаловал молодого лорда, но старание младшего брата и время брали свое. К тому же юноша был учтив, хорошо воспитан и мечтал о военной карьере. И лед недоверия и ненависти таял, медленно, но верно. Дети, кстати, росли на два дома, и считали своей родиной и Англию, и Америку, мечтая о воссоединении стран. Когда пришло время, младший брат нажал на рычаги, смазал механизм порцией соверенов - и младшего лорда приняли в армию. Конечно, не в Англии, не при дворе. Он
служил под началом Уэллси. Англия, воспользовавшись ослаблением Франции, рвала на части Индию. Молодой лорд принимал участие в штурме Серингапатама, это когда пал султанат Типу. Он вел в атаку свою роту при Ассайе, когда десятитысячное войско англичан разгромило стотысячную
армию Конфедерации Маратхов. Молодой лорд штурмовал неприступные стены Гавилгура, крепости, которую невозможно было взять.

Голос Грея звенел, словно бы он видел в живую все эти битвы и сражения. Потом, словно очнувшись, он остановился, прокашлялся, и сказал уже более спокойно.

- Единственное, чего он не сделал, из того, что подобало лорду - так он не женился. Официально он был сыном изгнанника, потому благородные леди не смотрели в его сторону. А в колониях слишком мало белых женщин. Конечно, индианки покладисты и покорны, но... Он помнил, что обязан продолжить род - и не мог потому брать в жены туземных женщин, даже и знатных. Да и не хотел особо. Дед постепенно смирился с выходкой старшего сына и был готов принять его детей. Но увы, не успел - умер от апокалептического удара. Хотя в письмах и признавал и брак старшего сына, и называл наследником своего внука. А дядя был готов объявить племянника наследником. Мешала только война. Молодой лорд постепенно продвигался по карьерной лестнице, благо, войны корсиканца давали много возможностей умным и амбициозным офицерам. Но все изменилось в 1812 году.

Грей замолчал. Мрак и тишина царили в спальне. Он попытался представить, как Амелия лежит под грубым шерстяным одеялом в тонкой сорочке. От мыслей почему-то бросило в жар. Она была права насчет воздержания и желания. Но он справится со своими эмоциями.

- Я не усыпил вас еще, Амелия? Если нет, то продолжу. Мне осталось не так много. Как вы помните, в 1812 году Англия и Америка стали воевать. Молодой лорд тут же подал в отставку - уклоняться от сражений не позволяла честь, а воевать - любовь к родине. Он собирался вернуться в Англию и вступить во владение наследством, но тут... О, Амелия, опять это проклятое но. Но тут я сделаю небольшой шаг назад. Старый лорд похоронил свою жену давно. И когда старший сын остался в Америке, то ... ну, вы понимаете. Симпатичная и молодая служанка, седина в бороду, что идет вместе с бесом в ребро. У двух братьев появился третий, почти что ровесник молодого лорда. Разумеется, ни о какой женитьбе речи не было. Но старый лорд заботился о матери, оплатил обучение ее сыну - да и особо не отрицал своего отцовства. Тот спокойно жил при замке. И когда умерли старый лорд и потом младший брат - то он объявил себя наследником. Мол, иначе старый род засохнет.

Грей замолчал. И слова стали падать медленнее, словно ему было больно говорить.
- И у него были шансы на успех. Ибо проклятие было прилюдно, а признание - келейно. Молодой лорд отправился к отцу, в Америку - но опоздал. Его отец и мать были мертвы - шайка разбойников, пользуясь военной неразберихой, ну, он тогда так думал, ограбила поместье. Но когда он обнаружил, что пропала переписка отца и деда - молодой лорд понял, что дело нечисто. Его попытались убить - но он сумел отбиться. Один из нападавших перед смертью рассказал, что нанял их некий человек из Англии. И судя по описанию - это был дядюшка, незаконнорожденный потомок старого лорда. Видимо, он решил гарантированно обеспечить себе поместье. Молодой лорд стал искать похитителей - ибо документы не всплыли в Англии. А значит, оставались где-то на североамериканском континенте. Пока в Англии тянется тяжба за право обладать поместьем.

Грей откашлялся.
- Как вы уже догадались - я и есть тот молодой лорд, хотя, конечно, уже не совсем. А тот, кого вы знали и похоронили под именем Колинза - похититель бумаг. Если я не смогу найти эти бумаги, то наследником будет признан мой незаконнорожденный дядюшка. А, как вы понимаете, я не хочу отдавать родовое гнездо в руки убийцы и негодяя. А теперь давайте спать - я наверняка утомил вас своим рассказом. Спокойной ночи, леди Амелия Иствуд...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Семейные обязанности

Наши дни. Пригород Англии. 7:00

Тишина как и утренний туман, таят с наступлением утра, отдавая власть городской суете. Лай собак, недовольное ворчание хозяев своих питомцев, что проклинают тот день, когда решили себя право на лишний час сна, гудящие автомобили, успевшие занять очередь в деловых пробках, отдалённо пение птиц, лёгкий запах блинчиков на завтрак, привкус вчерашних ночных сигарет на губах и мерзкий, томный писк будильника – всё это утро. Заложенные эмоциональный отпечаток в голове. Он как маяк в тёмной гавани – всегда укажет путь на воспоминания и к сожалению, не всегда радужные.

Как помнила Алексис, мама говорила ещё вечером, что уйдёт с утра пораньше. Это значило, что можно проигнорировать надоедливый писк и дать себе ещё часок сна. Надо бы заканчивать с ночными чтениями и постараться хоть раз лечь вовремя. Как часто она себе это обещала и как часто очередное «ещё одну главу», заставляло нарушать свои же обещания. В этот раз можно было не жалеть и дать уставшему мозгу то, что он так желает – отдых. Только бы не…

- Алексис! – Тонкий голосок сестры, как назойливый комар, впился в уши девушки.
А вот и «только бы не». Уже чего-то хочет, в семь утра. Алексис попытались вспомнить, закрывала ли она вечером дверь спальни, но глухой стук об древесину (и скорей всего лбом), дал желанный ответ.
- Алексис! Мама сказала, что ты отвезешь меня в школу. Будь добра, подними своё тело с кровати и неси его в душ. Мне нельзя опаздывать, в отличии от некоторых…
Были ли варианты у бедной девушки? Можно было просто промолчать, сделать вид, что не слышит и постараться уснуть, но мелкая же не заткнется. О, она хорошо знает эту черту Люмэн. Если та чего хочет, то мёртвого поднимет, лишь бы выполнили её прихоть. Особенно прекрасно этот трюк, выходит с мамой. Алексис уверена, что Лю достала её просьбами ещё с вечера и мама попросту сдалась, оставив старшего ребёнка в семье, разгребать эту проблему.
- Раз щелчок, два щелчок,
Вышел на гору сверчок!
Только не это… Алексис ненавидела эту считалку ещё с детства. Люмэн твердила её постоянно, специально беся сестру.
- Щелчок три, щелчок четыре,
Кто сверчку ответит, ты ли? – Девочка замолкла лишь на секунду, видимо набрать воздуха для следующего куплета.
- Щелчок пять, щелчок шесть… Я могу так до бесконечности, Алексис!
Пришлось вставать. Отвратительное чувство холода, после нагретой постели и несправедливо забранного сна, теперь будет преследовать девушку весь день. Спасибо Лю.
Душ забрал с собой сонный холод и немного освежил голову. Теперь можно было расставить всё по своим местам и составить план на, видимо, очень длинный день вторника.
На кухне пахло знакомым ароматом. Мама всё же позаботились перед уходом, и приготовила блинчики. Уж точно это не дело рук юной прохвостки. Не, энтузиазма хоть отбавляй, да только один раз, она чуть не спалила дом, пытаясь приготовить себе макарон с сыром. Кстати о демонах. Люмэн уже сидела за столом, уплетая очередную порцию блинов, в которой сиропа было больше, чем самих блинов. Если бы Алексис спустилась чуть позже, она бы осталась без завтрака, а Лю, заслуженно отхватила бы диабет.
- Ничего – ничего, не спеши. У нас уйма времени. – Промямлила девочка с набитым ртом, попутно изучая что-то в телефоне. – Это был сарказм, если что. Мы уже опаздываем, а учитывая пробки, можно сказать, что уже опоздали. И на что я надеялась? Ладно, жду в машине. Но это «жду», долго не продлиться. Сама же поеду! Тебе не жалко свою машину? Мне нет. – Люмэн ехидно хихикнула, вставая из – за стола. – Пять минут и завожу мотор.
И поедет же! Мозгов у неё нет, но идеи всегда имеются. Придётся завтракать на ходу, ибо ремонт сейчас совершенно нежелательные расходы.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вдруг телефон Алисы подал сигнал. Интернет в этих местах, как правило, работал волнами. И теперь очередная "волна" принесла несколько тредов комментариев под постом с фото кота и пока что ни одного отклика. Кот между тем покосился на телефон, а потом на Алису.

► «Ой какой милаха!!1))))» | molly8
► ► «Ага... Этот милаха выглядит так, будто выпотрошил и сожрал предыдущих хозяев.» | qt77
► ► ► « :Ъ » | molly8
► «Это чо, типа шутка юмора такая? Ха. Ха. Ха. ссылка» | ~=no_name=~
► «я может и, взяла бы котика но чего то он сердитый какой то, у вас. надеюсь найдуться хозяева.» | ^•.•^
► ► «а он не в лесу живёт разве?» | alina_p_kuzn
► ► «Если они ещё живы... хДД» | qt77
► deleted message | [user banned: оскорбление]
► «Знаю я этого вы@$%дка. Ничейный он. Лучше сделайте одолжение оставьте его себе! И на цепь посадите.» | rubik_82
► ► «Это вас надо на цепь пасадить!!это же кот!!!! Жеводер!» | nise_kiten
► ► deleted message | [user banned: оскорбление]
► «Эй это же тот котиз поезда!так чо вы что ль его взяли?» | maikl_jekson
► ► «Эта сволочь до сих пор шныряет по поездам!???» | k_4_konstantin
► ► ► «%$#дец...» | rubik_82
► ► «он мне в прошлом году рюкзак походный разорвал! До сих пор живой, сучонок??» | dragonborn
► ► ► «Бегите, глупцы! (с)))» | master_ok
► ► ► «На дно его!» | rubik_82
► ► ► ► «ссылка хДДД» | qt77
► «Какой очаровашка! Всегда хотела кота с разными глазами! ^.^» | ulyana_ilyenkova
► «Так он не дикий, что ли?» | titov_alex
► «господи, как на Сильвера нашего покойного похож!только окрас чуть другой. И лапа целая» | polina_orenburg_1
► «Он еам поч и всех куриц перкдушил и собаке брюхо распарол не связывацтесб с этим отродием» | marta_17071971
► ► «Привет землякам! Моих тоже в 2014м терроризировал.сожрал троих гусей и несколько утят, пса растерзал. Думали, лисы, а оказался этот... Загнали его в угол, поймать хотели.так он деду ногу так разодрал.кровищи было.скорую вызывали. Выжил кое-как.хромает до сих пор.держитесь подальше от этой мерзости» | kuznetskiy_greeb_nick
► ► ► «какой то, демон кот, прям жуть» | ^•.•^
► ► ► ► «он самый» | baba_yaga
► ► ► «Одна история о%уительнее другой просто =)» | master_ok
► ► «ого! я думала этот гаденыш только по поездам еду из сумок ворует а тут такие длеа. кошмар» | olenka_mironova
► «Ах какой мужчина! Вот это я понимаю взгляд!» | milka
► «какой классный! хочу такого коиика! можно его мне?» | antonova_95
► «В Кузнецком вроде приют был раньше. Может, ещё функционирует» | taiga
► ► «ОМГ. Лучше не надо» | lena_777
► ► «сбежит он оттуда. лучше отдайте его мне» | baba_yaga
► ► ► « или мне! Хочу такого котика! )» | karina_kuz
► «Че такой серьезный? Дайте ему валерьянки лол! ))))» | vitya_kuznetskiy

  А Евгений-то все продумал и начал разговор, пока гостей на мягком диване совсем не разморило. Странный интерьер деда Дамашина навевал воспоминания.

  — Блин, помню у бабушки над диваном тоже висел большой ковер и мне в детстве всегда было не по себе засыпать в темноте, когда гостила у нее. Его узоры превращались в страшные гримасы и казалось, что ковровый монстр нападет на меня во сне. — Яра рассказывала об этом без проявления какого-либо страха и, наоборот, смеялась. Надо было заполнить возникшую паузу после того, как все напились чаем и наелись печеньем,

  — Ладно, давайте ближе к делу. Тут уже вопрос к Алисе. Ты знаешь, куда именно будем выкладывать новость про кота? Может стоит еще одну фотографию сделать?… — Ярослава повернула голову в сторону причины их собрания. Кот, как кот: сидит, усы намывает.

"Ах ты мерзавец! Хочешь замуровать меня в своей душе, чтобы я умер забытым и несчастным!? Чтобы я покорно молчал, чтобы я исчез как личность... словно крыса.., чтобы вонючей крысой шебуршал на дне твоего рассудка! Не бывать этому, ублюдок!"
Одхе негодовал, Одхе злился и рассыпал черные проклятья. А затем двинулся в атаку, заставив твое тело нервно дернуться и оступиться.

Бамс!

Мощное твое тело, то самое дивнийское - рогато-клыкасто-шерстистое, замаскированное под человеческое слегка, с размаху врезалось в плотно прикрытые створки среднего лифта. Что-то там внутри загрохотало, заклацало противненько. А потом грохот оглушил вас обоих - нечто тяжелое там сорвалось и с могучим скрежетом полетело вниз. Дунц. Дунц! ДУНЦ!!! Звуки летали по тоннелям, бежали по заброшенным шахтам и колыхали душно зеленую тьму. Минуты две это продолжалось, а показалось вечностью.
Внезапно все стихло. И даже Одхе, поганец, испуганно забился в самый дальний конец твоего рассудка. Снова воцарилась тишина, только теперь издевательская какая-то, театрально нарочитая. Покойность эта.

Двинулся вниз. Все та же плитка, все тот же душный полукруглый потолок. Свечение лапм, затухание ламп за спиной. Тоннель неторопливо соскальзывал вниз. Иногда, ответвления попадались - замурованные тоннелли, засыпанные, взорванные неведомой силой и искореженные ею же. Иногда над головой появлялись вентиляционные трубы, решетки какие-то и недобрые дыры, слишком маленькие, впрочем, чтобы втянуть тебя целиком в свою пасть. Если по частям только.
Движение вниз. Еще и еще, вдоль слепых коридоров и запертых, намертво заблокированных дверей. И все же, нечто живое здесь ощущалось - текла здесь какая-то своя жизнь. Недобрая, заповедно омерзительная жизнедеятельность, словно движение сточных вод в канализации, где крысы попискивают и скрипят по стенам жирные тараканы...
А дорога тем временем привела тебя к перекрестку, эйо Сергий. Тут уже чувствовалось движение воздуха и обширные пространства впереди, ветра трогали твои волосы и холодили кожу на лице. Чувство опасности нарастало словно снежный ком, предупреждая отчаянно тебя - одегра инф! Левый коридор уходил все ниже во тьму и был украшен зловещего вида знаком, ярко желтым этим треугольничком где посередине кружок и три луча от него расходятся жизнерадостно. Радиация, будь осторожен! Средний коридор являл собой нагромождение всевозможного хлама, будто кто-то отчаянно защищался там и строил баррикады, то ли от чего-то снаружи защищаясь, то ли пытаясь запереть нечто изнутри. Резко уходящий вправо коридор выглядел обычно и вместе с тем подозрительно. Какое-то недоброе сияние у стен мерещилось. И гермостворка наверху нервировала - так и чудилось, будто опустится она сверху, как только двинешь в этот тоннель. Отсечет тебя от мира живых и запрет в печальных подземельях навеки...

Чавк-чавк, внимательное ухо дивна услышало сверху противный влажный звук, там где лифты остались позади. Чавк-чавк, а может показалось просто.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

«Спасибо, я не голоден», — ответила социальная адаптация Жени.
«Спасибо, у меня своё есть», — ответила деликатность Жени.
«Спасибо, не стоит, ты ведь себе делала», — ответила вежливость Жени.

— Я тоже с колбасой! — немедленно заявил он и схватил ароматную белую булку. — Фпасифо!

Болтовня завязалась как-то сама собой, вопросы прыгали как мячик в пинг-понге. Пока Яра подкармливала кота, Женя нескладно объяснял, как именно пройти на чай. Новое Кристинино было не настолько большим местом, чтобы потребовалась нить Тесея. Курабье впрямь оказалось печеньем из рассыпчатого плотного теста, которое поверху украшали завитушкой из джема. Бабушка с дедушкой Жени, по его словам, были бы рады кормить им всех подряд. А вместо телефона Дамашин дал адрес своей страницы «В контакте». На аватарке у него стоял скриншот из компьютерной игры, а раздел «О себе» пестрел глубокомысленными цитатами.

— Ну а я тут до сентября, ага, — закончил короткую экскурсию в свой дом Женя. — Потом в универ. Не хочу туда… мяу…

Женя реально сказал «мяу». По буквам.

Большой и тяжёлый чёрный кот с белым пятнышком на шее охотно пошёл к Жене на руки, будто только этого и ждал. Его шерсть была приятной бархатистой — у бродячих котов редко бывает такая. Однако впечатление домашнего он определённо не производил.
Когда Дамашин поднёс его к рюкзаку, кот забрался в него сам, будто делал это уже тысячу раз или просто хорошо осознавал, что делает. Правда пространства в сумке ему хватило впритык. Напоследок выглянув и посмотрев туда, откуда приближалась опасность в виде тётки и её сопровождающих, кот свернулся калачиком на дне рюкзака и притих.
Помимо Алисы и Яры за действиями Жени следила и другая девочка, сидевшая через проход. Встретившись с ней взглядом, Женя прочитал в её глазах одобрение. Девочка улыбнулась и кивнула, а затем, бросив короткий взгляд на приближавшуюся тётку, села прямо и нарочито уткнулась в свою книгу.

— Да чёрт возьми, где эта зверюга-то?! — раздражённо чертыхалась женщина, а потом обратилась к кому-то из пассажиров: — Не видели кота здесь чёрного?
Девочка-гот — хотя вряд ли она была готом, просто выглядела мрачноватой и одевалась соответственно — безразлично пожала плечами. Парень в очках, отвлекшись от планшета, тоже покачал головой:
— Да не, не было. А что, у вас кот сбежал, да?
Здоровенный мужчина с бородой, стерев платком со лба пот, громко хохотнул:
— Хех! Ну, вы такая грозная, что не то что кот, я и сам бы от вас сбежал!
— Ой, да сдался ты мне! — бросила в ответ женщина, протискиваясь вперёд.
В конце концов добралась она и до последнего ряда. Парни заглянули под скамейки, а женщина проверила полки и оглядела пассажиров, задержав взгляд на раздувшемся рюкзаке Жени. Она хотела было что-то сказать, но её перебила девочка с книгой.
— Да был кот, большой такой, чёрный, так он ещё на станции в окно выпрыгнул! — она кивнула на откинутую форточку.
— Н-да? — тётка недоверчиво приподняла бровь и посмотрела на её родителей: мама увлечённо разгадывала кроссворды, а отец читал газету. Они бы и тигра не заметили, не то что какого-то там кота. — М-да. Странные дела...
Цокнув языком, дама в возрасте раздосадованно хлопнула себя по бедру и несолоно хлебавши побрела обратно, приказав своим оркам в серых комбинезонах ещё раз проверить под сидениями. Кот был спасён.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

  — Видать ошибся ты, Ивар, ибо не требовал я оружия, но просил инструменты лекарския.

- Это, многоученый друг мой, очень даже лекарские инструменты. Дурь вышибает с одного удара, мозги вправляет, очень полезная штука для целителя.

Вы не можете просматривать этот пост!

Она изменяла тебя, превращала тебя в существо иное и прекрасное, ибо ты не сопротивлялся сейчас. Нет, то не черная магия, а магия зеленая, заповедная, лесная! Клочьями прорастала на твоем телее густо-серебряная шерсть, ломались кости принимая форму иную и чудесатую, но жаркие поцелуи Эры, томные ласки ее и прикосновения языка превращали мучение в сладкую негу. Тебе больно было и хорошо было, как никогда в жизни, Сергей! Нежный бред. Эра кусала тебя, целовала, укутывала своим жаром. А тело менялось и менялось восприятие вместе с ним.
Ярче становились цвета вокруг, слух сделался великолепным, чутье опасности превосходным. И магия наполнила тебя, и энергия, и сила!

В страстном танце переплелись ваши обнаженные под светом колчих звезд тела, а снег падал, все падал и падал, и задумчиво засыпал скалы в ночи. Гудели провода. Молчала проклятая страна и удивлялась вашей любовной утехе во тьме.
Потом, много позже, когда прошла волна страсти и наступило умиротворяющее расслабление, Эра мелодично рассмеялась. Теперь она и девой была, и птицей одновременно. Молоденькая дива, а вместо рук широкие крылья. И волосы ее сами собой развевались во тьме посверкивая золотыми искрами огня, а ноги к ступням обращались птичьими лапами. А ты Сергей, что сделалось с тобой?
Шерстистый кот покрытый тигровым узором, морда зверя и человечье тело, мускулистое такое и двухметровое. Три витых рога вырастают из головы наподобие короны, грива волос, словно у льва. Хвост имеется. Мягкие кошачьи лапы. Ты многое чувствуешь, знаешь, ощущаешь. Ты - Одхе, маг мертвого мира. Ты Сергей, человек мира живого. Ты - дивн, создание ушедших фантастических времен.

- Это временно, если пожелаешь эйррин, то вернешься назад, но знай, ты дивн сейчас и шкура сия будет прирастать к тебе день за днем. И через время - не будет пути назад тебе и станешь дивном навечно, но сейчас еще можешь отвергнуть сей дар.
Эра обняла себя крыльями.
- Нет более дивных в этом мире кроме тебя и меня, эйррин. Теперь ты силен, укреплен магией великолепной, но этого мало. Терранский Полководец идет путем тьмы в погибших подземельях старой Терры, псы Кумы следят за нами на открытом воздухе. Черные рельсы эгерии тянутся из великой бездны. Я укрепила тебя, чтобы дать шанс нам и у меня есть каверзный план, как нам разделить противников наших. Ибо теперь, Сергей, предлагаю я разделиться нам и разойтись до времени. Иди подземным путем, вот что реку сейчас встревоженно! Найди оружие терранцев и используй его, присвой по праву ибо ты не просто дивн сейчас, но и терранец тоже, и оружие твоего народа признает тебя и печального духа внутри тебя за своего поприветствует. А я пойду путем ночи, дабы отыскать скверного пса, который бросил нас и от которого чую предательство скорое. Я за собой уведу хармузд. Что скажешь теперь?

Чувствуешь силу, ты сейчас невероятно силен. Видишь во тьме, способен разорвать зверя голыми руками и сожрать его. Поднять кусок скалы, сжечь магией целое дерево! Но Одхе испуган внутри, Одхе дрожжит.
"Нельзя! Опасно, одегра инф! Там даджоргская зараза, там ржавый ветер и чума! Мама, спаси меня... Это проклятое место, плохое и черное место, даже призраки исчезали там бесследно. Рах предал эти места зеленому огню и джорги распространили там желтую чуму! Коридоры закрыты для всех, ведь король Одри спрятал там оружие судного дня, дааа, так говорили. Но Святая Терра, я не верю, будто оно уцелело после нашего проигрыша! Там только к плохому все переменилось теперь."

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

- Ты прав, Серг-гей, - шевельнула острым ухом Прекраснейшая Эльвенга, неторопливо раскуривая свою пахучую папироску. Ту самую же, которая была за ухо щеголевато заткнута. – Джинны те еще говнюки. И они вовсе не из тех добрых ребят, что легко прощают ошибки. Ооо, вообще не из тех. Но с другой стороны ведь и уважаемый дядя Одрик был не так-то прост… Он тебе не крендель печеный, он тебе пирожок с перчинкой толченый!

Хихикнула, услышав про унитаз. Прямо с хрюканьем так рассмеялась же коднарица.

- Хе-хе-хе. Одрик Мудрый не хотел становиться унитазом, о неееет. Вместо этого наш старина Одрик использовал одно великолепное заклятьице, которое должно было заточить джинна в мучительнейшей неволе. Заклятье вышло хорошим, так его раз этак! Джинни испытал все полагающиеся ему муки и даже сверх того. Напрасно дух нажимал на честность этой сделки, напоминая про три желания. Джины, Серг-гей, они знаешь ли очень въедливые ребята и кристально честны при этом. Но наш благородный Одри был парень не промах. Законами джиннов он подтирал себе известное место, а потому спокойно потребовал четвертое желание. «Или, мой милый полупрозрачный уродец в маске, тебе никогда не видать воли!» - сказал Одрик милейшим ядовитым голоском, таким себе голоском словно елей из серной кислоты. «Вы джинны тварь живучая! А потому знай. Ты можешь мучиться месяц, год или тысячу лет. Мне плевать – я смертен. Но вы уроды созданы иначе! А потому, мой милый, мне глубоко фиолетово как сложится твоя судьба. ЧЕТЫРЕ ЖЕЛАНИЯ или ты останешься в банке очень и очень надолго, любезнейший!»

Коднарица задумчиво помолчала переводя дух.

- Джинны умирают если нарушат сделку. Они могут ее извратить, но не могут нарушить договор. Джинн может исполнить только три желания, а четвертое исполненное желание означает что ему придется сдохнуть. А если ты можешь жить вечно или почти что вечно, то это не самая лучшая перпективка. Верно, Серг-гей? Но боль очень хороший переговорщик. Просто удивительно талантливый же! Джинни сдался. «Будь по твоему, смертный. Ты получишь свою вожделенную библиотеку, а я получу свой нежелательный конец. Я умру и меня более не будет, ведь у джиннов нет души, а значит иной жизни мне ждать не приходится. Единственное и неповторимое существо исчезнет из этой вселенной, Одрик, и в иной вселенной ему уже не появиться. Подумай! Моя жизнь прервется. Мне страшно и очень грустно от этого.Отпусти меня и ты спасешь дивное создание!» Но...

Эльвенга выпустила пахучий дым из ноздрей.

- Ответом ему был зевок и скучающее молчание. Одрик Мудрый не из тех людей, кто любит печальный гундеж на своём плече. А потом джин выполнил желание и появилась библиотека.
«Все книги этого мира, смертный – все рукописи, таблички на глине, свитки кожи и шелест иноземных бумаг. Каменные обелиски и надписи в темноте. Все это пред тобой сейчас! Наслаждайся Смертный Одрик. Но знай, Мертвый Одрик – библиотека эта бесконечна и ты в самом ее центре, о мой могучий король. Тебе никогда не выбраться отсюда. Всю свою жизнь ты будешь блуждать по этим коридорам, искать спасения и взывать о помощи. Но никто не придет, Одрик. Никто не отзовется в пустоте. Читай книги, мудрейший Одри. Это твоё последнее желание и мой неотвратимый конец»
- Так сказал джинни распадаясь в туман. Библиотека осталась, а Одрика Мудрого с тех пор никто не видел. Говорят, библиотека действительно бесконечна. Там собрана вся мудрость тысячи миров, но заходить слишком глубоко опасно. Одрик никогда больше не вышел на свет и на одного джинна на свете сделалось меньше.

Давным давно на какой-то попойке Сергею рассказали историю. Правдивость ее проверить за давностью лет и расстоянием дело практически безнадежное, остается лишь принять. Итак, где-то на склонах Эльбруса некий альпинист провалился в трещину. Потом можно начинать загибать пальцы, считая, сколько раз ему повезло. Для начала трещина оказалась закрытой - в открытой он прожил бы 15-25 минут. Он уцелел при падении. Он сумел прожить два дня на дне ледяного каньона. В бешенной круговерти снежных зарядов его смогли найти. Его удалось поднять и доставить в альплагерь. Ему удалось избежать обморожений и переломов. И вот, на утро после чудесного спасения, альпинист выходит на крыльцо домика - и в приливе необузданного ничем счастья начинает орать. Высшим силам, видимо, надоело загибать и считать пальцы. С крыши соскользнул пласт тяжелого слежавшегося снега и ... Одной могилкой на кладбище стало больше.

Потому Сергей резво развернулся, захлопнул дверь - и закрыл ее на замок. Все лучше, чем ничего. На Аллаха надейся, а верблюда привязывай. Не факт, что это может остановить или хотя бы замедлить Поезд-Вне-Расписания, но даже призрачная надежда лучше чем полная безнадега. И только потом он выдохнул и огляделся. В голове тут же дирижаблем всплыли строки Щербакова Чужеземец бронзу трет бархоткой,
щупает шандалы, жирандоли,он не здесь уже, он по соседству где-то, ближе к детству, к школе, что ли,
ближе к манускрипту, к палимпсесту... И вот не надо дальше про ангела! Сергей еще пожить хочет!

Он потер виски - головная боль долбилась молоточками, перекликаясь со стуком колес по рельсам. Интересный тут живет товарищ! Букинист, антиквар и котофил. Или это синонимы? Сергей не стал звать хозяев - было понятно, что дома никого нет. А еще... он помнил про огонь - и пошел к камину. Почему-то на цыпочках. Словно за стеной поезд мог его услышать - и прибежать. План был прост - жаркий огонь полыхает в камине, тень моя тень на холодной стене...

Алиса пожалела, что не оказалась в той компании, которая собирается начистить деду рыло. Впрочем, она подумала, что подраться у нее будет шанс, а насчет деда это надо еще выяснить. Что это за фрукт и с чем его едят. Как это она могла так лопухнуться? Дико захолустный Благовещенск казался ей удобным дном. Вторым дном. А теперь. Ниндзи-мутанты лезут изо всех щелей, Гаргамель преследует голубых гномиков с бабочкиными крыльями, а сама она помесь человека-россомахи с кунг-фу пандой. Нет. C какой-то другой психованой зверюшкой. Голливуд нервно курит в сторонке, впрочем, там же сейчас здоровый образ жизни и никто не курит.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

После такого откровения я молчала минуту, наверное. Смотрела на Алису и Колю. Сложила нож, кинула в сумку. Убивать нас вроде не собираются, самозащита откладывается. Голова пухла. Поток мыслей стремительно прибывал, как горная речка весной, грозя прорвать плотины, воздвинутые разумом давным давно. Жаждала ответов? Получай. Кушайте, не обляпайтесь. Да, ответы не такие простые и очевидные, как хотелось. Какие уж есть. Как с ними жить - твоё дело, дорогая. В мутном потоке мыслей упорно всплывала одна и та же: у нас не было выбора. Не было с того самого момента, как в дверь офиса номер 217 вошёл Павел Михайлович. Мы были обречены влипнуть в это потусторонее дерьмо с ведьмами и перевёртышами. И назад дороги нет.
Есть, конечно, некоторая вероятность, что мы стали жертвами дурного розыгрыша. Только он чересчур правдоподобен - и ему пора бы уже закончиться. Другая возможность: Алиса доигралась в догонялки с ветром, наши бренные тушки размазаны тонким слоем по встречному камазу, а наши души переживают эту красочную историю в качестве последнего подарка от жизни перед тем, как раствориться в небытии. Но тогда я должна была бы запомнить удар, вспышку света - что-нибудь подобное. Или я банально и незатейливо сошла с ума. Хотя это вряд ли, первые звоночки прозвенели бы намного раньше, а я всегда полагала себя психически устойчивым человеком. Версия четвёртая, экзотическая: Олеся таки попала к сектантам, нас поймали во время её поисков, накачали наркотой, и сейчас мы с Алисой валяемся в каком-нибудь подвале, пускаем слюни и видим умопомрачительные сны. Боже, сколько ещё правдоподобных версий способен сгенерировать мой взрослый здравомыслящий мозг, лишь бы не признавать очевидную истину: происходит невероятная хрень? Я чувствовала себя артистом второго плана, которого неожиданно вытащили на сцену во время спектакля, сценария к которому он в глаза не видел, и велели играть одну из ключевых ролей. И вот сумрак ночи, отражённый в тысячах биноклей, направлен на тебя в ожидании невероятной игры - а ты слов не знаешь.
"Сань, это полный провал" - говорила Ритка, вытянув на экзамене билет, которого она в глаза не видела. Или когда единственное её приличное платье для клубов и свиданий оказывалось облито дешёвым вином и непоправимо испорченным. И в этот трагический момент я была готова её прибить за Саню, а вместо этого давилась от смеха. Так вот, это - полный провал. Мы достигли дна. Пора оттолкнуться и всплывать. А что я, собственно, теряю? Больше всего потери окажутся в случае, если всё происходит на самом деле, а я отнесусь к этому как к глупой шутке. Нет уж, лучше считать, что сверхъестественная хрень происходит в реальности. Посмеяться над собой, наивной легковерной идиоткой, я всегда успею, а вот собрать обратно внутренности после ритуального ножа - не факт.
- Вы нас совсем не знаете. Что, правда вот так готовы принять в свою команду первых встречных? Ну хорошо. Представим, что мы на всё согласные, лишь бы не сдохнуть. Как мы можем обрести магию? Придётся залезть в эти коконы? Но вы сами говорите, времени мало. Я вообще удивляюсь, как дедуля до сих пор не пришёл по ваши души. Вы ведь особо не скрываетесь, засветились везде, где только можно, следов наоставляли, свидетелей. Мы на вас вышли меньше чем за полдня, и то при условии, что не понимали, что именно нашли, просто копали, куда копается. Если ваш дед получил то, что ему было нужно для охоты - всё плохо. Он совсем скоро выйдет на этот дом.
Следы нужно было заметать тщательнее, ребятки. Раз уж мы, обычные люди, хоть и профи в сфере поиска людей, без особого труда наткнулись на ваше логово, что говорить о профессиональном охотнике на ведьм? Интуиция вопила, что времени в обрез.

- Да мы просто не договорили так-то, - ответила Анечка, присматриваясь подозрительно к волкам. - Да и проверить хотелось, не глюк ли приключился.
Девушка вдруг подумала, что совершенно безосновательно доверяет этим мохнатым "друзьям человека". А вдруг эти и следят за ней, чтобы дедульке тому доносить.

Кажется, моим прогнозам сегодня не суждено сбываться. Ни единому. Зато тот факт, что ребятки имеют мало общего с видом "человек обыкновенный", стал вопиюще очевиден. В лучшем случае у нас похожая внешность. Только сей факт нам ничем не поможет...
Я посмотрела на Алису. Посмотрела на Колю. Сколько выдержат его нервы? Через сколько минут? секунд? он сорвётся и начнёт с воплями метаться по подвалу? Сколько выдержат мои собственные нервы? Я ещё раз махнула Коле рукой, мол, спрячься, идиот. Сдалась тебе та палка! Проглотят вместе с ней и не заметят. Зато если переключат внимание на нас, у Коли появится возможность по-тихому выбраться отсюда. Людей позвать. Нам, скорее всего, будет уже неактуально - но и этим товарищам придётся побегать. За время, проведённое по соседству с коконами, я как-то успела внутренне смириться, что мы больше не жильцы. Таких свидетелей по-хорошему не отпускают, даже прикинься мы вениками. Нас извлекут из подвала как угодно, и мы мало что сможем противопоставить толпе подростков, особенно если они все такие. Раз так, раз нас всё равно спалили - какая разница? Единственный шанс - заманить кого-то вниз.
- А ты спустись да посмотри.
Мой голос звучит резко, отрывисто. В нём нет страха - только холод и злость. Я действительно не боюсь эту Алёнку, кем бы она ни была. Коконы - да, вызывают панику, и то больше потому, что там может скрываться всё что угодно. Насекомые сами по себе отвратительны, гигантские насекомые - просто абзац. А эту девчонку я уже почти ненавижу. И это чувство вытесняет все остальные.

Обменять листья на слезу... Больше было похоже на бред в стиле Вовчика и его друзей. Если бы не отражение в воде, вполне можно было бы решить, что она попала на какую-то ролёвку.
- Я?.. Ну я кажется упала в обморок. - задумчиво протянула Анечка, а затем всё же попробовала попить воду. Вдруг поможет. Правда, лисичка зажмурила глаза, чтобы не думать о том, сколько микробов в этой самой воде плавает. Во сне ведь тоже могут быть микробы.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

И снова надо думать, размышлять, соединять несовместимое и вычленять опорное. Господи, за что такие муки? Может, пить бросить? Да не бред, какой-то. Только-только получилось бросить курить, организм этого не переживет. Вот так вот надо было удачно на бетоне сыграть - и все, алкоголизм, разврат и прочие прелести жизни.

Тем временем, что мы имеем? С одной стороны, у Юджина были все основания не доверять юным наездницам - за несколько лет службы в замечательной конторе он насмотрелся столько идиотов, что до сих пор страшно жить. От налета хунвейбинов на гараж до самолично закопанных терпилой в восьмидесятых годах трупах. С другой стороны - на дурочек девчонки явно не тянули. То, что не верит мать - вполне естественно для подобной версии. Однако... двенадцатилетнего мальчика завлекла в лес фея? В подобном возрасте у детей, как правило, половая вражда находится в высшей стадии, и на фей, барби и винкс они смотрят, как Ким Чен Ир на гамбургер. С другой стороны, будто сложно съездить по ушам мелкому пацану?

"Фея" вроде как похожа на мать Олеси. Надо будет еще раз заценить ее фотографии. И что у нас есть? Либо уже группа лиц. Либо... Олеся вдобавок еще и мастер гримировки? Вот это, кстати, можно будет прокачать. Если деваха в этом действительно шарит - то пятьсот тысяч станут для нее таким офигенным подспорьем, что останется только разводить руками. Или искать по запаху тонеров. Или чем там актеров мажут?

Так, стоп. Подождите-ка. Антон Киров... *лихорадочное перебирание бумажек* Так это его же в Садовом видели с "девочкой старше его"! Вот так так. Вот так так... Надо, пожалуй, скорее отправляться.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

- На корм для кого? - Анечка округлила глаза и рот. Такой зверь как Цербер, явно был ей не знаком.
Остальные же попытки парня пошутить на тему опоздания блондиночки остались и вовсе незамеченными. Более того, девушка внимательно оглядела коллегу с головы до ног и очень тактично, как ей показалось, поинтересовалась:
- Женечка, а у тебя что? Кто-то умер?
Но тут привалила мелочь. Анечка снова лучезарно улыбнулась, поблагодарила Алису, выбежала из офиса, вернулась, подхватила только что улёгшуюся под кондиционером Прелесть и снова убежала за кофе. Впрочем, как можно было бегать на таких огромных каблуках - оставалось загадкой. Возможно, всё дело было в долгих тренировках.
Вернулась Анечка с мороженым. Ведь как можно пить такой горячий кофе в такую жару? И вернулась как раз вовремя, чтобы лицезреть приход клиента. Наверное, дочь Андрея Усманова была единственной из работающих в этом офисе, кто мог практически до рубля определить стоимость костюма, обуви и прочих аксессуаров на клиенте.
Анечка сделала стойку на мужчину со смешной фамилией почти так же, как охотничья собака делает стойку на дичь. Девушка быстренько спустила собачку с рук, всунула мороженное Алисе, а сама подплыла к вошедшим с самой приветливой улыбкой на лице.
- Доброе утро, Павел Михайлович, - промурлыкала девушка. - Босс у себя в кабинете, позвольте вас проводить? - она сделала приглашающий жест в нужную сторону. - Может быть пока приготовить вам кофе или чай?

- Может тебе еще и сотню на корм для твоего цербера дать? - хрипло спросил Евгений у Ани, вылезая в "общий зал" пингвиньими движениями. Запах, конечно, стал получше, но вот залитая водой рубашка и сырая голова совсем перестали располагать к товарному виду. Ну, с другой стороны, может, начальство пожалеет убогого и отпустит домой. С вычетом из зарплаты.
- Чего такая грустная? Кончились скидки на ноготочки? - "Цербер" как раз пробегал мимо Яры, и он резко дернул ногой, но "замкнуть прострел" не успел и ударился с металлическим звуком об косяк - удар пришелся на подмышечную сумку. - Или не нашлось стильных батареек для будильника?
Евгений плюхнулся на диван, печальным взором оглядывая собравшееся воинство. Один из серьезных минусов женских коллективов - никто не то что не пожалеет бедного мужчину с похмельем, но даже не с кем пообсуждать, как Кавани чуть было на залепил пяткой саудитам. Ну или что местный начальник ОУР - нехороший человек, опять зажилил пацанам командировочные. С другой стороны, сам дурак. Ну кто же нажирается в середине рабочей недели?
Пришло начальство и Евгений мысленно приготовился к как минимум моральной каре - он был все-таки человеком новым, всех порядков не освоил, да и в таком виде он пришел практически в первый раз. В смысле, в таком плохом. Но вроде как пронесло, и спустя минуту Ярославский появился в дверном проходе конференц-зала тире кабинета и извиняющимся голосом сказал:
- Я там это... Вчера на почту, короче, предварительный отчет скинул... ну по этой, по Примаковой, только документы не все скинул, не успел. Ну не предварительный, ну как черновик. Мне там как, завершать или еще чего надо сделать?

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Опять это "Ляля" - тихо бесится Оленька и где-то под ногой Матвея медленно плавится асфальт.
- Кофе готовишь ты. Ну или хотя бы закидываешь в чашку всякого - вскипятить я и сама могу.

Ольга не могла вспомнить, в каком из чемоданов подарки Матвею и остальным и решила отложить момент до появления в офисе, как изначально и было задумано. Только теперь может статься, что в офис прибудет уже завтра - любопытство штука сильная, а в Ляле сильнее всех остальных штук.

- Ви меня таки хотите сделать посмешищем!? Не то воскликнул, не то спросил Троицкий.
- Щта я отвечу рэбе, когда он меня спросит за усопщего? Щепилявый? Ви говорите это с таким серьёзным лицом, что я вынужден вам поверить, но поверит ли мне рэбе? Ви знаете сколько в синагоге шепелявых и картавых? Упаси господи, я же разорюсь, если за каждого еврея, с дефектом речи, буду ставить по свечке...

Митя прикинул в уме примерную сумму и ему стало плохо. Такого не целевого расхода собственных финансов он бы точно не смог вынести. Сразу возникла мысль, а не вписать ли эти расходы на счёт компании в строку "Непредвиденные расходы". Эта мысль показалась вполне удачной, но сумма вызвала опасение- не поверят. Это вам не рулон туалетной бумаги и не обед в Макдональдсе. Сумма, по самым скромным прикидкам вышла внушительной, даже вагон туалетной бумаги стоил дешевле, а прокормить можно было целую роту солдат.

В прочем, додумать и получить уточняющий ответ не получилось, во всяком случае пока. Новый знакомец дистанцировался, оставив Митю наедине с размышлизмами и собственными опасениями.
Тяжело вздохнув, системщик собирался было отправиться к знахарю, как вдруг его ноутбук пискнул:
- Моё почтение! Вас, сообщение!

Пришлось задержаться и прочитать, кто и что от него хочет. Сообщений оказалось аж целых два и после прочтения оных, у Мити волосы зашевелились на загривке.
Быстренько сформировав из двух сообщений одно, но с комментариями для "тех кто в танке", а именно для своих подопечных гремлинов, Митя перечитал текст.

Равшан, положи шоколадку и принимайся за работу. Воспользуйся НАШЕЙ программой для поиска и анализа совпадений в различных БД. Нужна информация по ключевым запросам: "*ускоренное старение*, *ритуал*, *выпивание или высасывание жизни*, * из подростка в старика*". И ради Стабильного Коннекта, сразу исключи из поиска "Сказку о потерянном времени" и "Прогерию" , не трать на них время. Результаты разошли по оперативникам от моего имени. Пни Джамшута.
Джамшут, хватит спать, запускай анализатор видеопотока. В старом запросе измени объекты поиска, фото в приложении. Измени так же время, началом поиска считать время, когда одного из мальчиков камеры фиксировали в последний раз. Нужно отследить когда в первый раз обнаружились искомые, и что происходило дальше. Данные отправить всем оперативникам.
На этом всё, работайте. По возвращении с меня пицца.

Митя одобрительно кивнул и нажал кнопку "Отправить". Вновь закурил, поскольку иначе сложно было выносить "ароматы природы". Направился к Знахарю.
- Чёрт, я прямо как Штирлиц идущий на встречу с Пастором, хорошо что нет ни утюгов, ни кактусов, ни подоконников, иначе бы явка была провалена.

Приблизившись к мужичку, Троицкий почесал кончик носа, посмотрел на него поверх оправы очков, деликатно кашлянул, привлекая внимание к своей персоне.
- Таки мир вашему дому, любезнейший. У меня есть передать привет от Шепелявого. Скажите, я по адресу обратился? Ви Знахарь?

Ситуация все больше обрастала вопросами, а ответов по прежнему было недостаточно.
Спускаясь вниз вместе с Фридой Семеновной, Ириша попросила узнать кто финансирует пребывание "мальчиков" в этом месте. В конце концов, это дом престарелых, а не богадельня. У этих дедушек нет ни страховки, ничего. Так за чей счет они коптят небо, да харчи хлебают на территории хорошо охраняемого дома престарелых?

На вопрос Игоря Ириша жеманно пожала плечами.
- В комнате со стариками ритуалом фонило так, то у меня чуть волосы дыбом не встали. Если бы девочка в этом участвовала, наверняка от неё фонило бы не меньше. Сложно представить, что и Фрида, и я пропустили бы такое. Пока Владимир Федорович и его семья ничего плохого не сделали. Если бы не они, кто знает, вообще стали бы мы искать сегодня мальчиков в доме престарелых? Но всё равно, как говорится, доверяй, но проверяй.
Достав из кармана пальто мятные конфетки, Ириша закинула одну себе в рот таким решительным движением, что будь на месте конфеты сигарета, даже в половину так круто это не смотрелось бы.
- Меня, если честно, больше волнует вот что. Во-первых, кто-то, кто проводил ритуал, забрал годы жизни и молодость этих ребят. У него хватило решимости отнять у детей целую жизнь, но не убить. А с чего вдруг? Этот кто-то достаточно умен, потому что мы его пока даже близко не нашли. Возможно, проделывает это не в первый раз. Так чего он банально их не грохнул? Довел дело до конца, закопал в лесу и все, никто не решит, что труп старого безымянного деда и есть пропавший ребенок. Я к тому, что, может, пока они ему живые нужны? Может, ритуал не завершен или ещё что? И второе - количество похитителей. Если математика ритуала "по одному ребенку на каждого колдуна", то их может быть и несколько. Или же для одного человека требуется сразу несколько жизней? В общем, о ритуале бы побольше узнать. Владимир Федорович сказал, что от жены о нём слышал, может, она проконсультирует?

- Это ви мене спрашиваете за шутки? Так я вам прямо скажу, что лучших шуток, чем в Оддэссе, ви таки нигде не найдёте! Ви знаете, что в Оддэссе совершено невозможно жить серьёзно!
Фраза была произнесена со знанием дела не терпящим возражений.

- Помереть не долго? То-то я смотрю на тебя прозрачного... При жизни совсем серьёзным был, а сейчас навёрстываешь упущенное!?
Митя лукаво подмигнул собеседнику и улыбнулся.
- Пф, фейсконтроль! Ты посмотри на этот чудесный свитерок, такой даже Дроссель Исаакович не справит! И стоит всего две сотни за килограмм. Штанишки чудесные, почти даром, три сотни за кило... Ви где ни будь видели такие цены в современных супермаркетах? Там же один сплошной ширпотреб и подделки. Носить совершенно невозможно, сплошная синтетика! И вы мне хотите сказать, что я мордой не вышел. Ви меня оскорбляете! Это не деловой разговор для двух серьёзных людей!

Троицкий насупился.
- Я ведь не спрашиваю, есть ли у вас документы на недвижимость и пребывание в этом заповеднике. Кто-то может заинтересоваться этой живописной поляной, обнаружив, что она исторический памятник или заповедная зона с незаконно организованным складированием втор сырья... Так что придётся фейсконтроль устраивать и депортировать работничков за 101й километр, а может и вовсе в Сибирь отвести на полезные работы. Оно вам надо? Ви о людях подумайте, они вам не скажут за спасибо, за такой марафон до Карелии...

Поправив очки, Митя посерьёзнел.
- Если по делу, то меня интересует партия одежды для мальчиков, что не так давно завезли на ваши склады. Есть мнение, что одежда хранилась в подпольных помещениях Чернобыльской АЭС. От чего фонит, что тот реактор. Это же экологическая катастрофа и опасность для жизни подрастающего поколения. Нужно найти причину фона и откуда эти шмотки привезли. Ойц, только не делайте такие глаза, словно впервые слышите. Я вашего бората знаю, у вас на такие дела чуйка. В общем рассказывай, кто шмотки нашел, почему сообщили в полицию? Что сам думаешь, что за фон, откуда мог взяться?

Иногда бывает, что в первом раунде ты получаешь джеб в челюсть. Точно в тумане, к тебе приближается пол. Падаешь. И темнота заглушает последнюю мысль - Какого?

Нет. Не упал. Остановился, молния мысли в голову. Глаза раскрыты. Губы не могут сомнутся. Смотрит на Фриду.
-Они все... - Шепчет Игорь. В глаза с радугами. На белые волосы. На спицы в умелых руках. Он смотрит. Дивится. Ни как не может поверить глазам... Скрипит карандаш по бумаге. Дзынь - Дзынь спицы из шерсти красивый узор. Книга открыта где то в середине. Прислонился слегка к стенке. Она точно не упадет. Придержит спину милая. Ни когда столько "способных" в одном месте не видел. Да из тех, кто в офис не вхож.
Улыбается. Глаза бегают по сторонам. Сердце стучит в висках. Любопытно и страшно. Чем обернется эта идиллия в итоге?

Трушкин тяжело вздохнул. Жил раньше, был обычным человеком. А что теперь? Он каждый день по дороге на работу видит их. Они есть в клубах, магазинах и кафе во всех местах которые посещает Игорь. Если бы в свое время Элеонора не объяснила ему, что происходит на самом деле, то Благовещенский желтый дом* стал бы на одного пациента больше.

- Я тут немного занят. Видишь прутики на ограде считаю. - В доказательство своих слов Игорь стал касаться каждого прута по отдельности и шевелил губами будто действительно занят расчетами.

-Мне последнее время не снятся сны. А из тех которые я видел раньше... Я бы их лучше забыл - Он скривился в лице отвечая духу. Поняв, что от этого существа ему вряд ли будет, какая польза, он хмыкнул и двинулся дальше, перед этим со злостью зашвырнув камень, как можно дальше по направлении от ограды.

Игорь по дороге ехал молча. Его взгляд блуждал по улице, выделяя из открывшейся картины самые запоминающиеся детали, вроде лиц людей, ярких вывесок, причуд современной архитектуры.

Ему не давали покоя мысли о мальчиках. Зачем кому то нужно было их похищать? Ритуалы связные с детьми? Нужно будет позвонить Мите, может в нэте насчет этого, что нибудь нароет?

Матвей вел машину весьма аккуратно, соблюдал правила и старался не гнать машину понапрасну. Жизнь нам ведь одна дается, это не дело глупо ее лишать в какой нибудь аварии.

Пока Фида и Матвей решили посетить лагерь с "черного хода" Игорь осмотрел окрестности в поисках невидимых обычному человеку жителей

- Таки зграствуйте! Нарочито кортаво, поприветствовал системщик вернувшихся с задания оперативников.
Выслушав начальство, Митя состоил скорбную мину и растягивая слова произнёс бессмертную фразу:
- Я собрал Вас, господа с тем, чтобы сообщить принеприятное известие!..
Сбавиф обороты пафосности и траура, уже спокойным голосом закончил.
- Да нефига не ревизор, не сцыте, в ближайшие пару лет к нам даже пожарный инспектор не заглянет...

Пальцы застучали по клавишам, быстро, ловко, мерно, завораживая и возможно погружая присуствующих в медитативный транс. Даже сам Митяй, казалось, в пал состояние нирваны, молчал дольше обычного, но всё же пробухтел.
- Чуть шо, сразу Митя думай! А хрена тут думать? Ехать надо! Ви у нас специалисты по контактному считыванию информации, вот и поезжайте в отделение, хотя если верить вашему досье, шансы ваши близки к нулю. Шмотки кто-то нашел, кто-то смотрел, не факт щта криминалисты в перчатках. В прочем, это не мешает "пощупать", вдруг что и выйдет...

Громко щёлкнув пальцем по клавише Enter:
- Готово! Отделение полиции, куда доставили вещи пропавших детей, сегодня будет ожидать группу криминалистов для сбора пото-жировых следов и прочей органики с одежды детей с целью дальнейшего узучения образцов в лабораторных условиях и поиска посторонней органики...
Троицкий поправил очки.
- Шо ви на меня так смотрите!? Это ви криминалисты, вам и ехать... Ах да, удостоверения...

На стол были выложены корочкии листок для подписи:
- Пост сдать, пост принять! Распишитеьс за сдачу удостовений и получении новых!

Системщик снял очки, протёр их краем рубашки и водрузил на нос.
- Какое счастье, что вы будете далеко и пропустите невероятное шоу! Правильный еврейский мальчик, из приличной семьи, с высшим образованием лазающий по помойке... Мою маму бы сразу удар схватил сердечный! Она би померла с горя за такой позор! Слыханое ли дело, чтобы Митя Троицкий лазал по помойке?

Шмыгнув носом, Митя состроил выражение лица "Христос на кресте: мучения в самом разгаре."
- Ойц, я как представлю те запахи, мне уже дурно становиться, но кто-то же должен пообщаться с местными аборигенами...

На слова "кафе" и "зоомагазин" Ириша сделала такую кирпич-рожу, что собеседнику стало ясно - если он едет с ней, то поест и купит переноску для собачки не раньше, чем найдет мальчиков.

Пока Игорь разговаривал по телефону, Ириша оставила машину греться.
- Собаку на заднее усаживай, скоро поедем.
Пальцами указала где она будет, чтоб коллега её не потерял. И пошла потоптаться у дома соседа Славы Попова на Пограничной 55.
Мог ли мальчик притащить артефакт домой сам? А если он не мог оставить его дома, то куда бы дел? Спрятал, отдал друзьям? В общем, потопталась, попыталась почувствовать пятой точкой (или третьим глазом) нет ли чего фонящего вокруг. Вообще, если вспомнить, свои школьные годы, то о всяких "секретах" могли знать либо лучшие друзья, либо никто. И вряд ли полицейские не опрашивали друзей. Наверняка. И если они ничего полиции не сказали, осознавая, что их друг пропал, то, скорее всего, и сейчас им добавить нечего.
Нет, можно, конечно, сейчас по всем адресам пройтись. И к соседям, и к матери, и далее по списку. Другое дело, Игорь конкретный квадрат указывает, где можно мальчика отыскать. Стоит ли тратить время?
Вообще, может, им бы сейчас забрать Фриду Семеновну, потом пересечься с Вадимом и Матвеем, устроить поочередное "щупанье вещей", может, общими усилиями что-то конкретное нарисуется.
Вернулась к машине, жестом дала команду загружаться. Игорю - на заднее сидение, собаку придерживать. Кто знает, как бедное хвостатое существо переносит поездки. Может ведь и начать беситься со страху.
- Есть предложение. Забираем Семёновну, или пусть сама выдвигается навстречу. Звоним Вадиму и Матвею, узнаем где они и есть ли у них уже что-нибудь из вещей мальчика. В идеале - устраиваем между тобой, Семеновной и Матвеем коллективное ощупывание вещей, смотрим, что это нам дает. М?

Выезжаем. Лишние 100 метров наворачиваем, через Пограничную 79 проезжаем, можем остановиться, если необходимо, щупаем фон. Если полный ноль - за Фридой едем, или как там договоримся.

Девушка не заставила долго себя ждать. Поставив закорючку, тем самым подтвердив, что документ у неё на руках, она бодро пошла к своему автомобилю, одеваясь буквально на ходу.
Темно-синий Hyundai Grand Santa Fe не успел даже остыть за то время, что Ириша была в офисе. Завела ласточку, уселись они с Игорем. После чего Ириша репрезентативно пристегнулась и перекрестилась.
- Игорь, ты это... тоже пристегнись на всякий.
Про то, что она всего год за рулем, тактично умолчала. Ему и так все должно быть ясно.
- Куда в первую очередь поедем?
Про таланты коллеги она знала достаточно. Они могут оказаться чуть ли не самыми полезными в данном деле, так что ему и выбирать где он сможет применить их более эффективно.

Митя вновь залез в свой чемоданчик с волшебными "бирюльками" на все случаи жизни. Достал папочку, нашел закладочку с имением и фамилией Ирины, покопался в ней, перелистывая разноцветные корочки.
- Инспектор по делам несовершеннолетних или представитель ювенальной юстиции. Надеюсь достаточно серьёзно и юридически весомо? Можете выбрать, что вам ближе и понятнее...

Скосив глаза, Митя фыркнул.
- Игорь, что вы мусолите документ. Вы не в церкви, вас не оманут. У нас тут серьёзная контора и работают серьёзные люди. Что бы вы знали, эти документы настоящие, такие сотрудники дейсвтительно числяться во всех заявленных организациях и необходимых базах данных, если вдруг кто захочет проверить... Троицкий не просто так свою зарплату получает, Троицкий знает своё дело... Своим отношением ви меня таки сильно хотите огорчить. Ви хотите испортить мне настроение? Так у вас уже почти получилось...

Скрестив руки на груди, Митя делано надулся.
- И купите по дороге плитку тёмного горького шоколада с фундуком...

Матвей встал рано, пробежка, зарядка. Как назло еда закончилась и надо было сварганить себе что-нибудь на несколько дней, не каждый же день такой ерундой заморачиваться. Жареная картошка и котлеты из готового фарша оказались лучшим выходом из сложившейся ситуации.

На работе Матвей был уже без пятнадцати девять, осмотрел минивэн, убедился что все в порядке и с машиной и с путевым и направился на совещание. Вежливо поздоровавшись со всеми он принялся ждать начальницу.

Пока шел рассказ он что-то рисовал на листочке, потом что-то еще прикидывал и подсчитывал. И к моменту когда Вадим закончил высказываться как раз уже готов был говорить.

- Я с Вадимом согласен, нам с ним по школам надо проехать, толку будет больше. А вообще по всем прикидкам район поиска весьма узок, всего 4 квартала. С Театральной до Чайковского и с Амурской до Ленина. На Пушкина камер как грязи, значит они там не проходили. Собирались в центр, значит к речному вокзалу им нечего ходить было, да и не было их там, иначе бы камеры зафиксировали. Митяй, ты у нас знаешь все и даже немножечко больше. В этом квадрате неучтенные или учтенные камеры где стоят?

Утро нового дня Митяй, по обыкновению, встретил в своём склепе на небольшой кушетке, служившей одновременно и кроватью и местом отдыха.
Ну а что? Зачем платить за съёмное жильё, когда можно с комфортом устроиться в офисе и сэкономить приличную сумму, быть 24/7 в курсе всех событий и новостей, денно и ношно охранять интеллектуальную собственность фирмы и её сетевые рубежи. А бонусом сверхурочные, премии и не отгулянный отпуск. который Митя предпочитал брать наличностью.
Вообще, Троицкий экономил на всём чем только можно и никто с уверенностью не мог сказать, сколько нулей в сумме его банковского счёта. Одевался простенько, чаще всего в секонд-хенде, жил в офисе, питался почти на хялаяву, за счёт компании. В общем, подпольный миллиардер и олигарх Корейко, иначе и не скажешь.

Умывшись и почистив зубы в офисной уборной, Троицкий вновь засел за сетевые протоколы. Дожидаясь прихода остальных сотрудников, позавтракал заварной кашей, печеньем и казённым кофе, раскурил несколько сигарет и пролистал новости.

К назначенному часу, он уже расположился в кабинете начальства, оккупировав сразу два кресла. на первом он разместил свой зад, а на втором ноги. Ноут поставил на живот и что-то сосредоточенно делал, когда "молодая гвардия" с видом сонных насекомых, стала подтягиваться на рабочие места. Казалось, ничто не может поколебать железной выдержки Минотавра, включая анекдоты. Ведь если вы выросли в Одэссе, то окончание всех анекдотов вы знаете на перёд, а юмор впитали в себя вместе с молоком матери. Так что, старая хохма уже не хохма.

Появление начальства, ознаменовалось выдающимся событием. Митя оторвал один глаз от монитора, оценил Элеонору Сергеевну, выслушал Игоря и не удержавшись вставил свои "пять шекелей".
- Садись Трушкин, пять! Прогиб засчитан... После, вновь сосредоточился на бегущих по монитору строчках данных, в пол уха слушая разговоры коллег.

- Щоби я так отдыхал, как Ви работаете! Отозвался Митяй.
- Я вам что, печатное ателье Мойши Филимонова? Ви таки знаете, сколько стоит качественная полиграфия? Одной бумаги и ламинирующей плёнки, на вас транжИр, уходит вагон, и чернил несколько вёдер! Элеонора Сергеевна, если вы не ведёте режим жесточайшей экономии, эти сотрудники разорят эту компанию. Оно вам надо?
Поправив очки на переносице, Митяй продолжил.
- Я вас таки спрашиваю за документы, куда вы их подарили? Если я каждый раз буду печатать вам новые, меня таки посадят! И шо я, по-вашему, буду делать семь лет без интернета? Писать письма и лепить шахматы из черного хлеба? Пожалейте мою маму, у неё слабое сердце! Узнав что Митя Троицкий попал в тюрьму, как последний биндюжник, её хватит удар!

Пальцы системщика запорхали над клавиатурой с астрономической скоростью, выводя данные и открывая несколько десятков окон различных приложений.
- Элеонора Сергеевна, выдайте этим поцам по 60 рублей и пусть идут работать, а то эти малолетние шлимазлы разбегутся по городу, что те тараканы в столовке. Пусть узнают, может есть телефонные номера у детей, по идентификатору устройства можно будет определить их местоположение с точностью до метра...

Митя посмотрел на начальницу поверх очков.

- Я даю слово сопроводить ее до Книжного Града, и даю слово переговорить с твоим Лордом. Но решение я приму сам, и если мне не понравятся слова твоего лорда – девчонка останется под моей защитой. – Произнес рыцарь никак не реагируя на поклон.

Собственно, ожидать завершения этого разговора Ульрих тоже не собирался, а потому снова надев на голову шлем, отвернулся к девчонке, намереваясь отвести её подальше.
Если Хенвальд захочет еще почирикать – Найджелл всегда к его услугам. А господин фон Бранден всё сказал.

Понравился ли этот разговор простолюдину или нет – Ульриху фон Брандену абсолютно без разницы.

Ульрих, впрочем оскорбления не спустил.
- Исполнишь свое обещание, как ты исполнила его с тем магом Бейнтсом, валяясь кверху жопой пока я делал всю грязную работу? Или как ты исполнила его с инквизитором, когда я защищал твое бездыханное тело, а за одним бездыханное тело великого пироманта Джу?
Нахмурив брови, рыцарь отвернулся в сторону Пэлли.
- Не напрягайся, дружище. У нашей кошки куда больше слабых мест, чем она думает. И я про них знаю.

Ульрих был уверен, что последние слова Доминика уж точно услышит. Вот пусть и послушает, для своего же блага. До поры до времени с Ульрихом фон Бранденом можно шутить, и он с радостью поддержит легкий настрой. Но у любого дружелюбия есть свои границы.

Мартин неторопливо и немного неуклюже спешился. Повёл плечами, лязгнув наплечниками. Явно специально, привлекая внимание. Глянул искоса на путника, задумчиво цокнул языком. Вроде как неодобрительно. -"Ила, солнце моей души, а не менестрель ли он часом?"- Звездолов не боялся менестрелей. В конце-концов сначала был подвиг, а уже потом песня, ведь верно? И всё же, всё же, он отдавал должное этим острым на язык ребятам, хотя и считал их неженками. На его родине их конечно называли по другому, и занимались они не только распеванием саг и вис за глоток эля, но чужие земли диктуют иные законы. -"В конце-концов, я завяжу правду на своей верёвке, и если её сочтут достойной, то оставят в назидание потомкам."- Март на секунду задумался. По меньшей мере половина его верёвке была посвящена его Звёздочке. Сочтёт ли совет клана достойным сохранение такое, или историю его жизни торжественно принесут в жертву? Кто знает. И всё же, рассказ Пелли разбередил какие-то давние переживания, и щедро сыпанул солью по открытым ранам.

Звездолов встряхнулся. -Так. Давай посчитаем узелки. Первый - некий рыцарь ухаживает за женой герцога. К слову, у нас за такое бьют морду. И сильно. - Следопыт вёл в поводу свою кобылку, но глядел на Пелли. Пристально так. Явно подозревает в чём-то.
- Потом лорд Нетцера отсылает в неведомые дали рыцаря, и леди выбрасывается из окна. Так? Теперь ты спешишь к кому-то ещё, чтобы поведать это всё. Чудесно... А теперь скажи, почему тебя не казнили на месте? Кто ты? Может ты вовсе не слуга? Тебя просто заперли в комнате, даже не в темнице. Нет, даже не начинай, я не верю что после двух месяцев пребывания в замковой темнице ты бы был столь бодр телом и духом. Я видел темницы.- Март обнажил зубы в улыбке и буквально вперился в своего тёзку взглядом. Он не очень любил лжецов.

Наёмник тенью скользил позади неумелой наездницы, постоянно сбиваясь с шага. Несколько раз, когда та резко осаживала коня, он чуть было не угодил головой в лошадиную задницу и только благодаря своей реакции отделывался несколькими ударами хвоста по лицу. Были ещё не приятные моменты. Тупая скотина гадила там где ей приспичит, по этому пару раз приходилось отпрыгивать в сторону, чтобы не попасть под град из конских яблок. В прочем всё это не мешало наёмнику сохранять спокойствие и относительную бодрость духа, смешанную с чувством уязвлённого самолюбия и щедро приправленную деловой этикой наёмника, которая гласила, что если контракт подписан, то не фига скулить.

Рассказ юнца не вызвал в душе наймита каких-то тёплых чувств, поскольку Валор хорошо понимал, что из себя представляет аристократия. За красивой и благородной ширмой кроется лож и обман. Но будучи наёмным клинком, Тень не имел права голоса, а по сему просто промолчал.

Воспользовавшись заминкой в пути, наймит с удовольствием откупорил второй бочонок и как следует приложился к нему. Не прошло и минуты, как мучимый жаждой рыцарь, учуявший свежий и ароматный букет пивного хмеля, возник рядом словно пчёлка у лугового цветка.
Чуть посторонившись, Валор учтиво склонил голву в полупоклоне, освобождая почётное место возле бочки для командира.
- Угощайся, командир. Путь не близкий, а жизнь у нас одна... Как знать, что нас ждёт за следующим поворотом.

... и так вы ехали не торопясь себе и никому не мешая, поскольку по дороге-то никто вам не встретился. К вечеру вы добрались до Нетцера, небольшого городишки, где к невысокой каменной стене замка прилип грязный, поросший тиной и ряской ров, на башнях висели в безветрии выцвештие флаги, а под холмом у рва раскинулся небольшой городок, каменные дома чередовались тут с деревянными, народ был одет небогато, но и не бедно, улицы оказались на редкость чисты и вообще ощущение было, что порядок здешний лорд поддерживает рукой, если не железной, то вполне крепкой. Хурин сообщил, что лорда этих земель зовут сэр Робин Айронсайд, и это рыцарь и победитель многих турниров, эдакий местный чемпион. Со слов Хурина, который явно рыцарскими турнирами не увлекается, он не помнит, чтобы кто-то в последние лет пять вышиб сэра Робина из седла, а с мечом тот вообще не знает себе равных. Хурин также поведал вам, что сэр Робин года три как овдовел, ибо жена его умерла родами, да так и не принесла сэру Робину потомства. С год назад тот снова женился, взяв в жены дочку какого-то не очень богатого дворянина из-за реки... подробности Хурин не слишком знал, но полагал, что это далеко. Говорят, жена эта (имя Хурин тоже запамятовал) хороша собой настолько, что сэр Робин ее держит в замке и без сопровождения та никуда не выходит. Сам же сэр Робин, как вы позднее узнаете (в гостинице) отбыл или вот-вот отбудет на рыцарский турнир, который состоится на днях в Книжном Граде.

Вы добрались до гостиницы, выбранной по рекомендации Хурина из четырех возможных вариантов. Как выяснилось, он не ошибся и ужин и ночлег оказались вполне пристойными, даже выше ожиданий от такой дыры. Лавки в пору вашего прибытия уже не работали и рынок, если можно так назвать чахлое скопище крытых кибиток и столов пустовал, если не считать бродячих псов и котов.

Утро же застало вас на дороге от Нетцера, три каравана прошли вам навстречу, ближе к полудню вас стал нагонять еще один всадник...



Юноша сей выглядит взволнованным и испуганным, одежда его в легком беспорядке, он без шляпы, волосы растрепаны. На боку его болтается кинжал в ножнах, ножны богато украшены, а рукоять кинжала наводит на мысли о том, что пускали его в ход редко, если вообще пускали. Это не боевое оружие. Лошадь парнишки выглядит уставшей, словно неслась как минимум от самого Нетцера без остановок.

- Стойте! Подождите! - похоже, это кричат вам. - Спасите!

Нахмурившись, Ульрих глядел на кряхтящего незнакомца придерживающего собственную задницу. Ха! Растрясло парнишку-то в дороге знатно. То, что «парнишка» очевидно был старше рыцаря на несколько лет, господина Брандена нисколько не смущало.

- Вигго, по прозвищу Мутная Жопа? Конечно знаю. – Ульрих кивнул головой, ловко спешившись. Потер свою побаливающую ногу, обласкал Герцога Грома поглаживая коня по морде. Тревожно прислушался к приятному бульканью в бочке:
– У тебя чего там, добрый человек, целая бочка отменного пива? А сопровождать кого собрался? Хотя вообще-то я знаю... (усмехнулся) Здесь есть одна жутко нежная Рыжая кошечка. Очень ранимое и чуткое существо. Думаю, ей действительно нужен ухажер и охранник, ведь наша цыпочка именем Доминика, совсем не может постоять за себя…

- Ну, сперва бутылочку бы непочатую отыскать…- Героически вздернув бровь, Ульрих почесал подбородок. Когда надо, он умел действовать быстро и резво, вмиг вспыхивая пламенем бессмысленной деятельности.

Скинув стальные наручи, рыцарь расстегнул боевой камзол, отшвырнув сей достойный предмет одежды в сторону. Туда же отправился шлем и защита для ног.

- Нахер доспехи! И мечи нахер!!! Хотя нет…мечи мне нужны...- Пожал плечами, устраивая оружие на перевязи. – Ну и какой рыцарь без меча…ик. Мать его, я тебя спрашиваю, какой мужчина без меча?! Я хочу чтобы меня увековечили в поэме…и чтобы у меня был меч! И конь, и все что полагается. Когда трубадур сочинит поэму, я должен выглядеть во всей красе…Вроде как: «ля-ля-ля…и был он прекрасен словно бог, силен словно бык и погиб, убив десятерых…»
Накинув льняную тунику, Ульрих поморщился, отдирая кусочек ткани неприятненько царапающий свежую рану. Наконец, туго затянув пояс и поправив серебрянные шпоры (какой рацарь без своих шпор!), сэр Бранден отправился вон из комнаты.

- Эй, как там тебя? Друг. Брат. Эй! Пойдем разыщем приключения на свою жопу. Я хочу подвигов! И белокожую девственницу в доспехах. И твою Рыжую подругу, куда она там подевалась кстати?

Сама Юмико рассматривала красующегося перед ней рыцаря, совершенно серьезно и даже более того, рассматривала его так, словно был еще одним товаром на этом огромном рынке. Доспех на нем конечно плохонький, ну во всяком случае для, но вот для долгих переходов явно подходит лучше её намбан-до. Но вот все остальное кроме доспеха выглядело совсем неплохо. Или это просто её вкус за годы жизни вдали от Ямато настолько испортился? Тем более что ведет себя этот варвар... как варвар! Шумный, недалекий, хохочущий невпопад. С другой стороны к тому что в каждом мире свои обычаи самурай уже привыкла и хотя некотрые из гайдзинов до сих пор поражали её своей дикостью, бескультурием и бесстыдством... как говорят мудрые "какими бы не были традиции Секты Лотосовой Сутры, без них это была бы уже совсем другая секта". Нет ничего плохого в неизысканности обычаев своей родины, а вот подражание чужим традициям - это потворство.

Впрочем надо сказать что когда Воин Креста Господнего (что бы это не значило) представился, девушка сама с трудом удержалась от того чтобы прыснуть со смеха. Как он живет то с таким именем и таким титулом? Урику из Буранудену... тьфу, язык сломаешь пока выговоришь. Все-таки не удержавшись от легкой улыбки девушка протянула руку и взяла предложенную ей бутылочку. Юмико всегда с уважением относилась к мнению более опытных буси и с интересом изучала тексты различных наставлений, но если бы её спросили какой совет она может дать молодым, то её ответом было бы "Настоящий самурай никогда не отказывается от саке". Изречение это, услышанное Яманой еще на родине, по её мнению таило за своей внешней простотой, глубину и мудрость достойную слов самого Амида Буцу и добавить к этому девушка могла только "От иной выпивки отказываться тоже не стоит".

В этот момент Кагэма-кун снова подал голос, заговорив о каком-то Книжном Городе. Юмико собиралась было вновь указать ему, что эти слова ничего не говорят ни ей, ни наверняка остальным, да и ни на один из вопросов он толком не ответил, однако промолчала. Это уже походило на презираемую ей рассчетливость, да и к тому же девушка действительно чувствовала что ей надо отдохнуть. Желательно, в окружении крепкой выпивки, вкусной еды и доступных мужчин. Или женщин.

В конце концов если сняв доспех, она обретет мужество, возьмет в руки вакадзаси и вонзит себе в живот, то она хотела бы взглянуть смерти в лицо смеясь.

Он – это Я.

Раздувшимися ноздрями вдыхает запахи тысячи жизней, убитых во славу его Величия. Они насыщают мою бесконечную чёрную утробу. Придают сказанному силы. Соль – это лишь белая смерть. То, что может убить, лишь делает его (меня?) сильнее.

– Кто дал тебе это право – Творить? – Скрестил руки на могучей груди. – Гость, пришедший в чужой дом, не смеет нарушать правила Хозяина. С тобой не обязаны считаться. Кто ты?! – крикнул, и в тишину погрузился мир У-Белых-Стен, – лишь маленькая девочка, идущая в никуда ни для чего. Твои помыслы лишены смысла, а слова – цели. Ради чего ты ступаешь вперёд? Делаешь из себя добродетель. По факту, несдержанным хаосом выплёвываешь свои эгоцентричные помыслы. Кто ты, спрашиваю я? Никто. И ты приходишь сюда, и ты ведешь себя, будто хозяйка здесь. Но «Никто» – всегда остается никем.

Не строй из себя спасительницу, девочка. То, что тебе кажется – заблуждения. Возвращайся домой. Здесь некого спасать. Ты – помеха. Не я. Я существую тысячи лет, и миллиарды душ каждый день не в силах утолить мой голод. Ты явилась сюда, желая что-то изменить? Спасти? Кого?! Ха-ха-ха, – громкий хохот раздался под чёрной маской. – Убирайся прочь. Земля, по которой ты ходишь, тебе не принадлежит. Ты рождена не здесь. И прав на что-то не имеешь. Хватит играть, девчонка. Открой свои глаза. Лишняя здесь лишь ты.

Повернись.

Есть только Путь, Стихия и Восход . Ещё не разверзлась пучина, не исторгла из себя твердь. Вода ещё не схлынула. Ещё не родилась жизнь. Так откуда здесь бог крови и смерти? Откуда вспарывающие себе животы рабы?
Воспарил к небесам его трон. И больно стукнулся о потолок.

Порывистый взмах руки. Кровь рабов бурым песком утекает из-под их пальцев. Желтым песком рассыпается их кожа. И белым – кости.
Смерть пахнет всем тем, что может сделать тело человека в последний раз. А песок - просто песком. Ветра порывы сносят песчинки в воду. Они катятся по зеркальному мрамору, шкрябают по нему с противным звуком. Падают бесшумно в воду. Тонут.
Вода камень точит. Мрамор. Въедается налет белый меж жилок, рисует, пишет свои узоры. Покрывает давно забытыми письменами. Никто не знает о чём море пишет на камнях.
Клетка, в которой сидит Курильщик, на глазах ржавеет. Пальцами тронь – крошится, в пепел-прах рыжий рассыпается.

Ты, страшненький. Да, в маске черной, это я тебе. Пусть соль наполнит, изъест, наполнит болью пустые твои глаза. Истины ты все равно не видишь, так хоть почувствуешь. Зубы пусть тебе сведет, язык иссушит желание пить. Мышцы мучительно заноют. В груди сердце – камнем, давшим трещину. Тебе здесь плохо и совсем не место.
Пришел из забвения, так не стой у меня на пути.

- Извини, нет сигарет.
По карманам пальто похлопала и руками развела.
- Веришь, вот только что курить бросила.
Никогда не верьте людям, которые говорят "веришь". они либо врут, либо пытаются вам что-то продать.

Туман. Ничто. Бубликовая дырка.
Но только пока. Руку Курильщика переместила со своего локтя в ладонь. Рука его теплая-теплая, твердая, дающая какую-то уверенность. А моя, наоборот, холодная и совершенно потерянная. Ножками топ-топ на месте. Растворяется под подошвами сапог тротуар. В голове крутятся образы, перекрестки, каменные кладки. Все они такие грубые, мрачные и неживые.
«Сделай шаг и дорога появится сама собой.» И хоть Стив Джобс наверняка имел ввиду совсем другое, эти слова возникли в памяти как нельзя кстати.
Улыбнулась и спрятала нос в воротник. Глаза хитрющие. Ну, что смотришь? Просил путь-дорогу? Вот и пошли.
Ветра грозный порыв мчится навстречу. Наглый настолько, что распахивает пальто. Ударяет в ноздри запах. Горячий морской песок. Белый кедр. И какой-то там бергамот.
Тяну Курильщика за собой.
Пенится туман. Бугрится. Расступается. Оседает волнами морскими. Пеной белой, что становится серебром в волосах русалок. Въевшаяся в дерево соль рисует полосы, изо дня в день отмечая насколько длинные стали у китов усы. А где-то там, внизу, переваливается лениво галька по дну.
Все, что подвластно течению, утечет. Море с собой унесёт вопросы лишние. Здесь получит начало мир. На больших мудрых черепахах? Может. Не знаю ещё глубину размаха. Словно зыбкий песок будет время бежать, будет калечить. Будет лечить, прощать, отпускать. Или даже выходить из себя. Его будут умолять замедляться и идти быстрее. Но это все чуть потом. Ведь даже солнце пока всего лишь смиренно стоит на месте.
Ветер кидает брызги в лицо. Ну не морщи лоб. Где-то там, впереди. За пеленой облаков. Обязательно когда-нибудь случится, произойдет. Настоящий. Персиковый восход.

Вдали – иллюзорный, эфемерный, ещё не настоящий
Рассвет.
Точимое волнами, солью и стихией моего исступления
Дерево.
Дырявый где-то, недостроенный, не сказать, чтобы благоустроенный
Мост.
Наш путь. Начнется. Здесь.

Море. Волны. Непонимание. Ярость? Гнев?
Ударяет. Накатывает. Бьет в грудь.
Злобно окидываю взглядом проводника. Лезешь куда? Ноги сами несут. Вперед. Рассекая железопластиковые туши вагонов. Дверей грубые хлопки. Громкие шаги ковры приглушат. Из срывающихся с губ ругательств можно собрать чётки. Руки мелкой. И дышится тяжело. Сколько уже прошло?
Чуют. Душа, нутро. И место ещё одно. Приближение. Неминучего, колючего. Непонятного, маловнятного, неисповедимого.
За спиной уже, наверное, вагона три. В голове - Ты. Это все Ты виноват. Это своенравно, глупо... что за прихоть? Погрузи свой взгляд мне в душу. Вот скажи, разве такое испытание нужно выдюжить, выстоять, чтобы что-то Тебе доказать?
Если я что и могу, то высмолить. Уж прости. В отведенном для курения месте, ловлю кого-то. Угости.
Держащие сигарету пальцы складываются в символ победы. Моей ограниченности над разумом. Или рекламы над моим здоровьем. Ну как тут справиться? Не сойти с ума? По всем правилам один-ноль не в мою. Да только и не в твою. Пока ведут лукавый и рак легких, при поддержке винстона.
Страх похож на острый кол. Единожды вбившись - разлом. Распад. Коррозия души. Губы пробоиной квартами впускают в тело молочный дым. Наполняется каждая трещина, каждый вруб. Тонем. Идем на дно.
Не убежать, не увернуться. Взгляд уткнулся в отпечатки дождя на стекле. Внутри клубы беснуются, разбиваются об утёсы ребер. Пора сдаваться судьбе.

(ссылка)

Она пожала его холодную руку. Как горсть сухого снега – грызёт, тает, каплями обращаясь на красной коже. Но Джей дожидается, пока незнакомец сам не отпустит её ручонку. В этот момент в нём что-то изменилось. Больше человечности, одушевлённости на угрюмом лице манекена. Живее глаза, краснее губы. Очевидно, он получил то, чего хотел достичь этим прикосновением.

– Ничего, согреешься, – обещает он ласково и грубо берёт под руку.

Ей приходится едва ли не бежать, чтобы не отстать от быстрого шага её спутника – иначе он попросту оторвёт ей руку. Они идут по тому же переулку. То, что впереди, скрыто туманом. Мимо невысоких домов, мимо лужаек и детских площадок. Мимо чёрных оград и спящих бездомных.
Идут… Идут… И где-то там, в другом измерении, сквозь стук шагов по брусчатке, Джей слышит будильник, чьи-то голоса...

____________________




– … Последний раз его видели около парка. И знаешь что? Не доглядели, вновь упустили. В тёмные речные воды канул. И выплыл где-то за городом, у чёрта на рогах.
– Порой, мне кажется, что она никогда не поймает его. И мы никогда не поймает его.
– Он слишком хитёр.
– Слишком коварен.

Голоса за стеной, в соседнем номере, шепчут друг с другом о странных вещах. Она слышит их уже давно, но суть стала доходить только сейчас:

– Это дело могут передать другим.
– Кому?!
– Секрет. Страшная тайна. Не спрашивай. Мне рассказывали, что он не человек, поэтому выслеживать стало так сложно. Перестал им быть после того случая.
– ...
– Рано или поздно надоедает гоняться за одним и тем же. Чем ты лучше собаки? Чем я лучше собаки? Живешь, а носом прирос к земле. Дышишь ею. Жрёшь её. Кому это надо? Мне? Тебе? Искать призрака. То, чего нет.
– Для неё это важно.
– Да, видимо, только ей он и нужен. Пунктуальная сука! Не может закрыть глаза на этот цирк, на это шоу. Забыть.

Джей открывает глаза. Она лежит на большой кровати и смотрит в потолок, обклеенный выцветавшими обоями, где по жёлтому песку бредут слоны на глиняных ногах, расплывается круг солнца, и замки, крепости и мечети, засыпанные песком, исчезают у горизонта миражами. Смотрит на обои в языках пламени. В комнате горит свет – маленькая лампа с оранжевым абажуром мерцает напротив её кровати. Под потолком висит старая люстра, сверкает золотом, слепит глаза яркими лучами и радугой играет на ресницах. Мигает красный циферблат сбитых электронных часов на тумбочке.

Красно-жёлтая комната. Пахнет ладаном, чьими-то духами и овсяным печеньем. Густые пушистые ковры устилают паркет. Витиеватые узоры ползут по ним: лабиринты, лозы и геометрические истории, которые никто не понимает. Высокий шкаф-купе загородил собой всю соседнюю стену, открыл пасть, вывалив скомканную и мятую одежду из таинственных недр. Картины маслом, предпочтительно натюрморт, украшают стены: яблоки, апельсины, переспелые гранаты на золотых тарелках, увядшие букеты цветов, охапки полевых трав. Маленький диванчик, креселко. Над кроватью – полупрозрачный балдахин. За ним комната приобретает лимонные оттенки. Горят свечи. Одна – на тумбочке рядом с кроватью под абажурной лампой. Вторая – на пастели рядом, и тающий воск капает на белое одеяло, оставляя стынущие пятна. На подоконнике мерцают, на полу, на шкафу. Везде горят свечи, источая приятный и успокаивающий аромат.

Голоса за стеной удаляются, и Джей остается совсем одна. Со своими мыслями, страхами и надеждами. В комнате есть два окна. Если подойти поближе и внимательно заглянуть за чёрное стекло, то где-то внизу будет видна одинокая улица освещенная фонарями, и более ничего. Ни неба, ни горизонта. Только белая ниточка неизвестной улицы. Начинается из ниоткуда и кончается нигде. Как, должно быть, высоко она находится. Вид – словно из окна авиалайнера.

Здесь только одна дверь. Рядом с ней, на крючке, висит дамская шляпка с павлиньим пером. Маленькие туфельки на низком каблуке, черного цвета, лежат в открытой обувной коробке на пуфике. Джей знает, что они подходят ей.

Старомодные часы с маятником показывают половину третьего ночи. Джей прислушивается. Сквозь тиканье она слышит, как за стеной кто-то идёт. Сначала тихо, но потом всё громче и громче слышно его приближение. Шагает по коридору, позвякивая ключам и катит тележку. Звенит сервиз: тарелки и чашки, вилки и ложки, стаканы и графины из хрусталя.

Резко шаги смолкают. Остановился за дверью. Слышно сиплое дыхание... Тишина, а затем стук в дверь:

– Пора гасить свет, мэм!

Испуг. Недоумение. Отропь.
Беспомощность. Набат.
Дамоклов меч?

И вроде жутко страшно за мужчину, ему так лихо. С другой стороны - за себя, ведь может быть совсем не менее. А если ребром - не поможет ни один урок из тех, что мне когда-либо давала жизнь.
Роса на спине, шее, ладонях. Стук сердца в висках. Холод в пальцах. Сквозняк в коридоре. И равнодушное "чу-чух, чу-чух" эхом. Смывает все разумные мысли разлитое за стеклом млеко тумана. Так похожее на облака. Может, свод не выдержал? Лопнула тропосфера? И небо просто сошло с ума?

Рука, удерживающая багаж соседа по купе, неуверенно, нетвердо ползет вверх. Ученица, тянущая руку, чтобы задать дурацкий вопрос. Попытка привлечь внимание человека в маске. Оно же - попытка не дать упасть Аврааму, если он не устоит на своих.
- А я могу помочь так, чтобы моё желание жить не пересекалось с его? Ну... чтоб без вреда здоровью, всё такое?
А то, если нет, тогда покурить напоследок надо успеть. Хоть обычно и не стучу по легким. Просто надо попытаться крепко надышаться. Так, чтоб закашлять. Чтоб затошнило.

Вчера я хотела убежать. Вырваться из душащих меня объятий. Руки большие скинуть с талии, да убраться подальше. С гущей толпы слиться. Переварить, подумать, пройтись бесцельно. Прожечь последние часы одной. И не скучать. Забыть. Отстраниться. Настолько, чтоб даже испытать некую досаду. И просто поехать домой.
Так вот. Сегодня - не вчера.
Сегодня, может, я и не торопилась на этот поезд. Но я бежала. От себя, от чрезмерно крепкого объятья рук. Стирала со щек отпечатки простыней. Стучала чемоданом по улицам Брюсселя, пытаясь отбить привкус постороннего его присутствия всё новой чашкой кофе. Я так торопилась, что не хотела уезжать.
Сегодня, сейчас - всё это вдвойне. Досадно. Глупо. Поздно.
Домой не еду. Ведь мир, оказывается, иллюзорен. И Земля наша не круглая. Мы не летали на Луну. И нет какого-то там притяжения. Реален только поезд. Через один из вагонов оного тащу багаж. И мужики в масках сейчас в купе проводников меня пустят на органы. Почки, сердце. Печень. Мозг костный, мозг спинной. Беляши, чебуреки. И на месте спасут незнакомого мне Авраама Круса. По иронии багаж которого я в данный момент покорно тащу.
Интересно, Тебе что, вот от этого весело? Думаешь, остроумно? Да знаю, Ты, как всегда, безответный. Или, может, вообще глухой. Смешное немое кино онлайн смотришь.
А нам что остается? Банановые шкуры, одну за одной, собирать. Ловить рояли. Каждый раз падать. Падать и вставать. И в конечном счете на ровном месте ветхим пеплом опасть, рассыпаться. Ты достанешь из пачки новую. И где-то снова затлеет жизнь. Вообще знаешь, хреново это - быть папиросой, коптить небо. Быть смогом, чадом, выхлопом. В Твоих звездных владениях.

Авраам смерил врача тяжелым взглядом. Почему он должен куда-то идти?

- Руки свои убери, - в лицо бросил мужчине, презрительно скривив острый нос.

Вырваться бы из его лап. Пихнуть грубо, к черту послать. Может ведь он это? Может. Скалозубством заняться, потому что ЭТО выводит из себя, бьёт по мозгу куда серьёзнее, чем распалённая сердцем кровь.

На женщину посмотрел. Немного растерянно, может, поддержки ради. Поплыл глазами по вагону и в белой мгле затерялся за окнами. Штормит, раскачивает, давит на голову, на всё давит, сжимает, и пальцы, белея, за двери цепляются. В доктора странного. В себя самого ногти вонзают.

- Опусти! - громко и жестко сказать ему прямо в наглую морду.

Крус не до конца понимал происходящее. Как в бреду сумасшедшего он захлёбывался сердечным приступом. Кто-то хватал его за руки и нёс. Зачем? Куда? И в чём была логика цепи идиотских событий, частичкой которой он невольно стал? Такого не случается в жизни.

Хорохорится. Хорохорится Кирюша. Вот как это называется. Александр Данилыч грустно глядел на юношу. Если уж хорохорится человек, значит лидер из него никудышный. Значит трусоват он и не уверен в себе. Что ж ты паря. Как же мы выберемся отсюда?
Не успел старик перевести взгляд на бормочущего Павла, как появились ОНИ. Вампиры! Всё как в кино! Подобрался Данилыч внутренне, облизнул губы. Зашипел вдруг даже. Откуда это в нём? Непонятно. Одно ясно - они здесь для того, чтобы отобрать его силу. Его жизнь. Они кровососы, но ведь и он теперь не прост. Дыбом встали все волоски на коже. Подобрался. Лишь прыгнула на него страшная тварь - ощерился и он. Подался на встречу, вместо того, чтобы спрятаться, убежать, забиться в угол. Врёшь, гадина. Не возьмёшь больше нахрапом. Вцепился, обнажил клыки - теперь ты добыча!

Осознав на что именно намекает проклятый калека, Ульрих даже потерял дар речи. Что случалось с ним довольно редко, надо признать.
Он даже как-то оторопел.

- Мать твою...- поглядел он на недвижимые ноги господина Бейнтса. - Так ты что...(сглотнул)...вообще теперь не можешь в постели?!

Недоверчиво посмотрел Густав на то, как какой-то очередной дух решил закусить запеченым жуком, потом посмотрел на Рихтера. Выпрямился.
- Опять фокусы твои.
Подождал, пока напарник отзовет уродца дымчатого, резким ударом голову снес. Хорошее было бы украшение гостиной, панцирь крепкий, лаком если бы покрыть - он и гнить не будет. Но не судьба, сгорел дядя.
Убрав меч обратно, Густав поцокал языком и повертел щит в руках.
- Одни убытки! Слышишь? - посмотрел на Валя сурово, убирая щит за спину. - Себе в убыток работаем! Кто нам заплатит за это все? Я со вчерашнего вечера уже трех, - три пальца оттопырил для наглядности. - Сильных сущностей завалил. А заплатят ли нам хотя бы за ту же самую королеву хоть что-то - вопрос без ответа. Так что давай без лишний исследований по подвалам. Сжигаем остатки порочного храма, ты это умеешь, - добавил ехидно. - Потом быстро по дома шуршим и уходим. Мне еще шкуру надо снять с Лиса, и так почти испортилась.

Сам Эдгар Кейси вещал из динамика.

Авраам склонил голову набок. Его красные, блестящие влагой глаза вонзились в белый туман за окном. Пошуршали белым дымом. Ничего не нашли.

Если Бог есть, то он обладал прекрасным чувством юмора, в этом сомнений нет. И самой утончённой шуткой Господа над детьми его был Язык. Слова, предложения… Чем дальше заходишь, тем грязнее, омерзительнее и противнее человек использует заученные комбинации звуков к которым с рождения прививают каждого ребёнка. Мир, лишенный звуков, был бы идеален. И поезд был бы тих, а сон – крепче.

Сглотнув сухой ком в горле, прошелся кончиком языка по кислым дёснам. Без разговоров, без речи и без коммуникации не было бы смысла в существовании такой структуры, как общество. Человек, из простого социо-зверя, стал бы чем-то большим.

Но не в этом мы видим совершенство. Именно по этой причине в мыслях так мало надежд и радости. Поэтому политики врут. Поэтому религия выращивает в своих храмах послушных овец. Поэтому мы подолгу спорим со своими знакомыми о бессмысленных, глупых вещах, не совсем понимая, зачем это делаем.

Невесть какая чушь гуляла по вагону. Авраам сидел на своём месте, изредка бросая скучные взгляды в окно. Наблюдал за молоденькой соседкой. Наматывал на палец торчащую из шторы белую нитку. Любая чушь сейчас бы увлекла его, всё, что угодно, только не байки больного на голову машиниста. Когда к ним подойдёт кондуктор (если, конечно, подойдёт), Крус закажет себе чаю и попросит сделать «музыку» потише. Пускай это слушают родственники того, кто сейчас говорит – он это делать не собирается. В будущем, можно пройтись по вагону. В будущем… Казалось, впереди еще долгая дорога, а в голове у сумасшедшего наверняка столько мыслей, что в один спектакль никак не уложится. Что ж, прекрасно. Слушать этого ублюдка целый день, что может быть лучше?

Раздраженный голосом, Авраам прислонился лбом к окну, и под стук колёс попытался закрыть глаза, отодвинув шум на задний план. Мир за поездом такой белый, молочный. Время совсем не для разговоров. Помолчать бы. Повздыхать томно. Уснуть.

ссылка

25 сентября 201N год, 22:23. Четверг.
N-Сити. 

Улицы шумели, словно вот-вот должен был налететь шторм. Так, как это бывало на море.

Человек выползал из-под камня. Человек поедал человека. Человек танцевал, разговаривал, кричал и пел. Так, как это бывало на море. Лишь одно отличие было между этим местом и прозрачными морскими пучинами – здесь не было воды. И каждый, желая найти и обладать ею, в своих скитаниях не щадил никого. Здесь было много железа, бесплатного пластика и бумаги, много пластмассы, полимеров и пенопласта, камня и стекла, но не было воды. Дешевые магазины с тайской едой в ассортименте. За витринами мелькают кинокадры с пузатых TV-мониторов. Электропровода, подобно елодеям и актиниям, пряничным медузам и зелёным водорослям, путались у самых крыш, дрожали под взглядом бледного глаза Луны, чья гордость затмевала всё звезды на небосводе, шуршали, таинственно перешептываясь между собой, и никто не мог понять, о чём же они толкуют. Ярус за ярусом – чем выше скалы, тем больше чёрных змей вьётся вокруг, тем голоднее их глаза и тем больнее они жалят людей в незащищённые, сгорбленные спины. Шлейф табачного дыма и выхлопных газов парит вокруг. Горяч асфальт. Люди, словно жареный картофель на сковороде, плещутся в масле, шипят. Лопаются пузыри жира, шкварчит кожа. В Новой Атлантиде нет воды. Только молчаливые сомы, спящие на дне.

Так ей говорили. Так рассказывали.

Новая Атлантида – это большой промышленный город. Опора государственной экономики. Первые места в секторе тяжелой и химической промышленности. Но здесь нет воды. То, что течёт в кране, и то, что уходит в водосток – это безвкусная, прозрачная жидкость, сушащая руки и горло, вызывающая цероз печени и служащая легальным способом распространения кишечных паразитов. Люди здесь помешаны на воде. По-хорошему, это город безумцев. Психов. По статистике здесь больше психиатрических лечебниц, чем во всей стране. От лёгкого помешательства до тяжелых летальных исходов и душевных расстройств.

Пока она ехала сюда, из окон старого автобуса были видны масштабы индустриализации – громадные заводы и фабрики, со всех сторон подступающие к мегаполису. Климат тут жаркий, а постоянные кислотные дожди жадно поглощают любую растительность, и только акры выгоревшей земли стелятся до горизонта. Страшная болезнь добралась и до человека. Сквозь грязное стекло она видит рыбные скелеты. Чёрные головешки, облеплённые сажей и копотью. Шипя, земля низвергает на их головы едкий дым, и прячет. Они вопят, но никто, кроме Анни, не может услышать их голосов.

Когда она приехала сюда, то долго не могла постичь страшную городскую тайну. Она была общей для всех горожан, вне зависимости от цвета кожи и социального статуса, и те бережно хранили её за всеми замками страха и стыда. Никто не знал, как город назывался изначально. Какое у него было имя до того, как старый рыбак или бродяга бросил полушутливую фразу о том, что когда-нибудь это место сметут горячие пески, как некогда великая Атлантида ушла по воду.

Улицы в городе маленькие и тесные. Центр города – это громадная мясорубка, Комбинат, куда сунется лишь сумасшедший. Многомиллионная толпа пираний только и ждёт часа, чтобы пожрать неосторожного. Рассказывают, что там нет людей. Только напуганные до смерти богачи, строящие свои дома едва ли не до небес. Как можно выше хочет забратся их трусливая натура. Как можно дальше от тех, кто ночами скулит под дверью, и оставляет кошачьи трупы на балконе.

Воздух в городе терпкий, тяжёлый. Влага каплями оседает на волосах, капает с кончика носа. На витринах и в окнах домов – пар. Босые дети носятся по проулкам и бульварам, кричат на незнакомом ей языке, играют скомканным из газет мячом и швыряют в пластиковые бутылки камешками. Смуглые старики курят папиросы на балконах. Над головой сохнет бельё. Старые автомобили, вздымая пыль и мусор, прокатываются рядом. Взгляды беспризорников режут из-за углов. Из домов слышен крик, смех, шум телепередач, на кухнях шкварчит подсолнечное масло и вокруг мясных прилавков кружат мухи. Город бедняков. Здесь витиеватым образом сочетаются проблемы и достижения нового века. Развитие IT технологий и вечная проблема безработицы, плохой системы образования, бюрократии и коррупции государственных предприятий. Алчность неимущих.


Вечерами, на её улицу выбирались старые музыканты. В народе её так и называли – Оркестральный бульвар. Музыка тут старая. Плаксиво-джазовые ноты перекрикивались с чем-то бразильским, латиноамериканским, брынчали на отцовских гитарах молодые ребята, одинокие скрипачи-классики тянули своё. Это не та музыка, от которой хочется закрыть окно, поздно ночью накрыть голову подушкой и проклинать стены своего номера во славу безымянных музыкантов. Она воздушна. Неосязаемая. Отель «Ranoi Lez» как раз расположился в самом её начале – невысокое, пятиэтажное здание бледно-желтых оттенков. Большие окна. Высокие потолки. Кондиционеры на каждом балкончике гонят прочь сизый дым папирос. По слухам, в незапамятные времена гостиница обладала тремя звёздами.

Сегодня город сиял огнями. Луна бесшумно кралась за Анни следом и каждый раз, стоило ей обернуться, тотчас же скрывалась за жилыми домами. Что она искала в этом месте? Или, быть может, кого?

Человек в костюме клоуна сидел на лавочке и обмахивался листовками. Ночь была жаркой, поэтому он снял свою корону – громадную шляпу с золотыми бубенчиками, чья веселая песня играла при каждом его движении. Натянутый шарик красного носа. Белый грим на лице. Парик с рыжими кудрями. Он был одет в желто-малиновое трико в зелёный горошек. На ногах он носил ботинки с причудливо загнутыми носами. Он сидел, высоко запрокинув голову, и смотрел в ночное небо, орудуя скромным бумажным веером. Губы, стянутые трубочкой, что-то насвистывали…

Тесная улочка редела. В соседнем квартале выла сирена. Около соседних домов пискляво пели кошки. Клоун опустил голову и заметил её. Его высокие брови, казалось, вот-вот воспарят над головой, как лебединые крылья.

– …милейшая! – Он грациозно подлетает к Анни. Бубенчики на шляпе громко звенят. – Милейшая! Не желаете ли узреть величайшую в мире труппу бродячих актёров? Ежегодный приз Брекмарского независимого фестиваля в 1987-ом; пальмовый желудь на Нюрненбергской ярмарке 1991-го; третье, четвёртое и пятое места на Всемирной цирковой олимпиаде в Токио в 1997-м году; плюшевая статуэтка на Международном детском фестивале имени Карла Лёзгерштейна… изумрудная ветвь постоянного фестиваля в Бразилии в 2001-м… платиновая пластинка за лучшую театральную интерпретацию классической музыки в 2007-м… Милейшая! Вам просто несказанно повезло! Сегодня наша компания проводит акцию – всякому тысячепервому встречному бесплатное посещение нашего мероприятия в эту пятницу! Милейшая, любезнейшая… Это сама судьба! Не робейте, хватайте, так сказать, быка за рога! Жизнь не даёт второго шанса, мэм. Лично я, в своё-то время, чтобы побывать на концерте этой легендарной, мифической труппы, продал целую почку! Клянусь жизнью, мэм! Можете проверить. – Он с готовностью хлопает себя по правому боку. – Сам Бог велит, мэм, чтобы вы явились к нам завтра! Сам Бог, милейшая! А Господь никогда не ошибается в своём выборе, никогда, слышите, он знает точно на кого укажет десница его! Милейшая, не уходите, задержитесь, это же единственный шанс узнать себя, жизнь и раскрыть тайны мироздания! Наша труппа единственная в мире, кто в 1998-ом смог одержать победу во всех двенадцати номинациях на лучший бродячий театр года в Нонкартауне!

Улицы съёжились в ладонях, словно от холода. С этой новомодной «мятой картой», с ней что угодно можно делать. Ни порвать, ни намочить не получится, даже если поджечь – просто тлеет.
Нанесенный на странную небумажную карту Брюссель - вокруг. Живет, жужжит, кружится. Светляков яркие сотни в каменных его джунглях: баннеры, вывески, стрелочки и разные прочие, большие и мелкие, всецветные-разномастные-разнокалиберные. Одни метят якобы в желудок, другие в голову, иные сразу по-честному заявляют, что в кошелек. А есть те, что никуда не метят. Просто указывают направление.

Музыка обычного позднего вечера буднего дня. Кофе несладкий. Шоколад и вафли. Напоследок посидеть на улице. Вдыхать полный свежей выпечки воздух, выдыхать обыкновенный клубистый пар. Тосковать. Желать затеряться среди теорем этих красивых улиц, сгинуть, запропаститься в перекрестках местных дорог.
Погода шепчет. Небо неспокойно. Исходит грязной пеной бушующее его море. Под волнами дня и края, да вы и сами знаете, нет. Тянешь руки вперед, и оно буквально падает в ладони гроздями увесистых мокрых капель. А ещё скатывается по волосам и подло закрадывается за воротник, неприятно щекоча шею. Вот такая вот она в этом году, холодная, колючая, мокрючая. Бесноватая. Весна.
Часы показывают, что восемь. Напиток кончился, да и вафли тоже. И шоколадка уже не тает в руке. Пора. В прятки играть с дождем. Под крышу южного вокзала. Где пути ведут к другим европейским странам. И в Париж оттуда можно, и в Амстердам, и в Леон, даже в Кельн. А ещё в Лондон, Марсель и во Франкфурт тоже. Ну и, ясное дело, ко мне домой.

Южный – самый большой. Самый неуклюжий, неархитектурный, некрасивый. Ну, не Намюр, прямо скажем. И его ценность, разве что в том, что там тысячи магазинов. Залы ожидания и камеры хранения ими разбавлены настолько, что комплекс воспринимаешь не как вокзал, а скорее, как торговый центр. Видимо, нынче это и называют «функциональным». Только электронные расписания, голосовые объявления и скопления лавочек не дают забыть «зачем мы здесь сегодня собрались».
Лавирую меж людьми, не пристукнуть бы кого саквояжем. Держусь, шагаю быстро, чтоб не увлекли меня привлекательные скидки, зазывалы нарядные, ароматы парфюма…А, нет, уже не держусь. Каких-то 20 минут. Счастье на моське, в голове и даже под носом. Душу греет новенький селектив - Corallium Carthusia. Можно подумать, женщину в непогожий согреть может что-то иное.
Тут объявляют громко, что подан. На самом деле времени ещё вагон, но задерживаться больше не стоит. Потому что денег тогда останется даже не маленькая тележечка.
Платформа многолюдная. Толкаются-извиняются. Встречи-прощания. Стук колесиков десятков чемоданов. Шуршание сумок. Топот ног, смех и местами слезы. Пшики громкие поездов.
Неуютно среди всей этой суетной возни. Заранее что ли надо было приходить. Голову вниз, под ноги взгляд. Бреду. Но хоть шлейф за мной – горячий морской песок, калабрийский бергамот, белый кедр.
Обутые в кольца холодные пальцы жмутся, пытаясь удержать тепло. Сумка оказывается уже отдавила плечо. А под пальто забралась усталость. Со мной поедет. Грустно ли? Грустно. Приветливо улыбается контролер. Паспорт, билет. Проваливаю. Счастливого мне пути.
Тепло вагона. Не пойму пустой, полный? В моём купе пока никого. Обито синим, пахнет пластиком и лимоном. Сумку подальше вниз, пальто на вешалку. Может, одна поеду? Хотя какая разница, не так уж по сути и далеко.
На сиденья синюю гладь приводнилась вольготно. Руками провела по мокрым волосам, пальцами цепляя влажный от дождя воротник блузки. Думаю о том, что скоро вернусь в покрывшуюся пылью и совсем неродную мне квартиру. Сыктывкар, думаю. Стамбул, суверенитет, сальмонелла, сухарь и стопкран. И еще одно слово я тоже думаю. Тоже на «с».
Усталость тихонько оборачивается вокруг шеи. Тихо так в купе, почти умиротворенно. Рисую на запотевшем стекле окошко. Как в немом кино наблюдаю копошащихся за ним человечков. Спокойствие внутри разливается, омывает. Ноги вытягиваю, тянусь. Вот тронемся, закажу чай и завалюсь на часик в обнимку с планшетом и каким-нибудь мертвым классиком.
Стираю влажный холод с кончиков пальцев.

- Какой экземпляр, какой экземпляр! - вслух восхитился Рихтер, с большим трудом умеряя исследовательский энтузиазм, перед тем, как поджарить жука. Утро положительно удавалось, мало того, что не каждый день увидишь, как на твоего напарника мчится человек-жук, так это еще и какой жук! Отличный ярко-красный хитин, громадных размеров туша, хрустит чем-то загадочным изнутри. Просто красавец, который будучи пойманным и правильно препарированным, сделал бы честь любой энтомологической коллекции. К сожалению, обстоятельства в который раз препятствовали торжеству естествоиспытательной науки. Жук явно было против препарации, более того, явно выражал желание самому препарировать Густава, что в сложившихся условиях было просто недопустимо. И потому, тяжело вздохнув, Рихтер призвал из глубин души своей очистительный огонь, и направил его на уже поврежденную Густавом руку, здраво рассудив, что это позволит проверить реакцию на "пепелище" и хитина, и незащищенных тканей правой руки. Ну, хоть какой-то полезный опыт, в такой-то обстановке.

ссылка



Дверь захлопнулась и салон погряз в темноте. Источник света один — доска приборов, чей мягкий свет топит машину в оттенках сиреневого, алого, розового и бирюзового, окрашивает лицо Дэвида призрачной синевой, и Джей уже не кажется, что рядом с ней сидит живой человек. В машине тепло. Лапы ночи царапают стёкла, но никак не могут дотянутся до людей за ними. В окне бокового вида скалит зубы шальной ветер. Ховвиц — а это его фамилия, сомнений нет, — смотрит во тьму лобового стекла, задумчивый и молчаливый. Он больше не шутит и не улыбается. Ему печально. Джей видит, как чешутся его руки, как не хватает ему бутылки, сигарет, как не хватает смысла в этой чёртовой жизни. Дэвид, который сел в машину, стал другим, изменился. Он включает радио, и золотые буквы бегут по панели — «Hello!... 23:46».

— ...кции выросли почти что вдвое. В нынешней ситуации кампания ссылается на недостаток продукции и отказывается выступить на самите с поддержкой действующего препарата по простой причи... — монотонный голос ведущего оборван. Дэвид переключил канал и теперь в салоне играет что-то тихое, неприметное, бессловесное.

Машина мчит по шоссе. Фары режут темноту и освещают дорогу белым, могильным светом. Мелькают скелеты потухших фонарей по обочинам дороги. Порой Джей кажется, что они уже давно покинули пределы мира живых. Что Дэвид Ховвиц, забывшись, увёз её слишком далёко за пределы света и луны, увёз в мир без городов, без людей, в лишенную жизни Пустыню. Только одно спасает — глупые рекламные паузы в радио-эфире. Сейчас они единственная связь с тем миром, откуда прибыла Джей. Эти дурацки гели для душа и конфеты, алкоголь и быстра еда. Без них нет жизни. Без этого хлама, тёплого и милого.

— Я слышал, что недалеко от этих мест есть Город-Казино. Ночью он особенно хорош, — Дэвид наконец-то вырвался из оцепенения, в котором пребывал, и впервые за долгое время повернул голову чтобы бросить на девушку короткий взгляд. — Можем заехать. Сегодня там концерт. Ну... этой женщины. С перьями.

Он не стал объяснять и снова вернулся к машине. Он говорил с ней. А она отвечала ему рычанием, шумом радио и шелестом потёртых летних шин об асфальт. Человек, которого Джей видела раньше, и тот, который теперь сидел напротив, были разными как две капли воды. Говорили, вели и держали себя по-другому. Весёлый и грустный. Спонтанный и задумчивый.

На небе взошла луна. Она выплыла из-за густых, черных туч, и осветила далекие земли на той стороне, где раньше плескался непроглядный мрак. Заискрился песок. Чьи-то тени забегали по мёртвой долине, пёстрые птицы ночи, койоты, мертвецы. Звери, колючие терновники, земля — всё это ощетинилось, преображенное ночью, и зашипело, стоило только лунному свету дотронуться к нему. Где-то очень далеко маячат горы. На их спинах белеет то ли снег, то ли свет. Машина несётся всё дальше и дальше — куда же? — и оставляет позади мрачный пейзаж. В пустыне загорается костёр. Крохотная искра. На фоне чёрных земель он так ничтожен и мал. Дэвид его не видит. Он смотрит на дорогу, пытается понять, куда столь резво мчит его «форд». А девушка, если закрыть глаза, чувствует, видит, как вокруг пламени пляшут чёрные силуэты, люди-горошины, дети пустыни. И сверкают отблески огненных языков на гладком стволе Чёрного дерева, чьи ветки трещат от налетевших воронов, грифов и стервятников. Один из них поворачивает голову. И кричит. Все они кричат. Гогочут, смотря за тем, как серебряный зверь мчит сквозь ночь.

— ...олько у нас, по самым низким ценам...

Костёр исчез. Глаза желают еще разок взглянуть на него, но в пустыне больше нет огня, нет людей и смеющихся птиц.

— Всегда хотел съездить к океану, — заговорил мужчина. Его веки лениво опустились на глаза. — К Тихому океану. Там нет ничего, ни звуков, ни людей. Только вода.

Машина пролетела мимо неоновой вывески. Она слегка мазнула стёкла своими изумрудными огнями, золотом лизнула окно, напротив которого сидела Джей. По нему все еще сползают жёлтые блики. Впереди раскинулся громадный город. Он еще далёк и Дэвид может повернуть, отказаться. Черное небо становится бледно-оранжевым. Летит машина. Радио ловит хрустящие помехи.

Со всей внимательностью и учтивостью он слушал, и с каждым словом в его морщинах сгущались тени. Глаза мерцали загадкой. Сверкала улыбка, зажав фильтр сигареты в желтых зубах. Рольф ждал вопросов.

– Нельзя жить прошлым, старина, – наконец скучно произнёс он. Псина согласно гавкнула. – Мы меняемся. Жизнь меняется. Любовь вдруг становится противной, тоскливой и полной однообразия. Да, я сожгу его. К чертям. К собакам. Потому что могу. – Итан захохотал, похлопав себя по обвислому брюху. – А ты как думал, дружище? Даже такой великий человек, как я, не может создавать вещи из ничего. Ты обольщен моим предложением, ну что ж, это отлично. Замечательно! И я обеспечиваю тебе фундамент. Твоего пути, дороги – называй это как хочешь, черт возьми, – и не будь таким чувственным, небезразличным. Я ненавижу лицемеров. – Кнёргер говорил холодно. С пылом статиста. Иво вдруг понимает, что этого человека ничто не волнует. Ни ущерб заведению, ни человеческая жизнь. – Чтобы создать, мне нужно пламя. Огонь, искра. Чем выше задача, тем жарче должны плясать красные языки на пепелище. Понимаешь это?

В знак почтения, он снова улыбается и лохматит Джеймса, послушно кружащего рядом с хозяином.

– Боже, приятель, ну не забивай ты свою голову мелочами. У нас ведь есть дела, не забыл?

Старик таинственно умолкает, глазами приказывая оглядеться. Свет на улице гаснет. Они стоят во мраке, и лишь кончик сигареты в пасти Кнёргера освещает мир вокруг.

– Можешь вернуться. Сказать им, – пожимает он плечами. Тусклый огонёк освещает его зловещее лицо. Вот-вот и он броситься на Иво, чтобы проглотить его…

– … Или будь мужиком и прими мой вызов, – грубо закончил Рольф и пошел дальше, потеряв всякий интерес к беседе. Пёс, некоторое время утробно рычащий на Иво, наконец-то развернулся и бросился вслед за своими хозяином, перебирая крохотными ножками по мостовой.

ссылка



По радио крутят музыкальное шоу. Мужчина в каком-то оживлённом зале, ему аплодируют. Играет композиция "Blue velvet". Они так далеко: тёплые студийные помещения звукозаписи, кафе и придорожные бары мотелей, скрытые неоном.

Бен молчит. Он возится в карманах. Шорохи старой одежды и трясущихся ладоней немного разряжают напряженное ожидание. Вот старик достаёт из курточки помятую пачку сигарет и прикуривает. Он не предлагает Джей сигареты – в каждом его действии присутствуют некие жесты отцовской заботы. Бенджамин не станет предлагать Дженни перекурить или выпить. Для него она ребёнок, может, даже подросток. Несуществующее амплуа.

She wore blue velvet…

Тлеет кончик папиросы. Дым застилает стекло и Бен вынужден приоткрыть окно побольше. Холодный ветер еще настойчивее заглядывает в салон. Шершавым языком слизывает клубы табака со стекла и полусонных глаз, уносит его в пустыню, швыряет о фонарные столбы, дорожный асфальт и песок.

– Впервые, когда я его увидел, мне было шестнадцать. Возраст неспокойный. – Бен струсил пепел на улицу. Его курево чертовски воняет. – Это было странно. Очень. Я до сих пор не могу понять некоторых вещей и принять некоторые теперь уж точно не смогу. Эти края странные. Кажется, только краснокожий народ и понимает, что за земля лежит под его ногами, и чьи кости в ней покоятся. Не многие задаются вопросами в нашем-то возрасте. В Хантсвилле всё воспринимают таким, каким оно есть. Хоть мне иногда и кажется, что мы просто боимся заглянуть глубже…

Джей клонит в сон. Тяжесть и усталость давит на её веки, а прокуренные слова Тарела – не тот инструмент, который отгоняет дрёму.

– Мой отец говорил мне: «Бен, чтобы понять…

Слова, слова – они еще глубже погружают девушку в сон. Последнее, что поймает слух, это сладко-грустные слова песни Бобби Винтона «Синий Бархат».

She wore blue velvet…
Bluer than velvet were her eyes…

__________

Ночь укутала в своё одеяло. Пустой салон автомобиля встречает Джей с холодом, неприязнью. Шипит радио. Только изредка можно услышать обрывки полуночных новостей и чьи-то имена, даты, сложные конструкции репортёрских слов. Дверь напротив водительского сиденья открыта. Курящий Бенджамин исчез. Наверно, он просто решил пройтись. Мерцает ядовито-цитрусовый свет фонаря, освещая пустой участок дороги. Но ведь он мог разбудить её, разве нет?

Ключ в замке зажигания. Тарел старый, в конце концов, с ним могло что-то случится. Или он сейчас стоит где-то в тенях и наблюдает за шоссе. Ждет, когда же там загорятся фары огнедышащего «форда», мчащего сквозь ночную пустыню.

Огромный грузовик Бенджамина спит. Его можно разбудить и он взревёт, кашляя дымом, как старый покорный пёс виляет хвостом при виде хозяина.

Страшный грохот и в салон запрыгивает человек. Растрепанная джинсовка, сдвинутая кепка набекрень и басовитый возглас:

– Да не сиди ж ты на месте! Пойдем, Дженни. Быстрей, быстрей!

Это Бен. Он тянет тебя за руку и поторапливает. Обычно он спокоен, но сейчас в нём что-то изменилось. Старик тащит Джей к освещенному участку дороги, под вечно гаснущий электростолб, и показывает куда-то вдаль, в темноту, куда уползает трасса. Но там, куда показывает скрюченная старческая рука, ничего нет. И сколько бы Джей не щурила глаза, она ничего не видит, кроме пустой дороги, чьи границы съедает ночь, и вереницу горящих электростолбов.

Но что-то должно произойти. Об этом говорит сопящий за спиной старикашка. Вспотевшие ладони. Неровный пульс… Там, где мгновение назад ютилась тьма, воздух разрезают два ярких, противотуманных бешеных глаза. Жалобно скрипят шины, и пахнет палёной резиной. Посреди дороги, из самых недр ночи, вырывается ревущая машина, заливая обочину ярким светом фар. Они слепят Джей глаза и она не может ничего разобрать. Ревёт движок. Валит густой дым и ночь обращается днём. Совсем рядом пронеслось что-то громоздкое, обдав пылью с ног до головы. На ресницах пляшут размытые пятна, бегут слезы.

– … твою мать, дамочка!! – слышно ворчание по ту сторону стены света. Громко хлопнули двери. – Ненормальная! Куда вы лезете под колёса?! Черт, у вас, женщин, совершенно отсутствуют какие-либо пространственные ориентиры. Дамочка, какого черта вы чудите?! Что это за кренделя?!! Я вас едва не сбил! Боже, какой-то маразм… Вы на дорогу вообще смотрите? Сотрите или нет, я спрашиваю?! Да тут до населённого пункта два часа езды! Ёлы-палы.

Медленно зрение возвращается к девушке. Она видит застывшую совсем рядом серебристую машину. Её хозяин стоит рядом - неопрятная шевелюра черных волос, лицо во мраке. Верх белой рубашки расстёгнут, показывая голую грудь. Черный пиджак помят. Невыглаженные брюки. Дорогие туфли в пыли. Он скрестил руки и внимательно смотрит на неё. Пьян. Это видно по неуверенно стоящим ногам и покачиванию.

– Очухались? Оклемались? Уехал от одной – вторая под колёса бросается. Вот ведь дурёха. Не ушиблись?

Предлагает свою руку. Бенджамин пропал. Пропал и его грузовик, стоящий на обочине трассы. Только этот джентльмен, от которого пахнет излишне выпитым алкоголем.

Рольф молча принял сигарету, зажав её в сухих пальцах. Коснулся губами и закурил. Без помощи спичек или зажигалки. Затягиваясь, старик обмяк в кресле, и некоторое время молчал, словно думал о чем-то. Ему можно было дать от силы семьдесят лет, настолько маленьким и хрупким был этот человек, прикуривающий сигареты от своих раскалённых пальцев. Только при тесном контакте становились видны глубокие вены на его руках, сухая и тонкая кожа. На руках она натягивалась, словно на барабане, а не шее свисала как у игуаны. Некоторая медлительность и неохота наблюдалась в движениях Кнёргера. Лишь его лицо оставалось подвижным, ехидным, молодым, не смотря на морщины и колючую, белоснежную щетину. Его маленькие глаза неотрывно за всем следили.

Кажется, сигарета пошла старику на пользу. Он заметно оживился, выпрямил сутулую спину. Он был одет в классический костюм: пиджак, белая рубашка, брюки. Единственной странностью был чёрный берет, скрывающий неопрятную лысину.

- Путешествовал? - переспросил Пиромант с весёлой улыбкой. Его глаза сощурились, а в уголках рта набежали морщины. - Можно и так сказать, старина. Я занимался некоторыми... исследованиями. Искал новые номера и трюки. То, что поразит человека. Я ведь очень далеко зашел после нашей последней встречи. Хе-хе... Видели вы бы своё лицо в тот день, когда я проглотил огонь, и даже не закашлялся, прямо на ваших глазах. Я ведь помню ваше лицо. Замечательно помню.

Пауза, чтобы струсить пепел.

- Моё шоу набирает новых масштабов. Однажды я понял, что зрителя больше не интересуют мои... Мои чары. Огонь перестал удивлять его взор. И мне пришлось эволюционировать. Я ведь люблю этот город, старина. И чтобы не стать его историей, прошлым, мне приходится, порой, искать новые новые пути и дороги. Не совсем легальные. Как вы там говорите?... Идти в ногу со временем.

Принесли заказ Рольфа. Горячий кусок яблочного пирога и кружка какао. Старик докурил сигарету, взял ложку и аккуратно отломал от пирога еще тёплый, дымящийся кусочек. Подул на него, остужая. Положил в рот.

- Горячеват... - заметил Пиромант. - Я искал человека, который бы послужил мне в роли критика. Независимого эксперта. Вы, как самый, не обижайтесь, обычный житель, очень мне интересны. Моё шоу как раз для людей вашего типа. Тех, кто ищет остренькие впечатления в это серое время года. Мне нужно ваше мнение по поводу... Ну, моей техники. Надеюсь, вы меня понимаете? - Итан хлебнул из чашки. Давно Иво не встречал людей, способных так улыбаться. Противно, но в тоже время приятно, нежно. - Я нашел очень интересную грань своего таланта.

Чавкая, Кнёргер доедал пирог. Со звоном он отодвинул от себя пустую посуду и стал тщательно вытирать руки салфеткой. Скомкал и бросил её в кружку.

- Знаете, это бесплатно. Только сейчас. В рождественскую ночь принято дарить подарки. Считайте, что это мой подарок вам, Иво. Как старому знакомому.

Зима. Холод улиц, тепло помещений и непременно запотевшие линзы очков в промежутке. Наряды из разноцветного стекла и блестящей мишуры в пастельном наружном освещении компенсируют короткий световой день. Город похож на даму эпохи Возрождения, чьё платье этим вечером должно поразить кавалеров обилием юбок, рюшек, бубенцов, бантиков и фрактальных рисунков на бархатном полотне. А под оберточной бумагой праздничного великолепия с принтом оленя или елового венка скрываются люди. Люди, вышедшие за границы зоны комфорта, готовые подарить незнакомцу искреннюю улыбку и тёплое пожелание. Загадочная магия праздника правила даже черствым сердцем шефа Иво, и тот, повинуясь доброму порыву, подарил каждому сотруднику маленькой семейной конторки изящную шестиконечную звезду из дутого стекла. Иво убрал её в небольшой чемодан к другим игрушкам. Для себя он решил, что привилегия наряжать рождественскую ёлку есть только у семейных людей и владельцев крупных торговых центров.

Наконец-то "Brasserie". Бар преобразило общее праздничное безумие. Иво вдохнул сложный аромат – букет горячего вина, корицы, пота, табака, духов и парафина –, сел за дальний столик, заказал ужин и выпивку. Сейчас он почувствовал себя частью большого события, ради которого в баре собрались все эти люди. Нахлынувшее на улице острое ощущение одиночества отступило перед сытной едой, алкоголем и лёгким мотивом "рождественского настроения" Миллера.
Прикончив ужин, Иво украдкой наблюдал за посетителями. Компания студентов гремела звонким смехом; "воротнички" по привычке обсуждали вечные дедлайны; две пожилые дамы за бокалом шампанского погрузились в сплетни, с азартом перемывая косточки незнакомым людям. Но Иво больше интересовали гости в компании одной тарелки и напитка по вкусу. Как они проводят этот рождественский вечер? Он чертовски нуждался в универсальной формуле праздника.

Блуждающий взгляд остановился на морщинистом старичке. Пиромант!
Этот старик был настоящей загадкой. Артефактом среди городской рутины. Его шоу было волшебством, магией факиров с далёкого континента, о котором Иво рассказали книги и журналы. Тем более, было странно обнаружить его в привычных декорациях "пивоварни".
Пиромант тоже заметил его, улыбнулся и через мгновение уже стоял у столика Иво.
– Конечно, садитесь.
Вставив два слова, он уступил инициативу разговорчивому старичку, а сам погрузился в короткий экскурс по глубинам памяти. Иво не был сплетником, но некоторые истории распространяются стихийно, из уст в уста, так, что о них в конце концов узнают даже нелюдимые затворники.
Морщины, небесно голубые глаза. Рольф Итан Кнёргер. Вдовец. Маг из городских джунглей.
– Да, здорово. Этот город явно соскучился по вашим огненным представлениям. – Иво искренне улыбнулся. Вскрыв пачку Вога, он жестом предложил Рольфу сигарету и закурил сам. – Всё это время... после антикварного магазина, вы путешествовали? Где сейчас проходит ваше шоу?
Первоначальное смущение растворилось с табачным дымом, и Иво решил поддержать беседу, которая, ко всему прочему, обещала приоткрыть завесу тайны над личностью Пироманта.

Перекрёсток Сан-Мишель и авеню им. Маршала. 
19:20, 25 декабря 201N год. 

Рождество. Казалось, в Европе событие настолько яркое и захватывающее, что даже встреча нового года не проходит для европейцев со столь помпезными почестями и украшениями, как рождественская ночь. В это время года невозможно узнать обычно серые, скрытые работой и документацией будни, почувствовать столь привычный вкус выходных за стаканом виски с содовой. Богатые бренды не могут переплюнуть один другого в изысканном маркетинге товара. Безумные скидки в магазинах. По кабельному вновь и вновь крутят праздничные ток-шоу с Лари Вёрном и другими звёздами синих телеэкранов. Но любят Рождество не за его обёртку: разноцветные гирлянды на каждом шагу, семейный ужин, подарки. Умный человек, присмотревшись, непременно скажет, что всё это лишь обыкновенные атрибуты настоящего праздника. Мелкие детали, не несущие в себе никакой смысловой ценности и восторга. Ведь ценят Рождество не за пёстрый городской наряд, уют в домах и на шумящих проспектах. Любят его в первую очередь за недосказанность, таинственность дня и ночи. За тёплый огонь, танцующий в камине. За старые песни и сказки, которые всплывают из пучин памяти в этот час. За чудеса, от которых отвык современный человек.

За дружеское напоминание, что жизнь – это нечто большее, чем семья, работа и дорогая машина.

В этом году Рождество было тёплым. Декабрь словно стал продолжением ушедшей осени. Столь же гадким, меланхоличным и грустным получился месяц. Мостовые вечно заливал дождь. Редко выпадающий снег на следующий же день таял, засыпая город грязью и противно чавкающими лужами. Синоптики обещают похолодание лишь к концу января. Зима в этом году вышла сопливой и чересчур нежной. Быть может, дело в потеплении и смене полюсов. А может, это наше отчаянье и тоска причины таяния ледников у берегов Антарктиды и следствие тёплой зимы.

«Brasserie» – пивной бар и маленький ресторанчик на перекрёстке двух главнейших городских улиц. Перед Рождеством из него уже доносятся песни молодых музыкальных коллективов, которые играют там свои композиции по вечерам. На окнах висит цветастый дождь, безумно мигают гирлянды вдоль и поперёк стен, сцены, барной стойки. За столиками горят маленькие свечи. Скатерть на рождественский мотив. Искусственные рождественские цветы разбросаны по углам. Обычно, людей тут мало, но сегодня не продохнуться.



Иво – крохотный человек на задворках кафе, – сидел, и как многие другие посетители паба пытался отыскать праздничное настроение в умеренном ужине и чарке горячего глинтвейна. Не часто он заглядывал сюда, но сегодня идея посетить ресторанчик была особенно многообещающей. Кто встречает Рождество один? Только неудачники. Серые, безвкусные люди. Иво не был таким. Или был? Того никто не узнает.

В довольно тесном помещении «Brasserie» пахло сигаретами и погасшей свечой, яблочным пирогом и крепким спиртным. Люди, компаниями и поодиночке, шептались, молчали, слушали музыку и задумчиво ковыряли вилкой в своих тарелках. Сегодня в баре играет джаз. Выдувает трубач. Глубокая игра контрабаса плывёт над головами посетителей. Скрипящий, старый голос поёт песню совсем не под Рождественский мотив. Ожидаемо, что скоро будут звучат каверы песен Синатры. Снежные композиции, которые погрузят слушателей в метель, призовут настоящую зиму и завалят тёплое помещение сугробами снега. Музыканты, скрытые табачной дымкой и пылью на сцене, словно за неосязаемой стеной, играют свою музыку, грубоватую и ворчащую, в белых рубашках и жакетах, в модных шляпах. Бодрые и причёсанные, они полны настроения, которое хотят передать всем постояльцам ресторана в эту необычную рождественскую ночь.



Взгляд Иво скользит по головам. В полуха он слышит разговор молодой пары, сидящей за столиком напротив. Преклонного возраста мужчина разговаривает по телефону, активно жестикулируя правой рукой. Смеются молодые девушки откуда-то из дальней части зала. Разливает шампанское официант в красном жакете. Иво давно поел. Ковыряя дольки лимона и кусочки корицы в своей чашке крохотной ложкой, он внимательно смотрит по сторонам. Его стол один из самых дальних, и чтобы выбраться отсюда, нужно проделать долгий путь к парадному входу, сквозь тела полупьяных, одурманенных праздником горожан. В «Brasserie» столики очень тесно стоят друг к другу (ради экономии и рационального использования помещения) и сделать это не так просто.

Музыканты заиграли что-то новое. Более мягкое, легкое. Украдкой осматривая помещение, взгляд цепляется за человека, такого же одинокого, как и ты сам. Его имя – Рольф Итан Кнёргер.



Но ты слышал о нём, как о Пироманте.

Иво не обманет холодный блеск голубых глаз. Не обманут дрожащие руки и немощность. Кнёргер раньше работал на улице, что напротив его квартиры. Владел магазином безделушек и антиквариата, продавал ненужное старье коллекционерам, собирал хлам и реставрировал его. Но помнит Иво это имя не поэтому. Ночью, в особые дни для особой аудитории, на заднем дворе он показывал фокусы и представления с огнём. Иво не верил во всю эту чушь до тех пор, пока сам не увидел, как Рольф выдувает языки пламени из пальцев и пожирает кострище высотой со взрослого мужчину, проглатывая его своей необъятной пастью. Шесть месяцев он проворачивал свои концерты, а потом продал магазин и куда-то уехал. Он все еще живёт в городе – как легенда, миф, сказка. Такие люди не исчезают просто так из крупных городов, подобных этому.

Рассказывали, что Кнёргер датчанин. Его прадед переехал в эту страну еще в незапамятные времена. Его мать гадала на картах в дешевом цирке. Ходили слухи, что Итан заключил уговор с самим владыкой Ада. Некий контракт связывал его с потусторонним, тёмным миром, взамен предложенной услуги предоставляя власть над огненной стихией. Что он продал? Душу? Сердце? Этого не узнать. Его жена и сын сгорели в пожаре 1994-го года. Поговаривали, будто Кнёргер сам их и поджог, хотя пожарные и газеты вскоре после этого утверждали, что причиной пожара была утечка газа. Знающие люди рассказывали Иво, что в квартире Рольфа нет ни единой электрической лампочки. Он живёт без света. Лишь камин и огромные свечи осветляют его логово ночью. Говорят, что он не стареет. Что не питается. И живёт вечно.

Иво не успел отвести заинтересованных глаз и старик заметил его. Усмехнулся белыми зубами, подняв бокал с неизвестным напитком. Его голубые глаза, так похожие на стекло, хитро блеснули.

– Это место богато воспоминаниями… – Рольф завис прямо над Иво. Аккуратно отодвинул спинку соседнего стула и сел напротив мужчины, словно они были старыми знакомыми. – Вы не против? Обожаю это место. Помню, как его еще строили, в далёком 85-м. Что за идиотское название, подумал тогда я! И посмотрите, где теперь я провожу Рождество?

Рольф засмеялся, подзывая официанта. Он что-то коротко бросил подоспевшему юноше и тот уже скрылся за спинами посетителей бара.

– Мы кажется с вами где-то уже виделись… Ах, да-а… Вы тот самый мужчина с необычным именем… И… Иво! Я некоторое время работал напротив вашего дома. Славное было время, старина. Весна? Или лето? Уже и не припомню, – Кнёргер мило улыбнулся, рассматривая меню, где ресторан предлагал дешевые коктейли со скидкой в двадцать процентов. Отложил в сторону и посмотрел на мужчину. – Вы слышали? Я снова выступаю. Не правда ли это здорово?

ссылка

Наши дни. 
Где-то на территории Северной Америки.

Песок.

Песок и сухой ветер, словно у берегов высушенного моря, чьи воды пожрало Солнце и чужая, неизвестная атомная война.

Деревья в этих краях встречаются так же редко, как и вода, а жизнь ютиться глубоко в мёртвой почве, около тайных подземных вод, в тени толстого грунта. Голая земля усеяна колючим кустарником и пожелтевшей травой. На многие лиги она уносится вдаль, к горизонту. Убегает за красные горы, чтобы пропасть в неизвестном. Чёрные карликовые деревья, чьи стволы покрыты запёкшейся смолой и обгоревшей коркой, коптит солнечный зной. Солнце выкручивает из них всю влагу, а горячая земля испепеляет изнутри, оставляя лишь обугленный остов, безжизненный каркас – прибежище для злых духов и смерти. На каждом километре за окном проносятся эти черные изваяния. Они, будто призраки или висельники на эшафоте, застыли под золотым светилом. Они расплываются в жаре за стеклом автомобиля и вскоре, в пыли и дыму, исчезают. Это призраки пустынь. Её вечные, постоянные дети. Местный народ, в те дни, когда Луна становиться цельной, словно монета в глубинах ночного неба, приносят под чёрные кроны дары. Проводят ритуалы. Восхваляют умерщвлённое солнцем древо. То, что даёт жизнь, может её и отнять.

Как-то раз ты видела их. Индейцы, что приходят из ночи. Спускаются с гор, в облике орлов и гордых кондоров складывая крылья или змеями выползают из прохладных нор. Их предки делали это ещё до прихода белого человека, и их дети продолжают делать это до сих пор. Обряды, сути и смысла которых не узнать. Иногда, поздно вечером, выходя на веранду и блуждающим взглядом окидывая темнеющий горизонт, можно увидеть их силуэты, крохотные, как спичечные головки, у подножия гор. Их манит пустыня. Холодная и загадочная в ночное время. У краснокожего народа на этот счет свои тайны.



Места, подобные этому, полные легенд и поверий. Вокруг, на добрые три сотни миль, не сыщешь ни одного крупного города. Время, когда-то безудержно мчащее на паровом поезде сквозь жаркие земли застыло, утонуло в песках, поросло колючим кустарником. Недружелюбная почва здешних земель – мать многих видов кактуса, карликового дерева. Она оказалась прибежищем для тысяч акров выгоревшей травы. Стала домом полумёртвым, забытым людям. В ней оживает то, что при свете жаркого солнца умирает. Кузнечики, похожие на солому. Бизоны-призраки. Старики, в ковбойских шляпах выпасающие рогатый скот.

В этот край, словно ржавый гвоздь, клином вонзается 129-е шоссе. Разрубает надвое дикий край. Врастает вглубь пустыни, становясь её частью – жилкой, по которой время от времени, вздымая пыль и песок, проносятся автомобили. И бедный мир откликается. Оживает лежащий в травах скучающий ветер. Зашипят шелестом трав змеи и гадюки. Вознесется по безоблачному небу гриф, чтобы зорким глазом взглянуть на землю с заоблачных высот.



С августа 1961-го (год, когда автомагистраль торжественно была открыта её создателем Бернардом Шорном – сорока летним республиканцем от штата Аризона) старики, живущие у окраин гор и толкающие крепкую текиллу из агавы, прозвали её «Road boggarts», «Дорога призраков». Те редкие американцы, которые проезжали здешними краями, редко выходили и показывали нос из своих уютных «кадиллаков» и «бьюиков». В чем-то они были похожи на призраков. Мчали со скоростью 80 миль в час на своих машинах по неровному, дырявому шоссе, так напоминающие неупокоенные души в металлических гробах для старых глаз пенсионеров, чья память еще знавала Рождество и День благодарения в 1900-ом.

Дорога, по которой никто не ездил, медленно становилась частью пустыни. Желтая разметка автомагистрали выцвела и стерлась, трещины изъели старый асфальт. Покосившись, у обочин замерли электростолбы. Утонули в песках и травах мотели, сгоревшие автозаправки, забытые остановки. То, что когда-то построил человек, исчезает и рассыпается, выветривается, уходя под землю. За окном автомобиля, в жаре, под солнцем и зноем, пустыня запускает лапы в покинутые дома, заваливает дорожные знаки и отметки, окисляя металл. Она доберется и до водителя, беспечно крутящего баранку руля пыхтящей машины. Когда-то.



Включить кондиционер на полную, закрыть все окна и мчать по забытой дороге в сторону белеющего горизонта – это приятно. Небо в пустыне ясное, лишь в редкие дни человеку удастся застать на нём густые грозовые тучи. Оно глубоко, необъятно. В нём дикость. То, что заставляет жать на газ сильнее, настойчивее.

… И не всегда, упившись страстью, глаза заметят сгоревший, ржавый каркас автомобиля на обочине. Бредущий в желтых травах призрачный силуэт. Не ощутят, как вздрогнет автомобиль на очередной кочке, въезжая в пустыню Нельсона с другими горами, под другим небом и в свете другого солнца.

Пустыня – край многих неупокоенных душ.

__________________


Не так много населённых пунктов в пустыне Нельсона. Чаще всего, взгляд находит разрозненные фермы и старые угодья, покинутые лачуги и дома прошлого века, где никто не живёт. Но была и здесь пара «областных центров» – городок Хантсвилль, в нескольких милях севернее 129-й автомагистрали, и посёлок Оксторт, раскинувшийся у кромки гор на самом краю пустыни. Старенький «форд», чьим владельцем оказалась девушка по имени Джей, заглох на середине пути (а может, он так и не доехал до точки отсчета). Клубы белого дыма поползли из-под капота авто и после того, как инерция выветрилась из громадного Ranger XLT 1988-го года, машина застыла на месте. Пустынный ландшафт, подступивший со всех сторон, молча наблюдал за девушкой из-за пыльных стёкол авто. По-правде сказать, машина была не её. Взятый на прокат старенький автомобиль был полон неудобств: пах сигаретами, грохотал как нагруженный углём вагон, а желтый слой краски покрывала засохшая грязь. Не работал правый дворник. И еще кучу мелочей можно было перечислить и вспомнить, поэтому извергающий клубы дыма «форд» не вызывал сожаления – лишь сладкое чувство мести кампании BCC («Best Сonvenient Сars»).

Хантсвилль – древний посёлок, основанный еще во времена Гражданской войны. В наше время, из бедного фермерского города, он медленно превращается в город призрак. С каждым годом население уменьшается. Рождаемость низкая, а те, кто не умирает, те уезжают отсюда, в мир, ближе к людям. При въезде в город стоит «бигборд» - Welcome to Huntsville! Старик с пышными бакенбардами и серьезным лицом подчеркивает важность традиций и менталитет людей, проживающих в этом милом, крохотном городе. Он смотрит на скрытого за лобовым стеклом водителя и будто бы намекает: «Будьте бдительны, молодой человек!».



Полицейского округа здесь нет. Здесь вообще осталось очень мало государственных учреждений. Пережитки прошлого.

Женщина – странный приезжий здесь, в стране репейника и крепкого виски. Молодых тут мало, лишь старые фермеры еще сидят на верандах своих лачуг, пуская дым из-под густых, желтых от табака усов. Сморщенными, как чернослив глазами, они цепляются за каждую вещь на их улице, ведь глаза – то единственное, что позволяет еще жить и двигаться телу, присохшему к креслу-качалке. Они смотрели на Джей хмуро, как разгневанные отцы, чьё дитя отказалось слушать их мудрые наставления. Встревожено и любопытно. Поглядывали серыми тенями из-за окон. Приоткрывали жалюзи и занавески, впускали солнце сквозь раскрытые шторы в пыльные, тёмные дома, лишь бы взглянуть на приезжего, такого странного человечка в их умирающем мире.
Джей въехала сюда в кузове грузовика, чей владелец согласился отбуксировать её автомобиль к Хантсвиллю. Это был старик по имени Бен. Загорелая кожа, потёртая джинсовка, выгоревшая на солнце кепка и зубочистка между желтых зубов. Что-что, а улыбаться он любил. Именно Бен рассказал Джей об этих местах. И пока они ехали к Хантсвиллю, чьи крыши прятались где-то за песками и акрами опунций, с уст старого человека слетало много слов, историй и легенд о пустыне Нельсона, о жизни в этих землях задолго до появления первых ферм и прихода человека.



Под звуки кантри, доносящиеся из старого радиоприёмника, она въехала на главную улицу города. Пустую и тихую. Бен сказал, что может подлатать её «форд», но на это уйдёт время.

– Пара-тройка недель, Дженни. – Так он сказал. Он всё время называл тебя «Дженни». Кажется, у него была дочь с таким именем. Или старик просто был глуховат на правое ухо.

Первые дни было ужасно тоскливо. Странный шепот и взгляды по углам. Джей – чужая для людей, всю свою жизнь отдавших городу. В конце концов, Хантсвилль насчитывал всего 30 домов, четыре улицы и пять переулков. И казалось, людей здесь было не многим больше. В полдень на улочках не было ни души – смириться с жарой было не просто. Только под вечер кто-нибудь выползал из дому, чтобы посидеть во дворе на скамейке или в кресле. Джей знала нескольких таких людей: супружескую пару Мэри и Грэга (кажется, Остины или Оббардсы), одинокого Хьюго Пальппа, Джима Фламаркта, Оскара Джок-Стерила, мадам Филяски. Устроившись официанткой в маленький паб «Texas», она вскоре узнала добрую часть обывателей города. Старики – народ простой, и ей было легко найти с ними общий язык.

Бен – дряхлый механик, взявшийся починить её «форд», – предложил жильё. Комната на втором этаже неброского дома, больше похожего на гараж. Его окна выходят прямо на пустыню. Бен часто садился у окна и смотрел туда, словно ждал кого-то или что-то. Глаза его были далеко за пределами прокуренного, поджаренного как барбекю Ханствилля. Они гуляли по диким просторам пустыни. Взбирались на далёкие горы и дышали жарким воздухом, дующим со стороны высушенного Солнцем моря. Ему тоже хотелось прикоснуться к чёрному стволу Мёртвого дерева. Встретить ночь под луной, у костра.

Увидеть краснокожий народ воочию…

Сегодня он зашел к тебе в комнату со странным предложением:
– Дженни, детка… – начал он и прочистил горло. – Помнишь, я рассказывал тебе о племени индейцев, которые жили тут еще до того, как в 61-ом власти проложили здесь дорогу? – Он опустился на стул у стены, сложив сухие руки на коленях и покачивая зубочисткой в зубах, смотрел куда-то в стену. Наконец, его черные глаза отыскали Джей. – … Аборигены пустынь. Еще зелёным парнем я хотел с ними познакомиться… – мечтательность его языка заставляла призадуматься. – Это маленькая тайна Хантсвилля. Если тебе интересно, я могу рассказать о ней. Нет, ты сама её сможешь увидеть! Сегодня вечером, когда управишься в ресторане Макджи, приходи. Я отведу тебя туда.

С этими словами старина Бен отдал честь и вышел, оставив Джей одну. Весь остальной день он провёл у окна, смотря на пейзаж, неясный и непонятный женскому глазу. Что-то изменилось в нём. Положение бровей, выразительность морщин на лице, хмурость. А может, так казалось из-за освещения. В доме у Бенджамина Тарела всегда было темно.

Кивает острой головой задумчивый Гатуу. Его чёрные глаза глубоко за окном, во мраке ночи, далеки от рассуждений и дел человеческих. Смачивает губы пивом, чтобы бросить ленивый взгляд на Рихтера. Так же, словно через силу, чернота в глазных впадинах перемешается к Густаву. Открыл бездонную пасть, чтобы сказать:

– Дела людей – не мои дела. Я остаюсь… А может, уйду вскоре, когда огонь здесь всё пожрёт. Моя дорога под землю, обратно в пески жаркой Да`Араск. Желаю сгинуть тут, поэтому, боюсь, нам не по пути. – Опустошает кружку и ставит её рядом, кривым ногтем царапая дерево. – Я не напрашиваюсь в спутники, можешь быть спокоен. Хочу смерти. Естественной. Не от руки слимера… И, это, с выздоровлением, Валь! – улыбка, адресованная Мыслителю, вспыхнула и погасла на бледных губах. Замолчал Гатуу. Манит его ночь за окном и белый снег, падающий с небес, и нет демону больше дела до людей. Слушает в пол уха, развалившись на стуле, словно стопка поленьев на полу для очага. Ни жив, ни мёртв.

Прежде, чем солнце осветит порог трактира и озарит холодные дебри обманчивым теплом, этой ночью будет выпита еще не одна кружечка тёмного пива, и будет сказано много речей. Грязный от сажи камин не потухнет до самого рассвета – в нём горит хворост, тлеют белые угольки и пляшет горячее пламя. Оно щедро дарит тепло двум охотникам, вспоминающим былое и новое, на богом забытой земле в глуши северного леса.

______


Утро подкралось неожиданно. Робкие лучи солнца потянулись в дом. Заискрились на стёклах рисунки лукавого морозного духа, присутствие которого вчера ночью скрыл крепкий хмель. В трактире, где обычно было тихо, сейчас царила тишина. Примёрз к стулу Гатуу. Склонив голову набок, он закрыл свои глаза и то ли дремал, то ли думал. На столе стыли объедки вчерашней трапезы: хлебные крошки, нарезки колбас, куриные кости, жир, прилипший по краям тарелок. Пролитое пиво впиталось в столешницу и паркет. Коль хозяин сгинул, то и убираться тут не зачем – один черт, всё палить надо! Ветер, желая войти, выл под дверью.

В холе пахло зимой. Невозможно спутать зимний аромат. Он свеж и крепок, как медовуха, и когда дышишь им, пробивает до самых пяток. Сегодня, когда ты проснулся, и полной грудью глотнул чистого воздуха, ты понял, что пора двигаться дальше, ведь зима уже близко. Вот-вот настигнет на середине пути. Не боишься её лап – тебе жалко терять время на заснеженных, непроходимых трактах.

Взгляд в окно (странно, как ты мог упустить появления морозного духа?) рассказывает о том, что скоро весь север утонет в белом приливе. Еще осень, а этим утром снег уже укутал всю землю и все близлежащие домишки в холодный плед. Мир за окном застыл. Замер в снегах. Скован и ошарашен, он не скоро станет прежним и вернёт свою дерзость красок и движений. Сегодня не поют птицы за окном. Не ржут лошади в стойлах. И даже тебе не хочется говорить.

Пол холодит голые пятки. Пора браться за дело.

Блядь! Мысленное ругательство прозвучало так громко, что я подумал было, что произнес его вслух. Пристально посмотрев на Джил, я попытался найти на ее лице тому подтверждение. Но нет, Джил продолжала выжидательно сверлить меня своими глазками.

Пронесло так пронесло. Хотя ничерта не пронесло. У меня была тысяча и одна причина, по которой я должен был сейчас ей отказать. Начать хотя бы с того, что совершенно не имею желания возиться с ее малолеткой.

- Ты же меня едва знаешь... - начал было я. Моя отговорка была не ахти и то было видно по ее взгляду. Знаете, бывает такой у людей взгляд - вроде и смотрит на тебя, а кажется что по морде бьет. Вот Джил сейчас посмотрела на меня именно так. В ее глазах отчетливо читалось, что пойти просить ей больше не к кому, так что от моего ответа зависит сохранность мира и ее благополучие в частности. Чем не удар?

Ха! Она недооценила Лаки, если думает, что я поддамся. Чего-чего, а помогать ей, болтушке, чьи россказни у меня уже в печенке сидят, я не стану. Ведь просьбы сменяют одна другую как даты на календаре - дай только всему этому начаться. И тогда все - конец спокойной жизни.

Я набрал побольше воздуха и негромко, но отчетливо произнес:

- Согласен.

Неожиданно, правда? Особенно после моего заявления о тысяче причин отказаться. Ну, надо было такому случиться, что в последний момент мне в голову пришла одна-единственная мысль, которая затмила прочие. Ведь мне выпал уникальный шанс познакомиться с той самой ненавистной мне дочкой Джил и отомстить ее матери буквально за каждый вечер ее словесного потопа. Да мне даже делать ничего не придется! Немного халатности и Джил больше никогда не пригласит меня в гости.

Что-то в этот момент в груди сжалось, потянуло за ниточки и на моем лице растянулась кривоватая улыбка. Такая же, как у Джил.

- Потому что в этой вечности Оракул провозгласил…

- Потому что вас приговорили, хе-хе, котята…- Красавчик Цо улыбнулся, демонстрируя слушателям гнилые желтые зубы свои – Вот соска волосястая думает наверное, что все это бред (Цо широко зевнул), думает что заплачет, туда сюда, сопли да козявки, хнык хнык и к мамочке ее вернут. А вот и нихуя!
Цо достал из кармана пачку желтовато-засаленных карт, демонстрируя пассажирам эффектные порнографические картинки.

- Эта игрушка такая. Сидят сверху угрёбки и ставят на вас. Играют. Веселятся. Им скучно. А чтоб вы сразу, значит, не подохли всем скопом, вам монетки вручили. Ну чтобы веселее было! Монетки звездного железа зачарованные первым Королем. Вот так-то угребки, такие дела.
Цо пододвинулся к Александру и смачно пихнул локтем старика в бок.
- И ты старпер тоже жопу не морщи. Я тебе дружбан, сказал помогу, знач помогу. Ты вроде не такой лох каким кажешься, может и не обратишься сразу. Эта же как происходит?…иные сразу бошку теряют. Слюни текут…сраться под себя начинают. Перевертыши они такие… животные дюже тупые. А некоторые...туда-сюда…сопротивляются типо. Козлы, ять! Ты вроде пацанчик серьезный может и не поглотит тебя тьма. Вот Семена Аркадьича, помнится…вампир укусил. Славным ублюдком Семешка то наш был. Даааа. Абиссинец на нем по серьезному проигрался…Хе-хе. Семешка оказался больно уж нежным…вампир его укусил, а на следующую ночь он уже жрать кого не попадя отправился. Да. Вот так-то и оно. А фраер этот рысястый…он дело говорит. Чем дольше я здесь сижу, хе-хе, - Цо весело пропищал. – Тем меньше у вас везенья. Я ж из серого мира, пью ваше везенье, значит. Хе-хе. Такая вот жизня. Кто-то кровь жрет. Кто-то душу через задний проход высасывает. А кто-то везенье. Хе-хе. Красавчиц Цо специализируется на удаче, значит, на вашей удаче…голубки.

Первое воспоминание Таро это вкусный и приятный запах его матери, и как он, уставший и замученный, добрался до чего-то невероятно вкусного и тёплого, окружённого мягкой шерсткой. Этот день отпечатался в его памяти навсегда.

Он рос среди пяти таких же, как он, правда хоть Таро и кувыркался вместе с ними и пил тот нектар, но увидел их он впервые лишь через две недели, и не только их но и всё что окружало, включая её… ту, что так вкусно пахла…

Мать периодически покидала их, убегая куда-то, а мимо их укромного местечка ходили огромные существа на двух лапах и непокрытые шерстью.

Котёнок поёжился - как же им не холодно… - Его собственная шёрстка была хоть и не очень длинная, зато невероятно набирая, делая его, похожим на пушистый комок.
Через месяц кошка начала учить своих котят, как охотиться, как есть, что нужно делать, чтобы выжить в этом мире,… а ещё через месяц за ним пришли двуногие.

- Мама, мама, мама… - кричал он, когда его уносили, но она лишь отвернула голову, понимая, что его не спасти.

Мне было так страшно, так больно и одиноко, я не знал, куда меня несут, что они хотят сделать, со мной, я мог лишь дрожать, желая вернуться, домой… Место, где я оказался, было большим, невероятно большим, наполненное вкусными запахами и гомоном двуногих… Устав вырываться и кричать Таро просто сидел, наблюдая за ними, а потом вошла ещё одна двуногая, поделив которую, можно было бы сделать четыре обычных.

Что этому монстру надо? Почему она идёт сюда? Она что, хочет меня съесть? – Но та лишь что-то отдала принёсшим его сюда существам, и мир заполнила матерчатая темнота. Из которой я никак не мог выбраться, запахи через неё проходили так же очень слабо, а сама она пахла другими, такими же, как я…

Так котёнок и попал в новый дом, это был дом хозяйки булочницы, которая каждое утро пекла свежий хлеб и булочки для города, часть, которого поставлялось даже во дворец, её все любили, хотя и посмеивались над объёмами.

Таро не было до этого, дела, за пять лет, что он прожил у неё, ни разу не слышал от этой двуногой ни грубости, ни злости по отношению к нему. Ласки этой самки ему нравились, а ещё больше нравилось, когда двуногая, брала его на ручки, позволяя лежать на своих мягкостях, сильно выпирающих и пахнущих молоком. Они были явно больше, чем у всех других, кого встречал этот кот, за всё свою жизнь…

Ловля мышей и крыс, лежание на чердаке у окна, ласки и мурлыканье у ног любимой хозяйки и, разумеется, ночные походы, на сражения за самок, за собственную территорию, разгон и издевательство над собаками – вот как выглядела его жизнь для людей…

***

Ночка выдалась, жаркой, полной приключений и любви…

Таро практически приполз домой, шерсть местами была выдрана после весьма ярких схваток, за самок, а молоко казалось нектаром, для измученного кота. Прикосновение хозяйки напугали его и даже заставили зашипеть…

- Вот же пройдоха, ну как ты мог, я же волновалась за тебя.… - Таро как всегда не понял ни слова, но голос двуногой, что подкармливала его, был мягким и одобряющим, значит всё сделано правильно…

После завтрака, сказав своё благодарное – Мяу. – Кот направился наверх…
Перебежка по деревяшкам, мягкая чужая шерсть на земле и… проём на свободу…
Улёгшись на деревянном подоконнике, как раз под лучами солнца, Таро заснул, где и спал до обеда, пока сменившийся ветерок вновь не принёс запах его цели…

Кошка жила в особняке дворянина, белая, пушистая, породистая, необыкновенной красоты…

Забыв про сон, кот спрыгнул из окна на черепичную кровлю, и направился прямиком по крышам к своей цели, и вновь он остановился, всего в каких-то двух сотнях метров, от особняка… с крыши был виден двор, по которому рыскали восемь собак, а вот путей прохода… Таро никак не мог разглядеть…

Кот мчался по улице к башне Инвариант, она была одной из самых высоких, а главное на неё можно вскарабкаться,… перебирая мягкими лапками, делая резкие прыжки, то и дело, выпуская и цепляясь коготками. Он таки сумел добрался до окна, в которое и юркнул,… развернувшись, ему открылся вид на южную часто города, где и находился особняк…

«Бегущая вода», да… - Нэко, осторожно спускался, последние метры он преодолев одним прыжком, приземлившись на лапы, направился к акведукам, вокруг было полно двуногих, они сновали туда-сюда, так и норовя наступить или пнуть мчащегося к цели кота…

Забравшись по каменной арке, увитой тёмно-зелёным плющом, Таро перепрыгнул на прозрачный акведук, перебежал по нему, затем краем бассейна с золотой едой, мимо решёток, обвитых огромными и сильно пахнущими яркими когтеточками, и наконец, последний акведук, ведущий прямо в особняк.

Промокший, но весьма довольный собой кот, вошёл в дом, к вожделенной добыче…

Самка весьма радушно приняла его, и его ухаживания, согласившись на всё остальное…

Когда акт соития уже завершался, в комнату вошёл двуногий, он что-то гневно кричал, приближаясь к парочке, затем схватил Таро за шкирку, и стал отрывать от кошки.… В результате пара капелек попала на мага, от чего тот окончательно взбесился, вышвырнув нэко во двор и гневно крикнув – Фас – Свора отреагировала мгновенно…

Последнее, что видел Таро это летящая к нему угроза, в виде восьми живых существ, с пеной и капающей слюной и один магический шар, наполненный светом…

Солнце тихо всходило над мирным городом, освещая каждый уголочек тихого и пока еще спящего города. Осталось только черное пятно на крыше местной таверны, это был маленький черный кот по кличке Канцэ. Довольно мрачная личность всегда недовольная, и немного озлобленная, все местные коты старались обходить его стороной. О нем уже давно ходят слухи, что все это из-за того, что он другой не из этого города, из того, что за горами, где двуногие злые, и все окружающее их тоже пропитано злобой, которая со временем пожирает их все сильнее и сильнее. Но все было совсем по-другому...


Когда Канцэ был совсем маленьким 14 ночей отроду, его маму и его самого из улицы забрала домой к себе самка двуногих. Поначалу все было хорошо теплый дом вкусный корм много любви и заботы. Но все изменилось уже через 2 дня. Тихую ночь прервал звук открывающихся двери, в дом зашел незнакомый самец двуногих, на ощупь зажег свет в доме. Осмотрев комнату, он увидел маленькую коробку, с который за ним наблюдал маленький Канцэ и его мама Галисия. Подойдя немного ближе, он схватил старую кошку и начал осматривать ее. Это была очень старая кошка, которой осталось еще немного жить в этом мире, и единственное чего она хотела это успеть воспитать своего последнего выжившего сына Канцэ. Но этому не суждено было случиться, жестокий самец двуногого начал издеваться над Галисией, кошка кричала от боли и ее крик, отдавался эхом по всему спящему городу. Когда она осознала, что скоро умрет от рук двуного, она закричала еще сильнее, но на этот раз это уже была речь понятная любому коту.


Беги! Беги быстрее, как можно дальше отсюда, забудь дорогу в этот проклятый Богами город, нечего не бойся мой малыш, я всегда буду рядом с тобой, пусть даже ты не увидишь меня, знай это, чувствуй это сердцем...

Канцэ выпрыгнул из коробки и побежал к двери, которая, по неосторожности двуногого осталась открытой. Бросив кошку на пол, самец сразу же попытался догнать черный клубочек шерсти, но он как будто растворился в ночи, недовольно вернувшись обратно в дом, он с большим удовольствие продолжил свое темное дело. Кот же бежал изо всех сил вперед и только вперед теперь он был совсем один в жестоком мире.

День изо дня он шел вперед из последних сил, кушать было совсем нечего, но он продолжал идти вперед. Отчаяние начинало пожирать его душу с каждым мигом все сильнее. И когда он почувствовал что возможно, он действительно не выживет, и уже было, начал терять сознание от голода он увидел двух двуногих, и его охватил ужас, но сил бежать уже не было, немного подумав, он решил пойти к ним.

Пусть мои страдания уже закончатся...

Тихо прошептал себе под нос он пошел навстречу к двуногим. Увидев маленького котенка, что так уверено, шел к ним, они рассмеялись. Им показалось это забавным, то, что такой маленький котенок не боится их, но это был крик отчаянья. Один из них подошел к Канцэ и взял на руки, начав говорить на своем непонятном языке. Второй тем временем начал что-то искал в мешке. Резко выкрикнув, второй двуногий достал из мешка корм и угостил им Канцэ. Казалось, настолько вкусного корма Канцэ не ел некогда, он просто таял на языке. Тем временем двуногие продолжали смеяться, только на этот раз они начали что-то пить, вскоре они уснули.
Канцэр решил остаться на не которое время с ними. Утром двуногие собрали все свои штуки и решили куда-то уйти, маленький черный котенок бежал за ними, пытаясь догнать изо всех сил, но все больше и больше отставал от них. Через несколько часов они исчезли из его поля зрение. Он опять остался один, но отчаянье отступило. Маленький котенок продолжал идти, но уже не просто вперед, а по следу двуногих, он успел запомнить их запах.
Ночь снова неумолимо наступала, холод леса пронизывал насквозь до костей, несмотря на теплую шубку котенка. Из далека, начали, виднеется огни, это был город. «Спасение или гибель?» этот вопрос не покидал Канцэра, но он не останавливался, ему хотелось, что бы все быстрее закончилось.


Войдя в город, котенок ощутил запах плавающего корма, весь город им пропах, оно и нестранно при таком количестве воды. Но все же, несмотря на все запахи, окружающие Канцэ он смог уловить тот самый запах, за которым он шел все это время. Запах двух двуногих, что спасли ему жизнь, поделившись кормом. Осторожно, идя через самые темные переулки что бы не быть увиденным он пробирался все ближе и ближе к цели. Дойдя к таверне, он еще долго не решался войти внутрь. Пока дверь таверны резко открылась, и Канцэ отбросило на дорогу, маленький комочек шерсти потерял сознание.

Очнувшись, он увидел, что лежит в маленькой коробке, рядом с ней миска с молоком.

Неужели я умер? Так выглядит кошачий рай? Теплая постель и свежие молоко? Где же тогда моя мама.

На звуки возмущенной речи Канцэ прибежала самка двуногих.

Нет, не подходи самка, из-за вас умерла моя мама! Из-за такой как ты! Не приближайся!

Котенок пытался изо всех сил шипеть и кричать, дабы прогнать самку, но ее это не пугало, она подняла, его и прижала, к себе начав вытирать руки об его шерсть.

Вылижи сначала свои руки, потом трогай меня! Жалкая двуногая!

Уже прошло две зимы отроду Канцэ, он все же решил остаться с самкой, и терпеть ее приставания, ради корма. Но он некогда не сможет полюбить этих странных существ, которые отобрали жизнь его матери.

Кир.
Мерцание ламп в черной утробе тоннеля. Поезд трогает со своего места, покряхтывая, несется вперед сквозь патоку неизвестности. Станция «Гниль». Ты понимаешь это предельно ясно. Вдруг! Вспышкой на солнце среди смертной тьмы. Далее пути нет. И твое сердце сжимает ледяной кулак жестокой, царапающей боли. Нельзя вдохнуть. Нельзя выдохнуть. Предчувствие наполняет твои измученные кости – все реально, все так, как должно быть. Это не психушка, и добрые врачи не придут сюда чтобы тебя разбудить. Дзынь-дзыннь!!! Звонит невидимый будильник.
Это и есть твоя жизнь. Реален в ней Рысь. Реален в ней Коновалов. И ты тоже реален. И сейчас есть только два пути, принять эту реальность и ее нехитрые правила. «Бери. Скотина. Монетку». Слышишь отчаянный шепоток на периферии сознания. Принять. Или отказаться. Закрыть глаза в нежной истоме. Зажмуриться. Не быть. Смерть уже рядом! Дышит в спину, ты чувствуешь ее сладковатое дыхание – сердце выворачивает наизнанку черная боль. Ты сдохнешь никем. Куском мяса в темном тоннеле вообще-то. И не проснешься. Никогда. Потому что в это тоннеле нет света, он падает в бездну. Навсегда. И выбор прост - спрятаться от местных монстров приняв Монету, или позволить им вылакать твою жизнь без остатка, выцарапать душу и потушить огонь твоего сердца.
Несколько мгновений отделяет тебя от станции «Гниль». Несколько горячих вдохов и выдохов. Решение…
Твоё.

Антон.
- Правила. Как жить нужно. Как вести себя. Определенно. Нехитрых правил цепь. Конь-Валить знает. Как хитрить. Как выкручиваться. Как юлить. Наука мошенника. Ты Ведущий! Определенно. Объяснить правила Киру-Мельнику ты. Кир-Мельник погибнуть в окрестностях Замка. Ты нет. Приспособиться. Лгать. Быть! Кира-Мельника обучи. Чем больше вас будет в окрестностях. Тем больше шансов вернуться домой у тебя. Ты умный. Ты сам знаешь правила жизни. Определенно. Ты понимаешь о чем я говорить. По твоим глазам ясно это, ты знаешь жизнь. Конь-Валить. Ты знаешь как в ней надо быть.

Туманный смолкает, туманный готовится вышвырнуть из поезда Красавчика-Цо.
Ну и пусть. Отвлекаешься.

Монета в руке. Ты гладишь ее, ласкаешь, словно теплую ириску за щекой смакуешь тягучую сладость. Пока она с тобой, тебе хорошо. Ты живешь, растешь, едешь на станцию «Гниль» и не боишься. Монета защитит. Укроет. Монета от всего плохого страховка, она всё знает – знает то, что тебе нужно знать. Знает то, чего тебе не нужно знать...
Вот Рысь, например, защитник и друг, почему с ним рядом надо быть? Ответ прост – он вас Защищает. В окрестностях Стеклянного Замка пришельцам не выжить, а Рысь знает как тебе выжить. Рысь знает Игру. А большего тебе и не нужно знать. Пока нет. Ты в поезде, яркие лампы прочерчивают мглу рыжими стрелами. Ты от всего плохого укрыт. Да. А может и нет…
Внезапно.
…Сердце пару ударов пропускает. Страшно. И больно. И морозно будто температура у тебя за сорок, чувствуешь как холод распространяется по спине. Обливаешься ледяным потом. Воняешь. Содрогаешься от корчи…
…А! Если. Она. ПРОПАДЕТ!?

Александр.
Не замечать красавчика Цо было сложно, ибо Цо поминутно пихал тебя своим острым локотком в бок, матерился, и ковырял в носу. Собственно. Цо делал тысячу неприятных действий в один присест при этом не замолкая ни на секунду.
На Цо одет серый дешевый пиджак и какие-то брюки. Голые шестипалые ноги, - пальцы на них шевелятся словно черви. Лицо у Красавчика морщинистое и недоброе, глаза словно расплавленная мазута – липкие и очень черные. Тухлые какие-то глазенки-то прямо говоря.
Попытался отстраниться ты, вообразить будто Цо здесь нет, будто ты в скорлупке. Будто... Потом слышишь. Цо невозможно не услышать, приставучий урод же! Теплой гнилью несвежих зубов он дышит тебе в ухо, и придвигается поближе:
- Слышь Старпёр, купи лекарство по сходной цене, а? У меня таблетки есть и вода. Волшебные! Не абы как. Так я тебе как дружбану моему, завещаю. Перевертышем-то поди плохо быть. Перевертышей никто не любит...тупые они. С-с-суки! Только скулят и вспомнить прошлое пытаются. Перевертыши плесень. Хочешь плесенью быть? Тогда защити меня. Лысый ссучился. Да. А ты нет…ты холера мудрая, ты же знаешь петушок с кем кукарекать выгоднее, да? Я эта. Я лекарство тебе выдам ежель заступишься. Таблеточек. И водицы…

- Недобрый. Свали-ка оттуда, да на свет выйди, чтоб рассмотреть тебя можно было нормально - тогда и поговорим. -
Густав сказал это жестко. К веселым разговорам не располагало то, что незнакомец находился в комнате с лежащим в бессознательном состоянии напарником. А еще - в деревне явно неспокойно.
Свои слова охотник сопроводил движением меча, качнув клинком в сторону выхода.

Павлу было грустно. Такой собеседник. Интеллигентный. Умный, знающий, когда ещё с таким доведётся пообщаться, да ещё и просто так. Почему-то захотелось предложить ему чаю, и как следует всё обсудить за чашкой чая. Но времени не было. Не было - и всё тут. Тоска никак не отпускала - и это несмотря на зубную боль, которая вообще-то должна была изрядно тонизировать. Но...Какая теперь разница? Чёрная монета лежала на ладони, и требовала крови. Яркой, красной насыщенной. На секунду представился целый поток этой влаги текущий по монете. О да, именно этого она хочет. Но пока ей придётся довольствоваться капельками крови этого человека, который ещё и не хочет уйти иссушённым трупом.
Смирнов не сразу заметил кубик, до того распереживался, и уже было полез за ключами - надо же как-то раскровянить ладонь. А заметив..Почти сразу же схватил его. Принялся рассматривать. Он не сомневался - это подарок Взлая, к которому он уже не мог относится с настороженностью. На секунду он сжал его в ладони - а затем убрал в карман брюк. Сейчас не время. Сейчас время разобраться с чёрной монетой. Серую монетку Павел взял рукавом, и кое-как спрятал в нарукавный кармашек, а сейчас возился с ключами, пытаясь пробить кожу. Увы, разреза не получалось — всё-таки тот профессор был не такой уж и лопух. Пара болезненных тычков, не больше. Только после этого Пашке пришло воспоминание, как он порезался бумагой, точнее одной из квитанций. И полез в сумку. Да! Документы были всё ещё здесь.
Благословив бюрократию своей родной конторы, он достал один из документов из файла, зажал в папке, и попытался провести по краю пальцем. Первый блин комом. Второй раз он провёл большим пальцем..и наконец кромка бумаги кое-как прорезала кожу. Правда не совсем там, где он намечал — вместо одного большого пальца досталось сразу всем, и узенький красный разрез вовсе не был похож на те фонтаны, о которых мечтала монетка. Но пусть будет довольна тем, что получила. Зажав монетку в повреждённой ладони(получился своеобразный подрагивающий кулак - но кровь так определённо должна была идти быстрее), Павел поднялся, опираясь на обруч, и пошёл к девушке. Из расстёгнутой сумки торчал краешек ноутбука и раскрытая папка с документами.
- Девушка! Извините, можно украсть немного вашего времени? Мне очень нужно поговорить с вами, и, честно, я не знаю как начать. - Павел выглядел немного смущённым и как-будто не совсем в себе. Расстёгнутая куртка, сумка из которой В своё время он проделал немало дурацкий вещей, но приставать к красивым незнакомкам в поезде..Этого ещё в его карьере не было. - Даже не знаю.. Вы позволите? - Администратор уселся рядом с девушкой, невольно копируя в этом Взлая. Разве что лапать не стал - зубы всё ещё болели. - Вы случайно не видели старика, что сидел рядом со мной полминуты назад? Где он сейчас?- Так он и начал свой рассказ, издалека.

Общее. Кир. Антон. Александр Данилович.

Кир осмелел. Кир больше не желал издевок. Кир выплюнул свой гнев в туманное лицо Рыси почувствовав в этот миг холодное безразличие. Только чертова перчатка волновала парня…
Незнакомец был поражен, наверное, если бы сейчас Кир смог увидеть его лицо, то заметил бы, что бледная кожа невидимого господина покрылась ядовито алыми пятнами гнева. Рысь зашипел. Рысь схватил парня за волосы, выкручивая длинные ухоженные пряди с наслаждением. Глядя в глаза выцедил мрачно, каждое слово, выплевывая будто остро заточенную бритву:
- Со мной так нельзя говорить. Ты ошибаться. Кир-Мельник. Определенно. Я не твоя бабушка. Забава велеть доставить Бесцветных живыми. Забава не говорить, что они должны остаться целыми. Определенно. Забава не давать чётких указаний...
…В следующую секунду Рысь дернулся, перечеркнув щеку Кирила звонкой пощечиной, встрепенулся еще раз – у парня из разбитого носа проворно потекла кровь. Третий же удар…Третий удар так и не был нанесен, белый кулак застыл у рта господина Мельникова, подрагивая от ярости.
- Я могу выбить тебе зубы. Определенно. Могу удалить глаза. Я Рысь. Я не хочу слушать грязных слов. Запомни Кир-Мельник. Будешь говорить мне грязь еще раз. Пожалеть. Кир-Мельник. Сильно пожалеть. Со мной так нельзя говорить. Я рожден в Белом Мире. Я Рысь!
Замолкнув, Рысь толкнул весьма непочтительно Кирилла в четвертый вагон, бросив на заплеванный пол поезда монету. Со звоном, оная довольно спешно покатилась куда-то под сиденья...

- Конь-Валить! Если Кир-Мельник не найти свою монетку до следующей станции. Плохо быть вам всем. Если Кир-Мельник будет вонять кровью, шершуны на станции Гниль проснутся и захотят еды. Если Конь-Валить будет вонять кровью. Результат тот же самый. Определенно, следовать объяснить ему Правила Ты. Объяснить хорошее поведение. Не позволять делать ему глупость. Конь-Валить! Я назначаю Ведущим тебя. Кир-Мельник делать глупость. Конь-Валить отвечает за эту глупость!

Кажется, Рысь разозлился не на шутку, кажется, с трудом сдерживался, уязвленный предложением сунуть монетку себе в задницу. Даже воздух вокруг Рыси закипел от гнева, обжигая холодом находящихся рядом людей. Дыхание теперь вырывалось радужными облачками пара. Нервически заморгала лампа на потолке. Антон почувствовал, как кожу на голове стянуло предчувствие грозы. Так разозлился Рысь. Так он ходил по вагону, пришаркивая словно автомат. Шурх-шу-Шурх.
Тоненькая наледь поползла по стеклам поезда завиваясь ветвистыми узорами и фантастическими цветочками. Вы здесь одни. Тонкие кристаллические розы покрывают выцарапанную железкой по стеклу надпись: «Соси хуй!»


Поезд тронулся, покидая проклятую станцию «Ленинская». Александр Данилович успел заскочить буквально в последний момент. Просто время сломалось, и текло порой быстрее, а порой медленнее. Двери захлопнулись за спиной. Будто крышка гроба хлопнула сердито. Дынц! Клацаньем гнилых зубов. Тоненький голос едкой патокой огласил вагон:
- А вот и обломился ты, пидарочек. Хе-хе, Красавчик Цо уже здесь! Думал, удержишь меня Рысь? Худ'Агтдха! …Хе-хе. Старпер мне помог проскользнуть. Да-да-да. Старпер дружбан мой закадычный. Старпёр сказал что ты поганая Сука, во чё он сказад. А ты что думал, что не пройду я? Э, не-е-е-ет! Обломался эта ты дружочек. Старпер теперь за меня жопу порвет на две буханки. Старпер тебя даже слушать не стал, проворно ломанулся Красавчика Цо выручать. Хе-хе…

Красавчик Цо смачно сплюнул на пол, весьма фамильярно и неуважительно пихнув в бок своего закадычного друга Александра Даниловича. С упоением почесал между ног у себя. И снова сплюнул, на сей раз, за одним, высмаркивая из носа тягучую соплю.

Поднял монету журналист. Прохладная. Улыбнулся весело сразу. Крови капель полёт взглядом проводил. Удивился ранке немного. Не болит. Кровит только. Перевязать бы, да нечем. Поэтому просто другим пальцем порез зажал. И сразу интерес к этой небольшой и маловажной проблеме потерял. Галстук свой ослабил. И вернул своё внимание монете. Поднимая, ждал от неё чего-то Коновалов. Не дождался. Не произошло ничего, не грянул гром, не зазвучали фанфары. Только на душе легче стало. Страха остатки ушли куда-то, оставив чёткое понимание, что ничего плохого с Антоном случиться не может. По крайней мере, здесь и сейчас. Всё хорошо будет. Точно. Как бы избито это не звучало.

Изучил монету Антон. Реверс, аверс осмотрел. Подкинул невысоко её в воздух, с замиранием сердца за полётом её наблюдая. Поймал. Прислушался к окружающей действительности. На станции тихо, вроде. А вот дед в переходе шумит, с серым этим чем-то возясь. Глянул вновь журналист в его сторону. Хм. Грумы, всего-лишь, старика донимают. Ну да ладно, не опасны они. Неприятны, быть может, но бояться нечего. Отвлёкся снова, образы в голове осознавая. Да. Грумов бояться нечего. А вот с тем, что сюда надвигается, дел лучше никаких не иметь. Чем бы оно ни было, ага. Лучше на платформу вернуться и вместе с Рысью в поезд сесть. Да. С Рысью. Силуэт, пугавший Коновалова ещё несколько минут назад, внезапно обрёл свое старое, отчего-то, давно знакомое имя и стал чуть ли не синонимом безопасности. Подивился Антон такой перемене в себе. Поглядел на монетку свою с подозрением. Странно это, только что боялся и не знал, а теперь знает и не боится. Ну да ладно. Не стал всерьёз задумываться над мыслью этой. Поезд-то ждать не будет. А сесть на него надо, конечно. Тут, как выяснилось, не убивают никого, не грабят. А с паразитами старик и сам справится. Хотел погеройствовать, пусть теперь геройствует. А Коновалова дома ждут. Ему ещё сильней опаздывать нельзя. Да и с чем-то этим, накатывающим, встречаться интереса нет. Всё хорошо будет, конечно. Но в поезде, рядом с Рысью посидеть - ещё лучше. Определённо, как Рысь любит говорить.

Зажал Антон монету в кулаке. И в карман свой его убрал. Повернулся и, лишний раз на старика не обратив внимание, спокойно и не спеша, обратно на платформу зашагал. Рано ещё торопиться. А сзади, в переходе, затрещало что-то. И мата какого-то звуки полились. Ну да ладно, это не важно. На поезд поспеть важнее.

Александр Данилович даже вздрогнул от такого неожиданного хамства. Он, капитан дальнего плавания, уважаемый человек. К такому обращению он не привык. Ещё больше удивило какое-то странное несоответствие между приятной, интеллигентной внешностью мужчины и так внезапно вскрывшейся подленькой его душонкой.
Даже дослушивать не стал он этого человека, прошёл мимо. Щёки покраснели от возмущённо прилившей крови, губы сжались в строгую линию. В голове крутилось гаденькое "Старче, не дури". Почему-то эта фраза ещё больше убедила его в правильности своего решения. Рядом с тем, кто проявил слабость, всегда чувствуешь себя увереннее, сильнее и выше, даже если это и не так на самом деле.
Самообладание возвращалось к Александру Даниловичу с каждым шагом. "Только не на моей вахте," - подумалось ему.

Приятель твой лишь плечами пожимает на вопрос – мол, не всё ли тебе равно, Рихтер Валь, что искать и зачем? – и оценивающе разглядывает.

– Жизнь очень скучна, Мыслитель. Коту грустно жить без птиц, без игр, без тёплого клубка ниток. В тени мало радует острый глаз. Найди мне птицу, и я буду признателен тебе, а моя признательность, поверь, многого стоит, – улыбается Друг. – Ты спрашиваешь, почему я не ищу её сам? Почему тебя заставляю? Потому, что искать самому – скучно. Кот любит смотреть, как люди дурачатся, но сам он редко занимается подобными вещами. Понимаешь, такова природа – мы загадываем, а человек ищет. Посмотреть на то, как мужчина следует в самые тёмные и загадочные уголки мира ради сокровищ и чудес, как он свергает Зло во имя Добра и Любви, во имя Жизни и Смерти, в то время как Кот будет сидеть на ветке соседнего многовекового дерева, поедая полевую мышку – бесценно. Потому я не желаю сам забирать свой долг. Скучно… Тривиально… Ох, – Кот зевнул, передёрнув хвостом. – Мой должник обыкновенный пастух и тебе нечего боятся, мой друг. Только овцы у него не совсем те, которых ты привык видеть, Рихтер Валь. Он живёт в горах, у самого подножья, и целыми днями гуляет среди трав со своим стадом. Отыскать его просто – он повсюду. Когда-то мы были хорошими друзьями, но время рушит всё, даже Вечность.

Смотришь на Кота, а он на тебя. Вечереет. Краснеет круг солнца, истекает красным соком горизонт. Пахнет речкой и камышом.

– Он живёт у северных гор. – Мохнатая лапа вытягивается в сторону далёких скал на той стороне реки, за лугами и хвойными лесами. – Серая птица. Колокольчик на лапке, перевязанный красной лентой. Это звучит проще, чем кажется. Птица в обмен на твоё спасение – разве эта сделка не достойна внимания, Рихтер? Что скажешь?

Общее. Антон. Александр. Кир.
…А на платформе горят огни в этот поздний час, и подземный город тонет в усталости. И зеленые тени и стеклянные шары настенных бра, и коммунисты на гордых барельефах. Все хотят спать. Дедушка Ленин и серпастые молоты. Утомились уже. И тоскливая атмосфера обволакивает, убаюкивает, засыпает глаза тишиной. Ведь поездов нет. И нет пассажиров, и круглая глотка тоннеля дышит беспросветной тоской. И пахнет плесенью, пахнет водой, пахнет отчаянием и первым снегом. Ветра спускаются в эти подземные норы, ветра приносят запахи звезд. Жирный дух креозота. И железный аромат дальних планет затерянных в галактике где-то. Смешиваются неторопливо…
А метро вздыхает, словно живой младенец, метро лопочет и смеется легонечко. Ветер летает в этих цементных трубах . Отчаяние ласковой волной топит вас в своих пучинах.

А рядом стоит Он. Он вызывает робкую тревогу, такую прохладненькую и неприятную даже, покалывающую острыми коготками тревогу. Неприятный пассажир.
Ведь.
Его нельзя разглядеть. Совершенно и абсолютно точно нельзя запомнить и нельзя понять. Такая невзрачная замкнутая в серость фигура, измеряет грустный перрон мерными шагами. Тук-ту-тук. Словно автомат, чётко.
Если смотреть долго, смотреть не отрываясь до ломоты в глазах, определенно увидишь человека. Но лишь отведешь взгляд, - облик его размоется в сознании. Поблекнет. И ты уже не вспомнишь даже, что это за существо крутится рядом с тобой. Диковинное. Опасное вполне возможно. Возможно, даже вовсе не человеческое существо...
Колючая мысль в сознании возникает. Ты снова инстинктивно пытаешься запомнить эту странную фигуру. Ты напрягаешься. Скользишь по Ней затравленным взглядом, ты запоминаешь. Это странное, определенно странное лицо. И это надоедливое: «тук-ту-тук». Мерные механические шаги. Это ты тоже пытаешься запомнить, потому что тебе становится важно. И странно. И жутко даже чуток. А может уже и не чуток…А потом. Фигура снова поворачивается спиной. И память снова дает сбой. Тук-ту-тук, разносится мерный звук...

Господину Брандену оставалось лишь сочувствовать девчонке, не самый счастливый жребий – забывать. Папаша может думать будто это не составляет трудностей для его дочери. Что ж…папаша не прав. Вот прям до охренения.
- Ага, облезлый кот. И блохастый. Но зато настоящий, - Ульрих широко улыбнулся. - А вот ты подделка, кошечка. Придуманный человек. Фальшивая монета. У тебя небось и крови-то нет…знаю я эти игрушки лесных людей. А рань тебя, небось черви полезут да лягушки…Ну-ну. Я собираюсь навестить Арсения Джу, с кинжалом против нечисти сражаться дохлое дело. Ожившие трупы, убийства…здесь определенно нужен меч и доспех. Мать его так…и где этого инквизитора носит, когда у него такая поебень под носом творится? Вот чего бы я хотел знать, почему этот мудак все еще сидит на своей жопе?
Вздохнув, Ульрих поднялся с земли и прищурив глаза поглядел на Улитку.
- Ну а ты, мастер убивать людей сотней способов, не желаешь составить нам компанию? Думаю, будет весело. Живые мертвецы, изгнание демонов. Такое, блядь, не каждый день встретишь! У нас довольно жидкий состав, из нормальных ребят только Стрелок - да и тот держит свою огневую палку будто член. Отбери у него ружьё, наверное и не встанет у простолюдина. Дура цыганка не в счет, седовласый тоже…этот руки не станет марать. Остаётся только чертова Кошка - подделка лесной жути. И я, единственная толковая голова среди этого сброда, но возьмет ли мой меч ожившую мертвечину…хрен его знает. «Щекотка» не для этого заточена...А ты, весь такой охренительно важный, нам бы пригодился, будешь мудячить мертвяков своими (бабскими) ударами.

Слово "бабский", рыцарь справедливо озвучивать не стал.

- Харр! - кровь на землю сплюнул, отдышаться попытался. Зашипел, не хуже кошки, когда плечом правым подвигал. Но и ее достал хорошо, это знал Густав наверняка. Свои кулаки он тоже знал, так что поистрепалась шалава, надо добивать уже.
- Эй, Рихтер! Ты чего там! - крикнул назад куда-то. Шагнул спиной вперед, взглядом по земле заметался. Вот и рогатина! Молодец, напарник, догадался!
Подхватил оружие, левой рукой его взял крепко и выставил перед собой, широко ноги расставив.
- Давай, девка! Жду тебя, ненаглядная! - и громко чмокнул еще издевательски.

Вы снова забрались в карету, и ... и дальше поехали, куда-то в объезд горы, в длинный овраг, поросший лесом. По одной стороне оврага вились домики вдоль дороги, вторая была девственно чистой. Улитка задернул шторы на окне кареты, и начал рассказывать.

- Ладно, не ваш Арсений. Но и не мой. Арсений у нас - хороший парень. Защитник отечества, герой-спаситель и все такое прочее. Сэр Хуго ничего в городе не решает. И не волнует его ничего, кроме баб (тут он на Доминику покосился), лошадей, охоты и прочих радостей жизни. Ну еще пожрать вкусно любит. Раз в пару дней запирается с Арсением в кабинете и подписывает указы свои. Все, что ему тот скажет. Я уж не знаю, был ли сэр наш таким же козлом до того, как на них нечисть поперла, или это с ним потом случилось, но все, у кого есть уши на голове и мозги внутри нее, знают, кто тут рулит, а кто только на мостике стоит для красоты. Это просто к вашему сведению. Ну а я, как бы, на другом полюсе жизни. Посему Арсений с подручными своими меня как бы ловит, а я как бы прячусь. Хотя если б очень захотел, нашел бы меня и пришил. Только, думаю я, очень хорошо он понимает, что свято место пусто не бывает. А так мы с ним друг друга с полуслова понимаем. Я со своими парнями сильно не безобразничаю, границ не перехожу, и он приличия соблюдает. Тишь да гладь, короче. Поэтому, господа, тут наши с ним дороги расходятся. Расползаются, как мокрая бумажка. Арсению надо леди поймать, чтобы сытые горожане перестали от ужаса промахиваться мимо ночных горшков, а мне она не мешает. А то и помогает. Мало ли, что на нее списать можно, на сердешную... так что, мне ее ловить не с руки. Но, скажу честно, интересно мне, любопытно. Что бы про нее не говорили, я тоже кое-какие справки навел. По своей линии. Поэтому скажу вам, что леди эта - призрак. Ходит по улицам, народ пугает, а вот вреда от нее, кроме душевных расстройств, никакого. Один ученый умник сказал, что она может даже понимать, когда с ней говорят, как собака ученая, только говорить с нами не сможет.

Тем временем, вы приехали, и Улитка вышел из кареты и снова Доминике помог выбраться из кареты. Вы стояли посреди леса, возле большого каменного дома в два этажа с флигелем. Из трубы шел дым, а на крыльце сидел такой же невзрачный дядька в черном, как те, что вас сопровождали, и ножиком обтачивал деревяшку. То ли человечка вырезал, то ли еще что-то...

Улитка тому махнул рукой, типа, поприветствовал, и в обход дома пошел. На задний двор. А на заднем дворе сараев несколько. Без замков. Улитка дверь на одном отворил, и вы увидели, что это сарай только для отвода глаз. От двери вниз каменная лестница шла. Неширокая, одному в самый раз. Вдвоем тесновато. Улитка лампу взял над дверью, фитиль прикрутил, чтобы больше света было, и вниз спустился. Двадцать четыре ступени выщербленные, влажные. Внутри воздух холодный. Влажный. Затхлый. Как в склепе. Да это ж и есть склеп.

- А вот и Габи.

Улитка посветил на могилу.

"Габриэль Дюран". Дата рождения. Дата смерти.

- Это моя бабка. Умерла через три года после того, как Арсений нечисть пожег. И было ей тогда лет девяноста, наверное... крутая была бабушка. Всех воров в Отмелях держала за задницу, никто при ней пикнуть не смел.

Худо-бедно вы собрались, и ко входу подогнали невзрачную черную карету, запряженную парой невзрачных с виду лошадок. Ульрих, впрочем, глазом знатока, заметил, что лошадки выносливые и резвые. Внутри было вполне комфортно. Улитка вместе со своими гостями расположился там, а пара его молодцов, успевших шустро натянуть на себя какие-то плащи, заняли места - один на козлах, второй на запятках. И покатили вниз по склону. Неспешно так покатили, поскольку улицы были тесны и забиты другими желающими в комфорте прокатиться. Улитка смотрел в окно и молчал. Так до рынка и доехали, как раз то того места, где пару часов назад Ульрих с Доминикой сытно поели.

Карета остановилась, и Улитка на мостовую спрыгнул. Доминике даже руку подал галантно.

- Где тут ваш осведомитель...

А Доминика с Ульрихом что-то странное видят. Вход на рынок, вся эта площадь небольшая словно ... ну не такая она, как утром была. Что-то неуловимо изменилось в ней в мелочах. Даже сразу не скажешь, что подменили. А вот одной детали точно не хватает: на месте ресторана, где они кушали с утра с таким аппетитом, и денежки даже оставили - руины. Только не новые руины. Старые. Им на глазок - куча времени. Десятки лет. Не один десяток.

И самого дома, где старик был со своей служанкой нет, и двух соседних...

Вот так.

Рихтер.
О том, что может происходить с лунным камнем ночью, ты слышал не раз и даже не два, но ум привык смотреть на вещи трезво, с точки зрения логики, поэтому многие истории – просто не слушал, настолько сказочными они были. Много ерунды можно придумать о столь крохотной вещи, как лунный камень. Поверья не выкинешь из головы людей, насколько бы нелепыми они не казались. Но кое-что из услышанного оказалось правдой. На самом деле так до конца и не ясно, на что же способна лазурь, заточенная в камне. Пожалуй, это не та вещь, которую может изучить человек методом анализов и экспериментов, наблюдений и расчетов. Тут – удачи случай, везения. И Синдоры внимание. Не раз ты сталкивался с вещами, объяснить которые не в состоянии даже Мыслитель, но никогда раньше не думал, что можешь носить у себя на шее подобную загадку. Никогда не ощущал необычного. Никогда не видел в ней нового. Но оно было, где-то там, внутри, глубоко в холоде скованно. Оно просто есть – эта каменная тайна, – и не по силам она тебе. Глубока. Сильна. И опасна. Потому и жжет кожу вокруг шеи.

Кольнуло во втором ухе. Голова тяжела – пеплом дышишь, который из рассыпавшихся гончих по ветру плывет, прямо в легкие попадая. Острая боль в висках пробивается, в затылке и зубах. Пульсирует неприятно, морщить лоб заставляет, и руки ко лбу прикладывать, невидимую энергию разгоняя. Ты заигрался. Задумался. Распалил огонь слишком ярко и теперь не можешь справиться с ним. Текут мысли. Течет струйка крови из правого уха. Шестерых сжег. Седьмой наполовину в прах рассыпался.

Мотыльки. О них задумался, больную голову ладонью подперев. Сумеречные бабочки – их финальная стадия размножения. Жуков этих. Тинеинов. Так учёные мужи разновидность молей кличут. Вы – Мыслью одарённые, – зовётё так тех, кто человеческую душу по ворсинкам обдирает и за счет этого растет. Сейчас наблюдаешь тоже самое. Кружатся в воздухе рои. Обычные бабочки, вечером порхающие около масляных ламп и очагов. Оставишь окно незакрытым и мигом налетят, в потолок и стены биться начнут в поисках выхода. Они – безобидны. Но то, что оставляют после себя черно, ужасно и мерзко.
Печет ожерелье, мерцает луна на небе. Густав разбивает чью-то голову о каменные плиты кованым сапогом. Площадь видишь с высоты птичьего полёта. Видишь крыши домов приземлённых. Черны они, темны, никого там не осталось. Уединённо стоит безлюдное заведение Геста. Нет хозяина, нет гостей… Пригляделся к плоской земле. Видно мелькающие тени Лишенных-Души. Бродят улицами, к стенам домов припадая. И скрываются, ловко и проворно. К вам не идут. Идет к вам лишь то, что в часовне спало долгую ночь…

Моргаешь. Стоит над тобой Кроц с занесённым топором. Не видишь больше глазами Луны. Зато видишь пустые глаза приятеля.


Густав.
Поглотила. Не смог справится, а может – и вовсе не хотел?... Яро орудуешь руками, в клочья разрывая живое. Приятно. Дикое, первобытное удовольствие получаешь от убийства. В нём все выпитые тобою чарки, все перетраханные тобою девки, вся жизнь мелькает на острие клинка. Тебе это нравится. И Ей это нравится. Улыбнулся даже, ногой череп хрупкий в землю впечатывая. Окружает тебя горстка трупов и бабочек, что роятся над ними будто дым у кострища. Отмахиваешься от них, глазами Рихтера ищешь. Нет его… Нигде нет. Сидит лишь странный человек на том месте, где должен был товарищ находиться. Задумчив незнакомец. Хмурит голову, подрагивает, словно от холода. В редких конвульсиях руки дергаются. Видишь его темное лицо: глаза-дыры изъеденные, серую кожу, обтягивающую атрофированные мышцы, космы лохматые. Урод мертвый, убивший твоего друга. Это он сделал… Прикончи его, Густав. Убей! Ради меня. Ради Нас. Киваешь сам себе, с чужими мыслями соглашаясь. Топор в руке вертишь. Подонок… СУКА!

Заложил большие пальцы Густав за ремень, пока старика слушал. Шевелил бровями, раздумывая, по сторонам косился. Рассматривал собеседника.
Ишь, придумал что, затейник. Байки травит какие-то. Пальцем манит.
А охотник с места не сдвинулся, только с пятки на носок качнулся и ударил кулаком коротко, без замаха. Мало кто умеет так, чтобы и быстро и сильно получалось. Густав умеет.
Ударил своим увесистым кулачищем в рукавице, да и рявкнул:
- А хуле ты тут тогда отираешься, а?! Беги дом свой туши, скотина! - после чего уже абсолютно спокойно добавил: - Вы бы, патер, думали, прежде чем говорили. "Ты пожалова", "из-за тебя". Имя вы мое знаете, верно. Но так же знать должны, что не один я работаю. Всех благ, патер, - развернувшись, охотник отправился обратно в трактир. Однако же особо не расслаблялся. Мало ли вдруг - в каждой лжи есть своя полуправда.

Общее.

Зима в этом году начнется рано, говорят Читающие-по-звёздам.

Пронеслось жаркое лето, яркой радугой отцвело, и уступило своё место ветрам холодным, плащам тёплым и ржавчине лессовой. В хижинах по вечерам топят печи – в небо ночное шлейф невидимый тянется, из дымоходов, где внизу пламя полыхает, – а богатые замки пытаются растопить гигантскими каминами, ведь дворцы знатных людей, как известно, остаются ледяными даже жарким августовским днём. Потянулась серая осень. Время, когда солнце еще не спешит за горизонт, успевает одарить людей своим теплом и заботой, но черная ночь уже подступает, за руку ветер ведёт, комаров и мошкару прогоняя. Деревья стальными лапами обдирает, листву в желто-бурые цвета окрашивая. Время сказочных историй у кострища на опушках, под треск дров и пляски искр. Грубое время, когда с каждым днём мир становится всё темнее и темнее. Инстинкты заставляют животных искать глубокие норы и берлоги, а человека – растапливать печь пожарче.
Вместе с холодом приходит и страх. Чем длиннее тени – тем реальней и осязаемее он становятся, а грешные мысли посещают голову все чаще и чаще. День коротает – длиннее ночь. Страшнее, коварнее и продолговатее становятся тени на дорогах, всё страшнее за порог выходить, в темноту, в ночь.
В общем, что ни говори, а осенью дел у людей хозяйственных только прибавляется.

Осень в этом году началась рано. Даже вы, пристально наблюдающие за миром, не смогли уследить, как листва нарядилась в желтое, и закружилась в хороводе, опадая на землю. Дорога ваша – всегда необычна, непредсказуема, таинственна. Не сами выбираете её, а она вас, думается иногда. А всё потому, что куда не сунься – дойдешь до чего угодно, но только не туда, куда сердце желало бы. Начнешь идти на восток, а попадаешь на запад. Идешь за солнцем, а оно оказывается за твоей спиной. Тропа, по которой ступаете сейчас, вела прямиком в северные земли. К Белому морю. Древним легендам и диким краям. За Алкию, Маоджан. За Латунные горы, в прерии снега без конца и края.
Очень мало на белом свете по-настоящему свободных людей. Все себя с чем-то связывают, рано или поздно возвращаясь к истокам, но вам – дух странствий известен не понаслышке. Почему север выбрали? Потому что не восток это. Не запад и не юг. Так завели ноги и нет в этом ни капельки чудес или волшебства. Из кабаков придорожных и трактиров по трактам пустынным. В города, великие или малые. В посёлки, безлюдные или цветущие – всё это не важно. Важно, что близится зима. Время холодов страшных и зверья одичалого…

Хрустят копыта лошадей по свежевыпавшему снегу – тут он еще в начале октября выпадать начинает, – цокают по камням, траву подминают. Всадников везут. Вьйоронгрим – «Великий-Камень-На-Трёх-Холмах», – твердыня северных земель, туда путь держите. Месяц ехать. Далек и неприступен город-колосс. На самом краю мира раскинулся, оттуда, поговаривают в народе, первые люди пришли в незапамятные времена. Кровные северяне. Предки н`харнов, волькаров, туйнов. Тысячелетиями стоит Вьйоронгрим на том самом месте, где его изначально заложили древние люди, и простоит еще десятки веков. Так говорят очевидцы. Но вас исторические ценности мало интересуют. Из практических соображений туда путь держите. Земли те древние, никем так толком не изученные. Есть там вещи, ради которых стоит истоптать башмаки. Хорошее место для зимовки: слухов набраться, о краях разузнать, вспомнить, что значит среди людей жить – и кошелек набить туго. Но пока лишь в мыслях город северян, а впереди – по-прежнему необъятные территории: лесов ландшафты, реки замёрзшие, озера, снежные долины и неприступные горы.

Грачин. Небольшой город, центром графства Рюксого приходящий. С Графом местным говорили лично. Феодал он мелкий, территориями здешними владеющий вот уже несколько лет. Троюродный сын двоюродного дяди короля. Всякие люди в мире встречаются: кто чествует вас яствами и добродушно, по-приятельски вина в кубок подливает, с интересом слушая истории, местами правдивые, а где и чуть надуманные. Но многие считают вас простым наёмничьим сбродом. К сожалению, в чем-то они правы. Приглашать к себе в дом вояк грозных – штука рисковая... Рассказал вам Граф о деревнях в глубинке лесного массива. О проблемах финансовых. Еще вина подлил и осторожными окольными путями беседу о призвании т`нохов завёл. Говорит легко, слова с языка – птицей порхают, а сам глядит, серьезный весь. И рассказывает, что с приходом холодов в глубинах многовекового леса начали происходить странные вещи. Самому спать жутко. А тут еще о ведьме слух пошел. Огни в чащах загадочные. Зверье из лесу ушло. Просит помочь, выяснить, в чем же дело. И монету перед вами кладет. Звонкую. Огонь жаркий в ней отражается. Улыбнулись вы – улыбнулся и граф, весело расхохотавшись. По рукам значит!
К слову, вы и сами зорким глазом заметили неладное. Люди в Грачине и прилегающих к нему деревнях мрачнее туч. Бледные лица с глазами пустыми и вырезом-ртом. Зверья – действительно мало. И тихо, стоит в лес густой въехать, до жути тихо. Только не та это тишина успокоения, а другая – злобная, замогильная. Безмолвие царит здесь. Гнилыми листьями пахнет и водой застоявшейся.
За несколько дней пути многого наслышались от суеверного народа. Привал сделали на дворе постоялом. «У Геста Добреца». Дерёт этот малый, правда, совсем уж по-злыднецки. Вокруг – леса рюкские, да эта деревушка лесорубов, куда ноги вас завели. Дикие края. И люди тоже дикие.


Рихтер.


Сон дурной. Очнулся в темноте комнаты, в поту холодном. Напротив – открытое настежь окно (но не ты его открыл, спать ложась). Видно луну, светящую прямо в лицо. Тихо, лишь дыхание слышно и ветра вой. Медленно, вдох за вдохом осознание приходит, что не спишь уже. Холод пробирает до костей – а ведь еще только сентябрь! – зевок напрашивается. Вспомнил, почему спать лёг, и вспомнил, где сейчас Густав. Товарищ твой боевой сейчас пьет, расплачиваясь за непомерно дорогую выпивку последними сбережениями. Где-то там он, внизу, в зале гостевом, последний раз именно там его видел. А ты спишь потому что голова разболелась. И ни эль, ни лекарства не помогли справиться с ней. Всю дорогу до трактира мигренью мучился и когда приехал – опрокинул с Кроцом по рюмашке да пошел спать. И помогло. Прошла напасть. Сидишь у себя в постели, холодный, но довольный. Дотянулся до стола, где подсвечник стоял. ЗВЯК… Так глина о паркет дубовый крошится. Ну и хрен с ним, со светом. Глаз Синдоры по-прежнему смотрит в окно, оценивая оголённый торс Мыслителя. Вспомнил почему-то легенду одну о серебряном небесном светиле. Говорилось там, что луна, на самом деле – душа прекрасной девушки-северянки, богами проклятой за её внеземную красоту. И лишь ночью может она показаться человеку, одаряя того либо счастьем, либо неудачей жестокой… А все-таки окно лучше закрыть. Так и простудится недолго. Глазами комнату обвёл – и вздрогнул, увидев в лунном свете тень на полу. Но вовремя понял, что она твоя. От греха подальше такие сны! Не первый раз уже такое случается. Позапрошлой ночью – всё то же. В последнее время слишком много кошмаров снится и не понять, по какой причине это происходит.
О трактире вспомнил. Гест-Добрец... Лысый хрен он, а не добряк. Толстый усатый дядька, воняющий луком, с липкими ладошками и зубом золотым, фальшивым. Номер он тебе сдал дрянной. Шкаф древний, стол да стул. Горшок ночной в углу. Коморка настоящая. Но Мыслитель везде комфорт найдет. Стол уже завален письменами, пергаментом шелушащимся. Поднялся, записи свои осматривая. Или же… не свои. Лист прямоугольный под руку попал. Не твой почерк. Слов в темноте не разобрать толком – поярче место нужно.

Легкий холодок по коже пробежал.

За спиной кто-то есть. Понял это так же ясно, как то, что не открывал ты окно, и что не свою записку в руках держишь, буквы разобрать пытаясь. Сзади. Там, в тенях объемных. Увидел его. Осознал. Мысли чужие, стук сердца иного, запах... И то, что сейчас в одном исподнем стоишь тоже прекрасно понимаешь.


Густав.

Не нравятся тебе эти места. Глухомань дремучая и люди противные. Никто не составил компанию этим вечером – постояльцев у Добреца было мало (видать, знают люди, что за человек он), а Рихтер дрыхнуть ушел. В последнее время стал странности за ним подмечать. Может, так дикий край влияет на товарища, а может не только в этом дело. Лишь догадки можешь строить, да вино сладкое потягивать.
Но гораздо хуже то, что тут баб нет. Одни мужики с сединой и бородами до колен. Ни детей, ни женщин – по крайней мере ты ни тех, ни других еще не встречал. Странно это всё, неправильно. Как же ж живут тут люди?... Вообще, в дела подобных захудалых деревень лучше и не лезть, коль проблем лишних на голову огрести не хочется. С отшельниками вечно что-то не так. Мужеложцев деревни. Сектантов темных общины. Какой только дряни мир не видовал – всё тут собирается, как дерьмо на старый башмак.

В гостевом зале тепло. Большой камин из камня выложенный жаром обдает, искрится весело. Трещат поленья сухие, аромат аппетитный рот слюной наполняет. Масляные лампы, развешенные по углам, прогоняют тьму. Столы аккуратно стоят, и только за одним из них беспорядок – там, где Кроц сидит. Уже два пустых глинянных кувшина под столом, пустая миска с кусочками овощей на дне, кости обглоданные валяются (барашек жаренный, не иначе), а над всем добром - задумчивое лицо Густава застыло. Под выпивку думы особо хорошо идут… У полок тем временем Гест суетится. Ящики переставляет, кричит что-то в комнату рядом, откуда ароматы особо вкусные доносятся.



Смотришь на темное вино в кружке, а оно на тебя… Слышишь! Кричит кто-то на улице. За дверью. Словно удар колокола – пролетел по улицам вопль и скрылся. Только собаки залаяли в ответ, недовольно, ворчливо, гомон поднимая. В окно посмотрел. Проскользнул там силуэт чей-то.
А крик все еще в ушах стоит. Нечеловечий какой-то, неестественный. Хозяин у полок замер, на двери глядя. С кухни парень черномазый выглянул, с глазами круглыми, как пятаки.
– Чего это еще… – бурчание Геста послышалось, – ночь на дворе, с`кины дети.
А собаки всё лают. Еще кто-то рядом у окна прошел, порог миновав… Грюкнула дверь и старый дед в холл тяжело вваливается, как амбал подвыпивший, руками за невидимые поручни хватаясь. Дышит глубоко, и как заорёт:

– ПОЖАР, ДЯДЬКО ГЕСТ! ПОЖАР!

Ульрих одобрительно кивнул заметив реакцию моряка – старый добрый морской черт, умеет ставить баб на место и знает истинное положение вещей в мире. Мудрый ублюдок! Не то чтобы рыцаря злила чрезмерная болтливость рыжей дамочки, однако, всегда приятно встретить человека традиционных взглядов.
- Неси самую добрую отраву которую подают в твоем заведении, - кивнул Ульрих. – Кину или блядину, это уж сам решай, главное чтобы в глотку полезло. И про выпивку не забудь. Для меня и для моей славной подружки, быть может крепкое вино заткнет наконец ее болтливый ротик. Воистину, дьявол подарил бабам язык чтобы они своим треском выедали у мужчин разум. Себя тоже не забудь рюмочкой угостить. Я плачу.

Советник Джу махнул рукой, мол, уважаемые гости могут дом осмотреть, прогулку совершить, и все такое прочее. Кое-кто из уважаемых гостей уже не только дом, но и прислугу осмотрел. Очень пристально. Вблизи. А остальное, мол...
- Ну кони мои к твоим услугам, сэр Ульрих, как и служанки и дом. Развлечений мало у меня, библиотека есть, она тоже к твоим услугам. Хочешь, я попрошу приготовить тебе коня или повозку, это не займет много времени... И господину Луцию могу предложить то же самое.

\\ И предложит, разумеется. Но пока доблестные господа принимали сие нелегкое решение, советник Джу рассказал кое-что Доминике и остальным участникам предприятия, а что из сказаного в уши Ульриха с Луцием попало - не мне решать.

И советник рассказал:

- Есть у меня одно предположение, которое проверить я не могу никак, почему – долгая история. Чтобы вам было понятнее, с кем вы имеете дело, я – маг. Но талант мой ограничен довольно узкой областью. Если точно сформулировать мои умения, то я – пироман-профессионал. Все, что имеет отношение к огню – мое. Могу сжечь что угодно, разогреть или, наоборот, любой огонь погасить и все, что горячее, остудить. И все. В теории я знаю все, что только доступно было мне выучить. На Таможенника тоже пытался учиться... но все впустую. Схватываю вещи на лету, мне не надо дважды читать книги, чтобы запомнить заклинания, но это лишь в теории. Кроме огня у меня ничего не идет. Поэтому, хоть я и привык уже к этой ограниченности, чувствую себя убогим существом: знания без умений – довольно гадкая штука, хотя, соглашусь, отсутствие и того, и другого все же куда хуже. Посему, и это только догадка моя, не более, думаю, что леди Годива - призрак. И сейчас объясню кое-что. Призраки в наших краях - существа достаточно безобидные и вполне вменяемые. То есть, цепями погреметь и на идиотов местных ужасу навести - это всегда пожалуйста. Хоть сейчас на сцену. Но вот чтобы реально кому-нибудь жизнь испортить, в гроб свести или просто несчастий всяких натворить - это никак. Максимум - повыть за окном или вот так вот по улицам подефилировать нагишом верхом на драконе или коне безголовом. Сплошные эффекты без эффективности, прям как моя покойная теща. Беда моя в том, что никаких способов... никаких точек пересечения с леди Годивой у меня нет. Она меня не видит, не слышит и изгнать ее я не могу, если она действительно - призрак. Квалификация не та. Но я порылся в архивах, и нарыл кое-что интересное. Лет почти двести с гаком назад, был на побережье к югу от Русалочьих Отмелей городок небольшой, назывался он Чернолесье или Темнолесье - где как пишут. Я думаю, не городок совсем, а так, одно название. В те времена пираты в наших краях пошаливали и на побережье у них базы были. Тут масса заливов удобных и глубоких, они от королевских кораблей прятались и провизией запасались. Жил в Чернолесье, да и правил там, как лорд тех мест, человек один, Хогвард Бэйнтс, пират, разумеется. Был он крутого нраву, как пишут, но человек по своему справедливый и разумный. Впоследствии вместо того, чтобы на виселицу отправиться, принял он королевскую милость, уплатил подати и сделался лордом Чернолесья уже по праву, впрочем радости большой ему это не принесло. Капитан Бэйнтс был падок до мальчиков, и привык брать их либо лаской, либо силой. И вот на беду свою, затащил он в кровать сына местной знахарки, а тот после того, как снасильничал его лорд, взял, да и повесился. И старуха та поклялась страшной клятвой извести не только самого лорда, но и весь род его до седьмого колена, а, может, и до двенадцатого. И действительно так случилось, что сгинул Бэйнтс. Упал с корабля своего в море и голову разбил о камни. И потом дети его один за другим начали в могилу сходить. Вот тут леди Годива и объявилась. Кто она такая и откуда взялась - сие неизвестно мне, к сожалению. Однако думаю я, что всадница нагая на коне верхом, что двести лет назад по улицам Чернолесья гарцевала, та самая призрачная леди и есть. В тот раз, в первый, пока Чернолесье не опустело и пока род Бэйнтса не изошел под корень, не успокоилась она. А потом исчезла, пропала. И вот у нас объявилась. Я вам, господа мои, гарантии дать банковской не могу, что это одна и та же леди, однако ж, думаю, так оно и есть. Призраки - народ своеобразный. У каждого свой вкус и фантазия своя, чтоб в подробностях облик повторялся, такого я не упомню. И в книгах про такое не пишут. А еще, еще описания той всадницы и нашей, как люди про нее судачат, похожи, одно в одно.



Получатели: Африм.


Получатели: Луций.

- Ну что ты, советник, помилуй тебя Бог, здесь никто никому не угрожает! - Рыцарь вскинул брови, возмущенный, кажется, до глубины души таким неприличным предположением. – Мы все здесь взрослые люди, никто из нас давно уже не гадит себе в штанишки, а значит угрозы и страшные сказки на ночь мало годятся. В ином случае кто-то может обидится…какой-нибудь самодовольный ублюдок может посчитать что его незаслуженно оскорбили, этот полудурок может даже схватиться за оружие…потребовать удовлетворения. Если его словно нашкодившего паренька, угрожают за ухо на порку отвести, чуть что…Так или иначе выйдет конфликт, а это никому не нужно, в конце-концов. Поэтому мы просто мило беседуем за завтраком, словно послушные птички, травим байки и чирикаем себе в удовольствие, никто никого не пытается запугивать, никто не поминает инквизитора, никто не пересыпает свою речь третьесортными сказками про каких-то дохлых мудаков…

Ульрих рассеянно помял в своей руке булку, швыранув советнику данную сладость. Просто так. Чтобы реакцию проверить вообще-то. В целом, воин был доволен ходом беседы. Андреас Джу злился, Андреас Джу запугивал, Андреас Джу в конце-концов, согласился с поставленными условиями, а значит дело складывалось вполне удачно.
- Думаю, мои спутники выскажутся сами за себя. Что касается меня, то мне ничего от тебя не нужно…честное слово, ну…кроме может быть одного…, – Ульрих загадочно улыбнулся. – Советник Джу! Я не твой крестьянин, и не твой раб, и даже не сметливый торгаш околачивающийся на твоей земле. Я, блядь, живу сам по себе, и ничьих приказов не выполнял сроду, уж поверь, поэтому мне нужна лишь дружеская просьба. Ну такая. Когда говорят, «помоги друг», а потом прибавляют значит, «пожалуйста». Без этих выебков и приказов, короче. Моя цена - твоя вежливая просьба.

Толстячок слушал внимательно вначале Доминику, потом Ульриха... руки на животике сложил, пальцами перебирал. Думал, вроде... А торговый люд притих, словно ждал, что дальше-то будет. Какое-никакое, всяко развлечение...

- Почему же, можете отказаться, - Арсений улыбнулся. - Я насильно никого не веду, принуждать не собираюсь. А вот инквизитор заезжий, тот человечек иного склада. У нас ведь как... каждый получает то, что ему надобно. Мне нужен покой в городе и чтоб Таможня работала без перебоев, ладно чтоб работала. Мы люди прагматические, ворон в небе не считаем и для галочки не работаем. А вот, ежли, к примеру, инквизитору надо злодеев поймать, ну... пытать слегка и всю вину на них свалить, это, я вас уверяю, сей милейший человек не преминет сделать. Слишком долго он у нас безе результата сидит, а в его профессии это смерти подобно. Вы же, гости дорогие, чудо как ему подойдете: чужаки - раз (тут он палец загнул), за вас и заступиться некому. Прибыли сюда неизвестно как - два (снова палец). А сэр рыцарь небось еще железку свою достанет, когда его к дыбе поволокут, тут и вину доказывать не надобно - это три. (И снова палец загнул). И кто потом разбираться будет, что вы - люди заезжие, к бедам нашим непричастные и вообще случайно тут оказались. Хотя в случайность я не верю. Нет такой дамы в подведомственном мне хозяйстве. Так что, сэр рыцарь, решайте. Лучше гостями моими будьте. Моим гостям почет и уважение и имя мое здесь вам щитом будет. Ну... чтобы настоящий не пригодился. У меня есть предложение, не скрою. Выгодное. И для меня и для вас. Не понравится - можете завтра сюда вернуться, если почтенный Абба вам в гостеприимстве не откажет. Или куда еще. А ударим по рукам - еще лучше будет. Всем.

Арсений еще вина отпил. И причмокнул.
- Эх, хорошее тут вино у Аббы. Не было бы счастья, да несчастье помогло: не видать бы мне того вина, если бы караван его не застрял в нашей-то глухомани.

И снова к делу вернулся

- А встречу с командором Хуго, сэр Бранден, я вам завтра же устрою не позже обеда. Вы с ним точно общий язык найдете. Он тоже человек благородный и отважный, голубая кровь. Не чета нам, безродным.

И смотрите, как сказал. Вроде, и капли иронии не проронил. Серьезно так сказал. Веско. И на меч Ульриха внимания даже не обратил, мол, нестрашная штуковина.

- Ну, а, если захотите, я вам и с леди Годивой рандеву организую. Следующей же ночью.

И ближе наклонился:
- Так что, по рукам?

- Всё вниз, да вниз, да еще раз вниз. Вот уж и первые черти пошли... – В притворном ужасе вздернул брови Ульрих, заметив как трижды проклятый ублюдок Вигго какую-то тварь от себя заклинаниями отшвырнул. - А я про что речь вел, цыпляточки? Поганая дыра ведет в самое пекло, как пить дать, скоро уж завывания грешников послышатся да рассеянный звон цепей. Уф, что-то мне жарко стало, право слово…

Усмехнушись, Ульрих смечно плюнул куда-то под ноги, хватая за руку строптивую рыжую кошечку по имени «а наплевать-как-то-там». Смешную такую кошечку с острым языком.
На всякий случай, перед тем как подать вторую руку побрякушке что следует впереди, Ульрих рассеянно погладил рукоять меча, хорошего верного меча с ободряющей надписью для своего владельца - "in nomine domini" Во имя Господа, значит.
- Ну-с дамочки, положимся на нашего славного проводника, он ведет нас на бойню, а мы как маленькие добрые кролики шагаем следом за ним. Прелестное зрелище должно быть со стороны!

Дом там, где душа остаться хочет? А если душа уже ничего не хочет? Если осталось лишь тело - со своими рефлексами и желаниями, которые так просты и одинаковы у каждого? Что, если душа уже давно утоптана солдатскими сапогами, заколота острыми мечами и задохнулась в копоти и дыме сражений? Душа? А где она, ваша душа? В чем её искать, в чем мерить? Когда лежишь в окопе и смотришь сквозь прицел винтовки на приближающуюся волну врагов - о чем ты думаешь? О высоком? О душе? О том, как попасть в рай? Да как бы не так! О себе ты думаешь, о своей шкуре. О том, как бы выжить, и ничего нужно из частей тела не потерять. А душа... видимо, о ней начинают думать те, у кого есть все, что надо для тела. А значит, и душе будет хорошо как раз там, где есть вода, еда, и приличный угол для ночлега... Бросил Африм усталый взгляд на жизнерадостную девушку, да промолчал. Все равно седовласый уже все, что надо было, сказал.

Выслушал охотник Проводника, стараясь запомнить его речь - все-таки дело предстояло для Африма новое, неизведанное. Цена? Оплачена. Ждем еще одного? Чтож, хорошо - как раз поесть успеет. Дальше - Седонна? Запомнить название. Потом - спросить на таможне. Понял и запомнил. И да - ходить в четыре рыла, тоже не бог весть какое сложное правило для запоминания. Белые всадники? Не, не видел, лишь слышал краем уха, как байку. Посмотрел на Проводника - все, замолчал тот, закончил свой рассказ. Окей, тогда продолжаем чистить и перебирать винтовку. Чтоб потом твое оружие вот также сапогом не выбивали из скорченных омертвевших рук.

Во всем был виноват старина Гром, этот вонючий мешок с дерьмом который сдох так невовремя, - вот и приходится тащиться пешим черт знает сколько дней обряженным во всю эту металлическую погань. От Ульриха воняет. По его телу и волосам шустро ползают насекомые, отвратительные гадкие твари оставляют свои яйца и размножаются на коже, вызывая чесотку и жгучую красную сыпь.
«- Еще они трахаются, - злорадно думает Ульрих пытаясь раздавить одну из проворных тварей. – Они жрут. Они трахаются, они производят своих поганых вонючих детей на свет. Чертовы блохи! Они прямо как люди, только гадят, только размножаются, только портят всем остальным жизнь…»

Илион пал. Их было четверо, когда они вышли на дорогу. Четверо ублюдков которым надлежало умереть и которые все еще жили вопреки всем законам божьим, - впрочем, трое недолго задержались на этом вшивом свете. Животы у бедолаг раздулись словно гнилые бурдюки, зрачки наполнились ужасом когда собственная кожа превратилась в обилие гнойных язв, - взрослые мужчины стонали будто младенцы, проклинали целый мир и пытались заразить друг друга, помирали будто бешеные псы вообще-то. С визгом. А Ульрих двигался дальше. Тогда еще был жив славный старик Гром, тогда еще гордому всаднику было плевать на всех и вся. Вино плескалось в серебряной фляге, пьяный мир покачивался в седле – веки отяжелели, сонные мысли грязными птицами порхали в голове. Можно было пить. Нужно было пить. Илион пал. Этот трижды траханный говнюк «как-то-там» проиграл, а второй трижды траханный говнюк «как-то-там», выиграл, что тут еще можно сказать? Илион. Пал.
Попутчики умерли, а Ульрих остался жить, - только клок волос выпал, а так все в порядке, - у него много этих самых волос, нестриженных и немытых, плевать если какой-то там клок вылез. Только Гром сломал ногу так некстати, чертов уродец, грянулся оземь и начал хрипеть.
Закатывал глаза. Тонко и протяжно ныл. Бедный старик Гром! Ульрих перерезал ему горло, собственноручно вырыл могилу и похоронил скакуна. А это, блядь, было очень непросто! Хоронить такую дородную убогую скотину как Гром. Пот лил в три ручья заливая глаза, болела раненая лодыжка, земля обдирала кожу на ладонях будто осколки мелкого стекла. Ульрих рубил смерзшуюся корку славным мечом да раскапывал глину руками будто некий диковинный крот, выдирая с мясом собственные ногти. Могила вышла дрянной вообще-то. Полное дерьмо, а не могила, если уж по чести сказать! Зато могила Была. Рыцарь забросал вонючую дыру грязью как мог, стер с лица пот и двинулся дальше. Ему было плевать на тех троих что сдохли ранее - чертовы убийцы, таким одна дорога в ад, жаль что они не померли на войне. Так вышло бы намного достойнее. Он оставил их трупы гнить на солнце. А вот скакуна жаль…славным конем был старина Гром, мир его вонючему праху.

А теперь деревня, теперь только тупая боль в пробитой лодыжке да усталось на плечах. Теперь насекомые и многодневный пеший путь, когда жизнь и смерть сливаются воедино. Под серым небом, в серое никуда. Ульрих хочет жрать, хочет наполнить подозрительно опустевшую флягу с вином и трахнуть молодую жирную селянку, дабы смыть наконец смертную эту усталость. Потом набить кому-нибудь морду. Хотя бы тому глазастому уроду, что сверлит его взглядом в этой поганой таверне. Подозрительно чистый и опрятный ублюдок среди этого разномастного дерьма, смотрится прямо как алмаз в общественном сральнике. Так необычно. А Ульрих покрыт грязью с ног до головы и от него несет будто от поганой кучи многодневно измокшего конского навоза, Ульрих бросает свой шлем на деревянную столешницу и с наслаждением чешет спутанные патлы. Потом он попросит пить. Попросит пить, но не есть. Ибо аппетитный запах жирного мяса сильно смущает, - Ульрих еще не готов жрать крыс, трупчину или младенцев, или что там еще придумают готовить сметливые крестьяне. Везде война, разорение и трупы, а у них аппетитный сладкий запах мяса. Как странно! Неправдоподобно нихрена ибо вкусных жирных поросят он нигде не встречал. Поэтому воин заказывает только выпивку, любую дрянную выпивку которая водится в этой паршивой дыре, - хорошую или плохую, это не важно, лишь бы напиться до чертей собачьих.
Лишь бы!

– Оливер, – представился художник, пожав ей руку. Он смотрел в её голубые глаза, по-детски весёлые и полные жизни, каждый раз отводя свой взгляд, когда она обращала на него внимание.
– Может, я и такой, – улыбаясь, ответил он.
Молчание.
– Послушайте... Вам никогда не снились необычные сны? Такие реальные, что после них хочется совершать глупости?
Глядя на Тамилу, Оливер снова улыбнулся – он не мог не улыбаться, когда смотрел на неё, ведь в этой странной незнакомке было столько искренности.
– Мне снился. В нём я ездил к берегу моря. Гулял по песчаному пляжу. Бродил возле одинокого маяка и видел старую железную дорогу, пересекавшую степь. И когда я проснулся, в кармане у меня был он. – Художник достал ключ и показал его девушке. – Но у меня никогда не было машины!.. С вами никогда такого не просиходило?

Иногда незнакомцу легче доверится, чем старому другу, с которым ты был знаком едва ли не всю жизнь. И почему-то Оливер знал, что с девушкой можно о многом поговорить. Она была приятной. Наверно, именно поэтому ветер украл у неё шарф.

– Я бы хотел отыскать тот берег. Я должен кое-что выполнить. Кое-что, очень важное. Вы не могли бы одолжить мне свой путеводитель? Я его верну. Обещаю.

Сразу от порога нас ведет дорога
Как детей заботливая мать.
Учит очень строго пыльная дорога
Долгая дорога - жить и умирать.

Илион пал.

И хрен с ним.

Вернее нет, гори он синим пламенем.

И Илион действительно горел синим и красным, он был разрушен, не просто разрушен. Стерт с лица земли, а потом в это лицо вдавлен могучей пятой армий короля Эддарда и растерт. И, в общем, память о нем... ну насчет памяти мы поглядим. Многие люди, облеченные властью и силой, приказывали стереть то и забыть об этом... да только История умеет насмехаться над теми, кто думает, что может что-то изменить. И насмешки ее порой ой как жестоки...

Это, положим, было вместо предисловия.

Город на холме больше не город. Стены его разрушены, словно позвонки неведомого змея, останки башен и стен рваным кольцом опоясывают могилу. Гигантскую. Братскую.

Смрад и копоть – вот нынешние обитатели руин. Даже крысам нет там места. А, если и мелькнет на закате среди развалин неясная тень, мало кто захочет взглянуть на нее поближе. И зачем. Смерть поселилась там и свила себе надежное гнездо, и останки Илиона прокляты. Кто приблизится к ним, тот и погибнет страшной смертью. Волосы его выпадут, и кожа покроется кровоточащими гнойными язвами. И кости его станут гибки, как воск, и будет он страдать от боли, ведь живот его распухнет и вздуется, словно он умер заживо. Возможно, так оно и есть. Умер. Нет лечения и нет избавления от проклятия. Кто говорит, что причиной тому огромное облако в форме гриба, воздвигнутое над Илионом силой колдунов Эддарда, иные утверждают, что это Абес проклял свои владения, чтобы не дать захватчикам поживиться и собрать плоды своей победы, но нам-то какая разница. Мы не идем в Илион. Мы идем оттуда.
Потому что если город мертв, если лагерь на морском берегу покинут и доки и причалы, где гнездился стальной флот Эддарда Закатного, покинуты тоже и пустота захватила их без войны и кровопролития, то деревни и села вокруг все еще живы. Не все, но те, что не разграблены, не высосаны войной досуха, а потом выброшены на обочину, как иссохшиеся холерные трупы.

Потому что война окончена.

И воцарился мир.

И мы еще отражаемся в зеркалах. По крайней мере те из нас, что делали это раньше.

Они опоздали к отплытию стального флота. Почему? У каждого была своя причина. Видимо была, какая теперь к дьяволу разница. Флот отплыл, а они застряли на пепелище. И неважно как, даже почему неважно. Важно лишь то, что случай, который не так уж случаен, видимо, предложил им выход, дверцу, способ ускользнуть из захлопнувшейся ловушки. И добро свое унести с собой. Случай этот выглядел по разному для каждого. Но главное, кроме того, разумеется, что перспектива казалась заманчивой, она была доступной и... и она не была чудом.
Все они так или иначе слышали о том, что миров во вселенной множество. Что они нанизаны, словно бусы, на нитку, что между ними есть тончайшие невидимые стены, которые можно преодолеть, пробить, мало ли, что еще можно сделать со стенами, что из мира в мир можно попасть. Пройти. Переплыть. Некоторые из них это сделали на кораблях Эддарда, поскольку Эддардов флот миновал не один мир на своем пути. Иное дело, никто из них не мог бы сказать, где один мир начинался и заканчивался другой. А уж перевести корабль по этому маршруту, да что там корабль... самому пройти – на это их талантов не хватало.

Мы не станем обсуждать того, почему каждый из них поверил слухам и пошел проверить, не поленился, заинтересовался... почему они решили, что отдать немалую сумму денег за сомнительный шанс перебраться отсюда, с пепелища, поближе к дому – это нормально. Что овчинка выделки стоит... Мы не психологией занимаемся. Мы просто некоторые вещи принимаем на веру. И живем с этим. Мы просто окунемся в эту историю и начнем с того, с чего начинать следует. А именно, с начала.



Деревня называлась Глухой Угол. И таковым была. Хотя прижималась к дороге. Только робко так прижималась. Бочком. Как бы краем тракта касалась, а сама схоронилась в стороне. И совсем далеко от Илиона. Точнее, далеко от того места, что когда-то Илионом было и больше уже не будет ничем. Скорее всего, никогда. Бедная, грязная, вжавшаяся в землю деревенька дворов на сто. Нищая, оборванная и запуганная войной и всем тем, что война несет. Тут даже собаки не лаяли на прохожих и не выли, а только скалились из-за заборов, где были заборы. Покосившиея, гнилые и заросшие репьем. Тут не бегали по улицам дети, тут улиц самих не было. Только земля чуть более притоптаная, чем в стороне. Неровные лоскуты полей вокруг, неровная нитка тракта и дырка в центре – вот вам и Глухой Угол. И редкий прохожий, идущий через деревню, не замечал здешних жителей, если не был достаточно внимателен к сдвинувшейся замызганой занавеске в окне, приоткрывшейся двери или тени, метнувшейся за поросший мхом дом. Вот так.



Исключением был трактир.
Собственно, трактир – это очень громко сказано. Замыганная нечистая корчмажка на краю деревни. На краю тракта. Не тут, не там. Вообще нигде. На стыке двух миров словно: дороги, ведущей из ниоткуда в никуда и деревни, забытой богами, заигравшимися в куда более завлекательные игры.
Трактир назывался «У дороги», а дальше вывеска его была стерта дождями и ветрами и никто не рвался обновить потрескавшуюся белую краску, чтобы пояснить несведущим путникам, у какой именно дороги это чудо стоит. Потемневшие от времени бревна. Скособоченная дверь. Добро пожаловать, леди и джентльмены, а также прочая сволочь.


Дверь скрипит (а вы чего ожидали, смазаных петель?) и вы попадаете в темное и не слишком чистое помещение с тремя столами, стойкой, украшеной физиономией бабищи гигантских размеров, которая то ли дремлет, то ли просто на более явное свидетельство интеллекта в глазах не способна. Еще одна дверь ведет куда-то внутрь и нетрудно догадаться, что в этом рае для клопов и тараканов по вполне доступной цене можно получить грязную смрадную комнатенку с соломеным тюфяком на дощатом полу.

Добро пожаловать.

Ибо за столиком, нет... за столом сидит человек, этому миру и месту чуждый настолько, насколько он может быть чуждым. Человек этот во-первых, почти идеально чист и опрятен. Одет скромно, неброско, но очень функционально. Перед ним серебряного металла фляга в кожаном чехле и пьет он из серебряной рюмочки что-то мелкими глотками. Не воду. А еще перед ним неаккуратная глиняная тарелка, на которой лежит и вкусно пахнет большой шмат жареного на углях мяса, и мясо это человек аккуратно отрезает острым стальным ножом и походной складной вилкой отправляет маленькие кусочки в рот. Не спеша. И что-то читает в книге, обернутой в кожу. И ждет.

Кресла больше не было. Плохо. Джером поднял на Тами взгляд своих синих глаз. Мальчишка с сигаретой в зубах представлял собой зрелище неприятное. Как комок грязи под ногами. Неожиданно и весь окружающий город преобразился, стал таким же грязным и неприятным. Говорят, что сны - это отражение внутреннего мира, если так, то похоже, что это чужой сон. Юджин, даже со всеми своими недостатками никак не тянул на такое. Сидя на холодном асфальте дороги и глядя на подростка с сигаретой, который только что заставил коляску исчезнуть, Джером неожиданно улыбнулся.
В его улыбке не было презрения или насмешки. Юджин улыбался снисходительно и смотрел на неожиданно повзрослевшего мальчика так, как мог бы смотреть ангел на грешника не ведающего, что своими поступками он выбивает себе билет в Ад - без раздражения и злобы, но с жалостью.
- Мистер Смоук, будьте добры - произнес Джером, протянув руку к своему дымному спутнику, в ответ на что последний поднял своего создателя на руки - Спасибо Тами, мы пойдем, нам действительно пора. Не кури много.
Мистер Смоук зашагал по направлению к городу, а Джером, размышлял над тем, что увидел. Его взгляду за короткое время открылось многое. Мальчишка с жестоким взглядом и сигаретой в зубах. Такой же инвалид как и сам Морроу. Только искалечен внутри, а не снаружи. Вне всякого сомнения стоит повидать Ворона, посмотреть на еще одного инвалида, больное порождение больного мира, способное нести в своих деяниях лишь страдание, жестокость и скорбь.
Подумав о Вороне в таком ключе, Морроу пришел к мысли, что и сам ничем не лучше. Жизнь затворника-отшельника - плохой выбор. За время, что пришлось провести взаперти в своем доме, Юджин так ни разу и не отправил в издательство ни единой своей книги, хотя они могли бы принести людям хоть что-то хорошее, ведь правильные тексты в них содержатся. Ни разу Джером не попробовал подняться по винтовой лестнице, что вела наверх. Похоже, что и в нем самом уже давно появилась гниль и если так, то самое время начать меняться.
Странный мир. Странные события. Странные умозаключения. Проще говоря - странный сон.

- Лимонад, хм.
Джером задумчиво постучал пальцами по подлокотникам.
- Ну что ж, мистер Смоук. А почему бы нам и вправду не поехать в бар?
Закинув одну ногу на другую при помощи рук, Морроу поудобнее устроился в кресле. Чем же ещё заняться молодому неженатому джентльмену со своим дымным другом? Ах да. Молодому неженатому джентльмену, поднятому со дна реки, если говорить точнее. Как казалось Джерому, самое время выпить. Лимонаду ли или чего попузыристей.
Выпустив вверх клуб золотистого дыма, сложившегося в витиеватые карманные часы, Джером понял, что желание выпить настигло его крайне своевременно. Разогнав ладонью невесомый механизм, Морроу обратился к Тами:
- Спасибо тебе, Тами. Но нам с мистером Смоуком пора идти.
Как ему казалось, мальчишка становился навязчивым. Да и стоило навестить этого непонятного Ворона. Скорее всего, это окажется интереснее, чем потягивать через трубочку лимонад.

Внимательно выслушав садовницу, я поняла, что пора бы и честь знать. Ну, то есть хватит мучить несчастную женщину расспросами. А то я могу продолжать почемучкать бесконечно.
- Наверное, нам пора искать Танцовщицу. Да, Сказочник?
Мягко пальцем провожу по пушистому уху.
- Спасибо вам большое, миссис Пэйдж. За гостеприимство. И вообще. Вы очень помогли мне.
А ещё надо к Мише и Никсе заглянуть. А то я исчезла как-то внезапно. Надо с ними поделиться. Плюс Мишу расспросить. Если он и раньше был Спящим, то он наверняка знает что-нибудь более конкретное о маяке. Может, это даст мне какой-нибудь ориентир. Сейчас что угодно может пригодиться. Да и кто может знать больше, чем бывший хранитель маяка?

Агата продиктовала Тами телефон.
- Только просьба: кати к нему сколько хочешь. Но упоминаний обо мне и ... он мне еще нужен. Можешь просто его как личность знаменитую обнаружить. Павел Маренич. И наводка моя тебе не нужна. Только у меня есть подозрение, что у парня второе дно. Какое, впрочем, не знаю. Может, ты сможешь раскрутить.

Агата усмехнулась. Это невольно вышло. Против ее желания. Футляр взяла, хотя не уверена была раньше, что Ворон так легко отдаст. Получить сверхскорость - это было заманчиво, однако она не представляла себе, какова цена такого подарка и почему Чарли, к примеру, от него отказался. Если все эти "монетки" безопасны и безвредны, надо быть идиотом, чтобы не попасться на крючок. А Чарли идиотом не был, и видео, которое она просмотрела на компьютере дома лишний раз доказывало это. Футляр перекочевал в карман ее пиджака и Агата подумала, что, быть может, Ворон специально подсунул ей это, чтобы сделать ее более привлекательной приманкой для Кракена а, может... может быть монетки нужнее ей, чем ему. Странное ведь дело: Ворон препарирует трупы ангелов и находит эти штуки... если он правду говорит и наткнулся на них случайно, Ворон - он тоже тот еще овощ. А она откуда-то вытаскивает информацию о них из своей памяти, значит, не случайно "монетки" туда закатились. Значит, она уже рыла-копала что-то о них. Целенаправленно. Агата почувстовала себя человеком, сидящим перед черным ящиком, в который уходят десятки нитей. Как-то нити переплетаются внутри, но догадаться о том, каким образом они связаны друг с другом без того, чтобы залезть внутрь ящика, невозможно. А залезть тоже невозможно по крайней мере - пока.

- Ты тоже постарайся никого не препарировать до моего возвращения. - Она задумалась - А кроме Сказочника и Библиотекаря ты знаешь других игроков по Яви?

С момента своей смерти на планете Земля, каждое новое утро Тома начиналось с того, что он провожал ветер, который ежедневно со своей миссией улетал на Землю. На Псигелии Том, оказался сразу после своей смерти. Здесь для него все было ново, планета даровала ему безграничные возможности для изучения Вселенной. Том изучал ее, как и хотел-мечтал в свое время. Каждую планету в отдельности, запоминая все детали и особенности. Планета наделила его еще большими способностями, чем у ветра: для того, чтобы перемешаться с планеты на планету, ему не нужно было лишь подумать об этом.
Вечером он возвращался на родную планету - отдыхал, общался с ветром, гулял среди цветов, размышлял. Ночью атмосфера принимала его, делала наполненным, чем-то тайным, и до боли счастливым. Летая среди планет, он чувствовал себя птицей. Птицей, которой не было одиноко. Тут его любили, он был частью вселенной.
Том прошел к озеру и, раздевшись, прыгнул в воду. Маленькое озеро, для Тома было бескрайним. Он плавал, пока не устал. Выйдя из воды, он лег на берег. Лицо Тома ничего не выражало, он лежал, почти не двигаясь, лишь по его дыханию можно было понять, что он жив.
Том скучал по Земле, хотя ветер сделал все, чтобы Том не помнил о своей земной жизни… Воспоминания приходили к нему во сне. Ему снились родители, друзья, учеба в институте, она. В дни, когда ему снились такие сны, он был беспокоен, ему хотелось ответа на вопрос, и он искал его в себе …
Сегодня Том забрался на гору, на самую высокую ее точку. Каждый день он пытался подняться, как можно выше и сегодня это ему удалось, без страховки, специального оборудования, он смог подняться. Самая высокая точка на планете Псигелии была взята… Тут его мысли были легкими, ясными, а ответы на вопросы четкими. Он понял, что со смертью на Земле, он что-то потерял в своей жизни. То, чему есть название.
На Псигелии наступал вечер, и ветер должен был вот – вот появиться, Том ждал его. Их вечернее общение уже давно перешло в ритуал, без совершения, которого они не ложились спать.
Ветер не заставлял себя ждать, и сегодня вернулся вовремя. Он вихрем пролетел над головой Тома, прочитав его мысли.
- Шанс вернуться у тебя есть всегда. Это будет тебе мой подарок. Но ты теряешь обширные возможности для своей работы. Ты действительно хочешь вернуться? – последовал ответ.
В ответ Том просто кивнул.
На Псигелии наступал вечер. День прошел как обычно, в трудах. Розы пересмеивались, общались, новые бутоны набивались, а уже распустившиеся цветы гордо и щедро дарили свои ароматы и красоту. Том тем временем возвращался с работы домой на планете Земля. На улице уже темнело, но он торопился… дома, его ждали. Редких прохожих Том не замечал, он размышлял о работе, мысли о ней никогда не покидали его… Трое парней стоявших за поворотом и просивших у всех проходивших мимо них людей закурить, не спросили его ни о чем, он для них был невидим.

25 августа 201Х года.
Тебя разбудил солнечный луч, угодивший прямо в лицо. Надо все таки было вчера закрыть жалюзи. Так нет же, решил проветрить комнату, а там луна так красиво светила... Не хватало еще свечей и ночь была бы идеальной для романтического вечера. Только ты, интернет и фотографии твоей сестры, когда она одевала те красивые длинные чулки...

В интернете говорят, эта неделя обещает быть жаркой, солнечной и без осадков. В интернете сразу забили тревогу - как же быть несчастным отаку? Ведь им противопоказан солнечный свет! Они от солнечного света превращаются в жир! Почему не камень? А где вы видели мускулы у отаку? Хотя нет! Они ведь занимаются "армреслингом", так что да, ДВЕ рабочих мускулы есть! Потом тред резко перерос в ева-срач, выяснение кто лучше - Рей или Асука и все заверте...

Но не суть. В компьютере мигало сообщение - от Кадо, скорее всего. И стало интересно, что же несет этот новый день в твоей жизни?

- П-п-порча? - удивленно уставился на цыганку, выпучив глаза. - Н-не знаю никакой порчи, да и з-защита мне ваша не нужна, и деньги себе оставьте!

Последние слова, впрочем, прозвучали как-то не совсем уверенно. Даже, можно сказать, совсем неуверенно. Джонни помнил свою предыдущую встречу с цыганами, в ходе которой еле ноги унес, чуть без портков не оставшись.

- А шкатулку не могу продать. Не моя она, - быстро поднял подарочек Ворона и, крепко держа его обеими руками, продолжил, - а теперь, дабы наш к-коммуникационный процесс плавно не перешел в судебный, р-разрешите пройти.

Джон попробовал обойти настырную бабенку с фланга, не сводя глаз со своей ноши и избегая взгляда старухи, как вдруг целлофановый пакет, из интереса залетевший в открытое окно вагона, с радостным шуршанием вцепился Фишману в лицо и захлопал по ушам мокрыми ручками.

Джон вежливо, как ему показалось, отказался от предлагаемых угощений вкупе с развлечениями и побрел на свое место, в тайне надеясь на то, что Туся уже уснула. Уж очень не хотелось ни с кем разговаривать.

В тамбуре курили какие-то бородатые рыжие коротышки, пуская дым кольцами и переругиваясь на странном наречии. Завидев Фишмана, они грозно нахмурили косматые брови и демонстративно отвернулись. Джон пожал плечами и пошел дальше. Выйдя в нужный вагон, мужчина приблизился к восьмому купе и уже собрался было постучать, но поезд вдруг, жалобно лязгая колесами, резко затормозил, словно наткнулся на невидимую стену. Кажется, какой-то шутник дерганул стоп-кран.

Фишман, потеряв точку опоры, размахивая руками и громко голося, полетел на пол, пропахав своим благородным носом пахнувший хлоркой свежевымытый коврик. Шкатулка же, задорно прыгая на острых углах, покатилась дальше, как бы убегая от незадачливого носильщика.

Процесс придания телу вертикального положения затрудняла не слишком удобная для подобных занятий одежда. В итоге Джонни после нескольких неудачных попыток кинулся за беглянкой-шкатулкой прямо на карачках, нелепо выпятив копчик и неловко передвигая конечностями. Увлечась погоней, запыхавшись и высунув язык, человек не заметил преграды на своем пути, пока не уткнулся головой в чьи-то колени.

*Упс...*

Рассвет уже позолотил верхушки деревьев, сонно покачивающихся за окном, а Ворон еще не ложился, невидящим взглядом глядя в раскрытое окно своей комнаты. Гравий дорожки тихонько поскрипыпал под ногами Чучелка, бредущей в сторону летнего домика и нежная улыбка тронула губы Ворона, отразившись в глазах болью и грустью.

- Братик... ты забыл, братик?...

- Нет, я ничего не забыл... я все помню и мне больно, Тами, и только эта боль позволяет чувствовать себя живым...

- Ты обещал, братик, обещания нужно выполнять, ты сам этому меня учил...

Улыбка на лице превратилась в гримассу боли и Ворон сжал голову руками,
- Не мучай меня Тами, я не могу, не она, подожди еще, я выполню обещание!

- Я столько жду брат, мне плохо, я жду и жду и я одна...

- Ты не одна, ты со мной, всегда и везде со мной...

Ворон смотрел на тонкую фигурку Чучелка - его проклятие и его счастье, его Галатею и его Франкенштейна. Смотрел и сердце его рвалось от боли, истекало капля за каплей этой болью, от которой не было спасения. Даже в смерти ему не избавиться от нее.
Девушка наклонилась к розе, утопив нисик в ее ароматном бутоне и Ворон застонал, до боли сжав кулаки. Он был прав, она должна уйти, иначе сердце просто разорвется от боли и от того выбора, который Дамокловым мечом висит над ним, над ними всеми. Счастливы неведающие и пусть она считает его требование нежеланием видеть ее больше, нежели узнает правду.

Джон, все еще торопливо и мелко кивая, бормотал какие-то невнятные слова благодарности и пятился к двери.

"Шаг, шаг, еще один. Уже почти у цели."

Вот дверной проем, в который, словно в рамку, заключен жутковатый силуэт ворона, остается позади. Фишман выходит на залитый солнцем перрон. Моментально становится душно, сутана кажется норковой шубой, под которой надето термобелье.

Мирно сидящие до этой поры бабки вскакивают и накидываются на высокую фигуру в странных одеждах. Наперебой каркают ему в ухо, повязывают поверх шапки платочки, суют в карманы шелуху от семечек и какие-то пилюли, исполняют джигу на его ногах, пытаются вырвать из рук Вороновскую шкатулку.

Джонни, похожий на безобидного циркового медведя, близоруко щурясь против чрезмерно яркого небесного светила, в последний момент успевал вырвать у особо ушлой карги свою ношу и, подняв ее высоко над головой, медленно побрел через толпу торговок, рассекая их как ледокол, пробивающий себе путь во льдах.

- Простите. Извините. Чудесно выглядите. Да, обязательно помолюсь за вашего прапрапраправнука Гэрольда, - отвешивая порции поклонов направо и налево, отчаянно увиливающий от сотни рук Фишман еле-еле заполз в тамбур ближайшего вагона и еще несколько минут стоял там, вытряхивая на головы провожающих различный мусор из своей изрядно потяжелевшей одежды. Кто-то махал ему с перрона британским флагом. Правда, он предпочел бы не привлекать к своей персоне такое количество внимания.

Вскоре поезд, пару раз оглушительно чихнув, выплевывая из разноцветной трубы комки залежавшейся сажи, двинулся вперед, поскрипывая своими деталями, будто страдал хроническим артритом. Рельс и шпал в привычном понимании под ним не было - состав ехал по коктейльным трубочкам, поперек которых лежали палочки от леденцов.

Джон вдохнул тяжелый вечерний воздух и поплелся по вагону, сам не зная зачем выискивая купе с Тусей. Пройдя мимо водонагревательного прибора, из крана которого тонкой струйкой лился горячий шоколад, и первого окна, на котором висела табличка с номером и маршрутом поезда, гласящая: "Поезд 666, Оттуда-Туда", мужчина осторожно постучал в дверь первого купе и заглянул внутрь.

Помещение оказалось весьма объемным, с высокими расписными потолками, стенами, затянутыми синим узорчатым шелком с изображением пухлых купидонов, и отполированным до слезливости паркетом. Окно было отворено, от чего тяжелые лиловые пыльные гардины вздрагивали, приводимые в движение легким ветерком. Откуда-то взявшийся камин с зубочистками вместо дров потушен, а в центре громоздился гигантский дубовый стол с ножками в форме свиных голов. За сим уродством сидело жирных 12 фигур, все как одна обтянутых в форменные синие френчи, такие же узкие штаны и белые перчатки. Над темными воротничками торчали свиные уши, а из штанов выбивались крючковатые хвосты. Чинуши как они есть. Омерзительное зрелище. Все были мужчинами, и все, нахохлившись как взъерошенные куры, сидели к двери боком, выпятив объемные животы. Все, кроме одного. Он высился на резном кресле, отдаленно смахивающем на трон, а через его плечо была перекинута муаровая лента. Плоскую голову уродовала серебряная диадема. Прищурив свои изумрудные змеиные глаза, по всей видимости высокопоставленный незнакомец приподнялся с кресла и, не мигая таращась на Джона, пролепетал:
- Мистер Фишман, вы как раз вовремя, Совет вот-вот приступит к последнему, 15, заседанию посвященному столь актуальному и животрепещущему вопросу, как нанесение геральдика Его Королевского Величества на столовые приборы. После вынесения окончательной резолюции и расстановки штампов, мы огласим новую повестку дня, коей является возмутительный факт незапротоколирования порядка очищения цитрусовых фруктов на торжественных приемах Его Высокоблагоро... - монотонный голос продолжал скрипеть, но Джон, попятившись как ракообразное, поспешил захлопнуть купе. Ему явно было не сюда.

Следующая дверь отличалась от предыдущей кривой, явно сделанной детской или насквозь пропитой рукой надписью красным фломастером "Ни вхадить, ни стучать". Но Джон, кажется от расстройства, первый раз в жизни пренебрегая установленными порядками, вяло постучал, а затем и вошел, чуть не вписавшись лбом в косяк.

Этот поездной кубрик выглядел вполне обычно - две полки вверху, две полки внизу, толстый слой пыли на горизонтальных поверхностях, гудящий кондиционер, перебивающий слабо пищащее радио и стойкий запах пива, колбасы и пряного мясного пота, от которого человека с тонким обонянием тут же бы вывернуло наизнанку. С багажной полки зачем-то свешивался шланг от пылесоса. На вешалке для одежды обосновался паук. За накрытым давно истлевшей картой Европы столиком сидели, нервно ерзая своими костяными булками, два скелета и передвигали крошащимися пальцами фигурки на шахматной доске. При любом движении их косточки и сухожилия издавали пренеприятнейший звук. Клок-клок: королева на Е4. Клок-клок: пешка на D3. Клок-клок: сидевший слева с трудом приподнял стакан с покрывшимся плесенью чаем и влил его содержимое себе в глотку, правда, оно тут же вязкой лужицей растеклось по прокрустову ложу, ручейками сбегая на пол. Клок-клок: шеи резко повернулись в сторону наблюдавшего человека, заставив того неподобающе тоненько вскрикнуть и как можно быстрее ретироваться.

Открывать третью дверь Джон не стал. Просто заглянул в замочную скважину и прислушался. Из комнаты доносился низкий женский голос, оснащенный интонацией, коей читают лекции:
- ...Человек — это группа внутренностей и костей, обтянутая кожей и элементами волос, перемещающаяся по местности под действием голода...


"Спокойно, бояться нечего, все хорошо, надо просто найти свое купе, отдышаться и хорошенько все обдумать, быть может, съесть булочку с маслом..."

Вдруг что-то щелкнуло в его слабом кисельном мозгу и мужчину запоздало осенило, Ворон же дал ему билет! А что указывают в билете? Верно, забронированное место. Шкатулка с туманным пузырьком все еще была прижата к груди, что очень затрудняло прочтение проездного документа, тем более поезд набрал скорость и лихо подскакивал на ухабах, мигая электричеством, посему Фишман прижал ее сгибом локтя к окну.

- Так-так, посмотрим... - он развернул билет и углубился в изучение его содержимого.

Растерянность сменилась чем-то другим. Чувствую, осязаю, осознаю. И Чарли вовсе не воззвал к моей гордости. Наоборот, он меня утешил и успокоил. Когда я, которая я сейчас и здесь, но не та, которая сплю, открываю глаза, мир продолжает жить. Всё хорошо.
Просто была Чаша Жизни, точимая теми, кто хотел Власти. Власти, которой Нет. И никогда не было. Но желание её обрело форму. Которая расколола Чашу. Теперь миры-осколки одиноко бороздят невидимые моря, отражаясь друг в друге, возможно, даже ощущая друг друга, но без возможности воссоединиться вновь. И теперь моя задача - создать мосты. Найти маяк. И приложить все силы, чтобы всё исправить. Пусть обстоятельства сильнее меня - пусть. Всё не только от меня зависит. Есть те, кто будет рядом со мной. Один в поле не воин, помнишь, Иртье? Твоя задача - не быть одной.
Этот мир - он не мой ведь, не принадлежит мне, я в нём - лишь отдельные капли. Этот мир также полноценный плод всех тех, кто собой его наполняет. И с этим надо считаться.
Мне пока сложно представить что это будет и как. Но "борьба" уже началась. С этим придётся столкнуться, хочу я этого или нет. Есть Ворон. Есть я и те, кто со мной. Есть стороны монеты. Реверс и аверс. И пока - она в падении. Она крутится. Есть время.
Есть Надежда.

За десятками окон дребезжит неуверенный рассвет.
Да всё уже, глупый. Теперь можно.
Порывы ветра бодро распахивают скрипящие ставни. Краска цветными одуванчиковыми зонтиками облетает с уставшего от неё дерева, обнажая его суть и аромат. Вихри утреннего свежего ветерка врываются в коридор. Бабочек ошмётки к потолку вздымаются. И вперемешку: пыль, краска, сухие бабочки.
Веснушки пляшут на моих щеках. В буквальном смысле. Солнечные зайчики тысячами пар своих лапок врываются в помещение, стремясь дотронуться, поцеловать и согреть всё, до чего только смогут дотянуться.
Бабочки, обогретые и раскрашенные, самых разных мастей, крыльями ещё пока неаккуратно, но уверенно размахивать начинают, выбрасывая в воздух крохотные кристаллики золотой пыльцы. Пыльца растворяется в воздухе. И оставляет тысячи запахов.
Запах горячего утреннего хлеба. Свежесть утренней росы. Запах бодрящего кофе. Бабушкиного дома. И её пирожков. Распустившихся на рассвете цветов. Волос любимого человека. И даже только что надушившейся на работу соседки. Запах чего-то вечного, правильного. Теплого и знакомого. Утра, рассвета. Запах нового, ожидаемого, неизбежного.
Я чешу нос из-за пыльцы и улыбаюсь Чарли.
Бабочки позади меня вырываются на свободу, оставляя за собой чистый коридор. Мы не должны их задерживать. У них сегодня много дел: уже рассвет, и к последнему лучику солнца, появившемуся из-за горизонта, они должны подарить кому-нибудь частичку своего тепла. Утро должно начинаться именно так. Нет, не то, чтобы бабочки нужны именно для этого. Просто я сегодня их попросила.
Но одна, то ли не послушная, то ли какая-то особенная, садится Чарли на голову. У неё прозрачные большие крылья, отливающие едва различимыми оттенками радуги. Как тонкий-тонкий слой слюды. Такая хрупкость и нежность. Да. Она - особенная. Она с терпким запахом благодарности и шлейфом надежды. Их, как и эту бабочку, тяжеловато увидеть. Но запах у них именно такой. И тепло она тоже дарит непростое - душевное. Стоит, такая, ножками перебирает и смешно трясёт крылышками, чтобы пыльцы побольше попало куда надо. Потом, сделав своё бабочье дело, взлетает с видом важным и улетает в рассвет. Много у неё дел, много.

- Спасибо, Чарли. Правда, спасибо.
Да, мне ещё многое узнать надо, но основное я уже усвоила. И постараюсь сделать всё, что в моих силах.
Меня же в это утро греет то, что я не одна в своих стремления сделать мир хорошим. Вон, со мной рядом даже Таба, укутанная в запах шоколадных вафель.
С надеждой смотрю. Но спросить стесняюсь. Он и так знает мой вопрос. Я хочу спросить может ли Чарли пойти со мной.
Протягиваю ему руку. Ну пошли. Ну давай хотя бы попробуем?

Джон едва удержался от желания потрогать птичью маску Ворона, вызывавшую то ли страх, то ли приступ истеричного хохота. Обалдевшее от происходящего серое вещество в голове Фишмана поспешно перебирало хранящиеся в себе знания. Так, так, это не то... Это тоже... Вот оно! Кажется, подобную "униформу" носили в позднее Средневековье так называемые "чумные доктора". А это плохо. Очень плохо.

"Я смерти предвестник,
Предвестник чумы..."

- Прошу, присаживайтесь, - раздался глухой и сухой голос. В тот же миг Джону словно сделали подсечку сзади под колени: потеряв точку опоры, он шлепнулся своей достопочтенной задницей на невесть откуда взявшееся кресло.

"…Я птица...
…Я ужас...
…Я доктор чумной..."

- Выпьете что-нибудь? Или сразу перейдем к делу? - Фишману померещились злорадные и угрожающие нотки. Да и сами звуки представлялись ему чем-то вроде хриплого карканья, пропущенного через систему противогазов.

- Ма... Ма... Маа... - вероятно, мужчина хотел позвать мамочку, но вовремя одумался. - Маленько воды или чая, если можно, - выдал на одном дыхании, очень надеясь, что его не будут потчевать тем же, чем Пашка-дурак. По всей видимости, это достижение стоило ему титанических усилий.

Чтобы окончательно не потерять голову от нахлынувшего страха, Джон с трудом отлепил взгляд от Ворона и перевел его на задний план. Недолго посозерцал двери с таблоидными вывесками, похлопал себя двумя пальцами по виску, стараясь отогнать наваждение, но этот метод не особо помог: надписи, сделанные, кажется, на загадочном иностранном языке, все так же, поторапливая друг друга, менялись и являлись абсолютно нечитабельными.

- И... и... и ч-ч-что у вас ко м-м-мне за д-д-дело? Я н-н-ничего не знаю про ч-ч-чайные ложки! С-с-сэр, - порядком заикаясь, прибавил он после некоторой паузы, боясь вызвать своей невежливостью гнев Птицы. Каждая клеточка тела подсказывала, что здесь что-то нечисто. По сравнению с Вороном даже Тами и Туся показались человеку милыми и трогательными созданиями.

*Температура под одеждой Джона достигла градуса пустыни Сахары. Безотчетный страх, пожирающий изнутри, и потребность побыстрее покончить со всем этим кошмаром.*

Мистер Фишман сидел в своем полуразвалившемся офисном кресле и доведенными до автоматизма движениями отправлял по факсу какие-то никому не нужные, но очень срочные документы. Мысль его, по всей видимости, существовала отдельно от тела: уголок губ подергивался, в потугах сдержать недовольную гримасу, взгляд блуждал по досконально изученному помещению осточертевшей конторы, не в силах сфокусироваться на чем-либо кроме часов, стоящих на его столе (смотреть на общие электронные не позволяло зрение), чьи стрелки, словно неумолимые судьи, педантично и четко отмеривали время, оставшееся до конца очередного рабочего дня, череда которых слилась в мозгу Джона в некую серую цепь, не имеющую начала и конца, а лишь стягивающую его измученное жестким воротничком рубашки горло, заставляя задыхаться.

Длинная стрелка часов замерла, показав, что осталось корпеть только 10 минут. Сразу же за этим последовала череда мелких неприятных событий, явно сговорившихся против Джона и связанных между собой.

Неожиданно натужно гудящий и хрюкающий от старости факс с противным скрежетом, походившим на издевательский смех, зажевал последний лист.

*Суета, желание закончить текущую процедуру скорее. Стекающий по шее липкий пот. Трясущиеся руки, прикушенная нижняя губа. Негодование по причине внезапного отклонения от привычного хода событий.*

Фишман нахмурился и, следуя положенной инструкции, попытался было исправить сие недоразумение, но внезапно резкий, противный, высокий, похожий на скрип пенопласта голос его начальницы, сопровождающийся не предвещающим ничего хорошего грохотом некого увесистого объекта об стол, резанул ухо клерка:

- Отчет по этим аудиторским проверкам нужен мне завтра в половине десятого.

"Что оно хочет? Оно не чувствует ситуацию, не видит. Мы сегодня не в настроении…"

Джон поднял взгляд сначала на стол, оценив размер внезапно прибавившейся работы, а затем на начальницу, которая, как обычно не удостоив его высокомерным взглядом своих противных Фишману карих глаз, прошагала к выходу, нелепо виляя бедрами и оставляя за собой шлейф запахов из дорогих духов, кофе и пота.

- Она к тебе не равнодушна, зуб даю, - раздался слева отдаленный, будто бы с трудом пробивающийся через недовольство и отчаяние, захватившие клерка, голос его коллеги. Как его там звали? Сид или Боб? Впрочем, сейчас это было не важно. Все вокруг отдалилось на второй план, смазалось, потеряло цвет и форму. За исключением раздутой черной папки с неотклеенным ценником в левом углу, приковавшей к себе взгляд Джона и заставившей его нервно сглотнуть, по-цыплячьи смешно дернув кадыком.

Дежурно улыбнувшись словам Сида, мужчина, вырвав таки с боем у прожорливого аппарата теперь порядком помятую бумажку, принялся складывать вещи в потертый кожаный кейс. Папку он, с едва заметным брезгливым выражением на бледном лице, упаковал в последнюю очередь, держа ее за самые краешки, будто та была ядовита или заразна.

*Смутное чувство огорчения и негодования, сменившееся покорностью. Необходимость покинуть это место и плотно поесть.*

Часы пробили 19.00. Население офиса потянуло к дверям, которые, словно водоворот, засасывали в себя бесчисленное множество рабочих, гудящих и спешащих по домам. Джон вышел последним. Никто не заговорил с ним и не пригласил на ужин. Складывалось ощущение, что его предпочитали не замечать, что он был мыльным пузырем, глядя на который видишь находящуюся сзади стену.

Этим вечером походка вырвавшегося из медвежих объятий кабинета не была столь летящей, как в предыдущие. Он плелся, опустив голову и загребая пыль ногами, натыкаясь на прохожих и лишь по счастливой случайности переходя улицу на нужный свет. Папка казалась тяжким и неподъемным грузом: кирпичом, стремящимся утянуть несчастного на самое дно. В голове тупо билась одна мысль, направленная на самоуспокоение: "Это не займет много времени, я справлюсь с этим до захода солнца. Это не займет много времени...". Солнце в этот летний день палило нещадно, мужчина чувствовал себя так, будто его запекали в духовке, предварительно обвернув толстым слоем фольги. Проехавший мимо грузовик окатил Фишмана застоявшейся жижей из единственной на дороге лужи в радиусе 2 километров.

*Ощущение выбитости из колеи, нарушения привычного жизненного цикла, жажда выкинуть кейс в ближайшую урну и не вспоминать о случившемся, как о дурном сне.*

С опозданием на 7 минут, Джон наконец-то вошел в подъезд своего дома на окраине города. Ткнув коротким толстым пальцем с обломанным ногтем в кнопку лифта, он с усталым вздохом прислонился к стене. Как и следовало ожидать в этот скверный день, кнопка не загорелась красным цветом, предпочтя остаться серой, что говорило о неисправности лифта. Позволив себе скривиться, будто укусив лимона, клерк пошкандыбал на нужный этаж пешком, не замечая того, что на его черном пиджаке остался "подарок" от подъездной стены - белая грязь с кусочками отлепившейся краски.

Вот он и у нужной двери. Замок, сдавшийся под натиском большого медного ключа, соизволил отвориться и впустить уставшего человека в охраняемые им покои. Шагнув за высокий негостеприимный порог, Джон словно окунулся с головой в масляную ванну. Отложив извлеченную из портфеля папочку в дальний угол стола, хозяин квартиры, пропахшей лимоном, совершил свой ежедневный ритуал: переоделся, аккуратно развесив одежду на вешалке, помыл руки чуть ржавой водой и поставил на огонь чайник, предвкушая чашку черного кофе без сахара.
Но кофе кончилось; пустая банка ехидно щерилась жестяным нутром, демонстрируя полную свою пустоту.

*Отчаяние, на глазах наворачиваются слезы. День бесповоротно испорчен и внесен в списочек самых поганых за последний месяц.*

Оттягивая неприятный момент настолько сильно, насколько это было возможно, Джон потопал к столу, на ходу поправив нисколько не покосившуюся картину и прослушав стандартно пустой автоответчик телефона. Наконец он сел за стол, включил плохонький компьютер и раскрыл ненавистную папку.

*Тишина по окончании всех способных оттянуть работу дел. Атмосфера неясного сожаления.*

- Что ж, это не займет много времени... - уныло пробормотал человек и приступил к составлению отчета по аудиторским проверкам.

Время как будто сломалось и шло неправильно. Слишком быстро бежали минуты, словно подгоняемые стуком клавиш и редкими вздохами. Прошел час, два, три, а работа все не завершалась, показывая Фишману свой покрытый таблицами и схемами зад. Любой другой уже давно бы плюнул, но маленький человек Джон не прекращал печатать: он просто не понимал, как это - не выполнить в срок приказ начальства.

Его лицо выглядело отрешенным, не давая проникнуть в бушующие за этой маской эмоции, но, скорее всего, мысль, привычно отделившись от тела, витала где-то в облаках, рожденных фантазией Джона, оставляя тело выполнять всю рутинную работу самостоятельно.

Два часа ночи. Давно прекратил плести свою паутину живший в салатнице на полке паук; давно утихомирились придававшиеся любовным утехам соседи за южной стеной; давно перестала гудеть лампа, до этого пытавшаяся позлить работающего своей выходкой. Вдруг затихло и щелканье мышки, отодвинулся со скрипом стул, оставляя на полу новые борозды, послышался шелест сминаемой бумаги и клацание степлера. Джон Фишман, превратившийся в бледную бесплотную тень с красными глазами и синими синяками под ними, рухнул на одноместную кровать и, зарывшись в ворох одеял и подумав, что сегодня нужно встать пораньше и сходить за кофе, позволил своему усталому телу и разуму погрузиться в объятия Морфея.

*Чувство некоторого облегчения и удовлетворения от выполненной работы. Такого, из которого следует идея устроить небольшую передышку в виде сна.*

Агата осмотрела кабинет. Ее? Или не ее. Вообще кто это обставил? Кому по вкусу? Она наклонила голову, критически оглядывая помещение, пытаясь одновременно прикинуть, насколько реально представить, что комнату обставил кто-то другой. Что это не ее вкус. Она вообще не могла понять, что есть ее вкус. И что есть она. То, что сейчас. Или то, что было раньше, до того, как она потеряла память. И была ли это ее память? Или действительно некий злобный Ангел завладел ее телом и разумом, заставил ее насовершать кучу поступков, за которые она потом должна будет отвечать. То есть, почему потом? Потом уже наступило. Причем с грохотом и звоном.

Знаменитости... да в анус знаменитостей. Конкретно. Какие к черту знаменитости могут быть в этой дыре. Стивен Хоукинг снимает дачу по соседству или Мадонна в ее клубе дает концерт завтра в полночь? Фиг. Хотя... где-то ей стало приятно подумать о том, что все же не только шваль посещает ее клуб в дыре (будем честными) вдали от того места, куда можно прилететь на нормальном самолете за нормальное время. Интересно, почему они с Библиотекарем осели именно тут?

Картина привлекла ее внимание. Картина повторялась достаточно часто в ее жизни, точнее, в ее окружении. Картина, видимо, да что там видимо... наверняка была частью ее жизни или одной из реальностей, в которых она существовала. Были ли другие реальности кроме Сна и Яви она не знала, хотя могла предположить, что их могло быть больше. Агата изучала картину довольно долго прежде, чем подумать о том, что картины не до конца одинаковы, хотя до параноидальности похожи. Потому что есть некая параноидальность в том, чтобы окружать себя картинами, изображающими почти одно и то же. Одну и ту же местность, одну и ту же Полину и у Агаты не было никакого решения для этой загадки. Она подумала было, что, может быть, эти картины - словно двери в некий фрагмент Сна, куда она может сбежать при необходимости, спрятаться. Что картины могут быть эдакими убежищами на крайний случай, но даже, если оно и было бы так, Агата не могла представить себе, как ими воспользоваться. Она вгляделась в картину в поисках подписи художника. Это могло бы дать хоть какую-то подсказку...

Сама по себе Полина тоже была загадкой. Могла быть Полина женой Библиотекаря? Никса - это не очень похоже на имя. Скорее, на прозвище. А имя может быть Полина. Или... или... а почему она подсознательно чувствует, что ей не стоит встречаться с Полиной? Может, Полина - тот самый подходящий для нее человек, чтобы продлить свою жизнь за счет жизни другого? Если так, тогда, наоборот. Ей не должно быть противопоказано встречаться с Полиной. Еще одна загадка.

Агата села в кресло и потерла лоб. Загадки размножались со скоростью дрожжевых грибков, а она оставалась одна. Может, ей во Сне еще одну себя создать, чтобы было с кем обсудить? Эта мысль показалась ей более, чем идиотской, потом она подумала, что есть нечто схожее с "Алисой в стране чудес" в ее истории, главным образом, что чем дальше, тем чудесатее, а потом она влезла в компьютер. И тут глаза ее широко раскрылись.

Какой-то человек (Агата была почти уверена, что он вчера гостил возле ее дома) влез Павлу в компьютер. Хрен с ним, с Павлом, чем бы тот не занимался. Агата почему-то была почти уверена в том, что Павел не однослоен. Что в нем, как в той утке, которая хранит смерть Кащея, куча всякого напихана, надо только правильно раскрыть один слой за другим. Этот человек знал о ней что-то и вел с ней какую-то игру, но она не понимала ни правил, ни целей соревнования. А в том, что ставки были высоки, сомнений не оставалось. Иначе какого хрена этот человек препарировал Лжеца и пытался найти (вот только что?) у Павла.

Она почувствовала, что у нее засосало под ложечкой и ей снова захотелось кого-нибудь убить. Реально. Скорее всего, того урода, что отпрепарировал Лжеца. Агата машинально почесала затылок Амбе. Бедное лохматое оружие. Сказочник с пугающей легкостью упаковал пса. Ворон даже не удосужился сделать вид, что тот представляет собой нечто серьезное. Тот, кто препарировал Лжеца вряд ли потратит на Амбу больше трех секунд. Хотя три секунды иногда... Агата сунула дротик в карман. Хотя от того тоже будет мало проку. Она подумала еще, что вот этот дротик - как раз - идеальное оружие - типа стилета. Чтобы закрыть дело с кем-нибудь и продлиться, выпить его жизнь и судьбу. Надо будет раздобыть пистолет. Легальный.

Она взяла трубку и набрала номер Чарли.

Агата села в кресло и махнула рукой.
- Я поговорю с Чарли.
Она не верила Ворону, что тот вот так вот случайно стал препарировать Ангелов. Фига себе. Этот тип вряд ли что-то делает случайно и не продумав. Наверняка, у него была цель, хотя "монетки" могли оказаться побочным результатом его изысканий.

- Я никому не доверяю. А знакомый мой - больше, чем материал. Но меньше, чем кто-то, кто представляет интерес. Я скажу тебе насчет приглядеть. Подумаю.

Том возвращался домой. На улице уже темнело, и он торопился… дома, его ждали. Том не замечал редких прохожих и ничего, что происходило вокруг него, он размышлял о работе, мысли о ней почти никогда не покидали его. Он уже практически дошел до своего подъезда, как его остановили. Молодой, незнакомый ему парень, в черной куртке, джинсах и коротко стриженный, просто ухватил его за рукав спросил закурить. Том улыбнулся и ответил – «Я не курю, извини».
Еще двое вышли из темноты.
- Не куришь? А денег на сигареты не добавишь? - они преградили ему дорогу. Незнакомцы смотрели прямо и нагло. Том был немного обескуражен, казалось, он чувствует себя виноватым в том, что никогда не курил и сейчас не может выручить этих "добрых людей", живущих с ним на одной улице... Он полез в карман и вытащил деньги:- «Сколько нужно?». Трое переглянусь. Один из них произнес:
- «Всё давай, там разберемся» .
Том молча протянул деньги. Один из собеседников сделал пару шагов в его сторону и ударил. Молча и резко. Первый удар пришелся в лицо. Том удержался на ногах, но после второго тычка все-таки упал, больше от неожиданности, чем от того, что удары были слишком сильны. Том не успевал ударить в ответ или хоть как -то защитится. Он только прикрыл рукой ноутбук, за который был готов отдать все деньги, что у него были. Неожиданно ему удалось подняться. Он попытался отступить и это было его ошибкой. Взмах ножа, вспышка боли, и Том снова оказался на земле. Один из нападавших вырвал чемодан из его рук, другой обыскал. Забрали деньги, сотовый телефон.
Парни уходили быстро, тихо переговариваясь и, судя по всему, уже деля между собой деньги Тома. Обсуждали драку, которой практически не было.
Время шло, а Том все еще продолжал лежать на асфальте, не двигаясь, не пытаясь подняться.
Неожиданно пошел дождь. Сильный и по-летнему теплый, он мешал воду с липкой кровью, красил асфальт багрянцем. Кошка, что жила в подвале ближайшего дома и до того безучастно наблюдавшая со стороны за всем происходящим, подбежала к распростертому на земле телу, обнюхала его и шмыгнула в подъезд, заговорщически оглядываясь по сторонам.
Том был мертв.