Голосование за ходы

Килгор бдительно огляделся ещё на подступах к деревне. Все было ничего, пока его взгляд не коснулся останков пугала:

— Отец, взгляни туда.

Он кивнул на пугало:

— Похоже на то, что я уже сделал. Возможно, деревня сама другая, но тут будто какая-то событийная петля. Изменения мира идут за нами по пятам. Что думаешь об этом всем?

— Если необходимость иметь оружие и источать силу — настолько простая и очевидная вещь, как Вы дали загнать себя на плаху, Элизабет?

Ха. А ведь раньше этого аргумента не было. Если ты такой умный, че ты такой мертвый?

Вопли он тоже выслушал без особых колебаний.

— С пятнадцати. Сколько Вам зим было на момент смерти, две дюжины? Значит, разница — девять. Ну теперь я расскажу о том, скольких похоронил я. Учебная булава и щит у меня с отрочества. Первый бой я принял в дюжину зим. Метал дротики — час за часом, пока на ногах стоял. Сейчас мне уже три дюжины зим. Вот и считайте разницу. Что для Вас целая жизнь, для меня — просто боевой путь.

Ты хотя бы не помнишь лиц тех, кого похоронил! Их страдания для тебя - мешанина в голове! Даже этот... – она махнула рукой точно на Захария, который мог бы усомниться, что она ничего не видит – ... лушче помнит страдания других чем ты! И я не виню тебя в этом... забыть - это благо в таких случаях

А затем что-то треснуло в середине грудной клетки — треснуло оглушительно, с разносящимся по округе хрустом. Внутри же нее находилось что-то теплое. Теплое и жидкое, опасно подрагивающее при движениях. Что-то, чему ни в коем случае, никак и ни за что нельзя было дать пролиться. Как можно незаметнее от Захарии Килгор просунул кисть под наборник. И скривившись, коснулся сердца, скрытого плотной тканью поддоспешника. Саднит. Больно. Благодарю Вас, леди, за то, что в очередной раз напомнили о причинах нашего расставания. Я уж ненароком начал забывать.

"Я никогда не знал и не видел своих прадедов. Вея, а правда, что дворфы помнят всех своих предков и побратимов до незапамятных времен?"
"Нет, конечно, ну что ты," — Вея смеялась. — "Помним просто чуть дольше. В масштабах жизней. Но в остальном преувеличение. Что тебя гложет?"
"Я... забываю побратимов, thaerinia. Они гибнут, и постепенно все о них уходит из моей памяти. Сначала голос. Потом лицо. Потом характер. Это потому что я из младшей расы?"
"Нет. Потому что ты из смертных".
"У старших рас тоже так?"
"Жизнь — колесо и катится вперед, Килгор. Нам суждено упускать то, что в ней не остается. Но я верю, что у каждого могильного камня есть душа".
"..."
"..."
"..."
"Ты о чем-то задумался, thaerin".
"Я всегда судил их по делам. И их дело живо — во мне и тех, кто продолжает нести службу. Пусть я и не в силах выделить каждого по отдельности. Но то, во что они вложили души, остается здесь. А значит, и они сами".
"Живы через содеянное? Ты говоришь как дварф, ха-ха-ха! Что будет завтра? Пойдешь высекать залы предков — тьфу ты, побратимов — чтобы увековечить их всех?"
"У каждого могильного камня есть душа, разве нет?"
"Ты слишком серьезен".
"Зато ты за двоих дурачишься, хе-хе".

Благо, всегда можно огородиться. Лишь бы Захария не посмотрел в лицо. И не прочитал того, что не нужно. Скрывать эмоции Килгор был не мастак.

— Пять сотен трупов? ПЯТЬ СОТЕН? А-а-а... Херово тебе, наверное, — он нарочито по-идиотски почесал затылок через шлем. Может, и в самом деле невредно побыть тем унылым валенком, за которого она и держит? С этой мыслью настроение тотчас же изменилось, и Килгор внутренне гыгыкнул, как паскуда. А затем похлопал Лизу по спине так, что та аж пошатнулась: — Ну не дрейфь, дело-то прошлое! Ладно, пора дальше двигаться. Я уже всю корму отсидел, затекла.

Винсент перевел полный недоверия взгляд на Артура, а потом обратно на Бенджамина.

— Сделаем, сэр.

Он повернулся к своим.

— Чарльз, метни кого-нибудь из своих на склад за ящиками или за плащ-палатками на худой конец. Грузите эти шары, несите на склад и затем все под пересчет и отчет мистеру Хопкинсу. Потом разберемся, что это такое. Один я прямо сейчас заберу и изучу как следует. Эйс, подержи оцепление, пока парни Чарльза работают. А потом потихоньку разгоняй людей. Злобствовать разрешаю, но в пределах необходимого.

С этими словами Соул забрал одно из яиц. Стекло. Жидкость. Прозрачная. Что это такое? Или кто может это понять?

Винсент скользнул взглядом к пуговице, а затем вновь посмотрел Миранде в глаза.

— Да. На Островах сейчас, наверное, холода и дожди. А здесь, к этому климату... Нелегко привыкнуть, верно.

Что-то в нем изменилось. Голос. Тихий, но уверенный. Мягкий, но сильный. Паузы в реплике — паузы, вызванные не задумчивостью, а больше влиянием момента. "На Островах сейчас дожди," — это уже не та непринужденная болтовня, как в начале разговора, когда речь шла о Джереми. Это... Просто словесный фон. Единственное его назначение — передать посыл.

Передать ответ.

А ведь и правда жарко. Он расстегнул пуговицы на запястьях сорочки и засучил рукава. Жесткий волос; мелкие шрамчики; грубые кисти, на правой сбита пара костяшек. Натруженные руки, видавшие всякое. Наверняка чуть шершавые. Не джентльмена науки, а просто джентльмена. Не ученого мужа, а обычного. Просто так кости упали, что он теперь некромант и здесь, а не лондонский констебль и на дне океана.

Когда Миранда встала и отправилась за бутылкой, Винсент поднялся следом и подошел к ней со спины.

— Может, у Вас и на случай такой жары припасен какой-нибудь ритуал? Ну, чтобы спастись?

Он сделал еще один шаг на сближение — короткий и легкий. Бесшумный. Неслышный настолько, что для габаритов Винсента кажущийся попросту невозможным.

Последний.

Услышав выстрелы, Винсент бросился на звук. Добежав до места, где, похоже, кого-то терзали заживо, он увидел... Похоже, увидел именно то, что и должен был — Джереми недоглядел за Тварью. Эх. С кем не бывает. Даже некроманты на порядок опытнее не всегда в силах совладать с тем, что вырывается из Брешей.

Вора с револьвером он поразил некротической вспышкой. А затем подбежал к оглушенному и отправил его навзничь мощным хуком в челюсть.

Когда все закончилось, легкие и гортань вдруг напомнили, что они есть. Тягучая слюна слеглась вязким комком между языком и небом. Винсент сплюнул. Сплюнул и посмотрел на Спарки.

Тогда, при борьбе с радиошиноби, пес мелькнул призрачной зеленью. Как-то у него выходит всегда оказываться там, где нужно. Как-то ему удается всюду попадать на острие атаки и выходить без единой царапины. Действительно ли он все еще от мира сего? И если да, то какой частью? Вопрос, требующий развернутого ответа — но пока его нет, стоит на всякий случай выбрать другую модель поведения. На всякий случай.

— Спарки, сэр, Вы не ранены?

Да. На "Вы". Даже если Спарки — всего лишь пес, после всего того, что он сделал для колонии, обращение на "Вы" им вполне заслужено.

— Тяните билет, курсант Соул.
— ...
— ...
— Ну, что там?
— Билет пятьдесят четыре. "Некромантия и сельское хозяйство. Экстрасенсоцидная флора".
— Замечательная тема. Отвечать будете?
— Разрешите вопрос, сэр? Как Вы представляете себе ситуацию, где эти знания хоть КАК-ТО и КОГДА-ТО пригодится?
— Будете умничать, курсант Соул, получите билет на "Некромантию и акушер-гинекологию".
— Намёк понят.

Глядя на то, как Артур вновь бросается в бой с пистолетом в руках, Винсент с чувством выполненного долга отряхнул с рук пищеварительную слизь. И посмотрел на Джеймса.

— Слушайте, док, а ведь прямо как тогда, на судне. Капитан чуть не сгорел, но благодаря нам с Вами все же выкарабкался. Да мы же...

И тут у него перехватило дыхание от резкой и внезапной мысли. От снизошедшего озарения, от вспышки подлинного просветления. Винсент вновь посмотрел на Джеймса, но уже другими глазами.

Уже будучи другим.

— Да мы же КАПИТАНОСПАСАТЕЛЬНОЕ НЕКРОСАНИТАРНОЕ ЗВЕНО!

Винсент отряхнулся, ощупывая свежие ожоги. Саднило лицо, руки, обуглилась рубашка, но он не придавал этому значения. Потом и в другой раз. Сейчас мешкать нельзя — схавают за милую душу. Радует, что господин генерал-губернатор — достойный руководитель. И не позволяет подчиненным дойти до полного выгорания.

— Доктор Браун? Доктор Браун, скажите, у вас есть еще сменные рожи? Я так горю делом экспедиции, что мне не помешает десяток-другой!

Горю делом. Горю. Выгорание. Когда тебя убивают, никакие шутки в голову не идут, кроме каламбуров неумных. Ну что за дьявол. И ведь потом, когда все закончится, в голову начнут и нормальные приходить. Тьфу.

Он взял Джонсона за ноги и потащил из бутона. И когда тот ослаб, огляделся. Один из других бутонов, что был порублен Эйсом и Спарки, держался на последних волокнах. И протянув руку, Винсент раздавил его импульсом некротики.

ОБЛАЧИСЬ В ШЕРСТЬ И КОЖУ, ДА В ДОРОГУ СТУПАЙ
ИДИ ПО ХОДУ ПЕРЕМЕН, НО НАЗАД ПО ТЕЧЕНИЮ ВРЕМЕН
РУБЕЖ УВИДИШЬ
ЕГО НЕ ПЕРЕХОДИ, ОН ЗЫБОК И ОБМАНЧИВ
ЗА РУБЕЖОМ КОТ, ПЕС И КОНЬ
КОТ СРАЗУ УЙДЕТ, КОНЬ УЙДЕТ ТОЖЕ, НО ЧУТЬ ПОМЕДЛИВ
ПЕС ОСТАНЕТСЯ

Все последующие несколько дней Винсент обустраивался. Поднимал палатки, забивал колышки, натягивал веревки, ровнял контейнеры. Работа спорилась, работа отвлекала. Последние дни плавания были наполнены вынужденным бездельем. По части событий там оказался полный штиль.

— Коллеги, я займусь делом, — сказал он на собрании магов, отведенном под расстановку задач высадки. — Нужна некроосциллоскопия фона. Понаблюдаю, как тут обстоят дела у душ умерших, и не вмешаются ли они в нашу работу. О результатах доложу. Джереми, приглашаю присоединиться. Если перед тобой, конечно, другие задачи не нарезаны. Процедура несложная, но важная и обязательная. Посмотришь, как делается.

* * *

Только это и значит, thaerin.

У людей, как и у всякой младшей расы со скоротечной жизнью, любовь простая и незамысловатая. Понятные и доступные символы. Ранние браки. И если церковь дозволит, не очень сложные разводы. Когда парень и девушка проявляют друг к другу чувства, то и зваться начинают просто. "Суженый" и "суженая". После брака — уже "муж" и "жена". Солиднее. Авторитетнее. Но такие перемены за жизнь отдельные люди переживали не единожды.

У дворфов же, как Килгор узнал не понаслышке, все оказалось иначе. Тверже. Основательнее. Словно посаженное на глубокий фундамент. Клановые договоренности. Развод — позор родовой ветви. И слова тоже под стать. "Kal" и "kala", мужской и женский род соответственно — это значит "интерес". Или "влечение". Так именуют друг друга юные дворфы вне брака. Так нередко называют друг друга мужья и жены в браках по политическим соображениям. Но есть пара и других слов. Куда более весомых и значимых. Слов, которые дворф может применить только раз в жизнь и лишь к одному партнеру. Которые подбирают очень тщательно. Ведь и живут немало — по три-четыре века — и с произнесенным однажды придется мириться все оставшееся отведенное время.

"Thaerin" или "thaerinia". Мужской и женский род соответственно.

"Истинная любовь".

Когда к Вейдлине приходили первые сваты, то засыпали ее громогласными обещаниями. "Пять веков горя не познаешь!", "Готов на край света!", "Да хоть в саму преисподнюю!". Вейдлина тогда встретила это полуулыбкой и повернулась уже к нему, к Килгору. "А ты, церковник, чем умаслишь?" — она улыбалась глазами: — "Отправишься ли тоже за мной в преисподнюю?". Килгор помешкал. Но потом ответил: "Я не стану бросаться такими словами". Кто-то поднял его на смех. Мол, где вам, людям, слово дать, а потом его сдержать? Кто-то промолчал сконфуженно — чего пришел тогда? Ну и потеха, да. Но вес сказанного он ценил превыше сиюминутного успеха. Лучше сохранить цену слова, а потом, потерпев крах, прижечь душевную рану каленым железом. Тогда удастся жить дальше. Наоборот — уже едва ли.

Так считала и Вейдлина.

А теперь он полз по тоннелям. Где-то сырым и скользким, где-то по сухим и пыльным — пер напролом, моргая во тьме и выкашливая серые комья. И не было рядом с ним никого. Ни того дворфа, что на край земли обещался топать, ни того, кто про преисподнюю заговаривал. Один. Один ломил он к вратам Ада. Ни друзей, ни врагов; ни близких, ни далеких. Только он и никого больше. И где-то там Вея. Где-то в самом пекле.

"Золотом и каменьями с ног до головы не осыплю," — потом говорил ей Килгор. Говорил уже в будущем — в том будущем, где все зашло сильно дальше: — "Звезд с неба тоже не достану. Вряд ли брошу весь мир к ногам. Но верным и любящим буду. Верным и любящим. Если в нашем мире это до сих пор что-то значит".

"Только это и значит, thaerin".

Преддверия Ада встретили пустотой. Собрал тушкой пару выступающих скал, брякнулся навзничь. Вставай. Пора бороться. Надо идти дальше. Нередко слова — это просто слова, а женщина — всего лишь женщина.

Но не когда в ответ на твои слова тебя называют thaerin'ом.

И не когда женщина — твоя thaerinia.

— Добро пожаловать в ремесло, Джереми, — ободряюще улыбнулся Винсент. — В твоей жизни начинается интересный и довольно опасный этап. Но с нами Корона и сам Господь Бог. А значит, все будет только в лучшем виде, иное исключено. Сейчас же, думаю, нам всем пора отдохнуть. Леди Эш, джентльмены — мое почтение.

Вроде бы все сказал. Или не все.

— Знаешь, я верил в тебя с самого начала.

— Хорошая речь, — улыбнулся Винсент. — Но вот про молотки и гвозди — это все очень спорно. Мы (я про людей, связанных с потусторонним) никакие не руки с молотками и даже не сами молотки. Положа руку на сердце скажу, что я достоверно осознаю лишь одну вещь — насколько на самом деле много там непонятного. И Вы тоже, Джереми, не ждите особых откровений. Дозвавшись Вас куда-то, Зов может попросту оставить Вас наедине с увиденным. А потом никто и ничего не будет объяснять. С той стороны не захотят, а с этой не всегда смогут.

Винсент закрыл некрономикон, взметнув облачко невесть откуда взявшейся пыли. Пыли? Праха?

— Дело специалиста предупредить, дело взрослого мальчика — принять решение и нести ответственность, — он всегда с весельем принимал шутки и сейчас охотно вернул ее ему. Но тут же посерьезнел: — Итак, Вы прочтете книгу. Но прежде чем мы с Вами это сделаем, мы осуществим подготовку. И глубокую.

Грешок принялся загибать пальцы:

— Первое — никаких прочтений вслух. Слова и даже слога в книге — могущественные проклятия. Неосторожное проговаривание их может призвать какую-нибудь дрянь, которая всех нас отправит к апостолам. Поэтому я читаю, в меру разумения пишу перевод на английский и даю прочесть уже Вам. Будут вопросы по ходу — задавайте, но ни в коем случае не цитируйте книгу дословно. Ни в коем. Второе — нам нужна консультация леди Эш. Чем является эта книга с точки зрения сверхъестественного, какие меры предосторожности стоит предпринять и, возможно, следует ли нас с Вами заключить под защитный барьер. Дрянь, апостолы, все дела. Третье — мы встанем под наблюдение у доктора Брауна. На случай избыточной кровопотери, остановки сердца, остановки работы мозга, ну Вы меня понимаете. Четвертое — я бы советовал прочесть книгу, когда мы будем на суше. Так, если случайно призванная тварь сможет вырваться, мы не будем рисковать пойти на дно вместе с судном, когда она пробьет нам борт. Осуществим эти простые меры и, очень вероятно, оба выживем и узнаем немало нового.

Оставшийся незагнутым большой палец Винсент так и показал Джереми.

— Вопросы, предложения, уточнения?

Составив со всем присущим британским прилежанием наградной список, Винсент донес его до каюты капитана. И не застав того на месте, терпеливо дождался на вахте рубки.

— Капитан, Винсент Соул. В крайний раз мы виделись в лазарете, где я с доктором Брауном поставил Вас на ноги. Вот список к награждению тех, кто причастен к Вашему спасению, сэр. Вы запрашивали.

И на голубом глазу передал ему полный штатный список личного состава экипажа.

* * *

Вернувшись к себе в каюту, он продолжил читать, время от времени промокая глаза и уши от крови носовым платком. Когда уже стало несколько невмоготу, Винсент откинулся немного полежать. Именно в этот момент его и застал Джереми.

— Зов? — Винсент широко улыбнулся. — О, это положительно интересно!

Затем он дослушал до конца. Улыбка стала чуть менее широкой, но все равно не сошла с лица.

— Что ж. Вообще, я удивлен, что Зов предложил Вам именно это в качестве первого шага. Книга, к слову, некрономикон — но, увы, не тот, о котором имеет представление современная некромантская наука. Я никогда не читал ранее подобной книги. И могу быть уверен, что и в самой Полуночной Бригаде о ней знает далеко не всякий. То есть, то, что предлагает Вам Зов — это прыжок в омут с головой, понимаете, Джереми? В омут крайне мутный и с, очень вероятно, острыми камнями на дне.

Он помолчал.

— Во-первых, она написана на языке атлантов. А он насыщен иной силой, которую не получится почувствовать, если читать адаптацию. Вот в качестве примера, — Винсент понизил голос. — Я прочитал короткий обрывок фразы вслух. И на эти секунды кто-то из погибших членов экипажа побывал не в себе. Вряд ли такого же получится достичь, если прочесть просто перевод на английском.

"Нет, то, что труп заорал дурным голосом, я не скажу".

— Во-вторых, это чтение убивает. Буквально, — он показал окровавленный носовой платок. — Может оторваться тромб или произойти кровоизлияние в мозг. Даже для меня, подготовленного человека, это крайне небезопасные шаги. Вы же рискуете очень резко и внезапно умереть. Зов есть Зов. Даже в реальном мире звать могут для того, чтобы в итоге надрать зад. А в мире потусторонним Звать могут вообще для чего угодно. Так что... Обдумайте это решение, Джереми. Зов, может, и умолчал о рисках, но я не стану. Вы все же нужны нашей миссии.

Хруст ящиков одного за другим, звон молотка по железу. Отважный исследователь ищет клад, и кто знает, что окажется в следующем ящике? Может, Дева, которая вверит ему Экскалибур и благословит на поиски Святого Грааля на новой земле?

Кто-то завопил палубой выше.

Ну, я бы попросил. Не надо уж прямо такого скепсиса.

Упаковки галет, поблескивающие банки консервов и пачки — Винсент даже глаза прикрыл, чтобы не ослепнуть от святости — чая! Эх, недаром же говорят, что будет день — будет пища. А здесь и сейчас день один и вечный. Ночедень! Грешок улыбнулся. Кажется, еще и канонада стихла. Радость что глинтвейн, остывшей не употребляют.

— Джентльмены! Джентльмены! Я хочу поделиться славной новостью. В ящиках на судне нашелся солидный запас пайков! По пути на сушу точно не будем голодать.

* * *

— ...спрашивает меня, мол, а где капитан? А я даже не глядя на него бросаю через плечо: "Да на мостике. Я его недавно поднял". И работаю дальше. Но только чувствую, что он не уходит никуда. Смотрит на меня. Оборачиваюсь, а у него глаза как блюдца. Мы, значит, смотрим друг на друга, и тут до меня доходит.

Обыкновенно на этом месте Винсент уже начинал смеяться. Кругом матросы. Солдаты. Гражданские. Потрепанные, усталые, выжатые насухо. Но живые.

— Я ведь некромант. И я собираюсь с мыслями и говорю: "Сэр, вы не поняли," — Грешок хохотал: — "Нормально поднял, а НЕ КАК ВСЕГДА".

Каждый раз эта шутка становилась только лучше.

— Славная победа, друзья, славная, — потом он обыкновенно серьезнел и подливал себе еще чаю, а затем строго смотрел в толпу: — Кто сказал "удрали"? Удрали? Дружище, я с тобой решительно не согласен и сейчас объясню почему. Вышли из боя раньше, да, ну и что ж? Мы не судно военно-морских сил. И не на боевом рейде. Мы колониальный рейс. Наша задача — не поражать и топить врагов, а дойти до места колонии. Справляемся ли мы с этой задачей? Давай подумаем. Судно на ходу? На ходу. Припасы спасены? Спасены. Экипаж жив? Понес потери, но жив. А значит, мы дойдем туда, куда проложили путь. А значит, для нас это победа. Победа без всяких скидок. И вы — вы все — сделали то, что на вашем месте сделали бы лучшие люди Короны.

Чай обжигал пересохшее горло.

— Капитан как только глаза открыл у меня на столе, сказал, мол, готовь список на поощрение. И я, джентльмены, намерены вписать туда ни много ни мало, а КАЖДОЕ ИМЯ штатного списка этого судна. За "Кент"! За наш успех! Неминуемый, как конец этого поганого ночедня!

— Не, доктор Браун, никаких чертей. Я вас в кости выиграю. Или в бридж. Эх, хорошо ведь играл когда-то, щас уже память не память.

Поняв, что док в себе, Винсент посвятил себя другим задачам. А именно припасам.

— Кладите сюда, — кивнул Букеру Грешок. — Щас подниму на ноги.

А затем понял, что Дэвид, в общем-то, стоит и не уходит. Винсент подумал. Помешкал. Подумал еще немного. А затем понял — и расхохотался:

— Не-не, Вы не поняли, сэр. НЕ КАК ОБЫЧНО подниму. А нормально.

Он отсмеялся.

— Слушайте, ну вот когда выберемся, эта ж история вся на слуху будет. Представьте, чего о нас говорить начнут. "Капитан Джонсон вывел Кент из-под обстрела японцев после того, как его вернул в строй некромант". Почти заголовок! Надо было идти работать в газету. Все равно одно и то же. Журналисты тоже мертвечину всякую шевелят.

Винсент покрутил головой и увидел доктора Брауна. Доктора, пребывающего, похоже, в крайнем замешательстве. Контужен? Не похоже. Нет. Просто слишком быстро все происходит.

— Док, вы нам нужны, — коснулся его плеча Соул. И тут же пошутил: — Если вы сейчас свернетесь где-нибудь калачиком и умрете, я от вас даже в посмертии не отстану. Подниму, и вы будете бегать по Кенту кругами, размахивая исподним. Так что давайте. Начинайте уже защищать свое доброе имя!

Неуместно; несвоевременно, возможно; в чем-то бестактно — все это он хорошо знал. Но знал и другое. Когда перед носом открываются врата прямиком в Ад, должен быть кто-то, кто отпустит шутку по этому поводу. Порой достаточно лишь считанных секунд здорового смеха, как все меняется. Яснеет голова, наливаются силой руки. Смейтесь, чтобы обрести покой. Смейтесь, чтобы расшевелить мысли. Смейтесь, чтобы смелее смотреть в грядущее.

Смейтесь и да обрящете.

— Чёрных сюда! Чёрных сюда!

Алгоритм сортировки раненых присваивает разным людям разные цвета. Белые — сверхлёгкие, подождут. Жёлтые — лёгкие, но сами дойдут до лазарета. Красные — это тяжёлые. Не дойдут, надо помогать в первую очередь. А есть чёрные. Им вообще никуда не надо.

Мертвецы.

"Черных сюда!" — сигналит некромант после боевой тревоги. И всем все ясно. Люди умерли, но еще не исчерпали потенциал. Надо исчерпать. Пусть лучше в огонь идут те, кому он нипочём. Ударь смертью по смерти, и выйдет славно.

Приносят капитана. Обожженного всего и на последнем издыхании вроде. Винсент аж брови поднял:

— Шкипера? Сюда?! Да вы в своём уме? Спирт и нож тащите! Одежду срезать будем.

Без обид, капитан, но очередь в чёрные надо ещё отстоять.

Потом вы разошлись, и потекла неделя.


Пикассо, у тебя все вышло даже очень хорошо. Эти пять дней прошли на славу. Папаша Джо изменил своей дебиловатой привычке резать часы в непиковые периоды — когда сначала полупустая смена плюет в потолок до вечера, а потом с недобором носится в мыле, обслуживая толпу возвращающихся с работы трудяг. Обыкновенно обрезав смену, Папаша Джо не вызванивает тебя на работу, даже когда на кухне творится сущий ад. Но на этой неделе обошлось. Ты смог отработать три полных дня и в общем-то остался собой доволен.


Северин, ты занялся поденщиной в доках. В Риверрайд Бэй есть немало пятаков, откуда в пиковые часы прибытия судов набирают рабочие руки за какие-то смешные деньги — но на неполный день. На несколько часов. Проблема лишь в том, что чтобы не упустить свое, приходится подряжаться ждать на порядок раньше, чем начинается, собственно, работа. Ну и не щелкать клювом.

Трудяги тут самые разные. В основном из Восточной Европы. Сербы с албанцами, да русские с белорусами и украинцами. По пятакам шатаются кельты, которые пытаются крышевать и опускать на доллары особенно хорошо наварившихся поденщиков. Поденщики же не пальцем деланы — кастеты, свинчатки, обрезки труб. Сбиваются толпами и не дают к себе подойти. Массовые махачи с кучей раненых случаются редко — это никому не надо. Но вот одиночку могут нагнуть как нечего делать. Ты был как все, держался всех, а когда на горизонте показывались кельты, готовил кулаки к раздаче. Был на равных с каждым. Единым с загнанными в угол, с отягощенным нищетой и неурядицами пролетарским сознанием. Потерялся в толпе. Никто даже не обратил внимание на то, как же ты схож с одним из портретов в Most Wanted.

Трудяги, к слову, самые разные. Ты работал на днище — стропалил грузы для малогабаритных кранов в большом доке, но среди окружающих тебя были и профессиональные ремесленники. Газосварщики. Слесари. Электрики. Механики. Обычно таких забирали первыми. "КТО ПАЯТЬ УМЕЕТ?", ну ты понимаешь. Было бы смешно, услышь ты однажды что-то вроде "КТО МОЖЕТ СОБРАТЬ БОМБУ ИЗ УДОБРЕНИЙ?". Но нет. Не сложилось.

Поговорив с ними, ты разузнал о положении дел в доках. Среди постоянного штата рабочих Водной логистики Претсберри и Претсберрийских Корабелов вроде как все относительно хорошо. Независимые профсоюзы в частных случаях впрягаются за своих членов. Адвокаты, судебные процессы, деньги и так далее. Но когда начинаются крупные терки, и, например, если полная заморозка доков угрожает соприкосновением с мэрией... Тут-то и берут начало многие гнилые и поганые процессы. Оппортунизм и соглашательство — это еще в лучшем случае. Пару раз ядра профсоюзов попадались и на прямом саботаже стачек и забастовок.

И это еще место, где вроде как есть какой-то закон. Ты не в нем. Ты среди нелегалов-поденщиков. А тут им надеяться вообще не на что. На тебя упал и покалечил плохо закрепленный груз? Отрубило кисть резко натянувшимся стальным канатом? Так внимательнее работать надо, дятел, сам виноват. Если повезет, заткнут рот котлетой баксов. А иногда и ее не будет, котлеты-то.

Безысходность пополам со злобой, но люди терпят. Еда, жилье, семьи где-то за кордоном и отсутствие каких-то гарантий и перспектив без грин-карты. Адекватных методов исправить ситуацию у них нет. Только валить из страны или идти в криминал.

Адекватные методы, впрочем, есть у тебя. Однако придется дать каждому из тех, с кем ты готов поделиться своими идеями, хотя бы немного деньжат. Нелегальное положение слишком многим обязывает людей. Слишком многим в стране, где "потеря работы" — часто синоним слову "смерть".


Муха, у тебя проблемы. Ты тоже искал поденщину, но уже теневую — у Без Базара. Без Базара подкинул халтурку — типы что-то разгружали-загружали, а тебе надо было просто стоять на стреме. Но в итоге именно твоя засвеченная копами рожа и сорвала операцию. Кто-то из особо бдительных терпил увидел тебя. Опознал и вызвал Мальчиков В Сексуальных Униформах. Ты сработал четко: "ЛЕГАВЫЕ!" и наутек. Благодаря тебе уважаемые люди не попались, но с тобой дел пока решили не иметь. Не потому, что ты какая-то мразь. Отнюдь нет. Просто сейчас ты для них опасен. Опасен тем, что вокруг тебя не все улеглось.

Это была единственная халтурка, которую ты намутил. Оставшиеся дни ты пролежал на дне.


Мама Кимби, у тебя тоже не все очень хорошо. Сдельная оплата за каждого клиента, где сорок процентов идут хозяину точки — это тяжко. Особенно если оставшиеся шестьдесят приходится делить с другими слесарями там, где тебе самой может не хватать рук. Иногда работалось попросту не очень быстро, и застрявший в очереди клиент уезжал восвояси. Иногда клиент и вовсе не шел. Ничего приятного, в общем.


Джон Доу, у тебя восьмичасовые дни на мусоровозе. Катаешься на подножке у кормы. Стыкуешь плохо покрашенную гидравлику захватов с потрепанными контейнерами. День за днем, день за днем. И так по всему Западному Спаргрэку. Можно голову выключить. Не возбраняется и даже горячо приветствуется, скорее.

После одной из смен топаешь в церковь, чтобы исповедоваться в грехах. Однако решительно ничего не помнишь о себе. В чем исповедоваться-то? В том, насколько ловко бульбулятор подхватил? За наркоманское настоящее? Возможно, вот только ты еще тогда решил, что, дескать, нет. Может, не настоящее оно в таком случае, а вполне себе прошлое. Про работу в церкви тоже ничего нового не узнал. Послали в центр занятости вставать на пособие. А пособие и получение жилья — это проджект на Севере. Надо тебе туда? Как знаешь.

Хотя, кто его тебе даст, это пособие. Ты на мусоровозе официально трудоустроен. Тебе не полагается.

Потом ты поговорил с Заком. Начал вопросы задавать тривиальные и неумные. "Кто я?", "Каково мое прошлое?", "В чем смысл сущего?". Зак повел бровью по-первой. Что, настолько все плохо? Да, настолько. Но на предложение пробить по старым каналам задумчиво покачал головой:

— На компах когда запрос вбиваешь, он сразу в историю летит. И за неслужебные запросы офицер на гражданку отправится просто с ходу и нахер. Так что... тут даже ради меня такое едва ли сделают. Если только кто-то лично тебя откуда-то не помнит. Что тоже вряд ли, сам понимаешь.

Он подумал еще.

— Погоди! Ты ж официально в Бюро Санитарии официально устроен. Значит, документы у тебя какие-то есть. Начни с них что ли?

Начинаешь. ID. Лицензия водительская. Аттестат зрелости. Еще какой-то аттестат... о, свидетельство об окончании курсов замочно-слесарного дела. Распечатка выписки трудоустройства. Судебное предписание.

Итак:
• Ты Джеки Бакстер. Фотка на водительской лицензии совпадает с рожей в зеркале. Ну, разве что на фотке человек не настолько осунувшийся.
• Тебе двадцать четыре. Дата рождения тоже есть.
• Ты оставил старшую школу в девяносто первом еще. Дата на аттестате зрелости.
• Ты ранее судим. Два штрафа-инфракции за магазинные кражи. Четыре года условки с возмещением компенсации за спертую стерео из автомобиля. Копии тикетов, судебные предписания.
• Ты на наркотиках с подросткового возраста. Первое посещение наркодиспансера датируется восемьдесят восьмым (интересно, кто тебя туда водил?). Но — важно — выписного эпикриза нет. Тебя не долечили. То, что ты сейчас смог отказаться от дури, когда пришел в себя — чья-то еще заслуга.
• После девяносто третьего ты работал на государство. Слесарем по замкам в Жилищном Надзоре. Когда где-то надо было вскрыть дверь или отремонтировать замок, выезжала твоя бригада. Потом тебя уволили. Дата увольнения с погрешностью в месяц-полтора совпадает с приговором об условном сроке.
• Ты наркоман и вор. Имевший шанс на нормальную жизнь и упустивший его. Но кто знает, быть может, не до конца? Надо только найти денег для доктора и вылезти из этой ямы.

Как-то вот так.

* * *

Мама Кимби, Муха, Без Базара опоздал на денек (бывает у него иногда такое), но все-таки нарыл вам работу. Договоренности оставались все теми же. Десять процентов, если беретесь за сделку и доводите ее до конца.

• Вариантик первый. Риверрайд Бэй, бар "Святая кружка" ("Holy Cup". Почти "holy crap", смешно). Хозяин — Стилворт Дэнверс или просто Стил. Погоняла нет, вроде как не криминал особо. Рядом с его баром развернули точку наркоманы и теперь шобят там что дурные. Клиентов это отпугивает, и поток не идет. Полиция пару раз пробовала закрыть этот притон, однако в ходе рейдов гребла только рядовых нарков или максимум курьеров. Главные игроки, крайне редко появляющиеся там, так и не были пойманы. А потому раз за разом переоткрывали точку. Стилу это все надоело. И теперь он хочет, чтобы притон стал тупо нежилым.

— Он предложит вам две штуки. Заламывайте сразу пять, он начнет торговаться, и вы спускайте по сотне. На четыре штуки точно уломаете, — проинструктировал Берт. — Я этого щегла слишком хорошо знаю.

• Вариантик второй. Еврейский ломбард "Старое-доброе". Там же, на Риверрайд Бэй. Железная дверь, железные решетки на окнах, пуленепробиваемое окно внутри. Но экипаж — всего одно тело. Сам хозяин — Барт Захер. Если придумать, как туда попасть, можно будет вынести просто целое эльдорадо электроники и ювелирки. Причем многое краденое, в полицию все это искать он не пойдет.

— Его крышует другой еврей. Вениамин Окин. Долги выбивает для него. С ним человека два-три, но все эти типы — никто. Никакого отношения к серьезным евреям с Криблэста они не имеют. Можно брать за жопу без последствий. Вениамин до кучи и алкаш тот еще. Если подловите момент, когда он будет с бодуна, а Захер еще вне ломбарда... Не мне вас учить, бл.

• Вариантик третий. Двое наемников откуда-то со среднего востока. Афганцы или арабы — между собой балакают на фарси. Деньги обещают огромные, десять-двадцать кусков можно срубить.

— Какие-то наемники, наверное. Хотят, чтобы на переговоры человек один пришел. Знаю, на кидалово это похоже, — заметил Берт и передразнил акцент: — "Прихады адын, дэнги дам, много!". Поэтому пусть лучше кто-то из вас поодаль попасется. Мне просто прямо железно обещали, что их будет двое. Увидите кого-то еще — сразу валите оттуда. Я за вас мазу вытяну, если что. И да, Ким. Ты с ними на переговоры лучше не иди. Шариат не Шариат, хер их знает, чо там в бошках у них по поводу женщин, ведущих дела. Сделка и сорваться может.

* * *

— А послушайте еще вот это!..

И в то первое утро, и во все последующие Винсент так и не обернулся на землю. Выходил к борту, тяжело преодолевая морскую болезнь, и смотрел, смотрел, смотрел. На просторы вод. На мрак глубин. На небо, подернутое дымкой. Жизнь бросает новые вызовы. И кто Винсент — да кто на этом борту все такие, чтобы не поднять перчатку? Чтобы сбежать, сжав хвост промеж задних лап? Почти каждый вступает этот путь с лицом, от которого молоко киснет, и головой, полной дум. Вступает, упуская главную вещь. Они оставляют разрушающуюся родину, чтобы пересечь кишащий чудовищами океан в поисках новой земли. Они уже, вот прямо с этого же момента творят историю. Каждый вписал себя в летопись мира. В первую же строчку новой страницы, которую перевернуло время.

Себя я знаю: кровь моя
Не океан,
А только слабая струя,
Чей цвет багрян;
Но есть во мне потоки вод,
Что страшных сил полны,
Кипучих недр круговорот,
Слепая мощь волны.

Он проводил время на палубе, читая стихи — читая всякому, готовому остановиться и послушать. Валлийцы и британцы, ирландцы и шотландцы — Родина со всеми ними. Смотрит, полная надежд, и ее глаза полны влаги. Пусть свет черен и холоден, но Родину им таковой же не сделать. А значит, не сделать и их.

— Я собирался писать диссертацию в области некромантии по занятному феномену, — как-то раз Винсент изловил Пирсона. — По паранормальным свойствам искры воли человека. Моя научная работа должна была поставить вопрос, почему некромантия не в силах вернуть жизнь, а может только гальванизировать тело. И почему те же манипуляции, что работают на гальванизацию тел, никак не воздействуют на живущие организмы. Я намеревался постулировать, что воля — ВОЛЯ, понимаете, доктор Пирсон? — не подлежит манипулированию контроля на потустороннем уровне. Именно поэтому Департамент не комплектует в штат гальванизированных на постоянную основу. Потому что человек без ВОЛИ, даже возвращенный искусственно в пост-жизнь, все равно суть ресурс. Им можно оперировать. На который можно воздействовать и влиять.

Он широко улыбнулся.

— Именно поэтому в число колонистов отбирали тоже строго живых. Департаменту и Короне нужны все наши мужество, упорство и воля. Это и есть те гаранты, что сделают наш успех... Неизбежным. О, я знаю, что Вы сейчас скажете — звучит громко. Согласен, полностью согласен. Но даже если сбавить высокопарность тона, разве станет это утверждение дальше от истины?

Так Винсент и проводил время. Ходя от человека к человеку, шутя и смеясь — смеясь искренне. Высекая искру.

Порой достаточно лишь искры, чтобы пламя занялось.

Богатые кварталы Рэндалл не любил. С ними его связывала крайне и крайне неприятная память. Как-то раз он заехал в один из таких по незнанке и припарковался, чтобы нагуглить себя на карте. Но не успел движок остыть, как к автомобилю подошел неплохо так сложенный организм в униформе частной охраны. Здравствуйте. Вы кто такой? Вы по приглашению? Нет? Выезд — это вот прямо туда и до упора. Да, сейчас. Не задерживайтесь.

Америка — свободная страна. Просто есть места, где тебе быть не надо. Распорядись своей свободой правильно и прими нужное решение, сечешь?

С тех пор ощущение множества следящих пар глаз так и не пропало. Все эти порядочные добрососедства-нейборхуды — они параноидальны и скованы ничуть не меньше, чем худшие из кварталов в гетто. Прилизанные, приглаженные и насквозь фальшивые. Если в жителей гетто обоснованную тревогу вселяет шум лопастей полицейского вертолета, то здесь... Здесь ее вселяет просто любое новое лицо. Любая угроза переменами.

Рэндалл спешился и пожал руку Клаусену:

— Детективы Мьюррел и МакКартни, убойный отдел. Томас, кто сейчас старший на сцене? Вы?
— Да сэр, мой напарник встретил вас у ворот. Тут всё тихо, я думал отпустить остальные экипажи, — офицер кивнул на ворота и указал рукой на забор, — сюда просто так никто не влезет.
— Коптеры пролетят, — пожал плечами Рэндалл. — Когда сюда понаедут медийщики, здесь натурально придется оборону держать. Причем глубоко эшелонированную. Так что пока все же не разъезжайтесь. А эти двое — кто из них кто?

Он кивнул на негра и брюнетку.

— Мужчина Дэвид Холт, тридцать три года. Пять лет работал личным водителем Лоуренса, приехал забирать своего босса около пяти утра. Дверь никто не открыл, на телефон он тоже не ответил. Холт доверенное лицо, у него был доступ в дом. Он зашёл внутрь, начал искать. Нашел телефон по рингтону, забеспокоился. Хотел заявить похищение, но сначала осмотрел весь дом и территорию, ну и нашёл.

Томас поправил фуражку: в элитном районе полиции рекомендовалось строго соответствовать облику копа с календаря полиции. Пока царила прохлада, это было довольно просто.

— Там странный момент. Винный погреб, везде битые бутылки, Барри в позе эмбриона и дверь сильно погнута изнутри. Мы ничего не трогали, водитель сказал что лишь, — Клаусен приложил два пальца к сонной артерии, — пульс проверил. Думал нервный срыв. Напился, заснул. Но нет, совсем холодный.

Полицейский провёл пальцем по экрану смартфона и продолжил.

— Женщина Шена Николс. Двадцать семь лет. Менеджер по работе с клиентами компании Smart Home. В пять тридцать у неё была назначена встреча с Лоуренсом. Она хотела уехать, но мы задержали её потому что Холт сказал, что Барри подавал на них две жалобы на слежку. Думаю она знает куда больше, чем говорит. Кандидат в мэры был их клиентом. Дом напичкан электроникой. Все двери на магнитных замках. На воротах камера.

"Яд? Клиенту подсыпают бяку в вино, а чудо-дом, владельцы которого следят за хозяином, в нужный момент клинит магнитный замок".

— А ещё кто-то из прислуги у Барри есть?
— Чёрт, совсем забыл! — Томас хлопнул себя по лбу, — Погибший сэр Лоуренс Барри. Тридцать девять лет. Кандидат от республиканской партии на выборах мэра. Женат, двое детей, пяти и трёх лет. Жена Мэри Миллер, владеет крупным ресторанным бизнесом. Фамилию мужа, как видите, не взяла. Сейчас её нет. По словам Холта, Барри был сильно сконцентрирован на работе и отправил семью на отдых в Испанию, около двух недель назад. И их не будет ещё минимум две недели. Из прислуги была няня, но её по понятным причинам тоже отправили в отпуск. Ещё садовник, но он посещает их не каждый день и в дом обычно не заходит.

Хмыкнув, мужчина добавил.

— Впрочем, думаю что любая статья в интернете скажет о погибшем куда больше.
— Обязательно займусь этим, но, пожалуй, чуть позже, Том, — кивнул Рэндалл и посмотрел на брюнетку. — Сейчас надо ковать то, что горячо.

С этими словами он направился к водителю.

* * *

— Мистер Холт? Рад знакомству. Детектив Мьюррел, убойный отдел. — Жетон. Обязательно показать жетон. — У меня будет к вам ряд вопросов. Офицер Клаусен уже передал то, что от Вас выяснил. Поэтому я постараюсь не повторяться.

Когда Мьюррел подошёл к негру, тот, скрестив руки на груди, смотрел куда-то вдаль поверх окружающих участок деревьев. На первое слово он никак не отреагировал, но потом спохватился.

— Простите, задумался, — кивнул, — спасибо, что приехали, детектив. Я уверен, что это убийство. Спрашивайте что угодно, постараюсь ответить ничего не упустив. Просто... — Холт потёр переносицу, — вы служили?

Дэвид накинул кожанку поверх коричневой рубашки, странный такой стиль. Брюки, туфли, рубашка, всё "тёплых" цветов, а поверх них затертая куртка. Рэн мог отметить набитые костяшки собеседника, и отстранённый, но внимательный взгляд. Под полой его куртки угадывался небольшой подсумок под запасной пистолетный магазин и похожий под газовый баллончик. Водитель? Ну, похоже, что не совсем.

— Просто Рэндалл, если Вам так будет удобнее. Нет, не служил. В полиции уже лет семь, а вот войска как-то стороной обошли.

Легкое откровение. Короткое. Штришок к собственному портрету. Иногда надо дать чуть больше, чтобы получить вообще всё.

— Да это не важно, на самом деле. Служба разной может быть. Просто... Барри был моим сержантом, бросил политику и ушел на контракт, когда заварушка в Венесуэле началась, — хмыкнул, — ты тогда, получается, в копы и пошёл. Он спас мне жизнь. Дважды. Один раз от смерти, когда я проголодался и решил пошарить в чужом холодильнике. Он меня оттащил и сказал: "Холт, ты конченный черножопый дебил". Я тогда даже обиделся. Дёрнули кошкой. Рвануло так, что окна повылетали даже в соседнем здании, а нас едва не привалило потолком.

Негр мечтательно улыбнулся, вспоминая былые деньки.

— Его потом ранило, уехал, — Дэвид кивнул на дом, — в кабинете "Пурпурное Сердце" висит. Второй раз он спас мне жизнь от нищеты, когда и я вернулся. Предложил работу, и вот, пять лет уже его катаю. Зачем я это говорю? Просто вы должны понимать какая это, — теперь показал на дом пальцем, — говнина. Не знаю, что произошло, но убийца даже не встретился с ним лицом к лицу, не выстрелил, не зарезал, не боролся. Просто... отравил?.. Вы же тоже погибаете, но как солдаты. А не вот так, в подвале собственного дома. Прости, просто... — Холт вздохнул, — ...дерьмо.
— Да не извиняйся, — Рэндалл махнул рукой. А затем посмотрел на Дэвида прямо: — Мы тоже не все как солдаты умираем. Кто-то проигрывает судебный процесс после стрельбы на семнадцатом году карьеры, отправляется в тюрьму, а потом и на улицу. Сходит с ума, глядя на рушащуюся жизнь.

Он повел плечами:

— Сэра Барри убила какая-то крыса. А все потому, что страна кишит ими, как коллектор в стоках. Мне приходилось видеть, кем могут стать друг другу брат и сестра, когда умирает отец, и настает пора делить долги перед банком. Они рвать друг друга на куски готовы. И эта лишь малая, местечковая игра. Что уж говорить о такой большой, как выборы мэра.
— Да уж, сложно воевать, когда даже не знаешь кто враг, — Холт улыбнулся, — Чем могу помочь расследованию?

Ворота вновь открылись и на парковку въехал черный фургон с жирными надписями, обозначающими криминалистическую службу. В теории, они должны были приехать первыми, но сегодня ситуация была исключительной.

— Детектив! — окликнул Мьюррела открывший багажник своей машины Томас, — Сезон утиной охоты открыт!

В руках он держал угловатую "дронобойку". Бель-Эйр был одним из районов, где право на неприкосновенность личной жизни нарушалось наиболее часто, по причине обилия целей для сталкеров и папарацци. Сейчас дроны имели номера почти как на оружии, а ещё требовали лицензию, но умельцы собирали нелицензионные копии в гаражах тысячами. Отследить владельца было почти нереально и единственное, что оставалось полиции — сажать или сбивать.

— Можем пойти в беседку, там на заднем дворе что-то вроде садика, — Дэвид открыл дверь машины, и кивнул на бумажные пакеты, — Я Лоуренсу завтраки обычно возил, сейчас вот тоже, себе и ему. Чего добру пропадать.
— Настреляй самых жирных, — хохотнул Мьюррел и повернулся к Холту: — Да, давайте подкрепимся. Пока технари не закончат дело, нас тут еще несколько часов продержат.

К моменту звонка Рэндалл не спал уже около полутора часов. После нескольких довольно шебутных дней в участке — Брент припер из офиса операций две сумки необработанных отчетов об инцидентах — он провалился еще на подлете к подушке. Лег часов в семь вечера, моргнул и выморгнул уже минут в двадцать пятого. Дурному сну и побудка прилагается дурная. И та не подвела. Отвратный привкус во рту, легкая головная боль и чернота ночи за окном. В голливудских фильмецах про Лос-Анджелес побудку показывают как алеющий восход и несмелое солнце, ласково касающееся кожи через панорамное окно. Детектив второго класса Рэндалл Мьюррел не просыпался. Он просто вываливался в реальность, гремя костьми и проклиная белый свет.

Еще и бомжи под окном никак не утихнут. Долбаная Санта-Моника с ее долбаным пляжем.

До звонка Рэндалл завис в Интернете. Параллельно завтракая и приводя себя в порядок, мотал бесконечные ленты, читал что-то, что не оседало в памяти даже на считанные мгновения. Разгружал мозг. Свайпал обновление ленты подобно крысе, раздрачивающей лимбическую систему импульсами счастья — такого легкого и доступного.

Так, наверное, и прошел мимо очередной день. Бессмысленно и уныло, если бы не позвонил Брент.

Ага. Ага. Мертвый слоник. Нет, Брент, не вздохнем, даже если это не убийство — как будто ты не знаешь, как уходят из жизни слоники и ослики. Непременно с шумом и хлопая дверью. Хлопая с такой одурью, что сыпется штукатурка.

— Слушай, Брент, я так понимаю, там щас ни криминалиста, ни собаки с кинологом тоже нет? Просто... Чего там делать-то нам? Пообщаться с кем найдётся хотя бы?
— Личного водителя недостаточно? Он сказал, что у Лоуренса была встреча в 5:30, значит есть ещё кто-то помимо него. Вообще, знаешь что, позвони шефу. Прям вот ему, это он шум поднял.
— Он в курсах, что на дело конкретно мы с Энджи задействованы?
— Нет, есть вариант попроще — капитан. Или... ещё проще. Патрульные уже на месте.
— Криминалист с кинологом тоже?
— Криминалисты приедут из центра целой кучей. В первую очередь ждём заключения коронера. Жюльена Моро дёрнули прям с вечеринки, а значит подозревают несчастный случай который таковым не является.

Рэндалл прижал смартфон к груди. Глубоко вдохнул. Выдохнул. Снова приложил к уху:

— Брент, так не делается. Коронер щас начнёт ворочать и лапать труп и все криминалистам наебнет. Да и потом, если он улику какую на теле найдёт, за неё кто отвечать-то будет? Сама детективка что ли?
— Придется приглядеть, чтобы он лишнего не трогал. Там уже полная самодеятельность началась, я ничего не могу с этим сделать. Отчётов нет, а значит и мы ещё, вообще-то, не в деле. Опасаешься вляпаться — не спеши на место. Позавтракай, глядишь через час все остальные тоже будут на месте.

"Чудно нахер".

— Коронер уже там или ещё только на подходе? Его тормознуть вариант есть?
— Уточню, сказать чтобы криминалистов ждал? Или тебя?
— Криминалистов. Конкретно криминалистов. Они должны хотя бы пару фоток ненарушенной сцены сделать, прежде чем он возьмётся. Да плюс собака тоже, может, след какой возьмёт.
— Понял, сделаю. Держи в курсе если что, а я попробую убедить шефа не брать дело в свои руки.
— Мы с Энджи, если че, гарнизон подержим. Мьюррел, конец связи.

Зато, может быть, на время этого расследования с отдела снимут все остальные. Было бы замечательно. О, еще и айтишницу в помощь дают — ну никак канун рождества. Обычно начальство если что-то и дает, то это дрыном по заднице.

* * *

— Доброй ночи, Скай. Это Мьюррел. Поднимайся, зачехляйся и на Бэль-Эйр. В десять-шестьсот один по Чалон-роуд. Там труп, но старшой утверждает, что по твоей части — по технической — тоже что-то есть. Найди нас с Энджи там.
— … что? Да? — сонный голос в считанные секунды преодолевает стадии отрицания, гнева и переходит к торгам. — Сейчас?!
— Ага, — коротко ответил Рэн. — Труп это непростой. Очень важный труп. Кандидат в мэры от слонов. Тут ничего и никуда не отложишь.
— Скинь мне адрес в вотсапе, — коротко попросила Скай и повесила трубку.

* * *

— Доброй ночи, Энджи. Сегодня у Брента романтичное настроение. Нужно встать пораньше и всем вместе поехать смотреть на... жмура. Бэль-Эйр, десять-шестьсот один по Чалон-роуд. Отлагательства неприемлемы, жмур важный. Кандидат в мэры от слонов.
— Рэ-эндалл... — констатировали из динамика.

На том конце провода послышался протяжный вздох, красноречиво дающий понять, что суббота прошла продуктивно и, очень возможно, бурно. Вздох перешёл в нечленораздельные звуки, похожие на писк, по которым можно было догадаться, что собеседник дал волю затёкшим во время сна мышцам и теперь всласть потягивается.

— День ещё не наступил, а я уже жажду тебя убить, — спросонья голос у Энджи был ниже обычного. — На чьей поедем?
— Давай на моей. Не буду заставлять тебя страдать и трястись за рулём, — ответил Рэндалл и с улыбкой добавил: — Время страдать ещё наступит.

Вообще-то машина Рэндалла действительно была его, в отличие от служебной у Энджи. Но «Квадра» ужасно ей нравилась (и именно в таком «готическом» окрасе), поэтому она считала её своей. Вот так запросто.

— Ладно, живи пока.

Несмотря на внешнюю суровость, напарник умел быть самим очарованием в точно выверенные моменты, вот как сейчас, когда подарил возможность успеть заскочить в душ перед бесконечно долгим трудовым выходным. А он по всем признакам обещал быть таковым.

* * *

Собравшись и упаковавшись, он поехал за Энджи.

Пикассо, твоей первой хатой была комната в многоквартирнике на Севере. Это почти самое дно, хуже только проджекты. Он еще и старой довоенной постройки, когда в такие многоквартирники пытались расселить большие, но нищие семьи — огромные, но при этом без освещения и вентиляции для внутренних квартир. Из-за чего у квартир подле окон вроде твоей было еще нормально, а вот во внутренних постоянно темно и затхло. Твой дом. Был. Какой ни есть, но он твой. Ты платил за свой угол что-то около семисот долларов в месяц и в общем-то как-то жил.

Но даже вне убитых проджектов Северный Спаргрэк оставался Северным Спаргрэком. "Красные" ведут вечную войну с "Серыми". Мясорубы против Изгоев. И те, и другие еще тогда слали друг друга и случайных прохожих в расход просто не за тот цвет одежды. После начали убивать и всякого замеченного в разговоре с полицией — до тех пор, пока смэшовцы (SMASH, уличные копы по бандам) не перешли просто на вербовку стукачей. В общем, улицы кипели, но с этим мало что делалось. Потому что на крови поднималось большое бабло. А барыги не решают проблемы, на которых можно заработать.

Даже когда между красными и серыми устанавливался условный паритет на уровне банд, отдельные сеты этих банд все равно продолжали мочить друг друга. Банда — не мафия. Она слишком неорганизованна, чтобы просто послушать, что скажет оу-джи. Им срать, что это может быть для общего блага. Похер, что возможно, пойдет на пользу бизнесу. Старые обидки одних негров на других — месть за братанов, за пожженные дома, угнанные тачки, уведенных девчонок — все это не отходило на второй план. Даже когда большие гангстеры с худов четко сходились, чтобы пожать друг другу лапы.

Именно так и взорвали твою хату. Ты точно знаешь — вернее, ты выпытал это у многих из барыг — что между Мясорубами и Изгоями совершенно точно был мир. Но один сет Мясорубов — Мясорубы 16-ой улицы (16-th Street FC) — то ли кинул, то ли был кинут оружейником сета Изгоев — Изгоев, Переехавших в Претсберри в Восьмидесятых (80's Rolling Pretsberry Outcastz). И в итоге кто-то из них кому-то в окно забросил гранату.

Копы, кстати, не соврали насчет утечки газа. Вернее, не могли соврать, потому что не они занимались вопросом. Утечка газа имела место — таково было заключение комиссии ARSON. Поджоговых следователей пожарной службы штата Этминстер, которых специально пригласили на расследование. У твоего соседа, которого пытались взорвать, действительно тек пропан (так как этот торчок чем-то упоролся и не завинтил до конца вентиль). Но взорвался газ именно из-за гранаты.

Обломки и осколки гранаты копы не нашли. Сгорело все дотла. Как и твоя рожа, как и твои чудные ночки с Ким. Как и твое полное надежд прошлое.

Берт посмотрел на Ким и качнул головой:

— Нет, Ким. Он не ФБРовец. Он тот, кто числится в ФБР рядком с суммой с четырьмя нулями. Телик смотришь, газеты читаешь? Запомни его лицо и как в следующий раз включишь, просмотри "America's Most Wanted". Чего он хочет — я не знаю. Ты не знала его до этого, я не знал о нем ничего последние семнадцать лет. Что в общем-то одно и то же. Но то, что я точно знаю — ни денег, ни жратвы, ни лежки у него нет. И вряд ли он пойдет за поденной работой, чтобы все это себе надыбать.

Он посмотрел на Алекса.

— У таких как ты, Ким, или вот Фрэнк, зудят клыки от того, что происходит вокруг. А вот такие, как он, не особо стесняясь пускают эти самые клыки в ход. Террорист ли он? Кто-то назовет его террористом. Да. Но это лишь половина... гм... верной постановки вопроса, сечешь? Полная заключается в том, откуда берутся террористы вроде него. Откуда-то они берутся. Это тоже да. И вы с Фрэнком хорошо знаете ответ — вы с него здесь и сейчас, в общем-то, и начали.

Берт помолчал.

— А пока господин Северин думает, что ко всему этому добавить, я продолжу, — он обратился уже ко всем. — Что я вижу, так это то, что ни у кого из вас нет нормальных бабок. Пиво грошовое, бесплатная закусь. Вы знаете, кто я и чем занят. Я получаю десятую с каждой сделки, которую проведу сам. Чем вы займетесь после того, как Северин обозначил себя врагом, и до того, как Меркурий утопит этот раён в говне, меня не ебет. Похуй, честно. Но возможность поднять бабок я вам (а через вас и себе) найду. Найду, если вы скажете, что готовы искать. Заодно и посмотрите, кто из вас реально на власть вот прям сейчас готов залупиться, а кто... А кто просто коробка пиздабольная, и в разведку с ним не ходят.

* * *

Чуть до полудня солнце над Западом отливает рыжим.

Неласковое и такое далекое. Еле пробивающееся через взметаемые автомобилями облачка асбестовый пыли, столбы дыма от далеких ТЭЦ и корабельный смог доков на Риверрайде. Утром и вечером дня багряный свет на восходе и закате слепит глаза. А в середине дня светило мертво. И бело, как огромная галогенная лампа. Пыльный ветер стачивает облицовочный кирпич небольших высоток. Летит мимо мелкий мусор; летит невесть куда, цепляясь за пошарпанные бордюры и выбоины в дорожном полотне. На стенах тэги банд — уже тоже побледневшие от времени. Дуют паршивенький кофе пара копов — оба без бронежилетов, но не испытывающие никакого беспокойства по этому поводу. Один даже пуговицу верхнюю расстегнул. Идет мимо байкер в куртке Стаи. Козыряет им чуть с издевкой и следует дальше, пнув куда-то в сторону подвернувшуюся под ноги банку из-под колы.

Если бы жизнь имела вкусовые рецепторы, Западный Спаргрэк был прогорклым и тягучим.


Пикассо, сегодня у тебя выходной. Вкалываешь два через два по половине суток, оплаты не хватает даже не то, чтобы не умереть, а мысли вообще где-то далеко. Легкие мысли. Вроде бы вопреки тому, что вокруг происходит. Легкие. Вчера ты опять побывал у Бетти. Девочка просияла ("Дядя Фрэнки!"), а затем засыпала рассказами. Об учебе. О новых друзьях. О старом ветеране Гренады, который учит ее играть в баскетбол — ведь если научиться играть в баскетбол на коляске, можно будет научиться делать на коляске что угодно! В общем, о всем таком. Всем, что настолько во многом отличает ее жизнь от твоей. Ты тихонько радовался. Слушал, слушал и слушал. Потом Бетти сказала: "А посмотри, как я теперь умею!". И вдруг встала на коляске на попа, удерживая баланс чуть ли не под углом в сорок пять. Ты попросил прекратить, но она, смеясь, не стала. И ты отчего-то не захотел настаивать. Ну и правильно. Постояв так еще, Бетти мягко опустилась на исходную. Словно земное притяжение потеряло над ней власть. Потом происходило что-то еще, но так или иначе, уходил ты чуть более развеянным. Кто знает, возможно, даже чуть более счастливым.

Что-то ты в своей жизни делаешь правильно, Пикассо. Нужно осознание этого человеку, кем бы он ни был. Даже когда рожа разворочена так, что впору пугать грешников в аду. Даже когда занимаешь у соседа пять баксов, чтобы доехать до поденной работы и заработать там семь. Даже когда свободные отношения с женщиной разваливаются — хотя казалось бы, чему там развалиться, ничего ж не построено? В общем, нужно. И какое-никакое, но оно у тебя есть.

Пересохло в горле. Надо бы выпить, только в карманах ветер гуляет. Да и, если честно, не выпить надо. А просто куда-то себя деть. Ноги сами несут в "До краев".

В баре тихо и чуть затхло. Надрывно работающий кондиционер явно не справляется. Чуть поскрипывающий пол. Старая и вся в ожогах, но любовно отполированная стойка. Несколько высоких стульев и две длинные сплошные софы по обе руки от входа. Кое-где торчит из них синтепон. Без Базара ловит спортивную волну. Свою очередную херню, в которой ты никогда не разбирался. Он поворачивается на звон колокольчика и, лишь на секунду оторвавшись от своего занятия, кивает тебе на стул:

— Будешь чот, Пикассо?


Мама Кимби, клубхаус Курв. Уже поднадоедает приходить сюда пешком. И хотя никто, в общем-то, не против, чтобы ты оставалась безлошадной, против остается один из самых важных людей. Это ты сама. От некоторых приятельниц и подруг ты пару раз слышала фразу вроде "Я чувствую себя голой без колец и сумочки". Ты всю первую половину жизни чувствовала себя голой без полицейского жетона, а всю вторую — вот как сейчас. Без седла под задницей. Без нагнетания газа движением запястья, без упругого взлета оборотов движка. Не может так Курва считать себя Курвой. Даже если вокруг не скажут и полслова поперек.

Тру, Коко и Чузи играют в домино. Вот-вот закончилось собрание клубхауса, где вновь был поднят старый и избитый вопрос. Деньги. Мерч продался плохо, и до конца сезона у Курв не закрываются триста шестнадцать долларов. Это с учетом аренды — клубхаус еще удается отстоять, а вот членство в SAMC потребует допсбор. Мысленно ты пожала плечами. Ничем это все не обернется — вас несколько дюжин, к концу месяца просто скинетесь по десятке. Но что-то и шевельнулось в глубине души. Если удастся закрыть этот долг самостоятельно, возможно, что-то в твоих отношениях с клубом изменится в лучшую сторону. Широкий жест. Жест, способный показать, что ты скорее готова ходить пешком, чем дашь клубу потонуть.

Сейчас же Коко с воодушевлением рассказывает о свиданке с неким Солмером. Одним из Волкодавов.

— Ну мы едем парой, он ведет, я следом. На перекрестке красный, надо останавливать, а я вижу, что он тормоз жмет вхолостую. Отказали. Ну он тоже заметил. У меня сердце чуть не выскочило — прям на красный выезжает же! Кричу ему, мол, прыгай.
— А он чего? — спрашивает Чузи.
— А он спокойно так газ отжал, на перекрестке в поток вклинился и топливный шланг дернул. И так вхолостую ехал, не остановился.
— Кровянка-то ледяная.
— Вот-вот. Потом на него еще и копы присели. Он им и руки по-свойски пожал, показал проблему, так они ему потом еще и клетку вызвали. Чтоб чоппер до сервиса докатить.
— Ушам не верю.
— Чему ты удивляешься? — встревает Тру, ставя кость. — Волкодавы с полицией на короткой ноге.

Побыв в клубхаусе еще какое-то время, ты собираешься уходить. Уже на стоянке мотоциклов тебя ловит Леди Фокс:

— Ким, подойди, пожалуйста.

Пожав плечами, ты подходишь.

— Человек появился один в Риверрайде. Зовут Пит-Мусорщик. Автосвалку держит. Раньше он только клетками занимался, но сейчас взялся и за чопперы. В SAMC говорят, легал он. И что там можно чо не совсем убитое найти за тыщу-полторы. Ты загляни, как деньги будут, — она дает тебе визитку правления Курв. — Скажешь, что от нас. Только японцев не бери. Курвы — не магазин игрушек.

Ярая патриотка отечественного мотопрома, японские спортбайки Леди Фокс не могла терпеть.

Ну что ж. Теперь осталось только найти, откуда взять денег. Может, Без Базара чего подкинет. Ты отправляешься в "До краев".


Доу, прошло уже столько времени с тех пор, как ты осознал себя, а ничего не прояснилось. Все как в тумане. Лежишь так, бывает, после смены и в потолок смотришь. А в голове ветер гуляет. Приложили что ли по чердаку так сильно, или как дело было? А какое дело? А когда? Последнее, что помнишь сознательное — как в себя пришел. Рядом Зак и еще какой-то тип. Тоже не особо молодой, но тебе он несколько мутным показался. Хьюи, лепила. Ну раз лепила, значит, было от чего лечить. Зак еще так обрадовался, когда ты в себя пришел, и только потом уловил, что у тебя в голове ничего не осталось. Долго они тогда с Хьюи там переговаривались — об услугах, обязательствах, долгах, всяких таких вещах. Потом вернулись к тебе, и тот сказал:

— Хочу проверить, действительно ли ты забыл все.

Затем протянул тебе бульбулятор с каким-то спуском скоростным. И зажигалку. Вот тогда ты и понял, насколько на самом деле это тебе хорошо знакомо. Привычным жестом поднес приблуду к губам, жигой чиркнул и уже поднес синий шарик тусклого пламени к другому концу. Ты владел этим. Владел, возможно, лучше, чем хотелось тогда тебе самому.

Но тяги не было. Казалось, что счастье ты неспособен извлекать вообще не из чего. Скорее всего, дурь действительно легла краеугольным камнем в жизнь — в ту прошлую жизнь. Где, наверное, тебе вообще ничего не принадлежало. Вечные бега, жизнь от трипа до трипа. Не то, что надо повторять. Так нельзя. Так не стоит. Так неправильно.

Вот с тех пор и живешь. Нарыл свои документы, долго смотрел в фотографию с водительских прав, запоминал имя и числа. Джеки Бакстер. Кто ты такой и во что превратил свою жизнь?

Слоняясь по Западному Спаргрэку, заходя в заведения одно за другим и глазея по сторонам, ты надеялся хоть на какую-то зацепку для памяти. Как вдруг в "До краев" тебя увидели пара ирландцев в зеленых спортивках:

— О, Джеки! Куда пропал? Чо, по-старому все? Цены помнишь?

Ты не понял, о чем они. Ты не помнил даже имя собственное, какие там цены. Но на всякий случай отказался.

— Как знаешь. Если чо, я у себя буду. Забегай.

В следующий раз ты приходишь в "До краев" снова, но уже не видишь ирландцев. Только мужик с рожей, похоже, попавшей под комбайн, да крепкая дама в мерче байкерского клуба.


Муха, говорят, Донни провожали на тюрьму всем кварталом. Подтвердить или опровергнуть это ты не можешь. Уже давненько так порядком не трешься с Островитянами. Но там за несколько убийств первой статьи и вооруженную ограбу светила парочка смертных казней. И только то, что он ссучился как тварь, помогло ему избежать столь суровой участи. Да, с ним обошлись по-божески — всего шестьдесят два года строгого режима с конфискацией имущества. Когда он выйдет на свободу, огромные человекоподобные роботы из японских мультов уже будут бороздить просторы вселенной. Или что-то типа этого. Славься, система юстиции США.

Но тебе надо думать о себе. Копы решили первым делом выкропать в нули мозги твоей сестре. Ты опять же не стал проверять — просто разорвал контакты. С ней, с матерью, вообще почти со всеми, с кем был знаком из цивилов хотя бы через два рукопожатия. Жизнь на нелегальном положении превращает человека в затравленного зверя. Ты шугаешься и убираешь прочь с пути любого полицейского патруля. Избегаешь более-менее людных мест. Хватаешься за пистолет даже при мнимой угрозе. И доводишь до автоматизма счет до одиннадцати.

В магазине твоего пистолета дюжина патронов. И один надо оставить.

Пока удается кое-как перебиваться чем-то в "До краев". В задней комнате можно жить без палева, если только есть чем платить Без Базара. Если же нет, можно оказывать услуги, но тогда твое положение висит на волоске. Тебя выселит тот, кто предложит услугу повесомее. А их уже вон, немало так собирается. Посмотри на стойку.


Лефевр, как и из каких соображений ты выбрал Претсберри местом для побега, ты не помнишь. Скорее всего, дело в Без Базара, у которого там нашелся активчик. Но вопрос изначально стоял не так. Бежать не куда, а откуда и от кого. От федералов. Места каким-то сантиментам тоже не нашлось — без жалости сжег все старые мосты, расстался с собранной по крупицам жизнью и снова... Снова прыгнул с головой в мутный омут. Как было когда-то, как будет происходить теперь во все времена. В одной кинохе Майкла Манна что ли, которую ты отсмотрел с женой, крутой грабитель инкассаторов проговорил часть своих мировоззренческих установок. "Не имей ничего того, чего не сможешь бросить за тридцать секунд". Киноха кинохой, а только ты похолодел тогда. Тебе ведь тоже довелось грабить инкассаторов.

И тут вот те раз. Побежал, бросил, и про тридцать секунд не совсем ложь. Дно этого омута — оно с острыми краями.

Единственное, что ты понял за эти годы — это то, что такая война не заканчивается подписанием мирного договора. Стороны не смогут забыть все, замять и спокойно сосуществовать на территории одной страны. Кто-то один будет считать себя проигравшим, упустившим возможность, а значит, никогда не простит этого второму. Прекращенное противостояние на поверку оказывается лишь прерванным.

Возможно, был вариант бежать из страны. Искать политического убежища где-то еще. Именно это тебе и предложил Без Базара, когда ты за долгие годы наконец его увидел. Сказал:

— Если тебе снова документы нужны, цены тут более божеские. Но и качество... Богов фальсификации сюда не занесло. Серьезную проверку не пройдет, но тебе ж только границу перейти?

А ты о жене и детях вспомнил. Вспомнил обо всем содеянном на ниве левого радикализма. Вспомнил, как родившись в богатой семье, воочию видел колесо истории, приводимое в движение капиталом и натурально перемалывающее людей. Захотелось сжать кулаки до побелевших костяшек, да зыркнуть злобно. Не сжал. Не зыркнул. Сказал только:

— Я на постоянку.

Берт не понял или не заметил. Или сделал вид. Так или иначе, он лишь пожал плечами:

— Будет сложнее. Но без базара.

Ладно, будут у тебя документы. И допустим, даже деньги за них ты отдашь своевременно. А дальше-то что?

— В канаве, Тораг, смысла нет — за пару дней с ней ничего не сделать. В пристрелке тоже — те, кого я обучал стрелять, в пристрелке не нуждаются, а те, кого не обучал, за два дня ничему не обучатся. В общем так.

Краснобай вздохнул.

— Бой примем на севере. Иначе Могильник просто сожжет нам фермы, и люди, даже если выживут, будут обречены на голодную смерть. Впереди герои и ополченцы. Позади люд с пращами. На подходе всех обстреливаем, кого можем. На двадцати футах ополченцы бросают масло, стрелки бьют огнем — сжигаем кого можем. Пращи добивают. Если все плохо будет, люд разводим по флангам, ополченцами организовано отходим, делаем подкову. И сдавливаем остальных. По героям — я встану как-нить где-нить между ополченцами и людом и буду играть на волынке. Если мертвые будут насылать страх, я его собью. Мастер Дэль, Вы найдете и убьете рыцаря. У Вас больше возможностей его увидеть и выше шанс остаться недосягаемым, когда начнете обстрел. Дезорганизованную нежить будет легче загнать в котел. Летающий череп будет на Крысобое, Хельге и Кире, если они придут. Его надо застрелить.

"Кира точно придет," — не без горечи подумал он.

— Все прочие герои идут на призраков, великанов и огров. Скелеты, зомби и псы будут по силам ополчению, но тушки побольше придется гасить нам.

Дональд обвел присутствующих взглядом.

— Знаю, что вы все сейчас имеете мне сказать. "А если призраки обойдут в тыл по большой дуге", "а если великаны будут сначала вести дальний бой", "а если скелеты сами начнут стрелять, причем огнем и по крышам", да-да-да, я все это понимаю. Но для всего этого у немертвых должна быть злая воля. Поэтому рыцаря надо убирать в первую очередь. Мастер Дэль его найдет, подсветит, а потом всей геройской кодлой его застрелим. А щас я пойду пожру и Киру помацаю. Меня не ищите. Перед смертью все равно не надышимся. Думай не думай, прикидывай не прикидывай, а тут ты жив или мертв. Забейте на богов, если вы кому-то молитесь. И на Короля тоже забейте. На это место всем насрать. Никто за ним не смотрит, и никого тут нет. Здесь есть только мы. Победим — нормально, будем жить. Сдохнем — так-то тоже хорошо, хоть отдохнем от всей это херни. Я уже от этой смертной жизни сотню раз охуел.

Кирилл вышел на улицу, поднес пачку папирос ко рту, вынул одну губами и похлопал себя по карманам в поисках спичек.

Лиля задерживалась. Мама, наверное, что-то нащупала и сейчас присела на уши. В общем и целом он был готов к любому развитию событий — включая и тот, при котором Лиля выходит из подъезда с красными заплаканными глазами и заявляет, мол, всё. Расходимся. Похер. Кирилл пожмет плечами, развернется и пойдет домой. Или не совсем похер. Немного погорюет. А может, и не немного. Он заметил, что порой неискренен и неоткровенен даже наедине с собой. Тупик в конце магистрали. Если сначала ты умалчиваешь сложные вещи от окружающих, то, возможно, когда-то настанет день, и ты начнешь умалчивать простые вещи от самого себя. Сначала ты не говоришь девочке о войне, потом не говоришь себе, что будет дальше.

Так что дальше?

Да кто его знает. Возможно, батя Лили отправит свою любовницу за борт, учинит чудесное воссоединение семьи и начнет капать дочке на мозги по поводу ее выбора. Тут Салмач не питал иллюзий: надо очень сильно свернуть куда-то не туда, чтобы в тридцатник держаться за низовую ментовку. Причем будучи не в честным служакой, а именно мусором. Возможно, через несколько лет, когда Лиля повзрослеет, обнажатся какие-то новые противоречия. Когда с головы выветрится дурман, и настанет пора незамутненно смотреть на мир. Возможно, на следующей смене Салмача просто порежет заточкой велосипедный вор, и все кончится. Возможно...

Возможно. Наверное, поэтому и не приходится быть искренним наедине с собой. Бесполезно о чем-то серьезно думать, если будущему и в самом деле грош цена. Кирилл вернул папиросу в пачку. Курить не хотелось.

— Ну раз договор между богами, то пусть и остается между богами. Какое он ко мне, смертному, имеет отношение? Со мной никто ни о чем не договаривался. Видение бы хоть какое прислали что ли... — пожал плечами Краснобай. — Что касается чемпионок Крипты, то думаю, общий язык город с ними найдет. Мы, знаешь ли, и милосердны тоже не всегда. А однако ж сестра Крисания нам в помощи не отказывает. Вон, даже часовню разбила.

А потом заговорила Крисания. Дональд покивал и со значением посмотрел на Длиннозуба. Мол, нихера, чо твоя баба делает. Уважаемо.

* * *

Скрипя осью, к погребальным кострам подъехала телега, запряженная последней оставшейся старой лошадью. В телеге не было ничего особенного. Деревянный короб, лопаты и саженцы осин. Много саженцев.

Краснобай подошел к тому, что еще некогда было старостой Йованом, старшиной Ульриком и лордом-управителем Карнаком. Наверное, следовало что-то сказать. Усопшим, конечно, плевать. Но прощаясь с ними, люди говорят что-то еще и сами себе.

Прежде всего сами себе.

— Это было достойное паломничество. Хелии есть кем гордиться. Благодарю за службу.

— Сам ты говорил мало и по разделениям. Но твои дела сказали за тебя больше и лучше. Благодарю за службу.

— Жаль, что ты не принял всерьез ничего из того, что я пытался до тебя донести, парень. Подольше прожил бы, кто знает. Благодарю за службу.

Ну вот и все. Краснобай развернулся к собравшимся селянам:

— Место, откуда я родом — край горных холмов. Люди, эльфы и дворфы живут там бок о бок. Я сам плод такого союза, скрепленного браком. Там, в этих холмах, иные ритуалы погребения. Эльфы хотят сберечь леса, люди увековечить память, а дворфы — предать павших вековечным огням. И это горнило рас породило нечто новое. Нечто, к чему я хотел бы вас приобщить.

Он взял факел и сотворил огонь.

— Общеизвестно, что прах героев питает землю, а на их крови быстрее всходит трава. Сегодня мы сожжем наших павших. Их прах соберем в короб, а затем отправимся к краю леса. Каждый, потерявший кого-либо, получит саженец дерева. Посадит его и удобрит землю прахом. И пока эти деревья живы, усопшие останутся с нами. Будут слышать ветер и пить дождь. Будут тянуться к солнцу. Жизнь не оказалась к ним милосердна, но посмертию таковым быть не надлежит.

Загорелся первый погребальный костер. Потом второй. Третий. Черный дым устремился в небо. Он разъедал Краснобая глаза, но тот не отступил ни на шаг.

По-началу протянутую руку помощи от ведьмы благородный сэр встретил недоумением. Что мне с тобой делать, деревянная баба, реку на тебе переплывать? Но первый скепсис исчез в свете резко озарившей догадки. Это ж ведьма. А она всякие штуки знает. Которые могут помочь в деле злобного (не)кровопролития.

— Ну слухай. Жабоеды требушет развернули и лупят по селу. Надо эту инициативу цинично пресечь, но без особливых болей и насилева. Ты можешь на них падучую какую наслать? А я уж обеспечу, шоб тебя не замацали по пути туда. Девка ты ничо, даром что пиломатериал.

Огромный вступительный пост, демонстрирующий литературные навыки мастера во всей красе. Подробные и развернутые описания окружения, стартовые зацепки. Здесь надо вызвать как можно больший интерес, чем-то удержать внимание и увлечь, а потому мастер разворачивается на всю катушку. Вводит стартового непися или нескольких, а затем дает сюжетный толчок. Иногда в этот пост вложено слишком много фана, из-за чего модуль и не длится дольше десяти постов. Но не всегда и не во всех случаях.

* * *

— Ну что, мужики, отчитываюсь что ли, — Краснобай сотворил абак и принялся передвигать кости. — Мы приехали сюда с тысячью семьюстами желтых. Семьсот шисят ушло на перепись населения, еще пятьсот десять — страже на две недели вперед. Итого у нас на руках четыреста тридцать желтых. Через две недели стража снова придет за монетой, и нам уже ей отдавать будет нечем. Это плохая новость.

Кости абака словно летали туда-сюда.

— Но есть и хорошая. Теперь мы знаем, сколько и чего на вотчине. А значит, есть возможность резко и быстро порешать этот вопросик. Собрать монету со всех на оставшийся сезон вперед. То есть, на два месяца. Я прикинул, что если одно хозяйство по полтыщи золотых в год поднимает, то если мы претендуем на половину этого куска, выйдет шестьдесят два золотых и пять серебряных в сезон. И таких хозяйств девяносто три. Немало выходит так, пять восемьсот с херами. Плюс трактир. Плюс алхимик. Плюс рынок. Все вместе будет восемь кусков. За сезон.

Краснобай растворил абак.

— Уиллоугейт может победить этот первый год — без особого труда в общем-то. Но для этого ему надо победить эти два месяца и не остаться без стражи. Чо мы щас делаем. Как я сказал, собираем монету с хозяйств за два месяца вперед. Две трети от шестидесяти... трех (округлим) — это будет сорок две золотые. Со всех хозяйств в общем — это три девятьсот. С рынка берем вперед на два месяца — это триста тридцать. С Айки на два месяца — шестьсот шестьдесят, с Талбота тоже на два месяца — это четыреста шестьдесят два. Все вместе это будет пять триста писят. Тыщу шестьсот отдаем страже, чтобы она работала не две недели, а до конца сезона, и в казне остается три семьсот пятьдесят. В лучшем из исходов, если все смогут занести, — он дождался, пока потоки цифр улягутся в головах, и продолжил: — Теперь как нам распорядиться этим тремя тыщами семьюстами пятьюдесятью золотыми. Перво-наперво — стража. Знающий человек сказала, что в лучшее время (когда еще все башни были целые), в городе постоянно паслись сорок душ. Нам эти чудные времена надлежит вернуть. А лучше, если их будет не сорок, а восемьдесят, чтобы сменялись хотя бы двое через двое суток. Во вторую очередь — хозяйства. Безработных и бездомных сто шисят душ, похеренных хозяйств полторы дюжины. До следующей зимы все бездомные должны заиметь дом и делянку, иначе они в новые холода с голоду помирать начнут. Запущенность у этих хозяйств самая разная. Одно можно за двести в порядок привести, на другое и полутора тыщ не хватит. Но до зимы это все надо выправить.

На этом разговор о конкретных цифрах был окончен. Но предстояло поговорить о цифрах еще и неконкретно:

— Кроме того, я заранее предупреждаю: когда мы объявим, что золото казне нужно прямо сейчас и за два месяца вперед, может начать сущий пиздец. На этот случай у управы должна быть единая линия поведения в отношении налогов. У меня есть чем подсластить горечь этой настойки, но здесь мы должны выступить единым фронтом. Первое — март-месяц все освобождаются от поборов. Был бардак, сумятица при смене власти, ничего непонятно, и подданные заслужили небольшой отдых от выплат. Это и будет та цена, которую они заплатят за то, что здесь и сейчас управа будет брать за два месяца вперед. Второе — уиллоугейтцы не облагаются рыночными пошлинами. Да, рынок был построен за счет казны, да, они не внесли ни монеты своих денег. Но... этого просто не надо делать. Пусть торгуют так, иначе рынок никогда не нарастит обороты. Третье — иждивение не облагается поборами. Все беременные, старики, увечные телом и прочие могут содержаться теми, кто к труду способен. Потому что управа берет подать не с души, а с хозяйства. И если хозяйство может отдать подать, то без разницы, сколько там на иждивении. Четвертое и самое важное — все деньги, полученные с Уиллоугейта, на Уиллоугейт и уходят. Люди должны видеть, куда и на что они отдают свои деньги. Сначала, как я уже и сказал, это стража и жилищно-хозяйственный вопрос. Потом все прочее.

Краснобай смочил горло из фляги.

— Вопросы? Предложения? Комментарии? Критика? Вердикты?

Пожав плечами, Дональд и правда прошел к доске объявлений и прочитал объявления.

— Ха. Длиннозуб. Тут тыща золота за тебя живого. Я ничего не хочу сказать, но... — Краснобай положил себе руку на грудь. — В столичных борделях шлюхи подороже бывают. Не знаю, как ты, а я бы оскорбился.

Он сорвал пергамент с доски и развернулся с ним в руках:

— Тут написано, что осквернившему эту бумагу будет нехорошо. Наверное, с ней стоит быть поосторожн... — И тут его пальцы вспыхнули, обращая листовку в горсть черного пепла.

— Ой. Я такой неловкий.

Никакого сожаления в голосе Краснобая, впрочем, не было.

Затем он прочитал вторую листовку:

— Тоже смешной текст. Какие еще страдания? За все эти недели тут с хозяйств ни гроша налогов не взыскали. Страдания какие-то, — Краснобай вздохнул и испепелил и ее.

Змей передал Мози пистолет.

— Не-не, мы сейчас вряд ли что-то брать будем. Я на первую встречу денег не беру, всякое быть может. Так что сейчас сугубо мост навести.

Он занырнул в фургон, протянул Хуану руку для пожатия и понизил голос:

— Я у Рубедо искал человека, который работает с розницей. Картели сбывают только партии по цене в несколько кусков. А у меня раз — нужда не всегда есть в большой партии, и бэ — на кармане тоже много не водится. Я сам при стволе, и иногда мне бывает нужно снарядиться по мелочи. Вот совсем по мелочи. Двести-триста пистолетных — россыпью, но иногда с магазинами. Или ленту-другую под семь-шестьдесят два. Ты делаешь такое? Обозначь цены, если да.

* * *

Зима подошла неслышно и уныло, как, наверное, подходят древние старики к дверям храма, надеясь на подаяние. Сначала задули тихие ветра, становящиеся холоднее день ото дня. Затем ушли дожди. После и небо заволокло молочно-белым и тяжелым, и перестало показываться светило. Дни сменялись ночами словно бы без его света, сами по себе. А потом выпал первый снежок. Твердь поежилась, словно от озноба, и он стаял. Но ушедшая в землю вода потихоньку развезла колеи и тропки.

Кто, интересно, придумал, что после смерти для грешников одна лишь тьма без лучика света? Вот лучше бы это все для грешников. Вечное увядание мира. Когда второй ногой еще не в могиле, но уже вот-вот. Зима-не зима, осень-не осень. Жизнь-нежизнь.

Середина дня. Людей снаружи нет, хотя старожилы говорят, что два колена назад народу здесь было порядком. Ход вещей все поправил. Неурожаи, оброки, засуха, война, и вот теперь ни души. Село-то раньше Черноовражьем назвали, потому что на дне оврагов вокруг земля была самая жирная. Черная прямо, не пыль дорожная, как в городах. А сейчас Черноовражье если и зовут так, то лишь потому, что само это место — овраг черный. В здравом уме никто не полезет.

А кто влез, дорогу наверх не найдет.

Из людей важных и значимых осталось лишь трое. Староста Геберт ("Не Геберт, а Гебьорт, сколько можно путать?!"), старшина ополчения Мэртис ("Просто Мэрт") и местный клирик-держатель избы-молельни Энфрин ("Брат Энфрин, если не затруднит. Мне самому равнодушно, просто порядок нужен"). Все остальные — простые люди. Земля и скот. Пшено и рожь. Пиво и брага. Труд и молитва. Надежда и...

Простые люди, в общем. Как и вы сами.


Осмунд, ты сидишь в управе и бухаешь с Мэртом. Вернее, это даже не пьянка — в Черноовражье все пьют слабое пиво. Это, в общем-то, единственная безопасная вода. С местных водоемов можно подхватить невесть какую заразу, а вот вода в пиве — дистиллят. Так что пьете. В голову тебе сегодня бить особо не должно. Дела еще есть. Зима скоро, надо утеплить конюшню, а то Кляче несдобровать. Ты заказал гвоздей у Ричарда. А теперь просто ждешь, коротая время за разговорами с местными.

Управа — пожалуй, самая капитальная постройка во всем селе. Тесаный, дурно подогнанный камень в пару этажей высотой. На втором Геберт занят делами. На первом — на котором, собственно, и вы — общинный зал с очагом. В подвале каземат за чугунной решеткой. И везде пахнет прелой соломой и отсыревшими циновками. Других нет.

— Щас херня такая, не попишешь ничего, — Мэрт, коренной норитмилец, скребет заросшую бошку и шмыгает носом. После того, как Большак ему нос скособочил, насморк у Мэрта не проходит в принципе. — В ополчении или дети, или старики. Одни только вчера бидон мамкин сосали, а из-под вторых уже пески лопатами сыпятся. С такими даже драться не надо — пугаешь их до усрачки, да и все. Монеты у села нет, нанять в помощь никого не можем. А раз нанять не можем, то нас еще сильнее опускают. Такое вот колесо. Круглое, нигде не размыкается. Еще и молодняк работать не хочет, в банды весь уходит. Когда к нам местные бандиты приходят, наши сразу рот разевают — ого, цацки, золото. Можно-то, оказывается, сразу все иметь и не делать нихера.

Вы выпиваете еще по кружке.

— А мы тут как родились, так в пыль и уйдем, похоже.

Внезапно в управу вбегает отрок зим тринадцати. Низкий и крепенький. Гарли, сын Джойса. Мельника вашего.

— Дядь Мэрт, дядь Мэрт! Там в корчме драка!
— Кто? Давно?
— Да шестеро! Эти, как их, бишь? Каленый, Мешок, и...

Мэрт, уже оживившийся и готовый к работе, услышав эти имена, бессильно тускнеет. И пацан, закончив говорить, тоже, похоже, все понимает. Мнет свою смешную холщовую шапку в руках. Стоит в дверях, не решаясь пройти внутрь. Тупит взгляд. Иначе говоря, считывает подавленность и апатию. Гарли неловко и неловко не за себя. Нелегко видеть, как Мэрт, к которому когда-то всегда можно было обратиться за защитой, теперь всякий раз ищет способ провалиться сквозь землю, лишь заслышав знакомые погоняла.

Мэрт все еще примиряет мужей и жен, скручивает в бараний рог драчунов, гонит на работы бездельников, но... Должно быть, есть и те, с кем лишь крестьянской рукой делов не поделать.

— Ладно. Пойдем смотреть, — заключает он. Гарли, впрочем, никакого облегчения не испытывает. Ничего не поменяется. Ничего. Банда налетчиков — это не хулиганский сброд. — Ос, ты как? Допивать будешь или чо?


Ричард, гвоздь. Гвоздь. Гвоздь. Гвоздь. Гвоздь. Ты куешь гвозди. Куешь гвозди уже битый день напролет. Сейчас сезон. Холодает. Все утепляются и чинят в домах, складах, сараях и стойлах прорехи, на которые еще можно было плевать во времена потеплее. Спрос на гвозди огромный. Ты и рад — куешь себе и куешь. Человек рабочий: есть работа — будет хлеб. Да и кроме тебя заниматься этим некому. Подмастерья ты себе не взял. Да что там подмастерья — даже молотобойцев у тебя нет. А ну как ударят коряво, и потом все изделие на переплавку? Нет. Весь его путь от рождения до выпуска должен проводить именно ты. Только ты ударишь как надо, прожжешь как надо, закалишь как надо и отпустишь тоже тогда, когда надо.

Идеальным должно быть все. Даже гвозди.

Шум снаружи. Лязг железа. Шаги.

Смотришь в окно. Идут они — старые знакомцы. Большак, Вальщик, Треска и Щелкун. Двое последних — молодые — прут растянутый полог со сваленным оружием. Ты знаешь, что сейчас будет. То, что происходит из раза в раз. Немного унизительно, но ничего ужасного.

Большак вваливается внутрь. За ним входят остальные.

— Свет в помощь, мастер, — Вальщик кидает тебе серебряную монету. Большак бесцеремонно садится за твой точильный круг и начинает разгонять его. — Абразив нужен. Метнись пока нахуй отсюда, погуляй. В корчму вон сходи, угостись чем-нить.

За спиной Вальщика уже идет работа. "Топор дай...", "Не, не этот. Сначала вон тот...", "РУКОЯТЬЮ ВПЕРЕД ПОДАВАЙ, БАРАН ЕБАНЫЙ, ТЫ ЧЕ, БЛЯ?!"

Так всегда и происходило. Когда бандитам нужно наточить железки или произвести холодный ремонт, они накидывают тебе на карман монету и захватывают твою кузницу. Тебе не доверяют. Считают тебя в худшем случае вредителем, а в лучшем — просто селюком. Чей пожизненный удел — подковы, зубья для плугов и эти долбаные гвозди. К чести твоих пришлых будет сказано, они ничего у тебя не воруют. Но вряд ли это по доброте душевной. Они просто считают это место своим. И как могут, грубо заботятся о нем, накидывая его обслуге — то беж тебе — монету на карман.

Они считают твой дом и твою кузницу своими.

Ты не доверяешь их умению обращаться с инструментам. Они не доверяют твоим навыкам обращения с оружием. Вроде бы все поровну, баш на баш, но вот только их четверо, а ты один. И они могут запросто напихать тебе за щеку. А ты пока и без отбитых почек не слишком шикуешь.

Так или иначе, монета у тебя в руках. Как ты поступишь?


Дрого, первую половину дня ты встретил без добычи. То есть, как это обычно происходит — с вечера ты до темноты ставишь силки и сети, а утром после восхода идешь проверять. И если приманки целы, проверяешь снова и снова, раз за разом. Но сейчас, похоже, кто-то как будто подрезает твою добычу. Силки остаются ослабленными, а приманки нет. Это можно было списать на совпадение, на неудачу, на особо умного зверя (кто его знает, в конце концов?). Можно было. Окажись оно единичным случаем. Но ведь нет же — такое везде.

Твои печальные догадки подтвердились, когда ты дошел до своей главной ловушки. Ты расставил сеть капканом, стягивающимся мешком, когда в него должна попасться добыча. Так вот, ты нашел эту ловушку сработавшей. Свисающая с ветки сеть была пуста; спустив ее, ты увидел, что веревки почернели от крови. Их разрывы не были рваными, не были характерными для запутавшегося зверя, который заметался и смог разорвать сеть. Нет. Разрывы были резаными. Здесь была добыча, ее умертвили в сети, а затем вспороли сеть, чтобы забрать. Отсюда и кровь.

Сейчас ты сидишь дома и думаешь, кто это мог сделать, и как тебе поступить дальше.

Итак, веревки резали, значит, это все-таки был человек. Круг уже сужается. Но что за человек? Другие охотники-лоботрясы, которые решили бы поживиться твоим, хотя бы из уважения к тебе не стали портить снасть. Браконьеры забрали бы добычу со снастью вместе. Но кто мог захотеть именно испортить сеть? Или кто-то очень неосторожный и неосмотрительный, или кто-то слишком торопливый и неумелый, или...

Или тот, кто хочет дать понять, что не рад тебе в этом лесу. И терпеть тебя больше не намерен.


Сэм, корчма в твоем селе названия не имеет. Одна она в округе, так зачем ее как-то величать? Все равно ни с одной другой не спутаешь. Корчма и есть корчма. Крытая тесная кухонька, из которой жар не выпускают даже на ночь, склад, да небольшой навес от непогоды. Столы и стулья под открытым небом и... И все, никакого иного убранства. Ну разве что земля хорошенько притоптана и уплотнена.

Корчмарь — Трэнлон, Пицеров сын — умел и хваток. Хозяйственник, посланный самим Светом, хотя сколько ему всего-то навсего зим? Двадцать одна? Двадцать три? А вот гляди ж ты. Корчму держит, дочерям голодать не дает, и все это не в самые сытые времена. Пицер как время поспокойнее было, поехал в город по нужде — одежду да обувку подновить — и то ли в городе, то ли по дороге туда сгинул без следов. Хотя основание есть думать, что это его сгинули. С Низин он пришел. Корчму построил, поднял ее. Всем на селе нужен был и в каждую дверь входил. Вот зависть кого-то и подтолкнула. Зависть и нелюбовь к чужакам.

Ты уже не особо трезв и пребываешь в эдаком пограничном состоянии. Когда уже заплетаются члены и язык, но соображать вроде как горазд. Вообще, накидаться ты обычно можешь и вполне себе без повода. Но сейчас он... можно сказать, что есть. Есть мысли, от которых хочется отвлечься.

Трэнлон объявил тебе, что со следующего года закупать будет меньше. Объяснил он это тем, что... Да мог ничем не объяснять, достаточно вокруг посмотреть. Денег нет, людей нет, продавать некому. Значит, тебе надо или находить нового покупателя, или сеять меньше — но тогда лишний хмель, оставленный тобой под засев, пропадет. Да и в любом из раскладов заработаешь ты теперь тоже негусто. Потому что либо продашь меньше здесь, либо будешь вынужден платить кому-то за коня и телегу (чтобы ехать продавать в другое место) и пошлины на заставах и рынках (по ситуации). Так что приход к расходу так на так выйдет. И ради каких-то грошей рисковать собой на дорогах смысла тоже особо нет. Такая вот срань.

Но зато Трэнлон поступил с тобой честно. Так и сказал тебе: "Я нарочно тебе щас говорю, перед зимой. Чтобы ты за зиму придумать успел, что с излишками хмеля под засев делать будешь. Если б ты засеивать начал с мыслью и расчетом на меня, а я тебе сказал, что вот, купить не смогу, это ж... Это ж не по-людски было б, да?". Да, сказал ты. Не по-людски, сказал ты. Буду думать, тоже сказал ты. Но вместо того, чтобы думать, ты сидишь здесь. Высматриваешь дно у кружки.

С чего началась драка, ты не понял.

Бандиты обычно висят в корчме рыл по семь-восемь. Видимо, сменяются у себя там, в бандитских порядках. Одни работать ходят, а другие отдыхают вот тут. И пока они здесь, все прочие спешат с ними разминуться. Или быстро доедают и допивают, чтобы убраться побыстрее от греха. Остаются только слишком пьяные или крайне отчаянные.

Словом, под грабануть или грохнуть.

До того, как драка началась, ты узнал Стылого, Каленого, Мешка и Коня. Остальные бандиты — бритая под парня молодая женщина, мужчина со странным глазом, бородатый погорец и рыжий наглый отрок — тебе известны не были. Так или иначе, кроме них и тебя в корчме были также еще и трое забулдыг. Которым, видимо, случилось оказаться и пьяными, и отчаянными одновременно. И попытка спровоцировать бандитов ничем хорошим кончиться не могла.

Она и не кончилась.

— Слышь, Рыжий, — сказал погорец отроку. — Унизь-ка вот этого. Только без увечий, я тебя знаю нахуй.

Рыжий охотно, даже слишком охотно взялся. Видимо, пытался произвести впечатление — то ли на женщину, то ли на всех старших товарищей разом. Он раздал пьяницам оплеухи. И не по одной. От этих ударов у тебя, даже не очень трезвого, съеживалось нутро. Тыльной стороной ладони. Костяшками по челюсти. Наотмашь. С проносом руки, так что голова отлетает, болтаясь на шее, как у марионетки с оборванной нитью. Сбивал их с ног. Ставил обратно на ноги. А когда один из них, уже поняв, во что впутался, попытался уползти на четвереньках, получил носком сапога под копчик. И заорал во все горло. Ты ощутил дурноту, и отнюдь не от выпитого.

Но тут второй пьянчуга обрушил на голову погорцу табурет.

То, что началось после... В общем, устроенное Рыжим до этого было лишь легкой прогулкой. Бандиты встали — встали почти неслышно, словно в корчме нечто поглотило все звуки. Они даже не взялись за оружие. Но случившееся вряд ли хоть как-то попадало под определение кабацкой драки. О хребты пьяниц ломали стулья. Людей обрушивали на столы. Обессиливших, уже мычащих от боли и ужаса, втаптывали ногами в землю корчмы. Краем глаза ты увидел, как побежал куда-то отрочонок Гарли. Побежал в сторону ратуши.

* * *

— Прекратите!

Бандиты останавливаются. Останавливаются, впрочем, скорее удивленно. Дескать, кто там еще рот открывает? Рот, как оказалось, открывает Трэнлон:

— Вы переломали мне всю мебель! Она золота стоит! Кто мне за нее заплатит?

Взгляды бандитов обращаются к Стылому. И Стылый, еще тяжело дыша после драки, выходит к Трэнлону, раздвинув людей плечами:

— Ты сам все видел, хозяин. Это они на нас напрыгнули. Мы сидели и отдыхали.
— Он ударил твоего человека табуретом один раз, и то не сломал его. Мебель ломать начали вы.
— Ты борешься со следствием, а должен с причиной. Разбираться тебе следует не с тем, во что все вылилось, а с чего началось.
— Что ты мне предлагаешь, с них брать золото? Да они после этого всего месяц на ноги не встанут!
— А ты хочешь мое золото? — вкрадчиво спрашивает Стылый.

Трэнлон осекается.

— Мое золото? — его уже буравят взглядами, а выделенное интонацией "мое" вдавливает его в землю.

Но уже даже и вдавливать никуда не нужно. Это тупик. Полный.

— Ладно. Вот тебе расклад, — Стылый снимает с пояса мошну, ослабляет ее и показывает содержимое. — Здесь золото. Хватит, чтобы купить новую мебель, и еще останется. Но тогда этих уебков мы повесим перед твоей корчмой. Купишь своим девочкам хорошие платья, сладкие леденцы или что пожелаешь. А эти уроды останутся твоим посетителям живым напоминанием, как себя здесь вести нельзя. Или мы можем уйти и оставить их в живых. Но тогда свое золото требуй с них. Они ведь драку затеяли.

Он жестко прищуривается и протягивает Трэнлону мошну. Жест задает вопрос. Вопрос нуждается в ответе. Но Трэнлон, словно взятый мороком, не может и пошевелиться. На мошну он смотрит, как на пиал с ядом.

Кувшин опустел.

— Чот слабы на удар твои герои войны, Длиннозуб. Один раму смазал, вторая раму смазала, третья раму смазала и вообще о мертвяков убилась к херам. Пергаментами никто не занят, хата бугра явно горела, дыры говном залеплены. Это что получается, не всякое небо герою войны по плечу, м.

Краснобай улыбнулся. А затем встал:

— Ладно. Пора показаться, — он поудобнее разместил волынку на боку. — В следующие декады просто следи за руками. За дело берется честный каторжанин. Покажем Короне, как ее лучшие подданные в люди выбиваются. Дамы, мое почтение еще раз. Время проветриться.

* * *



Конец того же дня.

Днем по окончанию дня трудов местные как обычно собирались в кабаке. Сгущалась полная угроз ночь, и лишь множество огней вокруг "Свиного рыла" отбрасывали кромешный мрак. Но в отличии от всех прочих, эта ночь обещала быть не такой обыденной. Не сама по себе. Отнюдь. За почти полторы сотни лет жизни Краснобай выработал строгое убеждение, что ничего не происходит само по себе. Чтобы мир тронулся с места, его надо к этому готовить. Готовить долго, тщательно и нередко рискуя. Играя по высокой ставке.

Покинув дом управителя, Дональд просто пошел по Уиллоугейту. Мимо лавки алхимика, по мосту и к хозяйствам. Лицо, когда-то давно с точеной кожей, гладко выбритое и ухоженное, ныне жестоко обветрили время и тяготы. Восемьдесят лет каторги. Восемьдесят лет дурной работы, паршивой еды, забастовок, голодовок и гляделок с самым разным отребьем, готовым распороть брюшину за один косой взгляд. Дональд походил на труженика никак не меньше, а временами и больше, чем местные селяне. Просто потому что он и работал руками долго. Дольше, чем каждый из них вообще когда-либо проживет.

Краснобай разделял и их тяготы. Рассказывал и слушал. Спрашивал и отвечал. Шутил и смеялся. "А ты че в юбке, как баба?" — "Да мои яйца ни одни штаны не держат, рвутся вот. А ты че в штанах?". "Странный у тебя инструмент. Лучше б лютню какую освоил, все привычнее" — "Не... Струнные вообще для баб и педиков. Чтоб на лютне играть, дыхалка не нужна. Волынка — вот инструмент мужчин", "Ты на струне, выходит, вообще не играешь?" — "На лире играю. Но она тоже для мужиков. Потому что тяжелая, сука, как все грехи". Нередко, конечно, засветив клеймо и ошейник, тут же уходил ни с чем. "ВОН ПОШЕЛ, БАНДЮГА!". Но всегда можно было и пойти дальше, в другое хозяйство. И вновь попытаться разменять отторжение на принятие.

— А как звучит эта твоя волынка? Никогда не слышал.
— Представь себе, что ты стоишь в сердце мира, и сам мир тебе поет.
— Ого...

Так мало помалу и собирались селяне, готовые послушать чудо-инструмент.

А там и солнце к закату подошло.

— ИТАК. Славные отцы и их прекрасные жены! Честные труженики и подлые пройдохи! Носящие меч и ходящие за плугом! Меня зовут Донни Краснобай. Я припер к вам незавидные дары — клеймо каторжанина и бремя неотпущенных грехов. И сюда меня заслали именно за тем, чтобы таки отмолить их. Отмолить среди столь славных людей и на ниве не менее славных дел: работы и молитвы. К этому мы приступим... не прямо сейчас, хе! А вот чем мы займемся прямо сейчас, так это потешим сердца и умы. Предадимся тому, на что так скупо эти темные времена. Потехе.

Он взял в губы трубу волынки и заиграл.

* * *

— Длиннозуб, вот к тебе привели пассажира с петлей на шее и еще волшебный камень дали, шоб его удавить, значит, в любой момент. А ты перед ним еще и крутизну личную и командную нарезаешь. Это зачем? Или заведено так что ли? Значит, напрасно заведено. Ни пассажир ничего нового не узнает, ни ты ничего не добьешься.

Захотелось сплюнуть, но здесь все же была дама. Восемьдесят лет без женщин. Какой ужас.

— Замяли, в общем, — подвел Краснобай черту и продолжил: — Не знаю, герой ли она войны, но я, который не герой и не войны, в одиночку здесь бы вообще нигде не ходил. Ну а то, что второй ушел — так вы все здесь вроде как свободные и никаким обязаловом не связаны. Зла держать тоже смысла нет. Сбежались-разбежались, не детей же вместе поднимать, ну. Да, я хрен с горы. Но раз сюда к вам шлют уже обычных каторжан, значит, лучших людей для вас у Короны нет. Слава Его Величеству и долгих лет ему жизни. Так что почесали работать. В океане с лодки все одно никуда не спрыгнешь. Чо делать надо?

Вот внутри уже было поинтереснее. Кровь, ошметки, готовящиеся освежить кровь и ошметки доменские очередняры. В принципе, не так плохо, как на каторге — хуже, чем на каторге, уже нигде и никак не будет. Если тут еще и брагу где-то наливают или пиво какое — вообще замечательно.

И только Дональд додумал эту мысль до конца, как вдруг оглох на левое... Нет, не ухо. На всю левую часть тела.

— ПОСЛАНИЕ ОТ ПЕРВОГО СОВЕТНИКА!!!

Дональд полез мизинцем и тяжело сглотнул. Но звон преодолел ненадолго. Как только дар слуха вернулся, Глухарь нанес новый акустический удар:

— ПРЕДМЕТ!!!
— Ты чо, убить меня решил своей глоткой, стервец? Нахер вез тогда через полстраны?

Впрочем, потом стражник протянул руку с волшебным камнем и замер. Установившаяся тишина затянулась. Будущее на многие годы вперед определит сейчас, кто сейчас возьмет протежирование. Только бы это оказалась не эльфийка, вот честное слово...

Осмунд, задел ты старшину. До глубины души задел. Кулаки сжал-разжал, чуть шумнее втянул воздух, коснулся трещины в переносице. Должно быть, на словах "вспомни, что ты старшина" засаднила она, припомнив кулак Большака. Огромный такой кулачище, с детскую голову размером.

Не отсиживался он за твоей спиной. И никакую вменяемую тобой вину не примет.

— Вспомнить, что случалось с чужаками? Я помню. Я и тебе напомню. У НАС БЫЛ БАРОН. Который брал наши налоги, и когда мы шли к нему с жалобой, топтал весь этот гнидник двумя ногами. И все становилось тихо. А щас че? Налоги куда-то башляем, а отдачи хер. Даже не знаешь, кому за эти налоги поклоны бить.

Мэрт выковырял носком башмака небольшой камешек с пола корчмы и пинком отправил его прочь.

— Сто раз уже все подумано, Ос. Нас тут на селе сколько рыл, дюжин пять-шесть, верно? Вот если б каждому дать хотя бы по острой палке, да недели две погонять строем — уже все неплохо было. Но уже отсюда и начинаются обломы. Первые — ссыкуны. "У меня жена, дети, коровы, собаки". Вторые — стукачи. На бандитов же за пайку работают, все сливают, что тут происходит. Третьи в чудо верят. "Надо потерпеть, и Свет смилостивится". Четвертые — просто долбоебы, им ничо в голову не доходит, даже если по разделениям объяснять. И кто в сухом остатке-то? Я, ты и вот один пьяница смышленый.

Его голос тоже повышается. Как и твой чуть ранее. С каждой своей чуть схватившейся душевной раны он без сожаления срывает коросты. Ты смотришь в них, и увиденное тебя не удивляет. Багрово-черная кровь и... И гной. Желтелый гной.

— Я каждую падаль здесь обошел. Сначала пошел к старосте, к Геберту. Говорю, мол, оставь нам мальца монеты — давай нормальное железо в черную купим? Контрабандистов полно, наберем булав каких-нить — ими махать ума не надо особо. Была бы сила и дыхалка. И чо ты думаешь? Он там же, где сидел, под себя чуть кучу не навалил. "Какое сопротивление?", "Какое оружие?". Ладно, говорю, пес с ней, с монетой — ты хотя бы дай время, снимай людей с работ потихоньку. Пусть учатся оружию, а железо я уж сам добуду. Опять нет. Работа — это золото, а золото надо скопить, чтобы оброки отдавать. "А с бандитами и договориться можно, всегда же договаривались". Я аж рукой махнул. Потом узнал, что брат Энфрин какое-то говно в своей молельне читает. Дескать, "злу нельзя сопротивляться насилием". Я ему сказал: благослови людей на борьбу, им вера нужна. Хорош дурака валять. А он мне: "насилие лишь множит насилие", "нельзя уподобляться", "надо быть умнее и выше"... Какую-то такую телегу прогнал. Я у него спросил — тебя когда в жопу выебут и руки поломают, ты сильно рад будешь, что ты кого-то там умнее? И выше? Смех один, сука. Так он меня светохульником назвал и выгнал. Ебанутое создание.

Мэрт сплевывает.

— Сил моих нет уже. Как будто мы с ними в каких-то разных Черноовражьях живем. У них, значит, феи, единороги на полях, волшебство и сказка. А у меня вилланы последнюю залупу без соли доедают.

Выговорившись, он разом весь как-то уменьшается. Да. Сил его уже нет. И чтобы понять это, не надо быть семи пядей во лбу.

— Если у вас двоих чот выйдет — я порадуюсь только. Вот честно. А пока все это треп и не более. Я в управе буду.

Осмунд, Мэрт не находит, чем тебя поддержать. Вернее, он понимает, что ты пытаешься лгать во спасение, но не придумывает, как сделать эту ложь убедительнее. Ну серьезно? На носу зима, а ты якобы убиваешься, что избитый не сможет отработать на поле? Да за три месяца зимы "должник" уж как-нибудь на ноги-то встанет. И бандиты тоже об этом не могут не знать. В общем, ты и выдаешь странное, и выглядишь не особо убедительно.

— Ну вот мы все это сделали. В восемь рыл, — говорит Конь. — Дальше че?

Хороший вопрос. Хотя и риторический в каком-то смысле.

— Сорка, — зовет Стылый. — Мне чуйка твоя девичья нужна. Этот дед гонит нам или да?
— Ясное дело, — голос у бритоголовой женщины — Сорки, стало быть — тихий и высокий, хотя и с трещинкой. Не от жизни хорошей. Она трет переносицу и без всякой иронии добавляет: — На лапы его передние посмотри. Это ж соль земли, а не мужик. Он бы и за все золото Норитмила никому и пяди своей земли взборонить не дал. Долг какой-то выдумал.

Соль земли. Приятно такое услышать от женщины, причем даже в твои лета. Жаль, окружение не то. Не располагает. Стылый принимает ее слова кивком.

— Слышь, старый, — говорит тебе Мешок. — Ты б за ся не переживал особо. Такую падаль брехливую, как ты, с тверди никакой мор не сгонит.

Мэрт и Трэнлон смяты. Если моральное поражение можно было воспроизвести в натуре, то эти двое уже бежали бы, бросая оружие. Все же это не то, чему они становятся свидетелями каждый день. Грабители и убийцы не угрожают старому ополченцу, а отчитывают его, как нашкодившего отрока в церковно-приходской.

* * *

• Ваша родина называется Протекторат Норитмил.

• Протекторат — это значит, что вас нагнули на прошлой войне, и теперь вы у соседа в пожизненной обязаловке. У книгочеев и шибко вумных это еще зовется "вассальное государство" и "репарации".

• Собственно, сосед — это Тумундзан, Королевство-На-Копытах. В его холодных степях живут злые коневоды, способные из лука за триста ярдов попасть рыцарю в забральную щель. Слухи, вестимо...

• Ваша родина расположена на нескольких островах и имеет небольшие владения на Большой Земле к западу. Вот по границе этих владений вы с Тумундзаном и соседи.

• Раньше Протекторат был тремя странами. Собственно, самим Норитмилом и еще двумя другими, чье названия вместе с историей канули в лету. Ныне их называют проще — Погорьем и Низинами.

• Погорцы крупные и крепкие, низинные же хлипковатые и в большинстве своем почему-то покрытые веснушками. Несмотря на то, что все вы давно уже одна земля, чужаков как не любили, так и не любят. Неискоренимо это, похоже.

• Верят у вас в Свет, хотя и не обожествляют его. Вера эта носит пантеистическую суть. Вы знаете, что Свет есть тепло, рождение и жизнь. А тьма — отсутствие Света — напротив, хлад и погибель. И вера эта не на пустом месте, она знанием подкреплена. Вумные книжники из числа святых как-то раз заморили цветок темнотой. Поливали бережно, почву рыхлили, от паразитов защищали, а света не давали, и вот гляди ж ты — умер! Потому в Свет и веруют, что каждый это хоть на своей грядке узреть может. Где Света нет, там смерть.

• Последняя война прокатилась по всей стране. Протектор накопил сил и пошел войной на бейлербея Норитмилского Улуса, чтобы сбросить свой позорный статус. Хан послал людей на подавление мятежа. Воспользовавшись хаосом, попыталась вернуть власть законная королевская династия Норитмила. Ну и под шумок начали поднимать головы низинное и погорское дворянство, уже давно ищущие полной независимости от Протектората.

• В общем, все гасили всех, кровь лилась рекой и кое-где даже не впитывалась в земную твердь. Кто ныне у власти? Да поди разбери теперь.

• На этой войне пропали ваши сюзерены. Барон, его наследники и большая часть рыцарства. Погибли или бросили свои обязательства.

"Холодно. Голодно. Скудные урожаи. Кругом иноверцы. Там, где нет иноверцев — шайтаны и зверье".

— Альхамдулилла, хорошо все, — ответил Абу.

* * *

Приближался полдень и час зухр — полуденного намаза.

Абу по-прежнему возносил молитвы, хотя и не был уверен, что они доходят до Аллаха. Вернее, доходить-то доходят, это точно — Всевышний слышит каждое слово — однако не всякий человек способен понять и прочитать, что за знаки ему возвращаются. Тут нужен сан. Образование. А по землям альхакима Эдуарда даже дервиши не ходят, не говоря уж о служениях мулл при мечетях. Вот и приходится оставаться со светом богобоязненности наедине. Наедине и на чужбине. Конечно, быть может, это и не напрасно — все же воля Аллаха (свят Он и велик) не являет себя впустую. И сей волей кому-то придется отгонять от этих земель тьму неверия и невежества. Не понимал Абу лишь одного — почему Аллах выбрал для этого, так скажем, не самого способного из правоверных.

Абу и читал-то с трудом. По слогам.

Но, наверное, однажды все это произошло бы в том или ином виде. Как птенцу суждено выпасть из гнезда, так и мусульманину суждено оторваться от мулл и святых текстов. Чтобы обрести силу и судить о воле Аллаха не по чьему-либо, а уже по собственному разумению. Так думал он. Именно поэтому священен хадж. Паломничество в Заповедный Город — путь трудный, полный опасностей и требующий выдержки. А самое главное — подвергающий мусульманина испытаниям веры в условиях, когда некому растолковать волю Всевышнего.

Совершить хадж Абу не мог. Так как и сам родился в трущобах Заповедного Города. И еще ребенком не понимал его смысла ("Чего святого в хадже? Вот же большая святыня, в двух шагах!"). Но теперь он повзрослел. И Всевышний нашел способ испытать его веру иначе. Машаллах.

Неурожайный год, Аллаху алим, был испытанием. В этом Абу не сомневался. И когда настала пора выносить какие-то раздельные суждения, он пришел к единственно верной мысли. Когда кара падает на владение, будь то земля или дом, то значит, в грехе повинен ее владетель. Альсайид Мэриадок вместо правления вассального долга прохлаждался где-то на стороне. Однако и вступивший во владение альсайид Редверс доверия не внушал. Пост держал нестрого, да и в блудных помыслах и деяниях себя не сдерживал. И Аллах (свят Он и велик) простил бы эти грехи неверному, но неверным Ричард не был. Был Ричард из христиан, то есть, связанным с Писанием. И слова своего Писания нарушал.

Поэтому когда Анна заговорила о нехристях, наславших неурожаи, Абу стушевано покачал головой. Инналла массабириин, Всевышний благоволит терпеливым, но... Но здесь терпения уже никого не хватало! Нехристи? Вы, "христи", с себя бы начали что ли.

Он стоял в тени донжона. Следовало придумать, что делать дальше. Еды оставалось не более, чем на седьмицу. Здесь хлеб насущный предвиделся нескоро, да и золотом скорее всего оскорбят. Если сюда едет караван с пищей, как и сказал брат Теодор, возможно, имеет смысл прямо с ходу сесть на него. И поискать работу где-то еще, если совсем не останется ни единого шанса.

Абу направился навстречу к лорду. Сначала медленно обрел черты силуэт. А затем сверкнул на солнце и металл — навершия кинжалов в наплечной перевязи и ханджара на поясе. Изогнутого меча в локоть длиной. Шел бесшумно — не взрывая землю пятками, как местные, а наоборот. Ступая с носка на пятку.

— Мауляй*, — шелестнул голос. Абу положил руку на грудь и поклонился Ричарду. Анна сказала про нехристей, и кому-то понадобится это проверить. Возможно, этому кому-то заплатят. И лучше всего место этого кого-то занять самому. Некоторые вопросы надо решать сразу. Иначе он эту голосистую девочку сейчас уведет куда-то под свой ёльфский щебет, а ты потом зубы на полку положишь. Это только господа не голодают. Остальные сами за себя. — Будет ли для меня работа?

* * *

Прошла уже неделя, как Кабойо осваивался на новом месте. Шутка ли: здание окружной жандармерии — это не загаженные лачуги и не схроны-землянки в лесу. Три этажа, казарма, арсенал, в общем, чин-чином. Разместил братву на местах, а сам поднял документы о разыскиваемых — с прицелом на то, чтобы поднять рубинов у демократов на их поимке. Он хотел стать военным, сколько себя помнил. Но идти рядовой башкой с автоматом — значит, быть перемолотым жерновами политических интриг одной стороны против другой. А чтобы стать офицером, приходилось копить коэбо, после каждых выборов превращавшиеся в труху и пыль. Бросив эти бессмысленные попытки, Кабойо сделал ставку на рубины. И на людей.

Кто знал и кто вообще мог сказать, что его мечта сбудется? Пусть и косвенно, пусть и не так, как он хотел. Начальник полиции немаленького такого города, но не смиренно преклонивший колено перед знаменем на присяге, а попросту выбивший в его кабинет дверь. Севший в кресло и положивший ноги на стол. Никаких судов, никаких прокуроров, никаких уголовных дел и никаких... Никакой херни этой, короче! Чистая власть, незамутненная и кристаллизованная. Человек мешает? Маслину в бошку и бросить в саванне. Дикое зверье и паразиты доделают остальное.

Когда хунта захватила Кайендо-Чадо, Кабойо одним из первых понял, куда дует ветер. Разбитые лоялисты бросили столичный округ и окопались в провинции, грабя тех, с кого еще недавно собирали вполне легальные поборы и налоги. Волкодав, ранее охранявший стадо от волков, попробовал овечью кровь. Попробовал и уже не смог остановиться.

Гражданская война — всегда бедствие. И бедствие даже для тех, кто ранее грел руки над пожарищами. Она перечеркивает старые правила Большой Игры, а перечеркнув их, начинает перечеркивать и жизни тех, кто отказывается играть по новым. Кабойо понял, что больше не может оставаться простым бандитским бугром, и не только потому, что хочет большего. Это было просто опасно для жизни. Демократы рано или поздно пришли бы в город, и обособленно противостоять этой силе никто на тот момент в состоянии не был. Следовало или договариваться, или потерять все.

Старый начальник жандармерии оказался человеком, каких мало. Хорошим. Принципиальным. Порядочным и достойным. Он вооружил штат и заявил народу, что не допустит грабежей. Вне зависимости от того, под чьим знаменем их будут вершить. Вне зависимости от того, что присягал республике, и именно республика сейчас идет сюда. За это он и поплатился. На третий или четвертый день штурма Мвенгоя силами РДОД он погиб в городских боях.

Или договариваться, или потерять все.

Вот Кабойо и пошел договариваться. Пока остальные банды, пользуясь тем, что силы жандармерии разбиты, рвали друг у друга куски и сводили старые счеты, он заключил важный союз. Энтони Варни, полевой командир РДОД, конечно, немало потребовал, но он и предложить мог тоже соразмерно. Свободные рубины он вкладывал в белых наемников. И с их помощью Кабойо отбил сначала рынок, потом транспортные узлы, а затем занял и рубиновые копи Чьонга-Мако.

Жизнь налаживалась.

Казарма превратилась в притон. Днем его люди расходились на территорию решать проблемы и собирать недоимки, вечером и ночью запасались выпивкой, дурью и зазывали девочек. Сам же он проводил время с телефоном, контролируя своих звеньевых и принимая решения на местах.

* * *

Гудок. Гудок.

— Ну где ты, бл.

Гудок. Гудок. Щелчок.

— The number is not available...
— Сука.

Одним из этих решений был Амад. В прошлый раз, когда он вот так не взял трубку, Кабойо пришел к нему в дом и выстрелил рядом с ногой. И когда тот вскочил, разгоняя остатки цветастых трипов, получил предупреждение:

— Еще раз ты так трубку не поднимешь, когда я звоню, свист в башке услышишь. Понял?

Урок был доходчив. Трубку Амад с той самой поры брал всегда. Всегда. Всегда. Один или с кем-то, трезвым или с бодуна, в соседней комнате или с другого конца города. И если сейчас он почему-то ее не поднял, значит нарисовалась проблема.

Кабойо сделал несколько других звонков. С примерно схожим содержанием:

— Бросайте всю херню, которой щас заняты, и ко мне. Едем за Амадом, что-то стряслось.

* * *

Небольшая колонна автомобилей — пара внедорожников и грузовик — оставили Мвенгой и двинулись по направлению к западу. Сначала ехали недолго — минут десять — и когда уже почти проехали Два Ангара, головной вдруг остановил транспорт. Встала и колонна.

Кабойо, шедший во второй машине, насторожился. Впереди что-то увидели что ли?

— Кабо! Старшой! Эти следы раньше были здесь?

Он вышел из машины. Две относительно свежие, пока еще плохо присыпанные песком колеи тянулись к Двум Ангарам. Что там происходило, Кабойо не просто не помнил — он не знал. Но кому и что могло понадобиться на этом объекте, тоже не представлял. Мародерам что ли? Недавно же оттуда уже все вынесли, что могли.

— Потом разберемся. Щас за Амадом.

* * *

Увиденное в рабочем поселке никого не ужаснуло и ничье воображение не поразило. Разбрелись по округе даже без оружия наизготовку — слишком очевидно было, что здесь уже никого и ничего нет. Никаких ценностей — все забрали, все вынесли и вряд ли ждут у моря погоды.

— ...ну и мясо.
— ...ага.
— ...бля, я ж с Амадом Лиамбу отпустил. Хоть бы его тут не было, а.
— ...братишка твой что ли? А нахуя отпустил-то? Он же совсем салабон еще.
— ...терпил пасти — дело не такое и пыльное. Тут и салабон бы справился.
— ...сука, пиздец, зацени, какие дырки.
— ...нихера. А че это?
— ...пулемет, наверное, какой.
— ...Ката, курево осталось?
— ...две последние.
— ...тогда не.
— ...да бери, че ты.
— ...слышь, как думаешь, кто это был?
— ...комми. Или пираты.
— ...а хули им так далеко от реки делать? И куда тачки они дели бы?
— ...ну тогда точно комми.
— ...почему? Самый пиздорез на юге же. Зачем им сюда-то лезть?
— ...тогда не знаю.
— ...ебаный в рот.
— ...че такое?
— ...Лиамба.

Кабойо, в отличии от прочих, не просто шатался, а осматривал произошедшее. Амада он нашел довольно быстро — ему чудовищным ударом разнесло плечо, чуть ли не разорвав пополам. Что ж, прощай. Господь лучших прибирает. Посмотрев на вагончик, Кабойо увидел не просто большое, а ОГРОМНОЕ отверстие. Сунул мизинец. Мизинец свободно прошел до второго сустава.

— Слышьте. Метнитесь кто-нить во-о-он туда и поищите там большую гильзу.
— Прям большую?
— Да. Как от станка.
— Понял тебя.

Далее он подошел к двум другим телам у самого подступа к лесной чаще. И порыскав там около получаса, нашел россыпь пулеметных гильз. Когда все осталось позади, и он, и его люди уже пропотели и вымотались.

Гильзу, впрочем, так и не нашли.

* * *

Уже через несколько часов Кабойо был у Варни. Энтони — пусть и крепкий, но больше сухопарый бородач-брюнет — особого впечатления не производил. И в облике помимо небольшого шрама на нижней челюсти ничего героического не имел. Волосы до плеч собирал в тугой пучок на затылке и всецело берег их, чего Кабойо никогда не понимал. Почему не состричь? Жарко, и условий для ухода никаких.

Бек, Рэймонд и Алонзо находились здесь же и перебрасывались в картишки. Белые. Варни окружал себя ими. Вывозил рубины — одно из немногих богатств страны — а возвращался с вооруженными до зубов людьми, преследующими странные мотивы. Людьми, чью верность даже рубины не были в силах обеспечить.

Кабойо слышал поступь смерти, однако не боялся. Сам под ней ходил лет тридцать. Вот как от мамки отняли, так и начал.

Рэймонд обыскал его и изъял оружие. Боятся белые. Ясен хрен. Воячку воевать — это одно, а земля здесь все равно не их. Злая земля. Того и гляди под ногами вспыхнет.

— Что у тебя, Кабо?
— Моих людей покрошили.
— Правила знаешь. Нужна помощь — неси камни.
— Камней не будет. Сейчас втянуться в вопрос и в твоих интересах тоже.

Услышав "камней не будет", белые даже карты отложили. Кабойо рассказал об отверстии под 12,7.

— Не знаю, что это за пушка, но какая-то здоровая. Пулемет, наверное. Или ружье, которое по броне. Но у местных саванных макак такого быть не может. Я знаю одного бандита, у которого есть М2. Это пират Мгабве. И я готов поставить сто камней против бычьего говна, что он не стал бы снимать пулемет с лодки и куда-то чесать с ним через лес.

Алонзо со значением покивал:

— Спецназ какой, наверное. А еще нашел что-нибудь?
— Ну вот, — Кабойо передал гильзы. Бек, приняв их, оживился:
— О-о-о, вот эту херню знаю. Прямиком из Красной Армии. Под снайперку русскую. Драгуновку.
— Не, Бек. Там в пацанов прямо очереди прилетели. Не снайперка это была.
— Значит, калаш. Или дегтярев. Рэймонд, дегтярев же под этот патрон идет?
— Откуда я знаю?
— Ты ж два месяца с русскими бухал. Ты в русских понимаешь больше меня.
— Дай сюда.

Рэймонд повертел гильзу в руках и ответил размыто:

— Русский пулемет, в общем. Любой.

Чем дальше заходило обсуждение, тем неприятнее становился его градус. Советский патрон. Русский пулемет. Коммунисты, здесь? Уже?

— Кабо, — сказал Энтони. — Возвращайся в Мвенгой и там пока приземлись на жопу и жди. Мужики пробьют по своим наймитским каналам. Может, это кто из белых нам тут калибр от "Команча" через границу протащил. Я тебе дозвон скину.
— Годится.

* * *

Возвращаясь в город, Кабойо думал, что делать с Двумя Ангарами. Сейчас надо собирать рубины с должников Амада, а на это пока не хватает людей.

— Читу, найди мне пару пацанов из стремящихся. Скажи, что места освободились. Пусть они сныкаются на бархане где-нибудь рядом с Двумя Ангарами и последят, что там происходит. Денька два. Скажи, если что увидят, Кабойо пожрать подгонит.
— Понял тебя, старшой.

— Я знаю Грега. Я его видел под Грутико. Там мы попали в засаду армейского спецназа. И это он предложил встретиться в Эль-Гардо, — Змей хмуро смотрел в окно, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида. — Мне сам Грег нахер не нужен. Мне нужен Черный Хорхе, а Грег играет с ним в одной команде. У нас есть вещи Черного Хорхе — завещание деда, дневник и не переданный подарок его сестры. Вернем, и это сыграет на общее расположение. Возможно, даст нам нить на Хименеса.

Он сплюнул в окно.

— Долгая история. Но если совсем коротко — повстанцы связаны с EDSB, о которой я на брифинге говорил. Которым Сантуш и поставлял жрачку и таблетки. Эту связь я отследил еще тогда, на первой операции. Боевики EDSB напали на экипаж полиции, чтобы освободить своего человека. А потом этот человек оказался в лесу в группе герильерос. Знакомый нам с тобой Брием признал в нем члена EDSB — Хорхе Альтрадо. Такие вот дела. Не хочется крутить партизан на инфу о Хименесе, конечно, но зацепок щас мало. Не забалуешь.

Затем Змей выслушал Мози.

— Если придется, я их сам там всех зарежу, блядь. Но исход это наихудший. Да и из нас двоих ты здесь проводник. Считаешь, что лучше через Кризо — не вопрос... Давай поедим, что ж.

Слова Рыси о рабочих Змей принял всерьез, но в ответ лишь пожал плечами:

— Работать кто-то должен. Ремонтировать — тоже. Умеем мы, увы, далеко не всё. Если что-то можете делать сами — делайте, время и инструменты я дам. Да и в целом, даже если они и чьи-то бегунки, может оказаться полезно скормить им какую-нибудь дезу.

А потом он снова вспомнил о нарушениях конспирации. И подавил раздражение.

— Ладно, пусть доделывают то, за что взялись, и катятся отсюда.

* * *

День 3. Брифинг.

На этот раз брифинг начался уже сильно после заката солнца.

— Итак. Сегодня Стана назвалась по подлинному имени, чем нарушила пункт контракта о конспиративной части операции. Случай единичный, пока я его замну. Но обратить внимание на него я так или иначе вынужден. Надеюсь, тут ни у кого нет иллюзий относительно места, времени и условий, в которых мы работаем — потому что этот пункт контракта охраняет не столько заказчика, сколько нас самих. Картель ЛобоСанторро имеет ячейки не только на островах, но и в обеих материковых Америках. Если мы перейдем ему дорогу, и он получит о вас хотя бы кроху информации, в мире не будет места, где сикарио оставят вас в покое. И им будет похер, крайний это для вас контракт или нет.

Он обратился к пробковой доске.

— С этим закончили. Теперь по плану действий. Первое — коридор выхода из страны. Собственный, так как режим не выпустит нас с посылкой через легальные пассажироперевозки. Надо будет родить причал с яхтой или ВПП с самолетом. Отсюда проистекает и побочная задача — необходимо вывести из строя местные батареи береговой охраны или ПВО, потому что иначе они нам уйти не дадут. Второе — оружие. Бобби Рэю невыгодно здесь работать из-за проблем с конкурентами. Так что предварительно бережем боекомплект и ищем местных поставщиков. Третье и главное — сама посылка.

На центр пробковой доски кнопкой легли фотка и стикер "ДИЕГО АЛЬВАРО ХИМЕНЕС".

— Одним из последних, кто видел Хименеса в стране, был сеньор Сантуш. Де юре владелец лавки скобяных изделий. Де факто глубоко законспирированный агент неизвестной пока что структуры. Установлено только то, что в его доме было установлено радиооборудование, из подвала велся подземный ход, а сам он занимался посредничеством при контрабандных поставках, используя шифрование для переписок. Хименес закупал у Сантуша запасы семян.

Змей прикнопил и его фотографию, а затем натянул между кнопками красную нить.

— Однако на момент начала первой операции Сантуш уже был мертв. Его ликвидировали "Кровавые братья" по неизвестным мотивам. На настоящий момент из всех участников ликвидации выжил и, возможно, находится на свободе только один. Некий Моралес Вилсон.

"Кровавые братья". Стикер. Кнопка. Красная нить.

— Смерть Сантуша мы тщательно расследуем. Потому что никакие иные нити к Хименесу пока не протягиваются. Цель первая — имущество Сантуша. У него была квартира здесь, в Паса Муэрте, и коттедж на другом конце острова. Их мы осмотрим. Цель вторая — этот Вилсон. У него мы узнаем, зачем Братья все-таки Сантуша убрали. Вопросы?

День 1.

Пересек акваториальную границу. Обманул акулу. Ушел от патруля солдат. Завалил собаку. Первая ступень отстыкована, полет пока нормальный.

День 2.

Бобби Рэй не собирается работать без оптового рынка и с конкурентами. Даже условия с полным переделом рынков, который принесло бы уничтожение баз ПВО, для него не является чем-то, уравновешивающим риски. По-моему, тут без толку что-то делать. То есть, я должен построить ему тут рай земной ради возможности давать ему деньги за оружие? Да тут только на войну с картелем уйдет вагон амуниции. Пока что этот вариант отложить. Вернее, поспрашивать у местных, кто готов покупать стволы самолетами. А вообще, по ходу, надо идти к Рубедо.

HS не вариант, так как я светанул рожей перед Хавьером, а еще мы убили их людей у особняка. Картель не вариант из-за сделок от четырех кусков. Плюс Энрике подставился на прошлой сделке под удар и всрал свой склад. В общем, брать злодеев в работу в лучшем случае без толку.

* * *

Теперь по разведке.

Сантуша вызвали в полицейский участок 13 февраля по факту нападения. Погиб же он от силы спустя неделю после того, как подал заяву на усыновление Мануэля. Возможно, HS собирались убить Мануэля не потому, что он вроде как сын Сантуша, а просто как свидетеля. А самого Сантуша пытались грохнуть и раньше. В общем, надо спросить у Рыси, когда там первая операция началась до того, как я возглавил группу. И когда они все это увидели.

У самого Сантуша нашлись шифрованные материалы переписок. Ключ-дешифратор — "Мурено". Мануэль Мурено. Сын. Значит, можно сделать вывод, что Сантуш имеет к содержимому прямое отношение. Больше некому.

- ... Необходимо уничтожить документы, и быть готовым к передислокации. Полиция или слишком ленива или подкупленная. ХАД говорит, что необходимо уничтожить и аппаратуру. Ну с этим легко, я просто перед уходом вырву ячейки. А вот с антенной на крыше тяжелее. Просто так ее не демонтируешь, но я что-​то придумаю... С другой стороны а чего это я паранойю? Может это действительно был не точечный наезд на меня. Сомневаюсь что им что-​то конкретное нужно от меня и моего магазина.

Итак.
• Какие документы необходимо уничтожить?
• Передислокацию куда и откуда совершить?
• Кто или что такое ХАД? Человек? Организация?

"Уничтожить и аппаратуру". Я не специалист, но "ячейки" и "антенна" наводят на одну из двух мыслей. Либо это средство связи, либо помехопостановщик. Сантуш — чей-то агент.

...Информация от EDSB. Необходимо найти за неделю еще пару тонн продовольствия. В обычной точке будут ждать грузовики.
Плюс попросили спецзаказ - пару ящиков антибиотиков. В последнем боестолкновении пострадало много людей, их жизни ничего не угрожает, но запасы надо пополнить. Я связался как обычно с поставщиком и перевел денежные средства. Груз будет доставлен "Боливарцу", а он по своим торговым маршрутом доставит его до EDSB. Мне надо быть осторожным, как постоянно мне говорит ХАД. На этот раз я не буду рисковать...

EDSB. Срань господня, и тут они успели. Две тонны жрачки и медикаменты — не иначе как войну ведут. Сантуш, похоже, посредник при пересылках. Контрагент-поставщик неизвестен, контрагент с принимающей стороны — некий Боливарец. Боливарец — тоже посредник между Сантушем и EDSB. Длинная колбаса. Знать бы еще, откуда ее начать есть.



День 3.

Сантуш упоминает цель. Хименеса.

- ... Интересно, чем там занимается Хименес? И зачем ему были нужны семена ириса и иссопа? Понятно, что он собирается это все сажать, но вот нафига? оба растения - фиолетовые. Это совпадение?
Ох не о том, ты думаешь Сантуш, не о том...

Ирис и иссоп. Сантуш сосредотачивает внимание на том, что оба растения фиолетовые. Хм. Интересно. Может ли место высадки ириса и иссопа о чем-то, например, сигнализировать пролетающим пилотам? Или просто являться каким-то ориентиром? Мол, на фиолетовом поле мы будем сгружать что-нибудь или загружать. Как бы то ни было, Хименеса наверняка можно будет найти, если идти по следам этих фиолетовых полей.

Еще вскрылась какая-то стройка под домом Сантуша. Тоннель. Первое предположение, которое у меня возникает — тоннель строил сам Сантуш как резервный план на тот случай, если он не успеет осуществить все, к чему готовился. "Вырвать ячейки", "снять антенну" и тому подобное. Возможно, он готовился сжечь дом или все взорвать, а рвать когти по тоннелю. Но так как это именно первое предположение, ему же я меньше всего и доверяю.

...Миранда из центрального архива оказалась очень милой девушкой, я уже думал что придется ее водить по ресторанам или тряхнуть стариной, устраивая ей горячий вечер. Она оказалась умнее и сама стала задавать вопросы. В результате взяла деньгами за свою работу. Хотя и удивилась зачем это все мне. Вчера все передала мне. Все супер. Кроме того она сказала что в картотеке стоит отметка, что за три дня до этого некто Моралес Вилсон взял фактически этот же комплект. Правда вместе с комплектами еще для трех зданий. Но какие из них были для отвода глаз - неизвестно. Это очень опасно. Я начинаю беспокоиться.

Моралес Вилсон. Нет. Не бывает таких совпадений. Ставим засечку.

Моралес Вилсон. Относится к Hermanos sangrientos. О чем говорит тату. Роль в ОПГ - не ясна.
Аресты - мелкие нарушения. Последнее полтора месяца назад. Драка у бара. Заплатил штраф. Текущее местонахождение не известно.

Кровники. HS. Тут тоже может быть вполне ясно, для чего это делалось. Они готовились к нападению на Сантуша. Просто интерес к его хате еще не доказывает интерес к тоннели.

Мане Энрике. Hermanos sangrientos. Трижды судим. Один из лидеров группировки.
Был убит в перестрелке с неизвестными в деле: "Бойня на Южной-​​Портовой Улице".
Женат, детей нет. По остальным делам его часто связывали с Хуаном Пабло Сапетсом, Джорджем Краузе и Гутьерро Микесом.
Но так и не смогли их привлечь как ОПГ.

Ага... Мане Энрике и Джордж Краузе.

Мане Энрике. Джордж.

Сильные персонажи фракции: на данный момент классифицировано 4 человек
- Белый, американец, представился Джорджем. Здоровый. Вооружение — странный короткий дробовик (не было возможности классифицировать);
- Латиноамериканец с двумя мачете с грубым голосом. Здоровый. Джордж представил его как Мане Энрике. По словам мальчика Мигеля именно он отрубил голову "мистеру Сантушу по приказу другого сеньора".
- "Другой сеньор". Богатый сеньор в светом костюме.
- Хромой латиноамериканец в грязном комбинезоне.

Это и были те типы, которые завалили Сантуша. Надо думать, хромой и богач — это Сапетс и Микес. Или наоборот. Так или иначе, Вилсон именно для них и нарыл планы дома. А их сейчас всех перехерило. Да уж. Теперь без этого Вилсона всей правды и не узнаешь. Того, знали ли HS о связях Сантуша с EDSB, или он мешал им где-то и как-то еще.



А еще Васкес прислал инструктора. Зачем — не сказал. Инструктор ввалилась на виллу пьяной, поломала мебель и была застана в своей комнате с порнографической продукцией. Моральный облик оператора A.I.M. безнадежно попран. Теперь даже не знаю, как ее отправлять расстреливать деревни и сжигать жилые массивы. Одно радует — лидер-кандидат на вечный наблюдательный пост перед камерами теперь четко обозначен. Там проебаться трудно, если не сказать невозможно.

Грохот этажом выше оторвал Змея от работы.

Кто там? Неужели воры? Как они прошли незамеченными мимо камер? Змей же оставлял же в наряде по базе этого... Ну как его?..

"А. Ах да. Я никого там не оставил".

Чертыхнувшись нехорошо, он достал пистолет и отправился на шум. Шагом, каким обычно ходил по лесу — едва приподнимающим пыль.

— Алекс, Макс, ящики с оружием вскрыть, досмотреть и... Перво-наперво, отобрать то, что еще худо-бедно в рабочем состоянии. Все остальное в порядок приведем, когда настанет время ложиться на дно. Успеется еще, в общем.

Вроде бы все озадачены. Техники с оружием, медик с раненым, молодой на камерах. Наступала пора озадачиться самому. Он открыл ноут и запустил почтовый клиент. Письмо Васкесу так и осталось непрочитанным. Тьфу. Если он как и в прошлый раз будет динамить по всем направлениям, придется увести у него его сеньору.

А пока — документы. Гигабайты инфы.

Не успел он взяться за первую бухгалтерскую книгу, как с этажей ниже раздался женский голос. Змей замер и обратился в слух. Пистолет был в пределе досягаемости.

Йована Младич. Инструктор. Какой еще нахер инструктор? Образование что ли местное поднимать? Был бы смысл, окажись в перечне задач полноценный переворот в стране. А с делом вытащить одного человека иметь большую кормушку чревато — потом из страны ни через какой коридор не выйдешь.

Надо будет узнать у Васкеса, что он думает вообще на этот счет.

Йована Младич. Змей между делом зашел в клиент A.I.M. и пробил имя в поисковой строке. Наверняка нанятая Васкесом вдогонку была тщательно проинструктирована по части конспирации.

[ПОИСК СООТВЕТСТВИЯ...]
[СООТВЕТСТВИЕ НАЙДЕНО]

Змей уныло улыбнулся. Глубоко вдохнул. Посмотрел на экран, склонив голову на один бок. Потом на другой. В потолок тоже посмотрел — недолго, однако. А затем закрыл клиент A.I.M.

Ну ты и сука, Васкес.

Застыл. Капсулу выбрал так, чтобы и первого пигмея видеть, и того, что на входе. Держу оружие наизготовку, чувствуя, как мешает свет капсул. Касаются грубой боевой прорези бесформенные лиловые нити; искажают и ломают прицельную линию, заставляя смотреть через нее как сквозь туман. Я выжидаю. Уж слишком вошедший напряжен и насторожен — неудачный момент для удара. Пусть пройдет глубже. Пусть даст понять, что здесь спокойно, тем, кто идет с ним в одной цепи.

Пусть подставится и подставит. Суета здесь не к месту.

Обходите поле боя с разных сторон. Осматриваетесь. Трупы ворочаете. Ничего ценного найти особо не удается. Шайтан и Зенит, вы встаете в боевое охранение и берете на прицел проселочную дорогу, однако по ней никто не наступает. Проходит время. Никто даже не всполошился по тревоге. Похоже, вы тут на момент боя были одни и от слова "совсем".

Жук, один из подстреленных возит ногами по пыльной земле, придерживая распоротое подбрюшье. Хочешь заслать раненому в голову одиночный. Достаешь пистолет и доносишь патрон в патронник. Медлишь. Пацану лет семнадцать. Раньше тебе убивать не приходилось. И было на порядок легче, когда он являлся мелкой черной фигуркой с автоматом, которую следовало просто поразить. Сейчас же он человек — пусть и не в полной мере. Так, кусок мяса с еще сохранившей остатки жизни потрепанной ЦНС. Но осознание этого тебе не помогает.

Оружие, доставшееся в качестве трофеев — ржавое дерьмо, выработавшее свой предельный ресурс в лучшем случае немного до рождения Злодейки. Зенит, ты поднимаешь с земли этот ржавый реликт. И желая отряхнуть его от грязи, случайно стряхиваешь на землю и крышку ствольной коробки, на одной молитве держащейся в давно раздроченных пазах. Осматриваешь возвратную пружину, заглядываешь в канал ствола. В нарезах грязь. Эта грязь видела, должно быть, как минимум еще и Сьерру-Леоне, Сомали, Либерию, Камбоджу и Анголу. Богатая у этой грязи жизнь. Не чета твоей, конечно, но все же.

Злодейка, во внедорожнике полбака. В автобусе две трети. Если показатели правильно работают, конечно. С давлением внутри покрышек тоже все в порядке. Открываешь капоты, лезешь щупами в масленки. Смотришь. Дела плохи. Похожи, местные за неимением нормального масла ездят на отработанном — и ездят до тех пор, пока то не превращается в пластилин. Доехать, конечно, докуда-то на нем можно, но надо где-то достать нормальное. Иначе движкам придется петь отходную.

Бывалый, ты бывалый, и тебя не проведешь. Взрываешь обе машины — торпеды, сиденья, полы, дверные панели, всякие прочие нычки. На все уходит около получаса — минут сорок максимум — но Зенит и Шайтан держат крепость. Под одним из сидений автомобиля находишь планшет ("Не планшет, а сумка полевая, военный!"), открываешь его, смотришь документы.

Распечатки на черно-белом принтере. Полосатые — в принтере явно заканчивался тонер.

О! Так это полицейские ориентировки. Провинциальная жандармерия города Мвенгой. Куча портретов. Среди них, кстати, есть и ваши. Всего состава ОСГИ. Фоторобот Тени слепили как будто нарочито страшный — лоб шире, чем у оригинала, и глаза друг от друга дальше посажены. С трудом узнаешь.

Ты знаешь, что есть Мвенгой. Это столица Чьонга-Мако, около шестидесяти тысяч жителей в лучшее время. На самом деле, не Мвенгой, а как-то Муэнгойе (Muyengoye, если на нгавтбе). Но Мвенгой — это, очевидно, географический неологизм белого человека. И язык не ломаешь, и всем всё понятно.

Ты осматриваешь автомобиль, но не находишь никакой полицейской атрибутики. Ни рации, ни держателей для крупного калибра, ни даже ливрей по бортам или сирен. А потому первую догадку, которую тебе услужливо подкидывает мозг, отметаешь сразу же.

Вторая и третья вещь, которые ты находишь в планшете — записная книжка и мобильник. Открываешь книжку и пролистываешь.

вану 2 рубина
нгалу 3 рубина
мваре 2 рубина
неки 5 рубинов
охор 3 рубина атсрочька неделя от кабойо. ребенок родился.
мусайе 2 рубина просрочька 3 дня. порешать.


Мобильник не запаролен. Звонков много, но записная книжка пуста, поэтому номера тебе ничего не дают. Лезешь в СМС-ки. Сначала выборочно, а потом и чуть подробнее читаешь переписки.

Амад, это Кабойо. я добазарился с Варни. Мвенгой под нами.

From: +246 3802152 || 11:34 АМ || 06/12/2005


условия?

To: +246 3802152 || 11:37 АМ || 06/12/2005


да мы типа новой жандармерии. я сказал, что мы порядок удержим, и все на мазях будет. но за это сами с терпил оплату возьмем. сошлись на том, что мы ему засылаем, а он в наши мутки не лезет.

From: +246 3802152 || 11:56 АМ || 06/12/2005


и скок?

To: +246 3802152 || 11:56 АМ || 06/12/2005


половину.

From: +246 3802152 || 11:57 АМ || 06/12/2005


пизда. это че, работать и еще паловину башлять? рамси на треть хатяб

To: +246 3802152 || 11:59 АМ || 06/12/2005


бля, да мне самому не по кайфу, Амад. но это Варни. за Варни РДОД. его белые нас всех выебут как нехуй делать

From: +246 3802152 || 12:02 РМ || 06/12/2005


на сороковник попытаюсь. но это макс. работай по торчилам.

From: +246 3802152 || 12:11 РМ || 06/12/2005


Охору отсрочка неделя. жена родила, он ща заплатить не может.

From: +246 3802152 || 12:13 РМ || 06/12/2005


Имена Кабойо и Варни тебе ни о чем не говорят.

В общем, врываетесь ураганом, и все кончается за считанные минуты.

Жук, хотя тебя и положили рожей вниз, ты не теряешь выдержки и не оставляешь штурвал бешено вращаться туда-сюда. Бегло оцениваешь происходящее, вдавливаешь тангенту, отдаешь приказы. Все по плану. Все пойдет на лад. Все точно пойдет на лад.

Бывалый, ты врываешься в бой резко и свирепо. Как студент, который ночью пришел на общажную кухню, врубил свет, увидел тараканов и взялся за тапок. Одного, второго, третьего, на, на, на, жри. В спину одному, потом второму, третьему уже в грудак — он оборачивается, и ты ловишь его на излете поднимаемого им автомата. А вот четвертого уже не успеваешь. Его ствол поднят, и ты отстаешь от сведения целика с мушкой буквально на терции, на доли секунды. Но вдруг с кромки леса грохочет — нет, не винтовка. Гаубица. Крупная пуля, с которой можно ходить на кабана, разносит этому последнему грудину, чуть ли не полуотрывая руку. Бесполезный автомат летит в сторону.

Похоже, Тень все-таки забил приказ на Жука и прикрывать начал именно тебя. Ладно. После боя разберетесь.

Бросаешь флажок на одиночные и долбишь над головами. Хлынувшие к автобусу трудяги врассыпную кидаются к кромке джунглей. Кто-то бросается прочь по дороге. О возвращении к транспорту ни у кого даже и мысли.

Остальные, у вас все еще проще. Открыт для врага только ты, Шайтан, а вы, Зенит и Злодейка, до поры сокрыты. Пока не начинаете стрелять.

Стрелок с гладкостволом пытается попасть по Шайтану. Злодейка, ты ловишь место, над котором торчала его голова и начинаешь ждать. Как в тире. Ждешь терпеливо. Пока он колупается с патроном. Пока дергает проржавевший затвор. Пока снова укладывает ложе и снова же поднимается над краем крыши вагонетки. Его голова аккурат в том месте, где ты и ждала ее появления. Даже поправку делать не надо.

Динь.

Все. Теперь осталось понять, где получить своего плюшевого мишку.

Зенит, ты просто не выдавая себя выжидаешь, пока оба покажутся на глаза. Происходит это довольно быстро, и ты вскоре сметаешь их одной очередью. Привычная тебе еще со службы в разведке осназа картина хорошо сделанной работы. Рвутся тушки, разлетаются руки-ноги как оборванные плети, а у тебя все еще почти полная лента. Казалось бы, вести бы еще бой и вести, но, похоже, больше не с кем. Ты видишь, как поднимается из-за укрытия Шайтан. Но ни по нему, ни тем более по тебе никто не стреляет.

Становится тихо.

* * *

— Добро пожаловать в Днище.

В Лакумбу вы оказываетесь три недели спустя. До этого дергали разные каналы: Жук, ты взорвал все контакты отца, которые могли бы позволить тебе пролить на смерть Излома свет, а ты, Бывалый, связался с Мгабве, чтобы попасть в страну рекой. Река всегда была уязвимым местом границ страны. А уж сейчас, когда идет война, пиратские суда просто прорывают патрульные заслоны местных боевиков, стращая их числом и стволами. Пиратов около полутора дюжины, вместе со всеми вами они идут тремя катерами. На пути попадается еще одно мелкое судно — без знаков и символики, пес его знает — и, чуть помедлив, берется преследовать. Человек Мгабве на соседнем катере разворачивает в его сторону М2 и дает одиночный. Один единственный, для острастки. Выстрел эхом разносится по саванне. Борт преследователя обзаводится дырой. И тот разворачивается, спасаясь бегством.

— Почему Днище, белые друзья? По двум причинам. Во-первых, это низина реки.

Река ветрена. Ветер, сухой и прогорклый, покачивает кроны саванны, склонившейся к самой воде. Вы привыкли к тому, что над водой ветер обычно чище, но не здесь. Несущийся с джунглей, он несет пыль и запахи смолы.

Глубже в страну — громче звуки перестрелок. Вы узнаете FN FAL, старые добрые калаши и — подумать только — автомат Томпсона. Где-то рвется граната. Потом еще одна. Люди Мгабве не ведут и краем уха. Дело привычное, да и происходит все одно где-то там далеко.

— Во-вторых, здесь с самого начала войны неслабый пиздорез между либералами и коммуняками. Эр-дод захватил все мосты через реку и думал, что линии связи и логистики у них в кармане. Расслабился, дело в шляпе. Но русские научили коммуняк наводить понтонные переправы. В итоге коммуняки начали форсировать реку в наиболее обмелевших местах, и фронт порвался нахуй. Не поймешь, где и кто держит позиции. Они, я думаю, и сами нихера не секут, что происходит. Когда дойдем до места почище, решим, на каком берегу вы спешитесь. Так как река как раз их территории и разделяет. Но жопа везде. Впрочем, чего я вам рассказываю.

Жук, тебе ответил Феликс Лейтер, старший специальный агент криминально-следственного отдела ФБР. Лейтер состоит в межведомственной специальной группе вместе с оперативниками Секретной Службы США. Он ведет базовую полевую разработку финансовых махинаций на территории страны. Контактировать с тем, что за рубежом, ему просто приходится по долгу службы, хотя это для него ни профиль, ни юрисдикция.

Взяв твои деньги, он попросил у тебя буфер времени. Ты отпустил своих людей в ЮАР, а сам остался в Штатах, ожидая встречи. И спустя полторы недели увиделся с ним — он заверил тебя, что проблем не будет, так как во взятое им время входило и обеспечение конспирации. Впрочем, тебе было похер. Через пару дней тебя уже не будет в стране, а через неделю — и в той стране, где ты работаешь. Ищи потом свищи.

Но ладно.

— Нет, Михаэль. Донован гражданином США не является и не являлся никогда. Была пара видов на пребывание, но только в качестве туриста. Казино, девочки, развлечения. Немалые деньги спускал. Толстосум закордонный. Возможно, обделывал какие-то дела, не могу сказать. Ни мы, ни Секретная Служба, ни миграционный департамент им особо не интересовались. Так что эта нить лопается. Здесь его искать нет смысла, если это знание тебе поможет. По Бродерику — основные контакты всплывают, когда он регистрировал Транснациональную Пищевую Компанию. Юристы, члены гуманитарных организаций, подрядчики по поставкам, сотрудники СМИ... Много всего. Не знаю, что тебе нужно из этого. Круг слишком широкий. Даже если Донован имел с кем-то из них контакты, это не то, что можно снять по верхам. Расследование нужно.

В общем, Донован с США связан не был. Возможно, он был связан с Бродериком. Допустим: да, связан. Тогда как? С кем? Как долго? Насколько глубоко? Пока что пальцем в небо это все. На текущем этапе ты сработал вхолостую.

Бывалый, а вот тебе повезло больше. Ощутимо больше.

— Да ты че? Едешь в страну и не знаешь, кто такой Донован? — поднял брови Мгабве. А потом с досадой на самого себя приложил ладонь к лицу. Мол, а, ну да, ты ж за этим меня и нашел, чего это я: — В общем, секи сюда: Донован — первый человек после Карейры в Муамби. Полевой командир хунты. Муамби — это провинция, внутри которой Кайендо-Чадо. Но если Кайендо-Чадо управляет Карейра лично, то Муамби — уже через Донована. Положение военное, поэтому у Донована щас всё в кармане, что там в Муамби есть. Военные, суды, правительство. Власть, смекаешь? Во всей полноте. И он только перед Карейрой за то, что делает, и отвечает.

Про прошлое Мгабве тоже кое-что знал.

— Британский лакумбиец. Отец был военным международного контингента, белым, а мать местной. В каком-то столохматом году это было. Потом семья то ли полностью, то ли только Донованы старший и младший без матери свалили из страны. И Донован вернулся в Лакумбу уже заряженный. С британским образованием и британской же военной подготовкой. В Лакумбу он сначала получил гражданство, потом попал в муниципальную полицию — в ту ее часть, что охраняла гособъекты и чиновников республики. Сделал карьеру. Ее пиком стало зачисление в старшие консультанты службы охраны самого Карейры. Тот тогда был директором по операциям Ньингмо Рабэ. А охранять спецслужбиста — это не в тапки срать. Далее я не буду говорить, че случилось, потому что не знаю. То ли он после военного переворота перешел на сторону хунты. То ли он заранее был перевербован Карейрой и принял участие. Так или иначе, потом он взлетел туда, куда взлетел. Власть, личная гвардия, возможности, — Мгабве помолчал и добавил: — Рубины.

Потом ты задал вопрос, мог ли он переслать тело Излома официально посольством США в Лакумбу. Имел ли на него рычаги влияния. И после всего того, что Мгабве уже рассказал тебе, ответ был короток:

— Ясен хуй имел.

Вот и все ответы.

— А ты че, найти его хочешь? — спросил Мгабве после всего этого. — Послушай, Сэар'гэй.

Он редко называет тебя по имени, потому что всякий раз ломает на нем язык. Но в тот раз назвал.

— С тобой здорово работать, и я хочу, чтоб мы работать продолжали, — Мгабве взял тебя за плечо: — Не надо тебе этого, понимаешь? Хунта — это, сука, преступники, только еще и с подготовкой военной. Ты знаешь, че они в Кайендо-Чадо сделали, когда к власти пришли? Ночь длинных ножей отсосет и в стороне покурит. Вот ты у себя в России, наверное, в школе учился, рос нормально, я не знаю. А они на войне всю жизнь. Как в пять лет на нее попали, так и воют. Им человека ебнуть и на фарш пустить, что нам с тобой стакан воды выпить. Езжай домой, я тебя прошу. Ты здесь нихуя не узнаешь и правды не найдешь. Здесь ее никто не находит. Никак и никогда.

Так он сказал. Сказал, уже тогда зная, что домой ты не поедешь.

* * *

День стоит безоблачный и сухой, но холодный. Яркое солнце медленно ползет к зениту. Припылившиеся стекла, капоты и крыши автомобилей ловят тусклые блики. Вы на берегу озера Верхнее. Над водной беснуется шальной ветер. Мечется промеж прибрежных скал, ворошит гальку на побережье и крадет слова священника, отчего ему приходится повышать голос. Хорошо, что вы все одеты по погоде.

В Миннесоте зябко большую часть года.

Добраться до Сильвер Бэя — малой родины Излома — оказалось если не приключением, то солидной морокой. Местечко едва перевалило населением за тысячу человек. Единственным транспортом, который связывал его с большим миром, оказалась окружная автобусная линия с периодичностью раз в полтора часа. Общей же сложностью поездка обошлась вам всем примерно в три тысячи долларов и несколько суток времени. Перелет из Йоханнесбурга в Миннеаполис вышел в четыреста долларов за билет. Потом туристические визы, краткосрочный вид на временное пребывание и регистрация в офисе Minnesota State Patrol (на таможне вас сначала послали в Департамент полиции Миннеаполиса, но вы сразу заявили, что в нем не останетесь и вообще проездом). Пошлины, пошлины, пошлины... Америка. В Штатах дорого даже просто находиться, не говоря уже о том, чтобы быть и жить. Неудивительно, что Излом сделал отсюда ноги, как только почувствовал под ними почву.

Жук, так сложилось, что первым о его смерти узнал именно ты. Это был очередной рабочий день. Ты разгребал свой электронный ящик, занимаясь деловыми вопросами, и нашел письмо от дяди Йоси. После смерти твоего отца дядя Йося нотариально передал тебе все его обязательства. И вы сохранили связь на тот случай, если прошлое отца выбросит на отмель что-то, что тебе понадобится знать. Случай представился и представился довольно быстро. Даже месяц не прошел.

Дядя Йося сообщил о смерти Рэндалла Бродерика — того самого, которого отец и наказал тебе искать. Фокус был еще и в том, что Рэндалл упомянул твоего отца в завещании. Об этом дяде Йосе сказал нотариус самого Рэндалла. А так как теперь правопреемник твоего отца — ты, то и наследство, стало быть, тоже твое. Что же в наследстве?

Посмертное письмо и документы на недвижимое имущество. 2,7 га земли в Лакумбу, провинция Чьонга-Мако. И пара возведенных на ней пакгаузов ангарного типа.

Как погиб Рэндалл? Почему? Почему он погиб почти в то же время, что и твой отец? Связывает ли эти смерти их общее прошлое? Ну и не последнее по значению — что теперь тебе делать с неожиданно свалившимся богатством, и зачем вообще может быть нужна эта Лакумбу? Вопросов много. И поиски ответов ты начал с посмертного письма.

* * *

Здравствуй, друг мой Михаэль.

Если ты это читаешь, значит, тебе уже должно быть все понятно и без пояснений. Я погиб, так как не пережил очередной своей затеи. Сейчас я пишу эти строки с границы Муамби и Чьонга-Мако. Ты знаешь, где это. Дела резко пошли не по плану. Я не получил от Карейры того, на что претендовал, и мне пришлось перестраивать задуманное налету. Сейчас со мной около полутора тысячи гражданских и десятка два наемников. Первым я обещал выход из страны и спасение от военной хунты, вторым — все рубины, которые только смог собрать за годы работы здесь. Мы готовимся к броску через родовые земли кава. Сейомай Сила-мора оказался наиболее договороспособным из всех варлордов, но... это обошлось мне в цену. Так или иначе, завтра мы с наемниками займем оборону в горной цепи на северной границе Лакумбу. И будем держать оборону от боевиков Карейры, идущих за нами по следу. Выиграем для гражданских время, пока они не выйдут из страны.

Шансы невелики. Против нас не только спецназ хунты, но и наемники почти со всего мира. Боливийцы, марокканцы, бельгийцы, французы, прибалты. Нанятые за рубины Карейры, они идут еще и за моими рубинами. Ну и гражданскими, которые на меня надеются. И если на первые мне плевать — эти камни всегда только пили кровь — то от вторых вот так так просто не отмахнешься. Но даже если все выйдет, полторы тысячи человек — капля в море. В Чьонга-Мако их без малого миллион, и нет среди них никого, по чьей хребтине война не проехалась бы катком. Единственное, что может их спасти — это камешки. Камешки обеспечат защиту. Камешки же помогут обустроиться в другой стране.

Получится у меня или нет, стыдиться мне все одно нечего. Я поставил не на ту карту, когда пошел против республики. Думал, военные дадут мне влияние и власть, с помощью которых я выиграю для гражданских немного времени. Но ни власти, ни влияния, ни тем более времени я не получил. Все, к чему привела моя работа — новые репрессии. Казни. Пытки. Карательные рейды. Кровь, которую впитали в себя эти сраные рубины, осталась и на моих руках. Так что теперь я всего лишь исправляю ошибки. Пытаюсь исправить. Не все получается, а если и получается, то не всегда хорошо. Но уж на что горазд. И в глаза людям смотреть все же право имею.

Я оставляю тебе все имущество, которое у меня есть в Лакумбу. Распорядись им, как считаешь нужным. Но наверное, вместе с ним тебе перейдет и дело, которым я был занят. Вырви хоть сколько-нибудь жизней из этого ада. Хотя бы одну, но вырви.

С уважением, Рэндалл.

P.S.: да, кстати, сыну руку от меня пожми. И команде ОСГИ тоже. Толковые они.

* * *

Оказавшись в Сильвер Бэй, вы сняли комнаты в одном из придорожных отелей и первым делом побывали в морге. Коронер ознакомил вас с результатами аутопсии Излома. Результатами неутешительными — смерть наступила в результате "глубокого проникающего поражения головного мо...", короче, выстрела в затылок. Пуля не осталась в голове — вышла насквозь. Вокруг раны обнаружились следы легкого порохового нагара и свинцового напыления. То есть, ствол прижали к голове вплотную.

Одно из двух. Либо это был неожиданный выстрел сзади в голову, либо казнь.

Вас заинтересовал этот эпизод. Он был по-своему необычен — если человека казнили, почему тело не уничтожили? Почему вообще предпочли вернуть на малую родину? Не рисковали ли эти люди, совершая такой шаг? Все эти вопросы вы донесли до начальника смены морга, но тот ничего не знал. Впрочем, кое-что сказать он все же мог.

Тело поступило официально. Через дипломатическую миссию Лакумбу в США. Контрагентом со стороны Лакумбу выступил человек по имени Уилфред Донован. Но кто он такой, где его найти, и какую роль ему довелось сыграть во всей этой истории, вам выяснить не удалось.

* * *

На похоронах помимо вас и родных Излома находятся много гостей всех рас. Семьями. Вы обращаете внимание, что многие присутствующие чернокожие не афроамериканцы, а коренные африканцы.

Вот священник завершает молитву. Желающим публично проститься с Изломом помогают заранее нанятые переводчики. Многие из гостей — те, кого Излом спас за годы... своей карьеры? Нет, не карьеры. Вьетнам и Лаос. Гвинея и Сьерра-Леоне. Сербия и Россия. Языков на этих похоронах столько, что каждый из вас может найти себе собеседника, если пожелает. И тем, наверное, горче многим из них прощаться с Рэндаллом. Мир для них здесь и сейчас становится на один процент хуже.

Могильщики снимают крышку гроба. Излом облачен в хороший костюм, а на его голове черный траурный шелковый мешок. Ритуальщики озаботились, чтобы рана никого не шокировала. Кто-то из гостей настаивает, чтобы мешок сняли, стремясь, наверное, не увидеть лицо Рэндалла, а скорее отвлечься. Многие погружены в себя. Некоторые глотают слезы. От окружающей горечи начинает резать глаза.

Нет, не карьеры. Жизненного пути.

— Давай на следующем привале уже тогда, — ответил Майе Гарм. — Вдруг и правда узнаю чего.

Утром, разлепив один глаз, а следом и втором, он первым делом увидел копну рыжих волос и целую россыпь веснушек.

— Порядок.

А затем начался переход.

* * *

— Нет, Лес не при делах сейчас, Квак. Мы сами заплутали, туман же, — пожал плечами он. — Но пока я ничего в этом такого не вижу. К востоку от нас пруд есть. От пруда до Нортвича полдня пути. И эта река, у берега которой мы на ночлег встали, наверняка пруд и набирает. Если что, мы всегда можем выйти по своим следам к старой стоянке. А оттуда — вдоль реки на восток к пруду. Так что в знакомых местах мы окажемся завсегда, на этот счет можно не переживать. А пока надо посмотреть, сможем ли мы отсюда пойти дальше.

Он подвел черту.

— Да, кстати. Мне нужны ваши запахи. На тот случай, если мы разминемся, я всегда смогу вас по ним найти.

И с этим словами Гарм обнюхал каждого из спутников, кто не возражал против такого.

— Больше так никогда не делай, Майя, — строго, но без назидания в тоне произнес Гарм. — В Чаще многое не то, чем кажется. Человек может оказаться призраком, мимиком или воплощением злобы. Абоминацией. Видишь что-то любопытное и интересное — не начинай к нему бежать, кричать и размахивать руками. Сначала скройся и присмотрись.

Он окинул взглядом глушь леса.

— Не тревожь Чащу без нужды.

На подступах к таверне Гарм учуял мясо. К несчастью, пахло оно не так, как следовало, и явно не было готово к употреблению. Это было мирное и безмятежное мясо — слуги и посетители таверны. То, на которое стоило переключаться в самую последнюю очередь.

Захлопнув за собой дверь, он прошел прямиком к тавернщику, но не стал ничего заказывать. Время поджимало. Оставалось три ночи, чтобы найти в лесу САМУЮ МЯСНУЮ ТВАРЬ. И дать духу то, что он хочет.

— Хозяин, мне нужна САМАЯ МЯСН... — вообще Гарм всегда был довольно прямолинеен, но сейчас осекся и одернул себя на полуслове. — Я хотел сказать, что я охотник, и ищу хорошую добычу. Где в лесу ее можно сыскать?

ПОЛЕВОЙ КОМАНДИР || Буклет.

─────────────────────

= ОСНОВА =

• Полное имя:

• Позывной:

• Отличительная черта:
Аккуратный, Дерзкий, Жестокий, Задорный, Застенчивый, Колкий, Надежный, Нерешительный, Обаятельный, Отчаянный, Пессимист, Прирожденный лидер, Рассеянный, Сдержанный, Слабак, Спокойный, Уставник. Холодный, Экзальтированный.

• Прошлое:
Белый воротничок, Бомж, Водитель, Водопроводчик, Врач, Инженер, Корреспондент, Музыкант, Обслуживающий персонал, Парикмахер, Педагог, Писатель, Повар, Попечитель, Пожарный, Ремесленник, Слесарь, Спортсмен, Сторож, Студент, Уголовник, Фермер, Чернорабочий, Художник, Юрист.

─────────────────────

= ОТРЯД / СВЯЗИ =
Стартовые Связи: +2, +1 и +1 на выбор между тремя персонажами.

• Наименование соединения:
• Командир соединения:
• БС:

• член отряда: значение Связи
• член отряда: значение Связи
• член отряда: значение Связи

─────────────────────

• ВАРИАНТЫ РАЗВИТИЯ

[● — выбрано, ○ — не выбрано]

○ +1 к любой характеристике (до макс. +3)
○ +1 к любой характеристике (до макс. +3)
○ новый ход
○ новый ход
○ новый ход из любого буклета

• ПРОДВИНУТЫЕ ВАРИАНТЫ РАЗВИТИЯ (4+)

○ получи +1 к выдержке
○ получи 1-стойкость
○ создай второго персонажа

• ФИНАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ (7+)

○ завершение карьеры

─────────────────────

Отмечай опыт всякий раз, когда:

• выкидываешь на проверке 6 или ниже;
• твоя Связь с кем-либо достигает +4 (отметив опыт, сбрось ее до +1);
• помогаешь товарищу, оказавшемуся в беде;
• заполняешь Полевой журнал после выполнения боевой задачи.

─────────────────────

= ОСОБЫЙ ХОД =

Самой смертью несломлённый: когда ты погибаешь, тебе открывается подлинная суть вещей, и ты прозреваешь происходящее. Спроси у ГМа, как твоим товарищам будет легче всего спастись. При попытке спасения все они получат 1-стойкости и +1 к выдержке.

Или выбери кинематографическую смерть, если ваша игра это предусматривает.

─────────────────────

= ХОДЫ ПОЛЕВОГО КОМАНДИРА =

Ты получаешь этот ход:

● Слушай боевую задачу!: Когда ты ведешь своих людей за собой, и появляется необходимость держать себя в руках или совершить опасное действие в бою, проверь+Лидерство. Результат отразится на всем твоем подразделении. Если ты этим смог вытащить их из жесткой передряги, отметь опыт.

Выбери еще два хода:

[● — выбрано, ○ — не выбрано]

○ Сбор: когда ты собираешь людей, проверь+Лидерство. На 10+ ты получаешь 3 шанса. На 7-9 ты получаешь 2 шанса. На 6 и ниже ты получаешь 1 шанс. В ходе боя расходуй свои шансы в соотношении 1 к 1, чтобы получить для себя или любого из своих людей одну из следующих возможностей:
= Прижми бошку! Дай 1-стойкость.
= Давай не дрейфь! Дай +1 к выдержке.
= Не жги БП, здесь не полигон! Восстанови 1-снаряжение.
= Добавь огня! +1 ПЛОГН.

○ Выверка огневого контакта: Когда ты оцениваешь происходящее, проверь+Бой вместо того, чтобы проверять+Тактику.

○ Шухер!: Когда твой товарищ поблизости получает урон, ты можешь перенести с него на себя до 2 единиц стресса или ранений.

○ Прирожденный лидер: Ты получаешь +1 к характеристике Лидерство (до макс. +3).

○ Бывало и хуже: После боя избавься от 1-стресса или 1-ранения.

○ Чуйка ветерана: Когда ты оцениваешь происходящее, а затем действуешь вместе со своей группой согласно ответам ГМа, получи на выбор +1 к броскам или +1d к урону по целям.

○ Сто раз такое видел: Ты получаешь 1-выдержку.

─────────────────────

= ПРОЧИЕ ХОДЫ =

○ описание хода
○ описание хода
○ описание хода

если вас прям щас не убивают, то это вам в дежурку надо. или к участковому.

Нащелкав сообщение, Салмач еще какое-то время смотрел на экран. Близилась пересменка, надо было уже ехать в отдел. Однако это ж Хурма. Может, что-то подкинет. Да и заплатил в прошлый раз за работу не деревянными рублями, а валютой. Раскидывая так и эдак, Салмач понимал, что лишь упускает время. И чертыхнувшись сам на себя, стер смску.

Он пожал Сурену руку:

— Че случилось?

Ничего не вижу через эту тьму. Она иная. Искусственная, чужеродная, как некромонгерская болванка вместо живого чувствующего человека. Незнакомая мне. Непонятная. Не моя. Узнать ее и постичь не должно быть трудным делом, но прямо сейчас укрываться в ней опрометчиво. Как и ставить в ней засаду или вести бой.

Доверие неведомому — опасная болезнь. Шахты Бухты Мясника кишели землероями. Там даже глухой стене нельзя было подставить спину.

Отхожу назад. К капсулам.

Пигмеи наверняка ищут потерянного. Не хочу принимать бой у капсул. Сложно сказать, пробьет ли шальняк крышку криокамеры, и не превратится ли из-за этого мой билет на яхту просто в сотню фунтов органики. Но выбора нет. Здесь я вынужден довериться тьме и, возможно, подставиться под удар засады рейдеров. Уходя же куда-либо еще, я дам пигмеям увидеть своего и насторожиться.

Есть ошибочные решения, есть сумасбродные, а есть такие, как это.

Ангст,

— За ним нахуй!

Ты ломишь прочь по оставшемуся проходу. Сугубо на свои страх и риск — ни Даст, ни его звеньевые сейчас почти ничего не контролируют. Большая часть людей занята оцеплением, и пока до них дойдут приказы, пока эти приказы будут поняты, то да сё, тебе уже могут отпилить голову. Добегаешь до угла ограды рынка и на рывке заходишь за нее. Вслед не стреляют. Позади топот и окрики. Погоня. Стрелок на башне уже сводит мушку с перекрестьем оптики.

Навстречу тебе выбегают несколько штурмовиков. Рейдеров, облаченных как раз под нужды охраны зоны карантина. Ты видишь большие щиты — сколотых из дерева или грубо сваренных из листового железа — и рогатины. Они сокращают с тобой дистанцию, прежде чем ты успеваешь что-то обдумать. Первая рогатина перехватывает тебе ногу в бедре. Надламывает в сгибе, валя тебя на рыхлую землю. Вторая поперек прибивает шею. Третья — руку в перчатке. А там уже догоняют и преследователи.

Кто-то обрушивает тебе башмак на череп. Обрушивает с такой силой, что ты чувствуешь, как волнуется, расходясь волнами, вихрь.


Даст, в дверь стучат кулаком — стучат с такой силой, что подрагивают стены. Но не входят.

— Шкипер! — ты узнаешь Перепела. — Взяли лысого! Ты че-то говорил, типа под замок, а куда под замок-то?


Беркут, Крюгер.

Вы оба оказываетесь у ворот в одно и то же время. Ты, Беркут, чуть раньше, так как подъезжаешь на машине — рычание двигла разносится по улицам, покрышки взметают черную взвесь. Тебя, Крюгер, сопровождает Патрон. Ворота заперты. У ворот часовые. Отдал ли им кто-то приказ запереть ворота заблаговременно, вы не знаете. Так как когда вы выходили, они были открыты и открыты свободно. Крюгер, у тебя есть основания думать, что это не связано с тобой. С Дастом вы разошлись на мирной ноте, и он должен был погасить шухер в своем хирде. Значит, что-то еще.

— Старшого жди, кардан! — Беркут, ворота тебе все же не открывают. — У нас прорыв в карантине. Там мозгач больной где-то бегает. Щас выбежит и перезаражает всех нахуй.

Ворота не сплошные — жестяная обрешетка, где качественная доапокалиптическая, а где и просто из сваренных крест-накрест арматурных прутов. Так или иначе, они позволяют просматривать происходящее внутри. И вы оба можете видеть, как из-за периметра рынка рейдеры выволакивают лысого парня со следами кровоподтеков на лице. Беркут, ты узнаешь в нем Ангста.

— Так. Давай открывай, — берет слово Патрон и показывает на тебя, Крюгер: — Этот со мной.

У Патрона теперь власть второго человека после Даста. Рейдеры спешно снимают засовы и запоры с ворот. Пока это происходит, он поворачивается к тебе, Беркут:

— О, и ты тут. Нужен как раз. У тебя щас че за дело?

Ты объясняешь в общих чертах.

— А-а-а... Ладно, доделывай эту хуйню, а потом сразу на тачке двигай к лобняку культа Души. Там, где бойня стряслась. Там туш дохуя, надо будет вывезти. Даст добро дал, если че. Бак полный залей.


Сирокко, Полночь.

Вы оба приходите в себя... Сначала кажется, что неизвестно где. Но чуть позже обстановка и запахи — отдающая железом кровь и медикаментозная горечь — сводят умозаключения к дому ангелов. Полночь, ты на операционном столе. Под тобой почерневшая лужа. Стол трещиноват, и эти трещинки особенно черны от крови. От твоей крови. Торс при попытке двигаться не отзывается болью, а вот бедро жгуче простреливает сверху вниз. Танцы придется отложить на ближайшее время.

Сирокко, ты на кровати Кая. В голове шумит. Порывы мирового вихря бьются откуда-то извне о стенки твоего сознания, вяло тревожа его — как слабый ветер, играющий с флюгером, но не поворачивающий его на полный оборот. Ты жив. Ты не знаешь, как здесь оказался, что сейчас с культом, и почему здесь рядом с тобой Полночь. Есть ощущение, будто многое поменялось. Это ощущение до тебя донес вихрь. Находясь без сознания, ты многое узрел и услышал. Вопль Мамы "ЗАЧЕМ?", запущенная прямиком из сердца культа мощная воронка, и смутный образ Ангста. Ангста, вобравшего и развеявшего всю эту бесконтрольную силу.

За дверью раздается шум двигателя. Автомобиль. Если все спокойно и под контролем, автомобиль здесь может быть только один. Беркута.


Колин, в текущих условиях мысли об одноразовой защите можешь отбросить сразу. У тебя мастерская, а не промышленное производство. Нет добычи сырья, нет его переработки. То есть, нет ничего того, что дало бы тебе возможность просто брать и сжигать изделия. Твои ресурсы слишком скудны, чтобы ими вот так разбрасываться. Если предположить, что у тебя на свалке есть какое-то количество полиэтилена, пластика, ткани, марли или иных материалов, то если все это после разового использования сжечь, рано или поздно оно будет исчерпано. И взять новое станет неоткуда.

Что касается многоразовой защиты — ты можешь построить омывающую камеру. Сейчас такого нет. И работающие в карантине наверняка выносят болячку, так как не ведется даже простейшее обеззараживание костюмов. Изолировать какое-либо место и подвести туда воду — вполне осуществимый вариант. Особенно если учесть, что под это дело годится и техническая вода, а колодцы в Вормвуде под нее уже отрыты. Однако тебе понадобится средство доставки воды от колодца к омывающей камере — насос. Ручной или же генераторный, причем генераторный потребует еще и горючего. Убить на эту стройку придется не меньше недели, да и не факт, что результат себя оправдает. Так как тебе неизвестно, какими именно путями зараза распространилась по городу.

За этими мыслями тебя застает Патрон. Он входит в твою мастерскую, вместе со спутником, который явно не из местных. Спутник этот облачен в экзоскелет и вооружен так, будто его известили о начале Рангарека со следующим восходом светила.

— Крюгер, это Колин, наш болтокрут. Колин, это Крюгер. — представляет вас друг другу Патрон. — Он к нам издалека. Говорит, что пришел за услугами по твоей части. Обслужи, возьми плату. Все как обычно. А я пошел.

Он выходит прочь.


Душа, в общинном доме какое-то время после ухода Крюгера висит молчание. Какой еще путь? Какой еще дом? Какая еще вода? Заговорить кто-либо первым не решается. И потому первое, что развеивает тишину, вовсе не относится к текущему делу:

— Не успели.

Бродяга смотрит на тело брата. Уже пришедший в себя, он сокрушен — хочется молчать, но горечь рвет с языка слова. "Не успели. Не успели". Рано или поздно не успели бы. Наркоман, если хочет сберечь свою жизнь, должен обманывать смерть постоянно. Смерти же достаточно подловить наркомана на ошибке единожды.

— Всегда же успевали... А тут не успели, — Бродяга окидывает культ рассеянным взглядом. — Как... как так вышло?
— Снаружи стрельба началась, — отвечает Мора. — Мы и сбежали.

Мрак смотрит на нее, незаметно качает головой, а затем берет слово:

— Вихрь забрал у нас Бродягу. Ты же слышал пророчество.
— Да это ж передоз, — возражает Кинжал. — Причем тут вообще пророчество?
— Если ты сомневаешься в словах Души, нам с тобой не по одной дороге.
— Тебе со многими не по одной дороге. Но как-то же ты живешь.

Бродягу ответ о пророчестве тоже не очень устраивают:

— Мы просто не успели. Душа, я не знаю, было ли пророчество или нет на самом деле, но... Если не было, не надо этой смерти красивых оберток. Дым есть Дым. Держался, пока огонь горел. Потом растаял.

Все встречают это без слов.

— Никуда я не пойду, Душа, — продолжает Бродяга. Ты слушаешь вихрь и не можешь понять, чем это вызвано — действительным нежеланием, или же Бродяга лишь разбит горем. — Здесь у меня работа есть и хлеб. Я ж с плантаций. Карантин на мне не сказался.
— О себе думаешь, — бросает Мрак. — А Ферзю что было бы делать, окажись он жив? А Ветру с Громом?
— Внимать пророчествам.

Хитрец крякает — то ли кашель, то ли смешок. Мрак против Бродяги и Кинжала явно в меньшинстве. И Хитрец, улучив этот момент, подхватывает волну:

— Мы тогда тоже остаемся. Тощий, Вера, я — у нас тут так-то торговля идет. Бросать все, идти непойми куда, лишаться дела... Я, Душа, конечно, пойду с тобой. Если там, на новом месте кто-то покупает дурь. Игра, может, и будет стоить свеч. Но просто так смысла никакого.
— Крюгер еще сказал, мол, "как только под ногами закончится суша", — подхватывает Тощий. — Значит, где-то надо будет идти водой. Вот он дойдет до воды, бросит нас на берегу и оставит с голыми жопами. Или не с голыми жопами, но уж точно без своей защиты. Что одно и то же, если пораскинуть.
— Да и даже если ты поедешь, — нерешительно вставляет Вера. — Кому-то все равно придется остаться здесь, чтобы ничего не развалилось.
— Да. Кому-то придется.

Призрак бросает на Веру взгляд и задумчиво скребет в затылке. Но ничего не говорит.

— И я не пойду, — Чиз жалко улыбается. — Межнина полна всяких опасностей, а мы не воины. Я слышал, что людоеды даже в бои не вступают. Они просто стрельнут в кого издали, а потом ждут, когда его бросят или похоронят. Чтобы потом отрыть и сожрать. Или что когда воины видят погоню людоедов, кому-то специально сухожилия на ногах подрезают и бросают. Как откуп.
— А я про эйнхерий слышал! — подхватывает Малыш. — Что они все как один хотят в бою умереть. Если Несущий Смерть действительно великий воин, они, может, и за честь почтут или убить его, или от его руки пасть. Тогда кого-то из нас точно покалечат и убьют. Может быть, и не спецом, но когда пальба начнется. Шальняком.
— Трусы, — усмехается Мрак. — Кинжал, может скинемся им по яйцу? Хотя бы одно у каждого должно же быть.
— Они и вдвоем одно моё не поднимут, — отвечает тот.

Мрак усмехается.

— Вы вот тут все правильные вещи говорите, — начинает Братан. — О работе, о еде, о делах, об опасностях, а я все жду, когда вы к главному перейдете. И не дождусь никак, похоже. Ладно. Тогда это я сделаю. Что с Сирокко?

Он обводит Мрака и Кинжала взглядом:

— Я, может, тоже трус. Когда стрельба началась, поджал хвост и сбежал. Очканул, да. Есть такое. Но раз я очканул, то значит, что у меня обязаловка перед теми, кто не очкует. Если Сирокко умирает — его надо спасать. Если он не умирает, и его кто-то спас — надо с этим кем-то расплатиться.
— Сирокко сам вызвался и сам намотался, — Кинжал сводит брови к переносице. — Никто его об этом не просил.
— И что?
— Что "что", еб твою мать? Он этим обрек и себя, и нас. Если бы стрелять не начал, глядишь, мы и Дыма откачать успели.
— Если бы у бабушки была елда, — встревает Драк. — Кинжал, че ты там блеешь? "Сам", "не сам", "это все он", "он начал" — выключай уже ребенка нахуй! Проблему решать надо. Может, жопу Сирокко уже псы глодают, а ты тут себе левое ебало рисуешь.

Взгляд Винтер мечется с Братана и Драка на Кинжала и обратно. Ты в общих чертах понимаешь, что происходит в ее голове. На повестке дня важный вопрос — оставлять город или нет. И от ответа на него зависит, окажутся ли радость и Братан по одну сторону баррикад. Винтер не решается явно выбирать сторону. Выбор между радостью и Братаном уже случался в ее жизни, всегда был особенно болезнен, но теперь... Теперь, похоже, подступает момент, когда его придется сделать раз и навсегда.

Братан читается как открытая книга. Такой человек — он вообще не про Межнину. Излишне искренний, излишне прямодушный, подставляющий плечо там, где вполне мог бы бросить и кинуть без потерь для себя. Он не ловит момент, как Хитрец. Не вторит тем, кого считает сильными, как Чиз и Малыш. Не возводит идолов, как Мрак. Он просто определяет вектор и следует ему. И сейчас Братан или соберет Сирокко по частям (если это понадобится), или не успокоится, пока не увидит его труп и не убедится, что помочь вообще никак нельзя.

Именно здесь для Винтер и перелом.

— Да, — тихо произносит она. — Даже если мы и решим уйти, Сирокко бросать... Ну не делается же так.

И неслышно перемещается Братану за спину. Перемещается, сказав ему нужное без слов. Мягка и сдержанна. В отличии от Братана, она не ставит условий, но скорее просит.

— А я вот наоборот, с тобой, Душа, — изрекает Пуля. — Заебал меня этот гнидник и не меня одну. Умирать скоро, так хоть на Межнину посмотрим, правильно?

Ответить Змей мог много что. И что пёс вряд ли бросится без команды. И что даже если перестрелка закончится раньше, у них — невооруженных — все равно будет шанс включить дурака и отболтаться, если Панда свалит вместе со своим стволом. И что он сам, Змей, вообще не в состоянии вести какой бы то ни было бой. Но за четыре часа в гортани влажная пыль джунглей едва не протерла мозоль, бешено билось сердце, а ноги он переставлял уже не на выносливости, а попросту на морально-волевых. Слова потонули в вязкой скопившейся на языке желчи. Мысли же — в калейдоскопе из быстро сменяющихся "я заебался, хочу лечь" и "РВАТЬ КОГТИ, РВАТЬ КОГТИ!".

Все, что Змею удалось исторгнуть, было:

— Забей.

Не более.

— Мне нужны убежище, челнок и запас горючего и батарей к нему. Если все это влезает в два миллиона демкредов, мы договорились.

Сделка? Сделка.

— Не шуми. Не вопи. Оставь крышку капсулы в покое. Прикинься все еще погруженной в стазис и не привлекай внимание. Я изыщу способ вскрыть капсулу и вернусь.

Способа по меньшей мере два. Добраться до капитанского мостика, найти пульт управления отсеком гибернации и вскрыть ячейку точечно. Или пережечь крышку горелкой. Пережечь и выломать. Причина, по которой так не сделал болтокрут Черепов, лишь в том, что капсулы нужны были им целыми. Да и на спящих Черепам тоже было глубоко положить. План может оказаться вполне сносным, если знать, сколько времени на его осуществление мне отведено.

— Обычно меня вспоминают, только когда что-то стрясается. Да и то не лучшими словами. Да, правда, — он улыбнулся. Иногда необходимо покидать душные стены ради глотка свежего воздуха. Так и Салмач здесь и сейчас ощутил нечто схожее. Лилино незатейливое очарование вырвало его из всего того, что в уставе сухо значится как "несение боевой службы". Из сутолоки вызовов, планерок, конфликтов и истерик. "Жалко только, что ты на дежурстве". Поэтому я и на дежурстве. Именно поэтому.

— Я берет носил задолго до моды на них и продолжу носить сильно после. Если только гром не грянет, конечно.

Вопрос о жене немного кольнул; реальность таки нашла способ напомнить о себе. Бытие снова с шумом вернулось, пошатнув момент. Ворвалось, как воздух в созданный вакуум. Четвертый десяток в размене, а до сих пор ничего нет. Жилья нет — квартира в ипотеке, и банк сурово крутит яйца за промедление с платежом. Образования нет — корочкой юридического технаря на бирже труда не станут даже топить буржуйку. На службе постоянные нервотрепка и грызня со всякими уродами, которые не сегодня так завтра засадят-таки перо в бочину. Да и вне службы дома не легче — раз в пару месяцев побудкой служит собственный крик. Салмачу снятся доллары. Сто двадцать американских долларов.

Именно столько Абу Джафар обещал моджахедам за голову каждого бойца федеральных сил. Стык тысячелетий. Граница Дагестана тогда уже была потушена, а вот Шатой горел. И Ножай-Юрт. И Ведено. И...

В общем, нечего было Салмачу предложить женщине. Вот и вся правда.

— Я не женат, — ответил он. "Ничего бы у нас не было, будь я женат," — мог добавить Салмач, но не добавил. Подобные откровения точно не для случайной встречи на улице.

Ангст, нет, не знак. Или знак, но однозначно дурной. Оказавшись по другую сторону ограды, черная собака тут же отправляется к ее углу. Ты неосторожно устремляешься за ней — а может быть, за голосом Полуночи? — но так или иначе попадаешься на глаза. Возвращающиеся на посты рейдеры тут же тебя замечают. Это точно не могло случиться, если бы Даст взял с собой хотя бы дюжину человек. Тогда плотности оставшегося гарнизона не хватило бы, чтобы осмотреть каждый угол. Но похоже, он оставил тут каждого без исключения. И это сыграло роль. Сейчас на тебя смотрят все те, кто и отвечает за рынок и эту часть внутреннего квартала. Ты видишь часовых шестерых как минимум.

— МОЗГАЧ СНАРУЖИ! ШУХЕР!

Краем глаза отмечаешь движение на вышке. Мелькает отблеск целика ружья в коротком солнечном блике. Земля тебя уже нашла, но башня пока что беспомощно шарит взглядом по низине.

— Ложись на землю, Ангст!
— Да, без хуйни давай!
— НЕ ПОДХОДИТЬ НИКОМУ!.. — командует незнакомый тебе звеньевой. — Не подходить! Он карантинный, и на нем пси-перчатка! Аккуратнее окружай!
— Точно!.. Перчатка! Снимай перчатку и бросай ее в сторону, лысый!
— Перчатку снял и лег на землю, ну?!
— На землю!

Черные стволы. Пистолеты, обрез. Один ПП. Казалось бы, полный тупик, но это не так. Во-первых, они перекрывают только один проход, второй свободен. Вряд ли это случайность — окажись они по обе стороны, то не смогли бы вести огонь. Задели бы друг друга. А пытаться остановить врукопашную того, кому достаточно лишь касания, чтобы влезть в мозг, дураков нет.

Во-вторых... Кай. Ты видишь, что на шум приходит старый ангел. Осмотрев происходящее, он обращается к звеньевому, который и требовал к тебе не подходить.

— Я нужен, Перепел? Решил больных проведать, а тут такое.
— М? — Перепел поворачивается в его сторону. — А... Да. Да, ты вовремя. Карантинный за кордоном. Надо его заизолировать и потом всех наших прочесать. Не подхватили ли.
— Не вопрос.
— Если он сдастся, конечно.

Перепел сплевывает под ноги.


Беркут, фарфор восхищает Бедную Скимлу — восхищает по-настоящему и искренне. Женщину пробивает на слово. Ты немало узнаешь. И то, что она в последний раз видала такое только в детстве. И что даже до апокалипсиса такое редко держали на столах. И про выволочку от ее матери, когда она случайно разбила одну подобную чашку. А когда ты переходишь к делу — к Полуночи и Сирокко — Скимла даже удивляется. Настолько, должно быть, в ее голове не соотносится ценность твоего подарка и услуги, о которой ты просишь.

— Это будет мне? За неделю ухода за двумя ранеными? — в ее вопросе отчетливо читается "Всего лишь?". Ты подтверждаешь.

Что ж, приводи. Конечно приводи.

Что делаешь дальше? В одиночку тебе двух раненых не перетянуть. Да и в целом неизвестно, что там с воротами после этой перестрелки — не пустят ли тебе часовые маслину в башку, просто будучи на нервах. Вариантов не очень много. Первый — поискать кого из местных. Второй — подъехать на машине и перевезти Полночь и Сирокко на борту. В обоих случаях что-то придется решать с рейдерами и внутренними стенами.


Колин, мирно тлеют угли в домне. От легкого жара над ней оплывает воздух. Через засаленное окно выхватывает пыль хмурый свет. Нос щекочут и даже пощипывают привычные тебе тол и порох. Масло и дизель. Зачем ты здесь? Что делаешь дальше?

С стороны рынка вопли рейдеров. Суета и возня, стоило тебе лишь отойти. Краем уха улавливаешь содержимое — кто-то покинул кордон. Немудрено. Людям невмоготу уже. И невмоготу крайне.


Душа, Крюгер.

Вожак ушел, и вы остаетесь здесь, в доме общины. Крюгер, ты впервые — не отвлекаясь на экзоскелет и разговоры — четко осознаешь, где конкретно находишься. Душа, ты же воспринимаешь, что именно принес с собой Крюгер. Смерть ощутима почти на осязательном уровне — явно не так, как вы оба прежде привыкли ее ощущать. Вязкая липкая истома и острая вонь гари. Свинцовый наркотический сон и привкус железа на языке. Мускус разложения и смрад распоротых кишок. Пустые инжекторы и стреляные гильзы. Радость и порох.

Юная провидица и старый воин.

Медленно, один за другим входят другие члены общины, собранные Мраком. Кто-то подавлен. Кто-то растерян. Кто-то смотрит на тебя, Душа, в ожидании ответов. На Крюгера взирают с опаской, памятуя о пророчестве. Вернее, о первой его половине — вторую услышать успели не все.

Поцелуй Призрака и Веры затягивается. Должно быть, Вера искала способ или выбирала момент, чтобы подвинуть Фею с места, на которое метила сама. Однако как раз этого и не нужно было делать — как-то действовать. Разведенная с другим веществом радость рано или поздно остановила бы сердце Феи или и вовсе превратила ее в овощ. Душа, расскажи, как ты сама относишься к таким экспериментам своих последователей? Отговаривала и предостерегала ли ты их? Поддерживала или поощряла? Может быть, ты реагировала молчанием, и если да, что это было? Обычное молчание или, возможно, молчаливое одобрение или порицание?

Конечности Бродяги подрагивают в судороге. Уже слабой, остаточной, не пиковой для воздействия радости. Но так или иначе Бродяга пребывает не в себе. И на внешние раздражители не реагирует.

Мрак обходит лежащих, прослушивает сердцебиение и дыхание каждого. Мгновение, очень долгое мгновение смотрит в глаза Феи. А затем закрывает их.

— Не люблю такое, — говорит он неизвестно кому. — Чтобы у обратившихся пыль и глаза открыты были. Как будто... Как будто в окно недавно брошенного дома заглядываешь. Стекло еще чистое и свет пропускает, но внутри уже никого.

Призрак же и Вера уже лезут друг другу в штаны. Воистину несуразный, сюрреалистический пассаж — патетическая, с каплей горечи реплика, и здесь же в двух шагах едва ли не трахающиеся торчки. Мрак тоже это замечает. И встав, пробивает Призраку носком ботинка по бедру. Взвившись от боли, Призрак сбрасывает Веру с себя.

— Ты че, ебнулся, Мрак?!
— У нас тут пять жмуров. Перед тобой Душа, у Души есть пророчество. А еще в ярде от тебя та, которую ты вроде любил. Кто тут из нас двоих ебнулся? У тебя че, нижняя башка щас за штурвалом? Так ты скажи, я тебе ее вырежу и прижгу нахуй. Может, верхнюю включишь, вдруг работает еще.

Призрак замолкает, глотая слова. И отряхнувшись, поднимается.

— Слышал я это пророчество. Я ж тут был. Несущий Гибель на нашей стороне, поэтому я и успокоился, — он явно сдает назад. — Не понимаю, че ты взъелся.
— Какой еще Несущий Гибель?
— Ну вот он.

Призрак указывает на тебя, Крюгер. Мрак тоже какое-то время смотрит на тебя и кивает в жесте то ли приветствия, то ли принятия.

— "Сегодня к нам придет повинный в болезни, но проживет недолго," — цитирует Призрак. — "Рука Несущего Гибель благословенна". И еще че-то про смерть с небес.
— Ну там снаружи многих перехерило. Болезнь-то уйдет теперь?
— Об этом не было, Мрак.
— А Несущий Гибель вообще убил виновника-то? Или еще убьет только?
— Вроде да. Не знаю я, блядь.

Встреча с Раксом состоялась на следующий день. Место, в котором вы должны были увидеться, оказывается лишь некоей приметной скалой посреди Межнины. Голая мертвая степь без укрытий и укреплений. Особых мест для засад ты не высматриваешь и предполагаешь, что это скорее обоюдная выгода. Если Ракс увидит превосходящие силы, ничто не помешает ему развернуться и свалить. Свалить даже до разговора. Иногда репутация — не настолько значимый ресурс, чтобы был смысл им дорожить. Да и если подумать, не было ее никогда у тех, кого называют каннибалами.

Межнину рассекают несколько внедорожников, поднимая черную сырую пыль. Во главе движется огромный автомобиль с приваренным поверх листовым железом и решетками на окнах. Никаких шипов, рогов и прочего выступающего декора. Схватиться не за что, все гладкое и покатое, также наталкивающее на мысль, что община находится в труднопроходимых местах. И чтобы туда добраться, ничего не должно цепляться за ландшафт. Оценив колонну, ты также делаешь вывод, что банда в два раза больше твоей.

Похоже, этот вожак даже на простейшие сделки гонит попросту всех.

Автомобили выстраиваются бортом к вам, служа, вестимо, укрытием в случае чего. Первый внедорожник делает разворот по короткой дуге почти прямо перед тобой, и ты даже невооруженным глазом отмечаешь — он слишком сильно проседает в рессорах. Как будто там по меньшей мере центнер груза. Тем временем он поворачивается багажником к тебе и останавливается. Рейдер-водила глушит мотор. Внутри происходит какое-то движение, от которого мелко содрогается корпус, распахивается задняя дверь, и на землю соскакивает человек. Человек в самом массивном и тяжелом доспехе, который ты только до этого могло представить.

Как только это происходит, рессоры тут же распрямляются на исходную. Внедорожник воспрядает, словно расправивший плечи скиталец. Сделавший тридцать миль с двенадцатью галлонами выкладки за спиной и наконец сбросивший ее к исходу дня.

— Я Ракс. Ищу назвавшегося Глоткой. Того, кто искал со мной сделку.

Рейдеры спешиваются с оружием в руках, занимают места за автомобилями. Сам же Ракс остается перед колонной. На груди автомат сродни тому же дерьму, что ты видел в руках Данко. Смешной калибр, смешное качество, но в Межнине сойдет. А вот на поясе штука посерьезнее — исполинский охотничий топорик. Явно доапокалиптический.

— Доступа нет, — без особых эмоций отвечаю ей. Конечно, я могу разрезать крышку ее камеры лежащей рядом горелкой просто за здорово живешь. Но ей об этом пока знать необязательно. Сначала стоит выяснить, есть ли вообще смысл тратить на эту чушь время. — Я сам один из капсульных. Только моя разгерметизировалась при ударе. Ты кто такая? Что о себе помнишь?

Мертвые волосы, аугментированный глаз, мэйк-ап по высшему классу и гонор на десятерых. Какая-то медиа-звездочка. Пластиковое личико под слоем глянца и штукатурки — сияющий, переливающийся неоном фасад мира. Того самого, что не нашел для меня места.

Салмач же тем временем ждал Еврея и пасся у машины чехов с включенным фонарем в руке. Не заметить Лилю он не мог. И примерно зная, что вот-вот произойдет, поспешил отойти от поста. Байкал справится и один, а расспросов сейчас лучше избежать. С любой из сторон.

Не заметить Лилю он не мог. Стук каблучков по тротуару. Белое кружево платья и золото волос, развевающиеся на ночном ветру. Спешка, как будто вот-вот опоздает. Куда? Только ей одной и известно. И когда она обняла его, Салмач с улыбкой подхватил ее за талию и чуть прогнулся в спине, в шутку на секунду отрывая девушку от земли. Впрочем, поцелуй не обманул. Водярой несло так, что хоть святых выноси. Решения здесь и сейчас могла принимать не столько сама Лиля, сколько выпитое в ней.

Салмач пересекся взглядом с Каратистом и чуть покачал головой. Все вопросы потом. Однозначно потом.

— Привет. Отличное платье. А почему хорошо, что я приехал? Там в баре что-то происходит?

Ситуация была в чем-то неловкой. Слишком много прохожих. Вряд ли все из них поверят, что происходящее — всего лишь акт гражданской поддержки по отношению к милиционеру и не более.

— Да. Постоянство в выборе, в этом весь я. Одна марка папирос, одно место службы, одна страна, — перечислил Салмач. И существенно понизив голос — приняв еле уловимый, почти интимный тон — добавил: — Одна женщина.

Тело оттаскиваю прочь в угол потемнее. Или правильнее сказать — доверяю его тени? Да. У нас с тьмой нерушимые договорённости. Она скрывает мои следы, а я заволакиваю в неё всё, что вижу перед собой. И всех. Отсоединяю магазин дробовика и смотрю на патрон. Детали важны. Даже то, какие патроны снарядил этот пигмей, может навести на то, что именно он собирался здесь делать. И как.

Крики.

Как у этой капсульной хватает дыхалки столько орать?

Подхожу. Стучу костяшкой:

— Эй. Хорош шуметь. Твоих друзей и близких здесь нет. Помочь тебе некому. Наибольшее, чего ты добьёшься — того, что тебя убьют.

С опозданием понимаю, что мои голые мудя наведут её на мысль, что я тоже капсульный. И что этой помощи можно искать у меня. Что ж. Не исключу, что у неё найдётся, чем меня убедить. Что там она орала раньше?

"Вы не знаете, мразины, с кем связались!!!". Точно.

Она богата? Известна? Влиятельна? Любое из этого может помочь.

Те ситуации, в которых я постоянно оказываюсь, чётко дают понять: успешный побег — это лишь полдела. Надо куда-то после побега примостить корму. И лучше бы в место потише.

─────────────────────

На коротком перекуре они вышли из бобика в духоту ночи. Стояла тишина. Единственное, что ее нарушало — это шорох по асфальту подхваченной ветерком газеты. Байкал взялся протирать уже успевшие запылиться фары и ветровуху, а Салмач сунул в зубы притушенную на середине гильзу "Беломорканала". Пачка опустела. Крайняя. Смену сегодняшнюю придется доживать без курева. Салмач пошарил взглядом в поисках урны и, не найдя, скомкал пачку в кармане.

Вечер выдался относительно спокойным. Начавшийся с дежурного салмачевского: "На обед заработаем, Нияз?", он так и не прервался срочными вызовами, летучками в отделе, стрельбой и всякими прочими форс-мажорами. Салмач и Байкал зарабатывали на обед. По маршрутам патрулирования и на постах с парковкой чаще всего всё было в порядке. Но стоило чуть отклониться, как на обочинах и стоянках начинался дикий хаос и раздрай. Штраф же за все это составлял полтора косаря. Салмач впаивал за это в три раза меньше — по пятьсот, но не оформлял. Это и был его с Ниязом обед. Впрочем, не только их, но и дежурного инспектора. Чтобы его не так интересовали отклонения экипажей от маршрутов.

Заниматься этим можно было дни напролет, и ничего предосудительного в таком приработке он не видел. С одной стороны, милиционер сытый и не парится с документами и бюрократией. С другой стороны, гражданин понимает, где нарушил, как нарушил, и что легко отделался, тоже понимает: пятьсот рублей за такой косяк — это еще по-божески. С третьей же стороны, он свое нарушение тут же бросается исправлять, то есть, закон и порядок в сущности-то защищены. Единственное, что остается в проигрыше — это городская казна. Но казне Салмач со спокойной совестью показывал хер. Можно сказать, замыкал круг жизни. Возвращал родному государству то, что оно в свое время показывало ему под Грозным, Первомайским и Чечен-Аулом.

Чиркнул спичкой. Прикрыл ладонью крошечное трепетное пламя и поднес его к кончику гильзы. Ночь. Ветер усиливается. В такие часы важно не дать огоньку потухнуть до первой затяжки. До того, как коснется легких пряный с горчинкой дым... А хорошая все-таки ночь.

Была. Пока не завибрировал мобильник:

у атмосферы, 4 бритых и чеха, агрессивные

— Сержант, седлай бобик, я за руль, — Салмач в одну могучую затяжку добил остаток гильзы и щелчком отправил фильтр прочь. — Ничо не докладывай!

Ни сирену, ни стробоскопы он включать не стал. Вызов неофициальный, не стоило таким злоупотреблять. Да и при явной спешке можно не успеть рассказать Ниязу, что случилось, и куда они подорвались. "Атмосфера". Чехи да скины, как обычно. Немного. Да брат смс скинул, должно быть там щас. Какой концерт? Ааа. Кто играет-то?..

Больше они не обмолвились ни словом. Дело дрянь. Там, где паркуют сраки разом и кавказцы, и нацики, тишины не бывает. А вот что бывает, так это аресты. Аресты, за которые злопамятный раён тут же обрывает линию подогрева. Надо хотя бы попытаться развести этих типов полюбовно.

* * *

На парковке яблоку негде упасть. Салмач врубил стробоскоп и встал в проезде между рядами. Ярко-синий переливающийся свет выхватил круг пространства поблизости.

— Без пушек работаем, — сказал он Байкалу. — Людей много вокруг. Можно цепануть ненароком кого. Бери на себя скинов, я чехами займусь.

Салмач захлопнул дверь бобика, поправил пояс и взял курс. Четкий и прямой, словно оставившая шлюз торпеда.

— Старший прапорщик Салмачев, патрульно-постовая служба, — он бросил руку к виску и, оглядев чехов, скрестил руки на груди. По-хорошему, неплохо было бы ободрать этих горцев как липку за такую тонировку. Но сейчас здесь много лишних. Не выйдет. — Как отдыхается, молодые люди?

Подвернутые и засученные до локтей рукава форменной рубашки. Тщательно выскобленные виски и затылок. Шрамированные и поросшие вокруг шрамов жестким волосом руки. Цепкий испытующий взгляд. Мастером невербального общения Салмач никогда не был, но все же имел в арсенале парочку простых сигналов. Сигналов, освоенных в совершенстве.

И одним из них был "я здесь не потерплю говна".

Увидев ребят, Малькольм сразу же повеселел и расплылся в улыбке. Все было не зря. Не зря. Какого-то совсем малого пацаненка — то ли полурослика, то ли гномика зим четырех от роду — он и вовсе подхватил на руки и посадил себе на плечо. Затем в шутку прокатил вокруг телеги.

"Женюсь," — подумал он. — "И тоже заведу себе ватагу вот такую, чтоб полная чаша была. И чтоб зим через двадцать они уже со своими семьями вокруг меня собирались. Вокруг большого стола, который я в свою землю вкопаю. А топор со щитом на стену повешу против входа. Повешу и не сниму никогда. Ой. Не-не, снимать буду, конечно — почистить, ржу убрать. Но потом обратно на стену. С этим строгость должна быть".

Мысли уходили куда-то далеко и от Ильматера, и от былой жизни — ее пробника, отдающего пеплом и медью с примесью олова. Мальк развязался с тем местом, которое показало ему слепоту богов. И вернувшись туда, уже не уповая на них, вогнал в его твердь непоколебимую веху.

Пацан спросил про сувенир. Мальк подхватил одну из стрел с телеги.

— Держи, паренек! — он плавно, почти мягко подбросил ее ему в ладони. — Видишь перья черные? Гоблинская работа! Только острие не трогай! Зеленые ими гузно чешут, когда их вши кусают!

Ссадив ребенка с плеча на землю, Мальк взял кольцо у Раенона.

— Сначала в Львиный Щит. Не стоит таскаться со всем этим.

Колин,

— Не, — качнул башкой Кайло. — Мы только собрались здесь, еще по составу не пробили, кто жив, кто нет. Еще не утряслось все, не до этого. Если че, маякнем, как потише будет.

Маякнут. Да, маякнут. Лучше бы ты молчал, если честно. Тогда можно было присвоить эти вещи и просто под шумок. А сейчас кто-нибудь захочет на этом навариться сугубо на праве силы. Все вы стервятники. Но даже из двух стервятников найдется кто пожирнее и с когтями поострее. Пожимаешь плечами, идешь к ангелам.


Беркут,

— Надо карантин проверить, — отвечает тебе Кай. — Кому? Пока не знаю. Обычно меня рейдеры прикрывали, пока я там работал. Но сейчас они на измене все. Так что пока я один, надеяться не на кого. Я туда иду без прикрытия и заряженный хим- и наркостабами, а люди в карантине отчаявшиеся. Им что угодно взбрести в голову может.

Он показывает тебе пулю — шипастый полуограненный шар.

— С картечью туда нельзя идти. У нее разлет, может и невиновных задеть. Пуля — решение тоже не очень, тело берет насквозь, но риска поменьше, — говорит Кай и с усмешкой добавляет: — Да и ничего умнее я все равно не придумал.

Скрипит дверь, и на пороге дома показывается Колин. Кай оглядывает его сверху вниз.

— Лежачих мест нет, Колин, сразу говорю. Что у тебя?


Ангст, в сущности, ты успешно сбегаешь. Люди Даста устраивают общий сбор напротив башни, с вершины самой башни стрелки ведут огонь куда-то за пределы стены — на тебя решительно некому обратить внимание. Ты выбираешь место в слепой зоне, не просматриваемой со стороны ворот. Скрежет арматурных ножек прилавка по исцарапанным, изношенным бетонным плитам меркнет на фоне происходящего в поселении хаоса. Топота, беспорядочной стрельбы и окриков людей.

Над оградой другой ветер. Ласковый и трепетный. Ты ощущаешь его лицом и прикрываешь глаза, представляя прикосновение Полуночи. А затем перебрасываешь себя через ограду.

Сейчас ты на той стороне периметра рынка, что противоположна от вышки. Тебя с нее не заметить. Ограда пролегает буквально в пяти-шести метрах от монументальных стен внутреннего квартала и идет параллельно им. Необходимо решить, как поступить дальше и, что немаловажно, когда. Сейчас, пока люди Даста собраны вокруг, но встревожены и готовы палить на каждый шорох. Или чуть позже, когда они уже успокоятся, но разойдутся по постам и займут периметр рынка. Второй вариант на йоту менее предпочтительнее первого — Даст может и вспомнить, что его дергали по твою душу.


Даст,

— В карантине все там же. Хули с ним сделается-то?

Выстрелы с вышки прекратились незадолго до того, как ты, собственно, отдаешь приказ к прекращению огня.

— ...я попал в него кажись.
— ...ага. Я тоже разок.
— ...сука! Он встал, бл! Сваливает, пидор!

В ответ на твои слова Перепел пожимает плечами:

— Шакал не шакал, а только пулемет — это как-то нихуя не на прогулку выйти. Впрочем, жить тебе. Ни на чем не настаиваю.

И на этом разговор заканчивается.


Беркут, Ангст, Ингрид, Колин.

За спиной Даста и Патрона закрылись ворота. Перепел оглядел собранных, но еще не разошедшихся рейдеров, а затем поднял глаза на вышку.

— Эй! Башня! Сюда спустись!
— А ты еще кто такой? — спросила башня. — Здесь Бифф рулевой. Он нас ставил, он нас и снимет.
— Кончился твой Бифф. И Мама кончилась. Сам не слезешь, так я к тебе поднимусь, щегол сраный. И ты через окно выйдешь.
— Ладно, тихо, бля. Че ты сразу...

Какое-то время они ждали, пока с вышки спустятся стрелки.

Перепел сплюнул под ноги. Кайло и Сэм осмотрели новоприбывших. Конечно, "ново-" — это звучало очень условно. Рейдеры Биффа и Даста соприкасались друг с другом и неоднократно, однако теперь все поменялось. Теперь все они действительно одна банда с одним лидером. И этим лидером оказался именно тот, кто стоял над Перепелом, Кайло и Сэмом. Порядки менялись. Осиротевшим шестеркам предстояло или принимать их, или бросать вызов, играя по крупнейшей ставке. Перепел ждал, что выпады начнутся раньше — сразу и на месте — но они не случились, когда Даст показал себя. Значит, можно было предполагать, что и не случатся.

Не в ближайшее время.

— Значит так, прибылые, епт. Рассос кончился. Вся эта хуйня, которой вы прежде страдали, типа трипов в патруле, мочилова по беспределу, проебов на посту (да, Жало, блядь? Че ты башней своей крутишь, на меня смотри!) — вся она отныне в прошлом. В том страшном и кромешном пиздеце, который вы, начиная с этого момента, навсегда забываете. Любой, кто будет пойман на смене спящим или упоротым, потеряет половину пайка и отправится нахуй в поля сорняки дергать! Делали бы все по красоте — этой хуйни всей не было. Риск не проебала бы тех, кто пер на стены, а потом не пришлось бы разбираться с Душой. Все проблемы от проебов. И того, кто будет эти проебы допускать, я удочерю лично.

Все промолчали. Никто не принял сказанное на свой счет. И, разумеется, всему перечисленному Перепелом не положен конец — но теперь на это хотя бы не будут закрывать глаза. И то благо.

— Разошлись по караулам. Как Даст утрясет вопрос, над прибылыми расставим звеньевых. А пока все. Работаем.

Банда начала разбредаться по местам. Давешние стрелки вернулись обратно на башню.


Глотка, в Менсфилде полным ходом идет уборка урожая. Ты видишь голые поля ржи — ее местные убрали еще до того, как начался сезон дождей, и осадки потверже могли запросто побить посевы. Сейчас же местные дергают репу и складывают ее в небольшие самодельные тачанки. Колеса, рамы и короба где деревянные самодельные, а где и качественные доапокалиптические. Всего вразнобой. Место явно не затворническое — бартером не брезгует. Активно общается с Межниной. Но лица, провожающие твою банду, явно недоверчивые. Боятся вас не очень — должно быть, есть почему — но осторожничают.

Тоже, должно быть, есть почему.

Проехав в центр села, ты видишь длинный просторный хлев. Где-то в глубине мычат коровы, прядая ушами от проникающего через щели ветра. Коровы. Мясо. А еще множество всякой другой еды, которую местные получают, наминая им сиськи.

Вскоре ты знакомишься с вожаком этого места — Сухим. Это маленький низенький старичок, явно заставший Золотой Век. Когда он выходит тебе навстречу, местные оставляют работу и собираются вокруг твоей банды. Они явно ждут худшего. И только то, что ты чуть ранее приказало своим держать оружие в чехлах, не дает возможному конфликту зародиться. Сухой спрашивает, что привело тебя и твоих людей. Ты отвечаешь. Градус напряжения чуть спадает. Вы обмениваетесь еще несколькими ничего не значащими фразами, а затем Сухой предлагает вам разделить пищу.

На столе немало всего — вам разливают в плошки похлебку из ржи, брюквы и лесных бобов, ставят большой чан каши из червей, а также дают странные продукты, которые ранее видело ты, но с которыми незнакомы самые юные из твоих людей. Сыр, творог и масло. Шепот с подозрением тычет в творог ножом, долгое время не решаясь. Оглядывается на всех вас, замечает, как спокойно ты это ешь, и лишь после этого следует примеру банды.

Сухой сетует на то, что не может помочь работой, так как Менсфилду не нужна защита. Селение стережет Кровавый Утес, ведомый могучим воином Раксом. Если где-то и стоит искать работу, то это у него. А работу Ракс дает и дает активно. Ему нужны помощники в деле налетов на местные поселения — для чего-то Кровавому Утесу нужны пленные, и много пленных. Люди. Вся прочая добыча, будь то еда, топливо, оружие и вещи, ему неинтересна. И ее он вполне готов отдать под дележ всем, кто пойдет с ним. Сухой выражает готовность устроить вашу встречу, если тебе это интересно.

Впрочем, Сухой также дает понять, что если ты разобьешь Кровавый Утес ("Вас не так много, и поможет вам разве что чудо," — добавляет он), отходящее сейчас ему станет отходить тебе. Ибо чем сильнее защитник, тем лучше для поселения.

Пауком ползу по скобам, сжимая нож в зубах. Смещаюсь ко входу — вернее, к капсулам, что ближе к нему. Добравшись, пробую опустить на капсулу ноги, проверяя вес. Прыгать на кого-то лучше не спиной вперед, да и осмотреться будет легче.

Кричишь. Кричи, это хорошо. Кто-то прибежит и принесет на себе оружие, инструменты и одежду. Да, то, что это хорошо непременно для тебя, я не сказал. Но историю с протянутой рукой помощи я уже неоднократно прошел. Я помогу и привяжусь, а ты потом попадешь в передрягу и сгинешь. Достойная сделка. Но уже не про сегодняшний день.

Выслушав оба сообщения, Драго достал эспандер и посжимал его в руке. "Анафема". Анафема. С одной стороны, что-то вывозят — так казалось бы, да и пусть вывозят. Мало ли почему и какие работы ведутся в клубе. Очень легко вытянуть пустышку и пойти не тем следом, если оттуда просто вывозят в утиль старую мебель. С другой стороны, взялся за это не сам Гризли. Взялся Морис. А значит, вроде как ему решать, как будет правильнее поступить.

Секунда. Еще секунда.

Что-то неочевидно, но что-то и вполне себе лежит в открытую. Например, то, что во все места успеть никак не получится. Надо брать Тейлора. Брать и крутить ему яйца. Но если возле "Анафемы" уже есть могущие отреагировать, то за Тейлором никто не приглядывает. Приоритеты выставляют себя сами.

— Диспетчер, ответь ССГ. Пусть у "Анафемы" присядут грузовику на хвост. Проведут его до более-менее открытой зоны, где беспилотнику будет легче потеряться, и передадут слежение ему. Сами пусть вернутся в "Анафему" и продолжат наблюдать, если еще останется за чем. Госномера в базу, место, в которое приедет грузовик, тоже в базу. Прием.

Когда Морис сел в автомобиль, Драго уже повесил трубку рации.

— Большегрузы у "Анафемы", плюс нашелся Тейлор. Думаю, щас надо к Тейлору, пока он с планеты не свалил. У "Анафемы" присядут большегрузу на хвост, там разберутся.

Новогодние подарки.

1. Опыт +1.
2. История с любым персонажем по желанию +3.
3. Бартер +1
4. СУПЕРПРИЗ! Предмет с метками ценный или хай-тек!
5. Опыт +1.
6. Любой предмет (оружие, броня, снаряжение)
7. СУПЕРПРИЗ! 1 развитие!
8. История с любым персонажем по желанию +3.
9. Бартер +1.
10. Любой предмет (оружие, броня, снаряжение)

* * *

— Сьелах-три и восемь, — ответил Драго. Моргнул. Не быстро, как это обычно бывает, а словно смаргивая соринку, попавшую под веко. — Я прав?

Даст, приказ "если ..., открыть огонь" вызывает у твоих людей полное недоумение и ступор.

— В смысле "если"? С башни по нему уже стреляют. Ты хочешь сказать, что не надо было что ль? — и в подтверждение этих слов с вершины цитадели раздались еще пара выстрелов.

Твой вопрос же однозначного ответа и вовсе не встречает:

— ...может, и в неадеквате.
— ...да как-то не спросили!
— ...Мама же приказ дала отходить, вот и.
— ...грохнем, да и делов.
— ...бля, да хули с ним говорить-то?
— ...угу.
— ...по мне так в рот ебись оно все.
— ...а че такое "обезвредить", Даст? Вот мы его замочим, и будет он безвредный же, ну.
— ...да не знает никто, отстрелялся он или нет. Он голубя не прислал.
— ...даже если бы и прислал, один хуй читать никто не умеет. Вот ты, например, умеешь читать?
— ...не. А ты?
— ...пиздец нахуй.
— ...ага.

Затем ты отдаешь приказ выдвигаться к месту стрельбы. Перепел, один из твоих звеньевых, спрашивает:

— Сколько человек берем? Надо и рынок держать, и не проебаться, если он там шмалять продолжит. Двадцать человек он уже грохнул, а нас ненамного больше щас, бля.

Колин, Перепел задает Дасту вопрос. Ты своим предложением отвлекаешь его от того, чтобы выслушать ответ, и Кайло перехватывает тебя на подлете:

— Коленвал, ты найди себе ща норку поглубже и не отсвечивай. Не хватало, чтоб тебя еще тут посекло. Надо будет — позовем.


Ангст, Ката в оцепенении. Просто спит? Возможно. Многие зараженные находятся в некоем промежуточном состоянии между сном и токсической комой, но ты не ангел, чтобы во всем этом вот так с налету разобраться. Переворачиваешь Кату навзничь, касаешься щепоткой сонной артерии. Ударов нет. Твои брови ползут вверх. Припадаешь к груди девушки ухом, прослушивая дыхание, и... И не слышишь.


Душа, Крюгер.

Душа, Мрак уходит выполнять твое распоряжение. Ты поднимаешься на ту же крышу и обращаешься к несущему гибель. Когда ты оказываешься там, рейдеры с вышки не прекращают огонь. Похоже, их совершенно не беспокоят случайные жертвы. В чем-то это справедливо. Несущего гибель случайные жертвы не беспокоили тоже. Одна пуля прошивает листовой металл и пробивает хижину под тобой насквозь. Вторая пролетает где-то в опасной близости. Пригибаешься ли ты? Как ведешь себя? Случайная ли это удача, или тебя хранят высшие силы?

Крюгер, обращение Души отвлекает тебя и сбивает с толку. И этой заминки, продлившейся считанные секунды, стрелкам с башни вполне достаточно. Они уже пристрелялись на дистанцию. Очередная пуля прилетает в цель — или не в цель, сложно сказать, важно другое. Случается катастрофа. Оглушительно лопается капсула с биотопливом, питающая аккумуляторы экзоскелета. Биотопливо неопасно — остатки разложатся на открытом воздухе, а запасные капсулы у тебя еще есть. Но его часть проливается на батарею, замыкая что-то внутри. Искрят сервоприводы, отрубаются вторичные системы. А затем ты чувствуешь жжение — короткое, но глубокое, как удар раскаленной отверткой. Первый электрический ожог. Второй. Надо срочно убираться и снимать этот гроб, пока он тебя не доканал.

Душа, спускаясь, ты видишь, что как несколько мародеров наставили на Мрака стволы. Никто не собирается отдавать ничего из того, что считает своим. Мрак держит руки на виду. Сегодня он уже увидел, чем может быть чревато полезть на агрессивную толпу. А у той толпы даже и огнестрела в руках не было. Он пятится и уходит выполнять другое твое распоряжение — собрать последователей.


Ингрид, Беркут.

Ингрид,

— Они все могут, — пожимает плечами Кай. А затем слышит имя. Слышит и без выражения пожимает плечами: — Сорвала цепь все-таки, собака бешеная. Бывает, что теперь. ​

Какое-то время вы оперируете, и он добавляет:

— Нужны места, куда их деть, люди, с которыми их можно оставить, а еще плата за наши услуги. О чем-то из этого я попытаюсь позаботиться, но везде мне не успеть.

Кай пытается отвлечься. Он словно бы чуть более сосредоточен, чем прежде, но ты не можешь этого отметить — работать сосредоточенно для него привычное обыкновение. Но на теперь он обдумывает и что-то еще, стороннее от операции. Что опасно. Что нередко тебе было запрещено, когда ты только постигала ремесло ангела.

Даста ты находишь напротив башни в окружении его людей. Теперь уже его людей.

Беркут, когда Ингрид уходит, ты видишь, как Кай достает откуда-то из схрона трехствольный обрез. Затем переламывает его пополам и доносит в каждый из стволов патроны... Нет, не патроны! Это самодельные шарообразные пули-жаканы. Калиберные, двенадцать и семьдесят. С такими ходят на серого медведя. Такие требуют более точного прицеливания, но при попадании гарантировано ломают кости.

— Беркут, обойди местных. Спроси, кто может дать кров и заботу двум раненым. Оплата...

Кай осекается на полуслове. Он не знает, чем будет платить. Ствол обреза с щелчком становится на место.

Ангст, ураган ослабевает. Похоже, вихрь принимает твои ответы — правда, ты не можешь сказать, к добру это или нет. Психические ветра ослабли, но вместе с тем потеряли и единый вектор, рассеявшись и расслоившись на сателлиты. Ты быстро упускаешь их, и твое восприятие отныне ощущает лишь штиль. Возможно, ты остановил катастрофу. Возможно, положил начало какой-то иной новой катастрофе. Но закрыв разум для мирового вихря, ты чувствуешь себя словно обновленным. Головная боль и тремор не просто исчезают без следа — у тебя даже нет ощущения, что они были вот-вот недавно.

За воротами рынка не прекращается шум. Во внутренний квартал стекается все больше и больше рейдеров. Выкрики, мельтешение и непрекращающийся огонь из гладкостволов с вершины башни. Те, кто внизу, по-прежнему ищут Даста. Учитывая, что извне последовательно донеслись взрыв и пулеметная очередь, работы у него однозначно прорва. И ему еще долгое время будет точно не до тебя.


Колин, подходишь к шумящей братве. На расспросы слышишь разное, самое мягкое из которого: "Иди найди себе норку, старый". Одни посылают — больше на нервах, чем в самом деле со злобы. Другим положить. Первым, кто находит на тебя время, оказывается Перепел.

— Здорово, болтокрут. Че как?

Ты задаешь вопросы.

— Наймит один у Души резню устроил. Его Бифф взял на поработать. А он пришел туда и в крысу по пацанам из блупера шмальнул. Фугасом. Дюжины две порвало нахуй. Но это точно он был, не кто-то еще. Из наших блупера точно ни у кого нет, — Перепел сплевывает. — Я сам не видел, но братва чешет, будто там вся вышка тоже наебнулась. Бифф, Риск, все они. Хуй знает, честно. Нам Мама сказала линять, мы и слиняли. Чем там кончилось все, не секу.


Беркут, Ингрид, Полночь, Сирокко.

Ингрид, Сирокко сначала сопротивлялся в беспамятстве, и вы с отцом на короткое время угомонили наркостабами. Утих. И пока он лежал, вы долгое время собирали этот дьявольский пазл — разорванная кожа, скопившийся гной, обломки и осколки костей в открытых ранах. Секунда за секундой. Минута за минутой. Час за часом.

— Что за эйнхерия? — спрашивает отец в минуту перерыва. — У меня их много в знакомцах-то.

Спустя время Кай грубо оценивает результаты ваших трудов и в конце концов машет рукой. "Годится. Жить, конечно, будет плохо, но зато недолго". Смеется невесело и выходит на улицу подышать. Нужен перерыв. Нужно унять дрожь в руках.

Пока он снаружи, ты берешься за Полночь. Надо повырезать из филейной части все осколки и желательно сделать это как можно аккуратнее. Девушке все-таки выступать. Вгоняешь наркостаб и в нее, а затем берешься за работу. Вскрываешь бедро, расширяешь рану ретрактором, а затем принимаешься тянуть пинцетом огромный осколок. Тянешь. Тянешь. Идет медленно, вязко хлюпает в плоти. Ты стараешься тщательно выверять движения, но... Но в последний момент он слишком легко поддается, и ты вытаскиваешь его. Не к добру. Это точно не к добру. Бросаешь взгляд на бедро Полуночи. И видишь, как стремительно под него натекает темно-вишневое.

Почти черное.

* * *

Полночь, Крюгер, Душа, Ингрид, Сирокко, Беркут.

Полночь, на твое выступление всем положить — вернее, почти и нет никого, кто мог бы его увидеть, кроме твоих спутников и Души. Осиротевшая банда Биффа спешно отступает невесть куда. Неизвестный стрелок не показывается с края крыши. Случайные зеваки уже давно с криками разбежались, вытряхивая по пути содержимое штанов. Никого нет. Никого. Конечно, ты не совсем одна здесь, но ты одинока. Твоя аудитория — это город, и сейчас зрительный зал пуст. Вопли уходят в никуда.

Темнеет утреннее небо. Ты видишь пронесшуюся по нему иссиня-черную тень, на мгновение скравшую лучи недоброго светила. Чуть усиливается ветер, но ты чувствуешь перемены не только кожей. Сознания касается порыв мирового вихря, подобный натруженной шершавой ладони. Ты не одна здесь. И хотя зрительный зал пуст, твоя аудитория — это город. И город тебе отвечает.

Да, мало смертей. Да, мало крови. Да, у всех беда, но стоит ли упускать заманчивый шанс сделать все еще хуже? Да, болезнь коснется всех, и все могут умереть — но я подумаю об этом завтра, а сегодня убью соседа ради краюхи желудевого хлеба или косяка с пластилином. Здесь не просто убивают и не просто грызутся невесть из-за чего — здесь друга друга вытачивают изнутри, как паразиты. Пролитая кровь дает лучшие всходы. Кстати о крови. Я погляжу, ты ранена?

Вормвуд смеется. И смех его сочится горечью.

Крюгер, расставляешь сошки пулемета. Сводишь прицельную линию, кладешь палец на спуск. Прицельная дальность пулемета — почти две тысячи футов, а здесь от силы сотня. "Дуф-дуф-дуф-дуф!" — короткая очередь разбивает Матери левое плечо, дырявит грудную клетку и идет по диагонали вниз, разнося тазовую кость и ломая бедро правой ноги. Пули рвут тело насквозь. Выбивают из земли пыль, дырявят листовой металл стен, высекают искры из камня. Женщина гибнет еще до того, как валится наземь. Гаснущие жизни порой смешно трепещут. Как искорки от костра в ураганном ветру.

Марксманы с башни окончательно по тебе пристрелялись и теперь долбят без промаха. Экзоскелет принимает все новые и новые попадания. Надо было убираться отсюда еще тогда, когда они только тебя заметили. Надо было, да вот что теперь.

Душа, разум Матери на мгновение приоткрывается тебе, но ты не успеваешь ничего прочесть. Стрелок, этот неизвестный стрелок по какому-то разумению снес ее очередью, а тебя пощадил. Душа, которую ты уже была готова прочесть, ускользнула, потерявшись где-то на грани воспринимаемого тобой. Ты ощущаешь поток мирового вихря, унесший ее — и в этом потоке слышишь голос Полуночи. "Вам что, мало смертей?", "Мало крови?", "Вы не знаете, что сейчас у всех беда?". И к этим вопросам — ко множеству справедливых, но не обращенных ни к кому и никуда вопросам — присовокупляется мощнейший, вибрирующий от разбираемой внутренней силы сателлит.

Это предсмертное материнское "ПОЧЕМУ?".

Вынырнув из вихря, ты возвращаешься на бренную землю. Сирокко куда-то уносят Ингрид и Беркут. Гремят гладкостволы с башни. А к месту побоища потихоньку пробираются люди. Не рейдеры, которые вроде как должны принять на себя удар — нет, обычные поселенцы. Но при этом не из числа трусливых, сбегающих с места разборок и свар сразу же, как только начинается шум. Нет. Эти люди нечто среднее. Мародеры. Стервятники полей боя. Ты видишь, как они принимаются деловито шариться по трупам рейдеров банды Риск. Кто-то присваивает себе пистолеты-пулеметы, кто-то обрезы и самопалы, кто-то — марки наркоты или нехитрую снедь. Трофеи достаются победителю. Но победителю сейчас, похоже, есть чем заняться.

Беркут, вроде бы все утихло, осколки не жужжат, и ты уже грузишь Сирокко на носилки. Как вдруг раздается новая очередь. Мать-Жрица превращается на твоих глазах в кровавые лохмотья, и ты невольно отшатываешься, теряя равновесие. Сердце начинает биться чаще. Взмокают виски — если после разрыва гранаты хоть что-то может взмокнуть еще сильнее. Хорошо, что перед всем этим ты не так плотно поел, иначе не миновать было бы неприятных сюрпризов. Валить. Срочно валить. Ходу, ну! Второй раз так уж не повезет!

Где-то позади тебя несет носилки Ингрид. Она еще молодцом, но вот Полночь едва плетется. Ей досталось больше всех осколков.

На входе во внутренний квартал вас останавливают. Рейдеры в полном замешательстве — слишком много разных сведений поступает отовсюду. То перестрелка с Глоткой, то разбор с Душой. Война началась что ли? Оставшиеся без глав члены банд, прибегающие мелкими группками и рассказывающие небылицы одна другой ужаснее, не помогают прояснить картину. Ингрид, ты оттягиваешь маску, и тебя узнают. Вы проходите за ворота.

Можно выдохнуть. Вроде как можно выдохнуть. Только голова начинает слегка кружиться.


Ангст, ты приоткрываешь разум мировому вихрю, чтобы послушать шумы и слышишь, как на тебя несется чудовищной силы... Нет, не ветер — самый настоящий психический ураган! Голова моментально разрывается от мигрени, из носа и глаз тут же выступает кровь. Ты не удерживаешь равновесие и так и садишься на землю, опершись спиной об ограду рынка. Помимо боли — пульсирующей, порывистой — ты ощущаешь и немалый ужас. По-хорошему, разум сейчас надо закрыть, иначе все, финиш! Станешь овощем, потеряешься в потоке как, возможно, сотни и тысячи до тебя провалившихся за грань. Но из ядра этого торнадо, из самого глаза бури доносится голос Полуночи. Голос возлюбленной.

Ты мешкаешь, но мешкаешь лишь жалкое мгновение. Мгновение, прежде чем распахиваешь свой разум. Будь что будет.

Ураган подхватывает тебя и уносит прочь. Ты схлопываешься до пылинки, обращаясь в чутье.

— ...ВАМ ЧТО, МАЛО СМЕРТЕЙ? — надрывается Полночь. — МАЛО КРОВИ? ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО СЕЙЧАС У НАС ВСЕХ БЕДА?..

И где-то тихо-тихо непонятно к кому обращается с вопросом Мать-Жрица.

— Почему?


Глотка, Бом-Бом в замешательстве смотрит на тебя, немного рассеянно завинчивая крышку фляги.

— Глотка, ты че, из этих? Второисходников?

Банда начинает переглядываться.

— ...Вещая Соня че-то такое говорила, да?
— ...Точняк. Про то, что все должны отказаться от вихря?
— ...Ну.
— ...Да, ебать, Соня это была.
— ...А она сама по себе щас?
— ...Да хуй знает.
— ...Бля, ну она права так-то, вихрь стремная тема.

Осмотрев свою банду, ты понимаешь, что это не совсем бунт. Возможно даже вообще не бунт. Люди просто хотят знать правду — куда ты их ведешь и почему. Как ты относишься ко Второму исходу? Случайно ли так получилось, что у тебя с Вещей Соней общие на вихрь взгляды, или ты однажды поддалось на ее проповеди? В чем учение Второго исхода еще право или неправо на твой взгляд?

Что бы ты ни ответило, банда тем не менее уходит на охоту. Ты остаешься с часовыми. Твои люди готовятся к стоянке.


Колин, за стенами твоего дома как и всегда холод. Даже в безветренную погоду находится снаружи неуютно. Стылый отсыревший воздух. Серые стены хижин. Монументальная, но в выщербинах ограда, подточенная дышащим черной пылью ветром. За свою довольно немалую жизнь ты, кажется, ощущал холод во всех его возможных ипостасях. И морозец, и липнущий холод, и пробирающий, и густой и вязкий, подобный дыханию спящего. Сейчас тоже был холод, но ты бы назвал его скорее безмятежным. Утро, облачно, редкие и скудные крохи тепла прибивают к земле обильные и сильные дожди. А затем вымывают их куда-то прочь или дают полностью впитать земле. Человеку на планете ничего не остается.

Да. Человеку ничего не остается. Как в частном, так и общем смысле.

Но это за стенами твоего дома холод. У тебя же наоборот, тепло. Горит небольшая домна — древесный уголь тебе подвозят из Лесного, в обмен ты чинишь им их херовенькие винтовки и исполинские охотничьи капканы с массивными челюстями. Домну ты не тушишь даже на ночь. Так теплее спать, да и разжечь ее заново и привести в рабочее состояние куда легче в теплых стенах. Когда нет необходимости прогревать все заново. А так живется даже хорошо. Над домной весь день поработал. Потом над ней же погрел алюминиевую миску с белковой похлебкой, поджарил хлебцов и после ужина прямо по-соседству же устроился спать. Все у тебя ладно и хорошо. Все у тебя на славу. По-стариковски. Старики — они такие, херней не маются.

А вот молодняку только волю дай.

Опять выстрелы. С самого утра долбят с вышки куда-то за стену. Ты к такому привык. Сколько раз уже с часовыми так случалось — бывает, заложат под язык неправильную конфету, насмотрятся мультиков и давай палить по всему подряд. Место такое, кругом наркоманы. Из трезвенников, похоже, во всем поселении остались только ты и Кай. Ну и еще пара человек может быть. Однако когда за стеной раздается взрыв, ты понимаешь, что быть беде. Конечно, за стеной ничего технически сложного нет. Но, возможно, Руди выйдет на смену чинить попорченные халупы. И ему понадобится инструмент. Голыми руками все не сделаешь, хотя он тот еще мастак. Может, потому что алкаш редкий? Кто знает.

Выходишь на улицу, взяв ящик со шмурдяком. А там напротив башни Мамы уже человек двадцать как минимум собралось. По окрикам понимаешь, что Даста ищут. Часовые на стенах тоже на измене — больше не наружу смотрят, как должны, а внутрь. И только верхушка башни упорно куда-то палит. Чутье наталкивает тебя на мысли о переменах. Неприятные мысли. Вот только все наладилось, ну что такое-то?


Даст,



Последние недели ты занимался одной вещью — пас карантин. В сущности, многое упростилось — пасти рынок было куда сложнее, чем карантин. Следить за порядком среди челноков, обходить прилавки и торговые ряды, пресекать беспредел и прочее подобное — отнюдь не то же самое, что просто смотреть за периметром. Согнал всех и следи, чтобы никто не вышел и зашел. Идея карантина сама по себе принадлежала именно тебе. Когда и люди перестали на работы по мутным причинам выходить, и Ингрид не смогла с болячкой помочь — ты подловил волну. Понял, что происходит, и куда дует прогорклый межнинный ветер. На согласование дальнейших действий с остальными ты, впрочем, поклал елду. Старшая и младшая вечно под приходами, а их братишка лижет старшой очко, отрабатывая так свое подсосное положение к навару города. В общем, дела с этими людьми не делают, и в рейды по глубоким тылам не ходят. Ты провернул все сам. Закрыл рынок и отсек на нем всех зараженных, кого достал.

Залупиться на тебя никто не решился. Чего, кстати, ты по-хорошему не ожидал. В твоих даже самых оптимистичных прогнозах было закатать хотя бы ту же Риск в вормвудские грязь и говно. Но обошлось. Никто ни с чем буром на тебя не пошел.

Впрочем, это тоже было временное решение. Дорога в никуда. Рынок давал львиную долю навара и ставил Вормвуд на опасную грань, будучи закрытым. Через сезон вы должны были столкнуться с новым голодом — не чета тому, с которым приходится сталкиваться обычно. Если начинается голод, то это во все года оборачивается одним из двух. Либо придется идти к соседям на грабеж, либо распускать часть банды, которую уже не можешь кормить. А распускать банду крайне опрометчиво. Псы, охраняющие стадо, без кормежки натурально превращаются в волков и начинают сокращать поголовье. Иначе говоря, из плохого, худшего и наихудшего ты выбрал плохое. И Вормвуд погрузился в ожидание.

Чего Вормвуд ждал? Ты не знаешь. Но ты вполне можешь говорить за себя, а тут ответ однозначен — да пес его знает. Все самое лучшее, что способна изрыгнуть из себя Межнина, могла лишь отсрочить вашу неминуемую кончину. На сколько, на сезон? На год? Может быть, на пять лет? Это все имеет крайне ничтожное значение. А вот что имеет ключевое, так это то, что поселение истлевает и обращается в прах изнутри. С самой сердцевины. Пусть это и не видно тем, кто судит по изнанке, ты все же не "те". Ты видишь все.

За городом какой-то шухер. Ты слышишь взрыв и следующую за ней пулеметную очередь. И спустя недолгое время во внутренний квартал возвращается банда Биффа — мелкими группами, по три-четыре человека. Все они ищут тебя. Ты удивлен. Люди Биффа и ищут тебя — а что с самим Биффом? Но из сбивчивых, неоднородных и неоднозначных россказней ты все-таки извлекаешь то, что нужно.

Неизвестный боец с пулеметом и гранатометом положил всех. И под "всеми" и подразумеваются все" Мать-Жрица, Бифф, Риск и еще два десятка человек из ее банды. Рассеянные, дезорганизованные рейдеры теперь ищут хоть кого-то, кто может послужить стержнем, вокруг которого можно сгуститься и не распадаться. В мирное и спокойное время они обычно борзеют, пытаясь доказать и тебе, и прочим своим главарям, и друг другу, кто же круче и авторитетнее. Но сейчас пора немирная. Сейчас пора убивать и умирать. Поэтому и нет никого, кто был бы готов разгребать все эти проблемы своими руками.

Рейдеры пришли к тебе. Последнему из тех, кто может руководить.

Ты думаешь о том, чем это чревато, и что дальше делать. Думаешь об этом бойце. О наваре Мамы, который теперь по праву твой. Самый очевидный вариант, который рисует воображение — это собрать людей, взять стволов побольше, а затем устроить самое крутое вормвудское сафари. Навар Мамы сделать наградой за жизнь убийцы братанов. Время нелегкое, а трехмесячный паек — это трехмесячный паек. За него каждый в Вормвуде охотно насадит этого стрелка на ствол его же пулемета, как бибабо. Но с другой стороны... Этот боец все же расчистил тебе дорогу. Колыхнул болото, благодаря чему волна и подняла тебя на вершину. Может, стоит его наградить или дать ему работу? Разберись с этим в кратчайшие сроки.

Ах да. Двадцать трупов, если тебе не соврали — это двадцать трупов. Возможный новый очаг эпидемии. Это тебе Кай рассказал. Что тела нельзя просто бросать и уж тем более их нельзя жрать по примеру Кровавого Утеса. Можно подхватить болезни трупов. С тех пор в Вормвуде человечину не едят. Или очень тщательно варят.

Вожак умер. Да здравствует вожак.

Ящики. Ящики, ящики, ящики. Нет. Здесь не скрыться, а другого выхода нет. Во всяком случае, если те, кто идут сюда, столь же обычные рейдеры, как и Черепа, то прятаться где-то в каморке смысла нет. В поисках добычи они перероют тут все. И рано или поздно вскроют любую лежку. Придется пробиваться или уходить как-то еще. Допрыгиваю до скоб. Цепляюсь, подтягивая ноги. Биомускулы позволят держаться здесь сколько угодно долго, а падающий с верхов голый пассажир — не совсем то, чего ждешь в рядовом рейде.

Очки. Именно то, что необходимо. Прикрываю глаза и пристраиваю на голове. Натягиваю ремень, отмечаю, насколько же мелкий у предыдущего хозяина был череп. Ослабляю ремень. Медленно подстраиваю под себя. Злой свет рассеивается, тускнет и меркнет, и это воспринимается даже сквозь сомкнутые веки. Открываю глаза. Мир в черно-серой палитре. Мир, в котором свет, падая, лишь меняет одни холодные тона на другие.

Я дома.

Приходится выбирать между ножом и горелкой. Нести сразу две вещи сейчас негде и не в чем. Для побега мне понадобится хотя бы одна свободная рука. Беру нож. Привычно, да и хороший у него крюк на конце. Мне нравится. Загнав такой и вытаскивая обратно, можно попутно зацепить что-нибудь.

Вот и гости. Пора уходить. А то заметят открытую капсулу и начнут с гранаты.

Глотка, шины чопперов взметают черную, унылую почву. Вы едете в туман, вязко стелющийся над неприветливой твердью. Скудная растительность, влага и почти всегда убитые дороги к концу дня могут стереть до мозолей даже стальной копчик, но ты уже привык. Дорога — твое продолжение. Чоппер держит равновесие, лишь пока сохраняет скорость. Стоит ему остановиться, как он тут же заваливается набок.

Очередной привал вы устраиваете возле перелеска неподалеку. Там можно укрыться от дождя, если таковой будет. Отпиливаете бензопилой небольшой чурбачок и делаете из него простенькую буржуйку, нанеся несколько продольных надпилов и вырезав сердцевину в центре. Масло, бензин, кресало. Первой выгорает сердцевина, за ней уже и все остальное. Больше на что-то еще, кроме как на готовку и чопперы, вы горючее не тратите. Какой-то умник из твоей банды один раз пробовал применить бензопилу в бою. Когда цепь задела кость, то почти сразу же лопнула, хлестнув его по ноге. Больше вы такое не повторяли.

Надо отделять инструмент от оружия.

— Слышь, Глотка, — один из твоих людей, Бом-Бом, прикладывается к фляге, а потом протягивает ее тебе. Ты тянешь носом. Кисло-сладкая брага. Похоже, из костяничного кваса. — Я не знаю, нахуй тебе все эти мозгачи сдались — ты старшой и что делать, решаешь тоже ты. Но если этот терпила на входе не врал, может, этот вормвудский мозгач сам как-нить сдохнет? Он ведь уже с болячкой. А мы где-нить еще удачи половим, м?


Ангст, осмотревшись, ты понимаешь, что рынок достаточно немал, и силами шести человек обычной смены его перекрыть не удастся. Сейчас, когда Даст выгнал всех на стены, посложнее будет, но вообще прогалы в патрулировании подловить вполне реально. Ограда достаточно высокая и основательная, над ней сверху протянуты три ряда самой обычной двужильной колючки. Но по высоте отдельные рыночные прилавки плюс-минус достигают высоты ограды. Если пододвинуть прилавок к ограде, а через колючку перебросить кусок войлока, на котором по-первой рядами складывали зараженных, то... Вполне реально сбежать, забравшись на крышу прилавка и сиганув через ограду. Вопроса остается два: как это сделать незаметно и почти без инструментов и как это сделать с девушкой? Не будешь же ты ее как мешок с высоты бросать. Или будешь?

Опасаться надо палева. Все знают, что ты болен. Стоит твоей лысой башке где-то словить солнечный блик, как сначала патруль, а за ней и весь город немедленно присядут на измену.

Враг, представляющий наибольшую угрозу — часовой на вышке. Рынок перед ним как на ладони. Что не увидят караулы на земле, то совершенно точно увидит он. Да и башня Мамы достаточно близко к рынку находится, целиться почти не надо. Твой дерзкий побег может внезапно закончиться дыркой в селезенке. А тебе и без нее с сонной проказой живется не очень.


Душа, Крюгер, Мать-Жрица, Полночь, Ингрид, Беркут.

Душа, посеянное тобой взаимное недоверие заставляет людей взяться за оружие. Казалось бы, тебе сейчас не помешает скрыться, но ты просто остаешься на месте, ожидая развязки. Со стороны банды Биффа один за другим гаснут импульсы замешательства и недоверия, сменяясь ненавистными. Непонимание происходящего для них наконец-то обретает четкий вектор. Вот кто во всем виноват! Вот кто! Хватайте их! Ломайте им кости и выбивайте суставы! Рвите на куски и вешайте еще не остывшие тела на колючку! И если ты это слышишь напрямую, то рейдеры обо всем этом могут лишь догадываться. Но догадываются.

Слишком поздно.

С одной из крыш раздается короткое "блуп!", и по дуге в самое сердце банды Риск прилетает граната.

Крюгер, все вы навсегда остаетесь братьями. Кем бы ни пытались друг перед другом казаться. Вы — это новые эйнхерии. Пусть кланов много, но община одна. Пусть взглядов на вещи много, но ключевая идея едина. Пусть все вы идете разными путями, но в конце концов они однажды пересекутся. У врат ли Вальхаллы, на полях ли Фолькванга или в ледяных пустошах Хельхейма.

Ты можешь поклясться, что поймешь каждого, кто так или иначе носил имя эйнхерий. Даже труса Кая — хотя почему "даже", там и понимать нечего. Когда у тебя появляется дитя, и тебе не на кого его оставить, приоритеты меняются стремительно, мгновенно становясь с ног на голову. Ты уже не можешь просто расти, напитываясь соками — тебе самому надо рыхлить и боронить почву. Чтобы кто-то рос и после тебя. Наверное, именно поэтому старые конунги не ходят в походы, а управляют общинами. Мелкие дела вроде рейдов и налетов делают еще неостепенившиеся люди — такие, как ты или Слезы. И если ты не спешишь прозревать суть вещей, кому-то приходится делать это вместо тебя. Возможно, по тверди где-то ходят твои сыновья и дочери. Вклад в генофонд ты в свое время внес немалый. Но сравнивать себя с Каем ты не можешь. У него все иначе.

И у Сирокко. И у всех прочих, кто не шел все это время с тобой одной дорогой. Хорошо ли ты знал Сирокко? Возможно, не очень. Разделял ли ты его взгляды на вещи? Нет, не разделял. Перестал ли он из-за этого быть для тебя братом?

Отнюдь нет. Не перестал. А потому сейчас, когда его херили с двух стволов, тебя разбирает гнев. У Сирокко вообще оружие было? Он в Вальхаллу-то попадет?

Лезешь наверх. Гранату доносишь в ствол, защелкиваешь, ставишь на боевой взвод. Для остальных серое дуло мелькает с кромки крыши лишь на секунду. Но тебе и секунды достаточно. Блуп! БУ-БУХ!

Грохочет взрыв. Дрожит земля, вспухает пламя фугаса. Ближайшие хижины кренятся от ударной волны. В центре разрыва пахнет сгоревшим порохом и жженой плотью. Ближе к нему валяются чуть более целые, но тоже уже бесформенные кровавые кули. Порубленные, порванные, похеренные туши, забрызгавшие своей нутрянкой окружающие палубу и стены. Орут раненые, которых тоже людьми-то теперь не назовешь. Так, куски плоти с подключенными мозгами, годящиеся теперь разве что для балагана уродов.

Раздаются первые выстрелы. Кто-то куда-то стреляет. Затем отдает приказ женщина с пистолетом. И оставшаяся, не задетая осколками толпа готовится дать тебе оборотку. Ты забрасываешь гранатомет за спину, расставляешь сошки пулемета, как вдруг в тебя вскользь, по касательной прилетает пуля. Тяжелая. Под винтовочный патрон. Даже касательной достаточно, чтобы плечевой сервопривод экзоскелета заклинило намертво. Ты перезапускаешь его лишь в аварийную. Бросаешь взгляд туда, откуда стреляли. Вышка. Та самая вышка, у подножья которой все и началось. С нее по тебе долбят. И едва ли перестанут, если сам не заткнешь.

Мать-Жрица, в одночасье ты теряешь все.

Сестра. Любовник-брат. Семья. Дурная и скверная, но на Межнине у многих нет и такой. Но мгновение — подумать только, смешное мгновение — и эти люди тебя оставляют. Рвется пущенная с крыши граната. Биффа разрывает на куски, огромный осколок разрубает шею Риск; фонтан крови из разорванной артерии бьет раз, другой, и вот уже всё. Похожая на комок пепла жизнь наркоманки окончательно истлевает. Порыв ледяного ветра уносит ее в никуда.

Возможно, из-за наркотического дурмана ты не все понимаешь. Возможно, наоборот — понимаешь и все очень хорошо. А потому четко отдаешь приказ своим оставшимся людям отступить. Потом раздавишь урода. Потом.

Полночь, Ингрид, за вашими спинами рвется граната. Слишком открытая площадь, слишком ничтожные укрытия, слишком плотно приткнутые друг к другу постройки. Осколки — жужжащие стальные осы — не выбирают целей для жал. И вас не щадят. Полночь, тебе глубоко рассаживает левое бедро. Отныне идти ты можешь, только хромая. Ингрид, плащ частично останавливает осколки. Распоротые плечо и лопатка начинают протекать теплом куда-то ниже, по спине и к ягодицам. Но хотя твои раны не так тяжелы, потери ты несешь куда большие. Тебе разрубает плечевой ремень, на котором держалась сумка с походной частью комплекта ангела. Аптечка шлепается на землю. Теперь чтобы нести ее, придется занять руку, а Сирокко одной рукой, да еще под огнем и с кровопотерей не вытащишь. Придется выбирать, что бросить.

Беркут, ты ориентируешься быстрее всех — замечаешь Крюгера с гранатометом на крыше, бросаешься за ближайшую стену и закрываешь голову руками. Взрыв, жужжат осколки над головой, но большую их часть принял на себя рифленый шифер и листовой металл. Ты невредим. Активная перестрелка не начинается — только долбит кто-то с вышек — а значит, у тебя есть время на спасение кого-то или чего-то. Надо только правильно им распорядиться.

* * *

Ночью выпал дождь, сильный и резкий. Грязь вормвудских дорог успела слегка схватиться и утром предстала пусть и не сырой, но все еще комковатой и вязкой. Налипающей на обувь и комками срывающейся при ходьбе. Серое утро. Сухой сезон закончился что-то около пары месяцев назад, если отмерять время от первых серьезных дождей. Ледяная роса и ветер, лезущий под одежду. Бледное, больное небо, подрагивающее в лихорадке. И время от времени — вот как этой ночью — разрывающееся мощным кашлем с отходом мокроты. Хмурая трещиноватая Межнина то тут, то там покрыта лужами, но это временно. Ближе к полудню влага уйдет в землю. Унылая твердь вернет былой облик.

По тому, как быстро уходит вода вглубь, вы определяете, сколько еще времени до наступления сезона льдов. Пока его много. Если это для вас, конечно, имеет значение.

Банда Матери оживает раньше города. Поблескивающий от влаги бетонный блок цитадели никогда не дремлет. Но к началу утра уже начинает сонно моргать, когда приближается смена караулов. Меняются рейдеры-часовые на вышках и стенах. Мало кто бдел в эту ночь — наверняка в дождь многие и вовсе посбегали с постов. Но если никто не напал, значит, дело сделано на славу. В конце концов, по улицам шататься — это не с вышки по сторонам сторонам смотреть. Можно бы и понять. Вышка — место вообще козырное. Не заплатишь Биффу — так и будешь ночами грязь месить и на стены прыгать. Наверху же и тепло, и сухо, а отдельные нехваты умудряются туда и баб проводить. Хорошо там, если в общем. Филиал рая на земле.

Вслед за бандой поднимается с лежаков и весь оставшийся люд. Кто-то сам, кто-то после того, как рейдеры начинают ходить по домам и подрывать людей тычками по ребрам и хребтине. Пора работать. Подъем. К сезону дождей уже должен быть создан эн-зе на сезон льдов. Разлеживаться некогда. Впрочем, бьют серьезно только отдельных типов — ленивых мудаков, которых и Бифф, и Риск уже давно надежно отложили в памяти. Остальных просто трясут. Для порядка. Бифф обходит район, окруженный стенами. Цитадель, рынок, мастерские и гаражи, казармы и арсеналы. Место, приближенное к Матери. За стенами, среди простых трудяг шарится Риск. Шарится неохотно, просто потому что надо. Сама же думает только о ширеве и ни о чем ином.

Банда Риск — вернее, небольшая ее часть, дюжины полторы — приближается к домам, где живет Душа со своими людьми. В воздухе повисает напряжение. Дубины и тесаки оставляют перевязи, но вряд ли рейдеры делают это с каким-то умыслом. Желая напасть, Риск приказывает просто наскакивать толпой — подходить, а уж тем более подкрадываться не в ее манере. Рейдеры просто идут, и стоящий на фишке член общины выигрывает достаточно времени. Раздается свист. Культисты тоже высыпают из домов. И тоже не с пустыми руками.

Вроде ничего не должно начаться. Максимум неприятный разговор. Но в Межнине день, в котором были лишь неприятные разговоры — добрый день.

Риск берет слово:

— ДУША, БЛЯДЬ! Выходи на разбор!

Нельзя сказать, что последний месяц был для жителей Вормвуда таким уж неудачным. Все работали, все получили то, что заслуживали. Но последний месяц вещи шли через пень-колоду. Сначала в город извне попала какая-то зараза. Зараза, как это нередко случается, просачивается через рынок. И когда к Каю и Ингрид начали попадать люди с одними и теми же симптомами, Даст решил проблему радикально и быстро. Рынок закрыл на карантин, а всех больных изолировал на нем. Никто особо не стал переть на него буром. Даст — мужик крутой и опытный и может отличить фуфло от серьезной проблемы. А потому в кой-то веки двое других бригадных сошлись на том, что сейчас он прав. Риск даже помогла, временно перестав пускать челноков извне в город. Торговля прервалась.

Понравилось это не всем. Те культисты Души, кому выпало работать на рынке по мелочам, навар пусть и временно, но потеряли. Голодать они любили еще меньше, чем болеть, а потому очень скоро больное воображение родило слушок, что все дело в измененных порядках бартера. И наваре лично для Даста. Что это мутка конкретно Даста, а не какая-то большая проблема. Позлиться и слить дерьмо из голов (пусть и погрешив против истины) на какое-то время отсрочило проблему. Но лишь на время. Тогда еще никто не думал, что это во что-то выльется.

Потом культ отпраздновал завершение рабочего сезона и... Отпраздновал как умел. Беспорядочный секс всех со всеми, раскурка уже скудеющих запасов Радости, еда, выпивка. Иным словом, общение. И этой ночью трипы Радости, похоже, сняли с людей все оставшиеся внутренние ограничители. Последствия сказались во всей полноте.

Несколько культистов решили вломить команде Даста.

Их остановили, когда они пытались перелезть через стену и попасть во внутренний район. К рынку. Естественно, их заметили. И естественно же, сказали валить прочь. Но уже решившим довести дело до конца, тем было плевать. Хотелось просто отвести душу, а для этого уже не надо было куда-то идти. На стенах завязалась драка. Короткая и кровавая. Не было даже ни единого выстрела. Кого-то снесли со стены ударом укрепленного башмака. Кому-то разрубили голову. Кому-то сломали кадык, надавив коленом. Но рейдеры в ту ночь не понесли потерь. А подоспевшие сначала Бифф, а потом и Даст узнали, кто были нападавшие и откуда.

Душе был назначен разбор. Также разбор ждал и Риск, так как это ее косяк. Она не уследила за порядком на своей территории. Но это будет потом. Сейчас пусть хотя бы исправит то, что уже допустила.


Душа, Сирокко, вы хорошо провели праздник и отдохнули. Но подъем случился отвратный. Эффект Радости отступил. Оставил тела, пока вы спали, и теперь в ваших головах немного фонит. Мир вдруг предстает нарочито блеклым. Еще несколько часов назад полный приятных вибраций, он вдруг застывает, как недвижимая водная гладь. Тщетно. Все тщетно. Какой во всем происходящем смысл? Опять суетиться. Опять что-то делать. Опять смотреть на окружающее, пользуясь восприятием обычного человеческого мозга. Мозга со всеми его недостатками.

Слабого, зашоренного, неподатливого человеческого мозга. Под эффектом Радости вы чувствуете себя, как вспорхнувшие с плетня птицы. Но потом спуск кончается, и наступает этот момент. Когда ​птиц возвращают обратно в клетку.

Впрочем, сейчас не до этого. Мрак трясет всех по очереди за плечи, и эта очередь доходит и до каждого из вас.

— Душа! Душа, вставай! — Сирокко, ты знаешь, что Мраку на тебя плевать, поэтому он даже не трудится что-то тебе объяснять. Центр его маленького мирка — это Душа. Впрочем, ты слышишь, что он пытается до нее донести. — Там рейдеры Мамы пришли, что-то хотят! Пока не нападают.

А потом вы слышите крик Риск. Риск невозможно спутать ни с одной другой девушкой или женщиной Вормвуда.


Ангст, ты на рынке с остальными больными. Под карантином. Люди Даста не дают тебе выйти наружу и, похоже, вполне готовы пристрелить, если ты попытаешься выбраться. Все это вышло дерьмово. Еще когда зараза была на подступах, вихрь донес до тебя неизвестные шепотки. Обычно ты мог что-то слышать, только когда открывал разум вихрю. Но чтобы голоса просачивалось в твой разум, когда твоя воля противится этому — такое бывало редко. Очень редко. Можно сказать, никогда. И первое, чем отреагировало твое тело — это холодком по спине.

Межнина приучает видеть угрозу в неизвестном. И часто оправдывает эти угрозы.

Твоим первым позывом — вполне естественным — было залечь на дно. Или куда-то рвануть, забрав кого-нибудь из тех, кто тебе дорог. И вот когда цепочка размышлений подвела тебя к этому "кто тебе дорог", идею рвануть ты и отставил. Полночь. Для Полуночи ты незнакомец. А она здесь работает. Едва ли тебе удастся убедить ее сорваться с места и все бросить, просто сославшись на твои поганые предчувствия.

Но ты близок к Матери. Если с чем-то не можешь совладать ты, то совладает она. Рассказав ей о своих ощущениях, ты получил добро на работу. Начал искать больных. Нашел. И заболел. Потешная история — и в своей потешности закономерная. Когда прыгаешь обеими ногами в очаг, так или иначе начнешь гореть.

У тебя кашель. В глазах муть, на мир ты смотришь через жидкий белесый туман. Еле владеешь речью — язык свинцовый и ворочается с трудом, когда ты пытаешься произнести хоть слово. Постоянно клонит в сон. Но ты знаешь, что это только начало заболевания. Те, кто здесь уже давно, спят постоянно — их оцепенелые тела вздрагивают от ледяного ветра, носящегося мимо опустевших прилавков. Последний раз на твоих глазах они бодрствовали лишь пару часов.

Если ты ничего не предпримешь, то тоже заснешь. Хозяева этих шепотков, приведших тебя сюда, прорвутся из вихря и растерзают твою душу на куски. Кому-то мировой вихрь дает забвение, но не тебе, Ангст. Ты мозгач. Ты слишком глубоко погружен в это коллективное бессознательное, а оно — вернее, те, кто с ним слились воедино уже давно — предпочтут сохранить свои тайны. Так что тебя, если ты проиграешь, ждет только небытие.

В котором не останется ничего. Ни отцовского хлопка по плечу, ни голоса Полуночи.


Ингрид, сперва к твоему дому ломили и ломили больные. Ты с отцом пыталась помочь им в меру ваших с ним сил, хотя все указывало на эпидемию. В город кто-то что-то пронес. Симптоматика у всех была одна и та же — кашель, сонливость и затруднение речи. Сначала вы вообще не придали этому значения. Симптоматика как от отравления психодепрессантами — добавить бы еще красные глаза и мышечные спазмы, и вообще один в один. Но потом начали приходить и другие люди. Те, о которых ты точно знала, что они на ширеве не сидят. Стало тревожно. Кольнуло под лопаткой. А затем начался тихий ужас.

Их просто приносили к твоему дому и сваливали вдоль — сначала на куски брезента, потом на холщовые мешки, а затем и просто на землю. Их, пораженных болезненным сном, больше похожим на кататоническую кому. Ты перебрала все из комплекта ангела, что могло бы помочь, но смогла лишь замедлить развитие болячки химстабами. Даст понял. Да что там, все всё поняли и лютовать не стали. Спросили у тебя, что делать, а затем начали сносить зараженных в одно место.

С той поры рынок вымер.

Ты сидишь с отцом в хижине и видишь, как у него мелко подрагивают руки. Он родился ангелом и кроме как ангелом никем себя не видел. Больных, которых ему не удалось поставить на ноги, он принимал как личное оскорбление со стороны мира в свой адрес. На свой счет. И ты, когда повзрослела, начала его убеждать, что так нельзя. Что всех не спасешь, и вообще не в целях ангела всех спасти. Впустую. Ты не продвинулась в этом ни на йоту. Слишком уж у твоего отца горькая участь.

Участь того, кто готов отдать всё, но не может.

Полночь, ты здесь же, бок о бок с Ингрид, пусть пока и оставившая ее побыть с отцом наедине. С начала карантина у тебя все плохо с заработками. Слишком уж сильно зависит твоя работа от людей и того, насколько многим в ходе нее удастся понравиться. Здесь улыбка, тут комплимент, там полунамек — довольный посетитель оставит больше. А чем больше он оставит, тем больше и твоя доля соответственно. Но сейчас торговля прервалась. Новых людей нет. И позволить себе то, что позволяла себе немногим раньше, ты уже не можешь. Конечно, у тебя есть и богатые любовники, и покровители, и воздыхатели тайные и не очень. Но на всех них тоже вряд ли удар болезни не оставил ни единого следа. Слишком сильно нажать на этих людей — и будет риск потерять и то, что имеешь. Эти резервы рано истощать. Пока рано.

Ты пришла к Каю пару дней назад, готовая помогать чем угодно. Работать даже за еду. Кай помнил о твоей дружбе с Ингрид и не отказал тебе. Возможно, он и правда нуждался тогда в паре лишних рук, но скорее всего нет. Дело было не в этом.

Дело было именно в Ингрид.


Мать-Жрица, последние сутки особенно не задались. Мало тебе было этой заразы, которая, на секундочку, парализовала рынок и торговлю как таковую. Так теперь еще и за внешней стеной местным, похоже, спокойно не живется. А ведь ночь имела все шансы пройти спокойно. Ты трахалась с Биффом. Дебют уже потихоньку переходил в миттельшпиль, как вдруг кто-то из рейдеров поднял шум из-за нападения на стены. Бифф схватил оружие, сорвался проверять, а когда вернулся, ему было уже не до того. Кровь от промежности прилила обратно к голове.

Нападавшими же оказались просто какие-то наркоманы, хватившие лишку. Бифф из-за этой заразы извелся, вот и ждет подляны от мира отовсюду. Ты так думала. И возможно, продолжала бы думать, если этим все ограничилось.

Следующим утром Бифф и Даст поднимают перед тобой серьезный вопрос. Пока Риск со своей частью людей идет разбираться, кто и зачем лез через стену, они выдвигают тезис — Риск не справляется. Работать она начинает только тогда, когда от ее людей следуют проблемы, или когда они — Бифф и Даст — объединяются, чтобы ее загрузить. Хотя банда у нее большая. А статус одной из дочерей Матери-Жрицы Третьей дает в Вормвуде действительно многое.

— То, что она осталась жива в войне Матерей, уже было большой уступкой с твой стороны, Благочестивая Мать, — говорит Бифф. — Она хотя бы из обязанности тебе за свою жизнь должна работать рук не покладая.
— Промой шестеренки в башке, Бифф, — хмуро реагирует Даст. — Об обязанностях люди забывают сразу, как только их перестают припирать. А Риск сейчас так легко не припрешь. За ней сила.

Да. За ней сила. А за тобой боги.

— Еще один вопрос, который стоит поднять, Мать-Жрица, — продолжает Даст. — Ангст. Наш мозгач. Он там, на рынке под карантином. Что с ним делать? Выпустить его мы не можем. Но и оставить там тоже как-то... Не особо по уму будет.

Ангст пытался помочь. Но теперь твой черед — если ты, конечно, считаешь, что это заслуживает внимания.


Глотка, Вормвуд подвернулся тебе по дороге, когда ты со своими людьми искало, где бы раздобыть пожрать и расходники для байков. Ритчер и Скан, выдвинувшиеся вперед дозорным звеном, вернулись к тебе с достаточно неоднозначным докладом:

— Глотка, там движ какой-то. Неспокойно все.

Ты насторожилось. Приказало готовить стволы и решило расспросить местных, что там да как.

На подступах к городу тебя встречают рейдеры из охранения. Того, кто вышел тебе навстречу — рыжего худого бородача с потрепанным цингой лицом — ты не знаешь. Но вот он о тебе и твоих людях, похоже, осведомлен хорошо. Молодой. Видимо, из новых. Введенный в курс дел.

— Это тебя Глоткой кличут? Салют, епт. Меня Данго зовут. — На его груди пистолет-пулемет. Кусок трубы на деревянном ложе; продукция завода Дамптауна, склепанная из найденного там же на свалке железного лома. Данго показывает ладони в невраждебном жесте. — Сразу к делу: щас соваться не надо сюда. Там у нас какая-то болячка на рынке завелась, всем селом переболеть не можем. Лучше ехайте отсюда. А то сами подхватите.

Рейдеров не очень много. Если ты решишь проехать, они, скорее всего, побоятся тебя остановить. Но кто знает, что там и в самом деле в городе? Ты-то, может, еще и перенесешь на своих двоих эту дрянь, а твои люди? Ты в них уверено?


Крис, Беркут, вы, Ким, Рысь и Мэттью собрались в конторе, чтобы оценить навар и обсудить дела. Навар хорош. Даст подкинул халтурку — последить на рынке за одним не очень надежным челноком из Мэнсфилда. Каким-то новым, которого никто в глаза не видел и не знает. Вы потратили на это почти целые рабочие сутки, ничего не увидели (справедливости ради, ничего и не было, девчонка оказалась вполне ровной) и забрали плату. Плата, кстати, довольно солидная — хорошие сапоги с невысокими голенищем и стальными набойками на каблуке. Золотой Век! Можно хорошо выменять или отложить пока. Как пойдет.

А вот Беркут с работой пролетел. Ты, Крис, поручил ему браться за доставки, но из-за эпидемии доставки не выпали. Вообще. Рынок попал под карантин, Даст всем челнокам дал в рог, и работа пропала. Беркут так по водительской части оставался не у дел. И если чем и кормился, так это только черной работой.

Иными словами, дела хороши, но не то чтобы очень. Всегда можно лучше, больше, шустрее и качественнее. А сейчас Вормвуд столкнулся с проблемами. И ты, Крис, никому не дашь соврать: проблемы одних — это всегда возможности других. Главное знать, как правильно их применять, и что делать.

— Надо к Маме на поклон идти, — предлагает Мэтт. — Предлагать себя, искать работу. Щас рынка нет, жрачки не будет, горючки и патронов не будет, вообще ничего не будет. Если мы начнем все это доставлять, наваримся прямо хорошо.
— А Мама нам для этого нахера нужна? — спрашивает Ким. — Сами можем толкнуть, без нее.
— Выебут.
— Тоже мне новость. Как будто тебя в Межнине выебать не могут.
— Межнина — это другое. В Межнине я не работаю, там со мной пусть че хотят, то и делают. А в Вормвуде у меня подвязки. Срать там, где живу, я не стану.
— Я вот думаю, надо к ангелам идти, — вставляет Рысь. — Они сейчас заняты больными в самый раз, вот им тоже может чего понадобиться.
— А им есть, чем платить?
— Можно будет с Мамы спросить, если ангелы с болезнью совладают.
— Ненадежно это как-то. Понимаю, по договоренностям расплачиваться. Но тут мы как бы сами все захотели и сделали. С чего бы ей нам платить за это?

В какой-то момент все трое поворачиваются к вам обоим.

— А вы че молчите, мужики? — Мэтт обводит вас взглядом. — Давайте тоже мысли озвучьте. Особенно ты, Крис. Тебе же решения принимать.


Крюгер, на время карантина рейдеры позакрывали все притоны и питейки, чтобы зараза не шла дальше. Единственный оставшийся открытым притон не имеет названия, но за глаза именуется "Подбрюшьем Мамы", так как находится у стен цитадели. В нем отдыхают рейдеры. А рейдерам можно на порядок больше, чем остальным. Туда же вынужденно стекаются и все остальные, желающие поразвлечься. Желающие поразвлечься и не боящиеся что-либо подхватить.

Впрочем, все эти желающие очень быстро понимают, куда именно забрели. Это логово зверя. Попав сюда, местные спешно и без аппетита допивают и доедают поданное, а затем уходят прочь. Ты, войдя сюда, тоже это понял. Но спешить уходить не стал. Не за этим ты сюда пришел, чтобы вот так брать и уходить. Эйнхерии пируют в залах самих богов и сражаются на их полях в ожидании Рагнарека. И когда Небесные Горы содрогнутся от сигнала Гьяллархорна, эйнхерии выйдут из пятисот сорока дверей, чтобы принять последний бой во спасение этого мира.

А тут какие-то рейдеры. Да усрутся все скопом. Еще потом сами предложат шмотки подлатать.

В "Подбрюшье Мамы" тебя встречают взглядами. Самыми разными — как скучающими, так и заинтересованными. У тебя пулемет, а здесь на весь город пулемет один, да и тот на верхушке этой бетонной башни. Тот, кто может позволить себе носить такое оружие с собой, явно серьезен. А если он серьезен, то нечего тратить себя во всяких тупорылых сварах. Если нужда заставит, то лучше на него всей кучей напрыгнуть по сговору. Вот и все. Закон тайга — медведь хозяин.

Так или иначе, твой покой не нарушают. Берешь похлебки из репы и дикого порея, браги из болотных ягод, флягу требуешь пополнить, и отдаешь за все пару патронов пулеметных. Здоровых таких, семь шестьдесят два. Внушают. Хозяин заряжает тебе еще и марку местного прессованного гашиша. На сдачу.

Садишься есть, думаешь о делах. А дела твои не очень. Ты пришел сюда, потому что Слезы послали тебя купить запчастей — а в Вормвуде крупнейший рынок округи. Но стоило тебе здесь оказаться, как — ну вот же засада! — надо было случиться какой-то заразе. Торговли нет. Челноков нет. Товара нет. Надо или убираться отсюда, или ждать, пока карантин снимут. А если ждать, то искать работу. Патроны воин проедать не должен.

У патронов другое назначение.


Честерфилд, ты один из немногих, кого кризис, прокатившийся по Вормвуду, никак не затронул. Болезнь или здравие, голод или сытость, бешенство вихря или высадка, мать их, инопланетян — в мире может происходить что угодно, но одна константа неизменна. Полезные штуки вечно ломаются или приходят в негодность в чьих-то кривых руках. Полезным штукам нужен тот, кто будет поддерживать их в порядке. Нужен технарь. Ты. Поэтому на твоей жизни вообще ничего не сказывается — все идет своим чередом. Как и прежде, рейдеры продолжают носить ножи и мачете на заточку, стволы на проверку УСМ, кому-то тачку проверить, кому приблуду какую. Ты один, ты не заменим, тебя ценят. Возможно, именно ценят, а не, например, уважают. Ты все-таки слишком необычный.

В твоем фургоне полно передатчиков и средств связи доапокалиптичной эпохи. Садишься за стол, надеваешь наушники, перещелкиваешь тумблер "ON || OFF". Берешься за микрометренный винт настройки частоты, аккуратно ведешь по часовой. В какой-то момент что-то меняется в шуме помех. Ведешь еще чуть-чуть. И еще. Что-то, неразличимое ни для какого слуха, кроме твоего и таких же "необычных". Срал ты на уважение. И на отношение людей к себе тоже, в общем-то, срал. Никакого значения оно не имеет. Все их проблемы иллюзорны; мелочны и надуманы, суррогатное дрочево вокруг непостижимых истин. А истина тем временем вот она.

Кашель эфира и безмолвье помех, через которые прорывается хрип сгоревших в огне апокалипсиса душ.

Мать-Жрица,

— Спокойнее, сестра, — Риск смотрит на тебя, не внимая и не отвечая твоему эмоциональному врыву в происходящее. — Я работаю. Навожу порядок. Вот Бифф сказал, что кто-то сунулся через ограду ночью. Среди убитых опознали культистов. Я пошла разбираться, и по мне стали стрелять. Вот этот.

Она кивает на Сирокко.

— Мы сами палить в ответ не стали, никого задеть не хотели. Но свое пацан выгреб.

Бифф обходит происходящее, тоже держа пистолет в руке. Осматривает людей культа и в частности бросает взгляд на Сирокко. Затем на раненых людей Риск. Берет одного из них за плечо, какие-то мгновения изучает травму ключицы и... И приходит к тому выводу, к которому прийти не хотел, так как рассчитывал подставить Риск. Стреляли только по ее людям. Лишнего она себе не позволила.

— Похоже на правду, Мать. Со стороны культа раненых нет.


Душа, когда ты заканчиваешь говорить, то чувствуешь, как по толпе проходится волна. "Мировой вихрь пришлет виновного в болезни". Искорки сомнений, вспышки взаимного недоверия, огоньки затаенной ненависти — вся эта спектральная гамма чужих эмоций мгновенно заполоняет эфир. Заполоняет настолько плотно, что ты даже на мгновение теряешься.

— Охуенный план, урод, — Риск наставляет обрез на Биффа. — Сначала Душа шлет своих торчков через забор. Их опознают. Потом ты отправляешь меня разбираться. И наконец, я оказываюсь здесь одной из первых, чтобы Душа объявила моих людей причиной заразы. Так ты задумывал?! Сам допер, или подсказал кто?!!

Но Бифф не остается в долгу и поднимает пистолет в ответ.

— Опусти пушку. Клянусь именем Матери, слышу такое впервые.
— Именем Матери? А че будет, если это пиздеж все, а?! Грех своего пиздежа будешь ночью отмаливать?
— Ты че, охуела? За метлой следи. Сама не можешь квартал удержать, шобишь в канавах солнце за солнцем, а потом крайних ищешь! Тебя только то, что ты сестра Матери, и спасает! Обычно людям за такое шкифы вынимают. Но это людям, а не суке вроде тебя!

Твой вопрос о свидетелях игнорируется обеими сторонами. Он уже никому неинтересен. Банда Матери, разбитая на два лагеря, все же остается бандой Матери и не решается открыть друг по другу огонь в ее присутствии. Именно за Матерью и будет последнее слово. Но не только это сдерживает рейдеров — многие в замешательстве и пытаются понять, правду ли ты сказал. А если и правду, то кто из стоящих здесь виновник болезни. Десятки диалогов, сотни реплик — рейдерам действительно не до того, чтобы устроить взаимное смертоубийство.

— ...кто первым пришел?
— ...надо мозгача звать.
— ...кто-то вихрь слушал, видел че-то подобное?
— ...я точно первым не был.
— ...а че толку щас виновника искать? Болячка один хуй уже в городе. Найдем не найдем, ниче не изменится!
— ...не, вроде не было.
— ...погнали ща к Честеру, надо погружаться и выяснять.
— ...а с культом че?
— ...да похуй уже.
— ...бля, думаешь, правда?
— ...ну ебать! Если она виновника видела, может, и как снять болячку тоже знает?

Но сомнения касаются не только рейдеров. Они касаются и твоих людей. Мрак смотрит на толпу во все глаза; он полностью внял твоим словам и сейчас шарится, действительно выискивая виновника. Если бы ты обернулась назад, то увидела, что столь же потеряны и все прочие твои последователи.

— Он. Я его никогда не видел, — произносит один культист и сглатывает.
— Я тоже.
— И я. Думаешь, он виновник болезни?
— Душа сказала, что он придет утром. Утро еще к концу не подошло.

Все они смотрят на пришлого. На человека с пулеметом и гранатометом. На человека с глазами, с хорошо читающимся контролируемым безумием. Твое восприятие начинает воспринимать новые импульсы. Их тысячи, миллионы, и они все, все одинаковы.

Страх.

Страх. Чужак.

Чужак. Страх.

Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак.

Безмолвно — с немым, непреодолимым ужасом в глазах — культисты бросаются прочь. С тобой остается только преданный тебе Мрак. Он смотрит на тебя, резко уменьшившийся в размерах и уже не такой грозный. Он ищет у тебя защиты. Считает, что с тобой безопаснее, чем в стороне от тебя. Что ты укроешь. Мрак может порвать кого угодно в ближнем бою, на ножах, на трубах, просто руками и зубами, но ему не по силам остановить непонятное. Нечто вроде хворей или шалостей мирового вихря. Для этого ему ты и нужна. Именно ты, Душа. Риск провожает культистов краем глаза, считая, что они намерены избежать шального огня. Бифф же оказывается чуть проницательнее. Перехватив взгляд Мрака, он отслеживает его до конца и замечает, что Мрак смотрит на этого чужака.


Сирокко, ты подтягиваешь ноги к себе в позу эмбриона — ничего привлекающего внимания, так скручиваются все, кого избивают на земле. Но у тебя есть план. В нужный момент времени ты бросишь себя на грудь, а затем рывком распрямишься, как сжатая, чудовищно напряженная пружина. Бросая себя вперед с низкого старта.

Раз. Два. Три. Пора. Рывок!

Бифф и Риск замечают это. И в полной мере находят в тебе выход для накопившегося друг на друга раздражения. Стволы визави переводят на тебя. Грохочет обрез, дважды хлопает пистолет. Тебе разносит ногу, а затем прилетают под лопатку два каленых жала. Тело предает. Холодная черная земля с размаху бьет по голове.

Больше ты не встаешь. Больше ты не борешься.

Цену определяет то, после скольких ударов ты можешь подняться. Верно? В чем-то да. Ты не проиграл, пока сам не решишь так. Тоже верно? Возможно. Но есть еще и другие вещи, Сирокко, верные не менее, а подчас и более. Межнине плевать. Это вся правда, которую надо знать о ней — Межнине положить хер. Возможно, не самой ей — все-таки не с нее бытие начиналось — а самому миру, который ее породил. Иногда мир подносит испытания, закаляющие и делающие крепче. Собственно, именно они тебя и закалили. Но иногда сошедшиеся в одной точке непримиримые обстоятельства человека попросту перемалывают. В труху и пыль. То самое колесо истории, которое катится под откос и набрало уже такой разгон, что бесполезно пытаться его подпереть. Межнина не испытывает ненависти. Не презирает, не преследует и не расправляется с неугодными. Она намного страшнее и на порядок хуже.

Межнина просто существует. Существует такой, какая есть.


Беркут, ты склоняешься к тому, что все контролирует здесь именно Душа. Сейчас она ввергла обе группировки в полное замешательство. И сложно сказать, что на уме у нее в дальнейшем. Хотя чуть ранее ты уверенно считал, что ситуация под контролем Риск. Так как хотя силы банд примерно равны, Риск появилась здесь раньше и лучше владеет происходящим. А это нередко многое дает.

Чего опасаться? Да любого шального выстрела. Если кто-то цепанет другого, пороховая бочка тотчас же разорвется, и место превратится в бойню. Из-за действий Души люди не понимают, что происходит. А когда они этого не понимают, то ищут для происходящего самые простые объяснения. Провокация позволит им тут же расставить все точки. И определить вектор работы.

Деэскалировать ситуацию лично тебе вряд ли удастся. Много раздраженных людей с пушками — влезешь, и велика вероятность, что просто получишь пулю. Риск была здесь первой. Возможно, деэскалации послужит, если дать ей то, что она хочет. Однако никаких гарантий. Конфликт между ней и Биффом это вряд ли разрядит.


Крюгер, честно, я не понял, кого именно ты считаешь своим врагом, истинное положение которого хочешь выяснить. Предположу, что все, кто угрожают Биффу, для тебя враги, так как именно Бифф и пообещал тебе заплатить. Исходим из этого. Лучший способ ворваться для тебя — это засесть с гранатометом на какой-нибудь крыше. Проблема твоего оружия в том, что на короткой дистанции им не повоюешь, а ты один и не можешь сказать, как поведут себя стороны конфликта. Поэтому выбери точку подальше от всех, и если что-то начнется — жахни осколочным в середину самой опасной толпы. Потом на гранатомет забей, не трать время — выжившие тушки из пулемета подровняешь.

Истинное положение твоего врага — в полном замешательстве. Блаженная девка сказала какие-то слова, которые резко вывели окружающих из душевного равновесия. Сейчас хороший момент, чтобы ударить, если бы ты этого захотел.

Наибольшую угрозу представляет, как ни странно, эта блаженная девка. Стоило ей сказать какие-то слова, как даже Бифф начал смотреть на тебя косо. Не с недоверием, но явно с ворохом неразрешенных сомнений. Ты не мог быть виновником болезни, так как прибыл в город, уже когда болячка расползлась. Но... Что "но"? Вот именно. Придумать и навесить на тебя каких-нибудь стигм можно целую пачку. Сейчас баба вякнет что-нибудь еще, и обе эти толпы начнут стрелять именно по тебе. Такие дела. Если что начнется, мочи первой именно ее.


Глотка, еще когда ты поднимаешь очки на лоб, Данко взводит затвор ПП. Но дослушивает тебя. Постановка перед фактами мгновенно сдувает его вроде как нормальное и благодушное настроение.

— Щемись в нору, мутант косорылый. Щас я тебя унижу.

Ты выхватываешь тесак и тут же ловишь добрую половину очереди прямиком в торс. ПП паршивый, не Золотой Век, доспех не пробивает, но ощущение, будто тебя как следует отходили по ребрам кусками арматуры. В бой врубаются еще двое людей Данко, стоявшие с ним в карауле — оба стреляют по тебе с пистолетов. Однако безрезультатно. Пули либо летят в молоко, либо звякают о металл и цепи. Ты жив. Пока даже на ногах стоишь.

Твои люди выскакивают из-за байков, выхватывая стволы. Сейчас вы сметете этих щеглов. Как вдруг раздается грохот выстрела откуда-то издали. Напротив мотоколонны взлетает небольшой гейзер чернозема. Еще выстрел. И еще гейзер. Ты поворачиваешься на звук и понимаешь, что стреляют с башни! Той самой, вокруг которой в Вормвуде возведены стены, защищающие рынок. Судя по звуку, это трехлинейные винтовки. А судя по точности, в руках их сжимает какое-то мудачье, просадившее твердость рук и глазомер в наркопритонах.

Под прикрытием марксманов Данко и его люди увеличивают с тобой дистанцию. Хотя... Они откровенно рвут когти. Ужаснувшиеся тем, что только что натворили, и насколько бессильно против тебя их оружие.

В общем, унижения, которое он тебе пророчил, не получилось. Но смеяться ему вслед времени нет особо. Надо думать, что делать.


Ангст, Даст уже подходит к ограде, чтобы поговорить с тобой, как вдруг с вышки начинают стрелять. Куда-то за стены. Ты не можешь понять, что происходит. Даст же, заслышав все это, привычно припадает на одно колено и выхватывает вторичку.

— Э! — кричит он на башню. — ЧЕ ТАМ ТАКОЕ, БЛЯ?!
— ДА НЕ ЕБУ! — отвечают ему. С башни раздается второй выстрел. — ЛИСАПЕДИСТЫ КАКИЕ-ТО, НАШИХ МОЧАТ!

Ты понимаешь, что сейчас Дасту резко станет не до тебя. И не обманываешься.

— Так, все на охрану рынка! Если изнутри кто ломанется, в расход их, поняли?!
— Че, отдыхающих тоже поднимете, Даст?
— Да, пока да! Да потом отдохнете, епт! Все на периметр ща, бегом, ебать!

Вокруг рынка начинается возня. Из притона в Подбрюшье Мамы выбегают трое рейдеров, отдыхавших там. Еще парочка покидает казармы.

Паламунгу. Нет. Нет... Ну нет же. Нет.

— Он испанским владеет, раз инструктор? — спросил Том, но больше не ради ответа, а чтобы отвлечь самого себя. — Кого и чему можно обучить без языка?

Единственное, что сейчас удерживало его от необдуманных вещей — это четыреста тридцать штук и грядущая пенсия. Но даже тут разум метался из стороны в сторону. "Паламунгу... Но четыреста тридцать штук... Но Паламунгу же!.. Зато уйдешь на пенсию... Но это, сука, все равно Паламунгу!.."

Какое-то время Том просто сидел и ел, напряженно обдумывая: а не блудняк ли это все? Может, тогда — именно тогда — ему повезло выбраться из страны и развязаться с этим контрактом? Может, стоит довериться интуиции и прямо сейчас идти в отказ. Тогда, в Паламунгу, он натурально делил на сотые доли последнее очко удачи. А сейчас у него, возможно, не будет и этого очка.

Впрочем, если будут нормальные стволы, оно и не понадобится. Не придется ради стволов и испытывать остров на терпение. Именно ради стволов пришлось спутаться с ЛобоСанторро, именно ради стволов появилась необходимость разыскать Рубедо и поставить миссию под угрозу деконспирации. Сейчас же все будет быстрее, легче и мягче. Не с одной Итакой на четверых, а с автоматами и пулеметами. Не с мосинкой у Лео, а нормальной такой двенадцать и семь — пристрелянной, откалиброванной и отрывающей руки, ноги и задницы. И не со ста штуками на всех, десять из которых уходит в A.I.M, а с четырехсот тридцатью. На каждого.

Похоже, решено.

Васкес, Васкес, Васкес. Сука же ты, однако.

— Что изменилось в стране с тех пор, как мы ее покинули? Именно вся большая раскладка — EDSB, повстанцы, картели, французы, вся хуйня? Рубедо, Джилет и Динамо еще в стране? Жив ли Черный Хорхе, и если жив, знает ли он, что мы (ладно, на самом деле только я) его искали? Бобби Рэй начал доставку, или ему все еще помогать с этим придется? Что по выходу из страны — в прошлый раз никто не дал нам коридор. На этот раз он будет?

Том пощелкал пальцами. Оставалось что-то еще. А. Ах да.

— Кстати, помнишь, я писал тебе, чтобы ты пробил почту A.I.M. по вилле? Кто-то оттуда связывался по сервису закрытых сообщений A.I.M. Напомню — я скидывал тебе детализацию, и ты еще тогда ответил, что тебе понадобится неделя. Ты нашел этого наемника? Кто это был?

Бинго.

Покидаю капсулу, сверкнув голыми мудями, и осматриваюсь в помещении. Нужно быстро определить план действий. И прежде всего чем-то прикрыться и защитить глаза, иначе все кончится быстрее, чем началось. Атаки слепым голым фронтом сейчас не помогут. Итак:

• обзавестись защитой глаз;
• обзавестись одеждой;
• обзавестись оружием;
• обзавестись информацией;
• обзавестись челноком и покинуть это место.

Самое интересное обычно начинается между четвертым и пятым. Но я не против и поскучать, если дадут.

Ангст,

— Если б я делал все, чему меня учили, ты мозгами выбитыми здесь уже протекал, лысый.

Лязгает затвор. Знаменует черту, за которое уже заканчивается терпение.

— Ты все еще нихуя про эту девчонку не сказал, и... — Тут ты произносишь пару слов о "Дасте" и "отвечать будет", отчего у рейдера глаза лезут на лоб: — Че? Даст?! Да я те щас сам его и позову! Если ты ему все не скажешь, настанет кара божья для твоей жопы не вытертой. И ему похуй будет, что ты мозгач. Он такой же приближенный к Маме, как и ты.

Он поворачивается к своим:

— Подержите-ка его под стволами. Я за Дастом схожу.

И уходит.


Сирокко, достаешь пушку, доносишь патрон в патронник. Поднимаешь ее, сводишь прицельную линию. Старики говорили, что с такими оружием, что сейчас у тебя в руках, на войну не ходили. Отдача огромная, магазин смешной, темп огня слабый. Тогда ты спрашивал у них, а для чего оно было нужно. И ответ не заставлял себя ждать — охота. Били с него зверя. И крупного. Разнося в щепки чудовищной толщины кости. Выбивая мозги, защищенные толстыми стенками черепа. Разрывая тугие волокна мышц. У тебя на прицеле зверь. Пусть не настолько живучий и огромный, но не менее пугающий. И опасный тоже не менее. Упрекнуть тебя в выборе оружия нельзя.

Правильное ты оружие выбрал. Подходящее.

Зверь смотрит на тебя, а затем приподнимает руки. Но в его глазах ни толики принятия тобой сказанного. Ты не страх вызвал. Ты лишь разбередил старое и забытое чувство утраты, которое ему пришлось принять после поражения в Войне Матерей. Зверя посадили на цепь. Зверю до сих пор тыкают на его место. Зверем помыкают. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. То, что Риск спускает Маме по принципу вассалитета, то тебе спустит уже едва ли.

— Ладно. Как скажешь.

Она делает несколько шагов назад, скрываясь в толпе своих людей. Но ты видишь, что сами люди эти шаги не делают. Понимаешь, что что-то не так. А затем она рывком прикладывает два пальца к губам, и раздается короткий свист.

И толпа рейдеров устремляется к тебе. Натурально как псы.

Ты успеваешь сделать лишь два выстрела — зато каких! Зная свойства своих патронов, ты целишь в Риск. Так как они, твои патроны, спокойно шьют насквозь и жилеты, и кожанки, и тела, эти смрадные немытые туши. На таком расстоянии, что пришельцы сейчас от тебя, поставь несколько человек в ряд — так двоих насквозь прошьет. А третьему набьет большую шишку. Выстрел! Пушечный грохот по округе. Звон в ушах. Пуля прошивает первому рейдеру ключицу. Идет насквозь и разносит позади стоящему плечо. Раздаются вопли; оба раненых валятся с ног. Первый срывается с копыт, второго удар разворачивает на девяносто, прежде чем опрокинуть. Издали, вверх по улице начинает орать женщина. Случайные прохожие, оказавшись поблизости, бросают все из рук и ложатся на землю, закрывая головы. Отдельные бегут прочь. Еще выстрел! Ты не успеваешь свести прицельную линию. И Риск вместо разгерметизации башки отделывается лишь касательной по шее. Но и все на этом. Толпа достигает тебя. Кто-то проходит в ноги, второй хватает за ствол.Третьему ты дробишь челюсть ударом кулака, четвертому выбиваешь колено из сустава. Дальше все меркнет. Сначала боль разрывает подбрюшье, спину и ребра. Потом разрывать перестает. Внутри черепа от удара по темени словно рвется петарда. Темнеет в глазах. На языке вязнет привкус железа.

В магазине твоего пистолета семь патронов. Даже если донести патрон в патронник и дозарядить магазин, будет восемь. В банде Риск около тридцати человек. При самых циничных раскладах она могла бросить в тебя десяток, а оставшиеся все равно затоптали бы тебя башмаками.

Душа, ты удерживаешь последователей от расправы, вынужденная наблюдать, как поднимаются и опускаются десятки бит с ежами гвоздей в оголовье. Сирокко превращают чуть ли ни в кусок мяса. Не сдерживая руку. Мстя и отыгрываясь за раненых. Черная, хорошо утоптанная земля чернеет еще сильнее от натекшей крови.

Риск выходит чуть вперед. Ты видишь ее удерживающей ладонью рассаженную шею. Она смотрит на Сирокко с абсолютным спокойствием. Неестественным. Тем, которое невозможно получить, не вогнав как минимум поршень седативов. Меньшие дозы Риск уже давно не вставляют.

— Даже интересно, почему ты не побоялся ответных выстрелов. Потому что вокруг был твой культ? И мы поопасимся их задеть? Гм. И не прогадал ведь, мудло. Совесть у нас, оказывается, осталась. Да и кто по мирняку стреляет, с которого откупные брать? Мы, может, и нарки, но не долбоебы же.

Эмоции, впрочем, быстро сменяются. Еще мгновение назад спокойная, она вдруг заливается смехом — звонко, искренне, нараскат — а затем так же вдруг, именно что вдруг возвращает себе спокойствие. От этого — вернее, от осознания того, насколько Риск уродована ментально — по коже натурально бегут мурашки.

Она поворачивается к тебе. В ее руках обрез от ружья-переломки — сломав его, она загоняет пару патронов, а затем защелкивает стволов. Руку от шеи отнимает лишь для этого, а затем вновь прикладывает ладонь обратно.

— Душа, ты вроде как поразумнее. Поэтому еще раз: откупные и заложника.

В тылу рейдеры уже организовывают друг другу простенькую первую помощь — со стухающей водой из фляг и не очень чистыми перевязками. Сирокко же не помогает никто. Только присматривают, чтобы вновь чего не учудил.


Ингрид, Полночь, Крюгер, Беркут.

Крюгер, ты выходишь следом за рейдерами и видишь сбор напротив башни — десяток человек с ПП и дробовиками. Треплются. Топчатся на месте. Перекуривают самодельные самокрутки из полых стеблей хвоща, набитые то ли самосадом, то ли гашишом местным. Вышедшие присоединяются к ним.

— Че, где Бифф?
— К ангелам ушел.

Искать Биффа, впрочем, никто не идет. Видимо, здесь установлена точка сбора. И сюда стекаются все по требованию местных старших. Значит, Бифф здесь тоже рано или поздно появится. Ты решаешь постоять здесь и подождать.

Откуда-то с другой стороны прибегает еще один рейдер. Тоже с ПП, но уже не в руках, а болтающемся на самодельном ремне.

— Братва, Даста не видели?

Ему наперебой отвечают сразу несколько человек.

— ...В башне.
— ...С Мамой и Биффом рамсил, но щас все кончилось.
— ...Вроде не выходил.

И венчает все это многоголосье завершающее:

— А че такое-то?

Пришедший сплевывает под ноги.

— Да мозгач этот, бля. В карантине не сидится. Придумал, что надо какую-то бабу непременно надо и на кормежку, и в теплый угол. А нахуя — не говорит. Как коротнуло.
— Ебется может с ней?
— Хуй знает. Может. Хотя какая там ебля, если все больные и коматозники? Выбирай любую еще не остывшую и пошел. Он просто какой-то сигнал с вихря поймал, и ему скучно в соло кайфовать. Вот еще и нас продрочить решил.
— Это да, это он мог. Чудесный лысик. Я ж давно говорил: давайте его в клетке запрем и на грибную диету посадим без соли и воды. Через семь дней он благолепным калом срать начнет. Мне об этом Душа рассказывала.
— Смешно тебе. Я раньше, чем болячка не слезет, ебнусь в этом периметр. А она, может, вообще никогда не слезет! И этот бритый мне плешь на жопе выест.
— Устал, небось, не делать нихуя?
— Ты как будто дохуя делаешь. Мне Бифф рассказывал, как ты патрули несешь. Найдешь какую-нибудь пизду, и весь день...
— Иди уже, а.

Рейдер отправляется в башню.

Беркут, ты находишь Ингрид, Полночь и Биффа готовых куда-то выступать. На то, что ты обращаешься в Биффу в общем порядке, ему положить. Возможно, повседневно и не положить, но сейчас ты четко понимаешь, что ему не до этого. Впрочем, времени на то, чтобы уловить все сказанное тобой для Ингрид, он находит:

— Беркут, брат, вот ща реально не до этого, честно. Там у Мамы разбор с Душой и Риск, мы тут секунды считаем. Иди к Каю, у него спрошай. Или подожди полчаса... Ну час максимум. Разгребем дела и по твоей теме тоже порешаем.

Ты знаешь, что он вернется и порешает. Одним из немногих достоинств Биффа была и есть отменная память. Думая об этом, ты почти не замечаешь, как все вы добирается до предместий башни, где уже собрались рейдеры.

Помимо них, ты также видишь незнакомца. Человека, которого до этого никогда не замечал в Вормвуде. И никогда на твоей памяти простые пришлые не был так вооружены. Пулемет через спину, труба ручного гранатомета на плече, экзоскелетный доспех. Но главное оружие было все же другим. Глаза. Помутневшие радужки и еле уловимые искорки безумия. Стать целью заинтересованности такого человека хочется еще меньше, чем под ствол этого пулемета.

Ингрид, "Чего ж молчат, раз они везде," — слышишь ты задумчивое, прежде чем закрыть дверь. Следуешь за Биффом и пока идешь, перекидываешься словами с Беркутом о его делах. Выслушиваешь ответ Биффа, а затем, уже подойдя к предместью башни, видишь его. Того самого человека, который приходил к твоему отцу около десяти снегов назад. Того, из-за которого отец впервые на твоей памяти схватился за обрез. Крюгер. Жив. Значит, не дострелил отец.

Анализ и рацио создают тебе самые разные варианты того, зачем Крюгер здесь. Закупиться. Починиться. Поесть. Просто проездом. Но есть у тебя и чувственное. Интуитивное. То ли сугубо женское, то ли ангельское, пробуждающееся после принятия телесной чистотой руны Дагаз. Крюгер пришел за отцом. И пришел, памятуя ошибки прошлого. Гранатомет ему явно не для того, чтобы колоть им орехи.

С другой стороны, Дагаз — предвестник положительных изменений. Перемен коренных, но непременно светлых. В гадании и колдовстве Дагаз силен настолько, что одно его появление на столе рассеивает все темные силы отрицательных рун. Кто же прав, Ингрид? Прошлое с его отзвуками или все-таки боги? Правда, если боги, то "чего ж они молчат, раз они везде?"

Чего ж они молчат?

Крюгер, подождав несколько минут или около того, ты видишь троих, подходящих к башне. Девушку в скрывающей лицо маске и с сумкой на плече — должно быть, и есть ангел. Молодого мужчину, недавно оставившего пацанский возраст — на башке большие защитные очки, куртка вся в заклепках и ремнях, карабины, подвески и прочий утилитарный (наверное) алюминиево-кожаный хлам. И, наконец, третий — тот, который тебе и нужен. Рано возмужавший пацан, при виде которого рейдеры подбираются и прерывают болтовню. Этот человек уж точно умеет отдавать приказы. Как и среди эйнхерий, в этой части Межнины люди взрослеют быстро.

Везде в Межнине взрослеют быстро, чего там.

Ты подходишь к нему и предлагаешь услуги.

— М-м-м... Наемник? — он с интересом приподнимает брови и указывает на пулемет: — Дай гляну?

Ты даешь ему прикоснуться к оружию — как позволил бы, наверное, ребенку по доброте душевной, если она у тебя еще осталась. Бифф в сущности ребенком-то и является. Жизнь у него вряд ли была голодной и нездоровой, раз уж он стал каким-то вожаком, едва отгуляв отроческие снега. Эйнхерии вверяют власть сильнейшим. Потому что именно сильнейшим и доверяет свое могущество Асгард. Но по Межнине до сих пор остается немало и крайне нездоровых тенденций. "Власть по наследству", "власть по выбору", "власть обобществленная" и прочее дерьмо. Как такие вообще могут объединяться перед лицом угрозы, понять трудно. Похоже, Вормвуд из числа подобных местечек.

Бифф проводит рукой по цевью, осматривает патроны, откидывает крышку ствольной коробки и изучает механизм подачи боепитания. Он восхищен. Тебе передается это восхищение, подлинное принятие красоты оружия, пленяющей каждого воина. Оружие и правда красиво: строгость, четкость линий, отлаженность и безотказность. Не все это понимают, предпочитая восхищаться природой, закатами, восходами или еще какой там херней. Бифф ценит оружие. И возможно, ты начнешь относиться к нему с некоей меньшей снисходительностью. Он тоже воин. Пусть и закалки пожиже и возраста (а с ним и опыта) не того.

— Работа... Щас идем решать вопрос с одними беспредельщиками. Стрелять ни в кого не надо, они фуфло, патроны на них еще тратить. Но вот рожи побить может прийтись. Или порезать кого — нож этот у тебя тоже не просто так, верняк? Если все по красоте будет — дам тебе жрачки и жилья на... Гм... Ну на два дня скажем, идет? А там уже о серьезных делах поговорим, если хочешь. С серьезной оплатой. Девки, дурь, жратва, технарь у нас тут есть, ангелы вот. Всё дадим. Ты с нами?

Внезапно из-за стены внутреннего квартала раздается выстрел. А за ним еще один. Кустарные пушки таки не бьют. Ты понимаешь, что это что-то большого калибра и времен Золотого Века. Гладкоствол, дробовик под жаканы или просто огромный пистолет.

Все поворачиваются на звук. Кто-то из рейдеров произносит: "По ходу, проебываем все".

— ТАК, БРАТВА! Ща за мной! Не рассыпаться нахуй! Ингрид, ты чуть позади иди, не попади под пулю! Всё, БЕГОМ!

Он трусцой вырывается вперед. За ним беспорядочно устремляются и рейдеры, по пути вытягиваясь в клин.

"Уебать охота. Как же охота уебать. Сил моих нет — уебал бы. И рожей бы еще столешницу протер. Хорошенько так, от щедрот. Раз... Два... Три... НЕТ, НУ КАК ЖЕ УЕБАТЬ ОХО".

— Всему свое время, — моргнул Гризли. — Не в моих правилах тянуть за нити, которые вернее оборвутся. Времени ведь и так немного, приходится осторожнее выбирать карту, на которую поставить. Не более.

Напрягаю мышцы, жму обледенелый, неподатливый стеклопластик. Рейдеры и правда близки к стихийному началу, но я тоже близок. Только я не рейдер. Моя стихия — не путаное и бесконтрольное разрушение. Моя стихия работает и приносит результаты. Как ветер, раскручивающий ветряк, или подземный жар, напитывающий геотермальные аккумуляторы. Мне не писаны правила, но и стихии свое начало мне навязать. Я беру то, что нужно.

Беру нужное и отметаю оставшееся.

* * *

Старый мир погиб.

Я чувствую это. Хожу по Межнине и вдыхаю оставшийся от него пепел. Прощупываю его пульс и не слышу ударов. Чувствую, как в моем горле стоит ком, но как ни сглатываю, ни могу даже тронуть его с места. Необходимость смирения со всем этим вызывает у меня отчаяние. И даже не необходимость, а понимание того, что оно, это смирение, однажды настанет. Я уйду в землю. Уйду и ничего не оставлю тем, кто придет за мной следом. Я — все тот же оставшийся от мира пепел. Только чуть посвежее, что для самого мира, в общем-то, не играет роли.

Живи я до Первого исхода, точно не мог бы пожелать такого. Мой отец был ребенком, когда та эпоха подошла к концу. Он рассказывал мне, что от начала отсчета времен она разменивала тысячи лет. А теперь я даже не знаю, для чего может пригодиться считать до тысячи. Мне кажется, человек жил избыточно долго. И как старик, который со временем начинает чудить и выкидывать глупости, тоже выкинул очередную. Не знаю, правда это или нет, но ни от одного из ответов мне не становится легче. Или это были глупые обстоятельства — тогда жаль потерянного, или это было сознательное саморазрушение — тогда пугает грядущее.

Но я не позволяю себе думать, что эпоха человека должна закончиться вот так.

Во всяком случае, у меня есть знания, позволяющие так думать. Думать и на чем-то основываться.

Старый мир повесился на той же веревке, которую долгие тысячелетия вил сам. Прогресс. Технологии и стали тем бичом, который в итоге человек и обратил против человека. Мир, созданный их же руками, развратил их. Заставил уверовать в собственное всемогущество. Тогдашние вожаки владели необозримыми землями, а их банды по численности переваливали за все население Межнины. Технари могли получить доступ к знаниям всего человечества. Гуру находили последователей на другом конце мира. Та эпоха полнилась чудесами, но я живу после Первого исхода. И не понаслышке знаю, насколько часто чудеса показывают обратную сторону.

Я не могу исправить то, что случилось. Но мне по силам сделать из случившегося правильные выводы. И прийти к решениям, за которые мир простит моих потомков. Не меня. Я сам уже ни на что не надеюсь. Мир уже отчетливо показал, куда может привести стремление к прогрессу. Первый исход унес жизни многих. Второй, если позволить ему случиться, унесет оставшиеся.

Меня искренне радует то, что я не один в этих своих взглядах. Община, в которой я вырос — люди, среди которых я возмужал и обрел мудрость; люди, которых я люблю и которыми дорожу — разделила их, когда я стал гуру. Когда я донес до нее суть вещей. То, что нам должно сделать — должно и нужно, если мы хотим, чтобы мир пошел на поправку — это заглушить эхо событий, совершенных до Первого исхода.

Хотя бы на Межнине.

То, с чего мы начнем — это с материальных вещей. Именно их окружение определяет сознание человека. От них Межнину надлежит избавить, если мы все еще хотим увидеть для нее какое-то будущее. Человеку нужно не так много для жизни, и это нужное ему вполне способна дать природа. Уголь, а не биотопливо. Дерево, а не бетон. Кремень, а не сталь, Начнем жить в согласии с миром — мир примет это согласие. Такова суть явлений. Именно эта суть и позволила Первому исходу случиться.

А что будет дальше — покажет время.

* * *

— Вихрь молчит, Первое имя. Последние два солнца ничего не увидеть.

Соня. Только для нее я Отто. Но вместе с тем я же и Первое имя. И она это знает.

Отто я только тогда, когда мы остаемся за закрытыми дверьми. Там, где по нам не скользят чужие взгляды, где чужой слух не ловит наш шепот. Там, где не дозволено быть даже свету солнца. Когда же вокруг нас те, кого мы ведем, я для нее Первое имя, а она для меня — Второе. Как и для всех прочих.

Моя Соня.

— Быть такого не может. Смотрите лучше.

Я груб, но она знает, что это лишь игра. Второй исход готовит поход на Межнину. Не далее как позавчера мы стали искать в вихре знаки, указавшие бы нам на грядущее — но когда не увидели в ничего, насторожились. За теми же закрытыми дверьми мы с Соней пришли к тому, что это дурной знак, однако исходу ни о чем не сказали. Нечего волновать людей почем зря.

— Может, ты сам взглянешь? — спрашивает она. — Неофиты могут чего-то не увидеть, но… На то они неофиты. Просто открыть разум сейчас вряд ли достаточно.

Она редко такое предлагает. Боится. После того, как я погрузился слишком глубоко и провалился за грань, Соня сама не своя. Спит плохо, и я знаю, из-за чего. Ей так и не удалось узнать от меня, что я там увидел.

Там был Второй исход. Воочию. Я увидел мир, обращенный в огромный ледник. Увидел злое светило, лижущее бескрайнюю снежную гладь. Узрел траву и цветы, растущие сквозь снежную толщу, но за всю жизнь так и не застающие не единого лучика света. Чудовищ с белыми шкурами, незримыми на фоне бескрайних снегов. И его, этот конец мира — черные воды мертвых океанов, рушащие материки. Вытачивающие и вымывающие куски пород размером с острова.

Человека я тоже видел.

Не видел бы я лучше этого человека.

— Готовь неофитов к погружению. Выбери кого поспособнее.
— Отобрать для тебя лучших? — спрашивает она. Спрашивает не деловито, как должна, а обеспокоенно. Достаточно обеспокоенно, чтобы я услышал иное.

Боишься снова сорваться?

Нет, Соня. Не боюсь. Но лучше не срываться без нужды.

— Да. Иди.

Плесни еще.

Давай бегом, бля!

...Так. Че там было? А. Вот я тебе говорил — хорошим временам пизда пришла. Раньше в Утесе оно как делалось? Были мужики и были пацаны. Все они были воинами. Но мужики большие вопросы решали и ответку за свое решалово несли, а пацаны могли делать чо хотели, если борзели не слишком особо. Вот по сути я и был тем пацаном и жизнь любил. Воин Утеса, из молодых почти самый крутой. Обрез, бухло, ширево, седло тачки под жопу — че еще те может быть надо? До обеда вмазал полстакана нахуй, после обеда заряженный гоняешь, на кого-нибудь напрыгиваешь. И селюки местные, и челноки, и рейдеры, и прочая ебота — они удар всегда держали как говно. У тебя и твоей братвы добыча была. А где добыча, там и уважение.

Но потом мужики че-то нарешали — я совсем мелким был еще, не лез в это особо — и Утес со всех сторон прижали. На говно многих извели тогда. И дела делать также легко и слету уже не выходило. Это щас я размансил вопрос и знаю, что за всей хуйней Предел стоял. Им закинули в общее, и они стали собирать всех, чтобы нам просраться дать. Мы и просрались в итоге. Дни были черные, как гангрена на жопе. Мы такие, значит, сидим на совете Утеса, и я смотрю по сторонам — кто остался-то? И че ты думаешь, да никого не осталось! Одни старые. Другие калеки. Третьи железку не удержат. Женщины, дети — они не в счет, ясен хуй, потому что если мужики все сдохнут, то они тоже сдохнут вслед за ними. И получаюсь, что вода вроде как сменилась, но не сама. Она на крови сменилась, бля. Мужики померли, а пацаны еще не выросли. И теперь пацанам надо было решать все дела общины.

Она взяла и меня выдвинула. Меня, ты прикинь? Меня, который, блядь, позавчера мамкин бидон сосал, а вчера каких-то чертил в Межнине из обреза херил! И теперь мне надо думать, че и как делать. Потому что пацаны идут за мужиками, и когда мужиков убивают, пацаны просто становятся следующими на очередь.

Я для себя все тогда усек. Вот клян даю, вообще все. Усек, что больше нельзя просто гонять и мочить всех подряд. Надо делать движения, потому что над Утесом щас жопа нависает. А если она Утес накроет, идти нам с тобой, кореш, будет ваще некуда. Они нас людоедами кличут то ли по незнанке, то ли по умыслу нехорошему — а тем, кого такими кличут, податься некуда и не к кому. Но ты не ссы. Мужики в старые времена вопросы решали, и мы решим. Че мы, хуже что ли? Или тупее? Все будет нормально. Ты щас меня слушай, главное.

Короче, мы построим самый большой рынок работорговли! Сначала всех будем объезжать всех местных, чтоб они отдавали нам своих смертников. Потом разнесем местных работорговцев и отожмем их места. А затем, когда уже никого не останется, мы будем сами решать, кого и за сколько продавать.

Я почему думаю, что это сработает? Смотри, щас у нас пацанов много, а жратвы все меньше и меньше. Поэтому мы пока что можем позволить себе терять пацанов, потому что им самим похуй, че жрать. Что хавку с добычи, что друг друга. Но если щас неправильно всем этим распорядиться и кинуть пацанов в порожняк — сделать че-то, что не даст нам твердого навара в будущем — мы останемся без пацанов и жратвы.

Нормально я задвинул? Нормально. Все, поехали. Последний раз оторвемся, а потом начнем дела.

Очень хороший и качественный пост от новичка, который неожиданно выстреливает и вызывает интерес со стороны партии.

Мальк погрузил факел в черноту пещеры, и та почти не рассеялась, как будто сама оскудив свет огня. Каменная Пасть. Утроба. Текущая сквозь пещеры река не позволяла воздуху изнутри застаиваться, из-за чего от входа постоянно тянуло холодом. Холодом и каким-то смрадом. Гоблины живут в грязи. Гоблины не заботятся о сырости.

Гоблины едят человечину.

— Знаешь, Раенон. Наверное, об этом стоило поговорить, как это называется... На берегу? — Малькольм сплюнул в реку, и поток воды унес комок желчи вниз по течению. — Да. Когда мы с Сильдаром бежали, то уповали только на свои силы. Не знаю, какому богу он бьет поклоны, но раз уж не смог бежать, значит, его патрон ему не ответил. Но за кого я могу говорить вполне точно — это за себя. Ильматер остался глух ко мне. Ко мне и к четверти века, которую я отдал его служению. Возможно, дело не во мне или Ильматере, а в... в самом этом месте. По всему Фаэруну немало таких, куда боги не заглядывают. И не потому, что не мог. Просто никто не смотрит на сортирную яму дольше нескольких ударов сердца. Так что там внутри нам не на кого будет уповать. Надеяться тоже. Каменная Пасть уже многих глотала, не мы первые.

Он посмотрел на Раенона взглядом, который и был, и в то же время не был присущ человеческим священникам. Отрешенный и фаталистичный, но, наверное, уже не исполненный праведности.

— Но сегодня она блеванет кровью.

Мальк сделал шаг в черноту пещеры.

— Ключ у меня.

Сграбастав все выпавшее, Муан вместе с Бораилом затащил бандита обратно в комнату и забрал его оружие. А затем посмотрел на Бораила более пристально.

— Досталось же тебе, дворфе. Ну-ка замри.

Он положил руку Бораилу на голову и пустил через кисть целительный свет. Выбираться наружу, возможно, придется с боем. И лучше бы из этой комнаты выйти хотя бы относительно целыми.

— Ты нашел что-нибудь, Крис? — спросил Муан, а затем обратился ко всем: — Кто еще ранен? Подойдите ко мне, у меня осталось немного сил. Кто же поцелей... Сенда сказала, что все, что мы получим сверх покупного золота, наше. Поэтому хватайте все, что может иметь ценность. Монеты, цацки, металлы, оружие покачественнее. Немного времени есть.

После этого он обратился к бандиту.

— Тебя как зовут?

И легонько коснулся его груди билом молота. На рубахе остался обломок черепа с лоскутом вымокшей в крови потемневшей уже кожи. Вспомнив о чем-то, он повернулся к трупу Анхага, поднял его обломанный рог и заткнул за пояс.

— Смотри, какие расклады. Твой хозяин мертв. Хранить верность тебе некому. Но ты здесь бывал часто, вон как быстро еще один выход нашел. И наверняка знал, куда бежать. Поэтому я тебе предлагаю такую вещь. Если здесь всякие тайники, фальшьпанели и скрытые богатства — говори сразу. Тогда отпустим, а от всего, на че укажешь, ты получишь десятую долю. Будешь молчать, то я просто тебя здесь кончу. Я не стражник, а наемник, и мне сейчас не с руки с тобой на горбу отсюда вылезать. Поэтому выбирай. Ты либо выйдешь отсюда, причем немного богатым, либо не выйдешь никак. Решай.

Apocalypse World 1ed, пер. Павла Берлина — ссылка

* * *

КАК ВСЕ ПОНЯТЬ И НЕ СОЗДАТЬ ПЕРСОНАЖА.

Прежде всего, я хочу предложить свою последовательность прочтения корника. Корник сам по себе во многом ориентирован на мастера. И изучать его в прописанном Бейкером порядке — занятие для любителей боли. Ничего не имею против, если вы к ним относитесь. Итак:

1. Сначала прочтите Основы (стр. 3). Оттуда вы в общих чертах узнаете, какие бывают характеристики, что такое история, как работают урон, инвентарь и прокачка персонажа.
2. Затем прочитайте Базовые ходы (стр. 157). Оттуда вы узнаете о возможностях всех без исключений персонажей (действовать под огнём, угрожать насилием, брать силой, торговать, манипулировать и так далее). Дополнительные ходы в битве (стр. 175) вам пока не нужны, это мастерская приблуда.
3. Далее прочтите Урон и лечение (стр. 133) и Развитие (стр. 147). Оттуда вы узнаете, как работает счётчик урона, как урон наносится и гасится, а также как получать опыт и качать персонажа.
4. После этого по желанию можете забуриться в Барахло (стр. 194). Там до 202 страницы описаны предметы, доступные большинству персонажей (бартер, броня, оружие и так далее).
5. Выбирайте буклет и генерируйтесь.

Также неплохо работает вариант наоборот — после прочтения Основ просто выберите понравившийся вам типаж персонажа, изучите его буклет, а затем цепляйте уточнения правил по всей книге или засыпайте меня вопросами.

* * *

ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ БАЗА ГЕЙМПЛЕЙНОЙ МЕХАНИКИ.

• нарративная система не делает осью повествования резолвы мастера. Она частично смещена на игроков. Скорее всего, вы будете создавать НПС, которых я возьму под контроль. Также скорее всего я буду задавать вам вопросы, ответы на которые будут использованы против вас просядут в канон нашего с вами сеттинга и лягут в основу сюжета.
• кость в AW одна. 2d6. На неё накидываются модификаторы, бонусы и пенальти, но сама она не меняется. Никак и никогда.
• действия персонажа осуществляются через ходы — базовые или прописанные в буклете. Ход может выглядеть по-разному, от "если происходит А, то сделай Б" до "если ты намерен сделать А, действуй+характеристика. При 10+ тебе бочка мода, при 7-9 бочка мёда с ложкой дёгтя, при провале бочка дёгтя". Результат хода является не только успехом или провалом персонажа в обстоятельствах сцены, но и продвигает эту сцену. Об этом в следующем пункте.
• мастер тоже делает свои ходы. Их много всяких, и они бывают мягкими или жёсткими. Мягкими ходами мастер продвигает сюжет в нейтральном или положительном ключе, ими же реагирует на успехи ходов персонажей. Жёсткими ходами мастер продвигает сюжет в негативном ключе или реагирует на провалы ходов персонажей. Для сохранения иммерсивности игрового мира мастер никогда не проговаривает, какой именно ход применяет. И не обязан этого делать.

* * *

ПЕРЕЧЕНЬ ВОПРОСОВ, НАД КОТОРЫМИ WW В СВОЕ ВРЕМЯ НЕМАЛО ТАК ПРОТУПИЛ, И ОТВЕТЫ НА КОТОРЫЕ МОГУТ СНИЗИТЬ ПОРОГ ВХОЖДЕНИЯ.

Q: Чё, и как играть-то в итоге?
А: Выбираешь, что хочешь сделать, а потом определяешь, каким ходом этого можно добиться. Базовым ходом или находящимся в буклете. Или это делает за тебя мастер. "Действуй+характеристика" требует бросить 2d6 и прибавить значение этой характеристики к результату. "Действуй+круто" — 2d6+круто. "Оцени+процветание" — 2d6+процветание. И так далее.

==

Q: А какие дайсы бросает мастер, когда...
А: Нет. Нет. Сразу нет. Мастер ничего не бросает. Все дайсы бросают только игроки. Мастер исходит из результатов этих бросков; жесткие и мягкие ходы мастера сами по себе никаких роллов не требуют.

==

Q: Почему счетчик урона такой смешной? Какие-то часы, сектора, деления.
А: Закос под Часы Судного дня. Если тебе удобно, рассматривай его как 6/6 хп. Где 2 хп (0:00 - 6:00) ты можешь потерять без последствий и восстановить их, просто отлежавшись на брюхе. Потерю 3 хп (до 9:00) уже без медпомощи восстановить нельзя, но положение хотя бы не усугубляется. Если ты потерял 4 хп и больше (10:00 - 11:00), то твое здоровье ухудшается само по себе, пока тебя не стабилизируют. Если ты потерял все 6 хп (полночь), то ты в коме или клинически мертв. Тебя пока что можно поднять, но еще единичка урона или промедление со стабилизацией — и ты труп.

==

Q: Как боевка работает?
А: Чтобы нанести урон в активном бою, используется ход Взять силой. У оружия есть параметр урон. У брони есть параметр броня. При успехе на ходе Взять силой ты наносишь урон за вычетом брони — вычитаешь из своего урона показатель брони противника и вносишь разницу прямиком ему в счетчик урона. Если у оружия есть параметр бб (то есть, бронебойность), броня игнорируется. Обычно неписи кончаются быстро и редко держат больше 2-3 урона. Хотя от случая к случаю, бывает всякое.

Если ты не удавил подонка или удавил, но еще остались охочие до твоего комиссарского тела, они пытаются нанести тебе урон. Мастер ничего не бросает (как я сказал выше), он просто декларирует, что ты получаешь или не получаешь урон за вычетом брони. Например, если он решил, что урон этих неписей 2, а у тебя броня 2, он отыграет, как они попытались тебе что-то сделать, но не смогли. А если у них 3 урона, а ты голый (броня 0), то он отыграет, как тобой протирают носки сапог, и нанесет тебе эти самые 3 урона. Ориентировочно исходящие от НПС угрозы расписаны на стр. 136. То есть, человек, который просто бьет тебя по роже, нанесет 1 урон. Человек с автоматом, стреляющий по-сомалийски из отверстия-сердечка в двери своего толкана — уже 3.

Если ты не получил урон, ход возвращается обратно к тебе. Если ты получил урон, ты осуществляешь ход Получить урон — он расписан на стр. 137. С тебя нужен только результат, а последствия этого хода выбирает мастер. Хотя... Для простоты лучше перепоручи мастеру бросать за тебя это дерьмо. Все равно от тебя ничего не зависит.

Впрочем, если у тебя есть абсолютное превосходство в броне, а враг вооружен только ржавыми заточками, не думай, что это дает тебе гарантии. Даже если у тебя броня 2, а ты получил 1 урона, мастер все равно может потребовать ход Получить урон, но уже с отрицательным модификатором (-1, в данном случае). И при успехе на броске (7+) ты таки огребешь. Не уповай ни на что, будь бдителен, осторожен, внезапен и резок. Извлекай максимум преимуществ из минимума возможностей. В мире постапокалипсиса равновесия нет.

Вот, собственно, и вся база. Она обмазана всякими дополнительными возможностями. Типа "последствия успеха могут нанести ужасающий урон и дать +1 к урону или уменьшить входящий урон и дать -1 к нему", "когда ты сражаешься на машине, машина может принять в себя часть урона" или "можно осуществить стелс-убийство ходом Угрожать насилием". Большая часть этих возможностей расписана в главе Базовые ходы на стр. 157, и в Урон и лечение на стр. 134.

Да, в бою можно не только наносить урон. Также логично уложатся в боевую сцену и такие ходы, как Действовать под огнем, Оценивать обстановку, а иногда даже и Открыть разум мировому вихрю.

==

Q: А против других игровых персонажей все эти ходы доступны?
А: Конечно. ПвП очень активен, развит и в каких-то ситуациях будет требовать от тебя или от твоего противника углублять лор даже без участия мастера. Так, например, если ты применяешь ход Оценить человека на игровом персонаже, ответы на вопрос будет давать тебе игрок.

Отдельные ходы подталкивают, но не окончательно диктуют другому игроку линию поведения. Так, например, ход Соблазнить или манипулировать, примененный на игровом персонаже, позволяет дать ему опыт, если он сделает то, что тебе нужно, и/или заставить его действовать под огнем, если откажется. Но решение, что делать, все-таки остается за ним.

Впрочем, есть способ конкретно заставить другого игрового персонажа сделать то, что тебе нужно. Единственный. Для этого необходимо улучшить базовый ход Угрожать насилием, применить его и получить 12+ на броске. Улучшенный базовый ход дает новую степень успеха на 12+. И если улучшить Угрожать насилием, объект угрозы, столкнувшись с результатом 12+, оказывается полностью подавлен. И не может ничего сделать на морально-волевых. К слову, это же может быть применено и к тебе, имей в виду. Про улучшение ходов ты можешь прочесть на стр. 153.

И последнее — естественно можно порвать друг друга на куски в ближнем или дальнем бою. Постапокалипсис же, святое дело. Здесь используются те же правила, что и в боевке выше. Вы по очереди применяете в отношении друг друга ход Взять силой и наносите урон за вычетом брони. Но это опять же базис. Когда сталкиваются два игрока, сложно что-то предсказать, так как у буклетов разные особенности. Рукопашная схватка Мозгача и Чертовки (где она пытается убить его прежде, чем он залезет ей в голову) — принципиально не то же самое, чем стычка между Вожаком и Чоппером. Как-никак, у обоих банды, и все может вылиться в бойню стенка на стенку.

Кстати, в любом противостоянии ПвП характера может сыграть роль ход Помочь или помешать. Его суть такова, что он используется в тот момент, когда кто-то другой использует свой ход. Поэтому если ты кого-либо, например, атакуешь, скорее всего, он попытается помешать тебе это сделать. -2 — достаточно ощутимый ущерб. И ты тоже будешь мешать атаковать своему противнику в его ход.

Ход Помочь или помешать бросается от Истории по отношению к тому, кому ты мешаешь или помогаешь. Поэтому если ты вступаешь на тропу ПвП, действуй по методу военных теоретиков ХХ века. Позаботься, чтобы персонаж-противник не узнал ни одной твоей гнусной тайны, а ты знал все его. Особенно если ты собираешься загасить ублюдка.

Когда ты наносишь урон игровому персонажу, История этого игрового персонажа с тобой растет. По +1 за каждую нанесенную единичку урона за вычетом брони. И наоборот тоже работает — когда игровой персонаж наносит урон твоему, твой персонаж прибавляет Историю с вредителем. У этого есть логика. Чем более зверское насилие ты применяешь к кому-либо тем лучше он понимает твою мотивацию. Я считаю, что это очень реалистично. И если тебе доведется угодить в перестрелку в другим игровым персонажем, твоя История с ним может резко вырасти. Используй это в бою, чтобы Помешать врагу еще эффективнее, чем мог до этого. Или изыщи способ выйти из боя, а затем найди этому бонусу еще какое-нибудь применение. В мире постапокалипсиса равновесия нет. Да, я знаю, что уже это писал. И что у Винсента Бейкера оно повторяется, тоже знаю.

==

Q: Как вообще сражаются банды? Где у банд счетчик урона, как у персонажей? Если игровой персонаж сражается в составе банды, как он получает урон? А вот если у меня ствол наносит 2 урона, а моя банда наносит 3, как это считается всё?
А: Там вроде как все просто. Если ты атакуешь с бандой, то ты применяешь банду как оружие. С ее уроном и броней. Это расписано в Барахле на стр. 210. Естественно, твои собственные броня и оружие или играют роль ограниченно, или не играют вообще. То есть, ты не сможешь, надев бронежилет, снизить ущерб от атаки по всем членам твоей банды, если они одеты в шкуры и хламиды.

Ты и банда получаете урон одновременно. Если ты сражаешься активно или ведешь банду в бой (ходами Вожак стаи или Лидерство, например), ты огребаешь столько же, сколько и банда. Если ты остаешься в тылу или просто сражаешься как рядовой член банды, то проходящий по тебе урон уменьшается на 1. Это расписано в Уроне и лечении на стр. 142.

Но вот ты получаешь урон в соответствии со своим счетчиком, а где счетчик у банды? Сколько урона она держит? Ответ на это тоже есть на той же стр. 142. От 1 до 4. Если у банды нет лидера (например, это хаотично сбившаяся толпа), то ей достаточно словить 1 урона, чтобы разбежаться. То есть, даже без убитых обойдется. Если же у нее есть лидер, и он силен, она будет держать 4 урона, прежде чем даст заднюю. Придется серьезно ее проредить, чтобы она отступила.

Еще ты можешь спросить, мол, зачем сражаться в составе банды, если можно сражаться отдельно и использовать мощь своего крутого оружия? Например, у меня есть гранатомет с уроном 4, а у моей банды урон 3 — не лучше ли таким образом вносить по вражеской банде сразу же две атаки? Что ж, прямого запрета на такое в книге нет. Но есть немало "но", которые делают такую тактику успешной не во всех случаях. Во-первых, оставаясь в одиночестве, ты вносишь по банде меньше урона, а огребаешь больше. За каждую степень разницы в размерах урон растет по +1 за превосходство и падает на -1 за отставание. Следовательно, сражаясь со средней бандой в одиночку, как обособленный юнит, ты нанесешь на 2 урона меньше, а выхватишь на 2 больше. Во-вторых, тебя нет с бандой, то есть ты считаешься отсутствующим лидером. А значит, она выдержит меньше урона до отступления. То есть, если ты сильный лидер, она будет держать не 4 урона, а 3. А если ты слабый лидер, то не 3, а 2 или вовсе 1. И ты проиграешь досрочно.

Вариант "сражаться отдельно от банды" целесообразен либо при больших преимуществах, либо если ты очень и очень серьезный одиночка. Например, Водила с ходом А еще у меня есть танк, который может пригнать броневик с пулеметом под 12.7.

==

Q: У некоторого барахла персонажа вроде гешефтов, банд, поселений и последователей куча всяких малопонятных меток и приписок. Которые объясняются общими словами. Что это вообще такое и как работает? Что такое катастрофа на гешефте, что такое проблема у поселения? Как эти проблемы случаются, чем чревато, как влияют на игромех?
А: Катастрофы и проблемы случаются, когда связанный с барахлом ход проваливается или имеет частичный успех. Например, если у поселения есть проблемы, то Вожак с ними столкнется, если выкинет провал на ходе Богатство. Потому что этот ход связан с поселением напрямую. Последователи сталкиваются с проблемами, когда проваливается ход Процветание. Банда сталкивается с проблемами, когда проваливается ход Вожак стаи или Лидерство. Проблем может быть несколько. В основном при частичном успехе происходит одна проблема, при провале наступает кромешный ад — все проблемы разом.

Все эти метки не имеют прямой игромеханики и просто говорят мастеру, что надо делать. И мастер проводит эту проблему в жизнь, совершая жесткий ход. То есть, если у твоей банды есть метка "жестокая", последует не что-то типа "ваши люди проявили жестокость, Мораль -1", а скорее "ваши люди вдоволь накуражились, обезглавили всех женщин, изнасиловали детей, мужчинам выпустили кишки и развешали по крышам, вся округа в ужасе и готовится к вашему вторжению".

В конечном итоге это все может приводить к игромеханическим потерям. Например, если у твоей банды есть проблема "дезертирство", и ты с ней часто сталкиваешься, однажды мастер может решить, что теперь у тебя банда не средняя, а малая. Но в целом такие метки необходимы, просто чтобы продолжать рассказывать историю. И не более.

Это не военные и не штурмовые группы охотников за головами. Ни те, ни другие так не заходят. Значит, другие рейдеры. А раз это другие рейдеры, то пора рвать когти. Второй раз наткнуться на готового к диалогу рейдера мне не повезет. Мне и больше нуля-то раз везло не всегда, а уж больше одного вообще нонсенс. Гремит дискотека. Шум хаотичный, неровный. Мешающий сосредоточиться на происходящем. Пришлые ничего не улавливают и едва ли уловят. Не услышат удары по салазкам. Не услышат треск стеклопластика. Не услышат грохот сорвавшейся с пазов крышки.

Не услышат звука шагов за спинами.

Пост, который наберет много плюсов и попадет на главную.

Несколько абзацев текста, включающие пересказ мастерского поста своими словами. Рефлексия, обдумывание происходящего, раскрытие образа и прочие детали, на которое пока никак нельзя отреагировать в игровом поле, потому что они остаются в голове.

Абзац текста, выражающий готовность действовать.

Криостазирование. Возможно, это было вовсе не оно, а что-то еще. С какой-то иной сутью вещей. Когда тебя погружают криостазис, за твоим состоянием все еще можно наблюдать через мостик и привести тебя в чувство. Так мы в свое время на Hunter Gratzner'e и очнулись. Судно было повреждено. И когда погиб капитан, пульт автоматически отметил, что что-то не так. И поднял тревогу — а по тревоге и часть персонала. Здесь же я пришел в себя сам. Плюс Третья. Третья сказала, что это судно — катафалк. Что все здесь мертвы и в каком-то особом биоскане с мостика не нуждаются. Понимания этого достаточно для первых догадок. Кто-то — а возможно, и я сам в прошлом — нуждался в том, чтобы я походил на труп. Выглядел и реагировал на раздражители как мертвец. Затем меня, похожего на мертвеца, упаковали в катафалк и куда-то выслали.

Как бы то ни было, это все очень похоже на замысел. Недоброжелателям нет нужды загонять в крио — они просто сожгли бы меня в печи. Некромонгеры тоже никого никуда не шлют — они залезают прямиком в голову, и потом человек сам идет туда, куда его зовет Вселенная Смерти. Доброжелателям же, даже посчитавшим, что я мертв, некуда отправить мое тело. Фурия уничтожена. У меня нет никого и ничего.

Я искал и не нашел.

Жду в капсуле. Кто-то стреляет. Если рейдеры отобьются, то болтокрут все равно ее разберет. Если же нет, то прежде надо будет хотя бы увидеть, кто там со мной еще на этом борту.

Лилит, ничего не видать. Сводишь прицельную линию почти на ощупь. Приоткрываешь рот. Кладешь палец на спуск и привычно чуть продавливаешь его вхолостую. Затвор взведен. Подпускаешь ближе. Да, темно. Да, видно мало. Но тут расстояние тоже далеко не предельное, да и деться целям из переулка некуда.

Выстрел-выстрел. Выстрел. Хлопки, всполохи света, рывки отдачи в кисть. Почти физически чувствуешь нутром, как пули рвут выбранному тобой хоуми грудак. Как последняя разбивает гортань, ломая хрупкую кость. Четко. Как на стрельбище. Руки хоуми опадают вдоль туловища, как оборванные плети. Сделав подшаг назад — непроизвольный, от нанесенного выстрелом удара — он мешком валится навзничь.

— БЛЯ!
— Пиздец!
— БЕЖИМ НАХУЙ!

Оставшееся хулиганье бросается прочь, вверх по переулку. В жилых блоках Спрингвуд Норт загораются десятки окон. Маячат силуэты. Начинает истошно визжать какая-то женщина — за годы твоей работы киллером ты могла поклясться, что после стрельбы какая-нибудь женщина всегда поднимет крик. Даже если эта стрельба будет открыта посреди голой пустыни или в глухом лесу. Но ты думаешь не об этом.

Ты думаешь о том, успеешь ли собрать гильзы в такой-то тьме, или лучше бы уже рвать когти.

— Не думаю, — отвечаю ей. — Ты никогда не слышала о Бухте Мясника. Значит, занесло меня далеко от тех мест, где я бывал.

О том, как поживаю те, кого я знаю, и говорить излишне.

— Но предложить твоим боссам мне есть чего, если им интересен бартер. Я умею всякое. И вопросы не задаю.

На каторге просто так не оказываются. А если и оказываются, то мало кто появляется снаружи ее стен да еще и в живом виде. Это вообще нонсенс. Так что да. У сделок, на которые я могу пойти, очень широкий спектр. Вот только если вопросы я не задаю, то и от вас потребуется тоже самое. Не люблю я их. Вопросы.

На замечание о людоедах не отвечаю ничем. Так как хорошо знаю, кто больше выиграет от возможной сделки. И чья жизнь при отказе ляжет на кон.

Чьи жизни лягут.

— Секу. И какие у Черепов на груз далекоидущие планы?

Комми, встреча медленно, но верно приближается к концу. Ты работаешь как и прежде, с очередью в пару человек, но по мере увеличения числа битых растет она все медленнее и медленнее. Наступает момент, когда больше никого не остается. Ты утираешь пот и снимаешь резиновые перчатки. Духота стоит неимоверная — ты обращаешь на это внимание только сейчас, когда сотрудники спортзала начинают потихоньку распускать людей. Время от времени свежий ветер из открываемой двери этажа касается твоей шеи; и для тебя эти касания что глотки ключевой воды после перехода по жаре. Воды ледяной. Прозрачной и чистой.

Уходят маленькими группками. По одному-трое, не привлекая лишнего внимания со стороны раёна. Закрывает работу касса, и в подсобке, уже освобожденной тобой, начинают подводят итоги. Ты ждешь расчета. Все идет своим чередом. К тебе подсаживается Эрик и без экивоков заявляет тебе, дескать, че-т медленно! И не стоит ли тебе брать кого на помощь? Ты, как и решил заранее, рассказываешь ему о торчках. И тот, не будь дураком, тут же завинчивает клапан. От претенциозного тона не остается и следа.

Выясняешь, что да. Что это ты все правильно сделал. И что ему, Эрику, только проблем с нарками и не хватает сейчас. Бонуса за инициативу, впрочем, никакого не сулит.

Проходишь в подсобку. На столике, где еще недавно ты под светом лампы прижигал чьи-то кровоподтеки, сейчас котлеты валюты. Грязное бабло в обоих смыслах слова. Потертые, потрепанные, истасканные купюры в тугих скрутках — только купюры, ставки не принимаются по банковским переводам. Когда на один счет поступает слишком много средств из разных источников, это рожает вопросы со стороны налоговой. Вопросы не нужны.

За столом сидят кассир и тот парень со статистикой, которого Эрик называл Эн-Би. "Найджел," — жмет руку он тебе. А затем в подсобку заходят и остальные сотрудники Эрика.

Эн-Би подставляет к краю стола картонную коробку из-под эспандеров-лент и сгребает туда навскидку четверть лежащих на столе котлет. "Это в фонд," — говорит он, и Эрик кивает. Далее Эн-Би раздает котлеты уже вам. Все сотрудники получают по одной, ты — две. Пересчитав валюту, ты вновь бросаешь взгляд на стол и отмечаешь, что бабла на нем по-прежнему много. Очень много. Похоже, на пожертвования идет действительно лишь двадцать-двадцать пять процентов навара, а все остальное и зарабатывают спортсмены честной судьбы.

Зачем они вообще это делают — кому-то что-то жертвуют? Ты задумываешься над этим, и... Тебе не нужно много времени, чтобы понять — здесь слишком широкое поле для догадок. Возможно, Эрик действительно альтруистичный человек и испытывает необходимость кому-то помогать. Там, в октагоне, он казался искренним. Но это идеалистический подход. А что может сказать материалистический? Во-первых, волонтерские движения делают залу рекламу и здоровую репутацию. Все-таки бойцовский клуб — не основной бизнес, основной — это именно тренажерка. А к ней можно привлечь внимание и таким путем. Если посмотреть абстрактно, то бойцовский клуб и тренажерка — эдакая взаимозависимая, замкнутая сама на себе система. Белый бизнес отмывает бабло с черного, черный делает положительную репутацию белому.



Но ты, пытливый доктор, наверняка спросишь — а что же со стукачами и сливщиками? Здесь калечат людей, и риск остается риском. И, разумеется, окажешься прав. Однако и здесь филантропия играет скорее на руку, чем нет. Потому что людям приятнее терять и проигрывать деньги, когда известно, что они хотя бы частично пойдут на благое дело. И это вроде как должно подталкивать их держать язык за зубами. Инициатива-то не самая плохая. Но разумеется, это даже косвенной гарантией не назвать. Такая "гарантия" не страхует от точечного попадания в систему какого-нибудь легавского уха, который вышлет всех на нары.

У меня будет к тебе вопрос, Комми.

Ты сам как к этому относишься? С твоей точки зрения, это все — действительно хорошая инициатива, и пусть пацаны зарабатывают, если они хотя бы пытаются делать правильные вещи? Может, тебе принципиально на это положить, и ты здесь просто за деньгами? Или у тебя какой-то иной взгляд на вещи?

Ренго. Ританиты. Еще одни камни, оброненные в омут памяти — колышется гладь, идут редкие круги, а затем она снова гладка и недвижима. Может не помню, а может и не знал никогда. А вот Ваако... Да, Ваако сохранился, причем не где-то на краю восприятия. Сделка. Была сделка. Место Лорда-Маршала армии некромонгеров я хотел выменять на Фурию. Дом. Саднящую фантомной болью потерю. Вот только место я отдал, а дома так и не обрел. Впрочем, мне не присуще отдавать то, что заслуживаю, обретаю и имею. И так легко место Лорда-Маршала сменило владельца лишь по одной причине — я не должен на нем быть. Мое место не во Вселенной Смерти. И полумертвое воинство мне не попутчики.

Мое место на Фурии. И если она сохранилась, моя дорога приведет туда. Как бы ни петляла.

— В Бухте Мясника все во что-то верят, — отвечаю ей. — Я содержался в криотюрьме и выходил размяться лишь на четверть часа в день. Этого хватало только на молитву и мастурбацию. На третьей побудке я заметил, что если делать эти вещи одну за другой, то успевать никак не выходит. И стал производить их параллельно.

Не улыбаюсь. Самому бы понять, шутка ли это вообще.

— Мое имя Риддик, Третья. Если это катафалк, то я собьюсь считать желающих меня в нем увидеть.

— Гаррет любил поиграть, — ответил Эр-Джею Гризли. — Я просмотрел его историю браузера и переписки. В истории несколько букмекерских контор и аналитических центров, в переписках некий Эррол Бэ из ССС интересуется, почему Гаррет не пришел на встречу. Сообщение припозднилось, и Гаррет, понятное дело, прийти уже не мог.

Он тоже отсмотрел записи видеонаблюдения.

— Выходит, это было такси? А оператор не сказал, как именно Гаррет его вызвал — автоматически через приложение или голосом через оператора?

Это имело значение. Если Рита и в самом деле вальнула Гаррета, то затем разблокировала его рукой телефон, вызвала такси и уехала. Да. Смартфончик-то очевидно подходит к найденному заряднику.

— Да, у меня было в планах посетить "Делирий", констебль, — "И задать людям О'Галлагера пару вопросов". — Спасибо. Эр-Джей, я в машине буду, если ты еще здесь не закончил.

Вошел Эмерик — суровый борец со здравым смыслом, учуявший смрад очередной сенсации. Падальщик. Где трупы, там и трупоеды. Отвечать на его вопросы не было, по существу, ни полномочий, ни, что самое главное, желания. Висела прорва работы. "Делирий", диверсия в системе безопасности, поиск символа с кольца Гаррета по базам, работа с результатами экспертиз, ордера, заявки, запросы, постановления... В общем, Гризли направился к выходу. И когда свита Эмерика встала у него в проходе, прямо посмотрел на Джулиана:

— Я пройду? — вроде бы вопрос, но задан он был скорее утвердительным тоном. Утвердительным тоном и сохранением выражения лица по умолчанию — таким, с каким по служебной необходимости он мог бы пройти и в приемную королевы, не говоря уже о людях Эмерика. Те, должно быть, что-то почувствовали и спасовали.

Драго рассек толпу, как атомный ледокол вечные арктические льды, и вышел на улицу.

|С|У|К|А|

Сука.

Риддик. Будем знакомы.

Снова прожекторы режут глаза. Визави готовятся то ли срезать капсулу, то ли вскрыть, то ли одно за другим. Не разобрать. Какие-то дилетанты, не иначе. Будет совсем хорошо, если они увидят во мне добычу и попробуют навариться. Я привык к историям с такими завязками. В них я подобен рыбе в воде. Только надо сначала убедить их не оставить меня раньше времени без воздуха.

Сука спрашивает, кто я. Вместо ответа прижимаю череп к холодной крышке, растапливая лбом еще немного инея. Так, чтобы увидела она пару глаз, где вместо радужки и зрачков блеклое серебро. Мутное настолько, что еле ловит отблески света. Может ли быть такая аугментация еще у кого-нибудь в обитаемом космосе? Конечно. Надо всего-то убить несколько человек и заплатить хирургу двадцать ментоловых сигарет. Джек не дала бы соврать, окажись живой.

— Сними панели снизу и сверху, а затем раздрочи салазки. Крышка промерзла насквозь. Ее можно выломать, если она не будет в пазах.

Все истории со мной в главной роли начинаются одинаково. Меня куда-то везут. Куют ли в железо, крепят ли фиксаторами, загоняют ли в крио, но куда-то везут. Бухта Мясника. Темная Афина. Крематория. Тюрьмы-суда. Тюрьмы-станции. Тюрьмы-планеты.
Все истории со мной имеют одинаковые кульминации. Я бегу. Вымениваю ментоловые сиги на невнятные полуправдивые слухи, открываю двери, угоняю челноки, и попутно бошки раскалываю. Вспарываю небритые шеи куском заточенного электрода. Шеи уголовников. Наемников. Охраны.
Все истории со мной имеют одинаковые развязки. Те, кто меня преследовал, преследовать перестают. Джонс-младший. Гейл Ревас. Сантана. Святой Полумертвый. Перестают по объективным причинам. Джонс-старший теперь просто Джонс, а Святой Полумертвый, может быть, все еще Святой, но уже не "Полу-".
Все истории со мной имеют одну и ту же деталь.

Каждый, кто решает на меня положиться, погибает. Кэролайн. Имам. Джек, она же Кира. Да даже пес, друг и соратник, всю Лжефурию со мной истоптавший — никто исключением не становится.

Призрачные нити грез, хитросплетения воспоминаний, через которые не продраться в обманчивой полудреме. Чтобы не нести потери, не становись никому опорой. Не открывайся, не позволяй себе доверять. Не протягивай руку помощи. Уже одним этим у них будет больше шансов.

Криокапсула. Холод. Но в этом холоде холод другой, особенно острый — там, где касаются кожи стылые ремни. Пробую на разрыв. Тяну. Первое, что стоит делать при встрече с новым — проверять на прочность. И речь не только о путах, фиксаторах и цепях. Вскользь идет луч прожектора. Вовремя жмурюсь, зная, что вспорет сетчатку не хуже ножа. Свет и в привычной среде режет так, что хоть вой, а на отходняке криофазы и подавно. Прожектор. Дежурная автоматика? Или здесь (на станции? на корабле?) кто-то есть? Если есть, то на пульте точно заметят, что биодатчики заработали иначе — не так, как у погруженного в криосон. Придут проверять. Досмотрят. Наверняка будут вооружены, что окажется очень на руку. Правда не им.

Так или иначе, особо сильно дергаться рано. Выжидаю.

Череп. Не помню такого. Точно не помню. Но ведет себя гнусно, повадки в лучшем случае охотника за головами. Тычу пальцами в уши и башкой мотаю. Мол, нет, звук не проходит. Сейчас лучше и в самом деле прикинуться идиотом. Визави хуилой лысым называет — значит, мое имя не на слуху. Значит, он не в понятиях, что на этом стволе с потешной краской стоило бы спилить мушку. Надеваю маску обратно. Пока что пригодится нормальный воздух. А как снаружи окажусь, там и порешаем уже.

Жду удаляющихся шагов. Тишины. Интересно, насколько тут все промерзло. И что будет правильнее сделать с салазками — выбить или выдавить.

Нет выхода из капсулы. Если так подумать, то может, все-таки и заключенный. Мало того, что нет возможности выйти, так еще и наверняка криоблок свободно отстреливается с пульта пилота, как это было на приснопамятном Hunter Gratzner'e. Да, гуманизмом хозяин не побаловал. Но ладно. Я его им тоже не побалую.

Освобождаюсь окончательно, причем в обоих смыслах. Как от ремней ниже пояса, так и от всяких неумных догадок. Пора наружу. Придется немного поработать, а для этого сначала стоит понять, как у меня обстоят дела с воздухом. И насколько сильно его стоит беречь. Задерживаю дыхание и легонько оттягиваю маску. Тяну гофру и аккуратно сгибаю ее. Если системы вышли из-под контроля настолько, что промерзший пластик легко сломать, то и выбраться труда не составит. Выдавить или выбить крышку из салазок. Возможно, снаружи уже и дышать-то нечем, и жив я только благодаря маске. Но даже если и так, оставаться тут — не выход.

— За тачки не доебываются. Стоят и стоят, ну че теперь? Без ордера никто не войдет. А абонемент... Приходи днем, вот. Сейчас смена уже закрыта, я тебе ничего не продам. Но вообще цифры такие — тридцать девять баксов в месяц. Или есть акция, вот недавно запустил — тыщу четыреста платишь за три года вперед, и если все три года ходишь, с четвертого года всего пять баксов в месяц.

* * *





* * *

Комми, Кореянка.

— Хэй-хэй-хэй! — слышите вы Эрика. Взглянув на октагон, вы видите, как он прогибает под себя ограду и выходит на самую его середину. — Эн-Би, гаси-ка музыку и тащи сюда письмо и статистику.
— Ща будет.

Музыку кто-то приглушает до того, как Эн-Би успевает подойти к стереосистеме. Тот скрывается в подсобке и снова появляется перед вашими глазами спустя короткое время. Полминуты или даже меньше. В руках пара мультифор. Внутри бумага. Все свежее, это видно даже издали — не мятое, не потертое, не заляпанное жиром из кухни всякой ширпотребной. Хранимое бережно и с толком. Эн-Би передает листы Эрику, и тот быстро находит нужный.

— Итак, в прошлый раз, как все вы помните, мы собрали шестнадцать тысяч долларов! Эти деньги ушли Гарри Форману, электрику Департамента по Надзору за нашими улицами. Мистер Гарри Форман пострадал, устраняя аварию на оборванных ЛЭПах в Винтергроу-Вэлли. Его ударило дугой, и выжил он лишь каким-то чудом. Страховка не смогла погасить и лечение, и весь реабилитационный период, и "Road To The Dream" не остался в стороне от беды. Вот что пишет нам мистер Форман. — Эрик опускает глаза к письму.

Дорогой персонал "Road To The Dream".

У меня нет слов, чтобы выразить тебе мою признательность. Вы пришли мне на помощь именно в тот день, когда уповать было решительно не на кого. Спасибо вам огромное, и храни вас Бог. Я рад служить городу, зная, что в нем проживают настолько чуткие и отзывчивые, неравнодушные к чужой беде люди. На настоящий момент я нахожусь на неоплачиваемом больничном. И только ваши деньги позволяют мне оплачивать жилье, еду и бензин. От лица Департамента хочу сказать, что отныне вы всегда можете на нас положиться. Я горд делить нашу родину с такими, как вы.

Боже, храни Америку!

Искренне Ваш,
Гарри Форман.

Конец письма тонет в одобрительным гуле. Эрик встречает его без заносчивости и чванства. Спокойной улыбкой. И лишь меняет лист в руках один на другой.

— Итак! На что же сегодня пойдут ваши ставки? Внимание! — продолжает он, когда этаж вновь стихает. Выдержав паузу, Эрик начинает читать: — На настоящий момент на территории Соединенных Штатов Америки проживают свыше ста пятидесяти тысяч бездомных ветеранов! Их число растет год от года. Около семиста тысяч ветеранов ежедневно рискуют оказаться на улицах. Более шестидесяти процентов из них отдали службе в Вооруженных Силах три года и более. Двадцать три процента браков ветеранов неизбежно распадается, и это число также растет. Около ста тридцати тысячам ветеранов диагностированы опасные расстройства психики. Среди которых ПТСР ("Че это за хуйня такая, Эн-Би?", "Да контузия, ну ты че?", "А-а-а, бля"), тревожное расстройство личности и ПРЛ ("А ПРЛ че такое?", "Паранойя", "Ты не мог все эти сокращения повыкидывать нахер?", "Ну извиняй"). Ветераны отдавали свои жизни, служа делу Свободы и Демократии, и искренне не понимают, за что их родина так с ними обошлась. Они...

Эрик пробегает глазами по следующим строчкам. А затем со словами "Ну тут уже хуйня пафосная какая-то идет" отдает обе мультифоры Эн-Би.

— Бля, ребят, — он протирает глаза и глубоко вдыхает. — Я, конечно, слов нормальных вряд ли ща скажу. Не умею. Но ебать, это ж деды наши и отцы. У меня дед во Вьетнаме был. Ну-ка ща поднимите руки, у кого в семье хоть кто-то воевал? Вьетнам, Гренада, Ирак, Афган, вот эта хуйня вся, ну?

Вы отмечаете, что поднимается немало рук.

— Они там воюют и погибают, а мы тут сидим ровно и вола ебем. Потом они возвращаются и че видят? Ни дома, ни лекарств, ни денег. Кругом одни нарки, барыги, шлюхи и бомжи. И они, наши солдаты, скатываются в это же говно. Кто-то спивается, кто-то торчит, кто-то мозги себе из ствола выносит. А потому что нет у них тут жизни нахуй! Им ничо не дадут, и руку помощи никто не протянет.

Он берет передышку.

— В общем, это надо решать. Сегодняшние ставки пойдут в фонд помощи "Вернись домой живым, останься дома целым". Он занят делами ветеранов. Там все чисто и на мази, есть лицензия от Администрации по Льготам Ветеранов при Министерстве. Кто хочет, может потом подойти ко мне посмотреть.

Одобрительный гул вновь заполоняет залу.

— Стукачи, если вы тут есть, сука. Знайте, кому подсираете, сдавая легавым наши развлекухи. Дедам вы своим подсираете! Дедам, отцам и братьям, поняли? А теперь начнем тусовку! ЭН-БИ, ВРУБАЙ МУЗОН!

* * *

Проходят первые бои. Товарищеские, разминочные. Нехитрые раскидки, маневры. Все несерьезно. Пацаны и мужики играют; играют, разминаются и разогреваются. Вы отмечаете, что соответствий весовых категорий нет вообще никаких. Допинг-контроля тоже. Просто выходят два человека и начинают месиво вполсилы под шум толпы. Вы редко дрались и мало понимаете, а потому интересного для вас мало.

А затем начинаются серьезные дела.

— Итак, первые участники! Видавший виды ветеран и новичок! Но не самый простой новичок, а новичок способный, подающий надежды! Дайрон Менлоу и Ким Ки Чжун!

В одном углу крепкий и коренастый негр. Очень широкий — навскидку, пожалуй, раза полтора шире в плечах, чем в высоту роста. Взгляд бычий, коротко стриженая голова даже не лоснится от пота — разминочные ничуть его не утомили. Сунув каппу в зубы, он распрыгивается на месте и наносит по воздуху несколько ударов. В другом углу самый огромный азиат, которого только можно представить. Нарочито неторопливый, спокойный и даже какой-то степенный что ли? Молодой. По глазам видно, что прямо совсем недавно со школьной скамьей расстался. Но вроде опытный. Или кажется таким.

Комми, тебе что-то подсказывает чутье. И все бабло, взятое с собой, ты ставишь на этого азиата. А ну чем черт не шутит? Даже если проиграешь, можно будет с заработанного отдать. Бойцы сходятся и пожимают друг другу руки.

— Ставки?.. Ставки?.. Ставки?.. Ставки сделаны и больше не принимаются! По шарам не бить, челюсти не рвать, глаза не давить! Травма — брейк, три хлопка — брейк! Кто после брейка продолжает махач, получает пизды и дисквал! Все поняли?

Кивки.

— Все, порвите друг друга! БОЙ!!!

Начинается жара. Первый размен. Боковой Менлоу и двойка Ки Чжуна. Ничего. Второй размен. Прямой Ки Чжуна, Менлоу разрывает подшагом назад. Ничего. Третий размен. Ки Чжун идет в наступление, пытаясь зажать Менлоу в угол. Менлоу резко сокращает и начинает отрабатывать по низу. Ки Чжун пытается разорвать, но Менлоу уже остановить — он ломит вперед, как танк, и Ки Чжун четко срабатывает в голову. Прямой тычок в мясо. Голова Менлоу отшатывается назад, и тот спешит разорвать.

Размен. Менлоу пропускает еще в голову. Ки Чжун — двушку в торс.
Размен. Менлоу пропускает лоу по бедру и чуть не надламывается, еле сохраняя равновесие. Ки Чжун ловит скользящий в челюсть, но остается в сознании.
Размен. Размен. Еще размен. Кровоподтеки. Ссадины. Набухающая кожа.

Размен. Ки Чжун срывается по низу и проходит Менлоу в ноги, сбивая его на мат октагона. Зрители ревут. Бой переходит в ожесточенный горизонтальный клинч. Оказавшись снизу, Менлоу пытается взять ногу Ки Чжуна на излом, но тот работает на опережение, отрабатывая по торсу. Менлоу слабнет. Вывернувшись из захвата ногами, Ки Чжун за мгновение — буквально за мгновение, неуловимо для глаза — рывком выходит на рычаг локтя.

И придавив шею коленным сгибом, принимается тянуть руку на болевой.

Когда такое обычно видишь по телику и в сети, это все очень быстро заканчивается сдачей. Спортсмен, попавший в рычаг локтя, какое-то время сопротивляется, а затем раздаются хлопки по мату или бедру. Остаться с травмой для него опаснее, чем потерпеть поражение. Но здесь не телик. Не большой спорт и не крутые лиги. Менлоу потеет. Менлоу скалится. Менлоу воет. Но отступать отказывается в упор и наотрез.

— Сдавайся, мудло! — еле взяв дыхание, орет Ки Чжун. — Сломаю же щас!
— Пошел нахуй, желтый!

Оскалившись еще свирепее, Ки Чжун от всей души рвет рычаг локтя на себя. И хотя толпа уже по-настоящему ревет, этот рев точечно прорезает хруст вывихнутого сустава.

— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
— Брейк, брейк!
— А-а-а-а-а-а!
— Ки Чжун победил! Коновала сюда! Где коновал?!
— А-а-а... М-м-м-м-м-м-м... А-а-а-а-а-а!!!

Мягкое забытие медленно заволокло разум. Отступили заботы, стало легко-легко, словно плывешь в теплом молоке, овеваемый ласковым, подобным материнским рукам ветром. Куда спешить? О чем заботиться в этот праздничный день? День, который своим присутствием облагородили сами боги. И как Эморри прежде не замечал, насколько светлы и приветливы могут быть мгновения?

Слова же Тиеста немало его насторожили. Да! А ведь и правда! Негоже нарушать запреты! Возможно, добрый жрец окажет милость и закроет глаза на столь незначительный проступок? В столь легкие часы и оплошности легки. Что стоит ему их отпустить, ведь так?

Уйдя обратно к столу, Эморри вновь принялся за еду. Слаб человек, и тело его тоже слабо. Как вообще можно помыслить не потакать его желаниям? Не очень они и замысловаты, а их исполнение редко лежит где-то дальше протянутой руки.

— Не стоит айтишникам лезть в урбанистику. Можно и умереть, — Гризли выдал наиболее поверхностную мысль, и она каким-то образом тоже обратилась в шутку. — Все это от переизбытка свободы. Люди начинают заниматься не тем, в чем хоть сколько-нибудь разбираются. Плюс он еще и ординал-демократ. Ничего не хочу сказать против ординал-демократов, но оппозиция оппозицией. У нас так-то война кончилась всего пару лет назад. Тех, кто относится к оппозиции ортодоксальнее, чем нужно, даже искать не надо.

Он прошел к багажнику и вытащил оттуда комплект КСП. А затем сунул в рот пластинку жвачки, которую всю дорогу задумчиво вертел в пальцах.

— Ты сам веришь, что андроид убила человека? — Драго посерьезнел. — Со счетов списывать, конечно, не стоит. Но по-моему — один к ста.

И принялся загибать пальцы.

— А — первый закон робототехники, который пришлось бы обойти. Бэ — у Риты неподходящий для этого психпрофиль, который пришлось бы изменить. Цэ — даже если злоумышленник мог обойти первый закон и изменить психпрофиль Риты, для такого преступления должны были сойтись в одной точке слишком много обстоятельств. Злоумышленник должен был знать, что Дэ — клиент заинтересован именно этой девочкой, Е — часто ее вызывает, и Эф — при этом подгадать момент, чтобы девочка на момент взлома была вызвана именно к нужному клиенту, а не к какому-то еще.

Шесть пальцев. Гризли показал Эр-Джей сжатый кулак левой и большой палец правой.

— Конечно, доп обстоятельств может быть куча. Но пока убедительнее звучит то, что кто-то убил Гаррета, а Риту спер, — Гризли не смог применить слово "похитил" по отношению к андроиду. — Причем именно спер — если бы она сбежала, то вернулась в Роуз'эн'Вайолет.

* * *

Гризли проснулся, а если вернее — пришел в себя уже в участке.

Он так и заснул в проходной "земли" на софе, обитой искусственной кожей. Заснул прямо в одежде, укрывшись собственным пиджаком. Рабочий день затягивался вот уже на трое суток, и Драго бывал дома лишь урывками. Умыть и выбрить лицо, поесть, а затем снова возвращаться в участок. Семнадцать дел. Семнадцать. Это значит, что отведенные на работу штатные двое суток (два через два, с девяти утра до девяти вечера) ты тратишь только на бюрократические проволочки. А вот оставшиеся двое как раз и уходят на рытье земли. Рытье земли и общение со всякими уродами — стукачами, осведомителями, уркаганами, маргинальной шпаной, а также прокурором и дежурным судьей магистрата. И даже когда уходишь на выходной, полицейский участок не перестает работать. В очередной возвращаясь на "землю", можно внезапно увидеть еще пару-тройку дел.

Капсула эрзац-кофе с шипением растворяется в кружке с кипятком.

Приходи в себя. Приходи в себя и принимайся за дело.

Вычитать, заполнить, отсканировать, послать запрос. Вычитать, заполнить, отсканировать, послать запрос. Вычитать. Заполнить. Отсканировать. Послать запрос. Убийство по мотивам мести. Убийство в ходе бытовой ссоры. Убийство, которым закончилась попытка изнасилования. Убийство в ходе дележа наследства. Одного зарезали. Второго забили насмерть. Третьего намотали на бампер гравикара. Четвертого в состоянии аффекта задушили его же пуповиной. Страницы отчетов. Тома дел. Терабайты человеческой боли — боли настолько концентрированной, что способна наживую выточить на лице еще пару морщин. Еще пару к десяткам имеющихся.

Глоток обжигает гортань.

Мало того, что два с половиной дистрикта прицепом притащили еще трупов, так помимо этого начальник с самого утра на измене. Не к добру. Чутье подсказывает, что не к добру, а оно не ошибается. Неужели и правда сократят? Похер. Пусть сократят. Гори оно уже все огнем. Невозможно так работать. В любой корпоративной СБ человека, видевшего ДКР изнутри, оторвут с руками. Да и бороться с промышленным шпионажем и утечкой коммерческих тайн — это не тыщу страниц писать о том, как один алкаш порезал розочкой другого. Идиотизм сраный. Давно уже знающие люди говорили — пора валить. Но Драган как отнекивался, так и продолжает. Слишком многого вне полиции будет не хватать. Ствола. Жетона. Машины служебной. Да и осознания того, что за твоей спиной не чьи-то банковские счета, а страна. Пусть и несовершенная, пусть и со своими косяками, но уж какая есть.

Родину не выбирают.

Еще и Эр-Джей. Старше и матёрей — даром, что носит звание "младшего инспектора". Талантливый. Но алкаш. Но талантливый. Ладно, важно не допускать рецидивов, и все будет на мазях. Наверное.

— Как спалось, Эр-Джей? — спросил Гризли и улыбнулся. После присоединения Бэйзуотера и Грейвстока эта шутка была особенно смешной.

* * *

Попав в Следственную Специальную Группу, он мгновенно поскучнел и ощутил какой-то особенный упадок сил. В бытность тюремным сыскарем Драго, когда его назначали в подобные Специальные Группы, испытывал диаметрально противоположные чувства. Столь же особенный прилив сил, инициативу, стремление оправдать возложенное доверие. Но в нем тогда и весу было фунтов на шестьдесят поменьше, и выбитый в драке мизинец из сустава не вылетал, и вообще. Гризли постарел. Постарел, и теперь перемены воспринимались болезненно и со скрипом. Как, наверное, воспринимается воином на стене осажденного замка залп вражеских катапульт. Смотришь на эти летящие по небу валуны, а в голове лишь одно.

Щас тряханет. Щас тряханет.

Один труп на четыре рыла. Здорово. Да и несложно вроде. Разве что не получится бесконечно крутить хвосты волам с этим делом. Шеф еще и предположения выдвигает странные. Андроид убил человека? Чего ради? Легче поверить, что кто-то попал вместе с андроидом в квартиру, кончил жертву, а затем похитил андроида и смылся. Возможно, именно поэтому Киркланд и дал Холланду в рог, когда тот полез к киберам. Наверняка там побольше знают.

— Андроида Пропавшим Без Вести нет варианта передать, шеф? А уж мы трупом займемся, — спросил Гризли. Говорить о том, что версии "андроид убил человека" доверия нет, он пока не решался. Не место и не время. Это вообще лучше с Эр-Джеем обсудить тет-а-тет.

Эморри ел медленно и степенно. Ни по-варварски вгрызаясь в мясо (человек цивилизации, как-никак), ни по-римски поручая разделывать пищу рабам (а сам он кто, инвалид безрукий что ли?). Орудуя огромным ножом, он отделял исполинские куски и сноровисто разделывал их на блюде. Боги дали каждому две руки, а вот рабов они не дали никому. Земля алеманнов тому свидетель — там нет рабов, но только землевладельцы, платящие старейшине оброк. Потому нет лучшего способа выразить почтение богам, чем пользовать все, чем они столь милосердно одарили.

К слову, о пользовании дарами.

Оставаясь за столом, он упустил момент, как вдруг солдаты начали сбрасывать себя одежду. "О. Оргия," — флегматично подумал Эморри и сунул в рот очередной кусок мяса. Римский языческий праздник не мог, ну просто не мог закончиться чем-то еще и как-то иначе. Конечно, за двадцать лет Эморри к стыду своему так и не узнал, что такое "ампедрония". Но он выучил несколько языков, включая греческий и латынь. А потому лингвистическое чутье не могло его подвести.

В слове "ампедрония" совершенно определенно было слово "педр".

Потом все куда-то побежали с факелами — не иначе как с глаз иноверок подальше, и Эморри проводил их взглядом. Как там в стихах было, пусть отлюбят не любившего? Наверное. Напротив сидел Аделф. Должно быть, следовало завязать беседу, развеять томный вечер чем-то ненавязчивым. Но все мысли предательски крутились вокруг Бездны и педерастов.

Эморри прикусил язык.

* * *

Затем началась свара арабок, и он достаточно быстро ощутил позыв к вмешательству. Если дело дойдет до господ, то все просто и без изысков получат палок или плетей. До такого точно не стоило доводить. Вернее, не "не стоило", а скорее... Не хотелось? Пусть они и иноверки, пусть воительницы, но здесь праздник языческих богов. А боги Эморри завещали оберегать женщин (пусть сейчас их надо уберечь и не от врага, а от собственного сумасбродства). Стоит поступить так, как им будет угодно.

Всемогущий и всевеликий Вотан, владыка битв, услышь меня, если быть услышанным я заслуживаю. Я ушел с земли предков, но не с тем, чтобы предать ее и предать память отцов и дедов. Я ушел с нее с тем, чтобы в лице своем сохранить род, кой ведут к неминуемой гибели алчные, недалекие, исполненные нечестивых амбиций правители. Был ты свидетелем праведных войн, ведомых отцами и дедами. И если был, ведаешь ты, что войны времен нынешних неправедные. Ибо никого они не защищают и не оберегают. Ибо несут они лишь боль и разорение.

Вычленив Алию, как единственную владеющую латынью, он подошел к ней.

Была она маленькой. Пусть и хорошо сложенной, привыкшей к оружию, но ниже на полторы головы и на порядок уже в плечах. Эморри ощутил себя огромным и нескладным.

Как такая может вообще выносить детей? Ну, если только на ее земле мужчины ей же под стать.

— В чем твои соратницы тебя обвиняют?

— Показывай, что принес, — сказал Муангай, а затем решил взять на себя роль плохого переговорщика. С расчетом на то, что Генрих все-таки очнется и примет роль хорошего. Сейчас Муангай — тупой полуорк в тяжелом доспехе. Пусть все так и остается. — Прогонишь здесь фуфло — заебешься пыль глотать.

Чужак.

В Вечном Городе ощущение того, что он был чужаком, Эморри слегка задевало. Хотя и было понятно в абсолютном большинстве случаев. Здесь же, на этом ритуале отчужденность вновь его не обогнула, но... Иначе что ли? Она не только не задевала, но и в чем-то давала повод гордиться корнями. Вещь, за которую не совестно называться варваром из глухих лесов. Алеманны — это не отдельный народ, а все люди. И все люди не поклоняются богам-пропойцам, богам-шлюхам, богам-развратникам и богам-педерастам, сдающим в аренду свое жерло за ломаный обол.

Он ощутил настолько тяжелое уныние, что даже сжал кисти на ручках корзины, стремясь найти этому выход. Коснувшаяся его тоска имела по-настоящему осязаемый вес и была черной. Черной, вязкой и смолистой. Зачем люди обычно поклоняются богам? Наверное, чтобы приблизиться к божественному, чтобы уподобиться ему. А эти боги чему могут уподобить? К чему приблизить? К тупой, пустой неприкаянности, к бесцельному блядству, к замене чувственного бесконечными эрзацами? Ну так здесь боги не нужны, смертные пока и так неплохо справляются. Суррогаты брака, суррогаты любви, суррогаты совести и дерьмовая, суррогатная вера, скрепляющая все это как цемент.

Эвфемия, эвфемия. Да, все это эвфемия. Приятная и благая замена; вуаль, скрывающая по-настоящему бездонное болото гнуснейших пороков.

Венера — это мир. Мир зыбкого и ненадежного, не дающего опоры и не внушающего доверия.
Венера — это надежда. Надежда, рассыпающаяся в труху, когда настает пора оглядываться на жизнь и задавать себе конкретные вопросы.
Венера — это счастье. Счастье злонамеренное и обманчивое, как ласки "медовой ловушки". Не улыбающееся и одаряющее теплом, а идущее по рукам и позволяющее мацать себя за гузно.

Расы.

• На Таулегии существуют разумные расы людей, эльфов, дварфов, орков, драконолюдов, малоросликов, пустынных демонов, а также полукровки, полученные от смешения основных разумных рас.

• Люди могут иметь здоровое потомство от орков или эльфов. В качестве потомков рождаются полуэльфы и полуорки. Полуэльфы и полуорки могут иметь здоровое потомство от представителей обеих родительских рас.

• С относительной терпимостью друг к другу относятся только люди, эльфы и орки. Они нередко принимают друг друга в своих странах и даже иногда жалуют ограниченное подданство, если прибывший изъявит желание. Между всеми прочими расами с разной остротой свирепствуют ксенофобские настроения. Друг друга они также принимают друг друга в своих странах, но не жалуют подданств, прав и возможностей и относятся к гостям ничуть не уважительнее, чем к париям и маргиналам.

• В странах, где главенствуют Коллентийская Церковь (Соризенийская Святая Земля, Дитан и Стигарийская Лига), догматы религии с разной степенью успеха противостоят ксенофобским настроениям.

Народы и государства.

• Люди известны во всей Таулегии как самые упорные колонисты и завоеватели. Их военное дело, познания в стратегии, логистике и осадном ремесле не превзойдены ни одной иной расой во всем мире. А политика экспансии существует на уровне чуть ли ни государственной идеологии. Люди отстают в науках и ремеслах. Они медленно усваивают новое, а усвоив его, прежде всего направляют на дело нового покорения и завоевания. Более развитые расы часто используют их как наемников и пробивной таран в своих политических играх. Как правило, это дварфы или эльфы — те, кто в отличии от людей не готовы бросить в топку войны все до последней щепки. Государство людей, Республика Раутония, ведет войну с двумя из четырех соседей. Но на этот раз причины, не дающие победам свершиться, слишком значительны. Экономический упадок и технологическое отставание не переломит даже тысячелетний опыт уничтожения себе подобных.

• Эльфы — обладатели чутья на богатство. Достаток и благосостояние занимают бессменное первое место в их списке приоритетов, а сами эльфы — лучшие в мире купцы, ростовщики и мастера над монетой при дворах королей. Экономика их государства, Королевства Бингрэм — монолит в мире товарно-денежных отношений. А его валюта — чаверты (лепестки дьявольского осота; очень редкой невянущей, непортящейся, не высыхающей травы, даже когда она срезана) — тверда настолько, что под ее залог можно освобождать души с демонических планов. Богатство, а как следствие и роскошь, нередко развращает, однако эльфов пустая алчность обходит стороной. Они видят в богатстве не просто путь удовлетворения желаний, а скорее мерило их личных качеств. Хватки, оборотистости, чутья и готовности к переменам. Качеств, которые как раз таки и приносят богатство, и которые так ценимы в эльфийском обществе.

• Дварфы — жители холмов и высокогорья, равнин и степей. Скотоводы и охотники, способные надеть ярмо на любого зверя — и лучше бы ему покориться, потому что иначе его голова украсит стену в чьем-нибудь общинном зале. Годами и веками они кормятся тем, что гонят стада на свежие пастбища. Гонят с одного конца своего Королевства Чисфилд в другой. Хотя их государство занимает немалую территорию материка, населено оно на редкость неравномерно, ибо его жители все время в пути. Их дороги очень скоро порастают полынью, а их города сильнее всего напоминают разросшиеся караван-сараи. Во языцех народ дварфов нередко называют Блуждающей Империей, а их правителей — Королями-В-Дороге. Свободолюбивые, волевые и открытые новому, дварфы отдают и берут строго по потребностям. Защита Королевства — вот и вся забота, чаша крови свежеубитого пещерного медведя — вот и весь приход. Найдутся те, кто скажут, что дварфы не имеют ничего, но на деле они богаче каждого. Вепрь под задницей, меч-серп в руке и степь до горизонта. Что еще может быть нужно?

• Орки — мастера ремесел, зодчества и инженерии. Песок и глина, камень и металлы — все в руках орков обретает жизнь, суть и смысл. Да, выкованное ими оружие не отличается изяществом, а отстроенные крепости не могут порадовать архитектурными излишествами. Но то, ради чего орки произвели их на свет, отработает затраты двое-, а то и троекратно. Подрасы орков объединены в рода — найеги ("nayeg", пер. "семья"), которые в свою очередь включаются в долгосрочные торгово-военные альянсы — шумпады ("shumpad", пер. "крепость"). Каждая из подрас орков имеет свои ремесленные традиции, соблюдаемые и охраняемые в строжайшем из порядков. Черные орки славятся судостроительством и мореходством, рыжие орки — зодчеством и гончарным делом, зеленые — горной добычей и обработкой камня, и так далее. Приобщение к этим традициям — неотъемлемая часть воспитательного процесса и становления нового подданства, идущего на смену старому. Ибо мир меняет только работа. На настоящий момент орки разделены на два шумпада — Королевство Харап'Маа и Герцогство Калариания. Раскол произошел по результатам гражданской войны, случившейся из-за серьезной просадки экономики. Каларианские найеги вышли из шумпада Харап'Маа, обвинив его в излишне строгой изоляционистской политике, ведущей к застою. В ходе войны герцогство отстояло свою независимость, и теперь гораздо более открыто для людей и эльфов.

• Малорослики стремятся постигнуть все тайны мира, благодаря чему именно среди них оказываются самые умелые ученые и естествоиспытатели мира. Как и люди, они постоянно ищут новое. Но уже не чтобы его подчинить и завоевать, а чтобы совершить открытие и рассказать о нем миру. Их познания в манипулировании магическими силами шире и глубже, чем у соседей, а их целители ценятся во всех частях света сильнее прочих. Медицина — в общем и целом одна из сильнейших сторон государств малоросликов. Так именно малорослики начали строить больницы не при храмах, а как самостоятельные учреждения, снабжаемые напрямую из казны феодалов. А село, деревня или даже хутор не считаются полноценными, если в них не будет хоть какого-нибудь самого захудалого лазарета. Малорослики делятся на несколько субрас. Самые многочисленные из них — наземники, лесовики и подгорники. Когда-то всеми ими правил Кайабердийский Триумвират, состоящий из наиболее достойных представителей каждой субрасы. Но из-за действий в угоду сугубо своим интересам Триумвират был разобщен и редко добивался долгосрочных результатов. В конечном итоге он был завоеван людской Раутонийской Диктатурой (тогда еще Диктатурой), но сохранил за собой независимый статус. Ныне же Протекторат Кайабердия — вассальное государство по отношению к Раутонии, обязанное выплачивать подати согласно присяге. Подати как натуральные в виде производимых товаров, так и ненатуральные, такие как технологии или дорогостоящие услуги ученых и чародеев.

• Драконолюды считаются проводниками божественного в Таулегии. Считаются вполне заслуженно — именно они открыли, вывели и зафиксировали первые космогонические законы (один из которых — Правило Восьми Разумных). А также именно они с помощью этих законов создали одну из могущественнейших религий на планете. Коллентийскую Церковь. Религиозная политика общины драконолюдов строится не на голых догмах, а на понимании базовых принципов космогонии. И того, как следование им может привести к могуществу конкретно смертных. Зародившись на западе, Коллентийская Церковь поглотила сначала его целиком, а затем и весь архипелаг Стигар, лежащий восточнее. Кое-где остаются очаги сопротивления в виде допотопных культов, шаманских верований и фетишистских воззрений, но все эти противники держатся только за счет самых упорных фанатиков. Государство драконолюдов Соризенийская Святая Земля отличается от восточных соседей, обычно ограждающих веру от рычагов прямого влияния на политику. Верховный правитель Соризении, называемый Алаквали-раада ("aleaqe", пер. "разум" + "wali'raada", пер. "вера"), является диктатором-первосвященником. Он сосредотачивает в своих руках всю полноту как политической, так и религиозной власти. Наиболее крупные феодалы связаны с церковью напрямую. А помимо воинской повинности вассал обязуются перед сюзереном также нести религиозное служение во славу общего дела.

• Пустынные демоны мало чем отличаются от людей по сути. Еще до начала отсчета эпох у людей и демонов был общий предок-прачеловек. Вот только предки обычных людей жили в более благодатных и благоприятных условиях, чем предки демонов. Последним в качестве угодий досталась земля с крайне нестабильным и неоднородным магическим фоном. Влияние фона наложило на род этих пралюдей множество магических мутаций — как физических, так и умственных. Наделило хвостом, рогами, ночным зрением, а также врожденной способностью творить простые чудеса. Мировоззрение и взгляды на общественное устройство тоже видоизменились. Люди, строя свои государства, стремятся удерживать происходящее под контролем, но при этом отдельные из них отступают от заведенного порядка, становясь преступниками. Демоны же с точностью до наоборот предпочитают абсолютное подчинение порядку, но при этом степень свободы оставляют для себя в самом общественном устройстве. Для примера, принося вассальную присягу, раутонийский рыцарь получает в пользование от своего сюзерена феод и обязуется исполнять воинскую повинность. Это строго, это неизменно. В Деспотии же Гайезиан бамье ("bamye", пер. "традиция". Здесь в значении "подчиненный традиции", то есть подданный) сам выбирает, чем будет обязан своему кесми ("kesmi", пер. "власть". Здесь в значении "наделенный властью", то есть аристократ) и что от него получит за свою службу. Как землю, так и что-то еще — например, доходы, почести, доступ к знаниям или возможность породниться с его семьей. Если же кесми отказывается от его условий, бамье вправе искать нового. Подобный взгляд на вещи нередко делает из демонов преступников, когда они оказываются в других государствах — так как демоны на уровне менталитета не почитают законы и господ, которых не находят заслуживающими почтения. Но если находят — правят свой подданский долг самоотверженно и с полной самоотдачей.

Змей, Лотта подсказывает тебе один из вариантов, как можно достаточно легко укрыть часть суммы от дневной продажи алкоголя. Выглядело все достаточно просто — тебе надо организовать какую-нибудь акцию, связанную с упрощенной продажей напитков. Вроде три покупаешь — четвертый бесплатно, три покупаешь — скидка на весь чек двадцать пять процентов и так далее. Разумеется, не все и не каждый будут закупать алкоголь таким образом, чтобы непременно уложиться в акцию. Кто-то наверняка выпьет на меньшую сумму, чем минимум, требующий участия. Таким людям ты продаешь алкоголь, не пробивая его по чеку, а мимо кассы, записывая этот заказ куда-нибудь для себя. К концу дня, когда таких заказов накопится немало, ты сможешь пробить проданные по стопроцентной стоимости напитки как проданные со скидкой. Появится разница. И в эту разницу ты сможешь уложить сумму, которую намерен скрыть.

Другое дело, к чему и как подвести акцию. Что бы такое устроить. Но тут уж сам думай.


Дон, услышав твои слова про Флемминга, Кетти натурально втягивает голову в плечи, как будто сейчас ей по макушке прилетит кувалдой. Кетти занята у тебя информацией. Кто такой Флемминг, она не знать не может. И похоже, сейчас сильно сожалеет, что вообще об этом заикнулась.

— От Шимона, — несмело произносит она. — Это охранник Захера, который ломбардом владеет. Шимон иногда работает с Путиным по всякой мелочи. У них там община еврейская, но Шимон в самую грязь старается не лезть. А рядовая перевозка черного нала не так опасна, как другие вещи, которыми Путин занят.

"Спокойно," — ответил Умбар Эгро, а затем добавил: — "Льюис там рядом с тобой? Мне не нравится, что жрица отправила того воина в город впереди нас. Пусть Льюис пошлет за ним следом своего змея. Только тихо. Не светясь".

— Да, сложилось недоразумение, мать Ирэн, — произнес он уже вслух и пустил коня вперед. — Для подобных вестей следовало посылать подданных во плоти и крови. Впрочем, это недоразумение еще есть возможность сгладить. И я уверен, что те допотопные представления о смерти, царящие среди нас сейчас, очень скоро уйдут в прошлое. Немертвые станут таким же предметом обихода, как скот. Вот, например, в Хелгене все приговоренные к смерти преступники восстали из могил и теперь трудятся на восстановлении земель. В труде человек не должен подвергаться опасности, если вместо него можно подвергнуть ей немертвого. Да и преступнику стоит хотя бы в посмертии послужить на благо своему краю.

Умбар не в полной мере отдавал себе отчет, зачем именно говорит это. Ставит ли жрицу в известность, ищет ли понимания или просто хочет чем-то подколоть. Хотя нет. Насчет подколки точно вряд ли — тогда он сказал бы что-то вроде "Они получили перерождение, обещанное Колесом".

Умбар говорил достаточно коробящие истового колесничего вещи, но молчать о них было бессмысленно. Времена меняются, такое нельзя не признавать. И в этом мире останутся только те, готов принять правила игры. Или поставить свою жизнь, чтобы написать свои. Возможно, Ирэн послала этого воина, чтобы тот с ополчением уже готовил колесо для всей процессии. Пусть так, что ж.

Пусть так.

В ответ на просьбу жрицы он кивнул:

— Всех немертвых мы укроем от чужих глаз. Важно, чтобы толпа не разошлась прежде, чем баронесса выйдет к ней со словом.

Поклонение Колесу он не разделял, но был согласен с тем, что пугать и волновать местных не стоит. Диалогу это не способствует, а диалог нужен.

В городской черте Умбар обратил внимание, что взрослых коренных мужчин в городе почти нет. Юнцы, дети и чужеземцы. Чутье незамедлительно затрубило об угрозе. Что в этом месте происходит со взрослыми мужчинами? Уж не убивают ли и не выживают ли их с мест фанатики и их наемники? Что происходит с юнцами, когда они пересекают черту зрелости? А может, просто совпадение это все.

— Вы замужем, мать Ирэн? — непринужденно спросил он. Возможно, ответ что-то раскроет.

— Крис, есть работа. Идем прямо сейчас. Надень штаны и приведи себя в порядок. Заказчица — не последнее лицо города.

Хорошо, что Криса не пришлось снимать с очередной девки. Иметь с ним что-то общее было не из приятных — ветер в голове, ни капли выдержки, да и на деле сосредотачивается с трудом. Но сейчас леди Сенде требовалось с кем-то вести переговоры, а в этом Крису с трудом нашлись бы равные. Муан равнодушно смотрел, как сейчас он спешно одевается, ополаскивает лицо в деревянном ушате и ровняет бороду. Иронично и странно — именно то, что создавало Крису немало проблем, в конечном итоге и приносило ему хлеб. Личное обаяние. Подвешенный язык. Сама внешность, которой он был отнюдь недурен. Направь имеющееся на благое дело, и уже стал бы богачом. Но девки и вино, развлечения и кутеж, вся эта безудержная неприкаянность занимали куда сильнее, чем какие-то там далекие перспективы. Что ж, дело хозяйское, решил тогда Муан. И забил на это молот. Тянуть Криса из болота праздности до бесконечности он не мог, да и полуорков ценят не за добродетели смирения и терпения. Пусть Крису лучше прошибут где-нибудь чердак. Глядишь, чего и на место встанет.

Но в один из дней он нашел Муана. Находился при этом в трезвом виде (что уже неплохо), а из выпивки нес с собой не вино и не эль, а... Обычный сидр. О котором еще недавно отзывался, как об алкоголе для отроков. Однако то, чему Муан стал свидетелем в дальнейшем, его удивило в не меньшей мере. Крис заговорил.

Он рассказал об отце. О том, как сожалеет, что ничего не добился. Как встретил девушку с ребенком, который вполне мог быть от него. Как хочет положить конец всей этой круговерти всеобъемлющего ничего. Муана поначалу кольнула совесть ("Нельзя было бросать, надо было тащить до конца!"), но потом как кольнула, так и утихла. Возможно, что-то в жизни Криса начало меняться, когда из нее стали пропадать друзья. Что ж, все к лучшему.

Культ Тропы Щитов требует защищать то, что имеешь и считаешь своим. Но суть в том, что лишь единицы из равнинных жителей надо защищать от стрел и мечей. Перед большей частью стоят другие опасности. Непреодоленные пороки, внутренние демоны и раздирающие неразрешимые противоречия. А раз они есть, кому-то придется выставлять щит и перед ними.

— Я найду тебе работу, — сказал тогда Муан. — Но если увижу, что награду за нее ты опять пропиваешь, на этом наши пути разойдутся.

И вот теперь работа нарисовалась.

* * *

— Мое почтение, миледи.

Пугливый Освальд. Подобострастный Генрих. Сдержанная и твердая Сенда. Звучало все просто — отнести деньги злодеям, забрать краденое и идти делить награду. Но в иной перспективе происходящее не выглядело радужным ни с одной из сторон. У Генриха будут деньги, а у воров что? Краденые драгоценности или все-таки холодное железо? Знакомая модель товарооборота, тысячи таких сделок и поныне совершаются на Черной Дороге. Ты мне кошелек, а я тебе ножом в глаз. Да и даже если они все-таки принесут это краденое, неужели будет правильно их отпустить? Они тогда извлекут из этого уроки и продолжат заниматься этим снова и снова. Именно дурные уроки всегда в душу сильнее всего и западают.

Что вообще лежит в этой шкатулке, что за нее дают полторы тысячи золотом?

Да не твоего ума дело.

— Если они точно знают, что Генрих принесет золото, то быть засаде. К гадалке не ходи. Отобьемся и кого-нибудь допросим, где краденое лежит. А если они все-таки принесут краденое, то нам самим их придется хватать. Негоже что-то вообще давать бандитам. Сорвав куш, они пересидят где-нибудь, а потом снова возьмутся за старое. У меня на этот счет есть мысль, как обезопасить Освальда. Пусть когда обмен состоится, мы как бы предадим Генриха и нападем на него и бандитов, чтобы отнять и золото, и драгоценности. Тогда другим бандитам будет нечего Освальду предъявить. Он не окажется в ответе за то, что Генрих нанял ненадежных помощников.

Муангай повернулся к Генриху:

— Генрих, придется пропустить разок в челюсть, если не возражаете. В таком спектакле лучше не играть наполовину.

* * *

"Не переусердствовать," — мысленно повторил прочитанное Умбар и пожал плечами. Странно. Усердствовать ни в одном из понятий в его привычке никогда не было, и не знать этого Эйб не мог. Что это с ним? Минутная слабость? Что ж, ничего страшного, даже если и так. Сейчас не момент истины, и ее можно себе позволить. Важно лишь, чтобы не был слаб сам Умбар, когда этот момент наступит. Его все же держат на службе с иными мотивами.

Маска. Полированная сталь, рифленые края, руны клятвы покорения, отштампованные на горячую. И балаклава. Удачное приобретение не только на зиму — при длительном ношении маска натирает переносицу.

Не подведем. Или сделаем все, чтобы не подвести.

Следующее утро принесло новые заботы. Умбар перед уходом собрал свою небогатую паству. Двоих мужчин и старика, натерпевшихся от разрухи и войны, казалось, больше прочих. Колесо не дало им правильных объяснений. Когда смертный, потеряв все, приходил к нему, то получал неизменный ответ, что таков цикл жизни. Вы несли потери по причинам, которые от вас не зависели. Просто таков цикл, и с этим ничего не поделаешь. Знакомо. Когда сам Умбар вновь и вновь возвращался к таким выводам, его вера ослабевала.

Но когда старые ответы уже не могут исчерпать боли и горечи, смертные начинают искать новые. Особенно люди. Они наиболее болезненно воспринимают то, что где-то и что-то находится не на своем месте.

Адамантиновая Цепь не снимает со смертного ответственности за потери. Вы несли потери по причинам, которые зависели от вас напрямую. Вы были слабы, инертны и безвольны; вы падали на колени там, где требовалось стоять, вы делали десять шагов назад там, где все к лучшему могли изменить лишь полшага вперед. Ваши жизни — шутка. Ваши смерти — очередная ступень Гозгореша к освобождению. Легко убедить тысячи в том, что женщина, девка, кузнец и два кучера разрулят все проблемы. Но те же тысячи никогда не примут то, что между происходящим в мире и их собственными поступками пролегает связь. Толстая, как Шугуров хер.

"Гм. Шугуров хер".

Ладно. Трое — значит трое.

— Сейчас вы получите золото, — собрав их возле своего дома, объявил Умбар. — Заранее предупрежу, что красть у судьбоносца — поступок неблагоразумный и чреватый. Распорядитесь моим доверием, как подобает.

За украденный медяк рубить фалангу. За серебряный две. За золотой — палец. За десять — кисть. За сто — голову. Золото не дороже людей, но оно позволяет обрести покорных. А вот покорные дороже строптивых.

— Найдите кузнеца или старьевщика и купите у него тридцать футов стальной цепи. Сомкните звенья, чтобы получился крест, вот как здесь, на щите, — он показал им щит с цепями крест-накрест. — И носите поперек торса повседневно. Цепь отныне — Ваш святой символ. Наше учение не возбраняет использовать ее и в повседневной жизни. Как инструмент в строительстве или в быту и как оружие, которым наносят удары, как кистенем. Помните, что в ином мире цепь всего лишь сдерживает демона Гозгореша. Так и в нашем мире она должна служить нам, а не просто быть украшением. Такой же крест поместите над входом в мой дом. Будет совсем хорошо, если Вы найдете какой-нибудь щит, чтобы символ виднелся издали.

Он поднял голову, осмотрев коньки крыши.

— Этот дом жалован мне владыкой Эйбом. Мы используем его для благого дела — здесь будет больница при Адамантиновой Цепи. Займитесь ее обустройством. Оставьте мне одну дальнюю комнату. Вторую дальнюю комнату отведите под склад. Все остальные помещения пустите для больных. Для этого мебель предыдущего хозяина выменяйте на как можно большее число кроватей, лежанок, нар и соломенных матрасов. Скажите, что судьбоносец распорядился. И добавьте, что тех, кто готов отдать свою мебель, судьбоносец примет на лечение первыми. О моей силе не говорите ничего, пусть никто надеждами себя не тешит. Она не безграничная все же. Когда вернусь, помогу всем по мере возможности. Все на этом. Смиренным — возвышение...
— ...Гордым — низвержение, инакомыслящим — кара.

* * *

Умбар наступил жаболюду на шею латным сапогом и рывком каблука выломал ему гортань. Вскрик — искра выгоревшей жизни — раздался и тут же затих.

Он обвел взглядом спутников и в подступающей темноте с трудом различил лица. Все и в самом деле быстро кончилось, но вперед никто не двинулся. Развилка. Умбар стряхнул с молота обломки кости и убрал его в перевязь. Ну и мрачные же места. Поганые. Плевать. Рыцарь погибели и в одиночку попрет самую страшную и опасную местную тварь с любого пьедестала.

Он обошел трупы жаболюдов, собрал копья, дротики и забросил их в телегу.

— Да, нужен ночлег. Разумно. То, что мы раньше появимся в Даскване, ничем не поможет расследованию. Только вот... Дорога ветвится. Такого на карте нет. Кто-то этот путь проложил, и кто-то здесь довольно часто ходит. Габи, ты что-нибудь чуешь?

— Формировать стаю? То есть, передавать ей Ваше проклятие, баронесса? — Умбар поразмыслил, прикидывая. — А почему "пацан и девка"? Молодняк рехнется и не справится с этим. Это слишком опасная сила, праздный ум не возьмет ее под контроль.

"Ты справилась со своим проклятием своими силами, или тебе все-таки Эйб помог?" — хотел спросить он. — "Да и справилась ли вообще?". Следить за тем, чтобы все не вышло за рамки у одной лишь Габи уже тяжело. Следить же за стаей таких же хищников будет и вовсе невозможно. Перспектива справляться с этим не радовала, и в целом Умбар мог предположить, почему Габи ждала ухода Эйба. Возможно, Эйб не до конца в нее верил. И предпочитал держать в поле хотя бы бокового зрения.

Такое можно было понять. Из того, на что решается Эйб, Умбар мог понять действительно многое — причем не поступаясь с собственной совестью.

Другое дело, что и баронессу он тоже мог понять. Она видит в черни не тех, из кого будет извлекать пользу в грядущие года — года, следующие за этим, так как голод уже позади. Ей движет неутоленная жажда мести. Крови Хорвальда и ее семьи не хватило, надо убить еще кого-то. И еще. А потом еще. Утолять жажду мести кровью без понимания того, во что эта жажда в итоге выродится. Лишняя, избыточная кровь для жажды мести — она что масло для огня. Им пламя не погасить. Да и не касаясь мести, нужно понимание, что такое покорный, смиренный и слабый подданный. Покорность — это богатство. Богатство, которым разбрасываться не стоит. Его напротив, правильнее вкладывать и приумножать, потому что его всегда не хватает. Это преступников, этих упертых и строптивых баранов в любой стране всегда как грязи и дерьма.

Преступники. Гм. Кстати о них.

— Думаю, если мы все-таки схватим челноков, Вы сможете набрать из их числа кого угодно, — рассудил он. — Но если не схватим, все же советую пройтись по тюрьмам, казематам и темницам. Местное отребье за амнистию отдаст Вам кровь под любые нужды. Трогать же тех, кто готов пахать и сеять, лучше в последнюю очередь.

Умбар улыбнулся:

— Мы все же пока не немертвые, и без каши и хлеба зиму не протянем. Пусть кровью служат прежде всего те, кто не готов руками.

Вроде бы все. Все? Нет. Ему не хотелось заканчивать так. Это фальшивый ответ. Обманка, эдакий отказ-не отказ, подталкивающий получившего его не прислушиваться, а огораживаться и искать иные пути достижения своего. Он не показывает проблему с других сторон, не открывает суть вещей. Хороший отказ звучит так, что после его получения сам получивший сочтет разумным этот отказ произнести. Лучший же отказ дает перспективы. Перспективы, быть может, куда более притягательные.

Но ничего такого на уме у Умбара не было. Все, что он сейчас мог — это чуть-чуть сбить острие интереса Габи, рассеять ее внимание. Выиграть время, чтобы решить, что делать дальше.

— Знаете, баронесса. Сейчас, когда Вы сказали о стае, я вернулся к мысли, которая зародилась у меня около месяца назад. У меня будет к Вам вопрос. Возможно, бестактный. Не отвечайте на него, если не сочтете нужным. Но задайте его и себе. Я объясню, почему именно он может перед Вами встать.

Умбар отправился к Габи, по пути подхватив от трапезного стола стул. Медленно подошел к креслу. Поставил стул спинкой вперед и сел верхом, сложив на ней руки.

— Скажите, Вы уже планируете свое замужество?

Он не шутил. Не иронизировал. Не пытался кольнуть или задеть, памятуя годы безумия и насилия над ней — в том числе и девического. Отнюдь. Вопрос был серьезен. И в каком-то смысле действительно покушался на перспективу.

— Замок Хелген, все его земли и доходы захвачены Эйбом и возвращены той, кому принадлежали по праву наследования. Баронесса Хелгенская унаследовала все это по родословной, но при этом не присягнула на верность Королевству Эктодума. Так как была пропавшей без вести. То есть, у нее есть все законные права без обязательств перед старой короной. Также у нее есть приемное родство с новым владыкой земель, где и размещен ее надел, — Умбар произнес все это спокойно. Без менторства и официоза. — Ваш статус очень сильно изменился, Габриэлла. Вы теперь не просто рыцарь погибели. Отныне Вы важная политическая фигура. Замужество могло бы еще сильнее упрочить Ваше положение. Создать новые претензии по части наследования и дать Вам гораздо больше, чем Вы имеете сейчас. И... Я не хочу говорить за Эйба, за Вашего отца, но думаю, настанет день, и он тоже подойдет к этому. К тому, чтобы узаконить Вас как дочь и устроить Ваш дипломатический брак. Возможно, не через год и не через два, но это случится.

Он помолчал, давая ей время, чтобы обдумать услышанное.

— Ваши дети, Ваши будущие дети... Если Вы не освободитесь от проклятия или сами не пожелаете этого, именно из них получится достойная стая. У этого множество причин. Если Ваш мужчина не будет проклят, то проклятие, которое перейдет Вашим детям, ослабнет благодаря его крови, и они смогут с ним совладать. Они будут верны Вам. Вы сможете обучить их и заложить в головы то, что сочтете правильным. В старой Эктодуме множество слабых, податливых дворян. Найдите мужчину, которым сможете легко манипулировать и управлять. Чтобы он не мешал Вам. И приобретения от замужества многократно превзойдут возможные убытки.

Умбар склонил голову и внимательно посмотрел Габи в глаза, ожидая чего угодно. От просто потока ругани до незамедлительного обращения в форму и рывка к горлу. За что тебя можно полюбить, волчица? Наверняка что-то да найдется. Не может быть такого, чтобы не нашлось. Тяга к насилию и боли — это всего лишь короста; схватившаяся кровь на не зажившей ране. Когда-то эта рана затянется, и когда-то эта короста отпадет. Рано или поздно миру предстанет, что под ней скрывалось. Возможно, именно этого момента Эйб и ждет.

Умбар на его месте точно ждал бы.

Змей,

— Знаешь, а давай американо, не откажусь. — Лотта запрыгивает на высокий барный стул. Ты уже подходишь к кофемашине, когда она добавляет: — Без сахара.

Приподнимаешь брови. Это точно не в ее привычке. Обращаешь на нее вопросительный взгляд.

— Фигуру берегу, — с озорством отвечает она. Час от часу. Ответ, который только и делает, что ставит новые вопросы.

Ставишь перед ней кофе и выжидающе смотришь. Она делает глоток и, отставив кружку, проводит кончиком пальца по ее краю. Белый маникюр, на ногте безымянного узорчатая вязь в виде цветка. Стебелек и закрытый бутон.

— Познакомилась с мужчиной, — начинает Лотта. — Рэнди служит в пожарной охране, боец второго класса*. Сейчас идет трудовой спор пожарного департамента с мэрией. Мэрия хочет сократить их финансирование, опираясь на то, что у пожарных нет постоянного рабочего процесса, требующего почасовой тарифной оплаты. Профсоюз пожарных же настаивает на том, что работа на пожаре — это не "рабочий процесс", а выполнение боевой задачи. В зоне боевых действий. Значит, тут как с военными — даже когда войны нет, боевая служба все равно должна оплачиваться. Рэнди будет выступать в суде и он же и нанял меня от лица профсоюза. А потом... Все у нас продолжилось и вне профессионального поля, так скажу.

Она задумчиво смотрит в кружку.

— Шестьдесят восемь тысяч в год — это смешно, конечно. Так не проживешь. Да и в свет с ним опять же не выйдешь, что люди скажут, — Лотта, похоже, сама не верила, что вынуждена это произносить. Она мельком бросает на тебя взгляд, и ты считываешь смущение, видишь глаза, подернутые влагой. Ее внутреннее сияние заставляет твое сердце пропустить удар. — Но на смене борется за жизни, а вне ее — за свои права и права коллег. Он очень мужественный. Скромный. Серьезный. Или я просто... Не знаю даже...

Он зарабатывает на жизнь, рискуя ей. А ты, зарабатывающая в два с половиной раза больше, все же находишься в безопасности. И потому смотришь на него снизу вверх. Так ты мог бы завершить ее мысль. Или еще завершишь.


Дон, когда ты заканчиваешь с первым, Тиффози и Паста откладывают карты и переглядываются со Старым.

— Разберетесь? — спрашивает тот.
— Как водится. Только быстро это не будет, — отвечает Тиффози. — На шестьдесят девятую лезть — это качели против всей улицы. Не вывезем.
— Что предлагаешь?

Они какое-то время молчат.

— Есть мысля, — включается Паста. — Он же со Змеем какие-то мутки двигает в его баре. У Змея и спросим. Или там просто повисим рядом, Офис сам туда придет.
— Можете, когда хотите.

На втором все переглядываются и пожимает плечами. Ладно, что теперь. Стефа достает записную книжку и делает в ней пометку.

На третьем Паста довольно улыбается:

— Это я в тему предложил у Змея зависнуть.
— Да, удачно, — кивает Старый. — Все, че сидим? Жопы в горсть и работать.

Тиффози вздыхает. Затем они оба поднимаются с мест и, поделив мелочь со стола, покидают подсобку.

Выслушав четвертое, Старый скребет подбородок.

— Пока Лилит на раёне, проблемы возникать не перестанут. Тут ты верно заметил. Но раён нам платит за то, чтобы тут ничего без нашего ведома не происходило. Если Лилит станет делать работу конкретно с твоей подачи, Дон, и раён будет четко знать об этом, он уже не вякнет.
— Не-а, — качает головой Стефа. — Никаких гарантий. Она, даже работая на гарнизон, все равно не будет отказываться от всяких левачков на стороне.
— Если вне раёна, то так-то похер.
— А если не вне?
— Хорош блеять, Счетовод. Имеешь что сказать — говори прямо.
— Нам придется перебить ставку, которая она получает за свои дела. И не единожды перебить, а перебивать систематически. Потому что иначе она просто уйдет к деньгам побольше.

Теперь уже качает головой Старый:

— Тоже вряд ли поможет. Она может захотеть урвать бабла со всех кормушек. И с нашей, и с левой. Одним баблом ничего не разрулится. Нужно что-то, что можем предложить только мы.

Диалог обрывается, и ты замечаешь, что они оба смотрят на тебя, ожидая чего-то. "Нужно что-то, что можем предложить только мы".

Мы.

Раён.

Продлили.

Какое-то время Стас просто сидел перед компом с открытой корпоративной почтой и письмом, что контракт продлевается. Невидящим взглядом смотрел в монитор. Строчки письма ползли мимо, и их смысл медленно ускользал. Продлили. То есть, как продлили? Да понятно, как. И в не меньшей мере понятно, с чем конкретно связаны мысли. Когда контракт заканчивался, зародившееся между ним и Эвой можно было не открывать перед Чато. Или во всяком случае ускользнуть с ней прежде, чем он опомнится. На запад. Прочь из Веги, прочь из вольницы СПО, прочь от фиксеров, челноков и наркобарыг. Прочь. Но теперь контракт продлевался. Уголовное чутье Стаса подсказывало — рано или поздно Чато все узнает. Всегда есть кто-то, кто что-то видел, запомнил и может донести. И немалая часть планирования любого преступления — даже дисциплинарного — знать, куда и как будешь рвать когти. А теперь рвануть когти не получалось.

Итак, пробьет час, и Чато обо всем узнает. Узнает, потребует написать рапорт и положить его на стол. Оператор Квецень, Вы совершили грубейшее нарушение профессиональной этики. Отныне GDS Global не считает Ваш моральный облик достаточно подходящим, чтобы Вас можно было отправлять расстреливать гражданских и сжигать спальные блоки. Прошу прощения. Распишитесь.

Стас прокрутил все эти мысли в голове с абсолютным, непреклонным фатализмом. "Ну приходи и требуй," — с прищуром посмотрел он на адрес отправителя. — "Напишу. Положу".

Выбор между GDS Global и Эвой был сделан намного загодя. Ведь Стас уже и тогда знал, что сближаясь с девушкой, идет на преступление против корпорации. Да, тогда контракт заканчивался. Да, тогда все было слегка иначе. Но то, что его продлили, ничего не меняло. Совать голову в песок, вымарывать все расставленные точки, как только чуть в другую сторону подует ветер — удел лицемеров и трусов. Удел тех, кем ты не являешься, Стас, ведь иначе Эва не удостоила тебя и взглядом.

Ну приходи, Чато. Поговорим.

* * *

Умбар поворошил кочергой дрова в камине. Чуть взметнулось пламя, и шаловливый отблеск на доли секунды выхватил его силуэт из полумрака зала. Умбар сел прямо на шкуру, расстеленную поверх хорошо разогретого пола, а затем чуть склонился к огню. Облик в меньшей степени воина, но в большей же — просто умиротворенного человека. Такими обычно бывают путники, вернувшиеся с дороги, авантюристы с задания или просто землепашцы с полей. Приходят, так же просто падают к камину и стягивают сапоги, давая отдохнуть ногам. Рядом с Умбаром было спокойно. Унимались душевные муки. Отходили назад терзания. И нелегко понять, что тому служило — заклинательная ли сила паладина или же то, кем он являлся на самом деле. Кем являлся, не скрываясь за доспехом, приказами Эйба и догматами Адамантиновой Цепи. Умбар служил некроманту, не стремясь раздувать угли в очаге ходивших о нем зловещих мифов. Умбар нес бремя дурной репутации, не оспаривая ее. Но и не подкрепляя без крайней на то нужды.

Оставим бессмысленные злодеяния разбойникам и дезертирам. Оставим жестокость палачам и храмовникам. Оставим недобрую славу прогнившим церквям и аристократам. Все это приходится нести — никуда не деться — но эти вещи лишь тяготы. Тяготы, чье наличие — следствие содеянного, а не его причина. Причина же в ином. Есть все же и то, что Умбар не может никому оставить.

Покорение. Силу, дисциплину и укрощение непреклонных.

Смиренным — возвышение. Гордым — низвержение. Инакомыслящим — кара.

Прошло два месяца с тех пор, как Хелген пал на милость Эйба. Защитники сражались стойко и, наверное, все-таки можно сказать, что отважно. Но им не было суждено победить. Враг, противостоявший им, оказался куда сильнее, хотя его мощь не исчерпывалась только лишь могуществом Эйба. Дул ветер перемен. Жестокий и опасный ветер, кренящий здание привычного и устоявшегося. То самое здание, где доселе ютились сотни тысяч приспособленцев и трусов. Умбар смотрел на это спокойно, и ничто не колебало в нем принятие происходящего. Бьющийся в лихорадке мир вновь склонил голову перед сильным. А затем, как и во все времена прежде, сильный взял над ним власть и установил свои законы. Это правильно. Это закономерно. Таков порядок вещей. Каждому в нем отмерено свое, и он арифметически точен. Ты удержишь в руках только то, что способен удержать; ни на йоту больше или меньше. Слабый потеряет многое, сильный приумножит малое. Это не всем нравится, но мир пока не отлил фундамента надежнее.

Монолит возведен. Предыдущая фаза осталась позади. Время переходить к следующей.

Регион, перешедший под владычество Эйба, так и не присмирел. Все еще ошивались по лесам банды мародеров, налетчиков и головорезов. Все еще сидели по городам и деревням своры грабителей и убийц. Разные стяги и знамена, разные цели и мотивы, разные чаяния и стремления. Но одно общее. Умбар жестко прищурился, глядя на огонь, а затем медленно сжал протянутые к ему ладони в кулаки. Сжал до побелевших костяшек.

Одно общее. Норовистость, непослушание и упрямство.

Непокорность.

Разбираясь на примере деревушки Даскван в причинах, почему так происходит, Умбар пришел к выводу, что дело все-таки в немертвых слугах. Даркван — село людей с вполне традиционными для Эктодумы взглядами на некромантию и ее порождения. Плохо, зло, скверна, пагуба и так далее. Вот у этих людей некромант сначала требует какую-то там десятину. Ответ закономерный: пошел он нахер. Некромант не унимается и высылает своих немертвых порученцев. Ответ еще более закономерный: ах он угрожает! — всех сжечь, и пошел он нахер. То есть, происходили вполне тривиальные вещи. Не что-то из ряда вон и не что-то, что никак нельзя было предусмотреть. На месте Эйба сам Умбар отправил бы прежде всего живых подданных. Желательно, чтобы среди них был тоже живой дворянин. И еще хорошо бы зарядить их всех какой-нибудь полезной положительной накачкой. Мол, вот, как всем нам там хорошо — не работаем, живем в стране вечного лета и всеобщего благоденствия, а немертвые все за нас сделают. И ведь что характерно — это во многом-то не ложь! Достаточно просто создать показательный положительный пример — всего лишь. Одного примера хватит, чтобы покорение осуществилось... Ну... Трети на две точно.

Все это Умбар не так давно обсудил с Эйбом. И Эйб был краток:

— У меня есть живые подданные. Один из них — ты. Дворянка тоже в подданстве есть — это Габриэлла. Считаешь, что это хорошо сработает — славно, вот ты же это и проверишь. А я посмотрю, так ли все сладится на деле.

Кто-то сказал бы, что инициатива опять поимела инициатора. Однако досады Умбар не испытывал. Все, что его разбирало — это запал и подлинный, искренний азарт. Тот самый, с каким беспробудный лудоман берется за карты или кости. И сравнение это далеко от метафорического. Покорение — действительно в чем-то азартная игра. Со своими правилами и игроками.

И другими ставками.

Впрочем, никаких иллюзий Умбар не испытывал. Единственное, за что он мог поручиться — это то, что он протянет жителям Дасквана руку помощи. Протянет открыто и честно, без фальши. Не держа в другой руке нож за спиной. Эйбу нужны живые подданные. Немертвые хорошо работают и воюют, но их разум застывает на моменте смерти; живым в этом смысле доступно гораздо большее. Только живые развивают ремесла и науки. Только живые пишут картины и книги. И только живые создают богов и низвергают их, лишая веры. Живое подданство в государстве немертвых — это не прихоть и не блажь. Это необходимость. Условие выживания молодого государства. Если живым нужна поддержка и помощь — Умбар даст в полной мере и того, и другого.

Но лучше бы им принять эту помощь сразу и без верчения хвостом.

Потому что иначе тот же Умбар размажет их по брусчатке.

* * *

— Насколько велика эта неустойка, господин? Дасквану предстоит как-то пережить и зиму. Сможет ли он погасить все долги и не остаться совсем нищим? А если не сможет — допускаешь ли ты возможность взыскать эти долги паями?

Мальк полежал чуть-чуть для порядка. Так, как лежал, бывало, когда в святилище устраивали кулачные бои, и его отправляли на песок. Надзорный начинал отсчитывать десять ударов сердца, и Мальк позволял себе полежать хотя бы пять-шесть. И отдохнешь, и приведешь мозги в порядок, и рано обрадовавшегося противника удивишь.

— Пиздец. Два взрослых мужика одного зеленого сломать не смогли. Позорище, ебать. Че молчишь, Холлвинтер?

Холлвинтер молчал. Малькольм стер плевок с лица и даже рассмеялся. Умей он накладывать самое захудалое благословение — и кто знает? Может, у него или у Холлвинтера все получилось.

— Знаешь что, Ильматер? — обратился он к своду потолка. — А пошел-ка ты нахуй! Двадцать пять зим я отдал твоему служению! Двадцать пять! И чем ты мне отплатил? Чем ты мне до сих пор платишь?! Я ведь даже не ради себя в это очко полез! Мог и мимо пройти, как мне и говорили каждый из моих спутников! Каждый, понимаешь? Я никого не спасаю, следуя твоим заветам! Все, что со мной происходит — это потери, потери денег, имущества, доверия, спутников, а теперь еще и жизни похоже! Хотя сколько по миру бродит юнцов, получивших твои дары и не сделавших ради них ВООБЩЕ НИХУЯ? Да я со счета собьюсь! Ебись твое жертвенное учение в рот, понял ты меня?! И сам ты тоже от тоски подохни, говноед!

Подорвавшись с земли, он отправился вдаль по тоннелю. Исцелить Холлвинтера было нечем, а нести с собой, если дальше нет прохода, смысла не было.

— Да уж, нечистота истории — это здесь у многих общая проблема... — задумчиво отозвалась Эва, но усилием воли переключилась на позитивное: — Отличное начинание! Все когда-то стартуют с малого — сначала маленькая конторка, потом раскрутишься и уже солидная фирма. Главное верить в себя и идти к мечте. Вселенная помогает мечтающим.

«Последняя мысль — чисто буддистская и, возможно, мировоззрению Стаса совсем чуждая. Но, в конце концов, может, не стоит всё время надевать маски, действуя так, как ожидают от тебя окружающие, а, Эва? Может, иногда стоит побыть собой? Говорить, что хочется, делать, что просит душа, — и не бояться осуждения или непонимания. Жизнь у тебя одна, и не такая уж она длинная, вот ведь какая штука...»

Слова о вселенной Стас воспринял со скепсисом. Ожидаемым Эвой скепсисом.

— Из пяти предпринимательских инициатив четыре подходят к банкротству в первые три года. Из десяти освобожденных из мест лишения свободы семеро возвращаются в криминал, так как не могут найти работу на воле. При грабежах и налетах возмещению по договору страхования подлежит только каждый пятый случай — остальные признаются неликвидными и оспариваются в суде, — произнес он. А затем качнул головой, как бы отвечая на вопрос: — Никому вселенная не помогает, Эва. Черная полоса, начавшись однажды, может не закончиться никогда и тянуться вплоть до... Да до самой смерти. Всё, что мы имеем — это результат работы и усилий. Мои удачные ограбления — следствие не помощи вселенной. А того, что я делал свое дело кропотливее и тщательнее, чем ЧОПовцы и полицейские делали свое.
— И чем закончилось твоё дело, тюремным сроком?.. — негромко спросила женщина.

Улыбнулась мягко, понимающе.

— Всех когда-то поймают. Это то, что надо знать о криминале. Однажды поймают всех. На месте ли, в бегах ли по горячим следам через несколько дней или выдернут из постели спустя двадцать лет, но это случится. Тюрьма — та вещь, к которой преступник готовится, как солдат к увечьям. Профессиональный преступник, во всяком случае.
— О том я и говорю. Да, ты можешь быть первоклассным специалистом, блестяще преуспеть в чём-то. Но если твои мотивы злы, нечисты, недостойны... Вселенная любит тех, кто меньше слушает это, — Эва протянула ладонь и коснулась лба Стаса, — а живёт больше этим, — рука скользнула ниже, остановившись на груди возле сердца. — Вот что я поняла недавно. Тоже раньше пыталась заглушить этот голос, прислушиваться только к рацио. Но теперь ясно вижу, что это было ошибкой. Чередой ошибок, чуть не приведших к необратимым последствиям.

Стас помолчал.

— Что такое зло? Кто распишется в том, что делает зло? Люди вокруг меня никогда не признавали то, что его делают. Они подводили под преступление моральный фундамент. Списывали его на влияние необходимости. «Мне некуда деться» я слышал куда чаще, чем «Я злодей», — «Не они подводили и списывали, а вы. Вы подводили и списывали. Ты тоже списывал и подводил». — А злом или добром сделанные ими вещи становились и воспринимались уже потом. Сильно потом, когда наступало время оценивать и оборачиваться на жизнь.
— К счастью, время для оценки у тебя есть. И для исправления тоже. Точно так же, как и у меня.

Эва немного помолчала, раздумывая.

— Я, например, хочу вернуться в профессию. Устроиться, как и раньше, в больницу, если возьмут. И думаю здесь остаться, — немного застенчиво призналась она на встречный вопрос. — Конфликты, гражданские войны — этого сейчас везде хватает. Если уж суждено погибнуть от шальной пули, так какая разница где, здесь или на родной планете?
— Больница — это хорошо. Только здесь, что-то мне подсказывает, всё будет становиться хуже от года. Социалка — это первое, по чему бьет гражданская война. Впрочем, может, ты собираешься работать на корпоратов? Частично панацея, конечно, но тоже не от всего...

— Корпораты или кто-то другой — какая разница, кто работодатель? — пожала плечами Эва. — Дело врача — спасать жизни. И главная его ценность именно она, человеческая жизнь. Мужчины или женщины, азиата или европейца, мусульманина или иудея, богатого или бедного, корпората или же нет — неважно, всё это наносное. Каждая жизнь важна и одинаково ценна. И мой долг попытаться спасти их все.
— Корпоративная больница не спасает жизни. Она обслуживает клиентов. Если ты живешь за чертой бедности и не можешь позволить себе страховку, то будешь работать за одну еду. Пока не отобьешь потраченное. Когда я работал в реабилитационном центре при своей колонии, зеки, если их туда принудительно доставляли, стремились как можно быстрее выписаться из медблока. Обивали кабинеты, прошения писали, — голос Стаса дрогнул от давно погашенного гнева. — Потому что за каждый день, за каждую процедуру и за каждую таблетку корпорат выставлял счет, отправляющий на самое дно. Туда, откуда они встали на путь преступления. И они... не были рады спасенной жизни. Жизнь ничего не могла им предложить.
— Я этого не знала… — Эва заметно погрустнела. — Когда высшая ценность перестаёт быть таковой… ужасно. Хуже не придумаешь — это край бездны.

Помолчав немного, чуть помявшись, она добавила:
— Просто не хочется мне на Землю. С ней связаны не лучшие воспоминания и совсем невесёлый период жизни... А здесь можно начать с чистого листа. По крайней мере, попытаться.
— А я вот на Земле никогда не был, — признался Стас.
— Да? — немного удивилась Эва. — А где ты родился?
— Всё там же, на Перше-четыре. Правда, что на Земле четыре пятых населения за чертой бедности?
— В процентах не скажу, но живётся там и впрямь непросто... — вздохнула женщина. — Социальные проблемы, вспышки эпидемий, безработица и голод... Думаешь, пошла бы я на такую работу от хорошей жизни?

Она покачала головой.

— Моя мечта — как-то переселить семью сюда, вытащить их оттуда. Как бы это странно ни звучало, но здесь спокойнее. Но, сам понимаешь, затея довольно дорогостоящая. Может быть, когда-нибудь...
— Если бы я мог выбирать, то не остался в Веге. Поконтактировал с людьми, которые тут, гм. Работают, скажу так, — Стас посмотрел на Эву. — СПО — не просто военная хунта. Это самая большая и организованная банда, иначе не скажешь. Вся борьба с криминалитетом, которая ей велась, была лишь устранением конкурентов и зачисткой концов. И эти черти, которые продолжают тут что-то делать (вроде Эскобара), связаны с СПО напрямую и платят долю. Здесь ничего не будет становиться лучше. У СПО нет поддержки с Большого Космоса, время работает против них. Чем дальше идет гражданская война, тем сильнее здесь будут закручиваться гайки, помяни мое слово.

Он о чём-то подумал и вдруг улыбнулся.

— Я бы отправился на запад. НДФ не работают на корпоратов, а борются с ними и их марионетками. За рабочие места, которые у них отняли, за право честно трудиться и получать по труду оплату. Не хотел бы я в ходе заказа выступить против них в бою. Они в ярмо войны за идею впряглись, а мы за деньги. А при прочих равных деньги — плохая мотивация. Нерабочая.
— Да, — согласным эхом отозвалась Эва. — Только вот никуда без них в эпоху капитала.

А затем тренировка продолжилась. Вернее, окончилась.

Удар пришёлся как-то не так, как планировался. Резкая боль в кисти заставила Эву охнуть и с мучительной гримасой согнуться.

— Кажется, на сегодня с тренировкой покончено... Вот уж поистине стальные яйца у вас, командир, — выдавила она из себя через силу, попытавшись скрасить травму шуткой.

— Тебе помочь? Давай в лазарет.

Но в самом лазарете у Стаса все словно валилось из рук. Вселенная, похоже, не помогла ему в очередной раз.

— Ничего, в следующий раз подтянем тебя по медицине в качестве ответной услуги за крав-магу.

Усевшаяся на кровать-каталку Эва (чтобы вызвавшемуся добровольцем Стасу было удобнее проводить манипуляции) ободряюще улыбнулась. Похоже, за руку она ничуть не обиделась.

— Не было бы лучше этих следующих разов. Разве не врачи прощаются словами: «Желаю больше никогда Вас не увидеть»? — пошутил Стас.
— Есть такое, ага, — весело кивнула врач в роли пациента. — Да не переживай ты так, обычное растяжение. В конце концов, нас всех скоро уволят и стрелять мне не придётся, — она усмехнулась. — А тем более оперировать. Я пока только резюме разослала, на новую работу ещё не приглашали.

Эва помолчала, но было видно, что она хочет добавить ещё что-то.

— На самом деле, спасибо тебе, — наконец, решившись, проговорила она сбивчиво. — Не за тренировку. То есть, за тренировку, конечно, тоже, просто...

Она провела здоровой рукой по волосам, как будто не знала, куда её деть, и потупилась.

— Я только сейчас осознала, что ты меня давно зовёшь по имени, надо же...
— А ты со мной давно на «ты» перешла, — Стас дурашливо посерьезнел и объявил: — Всё. Обоюдное нарушение профессиональной этики, оператор Картер! Сейчас строимся в колонну по одному и идем сдаваться территориалам. Штат под расформ, командира за решетку!

Он засмеялся, но вышло не очень весело. И даже напротив — веселье не просто улетучилось, а даже толком и не занялось. Не так смеются над шуткой и не так смеются, когда пытаются разрядить ситуацию. Так смеются или огораживаясь от чего-то, или давая отсрочку неким вещам, к которым подошли вплотную. Эта отсрочка всегда иллюзорна. Да, она дает немного времени подумать, что делать дальше, но никогда в корне не переламывает ход событий. И не влияет на наступление неизбежной поры действовать.

Идти на решения и принимать их последствия. Ошибаться и выносить груз ошибок.

Действовать.

Стас присел рядом на тахту лазарета и взял Эву за здоровую руку. А затем переплел свои пальцы с ее.

Чуть прохладные пальцы дрогнули и сжались несмело, когда Эва, подняв глаза, взглянув на него пристально, прошептала единственное слово:

— Стас…