Голосование за ходы

Короткий обмен ударами Ханса и Эстебана был великолепным – Джозеф был неплохим фехтовальщиком по человеческим меркам, но не лучшим, если расценивать сражение на клинках именно как науку и талант, а не как состязание "у кого рефлексы лучше". Это играло большую роль в бою, и здесь у Охотников было очевидное преимущество, но в этом бою скорости реакции было просто недостаточно. Нужно было "видеть", куда придется очередной удар, чтобы иметь хотя бы шанс отклонить его. Самостоятельно с Эстебаном Джозеф бы точно не справился – решение Чертогов (или конкретно Ноттингема) послать именно Ханса, похоже, принималось не на ровном месте, и не в случайном порядке. Однако и он в одиночку бы не справился. Джозеф потянул меч из ножен, подготовившись присоединиться к бою. Они уже дали Эстебану все возможные шансы, последний был проговорен Хансом и звучал не сильно иначе, чем выразился бы сам Джозеф. И от каждого шанса Эстебан отказался. Похоже, осознанно. Дознаватель не был уверен, но ему казалось, что тот просто решил умереть в бою, а не полагаться на правосудие Чертогов по неизвестному обвинению.

Это не был бы честный поединок. Достоинство дуэли уже не соблюдается, когда против одного человека выступают двое. И, хотя Эстебан был отличным бойцом, разница между ним и действовавшими в паре Джозефом и Хансом не должна была оказаться достаточной, чтобы была хоть какая-то иллюзия равенства сил. Невольно дознавателю вспомнилась относительно недавно виденная театральная постановка, в которой крайне нелепыми выпадами лирический герой теснил лирического злодея и его приспешников, которые не менее нелепо отмахивались бутафорскими шпагами и упускали каждый выпадавший им шанс нанести удар в бесчисленное количество неприкрытых защитой героя мест. Сейчас же Эстебан не был героем, а Джозеф не упустил бы шанса ударить даже в спину. Долгим боем этот поединок стать не должен был.

Но он, внезапно, оказался куда короче.

Почему сработали слова Арлетты, Джозеф сразу не понял. Это заняло еще на несколько мгновений дольше, после того как проявились признаки пробуждения Зверя. Чудовища, сидевшего в каждом Охотнике. Одной из причин существования Дознавателей. И, судя по тому, насколько сильными были симптомы, чудом было то, что Эстебан сдерживался так долго и сохранял демонстрируемую им степень рассудка.

А потом цепочку логических заключений замкнуло, и в голове Джозефа будто бы вспыхнула искра, как в лабораториях Чертогов, когда один из экспериментаторов переключал массивный рубильник. Куда большую роль, похоже, сыграла сама Арлетта, чем ее слова. Эстебан был не молод, и наверняка в его прошлом была девушка сходных с охотницей лет, к которой он был привязан. Может быть, запретная любовь. Может быть, суррогатная дочь. Или, что несколько более вероятно, тоже охотница, которую он так или иначе потерял.

И, потеряв, утратил часть того, за что мог держаться во внутренней битве с Зверем. Наверное, потому он и странствовал пешком. В дороге Джозеф заметил, что Арлетта привязана к лошади, и, в какой-то степени, заботится о ней. Наверное, Эстебан решил отказаться от подобного спутника либо потому что не видел в нем подобного молчаливого собеседника, с которым можно хоть немного поговорить в пути, либо потому что, наоборот, не хотел навредить ему, если вдруг Зверь сорвется с цепи.

Или уже навредил…

Но, пока дознаватель предавался (пусть это и занимало секунды) размышлениям о лошадях, Эстебан предложил оборвать его жизненный путь Арлетте. Это было неожиданное предложение. Но Джозеф не был уверен, что справедливое. Ни по отношению к Эстебану, ни по отношению к Арлетте.

- Прошу прощения, милорд, но это мой долг.

Маска безразличия, которую дознаватель нацепил для боя, уже не нужна была. И лицо Джозефа отражало как минимум часть его настоящих эмоций. Сожаление, что через несколько мгновений Корпус окончательно потеряет одного из своих легендарных охотников. Уважение к человеку, который смог сдерживать Зверя так долго, и смог побороть его в тот самый момент, когда он более всего рвался наружу, всеми инстинктами стремясь выжить в смертельно опасной схватке. И решимость довести дело до конца – выполнить свой долг, каким бы мрачным он ни был.

- Не дело обычных охотников пятнать свои руки кровью других охотников, пока они люди и служат людям.

Даже в этот момент Джозеф не смог остановить себя, и не подобрать осторожные слова. Он не был уверен, что Эстебан питает сейчас особо теплые чувства к Корпусу, который, если отбросить все неизвестные обстоятельства в сторону, был прямой причиной того, что сейчас с ним происходило.

- И, если я правильно понимаю причины вашего решения, то еще меньше вы хотите, чтобы эта кровь осталась ее руках.

Он чуть повернул голову в сторону Арлетты. И, одновременно, в его руке блеснул кинжал Ханса.

- Позвольте мне.

Была еще одна причина – хотя прямо сейчас Эстебан контролировал Зверя, не было никакой уверенности, что он сможет это делать долго. И очень много сценариев, в который Арлетта допускала хоть малейшую ошибку, или даже не делала таковой, приводили к разрыву тех уз, которыми старый охотник сейчас удерживал внутреннее чудовище.

Ударившись плечом об обломок стены, Джозеф втянул в себя с шумом воздух – истощенное рывком тело требовало кислорода, с поставкой которого на нужной скорости легкие во время бега просто не могли справиться. Обычный бегун, даже на короткую дистанцию, может подстроить дыхание под свою скорость, но то, что сейчас сделали Ханс и Джозеф, было чем-то близким к сверхъестественному. А легкие у них были все же обычные, пусть и тренированные, и воздуха не хватало. И очень не хотелось его отдавать запросто так – но предупредить соратника о том, что он таки добрался (вряд ли Ханс во время своего бега был в состоянии уследить за тем, что там происходило с дознавателем) надо было. Однако, повернув голову, Стортон увидел, что Ханс совсем рядом и смотрит на него.

Поэтому он просто кивнул и бросил взгляд в проход.

А потом его глаза вернулись к полю, пока работали легкие. И, несмотря на воспитание и подготовку, Джозеф чуть было не выругался. Арлетта, вместо того, чтобы благоразумно спрятаться в лесу, вскочила на коня и явно собиралась прорваться к ним.

Он посмотрел в проход еще раз. Похоже, лорд Эстебан действительно их ждал. Или не их, а каких угодно других гостей. Конечно, по тому, как они двигались, он должен был догадаться, что они – из Корпуса. Вряд ли простые бандиты были бы способны на это. С другой стороны, у Охотника может быть много врагов, способных на сверхъестественную скорость и изворотливость. Чем опытней охотник, тем меньше подобных врагов он оставляет в живых, но чем старше он, тем больше просто статистический шанс, что кто-то уйдет. И как именно дела обстояли с этим балансом у Эстебана, Джозеф не знал. Может быть, именно упущенная цель и стала причиной Метки.

- Лорд Эстебан, у меня приказ доставить вас в Чертоги живым!

Джозеф перегнулся через угол и начал высматривать то, к чему крепились лески. Хотя у него не было при себе специального снаряжения, если не обезвредить ловушки, то по меньшей мере пройти и показать Хансу как это сделать он должен был в состоянии.

- И я готов даже не считать все произошедшее сопротивлением! Не заставляйте нас применять силу!

Что именно заставит эта речь сделать Эстебана, было непонятно. Был небольшой шанс, что тот думал, что Метка ему выдана сразу с приказом на казнь, и предупреждение заставит его переосмыслить дальнейшие действие. Но больше Джозеф надеялся, что тот отвлечется и не попытается застрелить Арлетту – либо вступив в переговоры, либо приготовившись к ближнему бою.

Септ некоторое время смотрел в спину Грилу. После чего повернулся к Оуэну. Лишние свидетели при разговоре им были не нужны, особенно кто-то, кто мог бы нашептать лишнего их недавнему гостю. К сожалению, некоторые вещи, которые Септ хотел бы сейчас сказать, нельзя было говорить при Аммосе, но его присутствие было в некотором смысле даже полезным. Он знал о городе больше, чем все они вместе взятые, и на те вопросы, которые ему нужно было задать, должен был ответить без колебаний. А нежелание ответа также стало бы определенным знаком. Но прежде…

- Оуэн, можешь осмотреться? Лишние уши или глаза нам сейчас прямо совсем ни к чему.

Когда полукровка убедился, что их беседе никто не помешает, и что лишних ушей рядом нет, Септ, бросив взгляд на Эдваса, обратился к виккенцам. Конечно, он некоторое время колебался, думая, стоит ли "приоткрываться" перед особо важным полуоборотнем, но, взвесив за и против, решил, что это поможет им втереться в доверие, а не наоборот.

- Айлинн, ты, действительно, молодец. Но, перед тем, как отправимся отдыхать, я бы хотел сказать несколько вещей. Мистер Грилл существенно преувеличил свою значимость, набивая себе цену. И цену же он приуменьшил – он в состоянии заплатить больше. Насколько я понял, цена золотого тут и…

Септ запнулся, с трудом удержавшись от того, чтобы бросить взгляд на Аммоса. Он хотя старался вслушиваться во все разговоры, никак не мог вспомнить, говорил кто-то что-нибудь, что позволило бы сделать вывод, что они из одного и того же места родом. И решил не рисковать

- …там, откуда я родом, разная. И триста золотых может быть и приличная, но не такая большая сумма.

В этот момент глаза его были устремлены на Айлинн. После резни в Виккене Септ рассматривал почти все вокруг через призму функциональности, того, как это можно обратить в инструмент для достижения цели. Он смог исключить из этого своих собратьев и сестру по несчастью, но остальное… давалось с трудом. И деньги, разумеется, были исключительно инструментом. Мысль о том, что для остальных они могут быть чем-то другим в голову не приходила. До практически вот этого самого момента.

- И она сопряжена с значительным риском, который лишь увеличится, если мы решим далее с ним сотрудничать. Я не ожидал от него высоких моральных качеств, но был уверен, что про собратьев по Гильдии он будет молчать. И нас он продаст. Не сразу и не страже, разумеется. Может быть даже немного неохотно. Если хотим иметь с ним дела, то нужно подумать над способом это делать безопасно.

Он посмотрел на "спасаемого" полурослика. Немного лести, он должен быть на нее падок. И какое-то подтверждение о том, что пока основывалось на довольно шатких фактах и интуиции самого Септа.

- Мистер Аммос, вы же из Грастов, явно лучше нас знакомы с городом, это вообще норма в Гильдии, говорить о своих и браться за любую работу, даже поперек собратьев по цеху, или нам, скажем так, попалось гнилое яблоко?

Приятно посмотреть на дело рук своих. Хотя Гекс и знал примерно, как может выглядеть результат попадания разогнанного до подобных скоростей метеорита, репортаж его все равно впечатлил. Хотя подписываться на ленту новостей он все же не стал – профессионализм слишком уж мешался с пропагандой, особенно учитывая то, что истинная профессиональная самоотверженная работа легионеров из Второго Хадианского сидела рядом с ним в этой же комнате. И это заставило задуматься. Сколько по настоящему вот таких вот случаев, которые пресса подавала как профессионализм и готовность ко всему солдат с любой стороны было, на самом деле, следствием простой человечности. Следования принципам Союза, которые хоть и трактовались по-разному разными ЦентКомами, все-таки изначально опирались скорее на гуманизм, чем на голую прагматичность.

Но дальнейшие новости, на этот раз уже от полковника, были не столь приятными. Следующим противником их были уже не харрисонцы, а карракианцы. И война традиционно велась за космопорт. Казалось бы, пятидесятый век на дворе, а все равно, проблему логистических цепочек так и не решили. Хотя, если подумать, то это не война на два фронта, а "free-for-all" с мехами. Все это все больше и больше начинало выглядеть глупо. Союз не умиротворял участников войны, как это пытались подать уже их специалисты по информационному пространству. Союз в войне участвовал. Более того, начав в ней участвовать, он не мог, похоже, позволить себе из нее выйти из-за репутационных потерь. Какой поворот на это налепить можно, чтобы выдать за победу…

Гекс вздохнул. Война, война никогда не меняется. По меньшей мере то, как она происходит в сердцах людей и головах принимающих решения.

Тридцать шесть часов на отдых звучало хорошо, но все присутствующие понимали, что, на самом деле, значительную часть этого времени придется отвести на перепиливание мехов под новую миссию. Возможно, даже отпечатку новых. Просто сидеть и наслаждаться жизнью было невозможно.

Минибрифинг Чжэн, конечно был так себе. Одни молодцы, другие по остаточному принципу. Впрочем, учитывая, что в этот момент индивидуальные голографические проекторы Гекса показывали картинку, олицетворявшую расслабленность и пофигизм, возможно, это было и справедливо.

Но на этот раз у Гекса был туз в рукаве.

- Командир, у меня тут есть одна штука, которую я хотел бы попробовать… тактическая штука!

Он усмехнулся, и на голопроектре появилась схема, на которой были изображены пять человекоподобных мехов. Два синих, со стрелочками "мы", и подписью "я" под одним. И три красных, двое из которых стояли впереди, в своеобразной стенке, а третий за ними, пританцовывая и пуская в воздух волны, видимо, изображая специализированного на РЭБ противника. По щелчку пальцев от меха с надписью "я" ко второму синему меху протянулась пунктирная линия, и, когда она его коснулась, он стал мерцать. После чего помахал собравшимся рукой и побежал к красным, которые явно напряглись, и "защитники" откуда-то достали и выставили щиты на пути синего. Однако тот даже не замедлился, а проскользнул сквозь них к третьему красному, который очевидно запаниковал. Подбежав, синий достал откуда-то карикатурно большую дубинку и мякнул паникующего по голове, от чего тот растворился в облаке пиксельных брызг.

- Я не буду объяснять, как именно это работает, но принцип основывается на метаскладывании пространства. К сожалению, оно не до конца стабильно, и как-то завязано на индивидуальное восприятие пилота, поэтому не позволяет проходить сквозь другие препятствия, и при попытке взаимодействия с противником вся метаконструкция почти всегда будет обрушаться, возвращая условия стандартной реальности.

Он щелкнул пальцами еще раз, и картинка сменилась.

- Есть еще одна опция этого устройства.

На этот раз на картинке было только три меха, и все синие. От одного из них (с подписью "я") протянулись пунктирные линии к остальным, и рядом с каждым появились мультяшные ножницы, вырезавшие их из "подложки" квадратиком. Затем "я" сделал несколько вперед, и, одновременно, сдвинулись и вырезанные фигуры, правда, без шагов. Затем на картинке перед одним из "вырезанных" появился красный большой камень. "Я" продолжил шагать вперед, но одна из вырезанных фигур уперлась в камень и осталась на месте, а двигалась лишь вторая.

- По сути, это вырезание и сдвиг пространства. Правда, сдвиг может быть лишь параллельным, и отражать мое движение. Но, думаю, этому тоже можно найти тактическое применение. Двух союзников, особенно при наличии ускорения от "Лича", можно протащить довольно далеко. По понятным причинам с первой опцией оно взаимоисключающее – колебаясь в вырезанном метапространстве можно там застрять навсегда или рвануть с силой тысячи сверхновых. Или что-нибудь еще. В лицензии написано "так не делать, мы не знаем, что случилось с теми, кто так делал", и я не буду рисковать.

Он поднял палец.

- Но! Все эти замечательные возможности идут в комплекте с дополнительной защитой системы от РЭБ и синергическим усилением системы! А первая еще и, по сути, не имеет ограничения по сроку действия.

Апплодисментов, конечно, не последовало. Но Гекс в них и не нуждался. Ему просто нравилось делать то, что он делал.

В глазах Септа проскользнуло разочарование. Он не ожидал, что тот выдаст хоть что-то о коллеге по цеху. Пусть этот цех и занимался не честной работой, а сомнительными делишками. Однако сказанное говорило достаточно и о Грилле, и немного о Норе. Оглашать свои выводы, разумеется, в присутствии самого Себастиана он не собирался. Это можно было бы сделать, но роль кнута в этой ситуации решил сыграть Оуэн, и, по правде говоря, Септ не был уверен, что прямо сейчас кнут им действительно необходим. Пока что для всех было лучше, что Грилл считал их обведенными вокруг пальца простаками – если что они ему и показали, то свою силу, но не свой ум. По крайней мере не весь. А именно он, похоже, должен был цениться тут превыше всего. Но и настраивать текущего собеседника против себя определенно не стоило – хотя тот явно уцепился за свой шанс покинуть это место, в случае конфликта он мог обратиться не только к своим дуболомам, но и к страже. А это сильно усложнило бы виккенцам жизнь. Впрочем, эту проблему, кажется, взялся решать Эдвас, хотя Септ и не был до конца уверен в его намерениях.

- Благодарю вас, господин Грилл. Как говорится, доверяй, но проверяй. И, задавая вопросы, хорошо знать хотя бы часть правильного ответа.

О прошлом Норы предстояло подумать позже. Сейчас же Септ собирался вежливо спровадить господина Грилла. Хотя часть последней фразы, судя по метнувшимся от Айлинн через Оуэна к Эдвасу глазам, предназначалась и остальным присутствующим.

- Нам нужно отдохнуть и обдумать дальнейшие действия. Не дальнейшего сотрудничества, но самого ближайшего предприятия. Всегда есть проблемы, которые лучше предусмотреть заранее. Если вы не против, то беседу нашу мы продолжим после отдыха и уже в более практичном и организованном ключе.

Это было немного странно – помогать людям, которые готовы были тебя избить до полусмерти несколько минут назад. Наверняка для них это тоже было странное ощущение – но, будучи хорошо отделанными, они не были в состоянии не то что приступить к рефлексии, но как-то осмыслить происходящее сейчас. Оставалось надеяться, что либо предоставится еще время для разговора, либо они сами попытаются найти правильный путь теперь, когда на их текущем появилось странное завихрение проявленного после победы милосердия.

Он вздохнул. На долгие проповеди времени не было. Можно было бы вверить братьев "Церкви Надежды на Милосердие Святой Матери", но Септ не был уверен, что это было лучшим вариантом – общее мнение его об отце Иеремии и его пастве особо не изменилось, просто с учетом рассказанного им, он понял, какое именно безумие коснулось проповедника. Пока оно не было по настоящему опасным, но любому огоньку достаточно лишь ветерка в летнем лесу, чтобы превратить сушняк и листья в топливо для пламенного смерча, пожирающего все на своем пути. И будет ли этот огонь метафорическим, лишь углубляющим спровоцированное вещим сном безумие Иеремии, или буквальным, и паства священника разрастётся и попытается в буквальном смысле прижечь Касторейдж от греха так же, как они прижигали свое тело, покажет лишь время.

Септу не дано было заглянуть в будущее. Поэтому он просто перевел взгляд с лежащих на находящегося в сознании Шакли

- Эх. Лэнгдон. Передай братьям своим, как очнутся. Надо быть добрее к людям. Хоть немного. Можно быть и сильнее, и добрее.

Вряд ли дырозубый был в состоянии сделать из этого цепочку достаточно сложных выводов, в конце которых было то, что подобные слова говорят, если не рассчитывают на последующую беседу. И, тем более, вряд ли он мог понять, что последние слова были обращены не только к нему, но и к самому Септу, который пыталя проговорив их, убедить себя в том, что поступил правильно. Уходя от нового плота Шакли к старому, священник смотрел по сторонам, стараясь впитать в себя то, как их победу воспринимают остальные обитатели трюма. Перешептывания, движения, изменения в апатичном положении тел тех, что смирились со своей судьбой. Изменилось ли что-то вместе с балансом сил?

Сложно было сказать. Тем более что большая часть вскоре отвлеклись на Айлинн. Несмотря на полусумрак, этим зрелищем* попытались насладиться многие, и даже сам Хербаст лишь через несколько секунд смог отвести взор. Жаль, тетрадь с зарисовками отобрали и, наверняка, присовокупили к делу как особо важное доказательство. У Громвелля рисунки, у Септа рисунки, какая Оккулярис разница…

Стараясь не коситься на оттирающую грязь с одежды Анну, Септ сел на плот, сложив ладони перед губами и подперев подбородок большими пальцами. Издалека могло бы показаться, что он молится, но на самом деле он думал. Контуры проблемы, которая беспокоила его, обрисовались в самом начале их пребывания в трюме-тюрьме, когда они долго препирались насчет дальнейшего хода действий. Его роль в этих препирательствах была, конечно, неприглядна. Но позже, осознав свою ошибку, где-то на границе сознания он уцепился за еще одну мысль, и сейчас смог ее сформулировать. Во многом этому помогли события перед боем, пронесшиеся тогда внезапно, но при этом достаточно свежие, чтобы мгновенно всплыть в памяти.

В будущем, перед лицом угрозы, они не смогут быстро и правильно отреагировать. Их объединяла беда, их объединяло единое стремление, но для каждого и беда и стремление были чем-то особенным. И порядок приоритетов Кеннета, который подумывал уйти из деревни и считал, что он там никому не нужен, Томми, у которого где-то еще были две племянницы, о которых нужно было позаботиться, и самого Септа, который сейчас старался не смотреть в то темное и злое, чем был уголок его мыслей мысли об убийцах из Оккулярис, были очень разным. Они победили Шакли даже не успев по-настоящему отдохнуть, но все могло обернуться и иначе.

Поэтому им нужно было решить, кто принимает решения. Не постоянно и не во всем, но в критической ситуации и в рамках своих знаний, опыта… экспертизы. Он бросил взгляд в сторону Эдваса. К Неттлу-старшему (из братьев) нужно было прислушиваться больше.

Но дальнейшему течению мыслей помешало приближение чего-то сквозь воду. Поскольку разглядеть нечто, плававшее в воде и не бывшее человеком вблизи раньше Септу не удалось, так как беседа с ним произошла во время паломничества бывших учеников Громвелля (только сейчас Хербаст понял, что это было довольно странным совпадением – хотя небольшим на фоне прочих) к Иеремеии, эмоции при виде подобного существа ему пришлось испытать сейчас, хотя они и были смягчены предупреждением Айлинн.

Боб. С одной стороны казалось, что это имя не подходит для разумного таракана. Который должен называться каким-нибудь щелкающим-скрежещущим звуком, Сщщщчк-клац-чк, например. С другой стороны, обыденность этого имени подчеркивала то, насколько подобные странные существа являются нормой для Касторэджа. С третьей, имя Боб каким-то образом заставляло воспринимать его спокойней. Пусть даже он и был тараканом размером с теленка.

И, похоже, не самым плохим существом в этом трюме. Возможно, в первой десятке по моральным качествам. Томми, похоже, хотел с ним чем-то поделиться, и тот ответил самой настоящей благодарностью. И не на словах, а материальной. Арсенал виккенцев пополнился еще одним кинжалом. После этого появился Аммос – хотя его Септ еще не видел вблизи, описаниям Норы он вполне соответствовал. Брови жирные как черви, и лицо… похоже, с местной королевской семьей действительно было что-то сильно не так. Добродетель скромности, видимо, была им неведома, если выражение "я лучше вас" настолько впечаталось в черты Граста. Или же Септ просто не так понял Джоша. Однако "проверку статуса" в глазах полурослика-оборотня они прошли. Тот даже на обещание "словечка перед дядей" расщедрился и предупреждение.

Септ вздохнул. Шакли были лишь третьей по опасности группой в трюме. И сейчас предстояло иметь дело со второй. Однако случилось это позже, во время "сонного часа".

(визит Грилла)

И в случае каких-либо проблем, похоже, "Опасные" не собирались тыкаться наугад в полумраке. Стычка с Шакли позволила им наблюдать за тем, как сражались виккенцы (хотя в пылу боя Септ не заметил кого-то из людей Грилла, наверняка они присматривали за происходящим – зачем нарываться на неизвестного противника, если конкурент может сделать это за тебя?). И выводы были сделаны. Однако само наличие подобного "жукосвещения" говорило либо о договоренностях со стражей, простиравшихся за пределы простой контрабанды, либо о том, что последняя в "сонный час" уходила поиграть в карты или выпить (или как они еще могут тут тратить время). Первое было дополнительным риском, второе – возможностью. Но и то, и то не являлось сиюминутным фактором.

Пришел Грилл с дарами. Непонятно, правда, кого он хотел этим обмануть. Разделив по просьбе Айлинн принесенное угощение, Септ слушал Айлинн, которая взяла беседу с их гостем на себя. Ему было искренне интересно, что из этого получится – и то, сколько она полезных для них сведений сможет выудить из него, и на какие компромиссы сможет пойти. Правда, несколько мгновений после приветствия Грилла он думал, не взять ли эту роль на себя. Но это было слишком близко к тому соблазну, который овладел им в начале их пребывания в этом мрачном месте, соблазну решать самому. И он не стал. К тому же, возможно, он был не самым лучшим человеком, чтобы вести дела с собеседником, подобным Гриллу.

Две порции остались невостребованными, и, пожав плечами, Септ отложил их в сторону, на предварительно расстеленную ткань. Он не спешил с трапезой, пока не убедился, что Грилл ест и пьет то же, что и они. Да и потом скорее делал вид, чем по-настоящему ел или пил. Позволить упустить себе что-то сказанное или несказанное Гриллом было опасней, чем оказалась вся их битва с Шакли. И первые же настоящие слова их гостя это подтвердили.

Похоже, скрыть побег было сложнее, чем думала Нора. Или же она рассчитывала на то, что знание о планирующемся побеге не будет иметь значения. Надо было посмотреть, с кем именно из стражников общался Грилл, когда была такая возможность. Надо было. Почему-то Септ чувствовал, что эти два слова он произнесет еще не раз, пусть даже только и в мыслях. Впрочем, это было не так важно. Этот разговор больше говорил о Норе, чем о самом Грилле – ее профессионализму доверяли, ее договоренности с неким "важным типом" не были тайной, и ее за эти договоренности некоторые члены Гильдии не любили.

Глаза Септа сузились. За обещаниями всяческих наград закономерно последовала угроза. Хербаст даже почти не удивился. Почти – потому что мысль о том, что кого-то могут выпустить из заключения за донос не казалась серьезной. Хотя… за взятку люди согласились участвовать в весьма опасной интриге против Оккулярис, даже не понимая полной меры риска. Жадность в Касторэдже, похоже, не имела пределов. Взгляд метнулся к Айлинн, посмотреть, как она отреагирует на все это, но тут вмешался Нейт.

Нейт был в целом прав – до той степени, что это признал даже сам Себастиан. Но вот только Септ уже знал, что Грилл – не того масштаба фигура, чтобы участие в его освобождении им как-то аукнулось. Сюда бросали не особо опасных преступников – судьбу последних им описывала Нора, и альтернативой этой судьбе были камеры, в которых их как раз и содержали во время допроса. Была и еще одна деталь – хотя их собеседник и обладал некоторым влиянием, не похоже было, чтобы дела шли у него по-настоящему хорошо. Сидел он здесь достаточно давно, и пока никто из Гильдии побега ему не организовал. Помимо признания в возможных проблемах, связанных с участием в его освобождении, в детали Грилл вдаваться закономерно не стал. Судя по выражению, которое промелькнуло на лице Грилла, тому или вопрос, или форма вопроса Неттла-младшего были не приятны, и он не считал виккенцев той угрозой, перед которой подобное выражение стоит прятать.

Оуэн, похоже, тоже раздумывал о том, чтобы пойти на сделку с вымогателем. Как будто у них был выбор прямо здесь и сейчас. Вопросы его были, как обычно, закономерны. В сознании Септа что-то шевельнулось, говоря, что, ответив на них, лидер "Опасных" рискует вместо дороги оказаться внезапно на обочине. В яме. Засыпанной свежей землей. Слабость плана Грилла уже была очевидна.

Септ вздохнул.

Эйлинн выманила у Грилла описание материальных и нематериальных благ, которыми тот готов был расплатиться с ними за побег. Вот только, действительно, у нее был невеликий опыт в переговорах в подобных кругах. Как и у Септа. Но им всем предстояло быстро учиться.

Губы сами собой растянулись в улыбке.

- Мистер Грилл, ваши возможности впечатляют. В качестве небольшого… аванса, не могли бы вы рассказать нам о Норе. Наши отношения достаточно… сложные, чтобы пробудить подобное любопытство и спешить в его удовлетворении. Я понимаю, что сведения в Касторэдже стоят денег, и готов заранее отказаться от части своей награды за помощь вам, и готов положиться на ваши принципы в оценке этих сведений. Ведь вся наша договоренность действует на доверии, не так ли? И, похоже, вам даже не придется тратить свое время и средства для ответа на этот вопрос.

Он сделал небольшую паузу.

- И, даже если цена этих сведений выше, чем объём награды, предложение остаётся, просто отойдя в сфера нашего будущего сотрудничества.

Священник чуть наклонил голову вперед в ожидании ответа. Одного из двух, по сути, возможных. Трёх, если достаточно высоко оценить ум Грилла.

Это был определенно, что называется, конфуз. Крайне неприятно, когда ты строишь планы, делаешь логичные во всем предположения, и все только для того, чтобы в итоге оказаться в дураках. Но если что Джозеф и знал, так это то, что на подобных эмоциях зацикливаться не стоит. Особенно в ситуации, когда по тебе стреляют. Или не по тебе – догадаться, специально Эстебан стрелял мимо или промахнулся, было невозможно.

Иронично было, что худшим вариантом здесь был лучший. Если Эстебан действительно мог по ним попасть, но при этом решил стрелять мимо, предупредительным. И это исключало ситуацию, в которой их цель попыталась бы снять их по одному и по-тихому. Сценарий, которого Джозеф опасался больше всего.

Поэтому, когда Арлетта подала голос, Джозеф сделал то, на что способно крайне малое количество людей, даже относящихся к категории атлетов. А именно – рывок бегом из позиции лежа. Ближайшее укрытие было достаточно далеко, чтобы этот маневр был рискованным, но он, равно как и перемещение метнувшегося тенью вперед Ханса, отвлекал внимание стрелка от алхимички. Будь Джозеф на месте Эстебана, он отдал бы приоритет приближающимся к нему угрозам, а не отвлекающему маневру. С другой стороны, равнозначным действием Джозефа на месте Эстебана было бы взятие Арелтты в заложники – благо тому даже приближаться, похоже, не было необходимости.

Похоже, мерилом того, насколько глубоко пал их объект охоты, будет судьба их спутницы…

Несколько дней назад мысль, которая мелькнула в голове Септа, показалась бы ему безумной. Да и сейчас он был уверен в том, что это ненормально. Однако… этот бой был не самым тяжелым или страшным из тех, в которых ему довелось участвовать. Но разум, как обычно мерзкий в своей дотошности, сразу же подкинул картину другого сражения. Крики убийц и их жертв. Рев чудовищ. Дым, поднимающийся над горящими домами. И фанатичный огонь в глазах людей, что преградили им путь. Руки, до этого стиснутые в замок во время беззвучной молитвы, разжались, и ладони поползли вверх, пока Хербаст не обхватил ими свои плечи, тихо опускаясь на плот.

Силу в этот момент демонстрировали другие. Они же и диктовали условия. А Септ пытался прогнать из головы образы прошлого, столь нелюбезно заполонившие ее. Не так он видел эту победу, когда недавно говорил об ее неизбежности остальным виккенцам. И свою роль в ней. Остальные диктовали условия побежденным, а он молчал. Даже полузаготовленная фраза вроде "я же говорил, что вы не хотите драться с нами" не желала срываться с губ. Но подняться в себе силы нашел.

- Оуэн, подойди, дай я посмотрю…

Это было необходимо. Септ раньше просто не оказывался в ситуации, где подобная просьба была бы обязательной. Не оказывался в ситуации, где нужно было бы контролировать силу, что текла через него. И никогда не задавался вопросом о том, как соотносится эта сила и роль священника в принципе. В Виккене, когда он кого-то исцелял, не было необходимости думать о том, что можно случайно вылечить кого-то не того, кто оказался рядом. Сейчас… сейчас Септ осознал, что призывая целительную энергию, он не может контролировать ее. Она не разбирала между хорошими и плохими, между теми, кто убивал и теми, кого убивали. Усилием воли можно было попытаться использовать ее более прицельно, но, сконцентрировавшись на этом, Хербаст понял, что это вопрос опыта, а не веры, и с моральными качествами как целителя, так и исцеляемых, это не имело почти никакой связи.

И приятным это откровение назвать было сложно. Непростым было и усилие воли, которым Септ остановил поток мыслей, который ринулся в очередную брешь в картине мира. Сейчас надо было сосредоточиться на происходящем вокруг, а не тонуть в философских размышлениях.

Поэтому он и отозвал полукровку подальше, чтобы случайно не исцелить Шакли. Шансы на то, что братья захотят драться прямо сейчас же, были не слишком велики, но рисковать было неразумно, если иметь в виду их главную цель в этой дыре. Ситуация, в которой им придется отлежаться до того, как их тело само приведет себя в порядок, устраивала Септа гораздо больше. Вот только, осмотревшись, он понял, что этого может и не случиться. Трюм был не самой лучшей средой, чтобы восстанавливаться от тяжелых обморожений, колотых и режущих ран и в лучшем случае ушибов, а в худшем – переломов.

Септ посмотрел в сторону, где находился отец Иеремия с его паствой. Кредо Матери Милосердной обязывало помогать страждущим. Достаточно абстрактно, чтобы вокруг этого могли находиться сотни лазеек, которыми, вне сомнения, пользовались в Касторэдже. Он не имел понятия о том, чего требовали остальные аспекты веры, но мог догадываться. И, как бы он ни поступил, с точки зрения Матери, он был бы прав.

Убедившись, что синяк от удара одного из братьев пропал, и проследив за тем, как глаза Оуэна реагируют на движение, чтобы убедиться в отсутствии (или успешном исцелении) сотрясения, Септ повернулся к затаскиваемым на борт Шакли. Тем уже подробно объяснили изменения в тюремной иерархии. И, по правде говоря, это было справедливым наказанием. Особенно с учетом того, что бывший статус братьям восстановить будет сложно, если вообще возможно. Правильным, по настоящему правильным поступком было бы просто пойти с остальными виккенцами обживать отвоеванный у братьев Шакли плот.

Но из головы в этот момент никак не желал уйти другой образ. И Септ чувствовал себя точно так же, как на мосту, когда он хотел дать жест Оуэну, чтобы тот перерезал горло одному из убийц, несмотря на данное тому обещание пощадить. И последствия этого. Йохан. Слова Септа и его милосердие убили солдата оккулярис. Но при этом его действия были правильными, потому что жизнь несчастного стала ценой за прозрение, пусть только начинавшееся. Рука Торнейджа не позволила Йохану пройти по дороге осознания ошибок и искупления. С Шакли, возможно, будет иначе.

А если и не будет, то ни сам Септ, ни остальные виккенцы от этого не пострадают. Пострадают ли другие? Будет ли лучше, если Спив и остальные умрут тут от заражения крови или гангрены? Забудут ли они помощь как некий позорный случай и вернутся ли к своим занятиям?

- Я… задержусь. Кеннет, мне нужна вода прямо сейчас. Я не хочу, чтобы они загнулись от ран или болезни. Пусть по своей вине, но после наших действий.

Он чуть замедлился, и понял, что сейчас звучит так же, как тогда, когда он некоторое время назад пытался убедить остальных идти драться. Так, как если бы он мог распоряжаться ими или имел какое-то право принуждать к чему-то. Он подошёл ближе к полурослику - Шакли слышать это было ни к чему. Но голос и выражение глаз Септа не обозначали факт, приказывали или утверждали - они просили.

- Пожалуйста.

Они были победителями. Но это не означало, что они должны были опускаться до того уровня, на котором сейчас находились побежденные. Справедливость уже восторжествовала, и сейчас они могли позволить себе милосердие.

С комментарием Ханса по поводу того, что подобное расположение крепости было обусловлено прихотью аристократов Джозеф мог бы поспорить. Но, учитывая сквозящую в голосе угрюмого охотника неприязнь к дворянскому сословию не стал. Очевидно было, что в детстве или в процессе работы тот столкнулся с не самыми достойными представителями правящего класса, или, что было не менее вероятно, принадлежал к обычной прослойке вербовки Корпуса, и впитал немало предрассудков просто в силу своего воспитания до обучения в Чертогах. Предположение же Ханса о вариантах предполагаемого поведения было и разумным, и не самым правильным. Варианты не были равновероятными. И мотивация получивших метку…

Он уже было приготовил ответ, как на идею остаться позади отреагировала сама Арлетта.

И реакция ее была… интересной. Не столько своим содержанием, сколько искренностью, которая ощущалась в ней. До этого были моменты, когда Джозеф не мог понять до конца, говорит охотница то, что думает, или играет, и даже в моменты, когда он склонялся к первому, в ее действиях все равно оставался оттенок наигранности. Здесь возмущение, похоже, было настоящим. Но чем оно диктовалось? В словах Ханса была своя логика – Арлетта была самым уязвимым местом команды, и не подставлять ее под удар с самого начала казалось разумным решением. Только вот Джозеф был не согласен в том, что предложенный Хансом курс действий этому соответствовал. Однако алхимичка яростно защищала свою ценность для отряда. Настолько яростно, что за этим что-то должно было лежать. Личное. Либо идея, либо опыт. Скорее всего – опыт. О том, как относятся к дознавателям, Джозеф знал, но почти не задумывался о том, как относятся к алхимикам и инженерам. Похоже, это тоже оставляло определенный отпечаток.

- Арлетта, Ханс не предлагал отсиживаться в тылу. А временно разделить силы.

Он бросил взгляд на пологий склон холма.

- Это была бы не самая худшая идея, знай мы больше о способностях Эстебана. Но мы не знаем. И худший вариант при таком разделении – что он сможет пробраться по склону незамеченным, или будет замечен слишком поздно. И тогда сможет взять вас в заложники, чтобы попытаться манипулировать уже нами. И потом убьет, просто чтобы вывести из равновесия.

Джозеф повернулся к Хансу.

- Известие о нашем проигрыше Корпусу даст немного. Когда оно достигнет Чертогов, он уже сто раз успеет скрыться. Что касается возможности скрыться… в худшем случае он сделает это и так. Во всех остальных мы заметим, если будем идти вот так…

Дознаватель осмотрелся, поднял сухую палку и нарисовал на земле грубую схему склона, руин и предполагаемого маршрута.

- Я доверюсь вашему мнению про то, что нам не удастся или не удалось подобраться незамеченными. При такой формации я или Ханс сможем сдерживать Эстебана до того, как подойдут остальные, или же мы сможем добраться до Арлетты раньше Эстебана, если он выберет ее целью... В худшем случае, его нападение на одного из нас не останется незамеченным. К тому же, мы знаем о наших специализациях, а он нет. И это заставит его думать в рамках количества равных противников, а не приоритете атаки на более слабого в бою.

После чего повернулся к Арлетте.

- Вы сказали, что хотите попытаться уговорить его. Я надеюсь, что у нас будет шанс на это. Но, повторюсь, мне не нужен лишний риск. Цель – он должен сложить оружие и поехать с нами. У нас нет команды убить его на месте. И то, что ее нет, говорит о неоднозначности его ситуации. Вариант "почетной сдачи" с сохранением снаряжения нам не подходит, если мы не хотим дать ему шанс нанести удар в спину, задуманный или если он передумает. Исходите из этого.

Взгляд на лошадей.

- Лошадей мы действительно оставим где-то подальше. А если он все-таки обойдет нас и уйдет…

Джозеф улыбнулся.

- Не то, чтобы мы должны были взять его прямо здесь, сейчас и до завтрашнего дня. Мир не рухнет. Особенно в свете того, что непохоже, чтобы он как-то вредил простым людям напрямую.

До кормежки

Возвращался на плот Септ не то чтобы со спокойным сердцем, но как-то более уверенно себя чувствуя. Пусть то, как Иеремия вел себя, выглядело безумным, но за этим безумием имелся определенный смысл. И то, что этот смысл Хербаст мог не то, чтобы понять, но кое-как различить, странным образом одновременно пугало и успокаивало. Пугало – потому что безумие может быть заразно, и, как не только священник-целитель, но и как врач, Септ подозревал, что сейчас погладил вшивую собаку. Успокаивало – потому что он понял, что может что-то делать в этом месте. Он узнал полезные сведения. И пусть и косвенно, но поучаствовал в приобретении союзника – даже остальные не поняли пока, что Иеремия их союзник, и как можно его использовать. И то, что Септ думал о Иеремии в том числе и в таком ключе тоже пугало.

Но виду он не подавал.

Результат прогулок остальных был интересный. Когда Анна дошла до своего описания "Мистера Грила", он чуть заметно улыбнулся, поняв, что правильно прочитал этого "персонажа". Тот факт, что Аммос пока не решил, что ему стоит держаться именно их, был не слишком важен – зная Кеннета, можно было быть уверенным, что тот не зашел с козырной фразы "Аммос, мы тебя вытаскивать из этой тюрьмы пришли", а без чего-то подобного держаться новоприбывших у халфлинга-крысооборотня причин и не было. Порадовала и оценка главой Опасных братьев Шакли. Если она была искренней и правдивой, то при прочих равных у них было какое-никакое, но преимущество, если дело дойдет до драки. Хотя бы численное. С другой стороны, Грил мог и врать, по бесчисленному множеству причин.

Ответ на вопрос Айлинн нужно было дать… сжатый, наверное. Хотя остальные и могли выделить что-то из детального пересказа слов безумного священника, но Септ не уверен был, что сейчас тому время и место. Поэтому он начал с того, что легонько хлопнул Нейта по плечу.

- Нейт теперь у нас пророк, возможно, даже Избранный. Во всяком случае, в глазах отца Иеремии и его паствы. Которые пытаются предотвратить воплощение кошмара про небеса и богиню в жизнь, истязая свою плоть огнем и кровью. Того самого кошмара. Похоже, он довольно распространен в последнее время.

Он бросил взгляд в сторону проповедника. Надо было спросить, когда именно ему привиделся этот сон. Не похоже, чтобы особо давно. Иеремия сказал, что стражники бросили его сюда, когда им надоело его слушать. И вряд ли они терпели его годами.

- Но не то, чтобы повсеместно – вряд ли стоит об этом говорить на улицах. Потому что именно за это он тут и оказался. А еще он знал отца Громвелля. Вместе учились. И наш настоятель был другим человеком, хотя картины рисовать и тогда любил. Верил, что вдохновение свыше. Похоже, не перестал, зато другие поверили, что из других мест оно. Поклоняется он Матери, которая тут не только Милосердная, но и Праведная Судия, а также Праведная Воздаятельница.

Боль в голосе была почти не слышна. Почти. Но избавиться от нее было сложно – за одно мгновение нельзя взять и сбросить то, чему учился, и во что верил годами и с детства. Пусть Матерь никогда и не была к нему благосклонна… пояснять, что значит каждый аспект, он не стал – названия говорили сами за себя.

- На допросах нас спрашивали про Вовне. Так вот, это иные пространства, сотканные не из материи, но из эфира. И, возможно, пройдя сквозь них, можно добраться до мест, где живут боги и демоны…

Перспективы, да и сама идея подобного места, лежащего в пространстве душ, наполнила голос Септа чем-то, близким к благоговению. Но следующие слова будто бы обрубили его жестким ударом иронии.

- Касторэдж эти места колонизует. Изучает. Создает врата туда. Здесь живут очень… практичные люди. Но сейчас для нас это не важно. Еще он рассказал про оккуляритов. Сперва они защищали людей, но потом начали охотиться на врагов веры. А в последнее время, похоже, использовать инструменты самих "врагов веры".

Он на несколько мгновений задумался. Эта мысль не вполне укладывалась у него в голове, но священник, похоже, считал ее само собой разумеющимся фактом. К тому же, где-то в сказанном выше, в услышанном от священника, была какая-то еще взаимосвязь с событиями, которые привели их сюда. Брови Септа чуть сдвинулись к переносице, но потом выражение лица смягчилось – он решил, что просто не будет прямо сейчас ломать над этим голову, и продолжил пересказ.

- И они имеют какие-то дела с королевской семьей. Которую, похоже, некоторые считают самыми страшными грешниками. Эн была права. Пока что они для нас неприкосновенны. Да… а, и если понадобится, похоже, Иеремия со своими готов нам будет помочь. Сам он собирается сидеть здесь и проповедовать, но в избранность Нейта и необходимость для того нести слово в мир он верит весьма истово.

Во время кормежки

Это было… странно. Как и большая часть всего, что творилось в Касторэдже. Для кого-то, похоже, подобные события были банальностью, но Септ видел в них что-то иное. Сама свара за еду абсолютно вписывалась в атмосферу и места, и, похоже, города. Ее было недостаточно для всех, и те, кто мог взять больше, готовы были взять больше за счет остальных. Нет, не ожидал он того, что его попытка воззвать к эмоциям возымеет успех. Что слова окажутся не менее сильными, чем пинки и не менее продуктивными, чем ловкость. Что тяга к прекрасному есть и тут, на, казалось бы, самом дне всего ужасного.

Священные тексты говорили об этом. Но сейчас это казалось куда большим чудом, чем любая магия, на которую способен был Септ.

И поэтому странное безвкусное мясо показалось ему даже не лишенным какого-то собственного обаяния, чем-то напомнив тот момент, когда он сам себе купил обед в "Смеющейся Свинье" за свой счет. Однако это удовлетворение не помешало ему заметить, что "кормежка" банд происходит немного по-другому. Похоже, имелись заключенные и имелись Заключенные. И пока они вынуждены были кто каким образом добывать себе общую еду, статус вторых им не приобрести.

А нужно ли?

Этот вопрос появился будто бы из ниоткуда – Септ не задавал его себе, когда только оказался здесь. Нет, тогда он сразу подумал, что надо занять видное место. И пусть в этом главную роль играло то, что так было бы правильно, и пострадали бы те, кто этого заслужил. Но, похоже, это было не единственным мотивом. Черты характера, которые пробудились в нем после резни в Виккене, были пока не понятны самому Септу. И то, чего он еще хотел, кроме воцарения справедливости в этом тухлом гнилом мирке, нужно было понять. Чтобы принять или отвергнуть.

And Shakley Cometh…

Вот только погрузиться еще дальше в пучины самокопания Септу не дали. Он не заметил, как к ним подобрались головорезы Шакли, и, когда к ним обратился главный, внезапно понял, что беззубый довольно четко обозначил, что именно они должны были сделать. И чего они не сделали. Бандиты (хотя вроде как они сказали Эдвасу, что были торговцами, что тоже вызывало ряд вопросов, предположений и мало обоснованных выводов) дали им шанс прийти и выразить покорность дарами по-тихому. А теперь, когда они этого не сделали, пришло время публичного унижения.

Септ поднялся, неожиданно для себя поняв, что у него заломило спину (от сырости, что ли?), и посмотрел на спутников. Они не хотели этой драки, и даже после ободряющих сведений от Опасных, исход был ничем не гарантирован. Нужно было что-то делать, что-то решать… и тут за них все решила Айлинн. Слова, которыми она встретила братьев, исключали возможность договориться по-хорошему, оставляя лишь два варианта.

- Вы не хотите драться с нами…

Хотя Септ и хотел, чтобы его слова звучали угрожающе, голос подвел в самый неподходящий момент. Остальные виккенцы, похоже, просто готовились к бою, кроме, как всегда, невпопад задавшего вопрос Нейта. Хотя события с Иеремией и его " Церковью Надежды на Милосердие Святой Матери" заставили пересмотреть саму концепцию "невпопада" в отношении младшего Неттла. То, что тот не думал, как остальные, приводило зачастую к неожиданным результатам.

В любом случае, похоже, оставался лишь один вариант.

(Конферансье, кок и камбуз)

Заявившийся конферансье заставил Мюррея задуматься над тем, чем можно накормить клоунов в антракте циркового представления (кроме свинца, разумеется). Впрочем, он на то и был поваром, чтобы решать подобные вопросы быстро и эффективно. Похоже, что праздничная трапеза, которую он планировал, меняла свой статус. Другое дело, что он не уверен был, насколько их скудные припасы будут соответствовать видению организатора шоу. Но это был вызов, на который Джон собирался ответить всем своим кулинарным мастерством.

- Прошу прощения, мистер, но я не помню вашего имени.

Кок тщательно вытер руки, после чего повесил использованное для этого полотенце на крючок. И только после этого протянул руку колонисту.

- Джон Мюррей, к вашим услугам.

Покончив с формальностями, он перешел к сути вопроса.

- Не рассчитывайте на слишком многое, мистер Хивел. Наши запасы пострадали во время боя. Хотя, справедливости ради, я и сам хотел сделать что-то поднимающее дух экипажу.

Он улыбнулся, после чего немного помрачнел.

- Столько людей погибло... Надеюсь, ваше шоу будет достаточно почтительным к их судьбе и ситуации.

(Последние мгновения хан-рыба, постэтюд)

Кок вышел из камбуза, наблюдая за тем, как хан-рыба испускает последний дух и последнюю воду.

Если рыба что-то говорит, это не означает, что ее нельзя есть. Рыба – она рыба и есть, даже если и хан. Рыба. Главное – как приготовить. То, что от ее мяса слепнут, означает лишь неспособность поваров прошлого найти правильное решение. Правильный подход к заготовке и разделке. Но рисковать, ставя эксперименты на не обязательно знакомых с этой особенностью глубоководного гиганта членах экипажа было неблагородно.

- Джентльмены, осторожно. Внутри этих рыб бывают сюрпризы, в том числе и неприятные. И, без правильной готовки, ее нельзя есть.

То, что поднято из морских глубин обычно раздувается, лопается и погибает, а если этого не происходит, то нужно молиться, полагаться на пушки или таранить это кораблем в надежде, что удастся остановить подобное хотя бы ценой собственных жизней. Ибо глубины океанские рождают чудовищ. Но и этим чудовищам нужно питаться.

В этот момент к чудовищу бросился пес.

- Спарки! Фу! Не ешь это!

Что будет, если глаза пса превратятся в слепую жемчужину? Станет ли он спектральным шаманопсом? Мюррей бросился оттаскивать пса, но потом понял, что умное животное не пытается нажраться на месте, а что-то ищет внутри.

- А, хороший пес…

Мюррей остановился, оглядевшись на остальных моряков.

- За топоры, господа. Приступим к вскрытию.

Конечно, пропадать совсем мясу хан-рыбы Мюррей не собирался. Достаточно большой шмат он хотел засолить (или завялить – как пойдет) и повесить в холодном месте с табличкой «не есть – ослепнешь». А из головы определенно можно было бы сделать трофей. Если бы кто-то на корабле был таксидермистом.

- И, кажется, у нас тут был натуралист. Нельзя такой голове пропадать без стены…

Джозеф на предложение вывернуть седельные сумки в поисках алхимических реагентов мог только покачать головой. Некоторые охотники любили возить с собой трофеи, но сам дознаватель был не из их числа. К тому же, его специализация не предусматривала настолько частых столкновений с монстрами, чтобы от их останков багаж трещал. Свою добычу он сдавал в ближайшем отделением, чтобы с ней работали профессионалы. Похоже, Ханс придерживался сходного принципа.

- У меня трофеи не залеживаются. Поэтому, похоже, нам придется полагаться на то, что уже есть у вас.

Он вздохнул. Рассчитывать, что Арлетта приехала сюда с набором стимуляторов, способных из них сделать бойцов уровня двадцатки, не приходилось.

- И, учитывая ситуацию, я не думаю, что это будут наиболее подходящие для задачи эликсиры и яды.

Идея о том, чтобы по дороге забить какого-нибудь монстра на ингредиенты вызвала у дознавателя улыбку. Но потом он также покачал головой.

- Я спрошу у мэра, но отвлекаться на нечто подобное мы будем только если задержка будет минимальной и не даст шанс Эстебану ускользнуть. Возможно, если он оставил доказательства убийства вампиров в мэрии или их тела на хуторе, вы сможете извлечь из них какую-то пользу.

Идея Ханса устроить засаду на постоялом дворе обладала как и преимуществами, так и недостатками. Преимуществом было то, что у них была бы возможность подготовить засаду основательно, чтобы минимизировать шансы Эстебана уйти. Недостатками, помимо всего перечисленного Джозефом ранее…

- У любой засады на Охотника есть один недостаток, не для всех очевидный.

Голос дознавателя стал более жестким и, впервые с начала беседы, соответствующим его статусу.

- Нас изменяли и обучали так, чтобы мы чувствовали опасность на инстинктивном уровне. Опытный Охотник с очень высокой вероятностью почувствует засаду и не пойдет в нее, даже не зная, кто за ней стоит. После чего скроется и попытается выйти на тех, кто ее устроил.

Но следующие слова были произнесены уже чуть мягче, как будто Джозеф взял свою «дознавательскую» сущность под контроль.

- Возможно, конечно, что он будет достаточно самоуверен, чтобы попытаться разбить ловушку силой, но это не соответствует тому, что мы о нем знаем. Он будет действовать методично.

Он ненадолго задумался.

- Поэтому руины. Или дорога, ведущая к ним. Оказавшись на месте, мы сможем выбрать лучшее место для разговора с Эстебаном. Возможно, руины действительно дадут ему столь значимое преимущество, что нужно будет пересмотреть весь план.

Джозеф поднялся из-за стола.

- А, может быть, и нет. Прошу вас, наслаждайтесь завтраком, а я пойду портить утро мэру. Как именно будем сражаться с Эстебаном, если до этого дело дойдет, поговорим в дороге.

Хотя идея разбредаться по трюму не слишком нравилась Септу, он решил, что, возможно, в этот раз стоит положиться на остальных виккенцев. Под конец, с тем же Кеннетом ничего не случилось, и, даже если что-то пойдет не так, эта зловонная тюрьма была не настолько велика, чтобы не успеть друг другу на помощь. За исключением разве что ситуации, где все обитатели ее объединятся, чтобы помочь братьям Шакли в их вымогательских начинаниях. А в это Септ по-прежнему не верил. Он доверял оценке боевых способностей уголовников Молчуном и Оуэном, но пока что верил в свою версию отношению местных "сил" друг к другу. По меньшей мере, пока не было у него доказательств, что оно было каким-то другим.

Чтобы убедиться в этом, наверное, надо было пойти к потенциально наиболее опасному человеку из местных, клеркоподобному человеку в очках, вокруг которого собралась банда, не уступающая братьям Шакли. Но… после осознания своего хода мыслей Септ понял, что ему надо учиться, и, если придется, заставлять себя доверять другим. Это звучало как-то дико в голове, потому что он и до этого доверил бы им свою жизнь, но дело было в другом. Доверять их решениям. Их ходу мысли. Их выбору. И решение не пытаться быть в каждой бочке затычкой куда лучше соответствовало этому пути, чем выбор варианта, в котором у Септа была бы наибольшая возможность повлиять на их судьбу. Было ли это правильно в принципе? Септ не знал. Но сейчас это дарило некоторое успокоение его душе после того, как его жажда справедливости и самоуверенность чуть было не толкнули их всех на особо опасный курс. Правда, он не мог избавиться от навозной мухой жужжавшей где-то на задворках сознания мысли о том, что это успокоение не есть что-то иное, чем облегчение после сброшенной на других ответственности. Что теперь ошибки будут их, а не его…

В общем, к проповеднику Септ шел с тяжелой душой. Хотя нельзя сказать, что без любопытства. Ничто из аргументов, которые он готов был сказать Нейту, когда тот хотел пойти получать ответы у выглядящего безумцем жреца Матушки, не теряло своей силы. Но тот путь, который мог привести человека от поклонения Матери Милосердной к подобному облику, подобному месту и подобному поведению не мог ее быть интересен.

И, видят боги, узнанное Септом стоило прогулки сквозь мутную и дурно пахнущую воду. Более того, он с трудом удержался от того, чтобы не плюхнуться в эту самую воду после рассказа отца Иеремии.

Иеремия знал Громвелля. То, что второй встреченный ими человек, которому они задали вопрос "а знаете ли вы отца Громвелля", ответил им "да, знаю", заставило на короткое мгновение усомниться в реальности происходящего. Сама Нора говорила, что подобное практически невозможно, что население Касторэджа настолько велико, что Септ просто не мог себе это хоть как-нибудь достоверно представить. Ощущение того, что все это продолжение кошмара, и окружающее не более чем порождение падающего в дурной сон разума внезапно оказалось… приятным?

Мысль о том, что когда все это закончится, он очнется в своей чердачной комнате с покатой крышей, по которой так приятно барабанил усыпляющий дождь, что на столике рядом будет лежать тетрадь с зарисовками, а более большие картинки будут висеть на стенах, и что можно будет понежиться в постели, чтобы спуститься, когда позовут к столу…

Септ вытер глаза тыльной стороной руки, и сжал рот, продолжая слушать. Даже если все вокруг было сном, он не имел права считать так. Потому что все вокруг не было сном, его ошибка стоила бы слишком дорого и для него, и для остальных. Томми Маляр. Ангелочки. Священное вдохновение. Вдохновение, которое было сочтено ересью, и за которое заплатили своими жизнями виккенцы. В глубине души Септа начинал разгораться гнев на Иеремию, для которого это было поводом для смеха. Септ знал, что гнев был несправедливым, и проповедник даже не подозревал о том, что произошло с Громвеллем дальше, что сейчас не время было давать ему волю, но сдерживать себя было нелегко.

Не подозревающий о творящейся в глубине души Септа буре Иеремия продолжал говорить. Отблески лампы придавали его глазам отблеск безумия, но Хербаст не был уверен, что дело тут было лишь в игре света. И каждое слово ощущалось ударом под дых. Только вместо воздуха из легких, выбивало оно из Септа старый образ Матери, и без того дышавший на ладан после устроенной Оккулярис резни и допросов.

Он знал, что у веры в Матерь есть несколько ветвей. Но понимание того, насколько неправильным было его понимание соотношения этих религиозных течений, шокировало. Стиснув кулаки до боли в ладонях, он прошептал…

- Неттл…

После чего бросил взгляд на братьев, потому что не стоило им сейчас хотя бы отдаленно видеть, что происходило в голове Септа. Если раньше вопросы были только к Громвеллю, то, встретив отца Неттла, он задал бы парочку и ему. Тот образ Матери, который был создан настоятелем церкви Виккена, был не просто недостоверен – он был ложен. Но почему? Отец Громвелл был и его учителем, но при этом про иные аспекты Септ знал именно со слов самого "Томми-Маляра".

Томми-Маляра…

Мысль о том, что Громвелла назвали очень похоже на их Томми-"Молчуна" разрядила нараставшее в голове Септа напряжение, заставив его чуть раздвинуть губы в улыбке. Настоятель "Церкви Надежды на Милосердие Святой Матери" ввел свою паству в состояние исступления, и, хотя к самоистязанию присоединяться Септ не собирался, осенить себя знаком Матери он посчитал нужным. Иеремия явно наслаждался происходящим, своим "мученичеством" ради веры. И, наверное, своей властью. Властью, которая заставила Септа задуматься и даже немного пожалеть, что он не успел застать ту проповедь, которая переманивала на свою сторону бандитоподобную "паству".

Пожалеть, а потом пожалеть о том, что пожалел. На этой дороге не было ничего хорошего. И, чтобы занять голову чем-то, кроме дурных мыслей, Септ задумался об ипостасях Матери. С первой он был знаком в совершенстве, потому что ничему, кроме нее, его не учили. Вторая же, аспект Справедливой Судьи, была чем-то новым. Относительно. О его существовании Септ знал от Громвелля, но тот не вдавался в подробности. И то, как подобную роль могли извратить, говорило само за себя, почему. Божественные законы передаются и трактуются смертными священниками. Людьми со своими слабостями, желаниями, страстями, амбициями и страхами. Заповедь об обществе, в котором есть место каждому, легко извратить в идею, где это место предопределено, и желать большего грешно, равно как и пытаться повлиять на несправедливость тех, кто стоит выше тебя, ибо там они поставлены Матерью, а не собственным грехом.

Что же касается третьей ипостаси Праведного Кулака… Септ скрипнул зубами. И почти не обратил на слова Нейта, которого сразу же попытался заткнуть Эдвас. Хотя, казалось бы, что может быть очевидней? Их сон был отражением безумной веры Иеремии о сходе Ангела Смерти. А город, определенно, был Касторэджем.

Глаз Септа дернулся.

Их сон почти дословно отражал безумную веру Иеремии о сходе Ангела Смерти. А город, определенно, был Касторэджем.

Он посмотрел на Нейта. Похоже, если младший Нейт не перестанет задавать вопросы, в ближайшем будущем предстояло почувствовать себя признанным провидцем или пророком. И… Септ не был уверен в том, что это поможет их, в целом, несложной задаче добыть полурослика-оборотня и сбежать из тюрьмы. Но решил не вмешиваться. Возможно, излишняя откровенность младшего Неттла поможет им решить проблему с Шакли, обеспечив нежданных союзников. Или нет. Так или иначе, какого-то катастрофичного исхода всей беседы Септу пока не виделось.

Отвага – это хорошо. Когда пистолет есть, тоже хорошо, в сочетании с отвагой. Даже если в текущих обстоятельствах из него разве что застрелиться можно. А если японцы пойдут на абордаж, то хоть так поможет. Прикинул на взгляд, сколько патронов осталось в барабане, если модель позволяла. И потом осмотрелся – что происходит. Хаос происходил непонятный. Куда коку приткнуться – не ясно. Разве что как простому матросу, найти ближайшего похожего на NCO человека и отдаться инстинкту подчинения и выполнения приказов. Чтобы хоть какая-то упорядоченность бытия была.

А потом залп, от которого заложило уши. И мысль пролетела, что хорошо, что не под пушками в этот момент оказался. От ударной волны залпа около пушек можно и перепонок лишиться (барабанных, почему-то Мюррею показалось нужным уточнение), и чего дороже, если совсем близко стоять. И враг отстает, дымясь из пробоин и кренясь на бок.

- УРА!!!

Мюррей даже не задумывался, просто заорал при виде удачного попадания. Потом, впрочем, спохватился. И, после объявления капитана об успешном отбитии атаки, поставленном рекорде и в очередной раз подтвержденном превосходстве британского флота, отправился на камбуз. Не в бою место кока – там. Тем более, что почти наверняка все, кто выжил, сейчас будут иметь зверский аппетит. Ну, или впадут в депрессию, которая тоже едой вполне себе лечится, правильно подобранной.

К тому же, инвентаризацию надо провести, насколько что и как пострадало во время боя. Кухня – такое дело, может одна маленькая баночка разбиться, и все, целый спектр блюд выбывает из меню. Но, так или иначе, что-то праздничное по поводу победы приготовить надо было. Главное, не слишком задержаться... хотя куда там, если время после победы не спешит никуда?

Джозеф выслушал своих коллег и сдержанно улыбнулся. Хотя эта улыбка внутри была чуть более широкой – реакция коллег по охоте была не худшей из тех, с которыми дознавателю приходилось сталкиваться. И их предложения походили на те варианты событий, которые рассматривал сам Джозеф. И некоторые, которые он не рассматривал. Нельзя сказать, что они его очень обрадовали. Кивнув не предложение обойтись без титулов, он, тем не менее, добавил.

- Между нами. Но при людях мы должны поддерживать образ… Арлетта.

Хотя новость о том, что целью будет один из двадцатки лучших потрясла каждого из новых соратников Джозефа по-своему, но не похоже было, чтобы она их по-настоящему напугала. Реакцию Ханса было сложнее прочитать в этот раз, он явно погрузился в какие-то свои мысли. Вряд ли веселые – нечему радоваться, когда тебе приказали убить почти что легенду. Возможно, решение перейти сразу к практическим вопросам было попыткой уйти от этих мыслей. Или же просто чертой характера самого Ханса. Джозеф разделил бы шансы поровну, но, более вероятно, было что-то от обеих версий. Арлетта была шокирована, но очень быстро взяла себя в руки, и начала сыпать вопросами. Учитывая, то, какого склада ума требовала специализация алхимика, это было естественной защитной реакцией – попытаться выяснить максимум неизвестных, чтобы желаемая формула сошлась. Не только у Джозефа, но и у своей головы – она сразу же перечислила различные сведения, которых ее мысленному образу Эстебана, строившемуся на общедоступных сведениях, не хватало. Джозеф… понимал такой подход, ибо сам был не чужд ему. К сожалению, в жизни обычно этих неизвестных больше, чем в любом разумном алгебраическом уравнении.

- Эстебан, скорее всего, не знает о метке. Его действия не отличались от обычной процедуры Охоты. Выполнив работу в руинах, он должен вернуться в город.

Он помедлил.

- Но я не думаю, что встреча с ним здесь будет наилучшим вариантом. Города дают на удивление много шансов на побег, даже такие небольшие, как этот.

Это было сложно, но Джозеф умудрился поймать себя, и не назвать Эстебана дичью, объектом или целью Охоты в этом предложении.

- И, если охотник по-настоящему отринул и человечность, и честь, столкновение в городе может превратиться в побоище, от последствий которого Корпусу придется отмываться и откупаться долго. Поджоги, убийства ключевых фигур, заложники, случайные жертвы, провокации конфликта преследователей и местных стражей порядка… мы куда опаснее монстров, когда срываемся…

После этого последовала чуть более длительная пауза. Глаза дознавателя чуть расфокусировались, и будто бы смотрели сквозь зал на что-то, чего не могли видеть остальные охотники. Несколько мгновений спустя он все же взял себя в руки.

- Именно поэтому сведения о причине черной метки важны. Оно говорит о том, насколько пал охотник. И о том, каких последствий он ждет за свой проступок. Бывают ситуации, когда проступок может казаться не столь тяжелым, но его последствия будут катастрофичными достаточно, чтобы заслужить метку. Охотник может и не знать, что именно натворил, пока не получит метку. И бывают преступления, которые заслуживают ее сразу, и ожидание прибытия дознавателей сводит с ума, даже если охотник решил положиться на то, что его действия не будут расследованы и раскрыты.

На какую-то долю секунды в голосе почувствовалось подавленное раздражение. Верховный дознаватель своей лаконичностью или нежеланием вдаваться в подробности несколько затруднил задачу. Охотник посмотрел на стоявший перед ним пустой стакан на столе.

- Над пролитым молоком не плачут. Мы не знаем деталей. И опытный охотник может притворяться человеком, даже став внутри чудовищем. Ничего в нем не заметили местные особенного, но это ни о чем и не говорит. В моей работе приходится исходить из худшего, так как надежда на лучшее может очень дорого обойтись. Поэтому лучше считать, что Эстебан знает о проступке и притворяется.

Он не стал проговаривать еще одну мысль. Что худшим вариантом было то, что Эстебан утратил свою человечность, и сейчас немногим более чем чудовище, одержимое охотой и стремлением к выживанию.

- По той же причине ловля на живца… приказ предполагает, что мы поговорим с Эстебаном и предложим ему сдаться. В подобной ситуации дознаватель может решить, что разговор нецелесообразен, но этот мост мы перейдем, когда встретимся с ним. Пока что будем считать, что его можно убедить словами. Но я не собираюсь давать ему шанс заполучить заложника и рисковать потерять двух охотников вместо одного.

Это было более мягкой формой того, что Джозеф собирался сказать до этого. Использование разных вероятностных слов пусть и снижает властность и авторитет говорящего, но при этом позволяет избежать довольно резких моментов.

- Магистрат… решил не вдаваться в подробности. Волшебные кристаллы для мгновенного обмена сообщениями мне, увы, не выдали. Так что первое, на что мы можем рассчитывать, запросив сведения об Эстебане, это реприманд за необоснованное промедление*… при том, что скорее всего, к этому моменту мы с Эстебаном уже встретимся.

Джозеф вздохнул.

- Лучше всего, чтобы эта встреча произошла на наших условиях и в руинах. Хотя это очень громкое слово. Старый форт с башней и несколько прилегающих построек. Но Эстебан пока еще не вернулся оттуда, так что, возможно, проблема оказалась достаточно серьезной, чтобы увеличить наши шансы, если он не согласится решить вопрос миром. И, о решении вопроса…

Он повернулся к Арлетте.

- Я не настолько хорошо знаком с возможностями алхимиков, и, чтобы спланировать действия, мы должны знать умения друг друга и использовать их максимально эффективно. Что-то из вашей специализации может оказаться особо полезно в наших обстоятельствах?

(до строительства плота)

Септ закусил губу, чтобы не ответить Нейту нехорошо. Хотя молодой священник из братьев своих по профессии знал более-менее только отца Громвеля и отца Неттла, и то, насколько он по-настоящему знал первого, события поставили под вопрос, он не мог отделаться от идеи, что священник должен выглядеть иначе. Что символы Матери должны быть на книгах и одеждах, а не на плоти. Что использующий свою плоть как полотно человек должен быть не в себе, и спрашивать у него что-то неразумно. Что безумие может быть заразно – хотя в проповедях и священных текстах это обычно приводилось иносказательно, произошедшее за последние несколько дней и краткие мгновения, на которые Септ увидел город, заставили его задуматься о том, не может ли в некоторых случаях эта фраза иметь вполне буквальное значение. Что одному туда ходить не стоит, а разделяться прямо сейчас неразумно. Что притеснять других они будут не только ради выгоды, но и восстанавливая справедливость. Что, что, что… аргументы лились в голову Септа рекой, и их поток казался нескончаемым, и они казались неоспоримыми…

Но за речью Нейта последовали слова Оуэна, который описывал ситуацию с точки зрения бойца, и слова Томми, содержавшие мягкий, но ощутимый укор, который почему-то оказался особо болезненным. Септ не знал, почему, но почему-то ему казалось, что из них всех именно Молчун поддержит правильный путь. Возможно, не самый безопасный, но правильный. Септ открыл было рот, чтобы начать приводить свои доводы, пытаясь переспорить своих собратьев по несчастью, но потом замер. Глаза его расширились, как будто за спиной Томми он увидел открывающиеся врата в ад, а плечи сперва распрямились неестественно, как будто он хотел выгнуть грудную клетку до хруста хрящей, соединяющих грудину и ребра, а потом поникли. С трудом передвигая ноги, он дошел до стенки и оперся на нее, а затем стукнулся лбом о склизкое дерево.

На короткое мгновение он будто бы увидел себя со стороны. И остальных. Это было жуткое зрелище. Не сомневаясь ни на секунду в правоте своих действий, он гнал их к столкновению с неизвестной угрозой, которая могла оказаться за пределами их сил. Далеко за пределами. Он не думал о том, чего может стоить им его желание поступить правильно. Вершить правосудие в этом затхлом тюремном трюме, даже не разобравшись в том, что и как тут работает. Восстанавливать справедливость страхом и, если понадобится, кровью. И он готов был ломать сопротивление виккенцев – жестокими словами или даже действиями, ставящими их в безвыходное положение. Они не могли бросить его так же, как он не мог бросить их, и ввяжись он в драку с уголовниками, у них не было бы другого выбора, как помочь ему.

Осознание было похоже на ушат воды, но не просто метафорически холодной, но еще и вонючей. Септ ощутил не только холод ясности, но и склизкое, мерзкое отвращение к самому себе. Чем лучше он был того же Лорда-Паладина, если с такой же готовностью готов рискнуть жизнями людей, несравнимо более близких ему, чем солдаты Оккулярис были Торнрейджу? Во имя того, что было правильно, не взирая ни на какие последствия, с такой же фанатичной уверенностью в своей правоте, с которой умирали солдаты и рыцари во время атаки на Виккен? Он говорил себе совсем недавно, испытывая совсем другое отвращение к себе, что придется отказаться от соблюдения моральных правил, но при этом, когда дело дошло до настоящего испытания, стал непоколебимо на страже принципов, пусть и находя в оправдание аргументы, подходящие под ситуацию.

- Боги… Я… извините.

Септ полуобернулся, все еще опираясь рукой на стену. Получилось, что он будто бы прячет лицо немного за этой самой рукой. Он старался не подавать виду, но в его голосе чувствовалась боль.

- Есть то, как поступать правильно, и есть то, как мы можем. Как должны, чтобы выжить…

Он будто бы хотел что-то добавить, но потом, после явной борьбы, все же промолчал. Только добавил, бросив взгляд на Нейта.

- Давайте строить плот.

(во время постройки плота)

Даже после откровения стоять на страже, и видом своим (хотя Септ понимал, что он, скорее, для числа тут стоит, помогая куда более сурово выглядевшему Томми) отгонять любопытных и просто несчастных, которые желали присоединиться, но осмеливались попросить, было неприятно. Но это было то, что нужно было сделать. И, что немаловажно, это дало Септу возможность извиниться перед Эдвасом. Тот был куда более прав, чем Хербаст мог предположить. Не в том, что хотел видеть старого, неуверенного в себе Септа – эти слова были по-прежнему неприятны, но в том, что Септ был не готов. Уверенность в правоте затмила в глазах священника все, а тот, кто ведет, будучи слепым к своей слепоте, не может завести никуда, кроме как в бездну и мрак.

Когда очередной любопытный после сурового взгляда отполз в сторонку, убедившись, что больше никого не придется отгонять вот прямо сейчас, Септ повернулся к Эдвасу.

- Эдвас, ты был прав. Кругом прав. Я не готов. Может быть, это мудрость лет, но я сомневаюсь. Мудрость приходит с опытом, и не всегда годы дают его в той мере, чтобы делать правильный выбор.

Он скривился. Это был неверный подбор слов. То, что было правильным выбором, правильным выбором и оставалось, точка зрения Септа на это не изменилась. Просто он понял, чего мог бы это правильный выбор стоить.

- Нет, не правильный выбор, скорее, выбор верный для ситуации. Это не одно и то же. И, знаешь, я думаю, что это даже не вопрос священников. Более того, именно священники куда вернее сделают его правильно, а не верно…

Септ вздохнул.

- В общем, извини. И нам действительно нужен план. Хотя бы общий, пока не узнаем больше о том, что тут творится…

После этого он бросил взгляд на очередного подбиравшегося бедолагу. И отвел глаза вниз. Взгляд был недостаточно суровым – жалости слишком много. Оставалось надеяться, что в полумраке это будет выглядеть, как будто он угрожающе насупился. Это было почти физически больно – видеть, как подобно полуслепым щенятам или котятам, люди шарятся в этой грязи почти на ощупь, в то время как самому Септу достаточно было щелкнуть пальцами, чтобы в их жизни появился хоть какой-то настоящий свет.

- Томми, я… я не думал о вас. Только о…

Септ запнулся. Чтобы сказать то, что он хотел сказать Молчуну, нужно было немного покривить душой.

- …том, что считал правильным. Извини. Этого не повторится.

После чего слабо улыбнулся.

- Знаешь, я пытался. Несколько раз. Не в стенке на стенку, а так, по маленькой. И, как обычно, бросил…

И замолчал. То ли вспоминая, то ли не зная, что еще сказать. Скорее второе – видение счастливого Виккена сейчас сложно было представить, не вернувшись хотя бы на мгновение мыслями к кошмару резни, устроенной Оккулярис.

(визит Факли Дырозубого)

Когда плот был готов, Септ устало сел на него. Не то, чтобы он именно физически устал за время "караула", но, как и все остальные, он был измотан допросами, а поддержание видимости готовности дать отпор требовало от него сильных эмоциональных усилий. Это было противоестественно. Жестокость по отношению к явно плохим людям не требовала усилия над собой. Жестокость к мелким уголовникам, ставшим жертвами сперва местного "правосудия", а потом и порядков в корабле-тюрьме, вызывала почти физическое давление в висках.

Он потер их, и, когда поднял взгляд, увидел, как к ним шагает один из Шакли.

На мгновение перед глазами мелькнул подвешенный на дереве выпотрошенный гоблин. Септ мотнул головой, прогоняя очередной наплыв то ли праведного гнева, то ли чего-то, чему он еще не мог дать определения. Сейчас нужно было делать то, что помогло бы им выжить.

Например, попытаться понять, что вообще этот дырозубый говорит. Кажется, тут не просто последствия отсутствия половины зубов, но и еще какой-то акцент. Или нет? Так или иначе, говорил он максимально непонятно, потому что добрую половину ф-фукоф… звуков заменял у него "ф" самых разных форм и оттенков. Септ, по правде говоря, даже не подозревал, что можно так разнообразно эту букву проговаривать. Но самое общее было понятно. Младший (хотя судить тут было надо опасно – рассмотреть братьев Септ не успел, спасибо освещению, и молодо выглядеть можно и будучи старше всех, вопрос в том, как себя беречь) Факли предлагал "пропифафься" – что означало поделиться. Как и говорили, дань заплатить. И вариант предложил сразу, пустить на это Айлин.

Септ на мгновение сжал кулаки, стараясь сдержаться. Но потом медленно разжал их. С одной стороны, это не было чем-то невиданным здесь, судя по самому наличию предложения. С другой, мораль здесь не настолько пала, что подобное подразумевалось как что-то совсем естественное, о чем говорила оговорка Лэнфдона. Или же они просто настолько чужаками выглядели, что моральность с их лиц просто миротоком стекала, не оставляя сомнений у наблюдателей. Это было плохо – Септ понимал, особенно в виду недавнего откровения, что ими через это могут легко манипулировать те, кто поумнее. Кто поставит на то, что они не поступят как абсолютные ублюдки, и не прогадает.

Он прикрыл глаза. Нужно было что-то, чтобы успокоиться. Лихорадочный поток мыслей, желание продумать все наперед, прочувствовать моральность поступков задолго до их свершения, похоже, начинала сводить с ума, и недолго было вновь вернуться в то состояние рассудка, в которое Септ обещал не впадать Томми и Эдвасу. Но возвращаться мыслями к Виккнену не хотелось, а больше ничего…

Септ понял, что было еще что-то. Что не было связано с Виккеном, и с тем, что было после. Небо. Чистое звездное небо. Точки, мельтешившие перед закрытыми глазами, помогали представить его, и, потихоньку, они останавливались, превращаясь в узор созвездий.

Где-то там Эдвас вступился за Айлин, а потом попытался выудить что-то из уголовника. Айлин ожидаемо возмутилась тем, что ее восприняли как вариант дани, и, чуть менее, но все же ожидаемо, прошлась по самому Шакли за сам факт попытки наведения Неттлом-старшим хоть каких-то мостов. Приглушенные слова Эдваса, последовавшие за этим, Септ не расслышал. Но предложение Молчуна различил. И с неохотой разлепил глаза, сощурившись рефлекторно, чтобы свет не ударил по ним. Правда, свет и не ударил – полумрак трюма никуда не делся.

- Я думаю, ножи давать не надо. Не знаем мы, сколько у них оружия, и какое оно, может, мы им арсенал качественно обновим таким подарком. Да и подозрительно, что новеньким такое дали пронести. А склянки можно – нас я и так исцелю, а зелье просто так не выпьешь.

Голос его был так же приглушен, как Он посмотрел на Томми и Оуэна.

- Наверное. Вам виднее.

Оуэн, тем временем, пытался классифицировать местные группы плотовладельцев. В принципе, с ним Септ был согласен, но вот вызвавшая затруднения у полкровки группа у него имела куда более четкую ассоциацию.

- Опасные, Оуэн. Не просто мышцы, а еще и голова над ними. Не пошли сразу требовать дани с непонятно кого, а приглядываются. Оценивают.

Айлин же кипела от возмущения. Пропущенные слова чуть ли не специально для Септа повторила – в отвлеченном состоянии он, быть может, бубнежа бы и не услышал, но не сейчас. Вежливость не убьет. Ха. Эдвас, конечно, не самые удачные слова подобрал. Да и не самые… верные. Они были в той ситуации, когда, возможно, вежливость как раз могла создать неприятности. Или не могла. Самым плохим было то, что они не знали наверняка. Впрочем, про могильную табличку Септ услышал. И какая-то его часть сделала мысленную пометку, пусть и быстро закиданную другими его частями чувством вины, чести, отвращения к себе, целесообразности и прочего. Пометку о том, что если придет время поступить правильно, Айлин можно будет склонить на его сторону.

Кеннет, тем временем, выразил очень умную мысль. Что не факт, что Шакли-Факли тут главные. Это не отменяло проблемы дани, но могло дать альтернативные решения. Недовольный Лэнфдон ушел, походя отметив, что они совсем уж явно не городские, и сказав что-то неразборчиво нехорошее Нейту. После чего Септу захотелось поддержать Неттла-младшего. А то он то и дело дело предлагал, и то и дело его не слушали.

Но перед этим… Он посмотрел на Эдваса.

- Эдвас уже несколько раз говорил, что нам нужен план, и думать о нем нужно с последних действий, а не с первых. Мы втроем сходим к Милосердным, из них действительно, проще будет выудить что-то полезное. И Шакли, и Опасные, будут тянуть на себя одеяло, а к Полукровкам просто так не подберешься, похоже.

На лице Септа промелькнуло выражение жалости.

- А Кеннет как раз у халфлинга узнает, что да как. Подозрение есть, что он в курсе не хуже остальных, кто здесь за главного. И уже после этого приступим к плану. В частности о том, как будем отношения строить. Сейчас, боюсь, придется откупиться. Я попробую предложить часть своих чар и... еще кое-что. Но будет и потом…

В этом была какая-то жестокая ирония. Амбиции, которые двигали Джозефа вперед, даже не являясь отчасти его собственными, сейчас требовали от него более чем конкретного образа действий. Охотник, который был указан в записке, был выше рангом. Его смерть Сама собой, или, как говорили в отделе Корпуса, занимавшемся изобретениями различных странных устройств, автоматически, давала еще один шажок вверх. Доставка Эстебана живым давала последнему шанс оправдаться за его проступок, каким бы он ни был. Шансы на это были невообразимо малы – но, исходя из формулировки письма, они были. Далеко не все удостаивались варианта письма, в котором предусматривалась возможность взять живым. И, обычно, когда такая возможность предусматривалась, сам Джозеф старался ею воспользоваться. В этом был его долг перед остальными охотниками и, в куда большей степени, перед самим собой. Но, в конечном счете, письмо, подписанное Стефаном, было приказом на убийство. Или, по формальному, ликвидацию.

Ликвидация. Неприятное слово. Его правильней применять к чудовищам. Хотя Дознавателей тренировали не думать над приказами, Джозеф сомневался, что те из его собратьев по специализации, в которых оставалось хоть что-то человеческое, по-настоящему отказывались от размышлений. Они не подавали виду, выполняли приказ, вызывая неприязнь других охотников, которые видели в них скорее палачей, чем собратьев, но внутри… внутри каждого из них копился груз сомнений и неразрешенных вопросов. И это дело обещало стать одним из подобных для Джозефа. Письмо не содержало никаких подробностей, которые помогли бы понять, в чем была вина Эстебана. И были все шансы, что исполнивший приговор дознаватель о преступлении получившего черную метку никогда и не узнает….

В трактире дознаватель постарался занять самый темный и незаметный угол, поскольку и без того подложил свинью трактирщику фактом своего присутствия. Но зал был… более безопасным местом. Можно было бы без труда установить местом встречи номер, но там бы труп Джозефа и остался, если бы на приглашение прибыл Эстебан, и он был бы в настроении, которое подразумевало убийство на месте. Убийство. Думать об этом как о ликвидации значило обманывать себя. А джентльмен не лжет себе. И поэтому Джозеф не переоценивал свои шансы в случае столкновения с "ласточкой" без подмоги. К тому же, встреча в трактире была странной традицией. Может быть, когда-то, это демонстрировало всему честному народу, что Корпус здесь, и что он защищает. Сейчас же это в лучшем случае ополовинивало выручку владельца заведения, и нехорошим словам завсегдатаев, произносимым, как обычно, за глаза. Или же, быть может, эту традицию придумали как раз дознаватели, из соображений безопасности – чтобы охотникам сложнее было убить друг друга без свидетелей. Или, хотя бы, чтобы после убийства оставался явный кровавый след.

Невеселые мысли.

Но другие в голову не лезли. Самостоятельно действовать можно было лишь крайне осторожно, потому что Эстебан мог в любое мгновение вернуться из руин. Думать о том, что было бы, если бы Джозеф застал Эстебана в городе, тоже не хотелось. Действовать пришлось бы не очень благородно – скрываться, выжидая, пока прибудет подкрепление. Дознаватель подозревал, что при расспросах проявил недостаточно осторожности, но за эту ошибку, похоже, платить не предстояло.

Стакан с водой на столе был наполовину пуст. Дознаватель аккуратно взял его и в несколько глотков сделал его полностью пустым. И в этот момент в помещение вошли двое. Учащенное биение сердца и ускорение реакции, после которого показалось, будто на мгновение мир замедлился, выдало Джозефу его собственный страх. У него было не так много шансов против Эстебана, но против Эстебана с еще одним охотником… он не успел бы уйти, чтобы известить о новой опасности Корпус. Хуже группы отступников придумать что-то было сложно.

Но никто из вошедших "ласточкой" не был.

Первый, широкоплечий черноволосый мужчина с полуторным мечом на плече, привлекал внимание, на самом деле, глазами. Желтые, почти янтарные глаза были одним из признаков трансформации. Некоторые считали, что признаком близости охотника к Зверю, но дознаватели придерживались более объективных признаков. Если бы за небольшие… отклонения начинали убивать, то Корпус перестал бы существовать века назад. Недружелюбное приветствие, чем-то напомнившее первый удар в фехтовальном поединке, когда подразумевается учебное сражение с тренировочными шпагами и в полной защите, но при этом один из фехтующих к другому испытывает острую неприязнь и потому бьет куда сильнее, как в настоящем бою, заставило Джозефа внутренне одновременно улыбнуться и нахмуриться. С одной стороны, открытая неприязнь лучше, чем затаенная ненависть. С другой стороны, с этим надо как-то работать.

Вторая, невысокая, также черноволосая женщина, за то время, которые Джозеф мог ее наблюдать от входа до приветствия, сменила четыре выражения лица. Мимолетная сосредоточенность, которую человек без тренировки дознавателей не заметил бы, на входе. Момент, когда она заметила прошедшего прямо к столику дознавателя Ханса и его прямолинейное "приветствие". Его было сложнее считать, но, вроде бы, она ждала чего-то подобного от Ханса. Они прибыли одновременно, и, похоже, какое-то время ехали вместе – по меньшей мере это объясняло это ожидание. Дружелюбное выражение расположения для "трактирщика". Выражение облегчения и немного другого дружелюбия уже для самого Джозефа. Насколько каждое из них было искренним, Джозеф пока не знал. И не был уверен в том, что будет хуже – настоящая дружелюбность охотницы, или же способность жонглировать выражениями лица, не уступающая многим дознавателям.

Он вздохнул.

- Леди Арлетта, лорд Ханс уже представился, и вы это заметили. Если вы проголодались с дороги, можете перекусить. Что касается погоды и природы…

На мгновение дознаватель задумался.

- … мне нравится дождь, когда не нужно выходить из дома, и он стучит за окном. В остальном я предпочитаю умеренно теплую весеннюю погоду. Я люблю яблони в цвету в садах и хвойные леса. Я проделал почти тот же путь в Веллингтон при сходной погоде, ни природа, ни погода вокруг мне не понравилась. С лордом Хансом вы могли поговорить и о первом, и о втором во время вашего путешествия, и, я уверен, поговорили.

Дав несколько секунд впитать сказанное, Джозеф продолжил.

- Теперь, когда с этим разобрались, к делу. Охотник ранга четырнадцать, инсигния "ласточка", лорд Эстебан, получил метку. К сожалению…

Прозвучавшее в этот момент в голосе дознавателя сожаление было вполне искренним.

- …меня нет подробностей его проступка. Приказ требует убийства при попытке сопротивления, но… и возможность добровольной сдачи. Это достаточно необычно. Я предпочел бы последний вариант. Но шансы на это, увы, малы. Он прибыл в Веллингтон несколько недель назад, уничтожил вампиров в местном хуторе, два дня назад отправился в руины и пока не вернулся. Очевидно, что метка выдана за какой-то более ранний поступок, но он до сих пор действует как охотник. Представился своим именем. Выполнил работу.

Дознаватель нахмурился.

- Я не знаю, какую ошибку может допустить столь опытный и признанный охотник. Возможно, мы имеем дело с чем-то худшим, чем просто нарушение Кодекса. Но, скорее всего, мы об этом никогда не узнаем. Если в приказе решили не рассказывать, то это можно рассматривать как предложение не задумываться.

Он помедлил, дав всей этой речи уложиться в головах собратьев по Охоте.

Спасение. Да, возможно. Но какое-то бесчеловечное совсем. Подогрели. Тащат. Но только вот куда и зачем? На крики с вопросами никто не отозвался, на стук по капсуле тоже. Как будто все равно, кого и куда несут. Что-то автоматическое, наверное. Хотя люди могут равнодушием своим машины превзойти – откуда-то это понимание имелось. И за него, а также за свое нежелание, вопреки всему, умирать, мысли-то и уцепились. Что в темноте еще делать, как не размышлять. Или, если правильней, пытаться хоть что-то вспомнить. Потому что чтобы думать, надо иметь какие-то основы, а тут не только буквально в воздухе подвешен, но и образно. Единственное только – руки к груди прижать, чтобы не болтались. Если тряхнет сильно, то можно чего и переломать. Хоть для самостоятельного спасения самозатягивающиеся ремни были, мягко говоря, сомнительной штукой, страховали они от случайных повреждений… груза?

Он был грузом?

Неприятная мысль. Люди обычно пассажиры, не груз.

Ответ должен был быть в памяти. В настоящей, которая в голове. И в телесной, которая в мышцах. Или наоборот говорится? Неважно. Так и будем чередовать – подумать-подумать, потому подвигаться-подвигаться. Может быть, чего-то и выплывет. И не заснуть опять. Не засну...

***

Рывок, от которого зубы лязгнули, дал несколько секунд, чтобы проснуться, обматерить себя за слабость и кое-как подготовиться. К падению и приземлению, но уж точно не к тому, что оказалось вокруг. Спасение, ага. Размечтался, maldito soñador. Когда спасают, ты не падаешь в полуосвещенный металлический зал с голыми людьми и свежим трупом. Это больше напоминало какую-то скотобойню. Только для людей. Других ассоциаций даже не возникло – хотя все и были голыми, partido de los pervertidos тут и не пахло – в глазах окружающих читались животный ужас, непонимание, удивление, злость…

И голос откуда-то механический, устанавливающий для чего-то срок в одну минуту. Для чего? После падения ножика, похоже, чтобы умертвить и продемонстрировать резервного сотрудника. Против семерых, конечно, ничего не поделаешь, но не похоже, чтобы они тут вместе работали.

- Hola a tod… mierda!

Приветствие, в котором хотел спросить, что за хуйня, собственно, происходит, было прервано рывком девушки к ножу. В мозгу что-то щелкнуло, напомнив, что любое оружие – это множитель силы, и бабы с ножом – страшная штука иногда. Особенно в истерическом состоянии. Прыжок. Но "бланко" оказалась быстрее.

- Хей, blanko, я скажу чё не надо делать. Резких движений. Умертвить и продемонстрировать типа. Другого кого демонстрируйте! No me tomarás tan fácilmente!

С этими словами попятился, и поднял руки, сжатые в кулаки, оглядываясь. Похабно, наверное, выглядело, голым будучи, в стойку вставать, но лучше яйцами сверкнуть, чем на тот свет отъехать из-за скромности. Хотя шансы попасть на Infierno Expreso были явно неслабыми.

Мир вокруг мокрый. Зеленый. Соленый. Холодный. Затем – ничего. Затем – удар о палубу, и мир углом стоит, перпендикулярно. Затем вращают. Кладут куда-то. Режет нос, режет глотку, вода отовсюду льется с кашлем. Морская, обжигающая все внутри солью. Хорошо, если что-то останется, повар без вкуса – не повар, а техник на кухне. Остальное непонятно, зато ясно – спасли. Но надолго ли? Люди тонут. Чтобы потом всплыть как рыбы дохлые. Будет здесь кто-то через день-другой проходить, увидит покойников…

Вращать головой тяжело, каждый поворот будто заносит. Как на гонках. И так же можно перевернуться, если не остановить. Фокусируется взгляд на спасителе. Какая бы ситуация ни была, вежливость прежде всего. Не поблагодарить того, кто тебе жизнь спас, кощунство.

- Я вам… обязан жизнью… сэр... Спасибо…

Слова даются еще больнее, чем дыхание. Но они должны быть сказаны. Пусть одноглазому и не до того. Он стреляет в кого-то. Бой еще идет. Кок… что может кок в бою сделать? Кок – моряк. А моряк – солдат. А солдат должен сражаться. Даже если из него прямо в этот момент воин как из не замоченного судака запеканка. Но перед этим нужно оружие найти. И укрытие, чтобы из него стрелять. Хотя какое тут к дьяволу укрытие, когда снаряды проходят сквозь сталь как нож сквозь масло…

- Нейт, Нейт, подожди…

Септ еще успел до конца переварить рассказанное Кеннетом, как Нейт попытался сорваться "дяденьку послушать". На самом деле, сам Хербаст тоже собирался к этому проповеднику наведаться, и, возможно, даже поговорить. Между прочими делами – помочь всем несчастным, которые загремели в этот трюм, он не мог, но что-то сделать…

Но не прямо сейчас же! И не в одиночку!

- Вот, Томми сказал же, не разбредаться. Мы еще успеем поговорить с этим проповедником, но сперва нужно с другими делами разобраться. Ведь если что случится, мы можем и не успеть. Как потом отцу Неттлу будем объяснять, когда его найдем, если с тобой что случится?

Подумав, он добавил еще.

- К тому же, ты вот в силах сейчас защитить себя, если кто нападет? Может быть, если силы остались, лучше их потратить на что-то, что поможет нам всем?

Сам Септ после поездки и допросов был невыспавшимся и злым. И, что гораздо хуже, его магические силы были на исходе. А использовал он их куда меньше, чем тот же Нейт. И если сейчас младший Неттл пойдет куда-нибудь, на него кто-нибудь напрыгнет, и он с перепугу ему взорвет голову… это было неприятным развитием событий, которого хотелось бы избежать.

Он повернулся к остальным. В голосе его промелькнула нотка неуверенности.

- И о том, что нам всем поможет. Так что делаем? Мастерим плот или отбираем у тех же братьев? Надо решать. Вежливо попросить, кажется, не выйдет, раз мест не хватает.

Больно. Холодно. Заорать попытаться. Дернуться. Тоже попытаться. Чтобы от обжигающе холодного пальцы отодрать. Больше рефлекс, чем осознанное действие. Какие тут, порэльбен делямерда, осознанные действия? Непонятно ничего. Что? Как? Почему? Где?

- Кто?

Заорать от экзистенциального ужаса. Попытаться. И дергаться, насколько хватает сил. Попутно мозг насилуя вопросами и требованием вспомнить. Где-то на задворках бессознательного разум, наверное, думает, что паника это плохо, когда и так все херново, но кто его, разум, сейчас слушает?

Последние советы Джоша были полезными. Но, как и все остальное, в их правильности Септ собирался убедиться собственными глазами. Тюремщик не знал, на что каждый из них был способен. А Септ знал. Он помнил, как Кеннет проломил череп солдата камнем. Он видел выражения глаза Томми, когда тот по самое топорище вонзил топор в грудную клетку человека, который стоял между ним и его племянницами. Кровавые сопли, которые пускали жертвы Нейта из носа, ушей и глаз, он бы и хотел забыть, но не мог. И когда один из напавших на деревню бежал, Оуэн ни на секунду не колебался перед тем, как ударить его в спину. Возможно, не каждый из них обагрил руки в крови (увы, у Септа не было возможности пока поговорить о том, что было после того, как они расстались на мосту), но все они прошли сквозь кошмар, после которого мелкие бандиты, промышляющие контрабандой, вымогательством и грабежом других пленников, не казались чем-то серьезным. Джощ, похоже, имел шкурный интерес в этом деле – потому как контрабанда существовать в тюрьме могла лишь с молчаливого, но не бесплатного благословения охранников. Септ скривился при мысли о том, что даже с тех жалких пожитков, что выдала им Нора их "советчик" хочет поживиться… сестричкой? Впрочем, если подумать, то ни Джош, ни Венда не знали, чем именно одарила их спасительница. И в этом месте, похоже, подобное поведение и попытки содрать за уплаченное еще какую-то долю были в норме вещей.

Куда больше Септа беспокоило то, что Джош сказал про санитарную обстановку, и, в особенности, с каким безразличием он отреагировал на возможное появление трупа. Смерти в трюме были настолько обыденны, что большего подобное событие и не заслуживало? На короткое мгновение Хербаст будто бы провалился в озеро воспоминаний, в то, с каким почтением и уважением в Виккене относились к похоронам, и насколько эмоционально они воспринимались. Когда уходил кто-то знакомый (а других в деревне, по сути, и не было), это всегда было болью, но, одновременно, он отбывал к Матушке…

Венда закончила со стрижкой, и, наконец, пленники смогли ощутить Язву. Ощутить. Увидеть, услышать, почуять, осязать… тошнотворный запах, исходивший, хотелось верить, от реки, а не от места, в которое их вели, был лишь предвозвестником явившегося им кошмара. Кожа ощутила влажное прикосновение тумана, а глаза… Септ споткнулся и замер, ибо, несмотря на то, что он готовил свое сердце к любому ужасу, увиденное казалось невозможным. Сравнимых размеров улей, построенный безумными пчелами, был бы жалкой пародией на то, что смогли сотворить люди. То, в чем они жили. Это зрелище заставляло не только поверить в то, что тут действительно живут тысячи тысяч человек, но и внутренне закричать от ужаса при мысли о том, в каких условиях они живут.

- И это… г-г-город человеческий...

Септ пробормотал себе под нос что-то, потом понял, что мешает остальным, и побежал дальше. Что-то было в этой фразе от старого, лишенного той странной, порожденной пережитым уверенности Септа. Он понял, что он видит далеко не весь Касторэдж, и что враг его не только привык к этому месту, но обладает существенной властью над ним. Но не это пугало Хербаста, а тот путь, который нужно было пройти, чтобы подобную власть получить здесь.

И в подобных мыслях Септ почти пропустил стычку с Бартом. Точнее, то, что стражником, вступившим в сговор с заключенным, был не Джош, а Барт. "На подсосе". Что бы это ни значило, контекст был очевиден, равно как и интонации. Это было мерзко, но, мысленно извинившись перед Джошом за конкретно это предположение, Септ переосмыслил угрозу, которую могли представить эти Шакли. Для побега.

Приняв к сведению​слова о том, что попытка уплыть без лодки смерти подобна (исходившее от вроде бы реки амбре не давало причин усомниться в этом), Септ отметил на мысленной схеме корабля место побега и начал готовиться к тому, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица, оказавшись в том, что тут называлось тюрьмой. Однако, когда глаза привыкли к полумраку трюма, он с трудом сдержал рвотные позывы. Это была какая-то новая реакция, но такая, к которой, кажется, в Язве придется привыкнуть. Реакция на то, что люди могут сделать с другими людьми, до какого состояния низвести их, и в каком состоянии держать. Даже если весь Касторэдж не был Язвой, то это место – определенно было.

Если ткань бытия источалась злом, как учили некоторые догматы Матери Милосердной, и во что, похоже, верили и Оккулярис, то чтобы открылась дверь в ад, тут достаточно было легонько постучать.

- Как люди могут делать… это?

В дрожащем голосе Септа чувствовалась боль и ярость.

- Как?

Ярость была вызвана не только зрелищем людей, втоптанных, чуть ли не буквально, в грязь и дерьмо. Ее причиной было то, что он понял чуть лучше тех, кто напал на Виккен, и кто выполнял приказ. Потому что прямо сейчас лицезрел цену, которую Касторэдж был готов платить за жизнь, пусть и заключенных. И Касторэдж был тем еще скупердяем.

Глаза священника метались по трюму, руки сжимались и разжимались. Под конец, стиснув кулаки до побеления костяшек пальцев, он медленно открыл их.

- Прежде чем что-то делать, нужно отдохнуть. Граст…

Перед тем, как это сказать, Септ оглянулся и понизил голос, чтобы имя не достигло лишних ушей.

-…еще несколько часов тут пересидит и без нас. А вот для беседы с ним и всего, что будет потом, мы должны быть готовы.

Он посмотрел на островки, стараясь не задерживаться взглядом на сидящих в мутной жиже и плачущих людей. Не получилось.

- Боги, это просто более медленная казнь… сколько их просто не выходит отсюда…

Если эта тюрьма для не особо опасных преступников, то сюда кидали и за относительно малые проступки. Которые, скорее всего, совершали те, кто был не готов к подобному. И именно они смотрели пустыми взглядами в темноту или плакали от боли осознания своего будущего. А те, кто был более готов… что ж, они занимали островки…

- Плотов мастерить не будем. И вряд ли тут есть место, где можно спрятаться. Незанятое.

Он мысленно сосчитал островки, на которых сидели те, кого можно было подвести под абстрактное понятие "громилы" или "бандита". Так было легче. Все они были жертвами, но тех, кто будучи жертвой делал жертвами других, было жалко чуточку меньше.

- Айлинн, скажи, пожалуйста, число от одного до …*

Дождавшись ответа, он кивнул в сторону соответствующего числу островка.

- Туда… попробуем просто согнать, но если дойдёт до ножей, постарайтесь не убивать, но не беспокойтесь за раны. Вылечу. Нейт, без кровавых соплей в этот раз, пожалуйста.

Возмущаться тем, что штурмовая группа не пожелала использовать предложенный им вариант Гекс продолжал недолго и, в основном, молча. Правда, вместо него недовольство выражал раздраженный смайлик, из ушей которого шел дым, повисший в голопроекции где-то возле головы Рея. Он не очень понимал, почему командир решила не стрелять подчиненными из торпедного отсека, но поделать ничего не мог. Более того, Сынг Хэ решил не переделывать ретранслятор, но об этом сказал не сразу. А Гекс же побежал готовить все к техно-ссейшену – узнавать у складских, что это за ретранслятор, затем запрашивать ТТХ в базе данных, подбирать крепления, чтобы на космических скоростях или в бою все это нафиг не отвалилось, искать подходящие компоненты для настройки работы с системами "Лича"…Последнее само по себе было нетривиальной задачей, эти хтонические антивременные сущности даже у Гекса вызывали дрожь…

Иногда…

Возбуждения от любопытства…

А потом Сынг Хэ взял и не пришел. Гекс почувствовал себя оставленным, почти оплеванным, и под траурный голографический дождик пошел ставить "Пегасу" примочки. Ака хитсинки. Поскольку мех был конструкции нестандартной, с частично открытым в области спины эндоскелетом (от чего спина "Пегаса" напоминала спину человека, с которой содрали кожу и пару слоев мяса и мышц), элементы, которые должны были рассеивать тепло, также были нестандартными. Точнее, материалы были стандартными, а вот сами компоненты и их форм-фактор… В итоге, когда отряд уже собрался у шаттла, "Я Не Виноват, Что Не Использую Бинарную Логику" обзавелся полупрозрачными тубусами с какой-то багровой жидкостью вдоль всего позвоночника. Жидкость явно перемещалась, и, похоже, была соединена с уже имеющейся внутренней системой охлаждения.

Данные разведки не привели к какой-то существенной правке плана, и вот, спустя пять часов после брифинга, началась сама миссия. И разумеется, у команды шаттла возникли претензии к тому, что с ними едут на "Хорусах". Тут уже сдержаться Гекс не смог.

- Здравствуйте, мы из Группы Хоруса, не хотите ли поговорить о теории нелинейных динамических систем с конечным и бесконечным числом координат, и создательнице нашей, квантовой физике?

После чего, дав переварить команде сказанное, добавил:

- Не беспокойтесь, у вас почти два ангела на плечах. "Лич" вот отвечает за то, чтобы мы успели вовремя, а я – за то, чтобы шло по плану. Я бы больше беспокоился за нашу носовую фигуру, она как все шиманские мехи, красивая, но очень хрупкая. Не побейте о метеориты, пожалуйста, она нам еще пригодится…

Так вот, переговариваясь о всяком, Гекс ехал на (точнее, с – физика космического пространства довольно скептические относилась к понятиям верх и низ) шаттле, попутно размышляя, как там дела идут у "белой" группы. Простой расчет показывал, что все они в стандартную капсулу не поместятся, и либо придется мехи уминать, либо наружу будут торчать конечности, которые может и оторвать. Образ харрисонцев, сперва офигевших от неожиданной капсулы, а потом от вывалившейся из этой капсулы группы мехов-ампутантов никак не желал уходить из головы. Впрочем, с ними был командир, и, как казалось Гексу, она была из людей, которые загибают конечности так, чтобы они укладывались куда надо, даже если результат будет выглядеть болезненно и противоестественно. Было применимо это к мехам, похоже, должна была показать именно эта миссия.

Так или иначе, сперва в поле видимости показалось скопление меторитов, а затем и те площадки, на которые должна была приземлиться капсула. И, действительно, как только они пересекли условные воздушные (безвоздушные) границы одного из астероидов, в другой сверху что-то очень быстро и, кажется, болезненно для содержимого и окружения, приземлилось.

Слезать с шаттла Рей совершенно не намеревался, и потому просто ждал, когда тот подвезет их в комфортное место, где они смогут пострелять по врагам как в тире. Если кто-то еще из этих врагов останется. В возможности по раскатыванию врагов штурмовой группой он искренне верил. Однако тут по связи донеслась новость, что и к ним что-то приближается. Большое.

Ну, большое так большое. Команда Сынг Хэ была вполне в пределах того, что намеревался делать сам Рей.

- Поджарить так поджарить. Ай-ай, командир, или как там говорится.

Гекс позволил нейроинтерфейсам Пегаса вторгнуться в свой разум и почувствовал радостное предвкушение машины от грядущего боя. Оружие(нет?да?возможно?) жаждало. Но пока что пришла пора кормить другие системы. Генераторы парадоксального кода, покашливая, выдавали строчки, которые должны были в определенный момент слиться в сигналы. В последний момент Гексу пришла мысль, что о втором сигнале пациента надо предупредить.

- Кондор-8, готовьтесь к получению защитного кода. Это не больно, как будто комарик укусит.

Рука Септа замерла над символом Милосердной Матери, как будто что-то не давало ему коснуться этого знака. Затем, спустя несколько секунд, лицо священника ожесточилось, и пальцы сомкнулись на дереве. До боли сомкнулись. Некоторые вопросы еще нуждались в ответах, и на один из главнейших могла дать лишь встреча с кем-то из Ордена. В других обстоятельствах. До тех пор…

Голос Норы заставил его отвернуться от схематичного изображения женской фигуры с свертком и посохом. Он понимал Неттлов, но при этом, похоже, они еще даже не начали понимать глубины трясины, в которой они все оказались. Трясины, в которой они двигались, будучи связанными друг с другом, и неосторожный шаг одного мог погубить всех. Он выпрямился.

- Нейт, хватит.

Обвел собравшихся взглядом. Подбирать слова было очень сложно. Точнее, было сложно подобрать не злые слова. Подобрать те слова, которые они ожидали бы услышать от Септа, каким он был до того, как в Виккен пришли убийцы из Оккулярис.

- Прошу вас, думайте, перед тем, как говорить. Мы только из петли вылезли, а вы уже умудрились нашу спасительницу вывести из себя.

Он не стал озвучивать, что если бы весь этот побег не был важен для загадочного нанимателя, возможно, выход Норы из себя словами бы не ограничился.

- Наши жизни зависят от этого. Я ничего не знаю о Касторэдже, но увидел и услышал достаточно, чтобы понять – за неправильное слово тут можно умереть. Даже не поняв, что это слово – неправильное. Пока мы не разберемся, будьте осторожны в словах и поступках, как если бы от них зависела жизнь каждого из нас. Это не так далеко от истины.

После чего повернулся к Норе. Привкус проповеди, которым были пропитаны его слова, сходил с губ, но недостаточно быстро. Один вопрос у него оставался.

- Бомжи, которые на нас похожи. Их тела. Откуда они?

Он не собирался жить с какой-нибудь успокоительной ложью. На его совести уже была минимум одна смерть – бедного Йохана, которого он, похоже, смог в чем-то убедить, за что от расплатился головой. Буквально. Если кто-то еще умер, чтобы Септ жил, он хотел это знать.

- Это не повлияет ни на что, но я должен знать.

Я. Не мы. Первый раз за всю беседу Септ спрашивал или говорил именно от своего лица. Просил что-то для себя.

Бегать от каждой пули в бою – верное самоубийство. От одной убежишь, на другую напорешься. Но и умирать Винк не хотел. Хотя, конечно, смерти он в этот день задолжал.

- Будь готов двигать отсюда. Если не скажут сидеть. Да и если скажут. Дымовую бы...

Домино их ситуацию не очень понимал, но Винк не мог не видеть, что они, как говорится, перевытянулись. Без прикрытия позиция все больше и больше напоминала смертельную ловушку, но Вилли было сложно понять, говорят в нем это нервы или же так оно и есть, и бежать надо, не дожидаясь приказа. В первом случае неправильное решение сулило пулю в спину, во втором – хитрый маневр японцев и смерть уже, скорее всего, от гранаты. Или просто прижмут, подбегут со стороны и расстреляют сверху. Бежать. Не бежать. Выбор простой, как орел и решка. А, собственно, почему бы и нет?

Вжавшись в землю посильнее, Винк начал шарить у себя в карманах, но ничего не нашел. Затем обратился к Домино.

- У тебя монетка есть? Надо.

Глупо, конечно, было это. Не монетка, ситуация вся. Занял позицию, полежал, ничего толком не сделал, а затем обратно бежать, рискуя словить в спину от косоглазого стрелка. Косоглазость которого, к сожалению, не влияла на меткость. Но такая война – здесь постоянно куча неправильных, странных или кажущихся глупым для простых солдат решений, и для одних они сливаются в победу, а для других – в поражение. Хотелось верить, что он сейчас на стороне первых…

Пока напарник искал монетку, сам Винк пытался понять, откуда стреляли. И еще понять, не кажется ли ему, что где-то слышен рык моторов...

Ланесеры из «Байкера» были еще теми кайфоломами. Мало того, что они тут дружно сидели на расстоянии одного энергетического перепада и сбоя пары-тройки предохранительных систем от деангаризации, так еще и заунывные завывания про бессмысленность поиска жизни и существования в целом на все помещение врубили. Да, в ситуации с линкором веселого было мало, но человечество на то и человечество, что в самые тяжелые моменты берет и превозмогает. Если не брать блядские Аккорды. Рей закатил глаза, дав облаку дополненной реальности заполнить поле зрения, развел широко пальцы рук, от чего последние начали напоминать лицехватов из одного древнего фильма, и приготовился уже было начать искать беспроводной линк к колонке, чтобы запустить что-то хоть немного более веселое и современное, вроде того же "Coder’s Paradise". Но вместо этого пришел Колберт.

Заглушив своим офицерским присутствием музыку, полковник изложил дальнейший план действий. План, близкий к гениальности, хотя и с достаточно большой долей вероятности почерпнутый из каких-нибудь исторических военных учебников или записок флотоводцев древности. Колберт был похож на человека, который читает такие вещи на досуге. Старина Айзек Ньютон надежен, как часы, пока с ними не начинают ставить всякие эксперименты про сингулярности, горизонты событий и прочую параказуальщину. И тут он как раз работал – Харрисонцы в последней сфере были не слишком сильны, и сообразить что-нибудь крутое защитное на основании связей Крукса-Лабатье, например, они вряд ли могли на этой своей верфи. Впрочем, и Союз тоже недостаточно широко мыслил, чтобы такие проекты затевать.

Все было, в общем, хорошо, пока Колберт не начал расписывать, с какими силами противника можно столкнуться в зоне операции. Ладно просто мехи, там ничего интересного нарисоваться не обещалось, ортодоксы Рас Шамры были до унылого предсказуемы – больше брони, больше пушек, повторить ad nauseum (не то, чтобы это не работало, но это было очень, очень скучно, и даже их попытки копировать и модифицировать О-00000-t-кровения не помогали), но вот эсминец… Очки Рея замигали красным цветом при этих словах, а в воздухе за ним повисла голографическая надпись «WHAT SHOULD WE DO WITH TH0T DESTROYER?». Провисела она недолго, после чего развалилась на цветные пиксели.

Не то, чтобы он ожидал ответа на этот вопрос. Что их звено может сделать с эсминцем было вопросом риторическим. Если он их заметит раньше – прятаться за астероидами в надежде не умереть и шарашить электронику в надежде создать возможность для маневра. Если они смогут устроить на него засаду – устроить бодрый абордаж и выпиливание личного пилотного состава эсминца под корень. Благо пара бронеколобков ипсоновских спецом под это заточенных у них имелась. Тонкой бегущей строкой по голографическому полю давно уже хакнутого напрочь стелс-скафандра пробежала эта мысль, выраженная в довольно распространенной поговорке:

Калибан-Калибан, кому радость, кому в жбан.

Начальницо начала задавать обычные в этой ситуации вопросы и излагать идеи того, как им со всего этого вернуться живыми. Каждому свое, оптимальное расположение и применение… но тут что-то зажглось в глазах Гекса, пусть и спрятанных за очками. Он понял, как именно можно забросить отряд «Белых». Он подался вперед, поднял палец вверх, и даже лампочка загорелась.

- У меня есть идея! Не про то, что надо сделать, а про то, как это сделать!

Старые добрые законы физики космоса никто не отменял. Если предмет летит с определенной скоростью, то он и летит с определенной скоростью, пока не столкнется с другим предметом или гравитационным воздействием. Да, конечно, на космических скоростях можно и промахнуться, но для НЧП корабля, рассчитанного на противостояние другим НЧП в пространстве параказуальных прогнозов, это должно было быть как два байта переслать.

- Если мы разместим тут импульсные или магнитные ускорители…

Он ткнул в пространство над голограммой, где его собственные голопроекторы отобразили масштабную сетку, поскольку взламывать офицерский голопроектор, кажется, тут было неприлично.

- …и снабдим «Белых» одноразовыми тормозными двигателями, то, синхронизировав запуск как шаттла, так и ускорителей, сможем осуществить десантирование. Не орбитальное десантирование, глубококосмическое десантирование. Я бы назвал это молниеносным ударом, или, по меньшей мере, рельсовым забросом. В зависимости от принципа ускорения.

Рей покосился на окружающих.

- Конечно, разгон и торможение будут не из приятных, но в пределах перегрузок, которые мехи могут ослабить до уровня выживаемости пилота.

Ощущения, которые испытывал Септ во время всей этой беседы, были, скажем так, не самые лучшие. Он понимал, что ему нужно делать, чтобы выжить, но по мере того, как это понимание укоренялось в его сознании, что-то, как казалось, тонуло в какой-то густой жидкой грязной жиже. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, насколько мерзким был Касторэдж, он же Город Тайн и Секретов, он же Город, Не Знающий Солнца. Он же Язва, название которой было табу в Виккене. Теперь понятно почему. Эх, почему не убрались отцы и матери-основатели деревни подальше от этого треклятого места? И нужно было лишь иметь дух, не чуждый морали, чтобы понять, насколько глубоко придется пасть и им самим, чтобы выжить в этом месте.

Он следил за происходящим, не меняясь в выражении лица, застывшим в том мгновении, когда он подавил улыбку. Он не видел себя со стороны, но в этот момент его тесно стиснутые губы чуть побледнели, щеки напряглись, обостряя очертания лица, и рот будто бы превратился в узкую щель. Но это было необходимо, чтобы не проявить отвращения. Ради какой-то награды тюремщики нарушили свой долг, и зрелище того, как на их лицах жадность боролась со страхом наказания было отвратительным, особенно ввиду того, что жадность побеждала. То, с какой готовностью они приняли куда меньшее "поощрение", которым их наградила Нора, говорило о том, что это не в первый раз. Однако это бледнело перед тем, какую награду получил палач. Септ не знал, что это за насекомое, но это был какой-то запретный плод, ограниченный неизвестной "гильдией", и это была слабость Каррутерса, о которой Нора и ее наниматели знали. И сам Каррутерс знал, что они об этом знали, знал, что они могут им манипулировать… и он не хотел и не пытался что-то с этим поделать.

Многое это говорило о том, как творятся вещи в Касторэдже. Касторэдже. Нора хотела, чтобы они думали о городе как о Язве, но судить о том, является ли это название истиной, или же просто метафизической болезнью на теле Касторэджа, Септ хотел судить сам. Он слишком долго позволял другим определять то, как он думает.

Виккенцы соглашались один за другим. Как будто бы у них был настоящий выбор. Но в том, как они это делали, было что-то… раздражающее. Раньше он испытывал это ощущение разве что по отношению к Кеннету, иногда явно не учитывавшему мнение и чувства окружающих, но тогда оно было смешано с пониманием обстоятельств полурослика. Сейчас… сейчас все они были в этих чертовых обстоятельствах. Могло показаться, что дурацкий вопрос Нейта заставил Септа нахмуриться, но на самом деле просто совпало – в этот момент он будто бы еще раз понял, что, скорее всего, не увидит никого из своей семьи, даже если им удалось каким-то чудом выжить, еще долгое, долгое время.

Вопросы Оуэна и Эвадса были куда ближе к делу. Хотя Септ уже знал озвученные на них ответы. Были они искренними? Наверное. Хотя они и были людьми, Норе откровенничать с ними было не больше смысла, чем в свое время Септу рассказывать ящику столярных инструментов о том, что ему понравилась Милена, дочь виккенского овцевода…

Урия. Кто-то, кто обладал куда большим талантом к обучению или рассказам, чем Нора. Её Королевское Величество Алиса, Первая Её Имени, о которой, как и о королевской семье, ходят слухи. Королевские Судьи, решающие проблемы любой ценой, преданные королевской семье как настоящие предатели своей совести. Другие игроки, растущие в Касторэдже как грибы после дождя. Появляются будто бы из ниоткуда, разрастаются большими и яркими шляпками, а потом начинают гнить… и один из них – Лорд Паладин.

- Чем же должны быть другие…

Септ не удержался, чтобы прошептать это, когда Нора упомянула, что Торнейдж не самый худший ублюдок.

Впрочем, он уже догадывался об этом. Хотя был ли согласен с Норой в этом плане – тот еще вопрос. Торнейдж использовал веру, заставляя фанатиков своего Ордена творить зло под маской того, что нужно сделать во имя Милосердной Матери. Те, что были хуже, скорее всего, извращали сами души, заставляя принимать их свое собственное зло. Во всяком случае, Септ не мог представить себе что-то более злое. И, откровенно говоря, от вечного проклятия обманом ввергнутой в зло души, это не сильно отличалось. Матерь судит по поступкам…

Выражение лица Септа опять застыло во все той же острой маске. Он понял, что на самом деле не знал, как судит Матерь. Он уже предполагал, что в том, чему его учили, была запрятана частичка лжи, но чуть ли ни каждая мысль, появлявшаяся в его голове в этом проклятом месте, зарождала новые сомнения. Как будто это сам Касторэдж отравлял его душу, еще даже не успев ее толком коснуться.

Королевский судья, который на стороне Лорда Паладина. Блэкбрайр, подписавший приговор, или кто-то другой? И замыслы неизвестного нанимателя Норы. Нанимателя. Септу с трудом верилось в то, что она работала просто за деньги. Хотя, вспоминая того же Мортенсена… нет, Септ пока слишком мало знал о Касторэдже и о жизни вообще, чтобы понять, на что люди готовы идти за деньги. Но планы у "нанимателя" были амбициозные. И, что самое важное, они совпадали с целями Септа. Орден не отпустил бы их, и не попытался бы использовать их в какой-то игре, их смесь фанатизма и жажды понимания чего-то, связанного с отцом Громвеллем, не позволила бы им пойти на такой риск. А "наниматель" очевидно перешел дорогу братству Оккулярис, причем в очень важном месте. Это говорило о том, что хотя бы в части неприязни оного к Ордену Нора не врала.

Фестиваль. То, что какое-то место называется этим словом, говорит о многом. И то, что по словам Норы, подразумевалось под этим словом в Касторэдже, говорило многое о городе. Инсектум. Та самая взятка плачу? Крысооборотни, которые обнаглели, и крадут посетителей. А не "каких-то там бомжей". Похоже, ценность человеческой жизни в городе была очень ранжированной. Нора не производила впечатления злого человека, но было очевидно, что ей было все равно или почти все равно. Септ невольно задумался, не станет ли он таким же – человеком, который будет спокойно смотреть на страдания других, пока его и других виккенцев это не трогает. Дальше…

Все было понятно. Аммос – племянник, Маррен – лидер "Семейки", устроить побег и втереться в доверие. И попутно по локоть замарать руки в лучшем случае в сомнительных делах, а в худшем - в крови непричастных. Септ скрипнул зубами. Возможно, трупы бомжей, похожих на них, появились только после того, как у "нанимателя" зародился весь этот план "шахматной партии". Хотя это несколько шло в разрез с тем, что он хотел сказать, он не мог не задать вопрос, но сперва…

Он повернулся к Айлин:

- Айлин, подумай, что будет, если тебя уголовники не уродиной увидят. Мы тебя не отдадим и кровь будет. Лишняя. Лучше вообще лицо замотать, будто больная. А потом, когда сможем себе позволить, отрастим волшебством.

Он замялся, а потом решился.

- Ты и без них красивая будешь.

В это время Нейт задавал вопросы из спасительнице. Какая-то часть из них была правильной, какая-то... Септ испытал отвратительную для самого себя вспышку раздражения. Неттл потерял то же, что и Септ, даже меньше, если учесть, что его отца взяли живым. Хербаст даже этого не знал. Но при этом вел себя так, как будто по-прежнему в Виккене, и есть дядя Грог, к которому можно обратиться за советом... "тетенька"...

- Нейт, нет запасного плана. Нет вторых шансов. Что-то пойдет не так, мы сами должны справиться с этим. Никто за ручку вести нас не будет.

Он надеялся, что тон его был не слишком резким. После чего повернулся к Норе.

- На связь с нами выйдут, а как мы поймем, что от вас. Вдруг оборотни попытаются нас таким образом проверить? И если вы сможете отследить, то и Оккулярис попробуют, у них наша кровь есть, а она посильнее волос будет. Если больше одного хода пешек ваш наниматель хочет, то нужно что-то с этим делать. И... он не любит разбазаривать средства зря...

Хербаст процитировал Нору настолько дословно, насколько помнил.

- ...возможно, он обрадуется возможности сэкономить в будущем, сообщив нам что-нибудь о судьбе остальных обитателей нашей деревни, захваченных Орденом.

Септ испытывал отвращение к себе. Но сейчас было необходимо действовать именно так. И, хотя Септ намеревался попытаться хотя бы обойтись без лишней крови, он к ужасу своему понимал, что это не обязательно наилучший выход. Милосердная Матерь не одобрила бы ни мыслей, ни решений Септа. Но Милосердной Матери, похоже, было все равно.

Дышать через нос в глухом мешке было практически невозможно. Даже со свободным ртом там не хватало бы воздуха, но конвоиры еще и оставили кляпы, опасаясь колдовства, и, скорее всего, пагубного воздействия еретических слов, кое-как протянуть до конца дороги. Возможно, они также опасались дать возможность пленникам переговариваться. Или просто выполняли приказ. Хорошее оправдание для чего угодно. Скорее всего, сопровождающих виккенцев солдат Ордена серьезно наказали бы, если бы кто-то из пленников задохнулся, и эта мысль даже немного утешила Септа, когда он понял, что задыхается. Но теперь, когда у него в жизни впервые появилась настоящая цель, он не мог позволить всему закончится вот так. И поэтому он повалился набок, захрипел, насколько хватало остатков воздуха в мешке и легких, и начал тянуться руками к шее. Несколько тычков алебардами не заставили его остановиться, и, после непродолжительного спора, охранники все-таки сняли мешки. Причем не только с него, но и с остальных.

Все те же пятеро. Это не было совпадением. Какой ложью ни была бы пропитана проклятая душонка Лорда Паладина, он откуда-то знал про сны. И поэтому мог быть прав насчет загадочной печати Вовне. Сипло втягивая воздух, Септ водил глазами из стороны в сторону, пытаясь найти способ сбежать. Способа не было – проклятый Орден позаботился о том, чтобы не оставить на это и шанса. Поняв это, Хербаст откинулся на стенку повозки и зарычал сквозь кляп.

Ничего нельзя было сделать. Только сидеть, трястись на кочках, и ждать приближающихся пыток. Что именно подразумевалось под изучением гадать было не обязательно – у настолько больных ублюдков, как организаторы нападения на Виккен, любое исследование наблюдением и опросами не могло ограничиваться. И они, похоже, были достаточно опытны в своем мразотном деле, чтобы все шло по их плану – их титулы звучали весьма впечатляюще, и, наверное, значили высокий статус в организациях, если не высший. Хотя поначалу Септ хотел верить, что провидение даст ему шанс расквитаться, реальность медленно и с жестокостью убивала эту надежду. Еще больнее было от того, что похожие мысли Септ читал, или думал, что читает, в глазах остальных.

Но была одна вещь, которую Септ хотел сделать, прежде чем их убьют. Особенно с учетом того, что их, скорее всего, «изучать» будут по-отдельности. Поэтому, когда их решили покормить и напоить, тем самым освободив рот, он посмотрел на Томми.

- Живы.

Оставалось надеяться, что Молчун поймет, о ком идет речь. И не важно, что сделают конвоиры потом с Септом за попытку говорить. Не убьют же. Нужен для «изучения».

Не убили. И даже кормить не перестали и поить. Похоже, конвоиры сами понимали, насколько малы шансы заключенных на что-то. И, как оказалось, они были правы. По дороге шанса бежать не предоставилось, не случилось его и потом. А затем начались допросы.

Септ не пытался врать. По большей части. Это казалось чистым безумием, но цели допрашивающего и допрашиваемого частично совпадали. Хербаст не менее человека в маске хотел понять, что именно делал в Виккене отец Громвелл, и какой счет недо будет предъявить ему при встрече. Но при этом он брал основную ответственность на себя – он, под конец, был учеником Громвелла. Но еще больше Септ хотел понять то безумие, которое заставило Орден на деревню.

В идеальном мире пленник бы обвел дознавателя вокруг пальца, играя на его несомненно очевидных слабостях как на музыкальном инструменте, и узнал бы многое, если не все, а потом, при помощи загадочных союзников вовне или собственной изворотливости, бежал бы, чтобы использовать узнанное против злодейской организации.

Однако мир был не идеален. В мире пленник был уставшим, измотанным, сомневающимся во всем парнем, которого только пара лет отделяла от понятия "подростка". В мире между допросами в камеру приходили "исследователи", накачивавшие пленника зельями и щедро бравшими у него кровь. В мире дознаватель был достаточно опытным, хотя, похоже, не в меньшей степени безумным, и не стремился ни дать ключик к своей душе, ни раскрывать в вопросах лишнего.

И, что особо важно, в мире не было загадочного союзника, который спас бы пленника, устроив ему героический побег.

А сам Септ сбежать не мог. У него не было времени на молитву, у него не было даже времени сосредоточиться. Хотя у него было небольшое преимущество надо остальными, заключавшееся в способности исцелять травмы, полученные при допросе, он был не в состоянии направить божественную силу так, чтобы он смогла помочь ему бежать. И поэтому, оказавшись на помосте, перед однозначно предсказывающими дальнейшую судьбу петлями, он мог только прокричать проклятие в адрес Рыцарей-Оккулярис:

- Будь прокляты эти ублюдки, ложные служители Мат…

Мешок, накинутый на голову, заглушил дальнейшие слова. Но, судя по доносившимися из него звукам, вряд ли это были те слова, которые виккенцы ожидали бы услышать от Септа. Потом затянутая на шее петля приглушила их еще сильнее, хотя Септ даже с удавкой на шее не замолчал.

А потом мешки сняли. И, поняв, что ситуация переменилась, Септ сразу же заткнулся. В том числе и потому, что болело горло. И начал слушать предложение Норы. Из которого следовало две вещи. У них был шанс выжить и расквитаться. И в городе были люди, которые были готовы очень грубо вмешаться в планы Лорда Паладина Торнрейджа и его приспешников. Торнрейдж. Теперь Септ знал имя.

Губы сами собой растянулись в улыбке. Усилием воли Септ согнал ее с лица, надеясь, что все взгляды в этот момент были направлены на Нору.

- Мы согласны.

Вряд ли кто-то из виккенцев хотел «переигрывать». Но даже если кто-то готов был на это, Септ не собирался… он оборвал свою мысль.

- Первый вопрос. Можем задать остальные наедине и не в удавке?

Куда-то пропал Кеннет. Был с ними весь бой, а в результате – шмыг, и нет его. Как обычно, не предупредив никого, растворился в окружении. Септ вздохнул – он надеялся, что хотя бы боевое крещение, если так можно было назвать их схватку с гоблинами, заставит полурослика как-нибудь повнимательней относиться к остальным виккенцам. Хотя, наверное, Кеннет просто решил, что остальные за ним увяжутся, и не хотел рисковать. Или что отговаривать будут. Чего-чего, а решительности полурослику было не занимать, и время он тратить зря не любил. Вот и пропал. Хорошо бы, удалось на этом свете свидеться.

Эвадс что-то кричал на своем языке. Непонятное что-то. Ходил, жестикулировал. Когда ненадолго остановился наконец, Септ подошел, взял за плечи, стараясь не потревожить рану недавнюю. От этого его не отвлек даже крик Анны, призвавшей убить пленного. С каким-то странным ощущением одновременного умиротворения и отвращения к себе, Септ понял, что спокойствие Эвадса для него важнее, чем чья-то жизнь.

- Хватит, Эвадс. Этот бой закончился. Но другие впереди. Мы должны идти дальше.

Он понимал, что Неттл его не слышит, или слышит как-то по-другому. Но интонацией иногда можно сказать не меньше, чем словами. И Септ надеялся, что его беспокойство и желание помочь Эвадс услышит даже сквозь свое проклятие. Сзади Молчун говорил, что там где-то идет бой, и помочь надо, но Септ не поворачивался, пока не услышал шаги и печальное "Не вышло у нас как в приключении, да?"

Действительно, не вышло. Или, наоборот, вышло. Смотря какое приключение. Трагических историй ведь о тех, кто ищет приключения и, на свою голову, находит, тоже немало.

- Может быть, у этого приключения будет другой конец. Но если нет, буду ждать на другой стороне.

Септ перевел взгляд на лежащего на земле солдата. Солдата – форма, которую было сильное искушение сделать такой же, как на трупах – заляпанной кровью и грязью, и неподвижной, лишенной силы поднимающего и опускающего грудь дыхания, говорила о том, что не случайно собранная банда напала на них. Впрочем, так же как и дисциплина, и наличие офицера.

- Идите, мы догоним.

Все, корме Оуэна ушли. Странно это было – из собравшихся с полукровкой было, пожалуй, меньше всего общего у Септа. Он стиснул священный символ Милосердной Матери, отозвавшийся привычным холодом. Посмотрел на него. Поборол искушение. Оуэн, тем временем, прижал пленника к земле. Задал вопрос. Хербаст-младший же склонился над телами павших, и осенил их знаком покровительницы Виккена.

- Пусть ваши бренные тела не станут добычей злых духов, и пусть грехи на станут якорем ваших душ в этом бренном мире. Пусть Милосердная Мать воздаст вам по справедливости, и пусть неведение облегчит чашу грехов, которые вы сотворили.

Затем повернулся, посмотрел на жалкое существо, прятавшееся в лжи, что выдавала себя за истину.

- Он вряд ли поймет. Без, как говорится, контекста.

Сел на корточки перед пленным.

- Вы пришли в нашу деревню. Без предупреждения, без обвинения, без шанса сдаться миром на справедливый суд Милосердной Матери, не дав возможности защитить себя словами, а не клинками. Вы убиваете людей, которые бегут из горящих домов. Вы напали на нас только потому, что не поняли, что говорит один из нас. Он просто больной, когда страшно, на этот язык переходит. Не виноват он.

Напряжение в его голосе нарастало, и Септу пришлось взять паузу, чтобы не прокричать вопрос.

- Ради чего? Что такого в деревне, и кто приказал сотворить… это? Клянусь Милосердной Матерью, если будешь отвечать на вопросы – будешь жить.

Он потряс символом перед лицом пленного.

Где-то в глубине души Септ чувствовал, что проблема по-настоящему не решена, что она ушла глубже – какие бы слова он ни подобрал, выплеск накопившегося на душе у Кеннета и реакция на это не могла обойтись без последствий. И, если что-то срочно не сделать, то эти последствия окажутся нехорошими. Дурное в душе, оно как сорняк, впивается и растет, высасывая соки из окружающей земли, и не давая вырасти хорошему. Священник бросил взгляд на шагающего чуть впереди Кеннета, будто пытаясь понять, насколько глубоко этот сорняк в него врос. Затем быстро отвел глаза, чтобы не этот взор не поймали. Взгляд он такой, иногда чувствуется, особенно если пристальный.

Что делать? Подумав еще немного, он решил, что по возвращении нужно будет поговорить с остальными, чтобы сделать для халфлинга что-нибудь хорошее. Септ пока не знал, что именно хорошее, но сделать это надо было.

И Оуэн. Хотя боль на душе у Кеннета казалась большей, что заставило тифлинга так реагировать? Так болезненно. Возможно, он сам не понимал, что ранит окружающих своей резкостью. Ведь у него тоже не было родителей, только Джозефина. Септ не слишком близко знал Оуэна, но в деревне каждая семья или «семья» была известна. И не видеть друг друга совсем было практически невозможно – так что Септ, бегая на свою очередную работу, иногда видел, как сосредоточенно отрабатывает удары ученик Джозефины. С самой бывшей наемницей или один. И не казалось, что, тренируясь один, Оуэн халтурит – наоборот, он выглядел… еще более сосредоточенным, видящим перед собой какую-то непонятную Септу цель.

Еще подумав, Септ решил, что нужно будет что-то хорошее сделать и для Оуэна. Только понять бы, что. Для этого надо было поговорить с его приемной матерью, наверное. И для этого лучше всего подошла бы Анна – вот, даже рапиру заимела, которой залихватский на боку щеголяет. Оторвав взгляд от пресловутого бока, который как раз появился около Кеннета и что-то говорил… в смысле Анна что-то говорила полурослику, и Септ решил немного отстать, чтобы невольно не подслушать их беседу.

Вот за такими мыслями и прошла дорога – гоблины-то оказались не так далеко, и следы их присутствия, и даже расположение, были довольно заметны. Дым там, дым здесь, переговоры… хорошо бы, кто-то знал гоблинский язык, но шансы на это были бесконечно малы.

Септ покрепче стиснул символ, но вместе с деревом стиснулось его сердце от предчувствия фальши. Закусив губу, он слушал предложения остальных. Айлин предложила пристукнуть тех кто слева по-быстрому. Эвадс наколдовал чего-то на камешки и заподозрил ловушку. Нейт предложил капкан и действовать по классической военной теории. А Кеннет просто растворился в кустах. Хербаст с трудом сдержал сперва ругательство, а затем оклик. Оставалось надеяться, что полурослик не сделает ничего необдуманного.

Оуэн, тем временем, предложил то, чем Кеннет, похоже, решил заняться - подобраться по-скрытному и напасть. Молучн пока молчал, и Септ почувствовал себя неуютно. Как член отряда, не предлагающий ни идей, ни приносящий какой-то немедленной пользы. В сложившейся ситуации, казалось бы, это было глупо, так думать и такое чувствовать, но он ничего не мог с собой поделать. И потому начал быстро придумывать, чем бы помочь. И, кажется, придумал:

- Я… я буду молиться, чтобы помочь вам. Только о чем вот? Матушка точность любит…

Септ нервно улыбнулся. Это было странно – так вот стоять, и говорить, что ты будешь молиться, чтобы кто-то лучше кого-то убивал. Он знал, что это сработает, но все равно...

- Вот, я еще защитить кого-то смогу, если будет ближний бой. Только недолго, минуту примерно, может, приберечь это?

Взгляд его забегал между теми, кто больше всего на роль эту подходил – Молчуном и Оуэном.

Септ хотел верить, что это был кошмарный сон. Но не мог. Он не для того себя приучал даже думать правду, чтобы отрицать жуткую реальность. При этом какая-то часть сознания все равно старалась убедить его, что происходящее слишком хорошо подчиняется логике сна, чтобы быть правдой. Примерно с того момента, как они обнаружили более целый вариант записки, которую загадочные наблюдатели послали своему загадочному руководителю. Или, если быть более честным с собой, с момента, когда он увидел столб дыма над деревней. Удача с запиской вписалась в эту картину задним числом уже, хорошо подтверждая сам принцип нарастания кошмара.

Ведь как работают по-настоящему жуткие сновидения? Сперва невозможно сказать, что ты спишь. Все вокруг кажется обычным, за исключением, может быть, небольших деталей, которые сознание во время сна не улавливает, и которые почти невозможно вспомнить при пробуждении, но которые точно были. Затем в этом обычном мире происходит какое-то необычное изменение, недостаточно сильное, чтобы разрушить иллюзию реальности, но способное поколебать ее. И обычно это изменение к худшему. Не всегда понятно, каким именно путем, но к худшему. Сначала не кажется, что эти изменения как-то подконтрольны спящему, и сознание продолжает послушно следовать воле незримого сценариста сна. Но потом, когда эти изменения начинают происходить все чаще, когда тонкий покров нормальности срывают таившиеся за ним ужасы, та часть разума, что отвечает за самостоятельность, за потребность в выборе, начинает пытаться вырваться из оков сновидения, уже понимая, что творится что-то не то, но именно в этот момент происходит самое страшное – осознание беспомощности. Ты открываешь дверь, ведущую из комнаты, только чтобы оказаться на другой ее стороне, смотрящим на свою же собственную спину. Ты поворачиваешь голову, немного, чтобы не затылок видеть, а половину своего лица краем глаза, и видишь свои же искаженные страхом черты.

Или не свои. Иногда сон меняет не только то, что творится вокруг тебя, но и тебя самого. И в повернувшемся ты уже не узнаешь себя.

И все это время, наряду с ощущением необходимости что-то сделать, чтобы вырваться из кошмара, в подсознании начинает формироваться одна мысль, которая звучит примерно так: "ничего нельзя сделать".

Септ редко видел кошмары. И вообще чаще всего забывал сны вскоре после пробуждения. Но те, что запоминал, он запоминал хорошо. А те, что забывал, он пару раз пытался записать до того, как они стирались из памяти. И не потому, что думал, что там было что-то интересное. Нет, это было какое-то нездоровое любопытство относительно того, как события, записанные его рукой, исчезали из воспоминаний, и буквы будто говорили обо сне другого, не имевшего к самому Септу человека. После пары попыток он перестал это делать – слишком жутким ему, по размышлениям, начал казаться результат.

Но это не имело отношения к происходящему, в отличии от логики кошмара. Которой все последовательно следовало.

Обычное совершенно утро, нарушенное загадочным сновидением, которое он запомнил, что было необычным, но не невероятным событием для самого Септа. Затем его, из всех потенциальных кандидатов на деревне, отобрали для охоты на гоблинов. И как-то так оказалось, что большинство (а, если потрясти остальных, то наверняка и все) видели тот же сон, что было уже куда более маловероятным совпадением. Мало того, что они видели один и тот же сон, так и оказались вместе на одном и том же задании. В ходе похода на гоблинов они начали сталкиваться с жуткими картинами, которые уже выбивались из привычного им образа мира, вроде выпотрошенного гоблина. И это сдабривалось мелкими деталями, которые подкрепляли иллюзию, но могли находить объяснения в памяти Септа – та же эмблема другого аспекта Матери Милосердной. Они нашли обрывки записки, а потом, когда они не восприняли ее содержимое, которое должно было вернуть их в деревню, они нашли записку целиком, и это было слишком большой удачей, чтобы быть чем-то естественным. Это был повтор события по нарастающей. Сперва выпотрошенный гоблин, небольшой лагерь, кусок записки. Потом битва с гоблинами, лагерь побольше, целая записка. И с этого момента события потекли уже независимо от Септа – что он мог сделать, прочитав строки, предвещавшие какую-то зловещую "операцию"? Он бежал, бежал вместе с остальными, бежал, срывая дыхание до хрипа и рези в горле, когда увидел столб дыма над деревней. И то, что он увидел, было тем моментом, когда кошмар срывает покровы и предстает во всей своей красе. Как еще было описать это?

Как описать смерть, жуткую и бессмысленную тех, с кем прожил всю жизнь? Как описать ту боль, которая пронзила сердце Септа, когда он понял, что многие из его братьев были среди тех, кто стал бы сражаться? Сражаться, только для того, чтобы быть убитыми – происходящее не давало строить каких-либо иллюзий относительно того, насколько односторонней была эта резня. Как описать то жуткое междумыслие, когда видишь одно, но губы шепчут заветное "а быть может" про другое?

Преграда на пути в виде моста и солдат на нем возникла будто бы из ниоткуда. Септ, не привыкший к долгому, беспрерывному бегу, еле стоял на ногах, и, когда они остановились, он остановился вместе со всеми, согнувшись, тяжело дыша и упираясь руками в колени ног. Слова, которыми рыцарь и его солдаты обменивались доносились до него как будто сквозь колокольный звон, раздававшийся где-то в области висков. Он уловил лишь часть их, и четче всего последнее предложение рыцаря. Предложение сдаться. Он попытался ответить на него, но из его горла донесся лишь хрип.

А потом стало слишком поздно. Считанные мгновения спустя он стоял посреди плававших в собственной крови солдат и смотрел на бедную Беллу, которой раскроило череп. Так же, как какое-то время назад топор Молчуна раскроил череп одному из гоблинов. Руки его сжимали святой символ, но он был даже холоднее, чем обычно, напоминая Септу об его лицемерии. Странно, насколько дерево может быть холодным. И это чертовски хорошо вписывалось в логику кошмара. Потому что Виккен сейчас сжигали во имя Матери Милосердной…

Он оторвал взгляд и посмотрел поверх плеча выжившего солдата на горевшую деревню.

- Ничего. Нельзя. Сделать.

Если это был сон, то Септ уже видел его исходы. Это не был героический триумф, это была бесславная смерть от араблетных стрел или под ударами конных рыцарей здесь, в этом пылающем аду. Или они могли попытаться бежать сквозь лес. Сон преобразил бы этот побег – беглецы казались бы маленькими, в то время как деревья выглядели бы гигантами. Их бы преследовали, но как только они вышли бы из укрытия леса… они не настолько быстры, чтобы скрыться от всадников. Их бы убили. Утыкали стрелами или порубили в куски.

Если это был не сон… Септ поймал себя на том, что та часть, которая убеждала его в нереальности происходящего, похоже, одержала победу. Если не в войне за его разум, то, по меньшей мере, в нескольких сражениях. Если это был не сон, то у Септа еще был выбор. Его взгляд опустился на солдата. Солдат не хотел умирать.

- Но ты хочешь жить. Куда вы забираете пленных? И были те, кто сопротивлялся по настоящему…

Голос Септа сорвался, и кипевшая внутри него боль прорвалась наружу.

- …а не так, как те, кого вы, ВО ИМЯ МИЛОСЕРДНОЙ МАТЕРИ, забиваете как скот?

Это было важно. Прямо сейчас они ничего не могли сделать, если Грог, Джозефина и остальные были мертвы. Ничего, если не считать попытку смазать собой клинки всадников. Но если лучшие люди Виккена где-то сражались, или вообще были выманены из деревни, это могло изменить ситуацию. Септ знал, что цепляется за соломинку, но это было лучше, чем лететь спиной вперед в пучину отчаяния и безнадежности.

Когда гоблины бросились врассыпную, Септ выдохнул. С облегчением. Кровь пролилась, но не так много, как могло бы быть. И до того, чтобы ему пришлось чьи-то раны лечить, тоже не дошло. Но все же его мутило при виде трупов. Глубокие порезы от мечей, из которых кровь уже не лилась, а вытекала, казались проломами в реальности, которые вели в какую-то другую жизнь. Невольно вспомнилось сновидение – в идиллический мир, пусть со своими тревогами и неприятностями, ворвалось нечто мерзкое, от чего хотелось отмыть руки. Ибо он тоже приложил их к подобному исходу.

Септ повернул в руке символ Матери Милосердной и посмотрел на него. Затем на гоблинов. Губы прошептали какое-то слово, но потом, будто стряхивая наваждение, священник пошел вперед, осматривая тела. Однако сразу же было понятно, что выживших среди них не осталось. Да и если бы осталось, то с такими-то ранами полагаться можно было только на магию, свертка с всякими целебными штуками и инструментами, который Хербаст прихватил из своего «приключенческого набора», явно не хватило бы. При виде одного из гоблинов, с раскроенным почти пополам черепом, Септ немного позеленел. Хотя прибитый к дереву гоблин выглядел более мерзко, его смерть не была недавней, и на какую-то секунду Септу показалось, что он чувствует задержавшийся около тела дух, вопивший о мести.

Показалось.

Нэйт, который сперва что-то там по земле повозил пальцами, а потом один из них лизнул, не показался.

- Нейт, ну вот зачем? Ты хоть представляешь, чего можешь нахвататься? Как с земли, так и с… как тебе вообще такое в голову пришло?

Он подошел, взял, не особо церемонясь, вытер краем одежды замаранные руки. После чего осмотрелся. Картина, в которой этих гоблинов естественным образом растаскали бы на части звери, может быть, и была приятной взору какого-нибудь ценителя равновесия в природе и законов леса, но Септу она казалась отвратительной.

- Надо похоронить.

Кивнул он в сторону ближайших трупов. Однако при себе у него лопаты не было, поэтому он отправился дальше вместе с остальными, в лагерь. Жалкий, надо сказать, лагерь. Неудивительно, что они воровали всякие вещи из Виккена. И, невольно, Септ задумался о том, насколько может быть жизнь хуже, чем в их деревне. Точнее, насколько вольготно и хорошо они жили в своей деревне. Возможно, стоит об этом потом с Кеннетом поговорить. Потом. Сейчас есть более важные дела.

Похоже было, что сходная мысль пришла в голову Молчуну – остальные были более озабочены обыском лагеря. Септ помог оттащить трупы к ямам, в которых гоблины, похоже, спали. Хотя помощь его была не то чтобы идеальной – силой священник никогда не отличался. Но вот и сбросить с себя ответственность за процесс не мог, хотя какая-то часть его постоянно напоминала, что если бы победили гоблины... если бы всех их убили гоблины, то вряд ли они озаботились бы похоронами. Не то, чтобы Септ много знал о зеленокожих, но ему казалось, что скорее они озаботились бы поиском дров и приправ.

Какие-то молитвы из канона Милосердной Матери читать над этими могилами было неправильно. Но и оставить их без последних слов Септ не мог. Поэтому он встал за могилами, и звучно, пытаясь подражать голосу Неттла-отца, который каким-то образом всегда умудрялся заполнять своими словами все помещение церкви, хотя говорил и не так уж громко, произнес:

- Пусть ваши бренные тела не станут добычей злых духов, и пусть ваши души не будут держаться за этот мир, ибо их ждет дальнейший путь. Пусть они отправятся туда, куда говорит ваша вера, и пусть ваши боги воздадут вам по заслугам.

После чего Септ осенил себя уже знаком Матери, и, наконец, обратил свое внимание на происходящее в лагере. Точнее, на демонстрировавшего свою находку Кеннета. И перехватившую бумажку Айлин. Будучи занят Нейтом, а, затем, гоблинскими похоронами, Хербаст не заметил, что и певица заплатила за битву свою цену. Кажется, она старалась выглядеть куда более крепкой, чем себя ощущала, но размазанная по скулам тушь и смятый, заляпанный ею же берет, выдавали ее. Точнее, выдавало даже не это, а то, что она, похоже, не замечала ни того, ни другого.

И, возможно, не вполне осознавала угрозу, раз говорила об отмечании. Слова самого Септа, которыми он обосновал несколько десятков минут назад отсутствие необходимости возвращаться в деревню, оставались неактуальными, но вот сердце ощутило приближение чего-то дурного. Слово «еретик» звучало зловеще. Более того, оно заставило Септа задуматься, а что они вообще знали об отце Громвелле? Так много, но при этом, похоже, так мало. Одного слова (правда, в связке с существенными возможностями того, для кого это слово было написано), было достаточно, чтобы поставить под сомнение столь многое в жизни Септа, что ему стало страшно.

И он помнил, чем является символ на пуговице, печати и мече теперь уже Кеннета. Но в задачу священника входит не только забота о душах паствы, но и об их разуме. И отягощать собравшихся дополнительными терзаниями по поводу того, что за ними следили представители или последователи церкви Матери Милосердной же, пусть и другого аспекта ее, он не стал. По крайней мере, он не собирался этого делать до того момента, как сам не понял бы, как к этому относиться.

- Есть немало религий. Некоторые могут считать почитателей любого чужого их пантеону бога еретиком. И даже в рамках одной веры могут быть разные течения. Для нас отец Громвелл не еретик, для кого-то…

Он показал на мертвую птицу.

- …для кого-то он еретик. И этот кто-то обладает очень серьезными возможностями, чтобы из-за этого организовать такую слежку. И какую-то операцию… так что да, пойдемте отсюда поскорей.

Сейчас, пожалуй, Септ по полной ощутил ту самую неизвестность перед боем, которой так пугали в разных книгах. У кого-то она вызывала мандраж, кому-то было все равно, а вот самому Септу было неприятно. Мысль о том, что сейчас им придется кого-то убивать, не покидала его, мешая сосредоточиться. Плюс страх – не за себя, хотя немного и было, но за тех, кто ушел вперед, незамеченными, в попытке подкрасться к гоблинам. А потом кто-то впереди заверещал, кто-то завизжал, кто-то хрюкнул и замолк. Что там происходило, было непонятно. Оставалось верить, что свои бы издавали другие звуки. Септ скрипнул зубами при этой мысли. Думать о том, как кричал бы от боли Кеннет, когда ему бы гоблин воткнул свой нож в живот, было неправильно и жутко.

Он стиснул священный символ сильнее, хотя и знал, что это бесполезно. Вера должна быть в сердце, а простой кусок дерева это всего лишь простой кусок дерева. Эвадс бросился вбок, готовясь встретить ломящегося через кусты гоблина копьем. В голове мелькнула мысль, что нехорошо получилось, что люди, имевшие какое-то приличное понимание того, как владеть оружием, убежали вперед, разорвав отряд пополам, но вменять в вину кому-то что-то было глупо. Сам Септ тоже мог бы думать заранее, и благословить их на дело до того, как пришлось вступить в сражение. Сейчас же он мог помочь тем, кто был вокруг него. Он прижал священный символ к груди, и, протянув руку вперед, к Неттлу-старшему, начал читать короткую молитву.

- Т'ен лизора лиа'кот накхон, в'тен лиматара'а лихь'от руаа лиха-а члхаа*…

Эти слова, и раздавшаяся рядом песня Айлин притупили ощущение страха, отодвинув его на второй план. Но, к сожалению, в случае Септа это лишь вернуло его мысли к тому, что им предстоит делать. И что уже было сделано. И он пошел вперед, потому что ему предстояло сделать то, что привело их сюда. Или, хотя бы, попытаться.

- Наша деревня, Кеннет. Наша. Даже если для тебя она не твоя, о чем мне жаль тогда.

Септ, до этого сидевший над клочками бумаги и будто съежившийся, чтобы не попасть под разгоравшуюся ссору. Но казалось, что та не собирается утихать. Даже, как обычно, яркая вспышка Анны не заставила внезапно образовавшихся противников пожать друг другу руки.

- Правда жаль.

И Хербаст-младший не притворялся. Он буквально ощущал вину перед Кеннетом, что не заметил этого раньше, и что многие не заметили, что не было виной Септа, но все равно почему-то бередило душу. Он мог бы сказать, что им всем есть, что терять, если события обернутся каким-то невообразимо кошмарным образом, но не стал, потому что это задело бы сироту-полурослика еще сильнее. Затем повернулся к Оуэну. Он уже сожалел, что проговорился про то, насколько эта находка может быть важнее гоблинов. И еще больше о том, что не подумал о том, о чем подумал, слушая перепалку.

- Не отвлекающий они маневр, просто под руку наблюдателю подвернулись, когда забрели в окрестности, вот тот и решил… припугнуть. Но не это важно.

Дальше Септ смотрел в основном на остальных «приключенцев», хотя иногда переводил взгляд на Оуэна.

- Грог говорил, что те, кто способен оружие в руках держать, или еще как в бою подсобить, как раз настороже будут. Ибо так и предположили, что гоблины – это отвлечение внимания, и цель это деревня. И даже если, назовем их "наблюдатели", что-то замышляют, неожиданностью это не будет. И не думаю я, что мы тут что-то сильно изменим своим присутствием или предупреждением. А вот без тебя, Оуэн, у нас проблемы могут быть. Будут, точнее. Не все, как ты, уверенно клинком владеют.

Слово было подобрано специально - было в Оуэне что-то, чего не было в самом Септе. Готовность забрать жизнь, возможно? Молодой священник вздохнул.

- По мне, так смысла нет поворачивать, и тут тоже время тратить, над загадками раздумывая. На обратном пути подумаем. И волками друг на друга смотреть, во имя Матушки, не надо! Мы сейчас друг на друга полагаться должны, спины друг другу прикрывать, и не важно, что мы думаем о других вещах. Историю с веником и прутьями мне пересказать?

Последнее было неслабой угрозой, ибо отец Неттл ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ рассказывать притчу о том, как сложно сломать веник, и легко отдельный прутик. В каждой третьей, если не второй проповеди ее пересказывал, на разные лады и под разными приправами из обстоятельств.

Да уж, ремонт бы церкви не помешал. В другой ситуации Септ подождал бы, но и выход, предложенный Нейтом, был неплох. Бросив из-за плеча сына настоятеля взгляд на написанное, он кивнул. Конечно, кое-что Нейт додумал – прямо признались в схожем сновидении только еще Кеннет и Эвадс, ну и еще лицо Айлинн, можно сказать, тоже призналось. Хотя, возможно, это было только удивление услышанным рассказом. Оуэн молчал, Молчун молчал, да и сам Септ был достаточно осторожен в выражениях.

- Нет, я с тобой. Только по дороге к Редмейну забегу, за лепешками.

Оставаться в церкви смысла особо не было, поэтому, бросив взгляд на незавершенный образ ангела с косой, он вышел вслед за Нейтом, навстречу приключениям. И, забежав в таверну и сообщив старшему брату, что, как было недавно написано на некоей восковой табличке они «идут на гоблинов», и присовокупив, после обеспокоенного взгляда, что их чуть ли не больше числом, чем этих зеленых монстров, он купил пару лепешек на дорогу, и лишь немногим позже младшего Неттла прибыл к месту сбора.

На котором тоже задержаться не пришлось. Пара напутственных слов от Грога, и вот они по идут по лесу, все отдаляясь и отдаляясь от спокойствия и безопасности Виккена. Правда, сам лес тоже особо тревоги не внушал, и пробивающиеся сквозь кроны деревьев лучи солнца приятно согревали, а осенняя листва приятно похрустывала под ногами, но еще не липла, как это бывает, когда ее опадает слишком много. Сперва, поддаваясь импульсу, Септ поддавал ногой любой более-менее крупной кучке листьев, оказавшихся на его пути, вместо того, чтобы обойти или перешагнуть через нее. Потом, заметив, что каждый раз от этого почему-то потряхивает еще и Барнса, перестал. Хотя, конечно, сомневался, что гоблины устроили засаду или пост, или просто поставили часового где-то совсем рядом с деревней.

На выходе из деревни Септ достал старенький компас, и сверялся с ним чуть ли не каждые пять минут. Хотя для остальных могло показаться, что про три сосны он шутил, стоявшая за этими его словами ситуация была несколько более необычна. И хотелось верить, что компас, подаренный ему специально ради подобных обстоятельств, сможет помочь избежать подобного конфуза. В свободное от сверки время он глазел по сторонам – потому что особо больше ничего делать в лесу не умел. Он, конечно, в последнее время был завсегдатаем Гроговых посиделок у костра, и на охоты с ним ходил, но так, чтобы серьезно заниматься следопытством – ни-ни.

Но лес продолжал оставаться лесом, и первоначальное ощущение доброжелательности окружающей природы начало размываться в ее же монотонности. И в голову опять начали лезть не самые приятные мысли. В основном всякие истории об искателях приключений. Конечно, опытные приключенцы, попав в засаду или неожиданную ситуацию, сразу же показывали слаженность, командную работу и, пусть изредка и немного расходившийся из-за личных взглядов, но единый подход к решению проблемы. Но Септ имел небольшой опыт, говоривший ему о том, что как минимум он сам к подобной импровизации не способен.

И потому, через какое-то время после начала пути, он озвучил вопрос, который, скорее всего, донимал не только его одного:

- Ну, найдем мы этих гоблинов. А дальше что? Что мы с ними делать-то будем? То есть Грог, конечно, говорил, припугнуть, шугануть, что собак боятся они. Но надо какой-то конкретный план придумать. И на тот случай, если не мы их, а они нас найдут первыми, тоже.

Пробуждение в холодном поту не было чем-то необычным для Септа. Бывало и хуже. Несколько раз он просыпался от собственного крика, в каком-то застывшем промежутке между сном и бодрствованием, когда не понятно, что именно происходит, и от чего настолько страшно. Но в этот раз, лежа на мокрой, измятой простыне, и пытаясь заставить скрюченные пальцы заставить перестать стискивать ткань, он все помнил хорошо. Слишком хорошо - обычно сновидения оставались в забытьи, или стирались из памяти спустя минуты, если не секунды после того, как Септ приходил в себя.

В этот раз он пересчитал поперечные балки, удерживавшие крышу (так как семья была большой, мест даже в немаленьком доме Хербаста-старшего на всех не хватало, и Септу отвели каморку на чердаке), затем осмотрел зарисовки, которыми были заполнены стены, поднялся, потянулся… и все равно помнил все детали, да так четко, будто бы кто-то вырезал их у него перед глазами. Надежда, что спуск вниз и полная горсть свежей, колодезной и холодной воды поможет забыть также оказалась тщетной. И даже обжигающий холод, который заставил Септа заорать, когда он просто окатил себя из ведра, не помог разорвать связь между сном и памятью.

Похоже, этому образу суждено было остаться с молодым Хербастом надолго. Игнорируя удивленные взгляды родственников и прочих домочадцев, он гордо последовал обратно к себе, оставляя мокрые следы на полу и мелко дрожа (что мешало выглядеть так, как будто бы ничего выдающегося не произошло, и «вообще, не на что тут смотреть»). У лестницы, похоже проснувшийся еще раньше Люсьен стоял с каменным лицом, держа в руке полотенце.

Старшему брату (одному из семи!) Септ немного завидовал. В отличие от него самого, Люсьен был достаточно уважаемым человеком в деревне, и поговаривали, что несмотря на наследный характер передачи дел, свойственный для Виккена, столярная мастерская перейдет именно ему, а не шалопаю Горнаму. Учитывая фиаско, которое потерпел Септ со своими не-совсем-прямыми столами в свое время, это была маленькая, но очень индивидуальная шпилька судьбы. К тому же, хотя сам Септ лицом был не дурен, Люсьен был не дурен и всем остальным - осанка, мускулатура и хищная грация делали его весьма популярным среди девушек деревни.

- Обычное утро?

В тоне Люсьена кто-то чужой не увидел бы ничего, кроме абсолютной невозмутимости. Это была та интонация, которой спрашивают «неплохая погода сегодня?», а не встречают выбежавшего на улицу и зачем-то облившего себя водой брата со странностями.

- Совершенно ничего странного…

Септ протянул руку за полотенцем. Несколько секунд они стояли рядом, держась за кусок ткани, но в итоге первым сдался Септ, расхохотавшись. Люсьен, которому, судя по подрагиванию уголков глаза, тоже сдерживать себя давалось с трудом, присоединился.

- Давай, сушись, и бегом к столу. Каша остынет, и не как в прошлый раз.

В прошлый раз каша, которую всем наливали одновременно, почему-то была холодной у Септа. Добавка, правда, оказалась нормальной. Стуча босыми ногами по дереву, молодой священник взбежал вверх по лестнице, на ходу стягивая промокшую рубаху. Внутри, закрыв дверь, он переоделся. Хотя память о сне никуда не делась, Люсьен сделал то, что у самого Септа бы не удалось - заставил своего младшего брата переключить внимание.

Некоторые люди деревни считали, что Септ - это этакая паршивая овца Хербастов, от которой те бы с радостью избавились. Но на самом деле Септа любили, и сам Септ любил свою семью. Хотя бы за то, что большая часть ее принимала его таким, какой он есть - они имели куда больше опыта с его «странностями», и потому понимали, что они относительно безвредны.

Завтрак, помывка посуды и последующий поход по поручению матриарха Хербастов за покупками не только поднял настроение Сепу, но и не дал ему вернуться к мыслям о странном сне. А, когда Морнис, пробегая мимо к таверне, где он подрабатывал, набираясь опыта (с тайным, как знал Септ и еще полдеревни, желанием составить однажды конкуренцию Редмейну), сообщил, что Грог хочет видеть его по какому-то важному делу, так и вовсе все мысли вылетели из головы. Потому что важными делами Грог регулярные походы за добычей в лес не называл, на памяти Септа, никогда.

Вот оно, мгновение, которое Септ всегда ждал, его шаг в страну возможностей и приключений!

Ну, не всегда, но это дела не меняло. Сейчас он этого мгновения ждал. Поэтому он не просто побежал на место встречи, а забежал домой и, накидав в рюкзак всякой всячины, похвастался всем встречным, что у Грога для него есть особое задание, и только тогда уже, в полной готовности, прибыл на назначенное место встречи.

Почти не опоздав даже. Поприветствовав всех и ответив на приветствия (кого-то он знал лучше, как тех же Неттлов, кого-то хуже вроде Молчуна, Оуэна или Кеннета, кого-то хотел узнать получше, но не решался, судя по залившей после приветствия Анной лицо краске), он замер в ожидании, готовясь услышать что-то невероятное - своей близостью, эпических историй, мифов и сказаний он и от Громвелла слышал немало, но это происходило с ним самим, здесь и сейчас, чем и было ценно.

Слушал он Грога разве что не подпрыгивая. Однако потом, когда охотник дал время на раздумья и вопросы, в сердце Септа начало закрадываться сомнение. Не то, чтобы он боялся приключения или гоблинов. Точнее, он боялся гоблинов, но только если бы встретился с ними один - драться он не умел, и те редкие драки, в которые он попадал до своего ученичества у Громвелла заканчивались всегда не в его пользу. Но та компания, которую охотник собрал, похоже, могла постоять за себя. Другое дело, не станет ли сам Септ этому отряду помехой?

Он начал подбирать слова, чтобы как-то объяснить это Грогу, не представив себя при этом трусом, но тут Нейт начал рассказывать свой сон. Точнее, его, Септа, сон. Со стороны могло показаться, что юного священника просто подменили - будто готовился читать молитвы на свадьбу, а пришлось говорить слова из писания на похоронах. И теорию Кеннета, что это все проделки самого Неттла, он не мог разделять - хотя бы потому что считал свою силу воли достаточно крепкой, чтобы заметить подобное вмешательство.

Да и, надо сказать, было в сновидении что-то такое, что Нейт измыслить способным не казался. И мысль эту озвучил брат Нейта - попутно признавшись, что ему тот же сон приснился. Правда, объяснение, которое придумал старший Неттл, Септа тоже не вполне устраивало. Знак Матушки о чем? Что такого сотворили жители Виккена, чтобы играть какую-то роль в событиях, которые имели достаточно апокалиптический характер - буквального вторжения ада в рай?

И почему тогда это видение было послано не всем, и даже не тем, кто был ближе к Матушке, чем собравшиеся? Чужая душа - потемки, но не своя…

Септ вздохнул. Реакция Грога была понятной, а его предсказание того, что скажет отец Неттл - вполне правдоподобным. И потому, вместо того, чтобы донимать охотника вопросами, он достал записную книжку из рюкзака и начал зарисовывать что-то, позволив остальным донимать охотника вопросами вместо него. И за это дело, разумеется, взялась Анна, задав, как показалось, все вопросы мира. Увы, в процессе ответа на эти вопросы Грог поставил его перед довольно сложным выбором, но после колебаний этот был выбран менее эгоистичный вариант.

И потому, когда от собравшихся отделилась экспедиция за рапирой, он все-таки обратился к Грогу.

- Мастер Грог, я не то чтобы трушу, хотя есть немного, но что если выйдет… ну, как обычно? Я не хочу подставить кого-то своими… странностями. Охота одно дело, но тут ставки побольше.

С одной стороны, он понимал, что охотник, наверное, выбирал людей не просто так, и все учел. Но то ли что-то в нем хотело, чтобы Грог его приободрил, заверив, что без него ничего не выйдет, то ли беспокойство за остальных просто требовало задать этот вопрос.

Это было очень странно. Стрелять перестали. Хотелось думать, что это "наши победили" (хотя какая тут победа, одна иллюзия), но Винк почему-то уверен не был. А вдруг все? Вдруг он один с Домино и Уистлером остался в этой воронке сидеть? И справа затихло все потому что там уже японцы?

Учитывая, что позиция была у них уже обнаруженной, хорошего было в этом мало. Не отрывая глаз от прицела, он отдал "приказ" – хотя по-настоящему тут он особо командиром не был, но спиной видеть, что в настоящим момент сидящие с ним в воронке испытывают Вилли не мог, а гадать или рассчитывать на лучшее не стоило. Не в этот день. Моги и сглупить.

- Не высовываемся. Уистлер, как там вообще была обстановка, до того, как сюда прибежал?

Промедлив мгновение, и немного нахмурившись, Винк пояснил.

- Нам тут, как видишь, ничего не видно, что происходит.

Только слышно. А сейчас совсем не. Пугать парней пришедшей в голову мыслью он не стал. Однако почти сразу же после затишья (или не сразу же, время чувствовалось как-то неправильно слишком большую часть боя, чтобы спокойно задумываться об этом) откуда-то сзади раздался голос Клониса. Клонис был жив, и, похоже, звал Уистлера, и, кажется, даже не пребывал в том состоянии, которое можно было бы понять как объективно или субъективно пораженческое.

- Эх. Ну хоть живы. В общем, Уистлер, давай к Клонису, осторожно, по прямой назад в окопы и до стенки, если косоглазые не стреляют, не значит, что не выцеливают.

Молодец, Винк, приободрил! Мысленно отвесив себе не первый за этот день подзатыльник, пулеметчик продолжил.

- Спереди прикроем.

Чего-то большего обещать, к сожалению, он не мог.

- Скажи Манго, если он там, что у нас тут с флангов дует. Особо слева. Хотя те, кого мы подстрелили, шли как раз налево. Мы тут, конечно, перекрыли сектор, но они глубже в зарослях могут перебираться. С них станется и там окопаться. И про нашу позицию они знают, будут планировать вокруг.

Мысленно пожелав удачи, Винк яростно вперил взгляд сквозь прицел в чертовы пальмы, будто желая там мысленным усилием создать японца, чтобы срезать его и не дать ему застрелить превращенного в "посыльного" Вистлера.

Хреново все. Это ощущение нарастало, как короста на растираемой от непрерывного зуда ране, и достигло практически пика, когда в яму свалился Уистлер. Точнее, прыгнул, проорав "Свои" то ли в полете, то ли в приземлении. Сердце Вилли пропустило удар, когда он понял, что в принципе, с похожим воплем мог запрыгнуть сзади японец. Или подобраться по-тихому и продырявить им головы. Предполагалось, что сзади их прикрывали свои, и пляж был зачищен… но многое что в этот день предполагалось, но совершенно этим предположениям не соответствовало. Они даже обернуться не успели…

- Уистлер, черт возьми, не надо так пугать.

Домино ладно, ему говорить можно, а вот Винку пришлось возвращаться взглядом туда, где бегали до этого японцы. Дырявить глазами этот чертов просвет между домами. Бесполезный. Винка учили, как располагать пулемет. Да, конечно, он не проходил всяких офицерских школ или курсов или училищ или чего еще, но какую-то теорию ему разъяснили. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, насколько занятая сейчас ими позиция этой теории не соответствовала. Лейтенанту, конечно, виднее общая картина, но на местах куда лучше представление о локальных обстоятельствах.

А еще свербело, то ли в заднице, то ли в сердце, что он сейчас здесь штаны просиживает, пролеживает даже, в то время как рядом парней убивают, которым он помочь бы мог своим огнем. Прикрыть.
Срезать косоглазых до того, как они убьют еще кого-то. Подавить позицию противника. Вилли понимал, что от такого свербежа люди как раз на тот свет отправляются, но что-то сделать был с ним не в состоянии.

- Ну поставил, значит надо было зачем-то…

Винк бросил взгляд в сторону, пытаясь понять, какая тактическая идея была в том, чтобы Уистлер на углу стоял. Но надолго отвлекаться от прицела не стал, поэтому остановился на мысли, что это было чтобы с фланга не зашли.

- Хрен с ним. Мы тут пытемся стырить базу, а питчер замахивается уже. И мы этого не видим. Так что да, слева прикрой.

Задним умом все сильны, и Винк осознал, что по сути демаскировал свою позицию, срезав японцев в кустах, но это того не стоило. Да, больше они по этому маршруту не побегут, но что им мешает те же подкрепления на правый фланг перебрасывать чуть глубже в зарослях? Ничего. А вот отряд прибить пулемет неприятеля они могут отправить.

Стало еще более неуютно.

Винк прижался к одному из склонов воронки, надеясь, что сзади-то точно японцев не осталось. Показавшаяся ему сначала неплохой позиция оказалась весьма и весьма так себе. Но думать времени не было, надо было ползти, причем слишком не высовываясь, чтобы не подстрелили. Да и сейчас то же правило надо было бы соблюдать. Вот только для этого нужно было плюнуть на остальных. Чуток высунувшись, Вилли понял, что сидя тут, никому и ничем помочь не может. Впереди ничего не было видно, кроме дурацких сараев и полоски леса. Где как раз начали мельтешить японцы.

Поставив, тем самым, вопрос – что делать? В такие моменты очень сильно не хватало Манго, чтобы свалить на него ответственность. Чтобы успокоиться вот прямо сейчас, отбросить всякие моральные терзания, и выполнять приказ, и в случае чего люто ненавидеть отдавшего его. Иметь какую-то определенность в будущем, насколько это возможно. Варианты были очевидны – дать японцам дальше копошиться или подавить их огнем, прижать, чтобы с фланга своим неожиданно не зашли. Можно было еще попытаться сменить позицию, но рядом ничего подходящего не высматривалось.

Несколько часов назад в такой ситуации Винк монетку бы бросил, или еще как положился на удачу. Но события на берегу (с которого, надо сказать, они никуда по сути-то и не ушли еще) хорошенько запас этой удачи подизрасходовали. Уже несколько раз Вилли чудом отбивал мяч смерти, и каждый раз делать это было все сложнее. С другой стороны, зарабатывать аут, позволяя мячу влетать в страйк-зону, тоже не хотелось.

- ОК, Домино, похоже, они с фланга заходят. Или просто подкрепление.

Винк поерзал на земле, пытаясь животом найти место поудобнее.

- Короткими.

Стараясь при этом не думать, как какой-нибудь особо меткий японец устраивается в кустах поудобней и выискивает в прицел высунувшиеся из укрытия голову пулеметчика.

Садахара не искал смерти в этом бою. Но смерть нашла бы его, если бы не те, кто сражались с ним плечом к плечу. Те, кто поднялись над своим происхождением, и над тем, что им отвел жизненный путь, чтобы победить в начавшей казаться безнадежной в какой-то момент схватке. Он не мог не отдать им должного – несмотря на те барьеры, которые между ними выстроила сама история. Кто мог подумать, что он будет сражаться плечом к плечу с карракианским рыцарем и расшамранским офицером? Кто мог подумать, что он будет рисковать свое жизнью, чтобы прикрывать их, а они будут рисковать своей жизнью, чтобы помочь ему?

Это было странное ощущение. До событий на станции он привык полагаться на самого себя. До этого его соратниками практически всегда были другие воины клана Окадо. Или же те, о ком он впоследствии не сожалел, просто потому, что они не показали себя достойными его жалости. Здесь же… он чувствовал, что испытывает, за неимением другого слова в арсенале Садахары, лояльность. Настолько, что если бы Корпорация приказала вонзить клинок в спину тому же Виктору, он не смог бы выполнить этот приказ без колебаний. Он был напрямую обязан жизнью Рамбольду – и это не тот долг, который можно было легко забыть.

В общем, Садахара не знал, что ему делать с этими чувствами.

Испытывал ли он сожаления по павшим? Возможно. Пожалуй, печальней всего оказалась судьба "Копья-7" – Окада не мог понять до конца принятого им решения. Наверное, он до конца не мог понять и самого суперсолдата. Вопреки расхожему заблуждению, самураев SSC не учили стремиться к смерти в бою – их учили принимать ее как неизбежный итог жизни воина, да и любой жизни вообще. Возможно, "Копье-7" готовили иначе, и сыграл свою роль какой-то заложенный в ходе психохирургии или гипнотерапии принцип, упущенный в свое время освободителями Союза. Или же, наоборот, решение пожертвовать собой было демонстрацией той самой свободы выбора, которую некогда раб получил, и которой не хотел терять даже ценой собственной жизни.

Позже, Садахара вырежет на стене у места, где пал "Копье-7" короткую эпитафию.

Свободен выбор
Воина, чей меч сломан
Не отступил он

Куда меньше сожаления заслужил Зеад. В отличие от суперсолдата, который был одновременно похож и не похож на Садахару, Джин не вызывал эмпатического отклика, ибо казался полной противоположностью шиманцу. Он пал так же, как он жил – пытаясь сбежать от чего-то. Садахара не мог избавиться от впечатления, что, следуй Зеад плану Виктора, он был бы жив.

Поэтому Джин эпитафии не получил. Он, как и остальные лансеры, был героем для станции, и вряд ли бы панель, на которой Окада вырезал бы свои мысли, продержалась долго.

Однако до этого, стоя перед прибывшими к окончанию битвы офицерами Союза, Садахара куда больше думал о живых. И испытывал определенную досаду от происходящего. Они даже поблагодарить не успели, как приступили к вербовке. Что было неудивительно – та дорога, которой сейчас шел Союз, опиралась не на создание выдающихся людей, а на случай, который позволит этим людям проявить себя и попасть в поле зрения Союза. Сожалеть о том, что кто-то из них не родился Корпорации было глупо, поскольку их сформировала жизнь, которую они вели, но видеть, как плоды оной пожинают те, кто этого не заслужили…

Но, несмотря на тщательно скрываемые эмоции, отказываться от предложения Сибиллы он не стал. Несмотря на то, что пройденные им курсы разведки и шпионажа были базовыми, он понимал, что это шанс поучаствовать в чем-то большим, чем рутинная зачистка пиратов.

Но перед тем, как оставить свои координаты, перед тем, как связаться с SSC для получения инструкций, он поучаствовал в импровизированном ритуале. Это было данью уважения, которое выжившие заслужили. Отсалютовав бокалом с медом (пусть и держа его "шиманским хватом"), он повторил имена собравшихся.

- Битти-сан, Немати-сан, Самуил-сан, сэр Рамбольд… это было честью сражаться с вами.

После чего повернулся уже к Рамбольду и "Кардиналу"

- Сэр Рамбольд, Битти-сан, я в долгу перед вами. Если когда-либо вам понадобится надежный клинок, не забудьте об этом.

Горячка боя прошла еще в "Харрикейне", и большую часть пути до "домашней" базы он просто сидел в углу, обхватив руками колени. На вопросы санитаров отвечал механически, односложно, и даже не заметил, как один их них сперва ошпарил ногу дезинфекционным спреем, а затем спрыснул ледяной прохладой анастетика. Мысли были не здесь. Да и зачем – пока он сидел в трюме шаттла, он ни на что влиять вообще не мог. Еще более жуткая ситуация, чем на земле, на самом деле, но об этом Чунго не думал. Думал он о другом. О тех, кто погиб на учебной базе. О Брониславе, о Ямур, о Ядвиге, о Леоне… О десятках казавшихся тогда безликими людей, мимо которых, проходя, не думаешь, что они тоже о чем-то мечтают, чего-то хотят, что-то делают и кого-то любят. Большую часть людей вокруг мы не замечаем, или воспринимаем как данность. Вот данностью они быть и перестали. Как и быть вообще. Правда, только для Чунго, родных и друзей – капли в человеческом море. Для большей части остального мира они так и будут, цифрами в правой или левой колонке блока общей информации о сражении в википедии, или, для будущих историков, записями в официальном документе, которым их гибель оформят. Может быть, какому-нибудь командиру красноглазых выдадут медаль с формулировкой, где будет значиться число жертв нападения.

По-хорошему, Дан должен был оказаться среди них. Он не ощущал себя каким-то героем, и сейчас даже слова, сказанные паукообразному роботу казались цитатой из какого-то фильма. Возможно, они ею и были, когда в момент стресса мозг заметался в поисках шаблона, который мог бы подойти ситуации. Вот только сейчас слова казались неподходящими, как будто в историческую драму вставили экшн-сцену из боевика.

Через некоторое время, после дебрифинга, Чунго добавил к этой мысли, что он из всей их компании меньше всего на героя подобного боевика и походил. Или драмы. Вот, взять, Бренди. Бросилась закрывать собой офицера от гранаты. Без всяких героических воплей. Или Карл, который вытащил с того света Хереса. И не орал об этом. Или Фрида, бившая штурмовиков глаз без пошлых ван-лайнеров. Хотя тут Дан был не уверен, если бросок Руд к Вайту он видел своими глазами, то в остальное время он был слишком занят, спасаясь от добежавших пауков Союза. А уж что там в небесах творили добравшиеся до машин пилоты…

Но долго размышлять не дали. То, насколько плохой ситуация, можно было судить лишь по тому, что пилотов засунули в тренажеры почти сразу, и засунули всех – насколько Дан помнил, такое не практиковалось из-за риска то ли нервных срывов, то ли риска для нервной системы в принципе. Это как-то отвлекало от тоскливых мыслей. И это лучшее, что мог Чунго сказать о тренировке. На первый день. На второй день носом пошла кровь. И это он хорошо отделался – Ангела вырубилась и не встала. Сперва вообще, а потом в строй. Кому-то могло ее быть жалко, но Дан был рад за нее.

- Повезло. Эх…

Послеобеденные тренировки дались еще хуже. Дан как-то навострился поднимать нос, чтобы не было так со стороны заметно, но регулярно втягивать кровавые сопли так себе удовольствие. Зато потом, в душевой, он на зеркале нарисовал кровавый смайлик на своем отражении. Это тогда казалось забавным, правда, пришлось быстро смывать-затирать, чтобы другие не заметили. И не только. Дану на секунду показалось, что из кровавых точек-глаз на него смотрят красные глаза штурмовика. Дурная затея, в общем. И, через какое-то время, сидя в комнате отдыха, он долго не мог отбросить мысль, что хорошо бы, чтобы никто ничего не заметил, и, что самое главное, военным психологам или психиатрам не доложил.

А в комнате отдыха он оказался не случайно. Сети не было, да и вряд ли по протоколам военного времени солдатам и офицерам можно было в мировую сеть выходить. Хотя мировой она чисто номинально называлась – у Союза вроде что-то свое было. Странно, что новости показывали по телевизору. Возможно, командование считало, что состояние неизвестности хуже, чем жажда отомстить, отчаяние от гибели близких и весь тот спектр эмоций и последствий, которые могли вызвать по-настоящему плохие новости. Или Альянс заранее фильтровал информацию до степени абсурда – представить, что по телевизору в новостях ничего о войне не будет, Дан не мог. Но логика этого не исключала.

И не интересоваться происходящим в Альянсе он тоже не мог. Он был не один в этом мире. Мама, папа, сестра… все они были где-то там, но связаться с ними было невозможно. Даже узнать, живы они или нет. Дан пытался, но контакты с внешним миром были и обрублены, и в целом под запретом. Старые плакаты про уши у стен и шпионов вокруг оказались внезапно актуальны, и любой разговор мог оказаться подмогой врагу. Оставалось надеяться, что Союз не начал нападать на города и промышленные центры. Что до пригородов Парижа, где находились офисы "Dassault Aviation", где работала его сестра, не добрались пока. Что по мощеным улочкам Старого Утрехта, куда собирались его родители, когда они говорили в последний раз перед отправкой в эту чертову Польшу, еще не печатают шаг красноглазые монстры Союза.

Оставалось надеяться – и смотреть телевизор. Название места, где это можно было сделать, казалось Дану издевательством.

Стражник, очевидно, начальствующий над этим караулом, взял было документы, но потом осознал, что при свете факелов и подвешенных фонарей делать это несподручно. А попросить гостей посветить магией, видимо, постеснялся.

- Лино, сгоняй за свечой.

Опиравшийся на копье стражник посмотрел на коллегу, и в глазах его читалось "ты что, спятил, один с этими оставаться?", и этот взгляд был, похоже, понят правильно.

- Все в порядке, печать я узнал, да и сударыня Йонелла с непонятными людьми сюда бы не заявилась. Не беспокойся.

Неясно было, успокоили ли эти слова Лино, но он, бросив еще один взгляд на фетчлингов, отправился внутрь. Дав возможность главному стражнику обменяться парой слов с гостями наедине. Он шагнул ближе к Корду, очевидно, не догадываясь о мыслях того о своей незначимости для сюжета этой истории в целом, и, понизив голос, сказал:

- О теле позаботятся, хотя формальности с опросом вам придется пройти. Но это потом. Что в городе происходит, вы, похоже, знаете. Бурата надо остановить. Может, это письмо поможет, или он при гостях господина Бороя постесняется людей вешать. Не знаю, фетчлинги, не фетчлинги детей воруют, но вешать без суда и без следствия это неправильно, не по заветам Повелителя.

В этот момент послышались шаги Лино, и стражник спешно отодвинулся, приняв все ту же изучающую письмо позицию. Поднеся свечу к свитку, он, шевеля губами, прочитал все письмо, и кивнул.

- Хорошо, все чин по чину сделано. Имена, приметы, печать, подписи. Проходите.

И он сделал приглашающий жест. Однако, когда за вами попытались последовать фетчлинги, Лино наклонил копье, преграждая им проход. На лице первого стражника мелькнуло чуть заметное раздражение, но заметить это при колеблющемся свете было сложно. На возмущенные лица Йонеллы и ее спутников, Лино прочеканил, с откровенной надменностью в голосе.

- Фетчлингов в город не пускать, приказ капитана Бурата.

Прежде, чем Янко успел сказать что-то резкое, на его плечо опустилась рука Йонеллы, которая, как казалось, ждала каких-то действий от главного по воротам. И они последовали.

- Лино, под мою ответственность. И не мне напоминать, что воля господина барона важнее, и он таких запретов не вводил…

Последовал краткий, но достаточно оживленный спор, в котором командир уверенно одержал верх, не в последнюю очередь за счет того, что явно лучше знал местные законы. Ну и пользовался уважением, которое смогло преодолеть неприязнь Лино к потомкам порождений тени. В итоге прошли все, и стражник повел небольшой отряд по опустевшим ночным улицам к площади. По пути, когда отряд достаточно отошел от сторожки, Йонелла обратилась к ведшему вас стражнику:

- Спасибо, Индро. Вот не ожидала...

Стражник хмыкнул.

- Я не дурак, Йонелла, и в сваре этой победителей бы не было. И неправильно то, что Бурат делает. Тут разбираться надо.

Городок, во время проведенной некоторое время назад разведки, бурливший жизнью, теперь казался брошенным. Но понять, почему именно, гостям Нидала было сложно. Нисрош встретил их сумраком и унынием, возведенным в чествовавший страдание и смирение абсолют, и жизнь крупного портового города была будто бы приглушена, замедлена и лишена очевидных эмоций. Даже в Челиаксе, с его утонченной жестокостью и жесткой иерархией власти на берегу всегда бурлила жизнь, и строгие законы не сковывали ее, а лишь сулили наказание за преступление порога дозволенного. Но в стране Жон-Кутона, под вечным сумраком… Не лучше выглядели и деревушки, которые на своем пути в Карпад проезжали нанятые бароном Тиборосом искатели приключений и наживы. Несмотря на то, что карета в них не останавливалась, резкий контраст пустых улочек и закрытых окон с изредка пробивавшейся полоской света с обычным сельским уютом и открытостью деревень бросался в глаза. Даже в Ластволле и на разоренных орками землях Исгера за внешними частоколами и стенами скрывалось гостеприимство и открытость, позволявшая группе выживать там, где одиночки бы не справились.

Было ли то же самое в Карпаде? Вымирало ли это поселение по вечерам, превращаясь в причудливый монумент, славящий индивидуальное страдание?

Возможно. Но в этот раз все было не так. Хотя из-за окон с закрытыми ставнями не раздавались звуки вечерних жизненных хлопот, никто не спешил домой, запаздывая с работы или дружеской попойки (как дела с этим обстояли в Нидале, чужаки в этих местах знать не могли, но подозревали, что плохо), и даже животные, казалось, куда-то скрылись, человеческий гул, доносившийся из центра города, говорил о том, что на этот раз людей что-то и объединило, и выгнало на улицы.

Стражник, однако, вместо того, чтобы вести прямой дорогой, в какой-то момент свернул вбок, буркнув, что знает короткий путь. Возможно, срезом углов назвать последовавшее петляние по переулкам было нельзя, но зато на площадь гости Карпад вышли в идеальном месте.

Потому что вся площадь была заполнена народом, неравномерный гул которого напоминал недавнюю сцену в поселении фетчлингов. Только тут злоба и недовольство было направлено как раз на кайал. Трое из которых стояли под большим, развесистым дубом, укоренившимся в центре площади. Стояли они не просто так, а на наспех собранной платформе, с толстыми, различимыми даже на приличном расстоянии петлями на шях, под охраной пятерки стражников. Перед ними расхаживал грузный седоволосый мужчина лет сорока (хотя при свете факелов ему можно было дать и все пятьдесят), что-то говоря и активно жестикулируя. Хотя его слова до того места, где находились сейчас Пино, Корд и Дункан доносились не вполне четко, но в них можно было разобрать две основных темы. Он говорил что-то о "его девочке" и о том, как он беспокоится за нее, как ее надо искать и не прекращать поиски, но периодически срывался на проклятия в адрес фетчлингов, которых называл "кровавыми убийцами", "грязными ворами" и "паршивыми разносчиками заразы".

- Капитан...

Индро показал на седоволосого, как будто это нуждалось в пояснениях.

Садахара бросил взгляд на приближавшихся пиратов. Взгляд, в котором сквозило сожаление – тут он мог бы сдерживать вражеские силы довольно долго даже один. Конечно, огонь по площадям был неприятен, и удары снарядов пиратских штурмовых винтовок он чувствовал достаточно болезненным покалыванием на соответствующих местах кожи (иногда не существовавших – имплантам нейроинтерфейса приходилось обманывать мозг, чтобы симулировать дополнительные конечности), но в состязании на выносливость, ловкость и благоволение удачи Окада был готов поставить на себя. Особенно сейчас, когда основная маскировочная сеть все-таки активировалась, сделав его абсолютно невидимым обычными средствами. Он хотел попробовать пару приемов, которые могли бы показаться тому же карракианцу знакомыми – не потому, что SSC позаимствовал эти техники у Баронств, а потому, что боевые искусства приходят к сходным результатам, даже развиваясь независимо друг от друга.

Несколько мгновений Садахара размышлял над стихом, который бы отразил этот феномен, но слова никак не подбирались. Так что соотношению Ранса-но-будо и Панкрати Баронств в поэтической форме предстояло подождать. Потому как Мохсен и "Кардинал" ждать не могли.

- Ксо…

После чего вышел на основной канал, стараясь игнорировать смех Мохсена.

- Принято, "Кардинал". Меняю позицию.

Чтобы оказаться достаточно близко к пресловутому контрольному пункту, пришлось перегрузить реактор, ощутимо повысив температуру в кабине. Хотя материалы, использованные в производстве мехов SSC и отличались массой полезных свойств, законы термодинамики за нос они могли водить лишь до определенного предела. Дискомфорт продолжался несколько секунд, пока не подключилась самостоятельная система охлаждения костюма. Это позволило самому Садахаре немного расслабиться и сконцентрироваться получше, но дисплеи дополненной реальности по-прежнему мигали оранжевым, а нейронный интерфейс говорил пилоту, что ему жарко.

Но проделанный им рывок того стоил. Правда, рыцарь обогнал Окаду, после чего с разбегу впечатал свой щит прямо в кокпит одного из штурмовых мехов. Не желая уступать Рамбольду, Садахара бросился в образовавшуюся брешь, одновременно проверяя показатели получившего удар щитом меха и его соседа, чтобы выбрать наиболее подходящую цель…

Слова администратора вызывали странную смесь жалости и презрения. Недальновидность его и его предшественников обернулась текущей ситуацией – они полагались, по сути, на добрую волю пиратов и на то, что какие-то внешние обстоятельства не повлияют на эту добрую волю. То, что "Рыбья Голова" потребовали весь урожай, осознанно обрекая станцию на голод или необходимость бросить все и пытаться просить убежища у Союза, говорило о том, что обстоятельства изменились. И, вполне возможно, виновником был тот же самый Союз, который "когда убьют, тогда и сигнализируйте" – усилили где-то активность, придавили пиратов, началась переделка оставшихся зон влияния…

Фермеры верескового меда не пытались стать сильнее, не пытались собрать тайно отряд лансеров заранее, не пытались найти более приемлемого покровителя среди корпораций или более, скажем так, проактивных фракций Союза. И, как результат, были вынуждены полагаться на случайную, не сработанную и разношерстную команду. Среди которой лишь несколько пилотов напоминали что-то профессиональное. Нет, Садахару не недооценивал присутствующих, чтобы выживать на Дальнем Рубеже нужны навыки и удача, но навыки и удача не показывают умение работать в команде или выполнять задачу. Можно выживать, проигрывая раз за разом. Только зачем?

- Вы ждете слишком многого, Битти-сан. Они фермеры, не бойцы. И за два дня бойцами не станут. Пусть эти руки останутся рабочими.

"А не будут осквернять своим прикосновением оружие и создавать риск для нас". Но эту мысль Садахара оставил при себе. Вместо этого он еще раз осмотрел своих спутников, точнее, их реакцию на план. Рыцарь из клана Камня потребовал себе комфортабельных апартаментов и прочих увеселений. Девушка, представлявшаяся саб-баронессой, если Садахара правильно понял ее во время первоначального знакомства, выглядела малость не в своей тарелке, и как-то нервно отреагировала на взгляд "Кардинала". Воин, называвший себя "Копье-7", казалось, не отреагировал на слова Битти вообще, и даже мед проигнорировал, заставив Садахару задуматься о том, как близки и как одновременно бесконечно далеки они друг от друга. Их создали быть воинами, их обучали сражаться с детства (хотя, возможно, у "Копья-7" оно было очень условным), их тела были сформированы специально для того, чтобы сражаться… но при этом там, где клан Окада действовал осторожно, почти нежно, как будто выращивая редкое декоративное растение, создатели "Копья-7" работали грубо и топорно, отсекая все не нужное для войны, при этом не понимая, что воин это больше чем совокупность навыков и физиологических характеристик, и, отрубая куски человечности, они, одновременно калечат дух воина.

Позже, в кокпите своего меха, размышляя об этом, Садахару напишет.

Хрупок клинок
Нанометра заточки
Суперсолдат

Дед, который большую часть беседы с администратором изучал мед путем его поглощения, предложил с несколько нездоровым энтузиазмом заминировать все. Он выбрал словосочетание "нахрен", но что-то в его глазах говорило "напоследок". Садахару знал таких людей, и опасался их. Взрывчатка решает многие проблемы, но не все, и непонимание этого факта делало Мохсена Неманти опасным. К тому же, он пилотировал хорусовский мех, а люди, которые пилотируют хорусовские мехи опасны по умолчанию. Психически стабильных среди них немного, ибо то, к чему SSC идет веками, осторожно, избегая граблей и просчитывая влияние наперед, приверженцы этой галактических масштабов секты пытаются достичь максимально коротким путем. Путем, на котором лежит безумие.

Местный задался вопросом, который приходил в голову и самому Садахару. Вот только этот вопрос был бесполезен – в переговоры, которые позволили бы узнать, что именно заставило пиратов пойти на столь радикальные меры, вступать никто не собирался. Смотря на него, Садахару не мог не задуматься о том, не станет ли он обузой в бою. Его знание местности было возможным преимуществом, но что он будет делать, когда в ходе боя будут гибнуть те, кого он знает? С кем прожил большую часть своей жизни?

Защищая по субконтракту одну из планет, куда с запозданием на полвека прибыло колонизационное судно, набитое людьми с идеологией Второго Директората, он видел, на что способны люди, когда на кону стоит жизнь их близких. Глупость и героизм, рука об руку. Правда, если бы не SSC, они проиграли в любом случае. Когда эмоции сталкиваются с тактикой и технологическим преимуществом, эмоции проигрывают.

Еще один контраргумент плану Кардинала вооружать местных.

Последним был человек, который выглядел так, как будто ему нечего было терять, кроме этой жизни. Даже во время разговора о судьбе станции его, казалось, ничего кроме верескового меда не волновало. Как своего, так и чужого. Еще один фактор риска. Более того, Джин Зеад выглядел как человек, который, если ему предложить хорошую цену, вполне сможет ударить в спину.

Это навело пилота из клана Окада на мысль:

- У пиратов могут быть свои люди на станции. И тогда наши приготовления не останутся незамеченными. Я займусь этим.

После этого бросил взгляд на пригубленный стакан меда.

- Благодарю вас за гостеприимство, Ришар-сан.

Позже, в кокпите своего меха, размышляя о встрече, Садахару напишет.

Желанен рецепт
Верескового меда
Жадность погубит

После чего пойдет искать потенциальных агентов пиратов и ломать им пальцы по суставу за раз.

Когда удар, вместо того, чтобы разделить противника на две ровные, дымящиеся по месту среза половинки, просто рассек тому грудь и подпалил системы, Окада понял, что этот позор придется смывать кровью. Уклонившись от ударов пиратов (по правде говоря, тут одну половину работы сделали системы прогнозирования попадания, а другую – комплекс оптической и электромагнитной маскировки), он отскочил назад, поднимая клинок к уху параллельно полу, после чего устремился вперед, выпрямляя руку меха так, как если бы она была его собственной. Это было несколько неправильно, и пилотов SSC в ходе подготовки по взаимодействую с механизмами полной субъективной синхронизацией отучали воспринимать конечности машин как руки, наоборот, прививая привычку видеть в них куда более функциональный в бою инструмент с повышенной подвижностью суставов, эффективной дистанцией, устойчивостью к урону и т.д., но сейчас, в это мгновение, он чувствовал себя единым целым с "Приходом Времени", и вместе они искупали позорный промах.

Удар достиг цели. Несмотря на протест сервомоторов и искусственных мышц, несмотря на оранжевые тревожные сигналы интерфейса и бубнеж компьютера, говорящего о перегрузке, Окада начал поднимать меч и висящего на нем подергивающегося пирата вверх, пока ноги того не оторвались от пола станции. В этот момент системы сдались, и начали перенаправлять энергию с маскировочного поля к двигательным системам, и очертания меха Садахары стали куда более различимы – вместо просто едва заметного преломления, которое можно было бы легко отнести на нагрев воздуха (мало ли что фонит теплом в старой станции?), он теперь выглядел как фигура из прозрачного стекла.

Благодаря нейронному интерфейсу, включать динамики меха не понадобилось. Равно как и переключаться на открытый канал связи. Даже если он не мог слышать врагов, они могли слышать его. А это было единственное, что важно.

- Вы позорите оружие, которое держите. Вы позорите мехи, которые пилотируете. Вы умрете.

После чего, резко повернув раскаленное лезвие вбок, он рванул его в сторону, одновременно нанося удар в противоположную сторону тяжелым клинком, разрубая «Атласа» пополам. И до того, как залитые кровью (ибо промахнуться по пилоту в этом небольшом мехе крайне сложно) обломки упали на землю, он нанес еще один диагональный удар по оставшемуся в живых пирату.

Казалось, все это прошло на одном дыхании. Безумная, против всех правил использования пулемета очередь, единственной целью которой было оттолкнуть от себя этот приближающийся раструб с жуткой огненной смертью. И это сработало. А потом Дан понял, что он даже не дышал. Вот как выдохнул в прошлый раз, увидев кошмарную смерть Ядвиги, так и не дышал дальше. С шумом втянув воздух, он попытался прикинуть, хватит ли боеприпаса, чтобы вскрыть еще одного штурмовика, и вспомнить, должен ли ствол так дымиться после стрельбы, или что-то с ним не так, как внезапно рядом стукнулось о землю что-то черное.

В старых фильмах в таких ситуациях люди обычно делали удивленные, глупые или обреченные лица и больше ничего. Дан не стал тратить время на какую-то глупую фразу (хотя несколько буквально напрашивались – не должно было все так глупо для него закончиться, как минимум), он просто бросился на землю, закрывая голову руками, и надеясь, что бронежилет и шлем свою работу сделают. До укрытия, даже ближайшего, допрыгнуть он не успевал, категорически не успевал. Только крикнуть "Граната!" в падении, если кто-то еще в области поражения оказался смог.

Может, хоть кому-то это поможет.

Страшно? Страшно! В глубине души Чунго знал, что подготовка вся служит тому, чтобы вот в такой момент, когда все нафиг вылетает из головы, солдат действовал не на навыках, а на инстинктах. И поэтому та часть его сознания, что не визжала от страха перед творившимся вокруг, искренне надеялась, что он все делает правильно. И на то, что при попадании по нему броня выдержит. Или оно будет не слишком тяжелым. Ведь при относительно легком ранении можно будет и отлежаться где-нибудь в госпитале, пока Союз не разгромят. Вот, наверняка же за Евроальянс и Элизиум впишется, и САШ тоже! Какие шансы у Союза против этого? Никаких!

А Дан Чунго где-нибудь все это перележит.

Пока не паникующая часть разума Чунго пыталась успокоить и утешить то ли саму себя, то ли паникующую часть, подготовка пыталась взять свое. Конечно, как и все солдаты, Дан проходил курс использования пулемета (который любовно называли почему-то болтером, хотя он болтами, конечно, не стрелял), но как и у большинства не специализированных солдат, гораздо больше подготовки у него было по обращению с штурмовой винтовкой. Поэтому к бросающимися в голове друг на друга паническим мыслям добавилась еще одна, что как-то в реальной боевой ситуации увесистость болтера не помогает уверенности в себе.

Ну, будет у тебя увесистая железка с собой, если подстрелят…

Хотя нет, подстрелить никак не могут. А если и подстрелят, то не смертельно…

В этот момент сознание подхватило образ горящих руин казарм. Приземистое здание, полуразрушенное от попадания чего-то крупнокалиберного, даже не полыхало уже – тлело. Чунго не знал, так должно было быть или иначе. Во время обучения не показывали. Да, было про термографические признаки эффективного попадания, учили разделять определять по яркости спектра человеческие контуры и окружающие объекты повышенной температуры, показывали съемки с предыдущих конфликтов (черно-белые такие, с белыми фигурками людей, которые исчезают в взрывах ракет)… но почему-то Чунго внезапно стало очень важно, тлеет оно потому, что просто загорелись от взрыва легко воспламеняемые предметы, или это был какой-то зажигательный снаряд, который все спалил за секунды, и осталось только что-то тлеющее. Как будто была какая-то разница. Как будто это изменяло ситуацию, в которой вместо гарнизона им, и только им придется оборонять эту площадку от штурмовиков.

Которые как раз шагали, даже не пытаясь искать укрытие от пуль. Одни по направлению к баракам и ангарам, то ли чтобы добить выживших, то ли чтобы уничтожить машины. Другие шли к ним. В первый раз, увидев их на демонстрационных материалах, Дан с трудом удержался от ухмылки. Эти дурацкие линзы, которые еще и светятся… и краем уха услышанные в сети слова эксперта о том, что киберпехота Союза не имеет аналогов, он тоже воспринял как дурацкую шутку. Ну вот что сейчас решает пехота? Сейчас время самолетов и ракет, а не пехоты и танков. И вот сейчас, перед тем, как прижаться спиной к укрытию увидев эти полыхающие красным глаза, на это безразличное, лишенное страха смерти неумолимое движение, он понял, что прав был эксперт, а не он. И что эксперт не зря киберпехоте придал такое значение.

А еще замолкла та часть, что говорила про возможность отлежаться, быть слегка раненным и т.д.

Эти – убьют. И никакие конвенции по обращению с пленными им не указ. Такие войны не для того, чтобы конвенции соблюдать начинают.

От этих – не сбежишь. Попытаешься – станешь одной из тех белых фигурок на термографическом прицеле, по которым, будто в игре, стрелок делает БРРРРРР, и они падают, иногда отдельными частями.

От этих – не отсидишься. Подойдут и расстреляют в упор. И пойдут дальше, убивать других.

Был только один правильный выбор.

Закусив губу, Дан перекинул пулемет через укрытие, и, как только почувствовал, что сошки стукнулись о что-то твердое, открыл огонь. Ниже этих демонических глаз, выше сверкающего вспышками вражеского ручного пулемета.

Хотя Винк и заебался таскать мешки, это было лучшим, что случалось с ним на этом проклятом острове. Объективно, субъективно и вообще неоспоримо. Потому что, пока он это делал, никто не пытался его убить, никто не убивал других морпехов, и можно было забыть все и отдаться тупой физической работе. Посмотрел на мешок. Присел. Ухватился. Поднял. Понес. Положил. Вернулся. Присел. Ухватился. Поднял. Понес. Положил. Вернулся. Повторять, пока не заебешься. Таскать на карачиках, конечно, паскудно, после этого и спину рвет, и мышцы ног спереди, но это кое-как отвлекает от мыслей о произошедшем. От ощущения, что ты виноват в том, что Подкову убили. Который жизнь спас тебе, и не раз. А ты его подставил, не послав Манго с его охеренным планом куда подальше. Или хотя бы не объяснив, что пулеметом гнездо не напугаешь, и что чтобы подавить, надо стрелять долго и с оттяжкой, а если стрелять долго и с оттяжкой, то по своим попасть можно, можно своих заставить на последнем рывке залечь – пулеметная пуля она такая, на траектории огня свой-чужой не разбирает.

Куча мыслей, куча оправданий, куча объяснений… а Подковы больше нет. Вышибли мозги Подкове, потому что заранее об этом Винк не подумал. Подчинился приказу. Выполнил, блядь, приказ.

Казалось бы, повидал за службу немало смертей, и сам постоянно по лезвию ножа ходил. Казалось бы, должен был давно очерстветь. И даже малец случилось, сердце не рвало жутко, как в первый раз, когда люди погибали. Но вот то, что человек, который тебя понимал, который думал так же, как ты, и который тебе жизнь только что спас, откинулся из-за твоего нежелания сказать нет, вызывало совершенно непередаваемое чувство.

- Да, Подкова всё…

Лицо Винка пыталось не выдать эмоций. Или было неспособно их выдать. Возможно, все эмоции, которые были, оно выдало в тот промежуток, который был между тем, как отряд Клониса прорвался к бункерам, и тем, как Винк обнаружил себя таскающим мешки. Радость выветрилась, когда, вопреки науке и практике боя подавив из "тридцатки" укрепленную позицию вражеских пулеметчиков, он увидел, что Подкову отбросило на дно их неглубокого окопчика. Который должен был стать их неглубокой же могилкой. Оскал победы, яростный и торжествующий сошел на нет, когда он понял, что командира ранило. Страх и беспокойство сменились ужасом, который быстро сошел на нет в какую-то мертвую апатию, где зачем-то Винк думал про вывалившиеся мозги Подковы, что их надо оставить в каске, а не собирать. Тот момент, когда эмоции переходят какой-то барьер, уступая место просто созерцанию и каким-то вспышкам полуразумных выводов и поступков. Винк не знал, сколько он длился. Он был уверен, что в какой-то момент уткнулся лицом в грязь и заорал, но никак не мог понять, когда именно. Все было в тумане. Возможно, там же, в окопчике. Возможно, спустившись уже к Манго и остальным, после того, как отрапортовал командиру о выполненной задаче. Возможно, позже, когда Манго уже убежал. Там же, во время рапорта, выветрилась и злость с лица. На себя, на Манго, на японцев… Вилли был почти уверен, что когда он спустился обратно, к остаткам их отряда, он выглядел как человек, который готов убивать.

Но он никого не убил. Слова лейтенанта прошли, как пуля над головой – вроде бы были, но не попали, и хорошо. Может быть, Манго хотел как-то утешить или приободрить, но в тот момент кроме странного слияния созерцательного спокойствия и злости Винк ничего особо не ощущал, и что бы Донахью ни говорил, изменить это состояние он не мог. Отчасти из-за своей вины в произошедшем, отчасти из-за того, что чувства Вилли были направлены вовнутрь.

Винку было не суждено умереть в этом бою. Но из-за его ошибок умирали другие. Из-за его действий умирали другие. Из-за его бездействия умирали другие. Может быть, он бросился бы помогать зашивать шею Болоньезе (или что там санитар делал), но он не знал, просто не знал, что делать. Единственное, что он мог сделать, что могло не навредить, что могло как-то пробиться сквозь ступор – это помолиться. И то, он, похоже, это сделал, собезьянничав с Милкшейка, который явно что-то такое шептал, работая ножом сейчас. Сам бы не додумался, не было мыслей тогда. Если кто-то наверху смотрел, может быть, ему придется это по вкусу. Он рваным, механическим движением достал из кармана блокнот, оставляя на нем грязные следы, пролистал, пока не нашел что-то подходящее.

- Господь, о Опекающий людей! О устраняющий беды! Исцели, ведь Ты – Исцеляющий. Лишь ты исцеляешь. Исцели так, чтобы целительная сила Твоя попала прямо в цель.

Что-то наверху могло услышать. Но избавиться от ощущения, что Болоньезе тоже поплатится за то, что Винк выжил, у пулеметчика никак не получалось. Даже когда Милкшейк закончил, он просто смотрел частично на раненного, частично сквозь него, и лишь чей-то толчок заставил его частично выйти из ступора. И ползти собирать пулемет и ленты.

Дважды. Пулеметное отделение перестало существовать, превратившись в одинокого пулеметчика. Где-то был Флаин-Фиш, но где именно? Его отправили вместе с группой Физика, а что случилось дальше Винк не знал. Он попытался было расспросить, равно как и про Флориду-Кида, которому советы давал, кажущиеся теперь столь бессмысленными перед лицом того, что их встретило на берегу, но тут уже подбежал Смайли, с приказом, не настолько самоубийственным на этот раз. Мешки таскать.

И так вот он и оказался занят физической, освобождающей от мыслей работой. Присел. Ухватился. Поднял. Понес. Положил. Пот в три ручья, спина уже чувствует, что пора бы перерыв сделать. В порту вот мешки таскал. Правда, там было понятно, чаще всего, когда стрелять начнут. Участие было не обязательным, правда. Тогда Винк, не будучи еще Винком, ценил это гораздо меньше. Но перерыв – это мысли. А думать не хочется. И Домино свои дурацкие вопросы задает. Выберемся. Не выберемся.

- Выберемся. Наверное. Как судьбе будет угодно.

Не ложь, но и не правда. Винк помнил последний расклад, который делал, но не помнил, откуда он взялся. Был ли он вообще. Как раскладывал карты после гибели Подковы он не помнил, но больше времени особо и не было. Зато значения карт в голове светились, будто огнем.

- Шут. Восьмерка кубков. Двойка пентаклей, обратная Колесница.

Он устало кинул мешок на землю, и чуть было не выпрямился, но потом вспомнил о снайперах. Потому плюхнулся на землю задницей и потянулся, руки не высовывая из укрытия.

- Безрассудство, которое может окупиться. Если кто скажет, что это не про нас, я ему по роже съезжу. Но при этом мы вроде как должны верить, что это окупится, и идти вперед, чтобы обрести совершенство. Дословно из трактовки. Я думаю, что победа тут имеется в виду.

Последние слова он произнес, прикрыв глаза, будто читая смыслы на память.

- Это самая мощная карта из возможных, Домино. Может, судьба улыбнется нам. Без артиллерии, без огнеметов, без базук, без танков же мы взяли этот гребаный берег!

Последние слова вырвались чуть громче, чем должно было быть. И в них было чуть больше эмоций, чем Винк думал, что в нем осталось.

- Кубки говорят о разочаровании, попытке уйти в себя, сбежать от ситуации. Пентакли это внутренняя борьба, попытка сохранить разум в нашей ситуации, я бы сказал. Крышей не поехать. Они не перевернутые были, так что мы хорошо с этим справляемся, видимо. Обратная колесница говорит, что если мы соберем яйца в кулак, то победим. Вот как-то так.

Стэнтон посмотрел на набросанные сейчас рядом с ними мешки. Пока что они на укрепленную позицию не походили.

- Ладно, мы тут даже близко не закончили. И это, Болоньезе глупо подстрелили, высунулся не вовремя. Не будем повторять его ошибку.

Когда мимо пронесся офицер, судя по нашивкам и форме, кажется, из штаба, Дан понял, что на этот раз все серьезно. Или, как минимум, серьезней, чем до этого было. Несколько секунд еще получалось цепляться за мысль, что это всего лишь учения, но потом по полу и потолку прокатилась дрожь, и хрупкая надежда осыпается вместе с штукатуркой со стен. Шок осознания того, что все не просто началось, а началось сейчас, без предупреждения, и именно с них на несколько мгновений просто парализовал Чунго. Шок, а за ним и страх, он помнил все байки, которые рассказывали про десант Союза, а сейчас ведь они не к самолетам шли, а в арсенал. Вооружаться и помогать охране базы, значит.

Это было тупо. Ни он сам, ни его товарищи по звену не были профессиональными солдатами, даже на стрельбах особо не блистали. Летать кое-как научились, и с Астрой этой, может быть, что-то и выгорело бы. А так… смазкой на штыках штурмовиков Союза…

- Суки…

Стукнув злобно ни в чем не повинную стенку, Дан поднял голову, и увидел, что командиры звеньев раздают оружие. Похоже, он пропустил что-то, сказанное Вайтом. Почти пропустил. Он хоть и плюхнулся в эмоции, но не так, чтобы полностью от мира отключиться. Что не учебная тревога. Что, вооружившись, пойдут помогать дежурному звену.

- Я болтер возьму, сэр.

Не то, чтобы Дан обладал уверенностью в том, что сможет с этой бандурой хорошо управляться. Но она вселяла некоторую уверенность, которой сейчас очень сильно недоставало. Кроме того, в таком случае болтер не достанется Ангеле. Если та не попытается его отнять, конечно. Почему-то Дану казалось, что так и случится, несмотря на то, что в подобной ситуации можно будет спокойно уходить с базы через пробитую остатками мнения инструктора о звене дыру в полу.

- Нет-нет-нет-нет…

После обозначившего отношение к весьма хамскому по отношению к инструктору Лердал высказывания удара об стол, Дан не отрывал голову от стола, а когда заиграл сигнал тревоги, аж вжался в него, будто пытаясь спрятаться от происходящего. Мозг уже провел очень конкретную параллель между спасительным для некоторых присутствующих вызовом полковника в оперштаб и тревогой. В лучшем случае это было именно учебной тревогой, которую тот решил устроить в качестве первой части наказания. В худшем… думать об этом не хотелось.

Однако отлежаться на парте было невозможно. Не по уставу. Чунго оторвал лоб от деревянной доски, оперся на парту руками и поднял себя, будто делая какой-то нестандартный и явно не профессиональный вид отжимания. Бронислав бы не одобрил. Впрочем, сделал он это достаточно быстро, чтобы в голове даже немного закружилось. Подхватив тетрадь с записями и убедившись, что кнопка мести при нем, он побежал за Фридой и, соответственно, Вайтом.

В спину неслись ободряющие (как, наверное, тот сам считал) слова Бронислава. Дан оглянулся, с трудом уклонился от ломившегося вперед Хермана, и ухватил отблеск зловещей ухмылки на лице командира эскадрильи. Подавив нервную дрожь, он повернулся, понял, что чуточку отстал от Фриды и инструктора, и поднажал. Хотелось крикнуть "подождите меня", но, в кои-то веки подумав, прежде чем говорить, Дан решил, что не стоит.

Дан постарался не показывать, что слова инструктора его задели, хотя немного, конечно, неприятно было. Но в чем-то она была права, он действительно клевал носом, когда она появилась в аудитории. Так что выводов каких-то других сделать и не могла. Но Чунго стальным человеком не был, чтобы после тяжелого дня еще и мозг на лекциях напрягать.

Ну и думать о том, что случится, если на их учебное звено нападет отряд столь красочно расписанных инструктором Вайтом Х-22 не хотелось. Впрочем, такого и случится не должно было. Только что обучившихся летать на "Соколах" бросать в поединок с супер-пупер искусственным интеллектом противника (или жуткими киборгами-убийцами ВВС Союза) не должны были. По меньшей мере, смысла в этом Дан не видел – Ядвига ему не слишком нравилась (по правде сказать, он ее малость побаивался), но мысли ее шли в правильном русле. К тому, что под крыльями истребителей чужих звеньев висит, он не присматривался, но в "Дельту" не завезли ни "Зевсов", ни хитрых ЭМИ-генераторов. К тому же, они сейчас были на секретной базе и под прикрытием ПВО. А с хорошим ПВО никакие тройные синхронизации не помогут.

У нас же хорошее ПВО?

Сев на место, Дан начал пытаться понять, что же его так укололо, попутно слушая своих сослуживцев. И чем дальше, тем больше ему хотелось выйти в туалет, просто чтобы оказаться подальше от всего этого. Он искренне не любил конфликты, просто потому, что ни разрешать их, ни выходить из них не умел. А атмосфера в обстановке накалялась. Как обычно, аудитория разделилась на раздолбаев и фукусюсь. Первые думали о том, как бы выпить с ИИ и выпендриться перед Лердал или ноосферой в принципе, вторые задавали мрачные серьезные вопросы о том, насколько плохи их шансы выжить в столкновении с Х-22, будто стараясь перещеголять инструктора Вайта в нагнетании атмосферы.

Более того, поиски уколовшего палец предмета привели к обнаружению заботливо подложенной кем-то кнопки. Дан повернулся и обиженно посмотрел на Ангелу. Он не знал, КАК у нее получилось незаметно подложить кнопку с задней парты, но в том, что это сделала именно она, сомневаться не приходилось. Однако фрау Браун в это время как раз принимала вызов, подряжаясь выпить с АСТРИ в баре, и делала это с таким видом, что не знай ее Чунго, он бы решил, что она не при делах.

Отвернувшись и прихватив кнопку в качестве улики и возможного орудия мести, Дан отметил, что некоторые из присутствующих, вроде Фриды, в противостоянии трагедии и комедии в аудитории, похоже, сохраняли нейтралитет. Кроме того, командир звена все-таки что-то уловила на лице Дана, когда тот садился, поэтому малость приободрила подчиненного. Он уже было собрался ответить, но тут Херман решил присоединиться к партии раздолбаев, причем зашел сразу с козырей. Дан закрыл лицо рукой, после чего вжал голову в плечи, когда рядом загромыхал голос Вацлава, решившего прервать балаган. От добродушного командира, задвигающего вместо лекций байки про Алеппо и стрельбу НУРСами в упор не осталось и следа, и его заменил суровый полковник, напоминавший даже интонациями учебных сержантов из старых фильмов. Ну, и профессора по матану, который вел поток Дана. Они даже термины одни и те же применяли. Балаган, сброд, курва… возможно, несмотря на английскую фамилию, у профессора были какие-то польские корни.

Когда дело подошло к поднятию какого-то очевидно малоприятного вопроса (профессор Джеральд Хиггинс в таких ситуациях начинал говорить об отчислении всего потока), пришло спасение в форме вызова в оперативный штаб. Дан высунулся из-под прикрытия фэйспалма и тихо сказал Фриде:

- Хорошо, что он не из нашего звена…

После чего ему в голову пришла мысль. Не очень радостная.

- Интересно, зачем вызвали. Надеюсь, все же не война…

Тем временем Бронислав постарался загладить происходящее. Его было даже немного жалко, отповедь не только учащимся предназначалась, но и ему. И ответственность за вопросы дурацкие нес он, не имея особой возможности повлиять на них. Проявить это сочувствие, впрочем, было бы еще той несубординацией, и поэтому Дан сделал то единственное, что мог в этой ситуации - начал перерисовывать фигуры на доске и записывать то, что отложилось в памяти из слов Вайта и Лердал.

Дан старательно изображал внимание и сосредоточенность, наблюдая за мотавшимся из стороны полковником. Правда, несмотря на бравый вид и клевые истории, от движений Ковальски клонило в сон. Поэтому постепенно внимание начало растекаться по окружающим и окружению. Он знал это ощущение – большая кружка кофе, выпитая, чтобы вытянуть лекцию, заканчивала действовать, и, чтобы просто поддерживать концентрацию, придется себя колоть чем-нибудь, щипать или иными способами будоражить если не мозг, то другие куски нервной системы с помощью прикладного мазохизма. А то можно и заклевать носом, посрамив светлый образ азиатов, неутомимых в учебе, работе и жизни. Или нарушив расовый стереотип. Мысль эта завладела Даном, и идея героически заснуть становилась все привлекательней и привлекательней, крепчая по мере того, как организм перебарывал воздействие святого кофеина. К тому же, за время обучения на засекреченной военной базе кофе начал постепенно терять свою эффективность. Во время учебы в Итоне Дану просто не требовалось настолько сильно заставлять себя бодрствовать, да и более действенные средства были под рукой. А тут – три недели на базе безвылазно. И достать что-то, к чему нормальный человек привык, и что обычно находится в шаговой доступности, как оказалось, невозможно.

Мелькнула мысль, что, может быть, можно попытаться переключить внимание на что-то менее усыпляющее, вроде портативной консоли, но хрен там. Полковник, может быть, не заметил бы, но у инструкторов был орлиный взгляд и собачий нюх на подобное. Да и на многое другое.

Поэтому Дан начал водить пальцем по доске в противофазу направлению движения полковника, попутно ощущая неровности покрытия. Еще одним вариантом хоть немного отвлечься от лекции был поход в туалет. И это даже вполне честно назревало, а там можно было бы и лицо всполоснуть холодной водой. Хоть ненадолго, но в чувство приведет. А продержаться как раз надо было недолго. Чунго приподнял уже свою задницу, чтобы отпроситься, как палец на что-то наткнулся, а это что-то болезненно воткнулось в палец. Подавив боль типичным всасывающим звуком, Дан поднял палец, чтобы посмотреть, что же с ним случилось.

И как назло, начало происходить что-то интересное.

Ну как, интересное. Появилась инструктор Лердал, сразу нарушив монотонную скуку. Появившись, она сходу начала распекать их успехи в учебе. Точнее, их отсутствие. Если бы кто-то другой это говорил, то может быть, это было бы и обидно. Но обижаться на нее было сложно. Хотя бы за то, что она прервала излияния Колвальски, которые, будь они самой настоящей водой, решили бы часть энергетических проблем Евроальянса. Представив себе полковника с небольшой водяной мельницей перед лицом, которая крутилась в такт словам и регулярно, будто в детской игре, шлепала лопастями колеса его по носу снизу вверх, он подавился смешком.

Впрочем, хорошее настроение продолжалось лишь до того момента, как Эльза предложила увеличить количество вылетов. Такое даже ей простить было нельзя. И не то, чтобы Дану не нравилось в небе, нравилось, это было одной из причин, по которой он вообще был здесь, а не в родном Амстердаме, но полеты утомляли настолько, что на теорию просто не оставалось сил. И особо легче не становилось.

- Инструктор Лердал, разрешите вопрос?

Дан приподнялся над скамьей и поднял руку.

- Какие именно функции ИИ эта... это АСТРИ дублирует?

Запнувшись на гендерной идентификации искуственного интеллекта, он продолжил.

- Или это только модуль анализа и поиска решений? Управлять самолетом и вести бой оно же не может?

Не то, чтобы Дан сильно боялся доверить ИИ свою жизнь... но немного определенно боялся. С другой стороны, оглядываясь на свои успехи в освоении машиной, возможно, подобная помощь и не помешала бы. Противоречивые чувства, в общем.

- Паршиво. Может, Парамаунт поделится.

То, что отделение осталось без подносчиков, Винк и сам заметил. И тоже сейчас смотрел на коробки, прикидывая, сколько с собой может утащить. Получалось даже в лучшем случае немного. Медленный морпех – мертвый морпех. Поэтому в том, чтобы пытаться нагрузить Болоньезе, у которого одна рука хотя бы работала, он не был уверен. Бедняга выглядел хреново, а если в бою подносчик не добежит, то и боеприпасов он не принесет. Вилли даже до конца не понимал, как так получилось, что снайпер нанес не так много ущерба. Они как на учениях были. Неподвижные или почти неподвижные цели у стенки. Каждому могло прилететь. И в любой момент сейчас тоже.

Подкова был прав, трое на одного – хороший размен. Но если они тут засидятся, то будет еще более хороший для японцев размен. Дохрена морпехов против нескольких мин.

- Уходить отсюда надо. Минами нас накроет, если на заднице ровно сидеть будем.

И тут, будто бы в подтверждение словам, ядом шарахнуло шрапнельным разрывом. Скрипач подполз. И высказал, что сам Вилли затолкал пока на закоулки мыслей. Не слишком-то удачный расклад выходил. Мысленно поблагодарив за то, что Айзек рассказал сейчас присутствующим, что это он, Винк, накаркал происходящее, он перехватил взгляд, направленный на руку Болоньезе.

- Снайпер творился, это его домик мы расстреляли.

Он вздохнул. И потянулся к карману.

- Может, на штурм бункеров тоже погадать, раз судьба нам решила таки раскрывать секреты?

Звучало, конечно, не очень разумно, и даже несколько безумно, но до того, как Манго решение примет, немного времени было. Посидели они под стеной чуток, посидят еще немного.

Винк, не сводя глаз с остатков сарая, мотнул головой.

- Нет. Но стреляли сзади. А тут не откуда больше стрелять сзади.

Он, на самом деле, был немного ошарашен, даже при том, что не первый день воевал, тем шквалом огня, который морпехи на сарай обрушили. Это странное ощущение, когда ты ткнул пальцем, проорал несколько слов, и цель просто перестает существовать у тебя на глазах.

- Надеюсь, не ошибся.

Потом моргнул. И, наконец, отвел глаза. Кто бы там ни был, он был мертв. А что стрелок был именно там, он был уверен. Из воды не постреляешь прицельно, да и винтовку клинить начнет. А подкоп туннельный тут делать и сложно, и уязвимость слишком большая. Это все равно что четвертым бэттером ставить новичка на важный матч. А косоглазые, судя по тому, в какой заднице морпехи сидели, и в какое дерьмо им предстояло лезть в ближайшем будущем, таких ошибок не допускали.

Выводы. У Кристобальда были выводы. Но не в этой ситуации было их выкладывать в полном объеме. Вместо этого он просто закрыл лицо рукой и тяжело вздохнул, собираясь с силами.

- Выводы, Кассий, неутешительные. Я надеялся, что они не сохранили ничего, кроме базовых моторн…

Гёссер оборвал себя. Он уже обжегся конкретно так со сложными словами. Изолированная цель. Эффективнные способы. Аргументы...

-…что они ничего, кроме как драться и кусаться не умеют. Думаю, Сестра Саломея может рассказать пару историй. Но они помнят, как стрелять. Не слишком хорошо, но если столкнемся с большей частью десять сорок третьего, будут проблемы. Из положительного, они не восстанавливаются из разрубленного состояния. Или восстанавливаются, но слишком медленно, чтобы это играло роль в коротких столкновениях.

Он откинулся назад, на сиденье. Провел рукой по лбу. Затем приложил ее к бусине.

- Гравель, когда оторвешься, примешь на борт Кассия. И я все еще жду объяснений.

После чего посмотрел на Каллахана.

- Я бы не стал торопиться с выводами.

Он поморщился.

- Мы знаем, что мертвые тут обретают подобие жизни. Только подобие, леди Ван Хеккинг, истинную жизнь способен вернуть лишь Бог-Император. Нет смысла испытывать колебания или сожаления, уничтожая бренные оболочки.

Упоминая Повелителя Человечества, Гёссер осенил себя аквиллой.

- Источник этого не слишком важен, куда важнее сейчас то, почему люди стали мертвы в первую очередь. Если бы это было естественное развитие событий – естественные смерти, ожившие в моргах тела, статистические убийства и несчастные случаи… даже с учетом невысокой квалификации арбитраторов, это не должно было вырваться из под контроля. И да, даже целый город бродячих мертвецов не остановил бы штурмовиков.

Он вздохнул.

- Простейший вариант – культ. Несколько террористических актов в местах скопления людей могли дать стартовый толчок. Вряд ли это были похищения, в таком количестве заметили бы. При определенной удаче знания территории, характерного суицидального безумия и нескольких профессионалов хватило бы, чтобы нанести серьезный урон передвигающейся в пешем строю или на машинах роте, особенно с учетом того, что к тому моменту десять сорок третий должен был столкнуться с мертвецами.

Голос Гёссера, впрочем, не был слишком уверенным. И тому были обоснования. Слишком много допущений. Два важнейших – уничтожение штурмовиков и отсутствие спланированного нападения на отряд инквизиции. Правда, действия культистов нередко приводили к гибели самих инициаторов – проклятые божества, которым те поклонялись, требовали лишь результата, неважно, какой ценой.

- Эту теорию мы можем по-разному изменять, подбирая силу и способности противника. Например, в его рядах могло быть что-то, способное нанести серьезный урон после того, как штурмовики встали где-то лагерем. И этот урон запустил цепную реакцию. Или же имелось псайкерское или колдовское воздействие на разум, заставившее одну часть штурмовиков обрушиться на другую. Или предатель уже был внедрен в ряды роты, занимал там важную позицию, которая позволила ему стравить части отряда. Не обязательно победить…

Он вздохнул, и глаза чуть затуманились. Но это была секундная, мимолетная слабость.

- Этот вариант предпочтительней. Но чтобы не попасть в ту же ловушку, что и другие, мы должны добыть информацию о враге. И после этого действовать. Куда хуже другой. Если охватившее людей безумие, если источник смертей не имел олицетворения. Если это был какой-то эффект, произведенный Имматериумом или артефактом. И тогда у нас есть время лишь до того момента, когда либо его воздействие станет сильнее, либо он в очередной раз активируется.

Взгляд комиссара перешел с Кассия на Николетту и ее спутников.

- Вера в Бога-Императора, леди ван Хеккинг, это великая сила. Некоторые отдают Ему лишь словесные похвалы, но реальность такова, что Он – Защищает. И именно поэтому я и поддержал идею двигаться к собору. Либо там есть те, чья вера была достаточно крепка, либо его охраняют священные мощи, либо там произошло нечто, что прольет свет на происходящее.

То ли перепрыгнув, то ли перевалившись через борт, Винк упал, приложившись, к счастью, о песок, перекатился… давая место Дроздовски… вот только тот не прыгал. Вилли закусил губу. Вот и прикрыл, оказывается. Несколько боев научили Винка, что есть только настоящее и будущее, о прошлом под пулями задумываться нельзя. Позволишь чувству вины, что ты выжил, а тот, кто тебя прикрывал, словил пулю, замедлить хоть на секунду, сам за ним отправишься. И жертву его напрасной сделаешь. И ничего не достигнешь.

Но это чертовски сложно.

- Пол! Блядь, скажи мне, что живой!

Винк задержался. Надо было ползти к стене, гранаты и мины у японцев закончатся еще не скоро, но он задержался. И пополз только когда понял, что не насмерть. Каким-то чудом. Возможно, кто-то все-таки смотрел сверху на морпехов. Вот только с неба летели не молнии на японцев, а снаряды самих японцев. Стэнтон едва успел добраться до укрытия, как где-то слева и сзади громыхнуло разрывом.

Хотя он и не видел, что происходит сзади (перебираясь ползком и стараясь как-то уберечь голову и одновременно не похерить песком механизм пулемета сложно оборачиваться, да и испытывать удачу Винк второй раз не хотел). Но при этом, двигаясь, орал остальным, чтобы тоже к стене ползли. Потому что мало ли как у кого кочерыжку переклинит под пулями. А если случайно кого контузит, то лучше пусть он на голос команды идет, чем тупит, пока его какой-то косоглазый выцеливает.

- К стене! Все – к стене!

И все добрались к стене. Правда, Ньюпорта подстрелили, но не насмерть. Манго уполз куда-то вбок, там, где еще группа амтраков была. И это натолкнуло Винк на мысль. Когда лейтенант обратно двинулся, Вилли крикнул (опасаться, что кто-то ненужный услышит, не приходилось)

- Сэр, надо уйти с места, где амтраки ехали. Они ж по их окружению мины и наводят!

Стена хотя бы скрывала их от пулеметчиков и наводчиков. Он обернулся, будто желая что-то показать, как сидящему рядом Болоньезе внезапно оторвало фляжку и палец. По идее, этого не должно было случиться. Они были в гребаном укрытии, и ничего рядом не взрывалось. Ну, настолько рядом и настолько сейчас, чтобы вот эта хрень произошла.

- Блядь! Откуда стреляют?

Винк, рефлекторно упавший на землю после этого происшествия (не то, чтобы он и без того был целью высокого профиля), закрутил головой, чтобы понять, как такое вообще могло произойти. Если их кто-то видел, то вот его офигенно умное предложение теряло смысл, у япошек был другой наводчик. Во рту пересохло, а чертова фляжка была в рюкзаке. Хотя может к дьяволу это, вон, Болоньезе попытался…

В Схоле Кристобальда учили, что ошибка подчиненного – это ошибка начальника. Хотя в рядах Имперской Гвардии и бытует превратное представление о комиссарах, которые расстреливают солдат ради поднятия духа и, иногда, просто забавы ради, на самом деле задача Комиссариата совершенно иная. Да, военные преступления находятся в их ведении, равно как и право карать за трусость, но вменяемый комиссар в первую очередь держит ответственным командный состав. Он имеет право принять на себя командование, он имеет право оценивать решения, он имеет право пустить болт в голову офицеру, который бездумно тратит вверенный ему личный состав. Иногда полк может и должен умереть до последнего человека, но выполнить задание. А иногда отданный приказ подвергает жизни солдат Бога-Императора без смысла, а то и ради личного честолюбия командира.

Комиссар должен уметь отличить одно от другого, и, если того потребует ситуация, вмешаться.

У Гёссера было отвратительное ощущение, что будь он сейчас своим же комиссаром, он бы определенно вмешался. Или, по меньшей мере, поставил Кристобальда Гёссера на особое внимание.

Снаряжения оказалось больше, чем предполагалось, и Саломея отстала. Отец Маченко делал вид, что прикрывает отступление, но на самом деле был бесполезен. Гравель так и не объяснил, почему им не стоит ехать к собору. Кассий почему-то решил, что группа ходячих мертвецов это на самом деле изолированный ходячий мертвец. Впрочем, у него были все шансы превратить эту группу в изолированного ходячего мертвеца, а потом разобрать его на части. Точнее, были бы, если бы из дома не повалили еще жители. Краем глаза Гёссер и отметил, что воедино собраться расчлененные не пытаются, болевого шока не испытывают, но после существенных структурных травм (в том числе и декапитации) ложатся и не поднимаются. По крайней мере некоторое время.

Более беспокойным оказалось то, что они были в состоянии пользоваться оружием, пусть и не очень эффективно. Этого, по правде говоря, Кристобальд не ожидал.

- Маченко, помогите Саломее. Кассий, Гравель, сворачиваемся. Я видел все, что мне нужно. Пока что.

Эйфория сходила на нет. Хотя, на самом деле, для Винка это было гораздо хуже. Ощущение было, как если бы весь вечер пил хороший виски, а потом оказалось, причем в течение пары-тройки минут, что наклюкался ослиной мочой. Конечно, у Вилли такого опыта не было, но сейчас все равно что был. Было нехорошо, было мутно, во рту мерзкий привкус, и тянуло блевать. И вокруг люди помирали. Прекрасная симфония битвы надрывалась, трещала по швам пулеметными очередями, и, под конец, прорвалась, обрушившись настигнувшей будто бы подзапоздавшей волной неуверенных разговоров и телом Холла. Тугодумом его прозвали.

Прямо перед скрючившимся Стэнтоном вода, казалось, приобрела какой-то красноватый оттенок. Хотя бедняга свалился наружу. Руки, вцепившиеся в пулемет, дрожали, а ногти побелели от неосознанного усилия.

- Господи, даруй мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить…

Хотя нервность и специфическая ускоренность мыслей, вызванная шайтан-лекарством, уже проходила, Вилли бормотал слова быстро, как будто пытался переговорить стук японских пулеметов. Что-то говорит Манго. Старается спокойным выглядеть – ну так на то и у него погоны. А вот Винку не спокойно. Да, от судьбы не убежишь. Два добровольца. Хотя не видно ничего, кроме ног и пола, кажется, что серые глаза Донахью буравят каску.

- Храбрость изменить то, что я могу изменить…

Слова становятся медленнее, и Стэнтон уже говорит не для себя, а для всех вокруг. От судьбы не уйдешь, не спрячешься, и можно ее лишь встретить как подобает. Пальцы отпускают пулемет, командир решил, что его перебросят потом. А затем начинают расстегивать лямки рюкзака. Сейчас это только лишний вес. Голова чуть поднимается, глаза встречаются с глазами Манго.

- И мудрость отличить одно от другого. На счет три, значит.

Пальцы сжимаются, разжимаются. Прыгать через борт, это буквально у смерти пытаться базу украсть. Толчок кулаком от Дроздовски немного, как ни странно, заставил разжаться. Перестать быть скрученной до степени разрыва пружиной. Напомнил, что хотя в команде смерти сейчас грают косоглазые, сезон еще не закончен, да и игра только началась.

- ОК, давай, только и сам не задерживайся. Удача любит быстрых. Пулемет мне сразу кидайте.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Все на пределе, главное – не упустить момент…

Вот высовывается Дроздовски, ну, как высовывается – стреляет наугад по пальмам, Манго кричит "Погнали", и сразу же вместе с ним, чуть в стороне, как говорил Пол. Кажется, что борт сталью врезается в руку, затем земля приближается, и времени как-то сгруппироваться нет, только кулем плюхнуться и перевернуться или извернуться, чтобы сразу же словить летящий следом пулемет. В сторону отползти или перекатиться, чтобы в спину морпех не прилетел следующий.

Иногда Гёссер был благодарен жизни за то, во что она его превратила. Не только потому что он был орудием в руках Императора, но и потому что при столкновении с омерзительными проявлениями воздействия Темных Богов на окружающий мир перенесенные им испытания позволяли ему сохранять рассудок и спокойствие и продолжать достойно служить Ему. Сейчас, глядя на останки людей, поднятые неведомой, но, скорее всего, проклятой силой, он испытывал смешанные чувства – но среди них не было ужаса от столкновения с чем-то доселе неизвестным. Самой сильной эмоцией, пожалуй, была злость, направленная на тех, кто тысячи невинных (и даже если виновных в чем-то, то не заслуживших подобной участи) душ обрек на подобное. Хотелось верить, что они отправились к подножию Золотого Трона, но в отличии от большинства Кристобальд знал, что свет Императора не всегда может забрать праведную душу, особенно из участка Имматериума, где влияние темных сил было настолько велико, что изливалось в материальный мир, и не было особых причин сомневаться, что они были именно в таком месте. Необычном в каких-то аспектах, да, но однозначно проклятом. Потому что если тело перемещается без половины головы, то может быть лишь один источник силы для этого перемещения.

Не благой источник.

- Мы движемся к собору. Не вплотную, доберемся до района, проведем пешую рекогносцировку. Или мне нужны очень хорошие аргументы и прямо сейчас.

Он промедлил.

- Я готов рассмотреть восприятие варпа* как аргумент.

Предложение Гравеля отойти на перегруппировку было понятно – потеря транспорта в совокупности с новой информацией как по ситуации, так и по потенциальному противнику, верхним слоем которого оказалось все население города, подталкивало к такому решению. Но согласиться с ним Гёссер не мог – потому что, вполне возможно, время было ограничено. До сих пор ничего не было известно о том, как именно происходит превращение, и что является его источником.

Был и другой важный фактор принятия подобного решения. Не похоже, чтобы в текущий момент мертвые тела направляла чья-то воля. И это оставляло еще одну возможность. Собор воплощал влияние Бога-Императора в городе, и именно туда должны были направиться выжившие, если они вообще были. И, хотя полагаться на это Гёссер не мог, был шанс, что вера защитила их.

- Гравель, Кассий, если удастся выхватить одну-две изолированных цели, я хочу знать наиболее эффективные способы их убивать. Обезглавливание, травма позвоночника, эффективность расчленения, проявите фантазию. Без лишнего шума.

Он ухмыльнулся. Мысленно только - на лице разве что губа чуть дрогнула.

- Огнеметов не завезли. Гвардия обходится тем, что имеет.**

После чего закинул сумки в лимузин и, пропустив внутрь Саломею и отца Маченко, залез туда и сам. Внутри было тесновато, но такова была цена ошибки. Не самая худшая цена ошибки. Пока в корпус не прилетит снаряд, который разом почти всю ячейку аколитов и прихлопнет.

- Сестра, мне нужны ваши мысли с учетом новых данных. Леди Николетта, прошу прощения, но мне необходимо переодеться.

С этими словами он склонился над своей сумкой. Манипуляции вниманием были важной частью работы агента Инквизиции, и к содержимому сумки он до текущего момента привлекать внимания не хотел. Но рисковать оказаться перед настоящим противником в "гражданском" снаряжении он тоже не хотел.

Грязная Герти неслась по волнам, аки снаряд возмездия, летящий в самое сердце укреплений ненавистного врага, и не было ничего, что могло бы ее остановить. Подобно древним викингам, несущим смерть и разорение врагам, они мчались к укреплениям япошек, и ничто не могло спасти косоглазых от гнева лучших воителей Америки. Молот богов обрушился на жалкий кусок грязи, сметая те силы, что фашисты смогли накопить в преддверии смерти, и сейчас Корпусу предстояло завершить то, что начал флот. Нетерпение заставляло ерзать на месте, и внезапно Винк понял, что ногами барабанит по полу ритм «Залов Монтесумы», и, кажется, даже подпевает. Руки при этом вцепились в лямки рюкзака, подергивая их из стороны в сторону, взад-вперед, вправо, влево… хотелось вскочить и орать что-то про Вальгаллу, но могли не так понять, и поэтому Стэнтон только быстрее задвигал ногами. Пока не прилетел куда-то рядом трехдюймовый. Не долетел, разумеется. Снарядам недостойных не дано поразить колесницу богов! Амтрак несся по просторам воды, изредка подскакивая на волнах, тем самым – превращая свое движение в кратковременный, но полет, а потом, когда он доберется до берега, гусеницы понесут его в бой, и помощник водителя изольет на головы всех, кто окажется на пути, всю мощь пятидесятого калибра. Хороший парень, явно понимавший свою роль в операции. Снаряды… трехдюймовые, да. Они взрываются, расцветая в воздухе облаками дыма и осколков, но разве могут японцы попасть в них?

- Ха, японцы, оказывается, косоглазые!

Полным презрения голосом прокомментировал Винк не попавший в них снаряд, смахивая со лба то ли капли пота, то ли брызги воды. Сам он был не уверен, но судя по стоявшему вокруг пеклу, это был все-таки пот.

- И это даже не анекдот!

Однако голову пригнул. Величественный флот, он же рассветная карающая десница Штатов, и восходящее во всем своем сияющем багровом многоцветии солнце уступило место металлическому полу амтрака, на котором плескалась, завораживая своими попеременно ритмичными и артимичными движениями вода и который попирали затянутые ботинки современных спартанцев.

Они были в руках судьбы, сейчас от них ничего не зависело, и не было смысла беспокоиться о будущем. Прошлого не было. Было только настоящее, и оно было прекрасно! Завидно было только немного, что Манго назначил на пулемет Ветчину. Ну ничего, у каждого будет еще мгновение славы!

Опасения Гёссера не оправдались. Не худшие, для того, чтобы сформулировать худшие, пока не хватало данных. Серость мира была скорее побочным эффектом, чем признаком какой-то ползучей варп-напасти, которая постепенно высасывала бы из них условный "цвет". Правда, этот вывод одновременно прикрывал простейший способ различения угроз или обнаружения влияния порчи. Но ближайшее будущее должно было представить еще немало возможностей найти другие способы различать своих и чужих. Если свои вообще были в этом месте. Что бы тут ни произошло, последствия слишком долгого пребывания тут аколиты только что увидели. И это означало, что нужно было действовать быстро и решительно.

И, как оказалось, если скорость некоторые члены отряда могли поддерживать, с решительностью у них были проблемы. Впрочем, винить отца Маченко Гёссер не мог. Навык не сворачивания с пути при появлении на дороге живых существ появляется с опытом. Будь фронтовой опыт или же просто опыт множества стычек, когда животные инстинкты постепенно попадают под контроль разума и навыков, или же просто перестраиваются, чтобы игнорировать ценность дарованной Императором жизни, быстро проводя оценку полезности этой жизни для Империума.

Он был взвешен, оценен, и признан недостойным…

Правда, эта цитата, равно как и большинство других мыслей, всплыли в голове Кристобальда уже после того, как он рефлекторно закрыл руками голову перед тем, как врезаться в переднее кресло плечом. Неожиданные маневры застали Гёссера несколько врасплох, и он только успел спросить:

- Что эт…

…как стало очевидно, что ситуация вышла из-под контроля и на подготовку к аварии остались считанные мгновения.

- Доложить о ранениях! Гравель, ситуация, это нападение?

Слышно было, как местные приближаются. Вне зависимости от доклада псайкера, выбираться надо было. Оценив то, насколько повреждена машина, Гёссер решил, что лучше попытаться использовать тот выход, который предназначен для таких случаев. А именно аварийный задний. Правда, он был закрыт, и то, как перекосило костяк машины, могло затруднить процесс открытия…

Но у Кристобальда на этот счет имелся весомый аргумент.

- Кассий, открой нам аварийный выход. Ярра, помогаешь. Отец Маченко, прикрываете через лобовое…

Как говорил один из тренировочных сержант-аббатов в схоле, "убивать надо учиться на опыте". Правда, Гёссер не был уверен, в какой степени к обитателям Эльдерна можно применять это выражение. Вопрос того, насколько они живые, оставался открытым – далеко не все, что выглядит как человек и движется как человек, оным является.

Кристобальд на секунду стиснул зубы.

Вдаваться в воспоминания не было ни времени, ни возможности. Он подхватил баул с снаряжением и продолжил отдавать приказы.

- …потом забираем вещи, все кроме Кассия в лимузин, Кассий с Гравелем на мотоцикл. Чтобы угрозы снимать перед тем, как мы в них врежемся.

Ну, по крайней мере в бой рота отправится сытой. Полный желудок, в отличие от пулемета или ящика с запасными патронами, на дно не утянет. Во всяком случае, про такие случаи Винк не слышал. И поэтому ел не хуже остальных, несмотря на разницу в годах. А что в бой… за каким хреном поднимут роту в полночь, а потом отправят не на учения очередные, а жрать?

Хотя кому-то жрать явно лишнего не стоило. Бедняга Кид. Вот уж кого Винк видеть не хотел бы тут. Равно как и почти все третье отделение. Какие-то решения вербовщиков заставляли его сомневаться если не в человеческом разуме, то в человеческой гуманности. Крепких мужиков в штатах мало, что ли, раз почти дети за оружие берутся? Враг на пороге? Впрочем, многие выглядели не лучше, хотя и содержимое желудка на пол не вываливали.

Подошел потом, когда тот возвращался из уборной.

- Флорида, лучше сейчас, чем потом. И при высадке держи нож под рукой. Если что случится, помни – выплыть до берега, не утонуть.

Простым вещам в корпусе учили. Но кое-чему можно было обучиться только на опыте. В лучшем случае – чужом. С одной стороны Винк понимал, что от ящика с боеприпасами может зависеть в итоге судьба всей роты. Что если Кид вылезет на берег без карабина, без рюкзака и без боеприпасов, после чего словит пулю, это будет глупо и бессмысленно. С другой, сказать этому пацану, что вся его возможная будущая жизнь не важнее ящика, который он будет тащить с собой?

Стэнтон с чистой совестью этот выбор сделать не мог, и поэтому, дав совет, чуть замялся. Потом сделал выбор. На душе кошки скребли, но иначе поступить он не мог.

- И это, жизнь ценнее рюкзака. Будешь тонуть, режь лямки И коробки с лентой тоже. Но именно в таком порядке. И если еще не сделал, половину боекомплекта к "Гаранду" можешь смело оставлять, столько не настреляешь.

***

После команды Винк отправился, куда послали – в кубрик, проверять снаряжение. И к этому делу подошел ответственно. Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Аналоги этой поговорки встречались почти везде, а в Библии, кажется, больше десятка раз. Хотя частично смысл Стэнтона вполне устраивал, частично формулировка вводила в заблуждение. Да, надо не полагаться на судьбу, но нельзя рассчитывать, что она будет на твоей стороне только потому, что ты на нее не полагаешься и сам готовишься к неприятностям.

Перед выходом из кубрика он достал мешочек с монетами и приложил ко лбу, прошептав короткую молитву. И оказался вместе с остальными, бряцая обмундированием вплоть до самого построения. Светила луна. В ее свете бухнув баул на палубу, замер неподвижно. И стоял, и стоял, и стоял… как стоял и корабль, остановивший машины. Это означало, что уже рядом место высадки. Мгновения тянулись, пока их вязкую густую монотонность внезапно не разорвали грянувшие из динамиков "Дворцы Монтесумы". Вот только гимн – это гимн, и он не может играть целую вечность. Затихли звуки музыки, затихли поскрипывания динамиков, и минуты снова начали растягиваться.

Сколько уже было времени? Три? Три с половиной? Четыре? Горизонт еще не начал светлеть, утро еще не наступало. Украдкой Винк достал из кармана часы и начал пытаться рассмотреть краем глаза, сколько именно времени прошло, как вдруг все вокруг вновь задвигалось с привычной скоростью, а потом и начало ускоряться – приказ "Эхо" на высадку, приказ "Фоксу" на высадку, приказ "Гольфу" на высадку…

Не поступивший приказ. Вместо этого внезапно заработали сокрытые в глубинах корабля двигатели, и "Зейлин" опять куда-то поплыл. Хитрый план командования по введению в замешательство личного состава чином ниже капитана? Или какие-то непредвиденные обстоятельства?

Вновь движение. И долго. Полчаса наверное, а потом… потом тот самый приказ на высадку. Руки на продольные, ноги на поперечные, пулемет спустят потом. Где-то Винк читал, что это старая практика, куда старше и Корпуса, и даже Штатов. Уверенности не было, но, кажется, что-то связанное аж с Римом (правда, книжка была не то, чтобы исторической, могли и привирать). Сперва людей спускают, потом снаряжение тяжелое. Погрузились, приняли снаряжение и поплыли. Холодно. Не столько от ночных температур, сколько от промокшей от пота спины холодно. Это когда она потеет жарко, а потом холодно и противно и неудобно. И чешется. Рулевой, конечно, шутник – ему-то, наверняка, ждать навытяжку на палубе не приходится.

Хотя бы светает скоро…

От звука первого выстрела Винк вздрогнул и вжался в катер. Хотя и знал, что если ты слышишь выстрел орудия, а не вопли боли, возможно даже свои, то оно либо не по тебе стреляет, либо промазало. Но с рефлексами не поспоришь. А потом вместе с остальными морпехами наслаждался зрелищем. Казалось, обрушившийся на Бешио гнев флота должен был стереть японцев с лица земли. Очистить от них палубу, так сказать. Вот только косоглазые как тараканы, и недолетевший до них ответный снаряд это только подтвердил.

- Хорошо же окопались, паскуды…

Процедил сквозь зубы Стэнтон, когда в нескольких сотнях ярдов поднялся очередной столб воды. Попасть они не могли – пока. Потому что лодки были за пределами досягаемости, похоже. Напугать пытались, что ли? Показать упорство? Дух самурайский? Это было пустой тратой боеприпасов, не больше.

А потом приплыли амфибии и начался цирк с конями, только морпехами. Опасный цирк с полу-перепрыгиванием, полу-перелезанием, полу-перетаскиванием из лодок в амтраки. Даже с таблетками желудок танцевал и, в какой-то момент останавливая представление для внутренних органов, пытался выйти наружу, к более широкой аудитории.

- А, это…

Винк, до этого сосредоточившийся на том, что значил очередной расклад, отвлекся.

- Нет, на самом деле. Это конец чего-то. Переход из одного состояния в другое. Не обязательно худшее. Думаю, из морского в сухопутное у нас…

Он смешал карты и снова начал их раскладывать. Простейший расклад – три карты. Но гневить судьбу, пытаясь угадать слишком многое – так себе затея, и более сложные расклады Винк предпочел сейчас не делать. Ну и относительный недостаток места тоже сказывался. Карты старые, потертые, и требуют уважения. Как любой предмет, который связан с шансом. А тут случайно их на пол могут смахнуть, наступить, облить, порвать…

- Так… жезлов четверка. Заслуженный отдых, процветание. Но сейчас скорее церемония перехода из одной части жизни в другую. Построят нас, дадут окончательные инструкции, вот и будут жезлы. Это о прошлом.

Следующая карта оказалась перевернутой.

- Эм… а вот это нехорошо. Перевернутое солнце, "Скрипач", это частичный успех обычно. Но еще тщеславие, хвастовство, невежество… я не хочу пугать, но если это к высадке, то либо разведка уже облажалась, либо командование просчиталось.

На лице Вилли проявилось самое настоящее беспокойство. Но оно довольно быстро сгладилось, оставшись лишь в чуть заметно пролегшей по лбу морщине. В другом освещении, быть может, и не заметно было бы.

- Правда, эта карта про сейчас. Настоящее. Возможно, про нашу армаду. Уверен, она не только про то, чтобы косоглазым шатаут* устроить, но и чтобы показать дома, как все хорошо. Бобби тут не просто так кружится.

Следующая карта обычно обозначала будущее. И, надо сказать, увидев ее, Стэнтон был несколько удивлен. Настолько, что почесал голову, вспоминая, что в принципе применимого к их ситуации она может обозначать.

- Кубки, шестерка. И как ее лепить к нам, я не понимаю, если честно. Ностальгия это по определению. Воспоминания о прошлом…

…Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами…

- …да, о прошлом. Там было еще что-то про применение навыков, которые давно не использовались. Не знаю, что это может быть, правда. Но еще один смысл – не бояться чего-то из прошлого, возможно, даже вернуться к этому.

Письмо. Винк писал письма домой. Поначалу. Ответов, правда, не получал. Возможно, не везло, и раз за разом обстоятельства не давали письмам догнать адресата. Или, быть может, нечему было догонять. Скорее – второе. Но и это Вилли уже отстрадал. Решение было спонтанное, решение было судьбоносное, решение было дурацкое. Но оно было, и оно было в прошлом. А впереди было только будущее. Люди часто пытаются исправить прошлое, сами того не осознавая, вместо того, чтобы принять настоящее таким, какое оно есть, и пытаться изменить будущее.

Например, добавив в мешочек с родными, американскими центами, местных монеток – трехпенсовиков с дубинками, пенни, шестипенсовиков и двухшиллинговых с птичками, и странного одношиллингового мужика на корточках с копьем. Возможно, стоило еще земли набрать, но для этого нужны были банки какие-нибудь или что-то герметичное. Когда твой талисман превращается в стекающую из штанов или из рюкзака грязь, это нехороший талисман.

Например, обзаведясь бензедрином. Замешкаться при высадке, утонуть или потерять пулемет из-за того, что небо, воздух и вода танцуют лихорадочный свинг было бы бессмысленно. К японским пулям и снарядам это не относилось – тут от Вилли ничего не зависело, где высадят, там высадят, кто встретит, тот встретит. Как говорится, на кого бог пошлет, тому и прилетит.

Например, написав письмо. В канцелярию, конечно, с пометкой. Потому что прятать это письмо в карманах или рюкзаке – просто глупо. От того, что в посмертном послании будет дырка, оно будет разъедено водой или разорвано взрывом адресатам лучше не станет. Содержимое письма родственникам, впрочем, было достаточно лаконичным. Все эмоции уже были потрачены на предыдущие письма. В том числе и такие же. Завещание, в котором все, что еще осталось от имущества, передавалось детям. Бессмысленные извинения. Заверения в любви – частично искренние, частично ложные. Майка и Анну Вилли любил, хотя слабо понимал, ибо они как-то даже для детей быстро отдалились от него. Жену – скорее терпел. Второе письмо было в газету. В NYT, которую на гражданке Вилли почитывал. С таким адресатом, конечно, с письмом могло случиться всякое, но Вилли чувствовал, что обязан его написать. Стэнтон не вел дневник. Но он смотрел по сторонам. Он слушал. Он не слишком активно участвовал в развлечениях сослуживцев – стеснялся, что ли. Несколько неудобно мужику за тридцать развлекаться с мужиками под двадцать. Но он видел людей, а не некоторое количество солдат. И как бы он ни старался забыть про это, в такие моменты, перед приближающимся боем, накатывало. И он писал, чтобы их не забыли. Чтобы запомнили такими, какими они были. Правда, по какой-то полуосознанной, полуинстинктивной причине он писал это в «посмертном». И, пока что, еще ни одно из этих писем не было отправлено.

Например, заниматься чем-то более полезным, чем пытаться пробурить в стене кубрика дырку взглядом. Службы преподобных Вилли старался не пропускать, потому что сказать, к какой религии была более благосклонная высшая сила (она же судьба, она же бог, она же провидение, она же карма) было достаточно сложно. С одной стороны, католическая церковь весьма успешно управляла миром почти тысячу лет, с другой стороны, протестантская добилась куда больших результатов за более короткое время. И поэтому к службам Стэнтон подходил как к игре в карты – не ставил слишком много, но и не пасовал каждую раздачу. А после службы, посмотрев по сторонам и убедившись, что за карты на гауптвахту никого не тащат, Вилли достал таро и начал раскладывать, пытаясь понять, что судьба ему готовит.

Ему, или любому, кого подобный расклад бы заинтересовал.

Потому что непонятно было, что будет. Мощь, которая выкатилась на рейд, не то что впечатляла, она завораживала. Казалось, одного бортового залпа хватит, чтобы от япошек ничего не осталось. Чтобы любой остров с водой сравнять, а потом еще немного пониже сделать хватит. Чтобы гору в ущелье превратить. А об концентрацию морпехской удали можно было ножи точить. Ну, или в нее можно было топоры вешать, и Вилли не был уверен, что так и было запланировано, так много людей на одном корабле. Наверное… С другой стороны, транспортов-амфибий так и не увидели. И сердце у полковника прихватило. И обещания командования были какие-то слишком уверенные…

В общем, непонятно было, как всегда. А в такой ситуации было можно только полагаться на судьбу. И, при определенной наглости, пытаться подсмотреть, что она готовит.

Делиться своими сомнениями, впрочем, как и открытиями, с Шерродом Вилли не собирался. Это не самая хорошая примета, загадывать что-то наперед, хорошее или плохое. Да, потом можно говорить, что «я же говорил», но зачем. Как-то мерзко это выглядит, самоутвержаться на гибели сослуживцев. Единственное, что он сказал бы Бобу, если бы тот спросил, что на все воля Судьбы, и от Судьбы не уйдешь, не уплывешь, и не улетишь.

Собственно, что Винк? Если пулемет начало клинить, значит, такова судьба. Зависимость работы пулемета от заботы о нем или мастерства расчета – это не более чем иллюзия, наподобие тех, что в цирке. Не знаешь, в цилиндре фокусника голубь или осечка. Вот сейчас пошли осечки. Поначалу Вилли пытался, конечно, делать все по инструкции. Не даром ее писали умные люди. Более того, Винк подозревал, что местами ее писали умные люди так, чтобы даже не очень умные поняли. Пошаговые инструкции по как раз расклиниванию «тридцатки» к такому относились.

Оттянуть затвор до конца. Отпустить. Посмотреть, как он вперед едет, видимо. Попытаться пострелять…

Не стреляет.

Постучать по крышке, оттянуть ленту вправо, положить левую руку на пояс там, где патрон в механизм питания входит, опять оттянуть затвор до конца и отпустить…

Не стреляет.

Дальше надо было поднять крышку и искать застрявший патрон внутри… Где-то в этот момент Винк понял, что не стреляет оно потому что что-то неладно с механизмом питания, но вот что именно – он не знал. Точнее, не умел чинить без инструкции. На такое дело как раз есть взводный – ему и платят больше, и честь отдают за то, чтобы он такие дела знал.

Вообще вся эта ситуация настроила Винка на довольно философские мысли. Вот "тридцатка" в идеальных условиях. Или близких к идеальным. Но, судя по тому, что делал Физик, при простом перемещении что-то произошло с приемником. Вот что могло произойти с приемником при смене позиции? В теории – практически ничего. На практике – что угодно. А когда события колеблются между что угодно и практически ничего, то роль играет лишь один фактор – судьба. Божье провидение, как считают многие…

Шлепок по плечу от Физика, отвлек Стэнтона от мыслей. Похоже, неполадку взводный исправил, пора было стрелять дальше. И мимо деревянного щита промахнуться было бы уже совсем стыдно после всего произошедшего. И так Манго не-по детски подставили, чтобы ему еще на вопросы "почему пулемет стреляет мимо" пришлось отвечать, помимо очевидного "почему пулемет не стреляет". Прихотями судьбы можно оправдать многое, но за попытки оправдать криворукость собою судьба любит покарать.

Покрепче взялся руками, оттянул на себя спусковой крючок, чувствуя, как он чуть вверх еще уходит. И сразу – та-та-та-та-та-та-та. Та-та-та-та-та. Та-та-та-та-та-та-та. И звук последней гильзы после каждой очереди – так-то они сливаются с звуком выстрелов, но последнюю, даже в короткий перерыв, слышно хорошо. В общем, пронесло. И даже вид грозовых туч на горизонте в лице заморенного посыльного с нехорошими вопросами не мешал получать от остатка дня все, что от него можно было получать.

Поиграв с дедом в шахматы, полюбовавшись пейзажами и поразмышляв о прихотях судьбы, Винк наконец прибыл в казарму и отправился спать. Громкие развлечения он не то чтобы не любил, но уже перерос, что ли. Да и по сравнению с остальными чувствовал себя чуть ли не дедом в твидовой шляпе. Достав перед сном асабекашин, или, по простому, ловец снов, он повесил его на спинку кровати, по-прежнему подозревая, что что-то перепутал, когда пару недель назад собрал его по инструкции, полученной от случайного собутыльника, с которым разоткровенничался после пары лишних рюмок виски.

И до четырех тридцати талисман работал, никаких плохих вещей не происходило, и даже дурные сны проходили мимо Винка.

В четыре тридцать голос дежурного вырвал из объятий сна по тревоге, и вчерашняя удача повернулась тылом. Для начала оказалось, что это не просто абы какая учебная тревога, а лично по команде подполковника Ами, да хранит Аллах его блестящую улыбку, тревога. И оная улыбка присутствовала во всей своей красе. За плотно сомкнутыми недовольными видом взвода губами. Проходящий мимо Блэкторн, пружинисто дефилировавший вдоль строя молчаливой, но выразительной угрозой немедленного каннибализма, весьма естественно вписывался в картину происходящего.

Правда, в этой картине отсутствовала одна важная деталь, а именно комвзвода. Учитывая обстоятельства, это было как если бы на чемпионате по бейсболу проебался питчер команды. Кроме того, одного из раннеров мутило. Вчера вечером Винк особо внимания не обратил, решил, что организм молодой, задорный, проблюется ночью-утром, и все пройдет. Ночь-утро настали, и Вилли ощутил свое бессилие перед лицом приближающейся катастрофы.

Которая не замедлила разразиться, как только Ами начал дрючить пулеметные команды. Сперва Дойчи проблевался, чудом не на ботинки подполковника. Затем пришла очередь Винка, и он, как назло, не смог вспомнить метод устранения. В голову почему-то постоянно лезло устранение "13" – которое про разрыв гильзы… при том, что очевидно задержка была другой.

В общем, после скольки-то минут позора Винка отпустили, и оставалось только готовиться к маршу, ибо больше никого позорить Аами не решил. До того момента, как в круг света вошел Дроздовски. Дроздовски выглядел хреново, и Винк обеспокоенно переглянулся с несколькими сослуживцами, но несколько мгновений спустя ситуация прояснилась. Как оказалось, Дроздовски решил покраситься. В другой обстановке ржал бы весь барак, но сейчас было не до смеха. Почти. Даже перед лицом утреннего карательного марш-броска в полной нагрузке приходилось давить улыбку, потому что за нее пришлось бы ответить.

Впрочем, к ответу всех и так призвали. Выжив после демонстративно-показательной пробежки (видимо, остальному составу и местным жителям на всякий случай), Винк хотел рухнуть и желательно не сдохнуть, но сделать этого не дали, вместо этого пришлось собирать-разбирать пулемет. Под доносящийся со стороны, в которую не хотелось смотреть, разнос командования более высоким командованием.

Отеческой мудростью Винка был грустный взгляд на Трещотку.

- Да сохранит нас судьба от тринадцатой задержки, да не случится с гильзой продольный разрыв, после которого он в патроннике застрянет. Да не придется нам тринадцатую задержку править запихиванием оставшейся части гильзы в патронник и закрытием затвора…*

Несколько подумав, он добавил.

- Хотя бы в боевых условиях.

Думать о том, как хреново это было бы в бою, думать не хотелось. И ведь тут ничего не сделаешь, с таким паскудством. Каждый патрон в ленте не проверишь, и может не повезти. Может фабричная дурная партия угодить. Или просто один патрон, который где-то как-то придавило…

Вилли просто сидел на скамейке и смотрел на свои руки. Они немного дрожали. Док сказал, что ничего особенного, и коли стрелять не мешает, то FFAD никто не отменял. Пить меньше советовал, смотрел стеклянными своими зыркалками. Вилли знал, что за этим лицом, тренированным сообщать всякие плохие вещи без эмоций, скрывается презрение. Увы, в первые недели "Винк" собрал определенную репутацию, пытаясь залить кошмары халявной выпивкой. Не помогло – за тридцать печень пашет уже не так, как в двадцать. Да и голова работает иначе. Казалось, рота пыталась за год прожить всю оставшуюся жизнь, но Стэнтон-то уже оставил самое лучшее время этой жизни позади. Впереди была в лучшем случае старость, в худшем – маразм и цирроз печени.

Поэтому он не пытался вжать в эти месяцы как можно больше, а, наоборот, пытался сделать все, чтобы они тянулись как можно медленней.

Вот как сейчас. Морпех приличных размеров (хилякам "тридцатку" не доверят, особенно на высадке) и прищуром задумчивым сидит на скамеечке с видом на посеребренную ледником гору и смотрит на свои руки, справа скамеечка с добропорядочным старичком в твидовой кепке, слева скамеечка с добропорядочным старичком в твидовой кепке. Затишье. Ожидание того, что судьба пошлет…

Это, пожалуй, было самым неприятным в работе на Инквизицию. Решения, которые приходилось принимать, и которые касались жизни простых людей, верующих в Императора и верно служащих Ему по мере своих сил. В данном случае Гёссер имел основания причислять к ним Николетту – ее рассказ был достаточно похож на правду.

- Я думаю, леди ван Хеккинг, что бдительность это щит.

Комиссар пристально взглянул на Николетту, после чего перевел взгляд на незримый барьер.

- Хотя правильней сказать, я это знаю.

Сейчас было три основных варианта того, как поступить с нежданными попутчиками. Они знали некоторые детали миссии, и соратники Гёссера уже поделились с ними кодами связи. К тому же, от комиссара не укрылось, скажем так, заигрывание Кассия с молоденькой дворянкой. Это была моральная угроза, и, хотя в верности "Гориллы" Кристобальд не сомневался, равно как и в его способности перешагнуть через труп знакомого во имя Императора, вектор для психологической атаки. Возможно, существовали псайкерские или колдовские способности, которые позволили бы использовать ограниченную, но связь ван Хеккинг и ее охранников с аколитами, чтобы выйти на последних.

Болт в голову в укромном месте, например, гараже торгового центра, немного грязной работы силовым или цепным клинком, а также достаточное количество прометиума из бака лимузина исключали большую часть подобных рисков. Потом, конечно, пришлось бы объясняться с ван Дайком, также безутешной семьей, но первому придется потерпеть во имя долга потерю ценного ресурса, а второй хватило бы ночного визита Ярры с Гравелем.

Кассий бы огорчился, да. Но ему тоже пришлось бы пережить утрату.

Некоторые на месте Гёссера так бы и поступили. И, наверное, были бы правы. Их миссия была слишком важна, чтобы подвергать ее риску. Другие, напротив, попытались бы тащить эту троицу с собой. В этом были определенные преимущества – отряд Гёссера был небольшим, и пара дополнительных стволов, три запасных пары глаз и небольшой контингент, которым можно пожертвовать для того, чтобы нащупать ловушки этого места, могли пригодиться. К тому же, Николетта могла бы служить каким-никаким проводником.

Вот только на этом преимущества заканчивались и начинались недостатки. Кристобальд мог положиться на Ордо Маллеус в отборе аколитов. Они видели, с чем приходится бороться, и были готовы столкнуться лицом к лицу с самыми страшными кошмарами, которые угрожали человечеству. В той или иной степени. Их разум был подготовлен. И за их лояльность ручалась сама Инквизиция. Этого нельзя было сказать о телохранителях и Николетте. Дополнительная пара стволов могла в любой момент выстрелить в спину, три человека требовали присмотра, отвлекая как минимум одного из аколитов, и то, что силы варпа могут сделать с неподготовленным, пусть и лояльным разумом, Гёссер имел неудовольствие лицезреть собственными глазами. Не раз.

Поэтому оставался третий вариант. Заодно – проверка предположения Ярры.

- Я не буду рисковать вашей жизнью, леди ван Хеккинг, больше необходимого. Вам придется обождать нас здесь. Точнее – в гараже торгового центра.

Он повернулся к спутникам.

- Мы проверим один из домов. Я хочу посмотреть, как это было для простых жителей. Леди ван Хеккинг и ее телохранители отправятся в торговый центр, будут ждать нас в гараже. Мы присоединимся к ним, в подобном месте должны быть записи, возможно, велась пикт-съемка. После этого двинемся дальше.

После чего обратился снова к Николетте.

- Поддерживайте вокс-контакт. Докладывайте каждые пять минут. Если заметите что-то подозрительное, немедленно сообщите и попытайтесь укрыться или сбежать от угрозы.

Объяснять, что тут бесследно канула рота штурмовиков, он не стал. Не зачем было вселять еще больше страху.

Губы Кристобальда стиснулись чуть сильнее, а линия скул и челюсть стали, за неимением более подходящего слова, более четко выраженными. Какое-то уловимое лишь для опытного физиономиста мгновение он выбирал дальнейшую манеру беседы. Затем, внутренне улыбнувшись, он ответил:

- И, чтобы попасть туда, вам нужно будет подчиняться моим приказам. Там…

Он показал рукой в направлении барьера.

- …вы уже не пройдете. Но, прошу вас, пройдемте… уверен, святой отец найдет слова, которые помогут вам в этой ситуации…

И он, придерживая Николетту за руку, отвел ее в сторону, к отцу Маченко. Беседа не должна была проходить в пределах досягаемости ушей телохранителей. Хотя бы потому, что от ее исхода зависело, останутся ли они в живых. Ван Хеккинг была обузой, но ее телохранители были угрозой.

- Однако, прежде чем я поручу вас заботам отца Маченко, я хочу получить ответы на свои вопросы. Они простые, но от них многое зависит…

Гёссер действительно хотел получить ответы, и от них действительно многое зависело. Но не здесь и не сейчас. По большей части они относились к тому, что происходило за барьером. К тому, на что они не могли повлиять до тех пор, пока не выберутся. И, конечно, аколит не ожидал, что леди ван Хеккинг сейчас раскроет ему тайну какого-то глобального заговора. Но ее слова могли пролить на него свет.

И Кристобальд не собирался терзаться чувством невыполненного долга из-за того, что мог задать вопросы, не задал, а потом с Николеттой что-то случилось.

Ситуация, в которой оказалась Николетта, могла быть создана искусственно. Если статус ван Дайка как агента Инквизиции оказался скомпрометированным, его могли использовать, чтобы забросить людей в периметр. Несложно было догадаться, что рано или поздно Инквизиция направит аколитов внутрь, и любой, проследивший за движениями Соломона, мог заметить группу очень странных людей, которых он в один прекрасный вечер повез за город. И тот просчет безопасного расстояния, на которое можно было заехать в город, мог быть просто случайным событием, а мог быть исполнением чьей-то воли…

Мысли Кристобальда сделали еще несколько шагов, и ему захотелось дать себе хороший хук в челюсть. Или, лучше, попросить это сделать Кассия. Конечно, не дело гвардейцу поднимать руку на комиссара, но Гёссер это более чем заслужил. Потому что он должен был оставить Николетту с ее лимузином и телохранителями на блокпосте. Не было абсолютно никакой необходимости ей ехать за его пределы. И, по сути, эту ситуацию создал он сам, своими же руками.

И теперь ему же ее разгребать.

- Леди ван Хеккинг, расскажите, меня интересует все, что привело вас сегодня к мистеру ван Дайку. Как давно вы сотрудничаете с ним, почему направили вас, кто мог знать о том, что вы собрались к нему с визитом… не опускайте деталей, если вы видели, слышали или чувствовали что-то, в чем не уверены, все равно рассказывайте об этом.

Занимаясь внутренним самобичеванием он все же сохранял вежливую личину, пусть и чуть пропитанную этаким нейтральным безразличием. Вопросы были необходимы – его ошибка не исключала риска, она лишь позволила этому риску возникнуть незамеченным. То, что его глупостью кто-то мог воспользоваться, что кто-то мог рассчитывать на нее, и что этот расчёт оправдался, бесило.

- И, разумеется, расскажите все о ваших телохранителях. Давно вы их знаете, почему выбрали именно их, вызвались ли они сами, не замечали ли вы странностей в их поведении.

Ожидая ответа, Гёссер тем временем задумался над словами Ярры. Отсутствие наблюдателей позволяло этому разговору состояться здесь. Но настолько полное отсутствие жизни говорило о весьма нехороших перспективах.

Несмотря на достаточно богатый опыт, Гёссер считал себя идеалистом. Он верил, что в момент нужды Империум способен действовать как единое, подчиненное высшей воле оружие, способное одолеть любого врага. Под конец, чем была вся история человечества, как не монументом его величию и способности выживать и превозмогать препятствия, что козни ксеносов и воля Темных Сил ставила на его пути? Даже в самые темные времена люди были чем-то, что вселяло надежду в душу Кристобальда.

К сожалению, подобные ситуации были гораздо более четко видны в исторической перспективе. Планшеты с хрониками, старые тома летописей, пикт-записи и прочее содержимое архивов давало увидеть глобальную картину, увидеть лес, не принимая во внимание скрюченные и уродливые деревья, встречавшиеся не так уж и редко. А сейчас именно на такое дерево аколит метафорически смотрел.

Метафорически. Фактически он смотрел на Соломона, говорившего о том, что ни техножреца, ни астропата у них не будет.

И это было предсказуемо. И, хотя Гёссеру очень хотелось сорваться на ком-нибудь или чем-нибудь, он не мог себе этого позволить. Но желание было. Несмотря на то, что разум подсказывал аколиту, что от подобных действий мир сильно пострадает, а реальность не предоставляла возможности оные действия даже начать реализовывать, он не мог не задуматься о показательной казни тех, кто настолько боится рисковать и тратить ресурсы, что готов поставить родной (или не родной) мир под риск. Фактически от аколитов требовали спасти мир, или, по меньшей мере, определить степень угрозы этому миру, но ресурсов у них было не больше, чем у тех же злосчастных гвардейцев, которых отправили на, почти наверняка, верную смерть. Или что похуже.

- Понятно.

Кивнул Гёссер Соломону, и задал несколько вопросов о личности проводника. Всегда лучше знать о людях, от которых может зависеть твоя жизнь, побольше. Хотя чужие слова не более чем просто слова. Впечатление Кристобальд предпочитал формировать самостоятельно. И нельзя было сказать, что впечатления были хорошие. Гёссер знал этот тип – аристократы-романтики. К сожалению, на службе Инквизиции куда лучше выживал другой тип аристократов – циничные ублюдки. Но романтики могли пойти далеко, особенно при наличии некоторой удачи.

Когда девушка представилась, Гёссер коротко кивнул, приветствуя ее. Поправлять Каллахана он не стал – если Ван Дайк не проинформировал Николетту о составе группы, смысла отказываться от небольшой конспирации не было. Тем более что у гвардейца был определенный дар, изредка сбоивший в пошлом направлении, но определенно присутствовавший. Давать имена и прозвища Кассий умел.

Закинув сумку со своим снаряжением под ноги, он уселся, и принялся слушать рассказ ван Хеккинг об Эльдерне. Это было полезно, но не критично – что бы ни было внутри периметра, свои функции оно изменило после катастрофы. Кристобальд читал о попавших в изоляцию городах и станциях, и знал, что без сильного лидера, способного действиями и словами удержать толпу, ситуация всегда приводит к демонстрации худших черт человечества.

Хотя опыт и подсказывал, что, если источником аномалии является артефакт, связанный с Имматриумом, стоит начать поиски с обеспеченных кварталов, особняков аристократии и дворца правителя города, Кристобальд знал, что это всего лишь предрассудок, и не стоит подходить к делу исходя из своих предубеждений. К тому же, первым пунктом их пути должен был быть Старый Город – место, где проводили раскопки техножрецы.

- Вперед. И да пребудет с нами Император.

Гёссер не любил пышных речей. Он мог заткнуть за пояс многих ораторов, но сейчас это не было необходимым. Все присутствовавшие знали, зачем они здесь, и знали, на какой риск шли – их не нужно было лишний раз вдохновлять. Во всяком случае, Кристобальду так не казалось.

Попутно Гёссер отметил, что Николетта явно не была посвящена в некоторые детали работы аномалии, если считала, что существует возможность связаться с ними по вокс-связи. Либо "Комиссар" ее неправильно понял. Это не было существенно – хотя Кассий не забыл спросить вокс-номер у очередной привлекательной девушки.

То, что город выглядел мирным, могло быть лишь иллюзией. Односторонней иллюзией, дающей возможность совершить идеальную засаду. Что-то подобное в "праймере" он читал про технологии эльдар. И по-прежнему исключать колдовство, несмотря на то, что даже при приближении "Борода" ничего не почувствовал, нельзя было. И нападение могло состояться в любой момент.

К этому Кристобальд был готов. Но не к тому, что произошло дальше. Николетта с телохранителями не смогла покинуть город, оказавшись в западне вместе с отрядом. Когда фургон сделал разворот и подъехал к остановившемуся лимузину, Гёссер остановил его так, чтобы он мог служить хоть каким-нибудь укрытием от нападения. Потому что действия отряда его не впечатлили. Половина решила потыкать барьер пальцами. Конечно, тот факт, что попытавшегося преодолеть его с разбега телохранителя не испепелило, делало этот поступок менее глупым, но…

Гёссер вздохнул.

- Кассий, посмотрел вблизи? Теперь смотри по сторонам. То же к остальным относится. Гран, хоть что-нибудь почувствовал?

Если барьер имел какую-то связь с Имматериумом, что было более чем вероятно, хоть какие-то ощущения псайкер должен был испытать. Подойдя к лимузину, Кристобальд встал в полоборота, чтобы иметь возможность видеть и нежданных спутников, и часть города.

- Граница сместилась. Либо кто-то ведет двойную игру.

Ответ на вопрос Грана был очевиден.

- И мы сейчас посмотрим.

Следующую команду он субвокализировал по внутреннему каналу вокса.

- Ярра, Гран, придержите телохранителей, если будут дергаться.

Он подошел к Николетте. Протянул руку, чтобы помочь ей встать.

- Леди ван Хекинг, возьмите себя в руки. Безвыходных ситуаций не бывает, и Император защищает тех, кто не ломается под испытаниями. Я задам вам несколько вопросов, и мне нужны четкие, честные ответы.

На секунду губы Гёссера чуть искривились в мимолетной кривой улыбке. Голос его стал чуть тише - он обращался к Николетте.

- Вам повезло, что вы оказались в подобной ситуации с теми, кто знает, что делать. У многих полевая первая миссия была куда хуже.

Море. Сейвад никогда не говорил об этом ни с кем, но каждый раз, когда судьба приводила его на побережье, он ощущал непонятную тоску. Странное влечение, которое не выходило объяснить. Поначалу он думал, что это тяга к прошлому, тяга к тому времени, когда королевство стояло непоколебимо. Но затем он начал сомневаться. Разум говорил, что прошлое ушло, что его не вернуть, и что сожаления, связанные с ним, стоит оставить в прошлом ради будущего тех, кого Седьмой поклялся защищать. И обычно Сейвад прислушивался к разуму. Но беспокойство, которое порождали в его сердце бегущие зеленые волны не пропадало. Не пропало оно и после того, как он вызвался добровольцем в экспедицию, заложившую Лосмор.

Каждый день, выходя на побережье, он ощущал это. Взмахи тяжелого тренировочного меча сами собой подстраивались под мерный шум прибоя, а потом, переходя к упражнениям с настоящим оружием, он не мог не заметить, что в его движения будто бы вплетается музыка побережья. Парирующие движения сочетались со звуком бьющихся о скалы волн, резкие крики чаек оборачивались столь же резкими колющими выпадами, шелест откатывающейся назад воды был столь же мягок, как и движения воина…

Вот и теперь, стоя палубе корабля, он пытался понять свои чувства, несмотря на то, что разум требовал другого. Разум кричал, что происходящее неправильно, что корабль не должен вести себя так, что незримая команда или магия, что распускает паруса и управляет такелажем, есть загадка, которую необходим решить или, по меньшей мере, понять причину ее присутствия. Но опиравшегося на перила Сейвада больше беспокоило то чувство, которое вызывали бегущие мимо волны. В них было что-​то странное, что-​то манящее, и в голову приходили мифы о легендарных русалках или сиренах, что заманивают смертных в глубины океана, где те остаются навеки.

От этих мыслей Седьмого смог отвлечь лишь появившийся на горизонте маяк. И вновь ощущение нарушившего свой привычный бег времени ударило гвардейца под дых. Корабль не должен был оказаться тут так быстро. Им надо было готовиться к переходу в несколько дней, но нечто принесло их к маяку за часы. Как будто в повести автор пропускал неинтересные и ненужные моменты, стремясь выделить лишь важное для хода истории. Если подумать, то их странствие жутким образом местами напоминало какой-​то легендарный эпос, который в детстве очень любил слушать Сейвад.

Раилд. Седьмой со странным трудом вспомнил свое имя. И это затруднение заставило его напрячь память, вырывая из оков забвения ту историю, которую он обожал в детстве. Напрячь только для того, чтобы, под непосильной ношей разум сдался, как сдают руки, когда удерживаемый вес слишком велик. Там были герои, которые шли к цели. Некоторые из них погибали в пути. Их враг был могуч, но в итоге пал. Осколочные, общие слова, не говорящие ни о чем…

Сейвад украдкой посмотрел на спутников, некоторые из которых стояли рядом.

Но опять промолчал. В лучшем случае его слова будут сочтены еще одной загадкой этого некогда знакомого, но ставшего столь чуждым мира. В худшем – другие подумают, что это признак приближающегося безумия.

Маяк приближался, и среди плеска волн заиграла флейта. Флейта, которая тянула к себе, и первой поддалась Керидвен. Возможно, более разумным было бы остановить ее, но никакой твердой уверенности подобный курс не давал. Если это воздействовало на разум, то чем дольше они слышали этот звук, тем больше было его влияние на отряд. Они могли начать ломаться один за другим, и, как учили Сейвада в гвардии, в борьбе с магией, если нет средства защититься, нужно атаковать. И убить мага.

Он спрыгнул на землю и, обнажая меч, последовал за жрицей.

Только для того, чтобы столкнуться с извращенным воплощением своих чувств. Странным было то, как каждый раз встреченное ими оборачивалось чем-​то, затрагивающим душу. Последний Страж лишил их паладина, бросив вызов его клятвам. В пещере под ним они сражались с чем-​то древним и неповторимым, будто убивая само прошлое, которое сами стремились в той или иной степени возродить. В Уайт-​Пике они столкнулись с беспомощностью…нет, со своими ошибками, с тем, как не смогли спасти то, что должны были спасти. Лоэнгрин из Синих Щитов был возможностью их будущего, человеком, который потерялся во времени и, как показалось Сейваду во время их короткой беседы, потерял часть себя.

Какой вызов бросит им Маяк?

Сейвад не знал. Он не знал этого до того момента, как наваждение, порожденное магией кельпи прошло. До того момента, вокруг оказалась вода, неумолимо затягивавшая его все дальше и дальше, а рядом не соратники, а порождения жестокой стихии, с которыми он сражался…

И он понял. Маяк обернулся потерей. Первой настоящей потерей отряда в бою…

Сейвад отправился проводить Фиашу в последний вместе с Люсиль. Частично потому, что разделяться менее чем на пары было неразумно, и, хотя город ощущался сейчас иначе, одного Шширка для защиты лучницы в случае чего-​то непредвиденного могло оказаться недостаточно. Более того, этим чем-​то непредвиденным мог оказаться сам мыш. Не по своей вине, разумеется – но беспокойство Маркуса о том, как Туманы воздействовали на разум и сущность живших в них не было необоснованным. Хотя Седьмой и думал, что изменения являются постепенными, и теряющего себя человека можно будет определить достаточно легко, особенно если хорошо его знать до начала изменений, он мог ошибаться.

И не хотелось, чтобы его ошибка стоила кому-​то жизни.

Опять.

Когда Сейвад сказал Люсиль, что в произошедшем нет ее вины, он не лукавил душой. Хотя он и хотел снять это бремя с ее плеч, ради душевного лишь спокойствия он не опустился бы до лжи. Вина лежала на нем. В какой-​то момент он согласился принять на себя командование в бою, но вместо того, чтобы выполнять свои обязанности, он по-​прежнему думал просто как солдат. Он забыл об уроках Ллевелина, и за это заплатили окружающие – соратники кровью и болью, а Фиаша, даже не подозревавшая о Сейваде, его долге и его ошибках, жизнью. Он мог приказать стрелять не в палача, а по веревке. Он мог приказать Андре перебить веревку ножом. Он мог сам подбежать к казненной и вытащить ее из пределов досягаемости врага.

И сейчас она не лежала бы, покачиваясь, в уплывающей в туманное море лодочке.

Забрало шлема хорошо скрывает эмоции.

Вернувшись к месту сбора, Седьмой, как обычно, выслушал спутников. Его слова были немногочисленны – ему нечего было добавить о том, как прошли похороны. Но, когда Маркус предложил спуститься вниз, в тоннели Малого Народца, он покачал головой:

- Эти пути не для тех, кто живет сверху. Шширк предупреждал нас не идти за ним, и к его словам стоит прислушаться… или соблюсти его волю.

Слова прозвучали мрачно, потому что несложно было понять, что мыш ищет в глубинах. Надежду или смерть, если эта надежда окажется ложной.

- Его народ будет мертв, безумен или столь же потерян во времени, как и все сохранившие разум. Знание – оружие, но для каждого оружия есть свое применение. Даже если они и знают что-​то о катастрофе, чем это поможет в нашем пути?

Подозрения о сущности Туманов и катастрофы почти прорвались наружу в этой фразе. Но озвучивать их Сейвад не стал. Еще один груз душе спутников был ни к чему, и ни на что догадки Седьмого не повлияли бы, даже окажись они правильными.

- К тому же, Мастер Рейнольд, Мерехайн говорил не только о маяке, но и о силе, которая требуется, чтобы зажечь его. И одна из этих сил находится в затерянном в песках Исхалаиме. То, что маяк Лойннир не зажжен, говорит о неудаче мага, но мы не знаем, когда она произошла и в чем заключалась. Возможно, сюда Мерехайн пришел как раз за тем, чтобы отправиться на юг, не проходя через Мост Слёз.

С высказыванием отца Маченко Гёссер мог бы поспорить даже не обладая энциклопедическими знаниями Саломеи. Святой Себастиан Тор был олицетворением того, что Святая Экклезиархия может не только наставлять и направлять, но и вполне себе вести за собой. Да и в своей жизни он встречал немало исповедников, которые именно что вели за собой. В бой, с жутким цепным двуручником наперевес и не менее жуткими воплями, в которых можно было разобрать обрывки гимнов. Наверное.

Но Иштван решил таким образом уйти от, по сути, предложенного ему руководства.

- Вы можете быть уверены, святой отец, ваши советы будут услышаны…

На секунду в голосе Гёссера возникли нотки типично комиссарской интонации.

- …всеми присутствующими.

Он не понимал мотивацию Маченко, но антагонизировать его не собирался. Если исповедник был тем, кем Гёссер его считал, желание руководить должно было течь по его жилам, а умение это делать быть привито с младенчества. И Кристобальд не был настолько наивен, чтобы считать, что служба в Инквизиции лишает амбиций.

Соломон, тем временем, отчитывал Саломею. Хотя он и не был до конца прав, но останавливать его комиссар не стал, поскольку это было полезным уроком для монахини – слова имеют последствия, и неосторожные слова легко могут навредить даже там, где этого не ожидаешь. Но остальное, сказанное ван Дайком, Гёссеру совершенно не нравилось. Получалось, что без привлечения руководства, все, что они могли сделать – это добыть немного снаряжения сверх имеющегося и прыгнуть в аномалию.

Кассий продолжал выражаться невежливо по отношению к окружающим. С этим надо было что-то делать.

- Прошу прощения, мистер ван Дайк…

Извинился Гёссер. После чего повернулся к "Горилле". Объяснять нужно было простыми, доступными любому гвардейцу словами.

- Кассий, мистер ван Дайк нам помогает. Как хороший интендант Муниторума, только от Инквизиции. Мне объяснять, почему неумно оскорблять интендантов? Как командующему офицеру, мне нужна эта проблема?

Кристобальд чуть было не сравнил Соломона с простым интендантом, но вовремя вспомнил, насколько путаница в Муниторуме может подгадить обычному солдату. Поэтому вовремя вставил уточнение. Предоставив мозгу Каллахана обрабатывать услышанное, он вмешался в беседу святого отца и псайкера. Следующая мысль прозвучала бы как начало хорошего анекдота: "Святой отец, псайкер и комиссар заходят в бар…"

К сожалению, в следующий же момент бар более чем мог превратиться во врата в ад, пусть и на несколько секунд.

- Мистер Ральтус, надеюсь, ваши намерения не включают риск побочных эффектов?

У него было несколько замечательных историй, как тех, в которых он участвовал лично, так и тех, о которых ему рассказывали знакомые аколиты.

- Не хотелось бы заменять зеркала и стекла… или соседей.

Сопровождавшая последние слова улыбка говорила о том, что комиссар шутит. Но в каждой доле шутки, как говорится… есть кусок старой, но не забытой истории.

Обычно Гёссер не стал бы путешествовать в парадной комиссарской форме – это привлекало внимание, в большинстве случаев нежелательное. Конечно, фуражка, китель и болт-пистолет в кобуре открывали разные двери – многие флотские, хоть и смотрят на "землероев" свысока, жадны до слухов и историй, и сами любят поболтать, когда знают, что собеседнику можно довериться. Верных слуг Императора, которым нечего бояться комиссара, на самом деле весьма много. И если не надевать личину расстрельной бригады из одного человека, амасек, рекаф и партия в регицид или карты помогут обзавестись если не друзьями, то хорошими знакомыми.

Но в этот раз форма играла, скорее, роль щита – причем защищавшего как Гёссера от окружающих, так и окружающих от самого Кристобальда. Он был раздражен решением руководства. Не оспаривал его, Инквизиция не может ошибаться, но ощущение вырванной из рук добычи довольно долгое время не покидало его. Эта погоня стала для него более личной, чем он мог себе позволить, и в этом он очень хорошо понимал дознавателя Рамону. И именно поэтому перед отбытием он просил ее быть острожной, и приложить к как минимум этому не меньше усилий, чем она приложила для обеспечения безопасности самого Гёссера и Кассия. После событий на Селене комиссар не сомневался, что еретик действовал не один. Каким бы ораторским талантом он не обладал, какие бы нечестивые силы он не использовал, эффективность, масштаб и скорость его действий предполагали и план, и наличие какой-то большей схемы. Да и вообще, после достижения определенного уровня силы еретики и предателя либо создают собственную, подчиненную им организацию, либо вступают в какое-нибудь объединение, где начинают бороться за позицию лидера. С точки зрения Кристобальда, таинственный воин подобного уровня силы вполне достиг. И Раджа могла оказаться ловушкой. Проблемы с поставками жизненно важных товаров смущают умы не хуже, чем еретические речи, и враг не был выше того, чтобы убить двух гроксов одной гранатой.

Понятно, что статусы Рамоны и Гёссера сильно различались, но он постарался изложить ей свои мысли максимально подобающим образом. Промолчать он не мог – если бы потом случилось что-то, о чем Кристобальд подумал, но не сказал, это был бы повод для сожалений. А груз оных за спиной Гёссера был и без того достаточно велик.

И оптимизма, который, по недостатку знаний, испытывал его коллега по несчастью (а перевод на более важное и, соответственно, более опасное, задание определенно было несчастьем), он не испытывал. Хотя шутке Кассия про одноного, одноглазого и безголового улыбнулся, потому что в какой-то момент задумался о примерно такой же судьбе еретика. Это было бы забавно. Правда, непозволительно забавно – удовольствие от мести (а за время работы с Рамоной погибших аколитов Гёссер узнал достаточно хорошо, и с погибшими арбитрами он успел познакомиться, насколько это было возможно в ходе подготовки операции) не должно мешать ни правосудию, ни задачам Инквизиции.

С Кассием вообще было достаточно весело. Выражение лица торговца, который вздумал заигрывать с сержантом, после того, как Каллахан состроил рожу, от которой во время штурмов (не селенского, там отряду противостояли вполне себе профессионалы) некоторые неопытные культисты или бандиты под себя ходили, было бесценно. Но вот влипать в разборки какие-то ему определенно не стоило. Синяк – это ладно, но вот если бы там дело дошло до поножовщины… за жизнь Каллахана Гёссер особо не опасался, но в итоге ему пришлось бы разбираться с флотскими безопасниками. Или его коллега прибыл бы к новому руководству со слишком свежими шрамами, что тоже было не очень хорошо.

Поэтому, обнаружив следы похождений, которые были во всех смыслах налицо, Гёссер недовольно покачал головой, ненадолго оторвавшись от книги, которую читал, развалившись в кресле и положив блестящие комиссарские сапоги на придвинутый поудобней столик. Рядом стоял еще один, со свежим, вкусно дымящимся рекаффом.

- Жить хотя бы бедолаги будут? Надеюсь, не с флотскими подрался?

Узнав, что драка произошла с неопределенно мутными типами и что, теоретически, обошлось без трупов, или, по меньшей мере, без привлекающих внимание трупов, он вернулся к книжке.

***

Маневры и космическая ушлость капитана Страттона, влезшего поперек очереди, по правде говоря, остались для Гёссера незамеченными. Он вообще не очень любил подобные путешествия, особенно на небольших кораблях. Хотя он и знал, что размеры не всегда гарантируют защиту, особенно в Имматериуме, спокойней как-то было на линейных крейсерах и всем, что классом повыше. И, соответственно, он старался забыться за книгами, и в той же позе, где его застал вернувшийся с мордобоев Кассий, застал его и сигнал о прибытии. Все вещи уже давно были уложены в пару чемоданов, и, отдав приказ носильщикам следовать за ним (несмотря на достаточно дорогой вид чемоданов, с ними комиссар смотрелся бы скорее комично, чем внушительно), он двинулся на регистрацию, ожидая встречи с местным агентом и размышляя о том, что надо бы обзавестись каким-нибудь помощником на постоянной основе. Если бы он был сейчас действующим комиссаром, то ему просто по статусу оный положен был бы. Но увы, работа на Инквизицию имеет свои недостатки…

***

- Кристобальд Гёссер...

Представился он дожидавшимся в машине аколитам.

***

- Кассий, на будущее. Если в машине с тобой дама, нужно попросить у нее разрешения…

Он поднял голову и посмотрел на темнокожую женщину в религиозных одеждах.

- Миледи, вы не против, если мы закурим? *

После небогатой на события, но богатой на наблюдения (все присматривались ко всем, пусть даже стараясь не показать виду – привычка, которую рано или поздно вырабатывают выжившие аколиты) дороги приятно было размять ноги в местной гравитации, особенно после едва-едва заметной неестественности силы тяжести, генерируемой гравиплитами корабля. Побыв немного "комиссаром с чемоданами", он закинул багаж туда, куда сказали, ополоснул лицо и руки с дороги и спустился в гостиную. Пяти минут на то, чтобы полноценно привести себя в порядок и переодеться было мало, так что пришлось в походном.

Спустившись и выслушав дознавателя, он хмыкнул. Хотел уже было задать вопрос, но тут его прервал шепот Кассия. Гёссер склонился к нему и пояснил (хотя, на самом деле, и сам до конца не понял смысл сказанного дознавателем):

- Просто изоляция. Наверное…

Дополнительными сведениями Соломона Гёссер был разочарован. Судя по всему, что к этому моменту было известно, источник аномалии был внутри самой аномалии, и это сулило не самые приятные перспективы. Особенно с учетом того, что "ревизионные группы", состоявшие, похоже, из таких же, как они сами, аколитов, и целая рота штурмовиков с приписанным "примарисом" не вернулись.

- Астропата закинуть не пытались?

Если аномалия переносила попавших в нее в какое-то другое место, особенно удаленное от Остфрисланда, то на обычные средства связи рассчитывать и не стоило. А вот межзвездная могла и сработать.

- И города сами не пропадают. Если внешних воздействий нет, то как источник происшествия, так виновник происшествия находятся внутри. И я готов поставить бутылку амасека, что это "шестеренки" нашли, что искали, включили и не смогли выключить.

В голосе Гёссера звучало раздражение, направленное в адрес техножрецов. Хотя, на самом деле, он скорее злился на то, что из-за несдержанного любопытства Адептус Механикус теперь ему придется лезть в дыру, из которой не вернулось слишком много людей.

- Но, просто на всякий случай, никто подозрительный в последнее время сюда не прилетал и не пропадал одновременно с городом? Или даже не подозрительный?

Он посмотрел на Соломона. Подобная работа была нудной, не интересной, но необходимой. Под стать их "хозяину". Хотя, наверное, имей он такие зацепки, он бы про это сказал. Но лучше спросить.

Когда Соломон начал отвечать на вопросы, Гёссер понял, что его изначальное представление о роли ван Дайка было неправильным. Инквизиция столь же разнообразна, как и человечество, которое она обязана защищать, или, если позволить образам принять чуть более мрачный оттенок, как угрозы, от которых она хранит величайшее творение Императора. И поэтому определение "стационарного агента" может иметь больше, чем одно значение. Кристобальд решил, что тот является полноценным представителем, пусть и под прикрытием, в то время как на самом деле Соломон был скорее координатором сети шпионов и специалистом по сбору информации, чем человеком, который может полноценно представлять Ордосы и пользоваться даруемой этой связью властью.

И, как и подобает такому статусу, он обладал достаточно выдающимся интеллектом чтобы понимать основную проблему с этой аномалией. Ее непредсказуемость. Количество достоверных, неоспоримых фактов, которые им были известны, можно было пересчитать по пальцам одной руки, а все остальное относилось к сфере догадок. И эта сфера имела тенденцию быстро разрастаться.

К сожалению, ответы Соломона были по большей части бесполезными. Он был профессионалом своего дела, но детали, которые он открыл аколитам, лишь подтверждали им уже известное. Вето техножрецов, провал попыток проникнуть в город, стабильность и известные характеристики аномалии. Чем-​то по-​настоящему новым стало разве что предложение "стаци" провести операцию скрытно, чтобы избежать придворных интриг. Что уже многое говорило об участниках оных. Рисковать вовлечением агентов Трона в свои дрязги неразумно в подавляющем большинстве случаев, но разум часто путают с хитростью, в то время как одно более чем может существовать и даже преуспевать без другого.

Он вздохнул. Пока имелось лишь два направления расследования, если не считать попытки нырнуть в аномалию сразу же и надеяться на свои навыки и милость Императора.

Аколиты же, получив ответы, начали высказывать свои предложения и предположения. Кассий рвался в бой, и, похоже, на помощь другим гвардейцам. Затем в беседу вступила госпитальерка. Ее речь заставила Гёссера вспомнить одну из классических "мыслей дня": Scientia potestas est, bene custodite. С scientia potestas у госпитальерки все было хорошо, с bene custodite, похоже, не очень. Лишний раз поминать имена Темных Богов (Кристобальд не забыл осенить себя знамением аквиллы, когда монахиня упомянула сперва Хаос, а потом Тзинча) определенно не стоило, но не это беспокоило Гёссера, а то, с какой легкостью она начала вываливать сведения о прошлом некоторых аколитов. Да и самого стационарного агента, если уж на то пошло. Они не обладали доступом к досье друг друга, следовательно, сестра сделала эти выводы на основании наблюдений.

Кристобальд прикрыл глаза, позволяя образу мира замереть перед его мысленным взором.

Процедура. Ван Дайк. Истощенный вид стационарного агента. Говорит о приоритете работы над заботой о себе. Обезличенность личных вещей, в том числе и тех, которыми пользуется регулярно и долгое время. Общая отрицательно-​нейтральная тональность эмоций. Излишне осторожная походка, дрожь рук, резковатые и не всегда соответствующие намерениям движения. "Пожатие плечами", вылившееся скорее в спазматический рывок их.

Мысленный образ Гёссера медленно обошел вокруг Соломона. Затем задержал взор на госпитальерке. Из тех трех процедур, о которых можно было сделать вывод на основании наблюдений, он не стал бы напоминать Соломону ни об одной.

Кассий. Ветеран Кретеи и Айбен-​Амелы. Это было не так сложно, если обладать фотографической памятью и доступом к архивам. В отличие от принимавшего их агента, у Калахана все на лице было написано. Или на руках. Татуировки гвардейцев могли поведать многое, как и особенности снаряжения. Традиции сильны в Гвардии, несмотря на Муниторума ее максимально стандартизировать. Определенная форма ножа, характерный для определенных регионов камфуляж, общие знания о том, где за последние несколько десятков лет происходили высадки десанта.

Однако это были именно что частные детали. Чтобы их знать, человек должен был проводить сутки за просмотром сводок и архивов, а также обладать фотографической памятью, позволяющей мгновенно вспомнить эту информацию.

Девушка. Опыт борьбы с даемонами. Вот это уже было неочевидно. Она была воином, скорее всего – полагающимся на скорость и ловкость в бою. Но одна лишь принадлежность к Ордо Маллеус не говорила о наличии опыта столкновения с порождениями Имматериума. Шрамы могли быть получены и в бою со смертными служителями темных сил. Или в ходе обучения. Или нанесены дикаркой самостоятельно. Деталь оружия? То, что она имела при себе, было скорее вполне универсальным орудием убийства, чем специализованным. Кусок татуировки? То, что было доступно взгляду Гёссера, не слишком-​то походило на символы защиты от варпа.

Но, если он ничего не упускал, это могло быть основанием, на котором госпитальерка сделала свои предположения. Татуировка с высокой вероятностью говорила о принадлежности к какой-​то группе. Группе, связанной с охотой на демонов, или же, если строить более зыбкую конструкцию, группе, пострадавшей от действий демонов напрямую. Более зыбкой последняя конструкция была не только потому, что требовала детальных знаний о весьма значительном числе подобных инцидентов, но и потому, что предполагала стечение ряда весьма маловероятных обстоятельств, чтобы девушка могла оказаться в этой комнате.

С другой стороны, почти все опытные аколиты, Дознаватели и Инквизиторы – ходячие исключения из правил статистики.

Еще менее очевидным было то, что борец с даемонами чуть было не погибла в бою. Точнее, шансы на то, что при такой профессии на столе медикусов и грани между жизнью и смертью девушка бывала регулярно, были весьма высокими, но, похоже, Саломея заметила что-​то конкретное.

Господин Гран. Псайкер – очевидно. Боец – не менее очевидно. Гёссер ничего не слышал о Храмовниках Каликсис, но, похоже, это был какой-​то боевой орден Астра Телепатика, и что-​то из снаряжения псайкера это выдавало. Но вот как сестра определила его способности? Скорее всего, ответ лежал здесь же, в снаряжении, но это требовало уже совершенно специфических знаний, которые сложно было встретить за пределами тех же служителей Астра Телепатика. На службе Инквизиции госпитальерка ушла весьма и весьма далеко от заветов своего ордена, который предпочитал решать проблемы, проистекающие из варпа, снарядами болтеров и освященным прометиумом.

Гёссер открыл глаза, позволяя окружающему миру наверстать упущенное.

- …мое прозвище…

Говорил псайкер. Уже некоторое время говорил. Прошло больше времени, чем рассчитывал Кристобальд. Однако с его выводами комиссар был не согласен.

- Мы оружие в руках Императора, Гран. И каждое оружие имеет свое предназначение. Лонглаз, пиломеч…

Гёссер сделал жест, как будто ладони его рук были чашами весами, колеблющимися под разными грузами и пытающимися найти равновесие.

-…ситуация.

Раскрывать мысль дальше он не стал, она была достаточно очевидна. Он повернулся к монахине.

- Но, тем не менее… я впечатлен.

Короткое мгновение казалось, что он собирается что-​то добавить к этому, но, после едва заметных колебаний, Гёссер ограничился похвалой. Свои мысли о том, что какие-​то вещи не стоило говорить, он собирался высказать Саломее в другой ситуации. Тем временем Саломея ввязалась в спор с Кассием. И это было ошибкой с ее стороны – не зная, какие аргументы действуют на "Гориллу", этого делать определенно не стоило. Все остальное Кассий легко задавливал персональной брутальностью. Сам Гёссер эти аргументы знал приблизительно...

- Кассий. Это будет бой без разведки. Без карт. Без численного или тактического преимущества. Император помогает подготовленным, а не безрассудным. Медлить не стоит, но и бросаться внутрь, не обеспечив себе поддержку нужных специалистов и минимальные разведданные - тоже.

Взор комиссара обратился к так и не представившейся девушке.

- Скорее всего, все ответы действительно внутри аномалии. Но наша задача – не только получить ответы, но и найти решение самой проблемы. Если это темные силы…

Еще один жест аквиллы.

- …то решение простое и известное. Но что, если это машина? Если там действительно какой-​то источник энергии невероятной мощи? Император видит, я не люблю "шестеренок", но нам может пригодиться их помощь, если мы не хотим получить токсичный мир или кратер не полконтинента. Что же касается расшифровки записей, то тут мы можем положиться на сестру Саломею. Хотя, конечно, лучше будет, если мы договоримся и для нас расшифруют все сами.

Он снова прикрыл глаза, на этот раз на секунду. После чего обратился уже к Соломону.

- Вы сказали, что техножрецы не делятся сведениями с местным руководством. И рекомендовали нам избегать публичности, чтобы не встрять в интриги оного. Однако Адепта Терра не должны быть заинтересованными в местных разборках больше необходимого. Ваш совет распространяется на них или нет? Кроме того, вы обращались к "шестеренкам", да и вообще любым другим Адепта от имени Инквизиции, или ждали нашего прибытия, собирая информацию по своим каналам?

Когда Маркус надышался ядовитых испарений, Сейвад, после того, как им удалось выбраться из опасной зоны, предложил сделать небольшой привал. Он не слишком много знал о ядах, но то, что при активном движении кровь разносит их по организму быстрее, ему было известно. И вряд ли имело смысл ждать помощи от кого-то в месте, к которому направлялся отряд. Лесных монстров Седьмой не особо опасался – любое живое существо сторонилось бы подобных мест, а странная нежить, похоже, тянулась к более обжитым, по меньшей мере некогда местам.

В итоге так и оказалось. Идя по улице, он вглядывался в провалы окон, ожидая нападения в любой момент. Но даже для него оно оказалось неожиданным. Достаточно неожиданным, чтобы не успеть прикрыть идущих рядом от стрел. Чтобы не успеть закрыться самому. К счастью, доспех компенсировал добрую часть слабостей своего носителя, и проникшая в сочленение сквозь поддоспешник стрела лишь легонько кольнула гвардейца. Но от места укола начало распространяться жжение, нехарактерное для обычной раны, особенно настолько легкой.

- На нас напали! За мной! След в след!

Город, вопреки предположениям Маркуса, явно не пустовал. Сейвад, примерно поняв, откуда летят стрелы, двигался по наиболее, с его точки зрения, безопасному пути - хотя, конечно, пару раз он просчитался и пришлось щитом отбивать стрелы, но в целом проложенный им маршрут оказался куда надежней, чем бег по открытому пространству.

У костра. Отдых.

Встреча с Лоэнгрином оставила больше вопросов, чем ответов. Впрочем, ответы на эти новые вопросы были достаточно очевидны, но этих очевидных ответов Сейвад страшился. Для воина Синих Щитов между окончанием войны прошли не века, а годы. Крепость Последнего Стража не производила впечатления заброшенной века назад. Тогда Седьмой подумал, что это означало, что люди держались почти до самого их прибытия, плюс-минус десять лет, которые потребовались бы, чтобы труп коменданта истлел до костей. Сейчас… сейчас вырисовывалась другая перспектива. В лучшем случае попавшие в туман (а гвардеец не сомневался, что он играет не последнюю роль в происходящем) теряли способность воспринимать время нормально. Они могли сидеть вокруг этого костра часы, а могли и месяцы и годы, пока магия подпитывала их. В худшем случае, не было никаких "попавших в туман". Войдя в белесую пелену они растворились в ней, и то, что сейчас сидело вокруг костра, было не более чем воссозданными прихотью магической стихии или кого-то всемогущего куклами, наделенными воспоминаниями погибших. Куклами, которым не нужно есть, которые не чувствуют необходимости в нормальном сне, усталость которых подчиняется непонятным законам…

Он посмотрел вниз. Возможно, было доказательство этих мыслей.

Сейвад украдкой оглянулся, благо шлем позволял делать это, не слишком выдавая себя. Точнее, не выдавая беспокойства. Свои догадки пока что он собирался хранить при себе – подобные мысли вряд ли хорошо сказались бы на морали отряда. Как и предположение о том, что если время идет неравномерно тут и дома, то им может оказаться некуда возвращаться. И не к кому. Взгляд остановился на Андре, который поднимался, чтобы пойти на разведку. Хотя Люсиль предложила отправиться ему вместе с ними, он предпочел остаться у костра.

Ощущение безопасности не означало безопасность. И они еще не до конца понимали правила, по которым работал этот мир.

Одно из таковых Сейвад собирался проверить прямо сейчас. Когда пара разведчиков скрылась из виду, он подождал еще немного, наблюдая за тем, как Маркус заполняет журнал отметками, после чего уже было начал подниматься, как внезапно маг решил отойти по каким-то своим делам. Пришлось дожидаться его возвращения перед тем, как, извинившись и объяснив необходимость отлучиться одним из обетов ордена (что, в некотором смысле, было правдой – открывать лицо людям вне ордена, пусть и для еды, Сейвад не собирался без крайней на то необходимости, и поэтому походный паек вынужден был вкушать в одиночестве), воин ненадолго пропал из виду. Вскоре, впрочем, он вернулся.


Подходы к Уайт Пику

Шагая, как обычно, в авангарде отряда, Сейвад изучал окрестности. Разумеется, в этом была часть непрестанного, изматывающего в подобных походах по враждебной территории ожидания нападения. Но было и нечто другое. Он видел следы войны, но, подобно следопыту, пытался понять, насколько они свежи. Насколько реальность подтверждала слова Лоэнгрина. И, увидев птиц, отсутствие которых так обеспокоило его в Последнем Страже, Сейвад добавил еще один вопрос. Может ли быть так, что воздействие туманов неравномерно? Что где-то жизни больше, чем… с краю.

Увы, параллельно с этим приходилось беспокоиться о более приземленных вещах. Например, лесе, полном отравленных растений. Хотя броня с поддоспешником и должны были неплохо защищать от случайных прикосновений, кое-какие из растений были шипастыми, а на ногах, по очевидным причинам, доспех сплошным не был. Да и ядовитые испарения, несмотря на то, что когда стало понятно, через что им придется идти, Сейвад решил пожертвовать комфортом легкого дыхания и, приподняв забрало, натянул маску вплоть до носа, могли попасть в глаза или проникнуть сквозь защиту.

На предложение отправиться в Башню Сейвад просто кивнул. Он был солидарен с Маркусом – без разницы было, в каком порядке осматривать это место. А если тут были следы Мерехайна, то маг вполне мог выбрать наиболее заметное здание первым.

После окончания боя

Каменная рука поддалась, и Сейвад поехал вниз, отчаянно изгибаясь, чтобы сохранить равновесие и приземлиться на ноги, а не на спину. Доспехи этому не слишком способствовали, но все было лучше, чем оказаться в беспомощном положении перед стражем. Но тревоги гвардейца оказались напрасны – совместные усилия его соратников повергли Стража, заставив его истлеть уже знакомым пеплом, искрящимся дымом, который втянулся в тела отряда Лосмора. Это было странно – хотя в первый раз это ощущение было причудливой смесью триумфа, страха и любопытства, сейчас Седьмой ощущал что-то вроде стыда, и когда струйки неведомой магической субстанции потянулись к нему, повернулся спиной к своим спутникам, и вонзил новообретенный меч в землю, преклонив перед ним и поверженной статуей колено. Это насыщение силой внезапно показалось ему чем-то очень личным. Оно подчеркивало самые глубокие воспоминания, пламенными образами врезая из в память, защищая их от пагубного воздействия тумана. И Сейвад не хотел случайно увидеть отблеск чужой памяти, того, за что держался рассудок его спутников. И не хотел, чтобы они увидели некоторые из позорных мгновений, навсегда оставшихся с ним.

Возможно, это было излишне. Не было причин подозревать, что мириады угольков не только придадут сил, но и раскроют тайны, которым лучше не показываться на свет. Но совладать с собой в этот момент Седьмой не смог. Оставалось надеяться, что остальные не поймут мотивов, стоящих за действиями.

Когда Страж окончательно истлел, а дым рассеялся, Седьмой поднялся на ноги. Не без помощи жрицы, за которую он был благодарен, хотя сказать, что он несколько мгновений назад получил по спине каменной ручищей, по облику или движениям гвардейца было практически невозможно.

- Раньше нас было больше…

Дымка воспоминаний, пелена насыщения силой еще не до конца отпустила его разум. Иначе был он сказал что-то иное. Но, практически сразу же, придя в себя, он покачал головой, осознав главную для их ситуации часть вопроса.

- Не сейчас. Вы истощены. Резерв пригодится в другом месте.

Затем, вздохнув, добавил.

- Победа в битве – не победа в кампании.

С этими словами гвардеец выдернул меч из земли и поднял перед собой, горизонтально, всматриваясь в волнистый узор. И, одновременно, это дало возможность и остальным изучить этот клинок. Завораживающий. Затягивающий. Он обещал силу, но его история, которую заточенная в стали магия нашептывала Сейваду, говорила о цене этой силы.

- Взятое у Бездны возвращается к ней…

Он почти не заметил подошедшего ближе Андре, но хлопок по плечу будто выдернул его из раздумий. Если бы шлем не скрывал лицо Сейвада, то мастер мечей увидел бы промелькнувшее на нем выражение облегчения. Клинки не должны шептать и делиться воспоминаниями. А их обладатели не должны их слушать.

- А… я лишь воспользовался возможностью. Нашел ее Рейнольд.

Затем он вонзил меч обратно в землю и начал сооружать перевязь для переноски. Он понимал, чего опасалась Керидвен, но соглашался, скорее, с магом. Правда, по иной причине, чем та, которую озвучил Рейнольд. Их цель была важнее их жизней. И важнее посмертия. В истории люди, совершавшие правильный выбор, по законам богов обрекались на мрачную и незавидную судьбу, ибо выбор этот не соответствовал заповедям. Чем они были лучше?

- Посмертие одного против будущего тысяч?

Он улыбнулся, хотя шлем и скрыл это. Он знал, что Ллевелин пошел бы на такой размен. Не не задумываясь. По записям Ллевелина ощущалось, что тот, в целом, любил жить и достигать все новых и новых высот. Но при этом он отлично понимал ценность каждой фигуры в игре. И в такие моменты, когда он точно знал, что его мысли совпадают с мыслями основателя ордена, Сейвад ощущал себя сильнее.

- Наблюдайте. Буду меняться – требуйте меч. Не отдам – заберите. Но я буду бдителен. Осторожен.

И чуть заметно более твердым голосом добавил.

- Моя воля крепка. Не стоит беспокоиться.

Неразгаданные загадки

С осторожно закрепленным за спиной мечом (учитывая, как тот резал камень, Сейвад не желал слишком рисковать сталью своих доспехов), с верным клинком и щитом в руках, Седьмой вновь встал в авангард отряда. Правда, путь оказался не слишком длинным – небольшая комната с железным ключом, который открывал потайное пространство, хранившее загадочный артефакт. Похоже, путеводный. Хотя Мерехайн, возможно, и подразумевал его добычу, направляя ступавших по его стопам вниз, самого гвардейца терзали некоторые сомнения.

С одной стороны, им отчаянно нужна была помощь в определении направления – чудом можно было считать то, что они сразу же наткнулись на след пропавшего мага. С другой стороны, насколько любой подобной помощи можно было доверять. Частично поэтому он чуть промедлил перед тем, как дать Рейнольду заколдованный меч. Частично он промедлил, потому что весь его воинский опыт протестовал против подобного обращения с оружием. Не очень хотелось и рисковать зачарованным клинком, ибо в будущем он мог пригодиться им, возможно, даже больше этот фонарь. Силу врагов Седьмой оценил, и она внушала уважение, а также требовала необычных подходов и использования всех доступных им ресурсов.

Но, взвесив все за и против, Сейвад согласился последовать плану чародея. Он подумал о том, что, возможно, этот меч смог бы прорубиться сквозь каменную плиту, но использование его в качестве клина было более быстрым путем.

В итоге в руках отряда оказался еще один артефакт. А сила магии, защищающей черный меч от повреждений, поднялась в глазах Сейвада на новый уровень.

И вновь продолжился путь…

Беседы у костра

…который вывел отряд наружу. Похоже, это был секретный выход, которым также прошел и искомый отрядом маг. Последний Страж оказался за спиной, и внезапно на Сейвада обрушилась усталость. Он знал, что устал, но не знал, что настолько сильно. Это было ошибкой новичка – не рассчитать свои силы, и неприятно было осознавать, что со всем своим опытом гвардеец совершил ее.

Или не совершил? Или это было еще одним трюком окружающего их мира, привнесенным в реальность зловещими, высасывающими память туманами? Он оглянулся вокруг, понимая, что остальные чувствуют себя так же, если не еще хуже. Естественным выходом было бы вернуться в крепость, где можно было бы найти место, подходящее для обороны и отдыха, но впереди забрезжили проблески костра.

Костра. Учитывая, что пламя здесь имело какое-то особое значение, можно было ожидать, что и костер будет необычным. Но куда более необычным оказался человек, встретивший их у костра. Как и слова его. В них было либо безумие, либо большее понимание правил этого мира, чем то, коим обладал лосморский отряд. Орден Синих Щитов… Сейвад оставался настороже. Не потому что он имел вескую причину не доверять Лоэнгрину, но скорее просто из-за того, что человек, который смог выжить здесь, не мог не представлять угрозы. К тому же, не веские причины имелись. Происходившее в крепости не исключало сохранения мертвецами сознания какое-то время, и, в таком случае, тот голод, который чувствовался в них, они могли утолять не только грубой силой, но и хитростью.

Но представиться человеку, назвавшему свое имя и орден, он должен был.

- Седьмой из Девятого Круга, гвардия Ллелевина.

Он склонил голову.

Сейвад, увидев, как возвращаются трое, замер на мгновение, но мысль о том, что мог вернуться Жайнир сперва наткнулась на естественный вопрос о том, как он проник обратно в башню сквозь запертые ворота, а потом разрушилась, когда ни ширина плеч, ни рост, ни очертания одежды не совпали с образом отправившегося на смерть паладина. И тогда рука гвардейца чуть крепче сжала рукоять меча, а глаза прищурились. Он подозревал, что голод, который вверг обитателей крепости в безумие, мог проявляться постепенно, и не обязательно заполонял весь разум сразу. Да и тогда, нельзя сказать, что люди, с которыми они сражались во дворе, потеряли все – они не выглядели как марионетки, за ниточки которых дергает какой-то плохо знакомый с искусством боя кукловод. Какая-то часть их еще существовала. И нельзя было исключать возможности, что был промежуток, в котором хитрость могла еще служить голоду.

Однако эти опасения оказались чуть преждевременными. Он узнал прибывшего. В Лосморе было не так много пиромантов, чтобы гвардеец Ллевелина не знал каждого в лицо.

- Маркус.

Седьмой кивнул, и рука на мече явно расслабилась.

- Рад, что вы живы.

После чего повернулся к Керидвен, ожидая, что она скажет относительно их дальнейшего пути. Возможно, изучение архива дало какие-то плоды. Но первым заговорил Рейнольд. В его словах было зерно истины, но был и один момент, насчет которого, как подозревал Сейвад, маг был неправ. Хотя Последний Страж и строился так, чтобы с его башен открывался вид на все возможные подступы к крепости, то, что описывали бережно преданные воспоминания, могло остаться только в этих воспоминаниях. Не исключено было, что единственный вид, который им откроется после победы над охраняющими площадку рыцарями, будет на постепенно тонущую в тумане округу крепости. Лосмор был слишком далек от Последнего Стража, который должен был располагаться в глубине Руад Эно, это был не один день пешего пути, но они оказались тут довольно быстро. Наверное. Неприятное для самолюбия Сейвада "наверное". Седьмого учили чувствовать время - это умение, приписываемое основателю ордена на почти сверхъестественном уровне, пытались привить всем гвардейцам. И, несмотря на это, он не мог сказать, сколько они провели в тумане. Он не мог с уверенностью сказать, сколько длился этот день, кроме того, что он затянулся дольше, чем должен был.

И смесь этих ощущений, выводов и полудогадок привела Сейвада к мысли, что, возможно, что сейчас в Руад Эно существуют лишь направления и стремления, а роль дорог играет туман, пожирающий как расстояние, так и проведенное в пути время. Но это мнение гвардеец решил пока придержать при себе – он хотел услышать, что скажут остальные.

Под конец, они решили, что жрица будет принимать решения.

И решением служительницы Луны было следовать вниз, по следам, которые оставил Мерехайн. С этим Сейвад был согласен, равно как и с тем, что в сражение надо было вступать, имея весомую причину. Идти вниз и сражаться там причина была – метка мага, на поиски которого их направили. Идти вверх и сражаться там причины пока что не было. Если они дойдут до того места, которое им желал показать пропавший волшебник и решат пойти назад, тогда и придется сражаться.

- Мы победим. Но это не будет легкий бой.

Полные доспехи. И, если верить тому, как сражались воины во дворе, остатки рыцарской подготовки, каким-то чудом оставшиеся в том, что заменяло этим несчастным сознание. Это было довольно интересно, что именно боевое искусство, именно владение оружием сохранялось после того, как разум покидал, уступая место противоестественному голоду. Численное преимущество отряда должно было сыграть роль, но с потерей Жайнира бойцов, способных держать строй, у них осталось всего двое. Пока что этого должно было хватить, но бой не обещал быть простым.

Седьмой был согласен с Керидвен, но что-то в ее словах обеспокоило его. Только он не мог никак понять, что именно.

Альберт, убедившись, что все собрались рядом, а местные не подслушивают, осмотрел присутствующих. Кто-то уже догадывался о происходящем, кто-то, возможно, и не подозревал.

- Леди и господа, мы не в Кормире. К сожалению, сейчас я не могу привести абсолютных доказательств, но утром это будет очевидно. Ввиду отсутствия гор там, где они должны быть. Карту звездного неба я не слишком хорошо помню, и мне понадобится еще несколько ночей, чтобы восстановить уроки из академии в памяти. Но если кто-то умеет определять путь по звездам, то я почти уверен, что картина ночных светил будет отличаться. Так что пока у меня есть лишь косвенные доказательства, но, если вы захотите, в этой деревне мы сможем добыть больше.

Он посмотрел в сторону старика.

- В Кормире достаточно стабильная языковая структура, и диалект не мог уйти настолько далеко без изоляции существенной группы населения. Пока старик был один, я испытывал сомнения, но здесь… эта Мария говорит на том же языке, и понимает его. И если мы пойдем по домам, их обитатели будут говорить на том же наречии. Когда мы пытались найти общий язык, он называл города, страны или языки – Гундарак, Борко, Баровия. Это были явно выделенные названия чего-то. И ничто из этого, как и Гармония или какой-то Скальди, рядом с Кормиром не находится.

Переведя дух, он продолжил.

- Конечно, можно предположить, что мы наткнулись на деревушку безумцев, которую никто в Кормире не замечал веками, но это не очень хорошее объяснение. И это не объясняет местные монеты – в небольшом селении в чеканке нет особой нужды, крестьянам вполне достаточно обмена товарами. Металлические деньги или их эквиваленты появляются для облегчения оборотов большего масштаба.

Еще одна небольшая пауза.

- У меня есть две теории. Точнее, их больше, но наиболее вероятных две. Во-первых, это может быть сложная иллюзия, галлюцинация или манипулируемый извне сон. Я начал подозревать это, когда мы столкнулись с поляной костей. Эта гипотеза неплохо объясняет различные странности, вроде странностей с воем волков или быстрой языковой адаптации – хотя сейчас мне кажется, что наши языки похожи, у меня есть ощущение, что в самом начале они различались сильнее. У нее есть определенное преимущество – подобные воздействия требуют существенной магической силы для поддержания и их применение говорит о том, что мы нужны живыми. По меньшей мере какое-то время. Вполне возможно, что сейчас мы лежим вокруг какого-нибудь дерева-паразита, которое медленно высасывает из нас жизненную энергию. Или нас используют в качестве источника энергии для какого-то магического механизма. Кроме того, неизбежно будут появляться несоответствия, и, теоретически, мы можем найти способ пробудиться. Я могу попытаться найти способы стимулировать появление этих несоответствий или определить метод их поиска, но мне нужно больше времени и сведений, чем мы имеем сейчас.

Первая теория самому Альберту категорически не нравилась. В первую очередь тем, что не имела очевидных выходов из ситуации. Поэтому, набрав воздуха, он приступил к изложению второй.

- К сожалению, этой теорией можно объяснить практически любые события. Кто скажет, что наш мир – не сон сам по себе, бесконечно сложная иллюзия какого-то высшего разума? Поэтому основной версией, которой я предлагаю придерживаться, является моя вторая теория. Которая заключается в том, что мы перенеслись из Кормира в какое-то достаточно удаленное место. Преследовавшие нас волки действовали достаточно скоординировано, и определенно куда-то нас загоняли. Я думаю, что в охотничьи угодья этого самого Волчьего Бога. А перенеслись мы с помощью довольно редкой формы телепортационной магии. Когда-то она связывала это место и Кормир, но что-то случилось, и эта связь была нарушена. Это хорошо объясняет и песню тысячелетней давности, и язык, и мнение старика, что Кормир исчез. Но в какой-то момент появился этот Волчий Бог, и он научился манипулировать остатками этой магии – возможно, поддержанию ее и служит то самое дерево, около которого приносят в жертву животных. Возможно, какая-то магия или какие-то условности, которыми часто связаны могущественные духи и даже боги, мешают ему непосредственно присутствовать в Кормире, и он вынужден использовать подобный метод поиска подходящей добычи. Возможно, он не может пройти через эти врата, и посылает только своих волков. Которые как раз большие и черные, и утаскивают и калечат людей тут, если я правильно понял слова старика про ситуацию Марии. Возможно, он абстрактная сущность, и эта погоня носит ритуальный характер, и мы уже считаемся пойманной добычей. Но я бы особо на это не полагался.

Маг сделал паузу, чтобы пересохший от долгой речи рот хоть немного увлажнился. Казалось, он никогда так много не говорил. И это заставляло проникнуться определенным уважением к ораторам и лекторам, которых ему доводилось слушать. Даже к тем, коих он по сути их речей считал пустобрехами.

- В этом случае мы должны найти способ манипуляции этой магией, и это позволит нам вернуться домой напрямую. Скорее всего, в этой Гармонии мы найдем какие-то подсказки. Иначе, боюсь, на дорогу уйдут месяцы или даже годы – я не помню ни одного названия, которые упоминал старик, и это значит, что все эти места или страны находятся очень далеко от нашей родины. К тому же, мы должны быть готовы к тому, что в какой-то момент нам придется опять столкнуться с этими волками и тем, кто стоит за ними. Так как мы еще не мертвы, и нас не встретила пасть колоссального духа-волка по прибытии, стоит ожидать более... изощренной охоты.

Когда пал последний из защитников этой части крепости, Сейвад махнул клинком в сторону, стряхивая с него капли крови привычным движением, и замер, поняв, что вместо привычного росчерка точек на земле этот взмах не оставил ничего. Как ничего не осталось и от тел поверженных. Это было странно. Они истлевали, причем так, как истлевают угли, а не как истлевает мертвая плоть. В этом было что-то прекрасное, но, одновременно, глубоко зловещее. И не менее зловещим казался прилив сил, который он испытал, наблюдая за тем, как рассеивается пепел сгоревших тел. Нет, ощущения прибавляли сил, но сама связь между этими событиями… схожесть этого с произошедшим в Туманах…

На мгновение Седьмой представил себе, как на Последний Страж обрушивается волна тумана, прокатывается по нему, и, видя уходящую вдаль белесую стену люди ощущают в груди какую-то тоску, постепенно перерастающую в голод. Голод, который можно утолить лишь гибелью других людей. Как они это поняли? Кто первым нанес удар? Сколько он смог наслаждаться красками и жизнью воспоминаний перед тем, как огонь в его глазах заставил других последовать его примеру?

Рыцарь вздохнул.

- Так вот что тут произошло…

И взгляд его оторвался от поднимающегося ввысь пепла. Он поднял голову и посмотрел на паладина. Его поступок был глупым и опасным, но он многое дал отряду. Понимание произошедшего. Осознание будущей опасности. В том числе и исходящей от самого "Черновоска"

Он повернулся к стоявшей неподалеку Керидвен. Секунду подумал, подбирая слова. Затем чуть качнул головой, приняв решение не вмешиваться. Как поступил бы Ллевелин на его месте? За время боя Седьмой не нашел ответа на этот вопрос. Но он не мог быть первым из тех, кто бросит Жайниру в лицо обвинения. Ведь чем он был лучше? Он колебался, и эти колебания стоили драгоценных секунд, втянувших отряд в бой. Его колебания заставили его обнажить клинок, а не затащить жрицу внутрь и вновь запереть засов. Своими действиями, своим бездействием он поставил отряд под удар…

Но, похоже, в произошедшем спутники видели лишь вину паладина. Холодная ярость Андре, которую ощутил Седьмой в спокойных на вид словах. Велеречивость Керидвен. И не самые добрые ответы самого Жайнира, лишь усугублявшие раскол. Рыцарь Ллевелина, подбирая слова, чтобы сказать жрице об угрозе, которая теперь исходит от паладина, решил назвать того треснувшим клинком. Хотя, возможно, более верным было сказать, что это была трещина в клинке, которым был их отряд. И эта трещина разрасталась на глазах.

Сейвад не был искусным оратором. Он не обладал даром убеждения. Но он имел другой дар, не менее ценный – искусство наблюдения. И он видел, что не в его силах, и не в силах кого-то из собравшихся тут, было переменить Жайнира. И каждое слово последнего подтверждало это. Стража короля готова была погибнуть без колебаний, защищая повелителя. Паладин же готов был пойти на то же, но ради чистой идеи. Девять сотен гвардии сложили бы головы, сражаясь, чтобы король выжил, но десятая спасла бы его семью. Седьмой не мог избавиться от ощущения, что в мире Жайнира, клятва охранять короля обрекла бы на гибель всю тысячу.

Это был не тот спутник, на которого можно было положиться в походе, подобном этому.

Но, хотя Седьмой и не принимал пути, по которому шел "Черновоск", он не мог не восхититься тем, насколько твердо тот придерживался своих принципов. Поэтому, когда тот отправился в свой последний путь, Сейвад отсалютовал ему перед тем, как вновь закрыть ворота.

Первая потеря. А ведь они зашли не так далеко…

Прикрыть... Вэллси мрачно нахмурился, прищуриваясь и прокручивая в голове траектории возможных выстрелов. Плохо. Плохой была ситуация. Артиллерия не должна так близко к союзникам бить.

Вот только в одном он не сомневался. Даже если его снаряд прицельно попадет по застрявшему "Аиду", это будет лучше той судьбы, которая ждет Уайта в "руках" той мерзости, что они решили называть земляными звездами.

Пальцы дрогнули, готовясь отдать приказ системам на выстрел. Но остановились. "Звезды" настолько плотно сосредоточились вокруг машины, что не попасть по ней было невозможно. А бронебойный снаряд пройдет сквозь их плоть как сквозь масло. Это была бы не помощь, а убийство. Вэллси тихо, отключив связь, выругался. Иногда он ненавидел свою роль. Быть вдали от событий, не иметь возможности повлиять на них. Затем, буркнув себе под нос "whatever", он активировал двигательную систему. Идея еще не до конца сформировалась, но имело смысл быть там, где было больше шансов хоть как-то помочь. А не там, где было невыносимо от беспомощности. Или, хотя бы, не стрелять по своим "вслепую". Может быть, прицельные атаки плазменным орудием…

Активировал связь.

- Меркурий. Охранение. Это Вэллси. У нас тут экстренная ситуация, нужна поддержка. Мелкий калибр, огнеметы, любые средства против среднеразмерных биологических объектов в ближнем бою. Также потребуется медицинская эвакуация.

Людей, готовых стоять в строю, явно недоставало. Сражаясь на открытой местности, они давали себя окружить, и, если бы не стрела Люсиль, даже он не смог бы защититься от всех атак. Впрочем, своей главной цели он добился – отвлек на себя достаточно врагов, чтобы сделать бой для остальных легче. Чуть повернув шлем в сторону лучницы, он поднял в салютующем жесте меч, после чего сразу же с силой обрушил его на голову подошедшего копейщика. Не дожидаясь момента, когда тело несчастного рухнет на землю, он одним рывком преодолел расстояние, отделявшее его от Керидвен, и, растянувшись в почти фехтовальном выпаде, вонзил острие клинок прямо в подмышечную впадину начавшего поднимать оружие для удара подошедшего к ней мертвеца. Поднимаясь и, одновременно, двигаясь вперед, он вдавливал меч внутрь, чувствуя, как тот пробивается сквозь плоть, как на краткие, в битве краткие мгновения, движение стали ускоряется, когда она находит пустое пространство легких.

Выпрямившись во весь рост, он щитом оттолкнул дважды мертвое тело, дав тому соскользнуть с меча, и шагнул в сторону, занимая соседнюю с Керидвен позицию и направляя меч в сторону наседавшего на Рейнольда копейщика, и воскликнул:

- Люсиль, Рейнольду!

В бою нет времени на долгие разговоры. Все решают секунды. И слаженность отряда. Не обязательно наносить последний удар, достаточно ослабить врага, чтобы его сразил твой соратник. Победа значит больше, чем личная слава, и в архивах Круга было немало книг, которые рассказывали о печальной судьбе воинов и целых армий, забывших про это. Их отряд не имел права на такую ошибку.

Осознание пришло странным путем, во время битвы, из-за дурацкого поступка паладина, похоже, до сих пор не понявшего, что, выйди он один, его бы просто утыкали стрелами и изрубили на куски. Нет, понимание того, что ошибка недопустима, и они не имеют права просто героически погибнуть, не добившись своей цели, было с Сейвадом с самого начала. Он осознал другое. Лосмор не сможет снарядить еще один отряд. Даже если захочет. И, если они потерпят неудачу, то они станут его последним отрядом. Последним Отрядом Лосмора.

Сэр Артур недолюбливал криосон – он был, конечно, необходим при перелетах на расстояния, которые преодолевал "Джек" между планетами, но после него ломило суставы так, как будто за окном собрались пролиться все дожди мира за один раз. К тому же, хотя в самом космическом левиафане этого и не чувствовалось, его не могли не беспокоить экзистенциальные вопросы. Люди, которых они оставляли позади, миры, которым помогали, могли обратиться в прах за время одного длинного перехода. Технология могла ускакать вперед так, что сама их миссия могла устареть. Могла разразиться новая война, сводя на нет все их старания.

И, что немаловажно, пусть и менее глобально, всегда могло случиться что-нибудь поганое, вроде сбоя систем, бунта ИИ, аварии криокапсулы и ретроградной амнезии. Артур слышал истории. Возможно, это были космоурбанистические мифы, но истории существовали.

Поэтому, ложась в капсулу, он каждый раз молился о том, чтобы проснуться как обычно, перед новым миром, который нуждался в их помощи.

В этот раз бог ответил на его молитвы. Алтея. Мутное пятно за мутными иллюминаторами.

Но перед тем, как приводить планету в порядок, нужно привести в порядок себя. Вылезти до конца из стазиса. Ощутить тело. И ощущения тела.

- Доброго космического утра, джентльмены…

Вообще есть что-то в этом от древних рыцарей, спать буквально со своими скакунами. И от древних солдат, которые никогда не расставались со своим оружием в походе. Вот только у всего этого есть большой недостаток – невозможность нормально выпить утреннюю чашечку чая и съесть континентальный завтрак. Все внутривенно. И никакие внушения и вкусовые добавки не помогают, ибо и чай, и завтрак – это в той же степени ритуалы, что и процесс поглощения пищи и питья…

Артур немного поник при этой мысли.

Игнаций понимал дилемму Таддуса. Он был командиром и столкнулся с неподчинением. Однако и у самого его выбора не было. Он не мог отдать "Карателя Неверных" в чужие руки без соблюдения кучи ритуалов в ситуации, подобной этой. Обеты дозволяли ему передать оружие на поле брани или другому лицу священного сана, но не так. Он вздохнул и огляделся по сторонам.

- Император даровал им оружие, и оружие это переходило от воина к воину, от отца к сыну, аки символ благоволения свыше. Долг воина Его хранить оружие в чистоте и сохранности, и молиться перед ним утром, в обед, и перед отходом ко сну, или перед битвой, коли Он призовет к ней…

Он подошел к столу, тщательно расчистил свободное место и протер его от пыли полой своей одежды. Затем поднял огнемет и осторожно, почти благоговейно положил его на освободившееся пространство. Расстегнул застежки ремня, нарушая одну из восковых печатей, и медленно уложил обе части перевязи рядом с самим оружием. Затем отошел чуть в сторону и встал рядом, скрестив руки на груди.

- Святые Тациус и Емиздий стояли на местах под градом насмешек и снарядов толпы, и Император хранил их, и нечистоты не коснулись их, огражденных сияющим куполом веры в Него, и испугались еретики этой непоколебимости их.

Верн посмотрел на оружие, после чего на спутников.

- …и раздался глас из огненного сияния, и рек он, что лишь рука чистых верой и помыслами сможет нести Священный Болтер, и что отсохнет рука того, кто коснется его, не имея в душе Императора.

Вышло… несколько вызывающе. Гребаное житие святого Мордехая тут было очень некстати – Верн надеялся, что предложение огнемет не трогать выйдет несколько более дипломатичным. Но что вышло, то вышло.

Когда ворота были закрыты, когда в них не ударилась какая-то неведомая злая сила, когда они не начали проминаться под давлением непонятно-чего извне, когда не случилось еще чего-то, чего Сейвад не мог даже предвидеть, он немного расслабился. Массивные, окованные сталью ворота будут держаться достаточно долго, чтобы отряд успел уйти. И, возможно, успеть исследовать крепость в поисках того, что оставил тут Мерехайн. Если повезет, то это что-то сможет либо обратить проклятие, что пало на несчастный гарнизон, либо дать им уйти с миром. В противном случае… принимать бой надо было на своих условиях, и внутри крепости у них была однозначно более выигрышная позиция, чем на площади перед ней. Возможно, удалось бы найти подъем наверх, чтобы дать Люсиль шанс использовать ее лук, а заклинателям – чистый обзор для чар, действующих сразу на множество врагов. А если этого не удастся, то создать бутылочное горлышко, сквозь которое смогут протискиваться лишь единицы, с которыми можно будет расправляться без особого труда, особенно если они по-настоящему лишены разума.

Вместе с Андре он подошел к символу, оставленному пропавшим магом – похоже, только с этого направления сейчас могла исходить угроза.

- Нет тарана. Один топор. Ворота остановят. Или задержат достаточно.

Оборачиваться, чтобы ответить Жайниру, не было смысла. Однако последующие слова паладина заставили его развернуться. И увидеть, как тот откидывает засов и начинает, под протестующие крики Рейнольда и Керидвен, открывать ворота.

Многие не понимают, в чем разница между героизмом и глупостью. Разница в том, что принесет их смерть. Дай глупцам умереть. За героем следуй.

Эти строки огнем вспыхнули перед глазами Седьмого. Он понимал их значение, их цитировал командор Круга, когда гвардия оставалась в стороне от мелких дворянских склок или самоубийственных авантюр, не исчезнувших даже после бегства за океан. Но только сейчас он понял, что именно чувствовал Ллевелин, когда, обмакивая перо в чернила, вспоминал ситуации, в которых ему приходилось делать подобный выбор. Сейчас он испытывал те же самые эмоции. Раздражение, злость, понимание того, что тебя поставили в положение, где твоя честь заставляет тебя действовать вопреки твоему же разуму.

Он не знал, как поступил бы создатель гвардии в этой ситуации. Возможно, у него хватило бы хладнокровия оставить Жайнира умирать. Закрыть за ним ворота и предоставить возможность самому искать другой вход, чтобы последовать за отрядом в подземелья. Может быть, Ллевелин счел бы, что для достижения цели паладин необходим, что терять даже один клинок сейчас непозволительно. Может быть, напротив, посчитал бы его, ради своих идеалов поставившего всех под удар, уязвимостью отряда, от которого надо избавиться.

Что принесет смерть Жайнира?

Но времени терзаться этим выбором не было. Пока что врагов было мало, и, если паладин не решит отправиться в поход по "спасению" всех братьев крепости, быстрой атакой можно было исправить ситуацию. Остальные, похоже, это тоже понимали.

- Нужно взять одного. Понять, что они есть.

Они столкнулись с чем-то необычным, если верить Люсиль. И чем больше они будут знать о своем противнике, тем лучше.

Однако, когда он вслед за жрицей и паладином покинул защиту внутренних помещений крепости, ситуация стала... сложнее. Лучники никуда не девались. И стреляли они не слишком быстро, но достаточно метко. Оказавшись лицом к лицу с одним из копейщиков, гвардеец взмахнул мечом, целясь в слабозащищенный участок брони на ногах, одновременно отклоняя удар копья щитом. Сквозь лязг столкнувшегося железа Седьмой то ли различил звук спускаемой тетивы, то ли просто почувствовал угрозу, и инстинктивно подставил под выстрелы лучников свой щит.

Опасения оказались напрасными – мертвецы не набросились на подошедших к ним. Они просто лежали, молча пялясь в видимую лишь ушедшим навсегда бесконечность. Немой укор, даже для тех, кому не в чем было себя винить. И немая загадка. Седьмой не был особо сведущ в делах врачебных, но смерть вряд ли наступила давно. Пролежавшие даже несколько дней тела выглядят иначе. Это не замкнутый склеп, на тело должно было светить солнце, им должны были соблазниться падальщики – крысы и воронье. Но ничего этого не произошло.

Обеспокоенный внезапной мыслью, Сейвад замер, после чего поднял голову и прислушался.

Люди не живут одни. Они притягивают к себе другую жизнь. Сложно найти деревню или город, в которой бы не было голубей, воробьев, ворон. В города прилетают, кормиться около людей, скворцы и дрозды. И не только города. Последний Страж, известный всем, был одной из крупнейших крепостей, вполне сравнимой с недоброй памяти Дун Карахом, и уступавшей разве что королевскому замку в Ар Маэланн. Он не мог не привлечь птиц.

- Здесь нет птиц…

Заметил гвардеец. Пальцы крепче сжались на рукояти меча.

- Что-​то нарушено здесь.

Однако одно дело – это понять. Почувствовать. Другое – что-​то с этим сделать. Их путь лежал вперед, внутрь крепости, и даже зная о неправильности окружающего их места, изменить это было невозможно. Не были достаточным поводом для того, чтобы пройти мимо ворот, мимо таящейся за ними загадки, мимолетные ощущения и очередное подтверждение странности и без того странного места.

Но поводом, для того, чтобы внимательность обострилась до предела, эти ощущения были.

Казалось, Седьмой начал двигаться еще до свиста стрел. Возможно, так оно и было. Мгновение, и он стоял, напряженно разглядывая крепость. Мгновение, и он перед Кердивен, закрывая ее своим щитом и своей броней. Гвардия Левеллина должна была умереть прежде, чем удар или стрела коснется короля. И это умение не было утрачено.

Лучнику требуется от шести до четырех секунд, чтобы наложить вторую стрелу и произвести выстрел. За это время можно успеть многое. Крикнуть "В укрытие, к воротам!" Потому что вертикально вниз из лука не постреляешь. По меньшей мере - быстро и метко. Броситься туда самому, прикрывая щитом бегущую рядом жрицу. Удариться о твердое дерево, скривившись за шлемом и маской.

И удивиться тому, что лучники замолчали. Там, куда должны были с секундным запозданием литься стрелы, не было ничего. Вылезать и проверять, не будут ли дальше стрелять, не было разумным. Во всяком случае, не настолько разумным, как попытка проникнуть внутрь. Усилие, в котором объединяются мышцы ног, рук и спины, помощь Андре – и ворота, нехотя, открываются. Хотя, впрочем, именно так, как должны были открыться. Ощущалось, что держит их собственная масса, а не ржавчина в петлях.

И за воротами что-​то, что сложно охарактеризовать иначе чем как:

- Безумие…

Воины довольно быстро учатся отличать целенаправленное разрушение. Производить его. То, что творилось здесь, не имело цели. Как будто кто-​то громил мебель только потому, что мог это сделать. Потому что его обуяла жажда разрушать. Но тогда вставал вопрос – кто заготовил факелы. Следуя за Рейнольдом на случай, если чародей откопает что-​то, от чего его придется защищать (популярная шутка Круга, которая не то чтобы не имела под собой оснований), вращая головой в поисках другого выхода, Сейвад попутно присматривался на ходу и к факелам. Возможно, огонь в них поддерживала какая-​то магия. И в таком случае не лишним было бы иметь с собой источник света, на который не нужно было бы тратить ни сил, ни ресурсов.

Седьмой вернул меч в ножны и протянул руку к факелу, как с порога донеслись слова Кердивен.

Память быстро выхватила из недавних событий лежащий на земле засов. И бросился к нему Седьмой даже быстрее, чем жрица отдала приказ.

Мудрый воин выбирает свои битвы. Потому что в противном случае за него это сделает противник.

Эти слова были написаны в Уставе (который, несмотря на название, содержал куда больше наставлений, чем правил) Гвардии. Рукой самого Левеллина Восточного. Вряд ли ему первому пришла в голову эта идея, но из того, что о нем слышал и читал Сейвад, он ею постоянно пользовался. И именно это позволило ему, не имея ни родословной некоторых руадов, соревновавшихся за место командира гвардии Ардана, ни крупных армий, принадлежавших другим, чистым тактическим мастерством и умением вести за собой людей (немаловажной частью которого является стремление сохранить жизнь этим людям в бою) стать щитом короля.

Замечательные слова, когда битв можно избежать. И мрачные, когда приходится выбирать между необходимыми.

Применительно к текущему положению дел – скорее замечательные. У них была возможность не сражаться с мертвецами. Вспомнились слова Люсиль. По началу гвардеец не придал им внимания – он не знал досконально прошлого охотницы, и вид смерти, нередко, заставляет воображать больше, чем есть на самом деле. Возможно даже, что эти мертвецы были чем-​то большим, чем вернувшиеся к смертной оболочке души. Может быть, Люсиль не померещилось, или она увидела что-​то в глубине, до того, как какая-​то сила подняла погибших и погнала их к крепости.

Мимо пронеслось что-​то. Динамическое зрение выхватывает продолговатый, морозно парящий даже не в самый теплый день предмет, оставляющий за собой быстро полуопадающий, полуистаивающий след из кристалликов льда. Сейвад успел бы уклониться. Но не идущий к нему покойник. Покойник ли?

Закрытые ворота сокрыли дальнейшую судьбу цели Рейнольда. Прервал ли удар его существование окончательно? Или же, рухнув на землю, он, повинуясь движущей им силе, которой не так уж и важны ограничения смертного тела, сперва сел, а потом встал и побрел снова туда, где были по-​настоящему живые? Теперь уже сложно сказать. Засов лег в пазы и выглядит надежным. Если ничто не придало рукам умерших сверхъестественной силы, ворота должны выдержать. Отойдя в сторону, он достал меч и устремил взгляд в сторону ворот.

- Offeiriades Cyrridwen, вы понимаете, что с ними?

Он бросил взгляд в сторону, на Рейнольда. Потом шлем повернулся обратно к жрице.

- Они окончательно потеряны?

Не все является тем, чем выглядит. Еще одна банальная мудрость Леллевина, которую гвардейцев учили воспринимать как нечто большее, чем пустые слова и общее место. Очевидное сейчас имеет свойства оборачиваться кошмаром сожалений в будущем. И Сейвад не хотел сожалеть.

Игнаций приходилось смотреть в глаза смерти достаточно раз, чтобы рост Таддуса его не впечатлял. Не говоря уж о том, что что Элин выигрывал в росте, сам Верн вполне компенсировал крепостью сложения. С детства в полях работал, иногда за двоих. А потом… потом тоже не за алтарем работа была. Ни покинуть помещение, ни отдать оружие Верн не мог – нельзя было оставлять соратников наедине с невидимой мерзостью, без защиты их душ, которые, судя по происходящим событиям оказались на удивление уязвимы к тлетворным речам. Что же касается огнемета… Таддуса извиняло лишь то, что он не знал значения этого оружия, как для церкви, так и для самого Верна. Обратись с таким приказом человек, знавший все это, лишь прямой приказ кардинала, и только кардинала спас бы его от полета через комнату с последующим сбором зубов в мешочек.

Верн не был дураком. Он бросил разгневанный взгляд мимо Таддуса, на пленника. Он видел подобное, когда словами еретики пытались внести раздор в ряды святых братьев. Но те на то и были посвященными в тайны веры, что никакие богохульства, смешанные с ложью правды и кривды, никакое красноречие и никакое злословие на них не действовали. Увы, миряне слабы. И аристократы, как по своим странствиям заметил Игнациус, слабее многих.

Он чуть опустил раструб огнемета и отвел его в сторону, чтобы тот не был направлен на барона.

- Многие запреты предстоит познать вам, идущие в свете Императора, и отринуть заветы жизни, что течет за дверьми монастыря сего.

Конечно, это не вполне передавало то, что священник хотел сказать, но тон был достаточно примирительный.

- Чувствуйте сердцем ложь врага человеческого, с текстами священными сличайте его речи, чтобы понять умысел зловредный, и во имя Его, помните всегда, что в единстве сила людская, и грехом величайшим будет отвернуться от нее, и в тени слов ереси и отступничества, пойти прочь от трона Его.

Игнаций вздохнул, не будучи уверенным, что его поняли. Он опустил огнемет окончательно, дав повиснуть ему на перевязи, сделал шаг назад, после чего показал на место, где был прикован пленник, после чего сперва на себя, потом на Элина, после чего сперва свел руки, так что они почти касались в молитвенном жесте, а потом развел их.

Телега оказалась не самым удобным средством для передвижения. Когда на нее залезли все, стало как-то тесновато, а Альберт недолюбливал скученность. Да и вообще излишний физический контакт, даже случайный. Возможно, это было следствием того, что ему этот контакт не был нужен, чтобы взаимодействовать с миром. Возможно, то, что Альберт сделал так, что ему не требовался контакт для взаимодействия с миром, было результатом этой самой неприязни.

Так или иначе, сейчас магу было несколько неприятно, но это не мешало размышлять. Смотреть по сторонам. И говорить со спутниками. Хрокр нравился д’Эполи – в нем была некоторая первобытная простота и прямолинейность. Хотя в изящные слова облекать мысли его не научили, сами эти мысли обычно содержали здравое зерно. Но точки отсчета необходимых для успеха действий у него и у Альберта отличались. Зато правильно сказал Глокта. Вопрос был в том, перед кем держать ответ.

- Объяснять, разумеется, местным властям. И их представителям, вроде стражи на воротах той же самой Harmony. Три шанса против одного, что это город.

Маг перевел взгляд на Фильдора. Сейчас бедный мальчик превратился из ценного груза в груз опасный.

- Обычно диалект, гвор то есть, един по большому региону. Нам может повезти, и найдется кто-то, кто может говорить на ведомом нам языке, но нельзя рассчитывать на удачу.

Альберт вздохнул.

- И я вижу два варианта. Мы можем похоронить ребенка. Или мы можем продолжить выполнение задания. Есть специальные заклинания, используемые для сохранения тел. В магическом искусстве обычно не для самых благих целей, поэтому необходимости изучать их у меня не было. Но я знаю, что у некоторых жрецов есть сходные силы, и, возможно, Хельм дарует вам, Верный Глокта, свое благословение.

Он посмотрел на спину возницы. Конечно, было достаточно простое решение проблемы, которую он собирался озвучить. Но это было недостойное решение. Не элегантное. Ни долга гостя, ни чести благородной крови.

- Таскать его повсюду с собой мы не можем. Возможно, поэтому придется сойти до конца пути. Это, конечно, вызовет подозрения, но не уверен, что это хуже, чем в незнакомый город заявляться с трупом, не имея возможности внятно объяснить его происхождение. Даже если мы скажем, что нашли его в лесу и нам поверят, от нас потребуют его похоронить, что исключит возможное выполнение поручения Вудбранда. Или затруднит, поскольку придется потом тревожить местное кладбище. Не думаю, что нужно объяснять, что на кону благополучие Веймута, судьба целого дома, жизнь ребенка и вознаграждение.

***

Когда Альберт излагал ту часть плана, что касалась Фильдора, в его интонации чувствовалось, что он достаточно уверен как в своих словах, так и в текущем положении. Несмотря на явную неопределенность оного. Однако внимательный наблюдатель мог бы заметить, что по мере приближения к поселению в полях, что-то будто давило на д’Эполи, заставляя его опускать плечи и голову. Он старался не подавать виду, но получалось скрыть беспокойство не до конца.

Дело в том, что его беспокоило то, насколько быстро становился понятен язык местных. Наблюдения друг другу противоречили. Он не понимал этот язык, когда первый раз с ним столкнулся. Он почти понимал его сейчас. И он боялся, что скоро начнет понимать его полностью. Потому что подобное развитие событий делало куда более вероятной вторую основную гипотезу. Куда более неприятную, чем первая.

И, когда слова "большой волк" были произнесены совершенно отчетливо, он заметно вздрогнул. Затем спрыгнул с телеги. Черные одежды очень часто означают траур или скорбь. И плач подтверждал эту теорию.

- Что случилось?

Конечно, естественным предположением было, что "большой волк" кого-то загрыз или в лес утащил. Похоже, сэр Вернон уже его сделал. Вот только непонятно пока было, совмещалось это желание с готовностью бежать ночью в лес в поисках оного волка, или убийство оного рыцарь готов был отложить до утра. От этого многое зависело.

- Не обязательно того же, сэр Вернон. Нас гнала стая волков. Возможно даже, больших.

Тон Альберта был на удивление серьезен. Хотя это и было легкой возможностью уколоть самолюбие рыцаря и посмотреть, что из этого выйдет, но маг слишком хорошо помнил тот ужас, который охватил во время попытки выбраться к замку Вудрбрандов его самого. И если эта стая переместилась вместе с ними, если вместе с ними сюда попал и их Волчий Бог, если это и была земля того самого Волчьего Бога, а текущая передышка была ничем иным, как отсрочкой... вот теперь обстановка не располагала к юмору. Настолько, что вторая основная гипотеза даже начинала казаться привлекательней, при всех ее недостатках.

Сестры Лорелей. Легенда. Причудливое эхо, отразившее судьбу вернувшихся на эти земли ренмейцев за сотни лет до того, как она сформировалась. Воистину, кто более походил на беглецов от войны, чем младшая сестра? Кто более напоминал оставленную позади родину, чем старшая сестра? Судьба какого народа была столь же трагичной, что и судьба расставшихся навеки сестер? Вопросы, ответы на которые казались очевидными. Если бы этой легенды не было, ее бы стоило придумать. Или, возможно, это была не легенда, а видение пророка, которого некогда считали безумным, и, лишенный возможности описывать образы, доносящиеся сквозь толщу времени напрямую, он положил начало мифу. Одному из многих. Какие-то сбывались, какие-то нет, и многие руады видели сходство, но не имели той путеводной нити, что привела бы их к источнику, от которого можно было бы проследить иные предупреждения. Может быть, если бы кто-то посвятил этому свою жизнь, великую катастрофу можно было бы и предотвратить…

Может быть. Два слова, которыми живут люди. Два слова, в котором удивительным образом переплетаются надежда и сожаление. Может быть – говорим мы, веря, что впереди, за туманом и мраком, нас ждет дом и свет. Может быть – говорим мы, раз за разом представляя в голове события, в которых мы могли поступить иначе. Это человеческое. И это не чуждо никому, даже гордящимся своим стоицизмом гвардейцам Левеллина. С этой мыслью в душе Сейвад ждал возвращения Мерехайна. Может быть, он вернется, и все наладится, или, по меньшей мере, он принесет знания о том, что нужно делать, чтобы все наладилось.

И он был не один. Он знал это, он видел это в глазах окружающих, которые начали надеяться, что, может быть, им суждено стать большим, чем простым осколком народа, выброшенным на берег и забытым судьбой, а потом и временем. Они верили в то, что им предначертано стать колыбелью, из которой возродятся руады. И он видел, как эта вера угасала, как пропадало сияние из глаз, как одно "может быть" перетекало в другое. Лосмор был воплощенной надеждой, и эта надежда умирала. Когда Людвиг начал искать добровольцев, Седьмой был одним из первых – его клятвы требовали хранить тех, о ком ему поручили заботиться.

А оставшись в городе он мог только смотреть, как они медленно умирают.

Возможно, он умер бы раньше, не найдя наследника своим доспехам и мечу. Он ощущал, что это возможно. Пусть под распростертыми руками старшей сестры они и чувствовали себя в относительной безопасности, но опыт похода за Злую Стену говорил Сейваду, что подобные чувства неизменно ложны. Рано или поздно найдется что-то, что нужно будет встретить клинками. И хорошо, если это что-то будет для этих клинков уязвимо.

Но сердце говорило Седьмому, что это будет не так. Иногда ему снились кошмары, видения того, как туман, границу которого Мерехайн запретил переступать, и к которой иногда приходил рыцарь, ведомый злой памятью прошлого, лавиной обрушивается на Лосмор, беспрепятственно преодолев жалкие ограждения, клубится у подножия, будто не решаясь войти в пределы города, до того, как хлынуть внутрь, поднимаясь по улочкам, затекая в дома, утаскивая вглубь оказавшихся на улицах людей…

Какие-то кошмары можно встретить лицом к лицу и преодолеть. А какие-то, это еще одно "может быть", из неизменного прошлого, или из неопределенного будущего.

И решение встретить этот кошмар упреждающим ударом было одной из важнейших частей того, что гнало Седьмого вперед.

Он принес клятву вернуться на камнях, оставшихся от побережной крепости гвардейцев Левеллина. Живым или мертвым, но спасшим своей гибелью соратников. Он отсалютовал городу, покидая его с гордо поднятой головой. И он не без страха, но без малейшего признака страха, вошел в туман.

Чтобы испытать один из самых страшных кошмаров. Момент небытия. Момент чистого, незамутненного существования. Момент, из которого его выдернул образ Наэльда, Двадцатого из Девятого Круга. Не суровое в смерти лицо, которое предстало перед Сейвадом, когда тот, глотая слезы, снял шлем со своего наставника, чтобы увидеть его в последний раз. Не покрытый морщинами лоб под седыми волосами и глаза, устремленные на карту известных территорий Ренмея. Нет, это было украшенное забрало шлема, столь же неподвижно застывшее над ним, сколь неподвижно застыл обнаженный клинок на плече тогда еще Раилда. И слова, доносившиеся из-за забрала, которые Раилд повторял, несмотря на то, что знал их наизусть.

- Я, Раилд, сын Теарлаха, своим именем, своей честью, своей кровью и своей жизнью клянусь…

Шаг вперед. Вспышка образа из прошлого. Затем еще одна. И еще одна.

- …блюсти клятву Левеллина Восточного, клятву королю Ардану и его потомкам…

Еще шаг. Воспоминания. Люди. Город. Собратья по Кругу. Плечом к плечу.

- …быть верным, быть храбрым, быть щитом для беззащитных и невиновных…

Шаги. Воспоминания. Поток их. Хорошие. Плохие. Жуткие. То, что создает человека из той жуткой, лишенной всего оболочки, которой был на мгновения (мгновения ли?) Сейвад. То, что отделяет жизнь от существования.

- …защищать женщин и детей. Я клянусь перед ликом Фиарна, я клянусь в свете Изиль…

Шаги даются легче. В тумане проступают лица спутников. И осознание, что каждый из них сейчас проходит через что-то подобное. Любопытство. Что держит их? Что есть их жизнь? Но клятва не может быть прочтена не до конца. В начале, в пути, и в конце.

- …я клянусь в тени Иркаллы, я клянусь в глазах Сиал, и я клянусь под рукой Первого Мертвеца…

Туман отступает, перед Седьмым и остальными разворачивается картина, образ которой врезался в память рассказами и легендами. Форпост Руад Эно. Последний Страж.

- …и перед троном последнего короля, я приношу эту клятву и не нарушу ее.

И вот, туман плещется позади, а впереди крепость, будто вышедшая из легенд…

***

Не сговариваясь, отряд идет вперед. Андре даже обогнал остальных, но остановился, думая о чем-то своем. Возможно, он хочет остаться один, но сейчас эта роскошь непозволительна. Не при виде брошенного оружия. Не при виде оставленных тел. Не при виде горящих внутри факелов.

- Андре…

Окликает Седьмой мастера меча, проходя мимо.

- Формация.

Щит самого рыцаря, как и меч, уже наготове. Глаза выискивают источник угрозы. Следующие слова звучат чуть громче, будто бы обращаясь к Андре, но на деле констатируя факт. Ибо самый очевидный уже найден.

- Мертвецы не упокоены, как подобает. И боги знают, сколько времени прошло с их смерти.

Пояснять, чем это чревато, Седьмой уже не стал. Орден Фоссоров вряд ли пережил катастрофу, и обеспечить вечный покой мертвецам было некому. До сих пор.

На протяжении большей части пути до монастыря Игнаций напоминал бочку прометиума, которую поставили на медленный огонь. Вроде снаружи ничего не происходит, но понятно, что добром это дело не закончится. Во время же допроса он начал потихоньку закипать. И бурление становилось все более и более очевидным – хоть священник не участвовал в беседе, понимая, что если его свои понимают плохо, то с ксеносом не стоит и пытаться. Единственной по-настоящему светлой эмоцией в его душе было сочувствие сестрам Святой Бригитты, которым придется долго искоренять скверну, которой подвергли их подвал. Будь у них больше времени, можно было бы найти место более подходящее, более привычное к тому потоку нечистот, что льется из уст еретиков. Более привычное и менее чувствительное. Здесь, в этой скромной, но трудящейся на благо Императора и Акрейджа обители, ощущалась благодать, столь редкая во внешнем мире, и Верн был зол и на себя, и на спутников, и на Порга, что сопровождавшую их нечисть пришлось тащить сюда.

В общем, поднять теологические вопросы ксенос решил не в той компании, не в том месте, и в крайне неподходящий момент.

Бочка прометиума взорвалась. Мерявший шагами комнату Верн остановился, повернулся, и поднял огнемет на уровень, где, предположительно, находилась голова пленника.

- Имя святых застыло на устах еретиков, и боль испытывали они от самого звука благих слов… Возомнившие себя богами и пророками есть ничто перед именем Императора и избранных Его, и ложь, в которую вовлекают они смертные души, многократно им воздастся.

Игнаций боролся с желанием нажать на спусковую скобу, и окатить пленника прометиумом еще раз. Освященное пламя причиняло ксеносу боль, несмотря на костюм, и это Верн хорошо запомнил.

- Отмеченное святостью место есть дом Императора, скромность и почитание должны наполнять его, и речи лишь вере и спасению души посвящаемы. Тех же, кто осквернять его будет громкими речами, посторонними речами, богохульными речами, наказанию подвергнуть должно.

Он знал, что на следующий день на его спине не останется живого места после наказания, которому он подвергнет себя за то, что подверг свои принципы такому испытанию. Многие охотники считали, что убивать зло немедленно есть единственно верный путь. Но Верна связывали и другие обязательства.

Которые он сейчас явно готов был нарушить. Во всяком случае раструб "Карателя Неверных", направленный в невидимку, который, похоже, только что к греху своего существования прибавил грех ереси, говорил об этом.

Про "некоторое дерьмо", описанное как соратниками, так и местным борцом против Республики, Николас решил сейчас не думать. Чем бы оно ни было, вряд ли оно могло повлиять на текущую ситуацию. Все теории имели право на жизнь, но без каких-либо доказательств или дополнительных наблюдений, не стоили выеденного яйца. Это могли быть всполохи горящего природного или болотного газа, странно ведущие себя из-за подземных экспериментов с небарионной материей шаровые молнии, и фосфорицирующий летучий болотно-арктический кальмар. Нельзя было исключать и вариант того, что руководство Карсланда плюнуло на секретность своего архисекретного проекта, и решило привлечь внимание к планете испытанием еще каких-то новых технологий. К тому же, имелся шанс, что это действительно были дроны, операторы которых упились пива, обожрались сосисок и, включив подсветку, начали устраивать догонялки, причем победителя определяя на глазок.

Все это пока было не важно. Важно было не допустить, чтобы какие-то сведения о диверсионной группе просочились к командованию противника. Шансы на успех в этой миссии были и без того невелики, а если вокруг объекта усилят охрану…

Кивнув в ответ на советы Ларса и Клотье, Николас немного подумал и вздохнул. В принципе, какого-то особого плана тут не было. Он предпочел бы наличие какого-то отвлекающего плана, чтобы ХПшники перевели внимание на запад, но группе Эверланна и так придется нелегко. Им эффект неожиданности будет куда как важней.

- Мэм, так как наши радиопереговоры обнаружили, буду держать радиомолчание, пока не потребуется нарушить. Пока Фокс закладывает свою пороховую бочку, мы осторожно движемся вперед, вдоль холмов. Если видим угрозу Фоксу, предупреждаем его, затем устраняем угрозу. Нас не засекут, но переполошатся в любом случае.

Даже если их заметят, то подкрепление или отступление по этой дороге станет для занявших деревню невозможным, поскольку они не смогут не заподозрить попытку заминировать.

- Если все пройдет гладко, то мы будем двигаться холмами вдоль дороги к городу, попытаемся для мистера Эверланна найти главного радиста. Если не выйдет, инициируем бой по ситуации.

Немного помолчав, д’Верньер добавил.

- Буду весьма признателен, мэм, если увидев, что снайпер собирается снести голову нам, вы снесете голову ему.

После чего обратился уже к своим "подчиненным".

- Порядок такой. Я иду первым. Указываю путь. Я падаю на землю, все падают на землю. И так далее. Посередине Фокс, мистер Александр, вы замыкающим. Без команды огонь не открывать. Мистер Фокс, помните, ваша задача в первую очередь остаться незамеченным и живым, а не заложить мину так, чтоб на том свете встречающие аплодировали стоя. Пуль у нас много, а сапер один.

Он улыбнулся.

- Вперед, джентльмены. За Короля и Виварио.

Игнациус бросил злобный взгляд на Элина. И сложно было сказать, сколько в этом взгляде было искреннего раздражения на то, что руководитель группы столь мягко обращается с этим незримым чудовищем, и сколько притворства, необходимого для того, чтобы пленник поверил в то, что его ведут куда-то, где с ним будут вести реальные переговоры.

Технология приносит нам различные блага… Что есть технология, как не воплощенная мысль? И сказано было, что Мысль породит Ересь, а Ересь породит Воздаяние. Человек должен исполнять свой долг перед Императором, а не стремиться к большему благу, ибо нет большего блага, чем исполнение долга перед Императором. И наглядным примером того, к чему приводит жажда царства воплощенной мысли, к чему приводит стремление к чему-то, кроме исполнения долга перед Императором, была Понайса. И в ересь, похоже, впали, и с благом у них было как-то не очень.

Нельзя сказать, что эта цепочка выводов пронеслась в голове Верна мгновенно, но когда он сложил два и два, руки его сами собой сотворили знак аквиллы.

И это было хорошо, потому что, творя знак аквиллы, они находились вдали от огнемета. Речи пленника расплавленным оловом порчи лились в душу Игнациуса, и сам его голос, исходивший из неведомого, но, вне всякого сомнения, еретического устройства, осквернял воздух мира, принадлежащего Богу-Императору, своим звучанием. Он понимал, что чем дольше он будет находиться в присутствии этого существа, тем больше шанс, что его настоящий долг, обязанность уничтожать зло на месте, возобладает над долгом разума. Чем раньше они сбагрят эту мерзость в надежное место, тем лучше будет для всех. Вот только это место нужно будет подготовить, равно как и предупредить людей, которые будут заниматься чужаком. Но сам Верн не мог покинуть этот клятый переулок, ибо не до конца доверял способности остальных сделать то, что должно. К тому же, он прекрасно понимал, что его возможности объяснять сложные идеи существенно ограничены, и фраза "отряд Десниц скоро прибудет с важным и секретным пленником, которого надо убедить в том, что с ним собираются вести переговоры" или что-то подобное в его собственном исполнении вряд ли будет принята. Поэтому он процедил сквозь зубы, не смотря ни на кого конкретно.

- И послал Император ангелов своих, что в столпах огненных явились людям и принесли слово о грядущем прибытии Его, и говорили о величии Его, и учили славить Его. И распространилось по земле ликование великое, а короли и князи мира, отринув раздоры, силы свои объединили для подобающей Его величию встречи и приветствия.

Чем дальше Верн говорил эти слова, тем больше недоумения проступало на его лице. Эта речь не могла зародиться в учении Экклезиархии его родного мира. Император не ступал на землю Акрейджа, и ангелы его не спускались сюда. Подобное бы запомнили. Да и мир, наверное, выглядел бы по другому. Похоже, знание о том, что сей мир не единственный, каким-то образом повлияло на его благословение.

Николас, совершая ритмичные движения веслами, старался вспомнить, когда он в последний раз вот так вот плыл на лодке. На Эйфория-6, кажется, была все-таки моторная плоскодонка. Причем не просто моторная, а с воздушными винтами. Шумная донельзя, но иначе было нельзя – именно вой винтов отпугивал местных выдр, какой-то причудой эволюции оказавшихся на верхушке пищевой цепочки живого мира реки и ее окружения. Создания, которые на Таллоне-7 встречались либо в зоопарках, либо в форме домашних питомцев, на дикой, полуколонизированной планете превратились в сущий кошмар. Благодаря постоянной конкуренции с местными видами, отличному от родного биому, чуть пониженной гравитации и, возможно, каким-то еще мутирующим факторам, средний размер эйфорийской выдры достигал двух метров, а самые выдающиеся особи переваливали за все три. И одним из самых малоприятных воспоминаний Николаса было яростное пересвистывание двух десятков идущих в атаку на вторгшееся в их владения человеческое существо выдр. Его жизнь спасли в тот день крупнокалиберная винтовка и разрывные пули. И череп одной выдры украшает его кабинет до сих пор, хотя целью того похода было совершенно другое существо…

Нет, может быть, Ариадна-2?

- Нет, мистер Александр, я вивариец. Таллоне-7, и не первый век. И я охотник не из последних, так что не удивлюсь, если писали именно обо мне.

Вопрос был не кстати, и, ответив на него, Николас продолжил пытаться вспомнить. Что было на Ариадне? Тоже вода. Много воды. Бесконечные сообщающиеся озера, уникальная геодезическая формация, туристический аттракцион в безопасных участках, магнит для экстремалов там, где не утихала тектоническая активность. Геотермальных и приливных станций ряды, уходящие в горизонт. Новейшие разработки в сфере энергетики. И существа, которые адаптировались к подводному аду. Николас не был рыбаком, но на Ариадне водились и животные. Крийды, во имя первооткрывателя. Pseudocaridea Flatus Ingens, по-научному. Местные называли их просто паукокреветки или словами непечатными. Абсолютное чутье вибраций, и поразительные инстинкты, позволявшие по малейшим колебаниям воды предчувствовать приближение любой угрозы. Точно не весла тогда использовал.

Николас скривился, поскольку вместе с деталями в сознании промелькнула цифра, которую пришлось заплатить за арену антигравитационного катамарана. Ничего механического, только модули с Элементом 196 и паруса.

В ПНВ мелькнули нашивки ХП и огонек сигареты. Догоравшей уже. Затем щелчок глушителя, который менее внимательный человек бы и не расслышал, и тихий всплеск воды, сразу же сомкнувшейся за телом. Подняв глаза, Николас увидел Клотье. Сочувственно кивнул, хотя черт его знает, как это могло быть на расстоянии воспринято. Выражение-то за маской шлема скрыто. Не повезло, выпало работать палачом.

Весла опускаются в воду. Поднимаются.

Значит, еще раньше. Не во время экспедиций охотничьих. В колледже. Когда еще не знал, как и куда по жизни идти, вступил, ненадолго, правда, в команду гребли. Как учили еще дома наемные учителя, связи там налаживал. Да и остальные тоже не слишком ради спорта оказались в команде. Странно получилось, что вроде благородный спорт, уходящий корнями в далекое прошлое подобных учебных заведений, но энтузиазм искусственный, отношения искусственные, да и все…

А вот надо же, пригодилось.

Приплыли. Один за другим начали в лодку спускаться люди. Когда все собрались, начал грести к берегу. От патруля их должен был скрывать корпус корабля. От места, где разгружали грузовик… дождь и удача? Хотя вроде Фрейзер панику не поднимал, значит, причин предполагать, что там что-то подозревают, не было.

Высадившись на берег (о лодке позаботится кто-то, кто более для этого снаряжен и лучше умеет ломать вещи), Николас привычно скользнул в укрытие и прикрыл сектор, хотя в оном ничего особо не наблюдалось. Выслушав приказы фон Нейманн и посмотрев данные Тедди, он ненадолго задумался.

- Мне нужен кто-то, кто привык к холодам. И такой местности. Кто заметит то, чего не замечу я.

Осмотрел собравшихся.

- Мэм, Фокс лучше подойдет. Пусть замыкающим кто-то другой будет.

Посмотрев на небо, на наручный компьютер с компасом, на растительность и оценив на глазок рельеф, зашагал вперед, сказав по связи общей:

- При малейшем подозрении на наблюдателей – залегайте и докладывайте. Если что-то говорю, выполнять, потом думать. Тогда пройдем незамеченными. Фрейзер, выведите мне на наручный комп стрим с "Альбатроса", но наблюдение в целом на вас.

Верн, пока спутники его задавали разные вопросы и выдвигали разные теории, боролся с желанием использовать "Каратель Неверных" по назначению и своим долгом Десницы. Который заключался в том, чтобы дать колдуну, или, как предположил Леган, ксеносу, жить до того, как полезные сведения, которые из него можно извлечь, закончатся. И, надо сказать, эта борьба достаточно явственно отражалась у него на лице, и даже не зная, что происходит в голове у священника, можно было догадаться, что его терзают какие-то сомнения.

В какой-то момент один долг победил другой. Текущая казнь нечестивца доставила бы удовлетворение Игнациусу и порадовала бы Императора, но отложенная стала бы источником неоценимых сведений. Их расследование затрагивало Пойнасу, и если собратья этого существа "направляли" развитие технологий там, это было бы прямым свидетельством их впадения в ересь. И объяснением, почему десятина стала негодной. Как может быть годной десятина, которой коснулась ересь?

Игнациус плюнул на лежавшего на земле невидимку.

- Ниспосланные Императором возрадовались, когда спустились в пределы мира и увидели плоды трудов верных Ему.

Он окинул собравшихся взглядом, после чего посмотрел в сторону, где находился "Рыцарский Удар". Затем перевел взгляд в направлении Терминала. Вряд ли де Порг думал, что они добудут какие-то результаты настолько быстро.

- Решения он завещал принимать старшим рода, либо людям, чьи доблести и чья праведность сомнению не подлежат.

Интуиция не подвела Альберта – происходящее действительно являлось фокальной точкой истории. Потратив не слишком много времени на расспросы местных, он убедился в том, что Фильдор (или, как его любовно называли некоторые, Фили) был, действительно, единственным сыном и наследником Вудбранда. Воина опытного, полководца испытанного, но человека в летах, и, вне всякого сомнения, нажившего себе за свои долгие годы немалое количество врагов. А злая память и заветы о мести имеют свойство куда лучше передаваться от отца к сыну, чем добрая слава. Люди вообще быстро забывают добро. И одного взгляда на главу дома и его супругу было достаточно, чтобы убедиться в том, что правящему роду Вудбрандов может прийти конец. Со всеми сопутствующими возникновению вакуума власти событиями.

Фильдор, похоже, был поздним ребенком лорда, может быть, даже не его родным, но не открытым бастардом, а тайной ныне безутешно скорбевшей супруги. Молодой, красивой, и вряд ли полностью признанной равным по статусу соправителем дома. В устремленном в пустоту взгляде Вудбранда несложно было прочитать смерть. Альберт знал, что прошедшие через испытания люди твердеют, их душа становится менее чувствительной к утратам, но книги научили его и тому, что, если уже пройдя подобные преобразования, они пускают кого-то в свое сердце и потом его теряют, то такой удар становится в разы сильнее. И старик Вудбранд получил именно такой удар. Сына он любил явно больше, чем жену, и видно было, что в своем горе они не поддерживают друг друга. Было это следствием какой-то предшествовавшей пропаже ребенка ссоры, из-за которой один из супругов винил другого в свершившимся, или их обычным образом общения, судить было рано. Хотя, конечно, если поиски увенчаются успехом, имеет смысл приглядеться к этой семье поближе.

Его кастелян, и, похоже, старый соратник, делал то, на что сам Вудбранд был сейчас не способен. Он, похоже, был одним из тех людей, о которых не пишут книги, но на плечах которых стоят герои. Беспокойство за Фили чувствовалось и в его взгляде, но он не позволил угасающей надежде сломить себя, как это сделал Вудбранд. Возможно, из долга перед своим господином, который кастелян ставил выше эмоций. И, возможно, разума. Вся эта история имела мало смысла в том образе, в котором ее воспринимали окружающие.

На поиски Фили отправились охотники, лесорубы, егеря и вообще все, кто знал лес. Кто проводил в ним дни, недели, а то и месяцы, выслеживая добычу и выживая в дикой природе. И все они не могли найти маленького мальчика, который не мог не оставлять следы. Из Альберта следопыт, пожалуй, вышел бы довольно паршивый, во всяком случае без применения магии, но логика говорила о том, что двигаясь наобум сквозь лес люди оставляют следы. Даже больше чем звери, наверное. Сломанные ветки, клочки одежды (которая вряд ли подходила для путешествий по лесу), кровь из ссадин и т.д.. И первая волна поисков была направлена практически сразу же, имея фору в полдня перед текущей.

Кастелян хватался за соломинки, старательно отрицая теорию, которая бы объяснила произошедшее. Во всяком случае, на это говорили его слова о том, что дальше двух дней пути ребенок сам не уйдет, как будто бы он верил действительно, что Фили просто заблудился. Это было похищение, причем совершенное не без помощи магии. Внезапные вороны, избыточно сильный страх, отсутствие следов и безуспешность первых попыток поисков, возможные следы волков (которые могли быть, а могли и не быть оборотнями). И, прикинув методы, которыми можно было подобное похищение устроить, Альберт задумался о том, что диапазон сложности задачи варьируется от решаемой их отрядом до практически невозможной, особенно если злодеи заметали следы так, как сделал бы сам Альберт, обладая достаточной магической силой, а не всего лишь знанием о существовании подобных заклинаний.

- Альберт д’Эполи, странствующий волшебник…

И это было преимущественно правдой.

- …Три вопроса. Слухи о волках возле места исчезновения – правда? Это раз. У лорда или леди Вудбранд есть враги…

Тут Альберт чуть не подавился вопросом, когда ему представился еще один вариант развития событий. Который неплохо объяснял, почему, если похищение произошло, не было предъявлено требований выкупа. Конечно, подобных объяснений могло быть много, но это… пропажа мальчика сведет лорда Вудбранда в могилу. Позиция его жены станет несколько шаткой, особенно если ее родственники будут торопиться взять замок и окружающие земли под свой контроль. Если только вскоре после гибели отца не мальчик чудесным образом не найдется. Объяснение этому чуду дать будет сложно, но не невозможно. А, зная людей, Альберт мог смело предположить, что мало кто будет его пристально искать. Тот же кастелян, из верности почившему господину… но несчастные случаи не редкость, когда требуется скрыть правду.

-… которые могли и имели мотив именно сейчас организовать похищение с использованием достаточно серьезной и дорогой магии? Это два. Вы послали в ближайший крупный город за заклинателями, специализирующимися в провидении и поиске людей или вещей? Если нет, то сделайте это, и дайте посыльным какой-нибудь предмет, который юный мастер Фильдор любил и с которым проводил время, это поможет в поисках. Это три.

Ожидая ответов, Альберт мельком пробежался взглядом по отряду, в который его включили. Два рыцаря диаметрально противоположного облика, татуированный воитель неведомого, но очевидно северного происхождения, жрец Хельма, явно не чуждый полю битв и дороге странствий, полуэльфийка со странной, не идущей ей к лицу татуировкой, калишитка, по ее словам – с каравана из Мемнона… в целом, достаточное количество людей, которые встанут между ним и потенциальными проблемами, чтобы задержать развитие этих проблем до момента, когда ему самому придется их решать или даже решить проблемы самостоятельно. Это его более-менее устраивало.

Враги открытые, враги сокрытые… это незримое, но различимое все же присутствие было чем-то противоестественным, а противоестественное шло вопреки заветам Императора. Подобная мерзость должна была быть уничтожена, без раздумий, колебаний и осмысления потенциальной цены действий. Промедление смерти подобно, и нередко смертью и оборачивается – колдуны умеют убивать не хуже, чем опытнейший мечник, и не менее коварно, чем профессиональный отравитель.

Игнаций дернул щекой, откидывая полу одежды и поднимая скрывавшееся под нею оружие. Возможно, леди Беласко, с ее не ускользнувшим от взгляда Игнациуса снисходительным отношениям к обитателям мира, на котором родился и прожил всю свою жизнь Верн, с ее непостижимыми знаниями и опытом, мысленно отметила бы, что немного странный священник достал ручной огнемет весьма и весьма устаревшей модели, для самого охотника на колдунов это было действие совершенно другого порядка.

"Каратель Неверных", таково было имя оружия. Ultor de Infidelum, на полузабытом на планете благородном, истинно готическом языке. Благоговение охватило Верна, когда его рука легла на рукоять, ощущая тепло дерева и рельеф резьбы. Прорезиненная рукоять износилась века назад, и ее заменили на деревянную, покрытую тонким, покрытую тонким, в не всякого сомнения занявшим у наносивших его вручную мастеров сотни часов чекерингом. Столь велико было их искусство, что, с помощью сочетания разной глубины надрезов и затенению некоторых участков, они смогли создать узор аквиллы на каждой из сторон рукоять. Не выдержали испытания временем и некоторые металлические части корпуса, ныне замененные на свои копии из простых, сотворенных без утраченного знания материалов.

Но то, чего недоставало в знании, Церковь компенсировала благоговением. Оружие окружала забота, поразившая в свое время Игнациуса. Казалось, что аколиты, вниманию которых оно поручалось в свои краткие часы отдыха, заботились о нем, как о самом дорогом члене своей семьи и воздавали ему почести, достойные какого-нибудь героя древности. Они каждое свое движение сопровождали молитвой, будто бы боялись осквернить его своим прикосновением, используя орошаемые в освященных маслах тряпицы, и перемещали его не иначе, чем на специальных носилках, похожих на реликвариум с мощами.

Прошли годы, прежде чем Верн узнал, почему оно, да и многие другие собратья его, было окружено таким почитанием. Он неоднократно видел его в деле, и, оставаясь наедине с собой и своей совестью, вынужден был признавать грех зависти. Пусть и продиктованной жаждой служить Императору, но зависти к лучшему, чем он, человеку. Он был бы счастлив однажды получить это благословленное оружие в свои руки, но, когда это произошло, обстоятельства не дали ему эту радость испытать. Настоятель Присца, расставаясь с жизнью под ножами тщетно пытавшихся спасти его истекающее кровью тело лекарей, завещал "Карателя Неверных" Игнациусу, и, хотя он и не имел права этого делать, Церковь с уважением отнеслась к его последней воле. Оружие было вручено Верну.

Но не раньше, чем он, пройдя тридцать три обряда очищения, спустился в глубины центрального кафедрального собора, где молясь и постясь, неделю читал книгу, в которой на толстых, размерами не уступающих полотнам живописцев бумажных листах, была записана история деяний оружия. Имена носивших его, места, где оно побывало, еретики и колдуны, которых оно сожгло – все это было записано крупным каллиграфическим почерком в томах, предназначенных для вечного хранения и пополнения.

Пока он, питаясь лишь постным хлебом и водой, углублялся в древние, все более и более приближающиеся к временам Святого Мордехая времена, неведомо для него, происходили иные действия. Печати чистоты, которыми было покрыто оружие, покуда оно принадлежало Присца, были сняты, и, в ходе многочасовой литургии, размещены в посвященном вечной войне против Врага зале кафедрального собора рядом с другими. Горы этих печатей были немым свидетельством того, что война не прекращается, что человечество несет в ней жертвы и совершает подвиги. Одни подслеповатые писцы начали переписывать на узкие полоски пергамента мелким, убористым почерком псалмы и молитвы, а также наиболее видные события из точной копии книги, что читал Игнациус.

И, когда он вышел из подземелий, его благословил на ношение "Карателя Неверных" сам кардинал Готьер. Хотя один из столпов церкви Эйкриджа и скорбел об утрате одно из своих доверенных лиц, это не помешало ему увидеть в Верне что-то, что видел и сам Присца. Это было не так уж давно, но, как казалось Игнациусу, он успел за это время заслужить некоторое доверие кардинала, кульминировавшееся в его текущей роли.

Роли гнева Императора в этот момент.

- Ярость Его падет на всех, кто встанет на пути меча Его, и испепелит в прах вставших против него волею своей…

Чтобы увернуться от огня враг должен был обладать сверхчеловеческой ловкостью, и даже в этом случае ему сложно было бы не выдать себя. Слишком узкий проход. А священный прометиум не только создает язык пламени, но и липнет к нечестивой плоти, испепеляя ее. Присца учил Игнациуса, что боль, очищающая тело и проводящая душу к Императору для верных, для колдунов страшнее всего, ибо она показывает, какое будущее уготовано им в геене огненной, и вносит смятение в их нечестивые мысли, мешая творить волшбу.

У Верна было не слишком много случаев проверить это на деле, и конкретно этот он упускать не собирался.

Тайское нашествие. Ниранаму нравился этот заголовок. Хотя сам он, конечно, был не до конца тайцем, смотреть, как вымываются местные, было приятно. Тай в муай-тай не просто так тай. Но, помимо гордости, Нирам испытывал некоторое сожаление – ему хотелось сразиться с более серьезным противником из светлокожих (или чернокожих, расистом Ко не был, или, по меньшей мере, себя не считал), чем те, что достались ему в отборочных Но не повезло. И придётся драться со своим. По опыту Нирнам знал, что на турнире легко противника поломать, причем если все пойдет криво, то вообще на всю жизнь. Встречный удар коленом идущему в низкий захват, локоть в клинче, бросок неудачный. Победа, да, но не той ценой. Или поражение, после которого вернуться сложно.

Да и женщины со спонсорами предпочитают красивый нокаут, а не кровавую отбивную. Хотя не все. Некоторых кровь и насилие заводит. Но с такими Нирнам старался обходиться по-своему, от вторых держась подальше, а с первыми по-быстрому и не надолго. Ночь, другая максимум. Никаких отношений, коммерческих или иначе.

На родине Гатти, как успел заметить Ко за время, прошедшее между самолетом и его собственным выступлением, разбирались как в боксе, так и в красотках. Во всяком случае последних было немало, были они выше и объемнее. Наверное, дело в солнце. И вине. И сиестах. Почему организаторы предприняли столь существенные меры безопасности он особо не задумывался. Возможно, не хотели травмировать впечатлительных зрителей и зрительниц – даже не подпольный тайский бокс выглядеть может очень жестко. Возможно, не хотели допустить травм у боксеров, берегли своих, так сказать.

В любом случае, сам Нирнам был в плюсе. Сильно покалечиться тут было надо умудриться, а не израсходованные на больницу деньги это деньги, израсходованные на что-то другое.

Вот с этими мыслями он вышел на арену, отработанным жестом снимая темные очки и передавая их тренеру. Щурясь, пока глаза к освещению привыкали. Осмотрелся кругом. Тайское нашествие, говорите.

- Ну, покажем им тайцев…

Шепотом, так, что слышать его мог только оппонент прозвучал Ко. Учитывая, что оба присутствующих были представителями муай-тай, да еще и одной школы, отходить от традиций смысла не было. Даже с этой защитной сбруей. Сделав приглашающий жест рукой, Нирнам отошел назад, к веревкам, и, положив руку на верхний натянутый канат, двинулся против часовой стрелки, останавливаясь у каждого столба для короткой молитвы. В духов он не верил, но было что-то успокаивающее в этих словах. Во всем этом ритуале.

Который продолжился, когда последний столб был "закрыт" от влияния внешнего зла, и Ко двинулся в центр, встав там на колени лицом к тренеру. Который, сориентировавшись по компасу в смартфоне, расположился как раз там, где через много-много тысяч километров по прямой, на чуть ли не другой стороне планеты находился Тайланд. Таким образом уважение не только ему с родителями и Буддой Ко оказывал, но и родине.

Но поклонов только три, и, встав, Нирнам приступил к танцу-разминке, демонстрируя как противнику, так и всем собравшимся (особенно дамам) великолепную мускулатуру спины, накачанный пресс, мышцы рук и ног, пропорциональные по-спортивнобоевому, а не бодибилдеровскому стандарту. Гибкость демонстрировал, растяжку. Важные вещи, не только в бою. Выносливость вот предстояло пока только продемонстрировать, хех.

И, закончив, встал, наконец, напротив Тонгтанга, перчатки для приветственного контакта перед собой выставил*

- Ну, дык не платят же!

Гном сделал попытку вывернуться из захвата Крэкхекса, правда, безуспешную. Однако, когда тот сам его отпустил с наказом готовить комнату, как-то отскользил на безопасное расстояние, где уже улыбнулся и поклонился почти церемонно.

- Сделаем, уважаемый шлит, сделаем все так, что тсуфридн останетесь!

И побежал внутрь дома, перепрыгнув по дороге небольшую горку из увядшей листвы и корней. Через несколько минут из трубы (одной из труб, торчавшей над одной из повозок) пошел дым. А гости Лагеря пошли к кузнецу, за деньгами. Кузнец к тому времени уже закончил приводить внутреннюю часть в порядок и откатывал в сторону одну из двустворчатых дверей, за которой ожидаемо оказался горн, уже готовый к растопке. Рядом виднелась наковальня и стойка со щипцами.

На гостей он внимания не обращал, пока они к нему не обратились. И даже после первых слов Крэкхекса он не обернулся, вместо этого докатив дверь до крайней позиции, где что-то звякнуло пружинисто. Только после этого он выпрямился и посмотрел на подошедшую к нему троицу.

Так уж получилось, что только у Крэкхэкса была возможность рассмотреть его хорошо, остальные лишь мельком видели кузнеца во время переговоров с Клантлоком. Высокий, худощавый человек с тонким, костистым даже лицом, производил несколько отталкивающее впечатление. Его черты выглядели бы аристократически утонченными, особенно благородно смотрелся большой нос с горбинкой, а седые волосы придавали бы облику кузнеца оттенок умудренности, приходящей с возрастом, если бы не глаза и рот. Водянистые голубые глаза заставляли вспомнить о мертвой рыбе или том неприятном виде представителей благородных кровей, что на всех смотрят как на навоз и в упор не видят тех, кто ниже их по статусу, а рот был слишком длинным и тонким, и казалось, что в нем больше зубов, чем должно быть.

- А, любитель полазить по чужим домам и его спутники?

Приветствие, хотя не самое дружелюбное по смыслу, было сказано абсолютно нейтральным тоном.

- Совет. Благодарность не вечна в Лагере, и ее кредит легко исчерпать. Конец совета.

Он посмотрел на кошелек. Потом на монеты Табуна и Кардоса.

- Семнадцать со сдачей. Кошелек и остаток забирайте, мне чужого не надо. Шесть и семь.

Он запустил руку в переметную суму на поясе, за который были заткнуты перчатки и к которому был подвешен футляр для уже виденной Крэкхексом киянки. Позвенев немного содержимым, он отсчитал местную валюту – небольшие, абсолютно одинаковые железные треугольники с символом "U", выбитом на каждом из них.

Затем ответил на вопросы – сперва Табуна…

- Обратный обмен – один к двум. Исторически сложилось.

…а затем и Кардоса:

- Выковываю по мере надобности.

Немного ранее…

В ответ на слова Бернарда проповедник кивнул.

- Знание писаний Святых важно, но не все Святые знали писание предшественников своих. Стремление сердца определяет веру и неверение, и благословлены те, чей дух сам стремится к Императору… Зло оставляет след, яркий след в этом мире, и гончие Его пройдут по нему, и придадут каре земной тех, кто в безумии своем стремится скрыться от кары небесной… Многие тайны открыты для читающих, и взгляд их способен отворить двери, запертые для многих, но смирять тягу к знаниям благочестивостью надо.

Ответ Бернарду получился несколько менее связным, чем того хотелось бы, и Верн добавил.

- Тайна исповеди хранима церковью, и нарушители ее покоя не знать будут ни здесь, ни у подножия Трона…

После чего вздохнул.

- Сокрыты дела их, и к тайне стремясь, они лишь посвященным открывают свои намерения.

Он давно уже заметил, что некоторые мысли объяснялись, как ни странно, не делами благих Его, а описанием заговоров и козней нечестивцев. И по какой-то странной прихоти судьбы именно такие объяснения были наиболее доступны окружающим. Однако, похоже, как минимум Леган понял смысл его слов, вызвавшись взять бумажные дела на себя. С благодарностью Игнациус осенил его аквиллой.

- Благословлены будут начинания ваши…

Каких-то иных предложений Верн не вносил, но после того, как леди Беласко сообщила о том, что знает, где можно найти нелегальный печатный станок и как суда контрабандистов проходят через шхеры на западном побережье, что-то пробормотал себе под нос. Если позволять преступности расцветать, то в какой-то момент ею воспользуются те, кто имеет своей целью нечто худшее, чем просто наживу. Если бы кто-то прислушался, то мог бы разобрать конец фразы.

- …плоды греха пожнут если не сами они, то дети их, и невинные окресь…

Сейчас

Выйдя из здания, священник отошел чуть в сторону и поднял голову, будто пытаясь увидеть что-то на шпиле башни Терминала. Потом, прошептав что-то, осенил себя знамением аквиллы и вернулся к спутникам. И, через какое-то время, вместе с ними оказался в "Рыцарском Ударе".

С неодобрением взглянув на подвыпившего баронета, да и вообще окружающую обстановку, он хмыкнул какой-то цитатой, которая ему самому почему-то показалась чудовищно старой.

- Приходят отыскивать вина приправленного…

Сам он, понятное дело, потреблять оных не собирался, не только потому, что замутненный разум слабеет перед искушениями всех сортов, но и потому что осознал, насколько отказ от подобных слабостей укрепляет волю и дух. Поэтому, когда Таддус обратился к нему с предложением, покачал головой.

- Разделил он между послушниками родниковую воду и хлеб, и насытились они, и готовы были к бою вновь.

- Ну, уважаемый шлит, совсем не дорого. Всего-то пять железок с человека… зато комната, а не лежанка в общей, да… эт-х…

Гном слегка крякнул, когда ему на шею и плечи опустилась тяжелая, закованная в латный доспех рука крысолюда. Ну, как опустилась… скорее, приобнявший одного из братьев Бендер Крэкхекс заставил гнома чуть пригнуться. И на вопросы он отвечал чуток придавленным голосом. Но в меру своих сил.

- Ну, шлит, это кто-то, кому желаешь долгой лебен. Клейн это когда чего-то не платс.

При этом гном, несмотря на некоторое неудобство, показывал руками. Клейн отражали параллельные ладони на небольшом расстоянии, платс – разведенные широко-широко руки, так, что разводя их, гном чуть было не задел Крэкхекса по носу.

- Шмутсик видз это вы сами видели, везде здесь торчат после этого друида. Разрослись здесь, фрашлитин! Байдорен, когда сделал что-то, и понимаешь, что не надо было, и тогда ты байдорен очень. Ну, или не байдорен. Зависит от наличия гевисн. Тут, увы, в Лагере, гевисн редкая штука, очень редкая.

Скорбь об отличии гевисн отразилась на лице Бендер очень явно. Чем бы гевисн не было, ему, похоже, ее не хватало. Или, может быть, ему не хватало воздуха или захвата стрелка. Одно из двух.

- Зейер же – это когда что-то нужно зейер. Ну, без этого обойтись никак нельзя, вот.

Усмехнулся потом, выслушав вопрос Табуна.

- Шлит фарштейт зикн, да-да. Но нас, как в той поговорке, как хотите называйте, только денежки давайте. Можно мосье, можно гражданин, хоть майн харом… мы тут гномы анпритеншас, да.

Он ухмыльнулся, засовывая серебряные монеты куда-то в карман на поясе. Затем бросил взгляд в сторону здания, которое чуть не обчистил крысолюд, и помрачнел.

- Ну… вам только железки нужны. Антшулдигт, но серебро, золото, платина – тут хождения не имеет. Только Усурера валюта. Может, видели уже, железки такие треугольные. Он их обычно по пять золотых за штуку эндерунген. Прежде чем останавливаться, зайдите к нему, обменяйте.

На улице

Возглас крысолюда не остался незамеченным. Как будто из воздуха материализовался неподалеку невысокий (в силу своей расовой принадлежности) гном в черной кожаной броне, поношенных клетчатых штанах и при видавшей виды рапире. Сапоги его были модные, но разные. Фиолетовые вихры торчали из под плоской шапочки, а на обветренном остроносом лице будто бы застыла ухмылка. Тем не менее, выражение его физиономии умудрялось быть вежливым. Как так получалось - непонятно. Возможно, наследственность, возможно - многолетний опыт владельца постоялого двора.

- Милостивый шлит, я слышал, вам зейер вода нужна для купания? Мы, братья Бендер, хоть похвастаться ване не можем, организовать цебер для помывки с горячей водой только так сделаем, да? И не дорого, лучшая домашний кухня и постой у нас, не бадойерн, да-да!

Он показал в сторону вывески того составленного из множества фургонов здания, которое недавно обыскивала Виллесандра. В дверь как раз входил еще один гном, который выглядел точно также, как заведший разговор с Крэкхексом.

- Там-там, милостивый шлит, только подождать клейн придется, да? Грязь после этих…

Он сплюнул на землю, после чего немного покраснел, поняв, что при потенциальных клиентах так делать не надо.

- …шмутсик видз, вот! Но ничего, приберемся, проветрим, главное – приходите, не пожалеете, да-да...

Высокие здания всегда завораживали Игнациуса. Они служили материальным, вещественным свидетельством того, на что способны люди, когда трудятся вместе, когда к их физическому труду прибавляются знания, ниспосланные Императором. Есть что-то неуловимое, разделяющее грубый труд рабов, которых кнутами заставляют ворочать камни, и одухотворенную работу, которая вершится во имя высшей цели, будь то защита своих домов от набегов или восхваление Бога-Императора своим творением. Впрочем, это чувство могло быть и иллюзией, и, при всем желании, священник не мог пронизать взглядом пласты времен и увидеть, кто и как создавал здание терминала. Но он слишком отличался от окружения, базальт стен, витражи, величественный шпиль легатской стали – хотелось верить, что строителей и архитектора коснулось благословение Императора.

И вот, наконец-то, врата терминала открылись, явив множество чудес, что несли благословленные знаки Императора и символы его духа, Омниссии. И это, а также события позапрошлого вечера, спасало их от гнева Игнациуса, ибо то, что притворяется чудом, легко может являться плодом нечистого колдовства. Эта тактика была ему хорошо известна.

- Тебе предстоит многое, Игнаций, и ты должен сдерживать свой гнев и умерять свой пыл, различая нечестивое и неведомое. То, что явлено и сказано будет тебе в терминале, относится ко второму…

В приватной беседе незадолго до встречи с Поргом, объяснили в общих чертах суть предстоящей миссии, роль его, как представителя церкви, и некоторые моменты, существенно поколебавшие представления священника о том, как устроен мир. Поэтому он лишь созерцал, вбирая в себя образы необыкновенных механических рук, что-то записывающих перьями на свитках, странных плоских досок, на которых будто бы прокручивались и сами собой менялись подсвеченные изнутри рукописи, и лишь один раз, когда что-то пролетело в дальнем конце коридора, осенил себя священной Аквиллой.

Прочих Рук Короля (и незнакомку, которая, тем не менее, составила им компанию) он приветствовал еще на входе, когда их встретил проводник, без которого они наверняка бы заблудились в лабиринтах терминала. При всем своем величии, оно исполняло канцелярские функции, и священник хорошо знал, как в подобных местах коридоры уподобляются густому лесу или природным пещерам, где лишь проводник, проведший всю свою жизнь в подобных местах, сможет найти дорогу.

- Увидел он собравшихся, переживших эту ночь, и возрадовался, и понял, что благословение Бога-Императора было с ними.

Слова эти сопровождались добродушной улыбкой, хотя та и предназначалась в большей степени тем, кто уже работал с Игнациусом. Поргу же досталось несколько более витьеватая фраза. И не настолько однозначная:

- Возвеличил он достойных людей, и радовались окружающие их, и молились за них…

Фразу сопровождал поклон, не слишком уклюжий из-за одежды священника. К тому же, спина чесалась после утреннего самобичевания, и Игнациус чувствовал, как ткань прилипает к свежим, пусть и не глубоким шрамам. Боль – это напоминание, а не самоцель, и калечить себя так, чтобы ограничивать свою возможность служить Императору, он не собирался. Грех это был бы, все равно, что мечу позволить приржаветь к ножнам, потому что нравится видеть кровь на нем, из ножен вынимая.

А дальше священник слушал. Стоявшие над ним и в иерархии церкви, и в негласной иерархии авторитетов в церкви, и во все более очевидной иерархии знаний были мудры. Иначе бы в лучшем случае де Порг собирал свои зубы, а в худшем – кишки. Такие откровения надо выслушивать от людей, которым доверяешь безгранично, ибо в иных устах они могут показаться ересью. И чем дальше капитан говорил, тем больше понимал Игнациус свою ограниченность. Настолько, что в какой-то момент не сдержался и пробормотал себе под нос:

- Величием считали они знания свои, и в гордыне своей бросали вызов слугам его и гонцам его. Но в разумов поединке столь сокрушительно поражение их было, что лишь возопить о глупости им оставалось, и просить прощения Его, и причащения к знаниям, что открыты верным ему…

Когда последнее слово покинуло уста Игнациуса, он поморщился. Мысль была гораздо проще. Но, постепенно, беседа перетекала в русло, более привычное священнику. Им нужно было найти культ, а культистов на планете было больше, чем виселиц или плах. И особой сложности их поимка не представляла. И апокалиптических среди них хватало – людей почему-то вообще тянет это явление. Сам Игнациус никогда этого не понимал. Точнее, не понимал, почему это пробуждает в людях худшее, в то время как, казалось бы, есть лишь ограниченное, более ограниченное даже чем просто человеческая жизнь, время показать себя достойным милости Императора.

И из предложенных де Поргом путей расследования более всего привлекал Игнациуса один.

- Паршивые овцы скрываются среди стада, но овца есть овца, и без поводыря пропадет. Один поводырь ведет на тучные луга, другой – в темный лес на заклание.

Он закусил губу, прерывая себя.

- Сокрытые были их лица, но огонь веры горел в их сердцах, и когда еретики Пглавия явили свое истинное обличие, они обнажили кинжалы, и с именем Его бросились в атаку, и пали героями, и славим мы годовщину их подвига.

Конец у истории был не самый подходящий для операции по нахождению еретиков и представлению их под светлые очи посланцев с Терры. Поэтому Игнациус уточнил.

- Император благословляет победу, как мудростью достигнутую, так и доблестью, и сядут его воины одесную у подножия Златого Трона.

Священник пожал плечами. Оставалось надеяться, что его предложение поняли. Но так бывало далеко не всегда.

Прошлая ночь. Три часа. Кун.

Во время своего дежурства Кун, начавший уже уставать от заунывно-монотонных, вопреки всякой логике клонящих в сон подвываний скелета, внезапно услышал новый звук. Не то, чтобы за условным порогом пещеры была абсолютная тишина, ночью и в каньоне звуки разносятся далеко, но ничего, что можно было бы определить как достаточно близкое, чтобы быть интересным и различимым до этого нового звука не было.

Звуком этим было надсадное, но не прерывающееся "О-о-о-о-о-о-о!". Первый подозреваемый, скелет, был не при чем, звук доносился снаружи пещеры. Прислушавшись, Кун понял, что изначальное впечатление, что это "О-о-о-о-о-о-о!" непрерывно, ложно – каждый раз, когда звук начинал проседать, кто-то подхватывал его. Следом за "О-о-о-о-о-о!" появилось и "А-а-а-а-а-а-а-а!", и "У-у-у-у-у-у-у-у!". К этому моменту скальд смог примерно определить направление, с которого доносились эти странные крики. Оным направлением был кратчайший путь к одной из соседних пещер, той самой, где Бьянка среди наскальной живописи нашла каменную дверь.

Затем к вокалу подключилось ударное сопровождение. Правда, подобных инструментов Кун не знал. Точнее, он знал этот звук, но не думал, что он может использоваться в качестве элемента музыки. Какой угодно музыки. Иногда поздно вечером, когда очень хочется спать, или днем, когда тоже хочется понежиться полуденным отдыхом после обеда, кто-то за стенкой начинает прибивать полку или на улице разгорается укладка каменный плит или какая другая стройка. Вот эти удары молотком по явно не полому или звонкому предмету и раздавались, к счастью, достаточно далеко.

А потом в бессмысленные звуки начала вплетаться какая-то осмысленная речь. Разум скальда перебрал несколько языков, прежде чем осознал, что оная речь, точнее, песенный речитатив, принадлежит гоблинам. Не все слова можно было разобрать, некоторые заглушались ударами молотков и воплями, но Гниксланден смог разобрать следующее:

ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ
КРЫЛЬЯ ТВОИ РАСПРОСТЕРТЫ
ЧЕШУЯ БЛЕСТИТ В СВЕТЕ ЗВЕЗД
ОЗАРИ НАС МОГУЧИМ ПОЛЕТОМ
КАК ПРЕДКОВ НАШИХ ОЗАРЯЛ
ПОРАЗИ ВРАГОВ НАШИХ
КАК ПОРАЖАЛ ВРАГОВ НАШИХ ПРЕДКОВ
НАШЕЙ НАГРАДОЙ ТВОЙ ВИД
ЭТОЙ И КАЖДОЙ НОЧЬЮ
КАК ЗАВЕЩАЛИ НАМ ПРЕДКИ
МОГУЧИЙ ТВОЙ ОБЛИК
МОГУЧИЕ ТВОИ КОГТИ
СЛАВИМ ИХ КАЖДУЮ НОЧЬ
КАК ДЕЛАЛИ НАШИ ПРЕДКИ
ТАК ГРОМКО, КАК ТОЛЬКО МОЖЕМ

И дальнейшие вариации восхваления чего-то летучего, чешуйчатого и когтистого с избыточным применением слова "могучий" и разных его форм и оттенков.

На гоблинском это звучало не сильно более музыкально или рифмовано, чем в адаптированном переводе, который составил Кун…

После не самого простого боя, тем более что не первого за этот день, и даже не второго, искатели приключений решили полезть в непонятную трещину в скале и там отдохнуть. К счастью, на окрик Хагара ответило только эхо, пусть и немного странно, на третьем примерно повторении начав заикаться. Ну и Гург, давший друиду подзатыльник, после которого полуорк немного пролетел вперед и страдал двоением в глазах еще несколько секунд.

- Зачем арешь? Напегут же!

К счастью, после минуты-другой напряженного ожидания, выяснилось, что не напежали. Когда отряд осторожно спустился в наименее подозрительно выглядевшую пещеру, на них ничего не свалилось, не вывалилось и даже не набросилось. Единственную попытку предпринял прикованный где-то в глубине расселины скелет, но ввиду своей закрепленности в пространстве цепями, безуспешно. Гург, воинственно рыкнув, бросился вперед и с одного пинка раскрошил череп нежити. Это не слишком помогло, потому что скелет начал собираться обратно, и, собравшись, принялся обиженно подвывать.

- Сапирается, падла. Хрен с ним, пака припит, мешать не пудет.

Конечно, соседство не из приятных, но быстрая проверка соседних пещер-щелей показала, что, возможно, наилучшее. В ближайшей медленно колыхались какие-то щупальцевидные растения, которые, почуяв приближение живых существ, начали к ним нехорошо тянуться. Возможно, огонь бы и решил эту проблему, но заросли уходили вглубь и там что-то подозрительно шевелилось, то обретая определенную форму, то скрываясь в пологе зелено-черных щупалец.

Вторая пещера, находившаяся чуть подальше, выглядела неплохо, пока среди примитивных наскальных рисунков, изображавших драку между множеством маленьких зеленых фигурок и больших синих (зеленые побеждали, но судя по соотношению трупов, дорогой ценой) Бьянка не обнаружила очень тщательно сокрытую каменную дверь. Даже не дверь, а плиту, которую можно было отодвинуть только изнутри прохода, который за ней скрывался. Возможно, она вела бы к какому-нибудь увлекательному приключению или запасу сокровищ, но на этот день путешественники решили, что оных с них хватит.

И расположились на лагерь в первой найденной. Отдыху почти ничто не мешало, разве что тихие завывания скелета в глубине пещеры, начавшиеся примерно в три часа ночи где-то снаружи ритуальные пляски и песнопения гоблинов, последовавший спустя полчаса раздраженный рев пролетевшего над расщелиной дракона (к счастью, после него пляски гоблинов прекратились), и, когда пришла пора Гурга спать, его бессознательное изложение сновидений, в которых важную роль играли слова "упить" и "дропить".

Утро было весьма приятным, если исключить начавший постепенно наполнять пещеру запах серы. Хотя объективных доказательств тому, что его причиной было возвращение обещавших вернуться и отомстить демонов не было, игнорировать его не стоило хотя бы в силу того, что щель была в углублении, и оставаться в углублении, когда его заполняет какой-то пахнущий серой газ, не очень полезно для здоровья.

Фокс ожидал чего-то другого. Правда. Он не ожидал того, что тревога утихнет практически сразу же, как его коллеги залезут в эти странные кресла. Должны были быть какие-то манипуляции, как выразился Хорст, для получения необходимого результата. Или все, что надо было сделать, это натянуть этот наголовник, чтобы башня решила, что ею снова управляют? Он облегченно выдохнул, каждой частичкой своего тела почувствовав, как хорошо это, перестать быть в эпицентре взрыва радиусом в две мили.

И только он обернулся к решившему провести обыск с изъятием (с каковой процедурой по собственному прошлому Ричард был хорошо знаком) Штефану, чтобы поздравить того и улыбнуться, как башня заговорила. Опять про сдерживание каких-то СУО объектов. Которых, как ни крути, рядом не было. Ну, во всяком случае, рядом не было ничего, что требовало бы взрывов радиусом в две мили. Рик сомневался, что оно было бы невидимым и неслышимым, потому что это было бы совсем уж нечестно. Пожалуй, сейчас было самое время, чтобы сидевшие в креслах очнулись и подобрали свое оружие.

Вот только они не собирались этого делать. Более того, их глаза бегали еще более активно, как будто что-то происходило в том загадочном магическом (а это все магия!) сне, в которой их погрузила Башня. И вряд ли что-то хорошее. Он подошел ближе, и громко, прямо рядом с ухом сказал:

- Хорст, Марк, если вы слышите, то нам время, кажется, отсюда двигать…

Нервно немного. Ибо сейчас должны были прибыть какие-нибудь стражи с нижних уровней. Образ механического или скелетподобного повара-убийцы в колпаке и с горящим магическим огнем глазами, с заржавевшим тесаком в одной руке и ложкой для выковыривания глаз, сердец, мозга и прочих органов, которым место все-таки в теле, как живой пронесся перед глазами. Ночь, проведенная в гостях у ведьм, которые для своих нужд непринужденно использовали нежить, не прошла даром.

Но того, что случилось дальше, Рик не ожидал. Угроза должна была прийти откуда-то изнутри башни, а не, в буквальном смысле, свалиться им на голову. Отшатнувшись в сторону, он повернулся к ней, поднимая меч в позицию, а щитом прикрывая верхнюю часть торса. Противников было много, слишком много. Оставалось надеяться, что они не будут рисковать повредить оборудование, и навязать им позиционный бой. Вот только неведомо откуда (ну, кроме хлопьев черной дымки) нарисовавшийся незнакомец в черном сразу разложил ситуацию по полочкам. Посохи – оружие, доспехи не помогут.

Завалить на землю и сломать им член. Или что там у них.

- Мужик, ты не СУО?

Проформы ради спросил у спины незнакомца Фокс. Конечно, враг твоего численно и кратно превосходящего врага, твой друг, но если ради твоего друга кто-то готов испепелить четыре мили, то это повод задуматься о выборе друзей.

Увы, думать времени не было, только вопрос задать. Первый залп, к счастью, прошел мимо, а примерно в это время в толпу одоспешенных налетчиков врезались Ведун, а на заднем плане начал орудовать своим клинком незнакомец. И реакция противников говорила о том, что они, во-первых, смертны, а, во-вторых, вполне способны поддаться панике. И, прежде чем враги подготовились стрелять вновь, с воплем…

- Бери дальнего!

Рик рванулся вперед, выставив вперед щит, и замахиваясь мечом. Вот только вместо того, чтобы ударить последним, как полагается, он подло пнул противника куда-то в область лодыжки, выбивая землю у того из под ног. Во всяком случае, такой был план.

Форд, повинуясь повороту ключа, завелся быстро, как будто ему самому хотелось покончить со всеми делами и убраться побыстрее из этого места. Хотя, скорее всего, это ощущение было ложным – вряд ли дома, в Бостоне, он чувствовал себя лучше. Жара не идет на пользу как автомобилям, так и людям. Исследования Дэвида Майерса показали, что показали, что жара пагубно сказывается не только на организме, но и на психике, делая людей более агрессивными – от большего числа безобидных гудков на дорогах от владельцев авто без кондиционера (статистика собиралась более чем давно) до роста числа преступлений и беспорядков в жаркие времена года. Разумеется, Лорен и Артур эту информацию знали не из книг или интервью Дэвида, который взял на роль популяризатора науки предшествовавшие YouTube’у времена, когда это было сделать по-настоящему сложно, и, как следствие, книги которого регулярно светились на видных местах на приливках книжных магазинов и литературных отделов супермаркетов, а из краткого курса подготовки, который приходилось проходить всем сотрудникам Агентства.

Правда, эти исследования говорили лишь об агрессивности, о спонтанных проявлениях бессмысленной жестокости или всплесках эмоционального гнева, а не о чем-то подобном той картине, что постепенно разворачивалась перед Артуром и Лорен. Хладнокровные и безжалостные похищения, насилие и пытки, убийство или что-то близкое к этому – вряд ли судьба тех, кого обаятельный Чен отправлял своим "знакомым" складывалась счастливо. И все это с ведома, согласия и поощрения человека, которого округ и штат наделили правом представлять закон и обязали его защищать.

Когда, после некоторых сомнительных с точки правил дорожного движения маневров, которые пришлось совершить, чтобы сделать полный разворот к ведущей из трейлерного городка дороге, перед сидевшим за рулем Артуром вновь развернулось заброшенное поле, а стена деревьев осталась позади, в голове появился образ, замеченный им не так давно на дороге. Так нередко бывает, когда ты видишь какие-то признаки беды, но, когда она стряслась, можешь лишь вспоминать их и раз за разом перестраивать в голове картинку того, как можно было предотвратить несчастье.

Они видели шерифа. И, хотя Чен не уточнял, когда Кристи сняла номер, а Волкер просто этого не знал, вполне возможно, что, проезжая мимо детективов и пожирая пончики параллельно с разговором по телефону, шериф как раз договаривался о похищении Ривз. Возможно было, что они даже его подельников видели где-то, но не обратили внимания.

Неприятные мысли. Еще более неприятные при том, что стоит их продолжить чуть-чуть дальше, и придется задаться вопросом, что может скрывать любой человек? Является ли чопорный дворецкий хранителем жуткий тайн семьи, которой его собственная служит уже несколько поколений? Сколько преступлений проигнорировал вежливо улыбнувшийся и кивнувший на перекрестке постовой? Не рубит ли милейшая бабуля в подвале детей на фрикассе-по-людоедски?

Неприятные мысли.

И отвлечься от них очень сложно, а путь неблизкий. Хоть и недалекий. И, ввиду недавних откровений, сложно было смотреть на эти ухоженные домики, эти зеленые заграждения, эти ведущие вглубь жилых территорий переулки и въезды, в ночи превратившиеся в черные провалы, без мыслей о том, что кто-то мог знать. И мог смириться с этим, согласившись с идеей Остлера. Как там Волкер говорил… "мирный, тихий город, солидность, порядок и уважение". Или же просто из безразличия. Хотелось, конечно, верить, что причиной такого поведения был бы страх, но и Саммерс, и Мур слишком хорошо знали людей, чтобы переоценивать их героические качества.

Доехав до обозначенного МакГрубером места, детективы, действительно, увидели поворот, уходящий на грунтовую дорогу. Возможно, он говорил правду. Косвенным доказательством тому было как отсутствие полицейских сирен, в подобной местности разносившихся бы на несколько километров, так и отсутствие каких-либо машин вовсе. На дороге, впрочем, следы были, но определить их точный возраст вряд ли было возможным. Судя по ширине, какой-то внедорожник, возможно даже грузовой модели – такие часто используются всякими мастерскими для буксировки.

Было ли это признаком засады, или же подтверждало слова преступника, в котором проснулась совесть, предстояло выяснить. Но сперва надо было не промахнуться мимо нужного поворота уже на дороге. Артуру пришлось сосредоточиться на том, чтобы не съехать с пути и не повредить машину, наехав на какой-нибудь камень или попав колесом в рытвину, и поэтому за приметами пришлось следить Лорен. Озерца оказались так себе приметой, без GPS их Саммерс и не увидела бы. Но, к счастью, на дворе был 21 век, и отправляться прочесывать окрестности в надежде наткнуться на пресловутые водоемы не нужды не было. Они подъехали к месту, и, притормозив, Артур увидел, что есть следы поворота машины налево по направлению движения. Вот только дальнейший ее путь был не так очевиден – следы терялись, хотя, наверное, по сломанному кустарнику и примятой траве можно было на них снова выйти.

Стоял вопрос – делать это пешком, или продолжить движение на машине. До предполагаемого леса, в котором скрывался "гулаг" было минут пять ходьбы (если, конечно, окрестности озера не превратились в неразличимое ночью болото).

Работа "Травмы" всегда впечатляла Страттона. Их элитные отряды умели сочетать в себе те две вещи, которые по-отдельности Бадди не особо трогали, но, объединившись в уникальную в своем роде процедуру медицинского десанта, затрагивали какие-то струнки в его душе. Поперек медиков он, разумеется, ни вставать, ни дергаться не стал. А то, учитывая врачебные навыки остального отряда, могло получиться глупо. Конечно, словив пулю и улетев на том же медэваке, он вошел бы в историю и анекдоты, как и вся операция TCTF, но вряд ли это стоило того.

В общем, успокоив себя, что Мёллер находится в надежных руках и при не менее надежной аппаратуре, Страттон выпрямился, стряхнул кровь и позволил себе наконец-то впитать окружение. Ибо, когда медик кого-то спасает, ему нужно в определенной степени абстрагироваться от угроз. Да, самому в укрытие, и раненого, если позволяет травма, тоже, но постоянно думать о свистящих вокруг пулях, зашивая дыру в прямой кишке или пережимая вены хирургическими зажимами, все-таки непозволительно. По меньшей мере так действовали герои Бадди, медики из старых фильмов. Рисковали собой, иногда даже гибли, но спасали жизни.

Хороший жизненный ориентир.

Куда лучший чем, похоже, антигероический образ "плохого хорошего копа", который, судя по посыпавшимся на несчастных кочевников предложениям "колоться на месте, а то…" плотно впитали в себя напарники. Или это были начальные стадии феномена психологического отчуждения, происходящего из-за перенасыщенности организма имплантами?

Но размышления прервала Морозова, пихнувшая ему чемодан.

- А нам не похрен, что там?

Пожал он плечами. Камеры в центре все равно пишут, и присвоить денежное вознаграждение за доставку не выйдет. Возможно, даже думать об этом небезопасно.

- Вообще, двигать отсюда надо, мало ли чье внимание мы привлекли. Да и Гирш может вернуться. Может, возьмем Бегемота и по дороге разберемся?

Говорил он, разумеется, по "мыслесвязи" – кочевникам, в каком бы состоянии шока и ужаса они не пребывали, слушать переговоры TCTF не стоило. И говорил он на пути к машине. Серьезной, надо сказать. Настолько серьезной, что Страттон даже присвистнул, осознав, что это может значить.

- У кого же они ее скрысили? Командир, беру свои слова обратно, лучше не брать Бегемот, если содержимое транспортабельно без него.

Вариантов по вскрытию машины было, на самом деле, не так уж и много. Направленный взрыв решил бы проблему, хоть броня милитеховского грузовика и способна выдержать обстрел из крупнокалиберного пулемета, против С-6 в умелых руках мало что устоит. Но с учетом неизвестности как хрупкости, так и точного расположения груза, этот вариант отпадал. Плазменный резак был неплохим вариантом, но под рукой его не было. Силовая катана командира? К сожалению, тут нужно резать и пилить, а не рубить. Оставались, действительно, более интеллектуальные средства.

Обойдя машину по периметру и оценив масштаб бедствия, Страттон подошел, к кабине.

Заглянув в нее, он вздохнул. Надежда, что кочевники в какой-то мере решили проблему за него, угасла. Но нет, они просто сломали зажигание, и, наверное, еще несколько ограничителей, что позволило им вести машину. Изначально управление, в том числе и системами, ответственными за груз, почти наверняка совершалось через нейропривод. А нейроприводы корпораций характерны тем, что жарят мозги несанкционированным пользователям.

После этого вернулся к грузовой двери. И приступил к взлому замка. Хотя криптография могла быть самой разной, основополагающие принципы, по которым работали подобные замки, не менялись уже несколько десятков лет. И, по сути, перед Страттоном стояла задача не столько взломать код замка, сколько сам замок. Конечно, против него выступала корпорация Militech, но замки "Бегемота" все же не были верхом их технологии.

Параллельно активировав "мыслесвязь", Бадди связался с командиром. И только командиром. И шутливые нотки в его голосе исчезли.

- Есть альтернативный путь. Если внешний замок не удастся вскрыть, есть проводной порт. И почти наверняка управление через него позволит открыть грузовой отсек. Я готов поспорить на премию за год, что его кочевники не трогали, а если и трогали, то он кого-нибудь из них поджарил. Я не нетраннер со спекой в хакинг, тут лучше NETSEC привлечь или, учитывая все прочее, спецов из нашего отдела. К тому же, это явно корпоративное дерьмо, такие машины просто по умолчанию отслеживают, не говоря уж о ценных грузах. Так что времени реально нет, хозяин может за товаром прийти. Кочевников почти наверняка вслепую использовали, они доставляли машину, а к грузу у них доступа не было. Были б ключи, они бы не курочили зажигание.

Чудом не закончив свой бег вынужденными перекатами кубарем или лицом в какой-нибудь неприятно выглядящей и пахнувшей куче отходов (не то, чтобы это было важно с шлемом и прочим, но все равно как-то не очень вышло бы), Бадди оказался, наконец, на месте, где происходила основная перестрелка. Не обращая внимания на кочевников (их вполне могли контролировать остальные бойцы отряда), он сразу рванул к Мёллеру, перекидывая винтовку за спину и доставая медсканнер. Добежав до места, где Эдгар свалился, Страттон на секунду замер, оценивая картину бедствия.

- Эк тебя разворотило…

"Гарри", разумеется, умер. К счастью, эта смерть могла быть клинической. Ранений в голову не было, и мозг, по идее, был цел. Насколько это было возможно для мозга, какое-то время находившегося без кислорода. Прикинув время, прошедшее от сигнала о выбытии Мёллера, Страттон скривился. Примерно сорок секунд без должной помощи это, конечно, плохо. Нервные клетки мозга дохнут без кислорода очень резво, и даже экспресс-помощь от "Травмы" далеко не всегда может обратить процесс. Конечно, сейчас было бы неплохо иметь что-то из их снаряжения и химии, но, как говорится…

- Make do…

Прошептал самому себе Бадди, и крикнул:

- Командир, мне тут еще одни руки нужны!

Одним из имплантов, которые в себя запихнул Эдгар, было так называемое децентрализованное сердце. Конечно, то обстоятельство, что прилетевшая в грудь пуля не может продырявить единственное сердце, ибо их три штуки, было весьма полезным для любого человека, связывающего свою жизнь с летающими вокруг пулями. Но текущая ситуация проявляла как раз недостатки импланта. Ввиду естественных биологических ограничений, новые сердца были меньше по размеру, и имели достаточно тонкую систему балансировки. Два сердца вполне могли подхватить выбывшее из строя третье, но вот с остановкой двух "моторов" оставшийся уже переставал нормально справляться с нагрузкой. Плюс усложнение конструкции малого кровеносного круга…

Иными словами, три сердца были лучше, чем одно, только пока работали.

Но, по показаниям медицинского сканера, сейчас не работало ни одно из них. Возможно, последнее остановилось как раз пока Бадди бежал. Гадать смысла не имело. Равно как и колоть стимулятор в один из портов экстренной помощи. Химию разносила кровь, а сейчас она не слишком быстро вытекала.

- Твою ж мать, Гарри, ты не танк, чтоб без укрытий всех расстреливать…

Грудная пластина брони обычно чуть ли не отстреливалась, когда активировалась система экстренного доступа, но с дополнительными бронепластинами ее все-таки пришлось стаскивать. Под ней было месиво. Сперва Бадди надеялся, что серьезные повреждения преимущественно в области конечностей, но тут получалось, что, помимо мозга, кровь сердца будут качать и в продырявленные органы брюшной полости, и грудную. Полноценно перекрыть зажимами можно было только дополнительно вскрыв Мёллера, поэтому Бадди, как мог, пережал доступные крупные артерии и вены, перетянул жгутами продырявленные конечности повыше (омертвения до прибытия "Травмы" наступить не должно было), и приготовился делать попеременно непрямой массаж сердца и искусственное дыхание.

А потом хлопнул себя по лбу, и расчехлил угрожающего вида шприц стимулятора.

Сканер позволял достаточно точно определить местонахождение сердец, а система дополненной реальности глаз любезно нарисовала большую красную точку на груди Мёллера над ним. Бадди занес руку, как для колющего удара ножом при обратном хвате, а за тем со всей силой всадил стимулятор прямо в сердце Эдгару...

Бадди, как обычно это бывало на вылетах в АВИ, сидел, откинувшись на спинку кресла и полуприкрыв глаза. И старался не показывать те ощущения, которые испытывал. Не самые лучшие, надо сказать. И старался отвлечь себя самоанализом, точнее, анализом этих самых ощущений и их рациональности. Статистика говорила, что всевозможный авиатранспорт - самый безопасный транспорт в мире. Но несколько ситуаций, в которых Страттон побывал в чуть более молодые свои годы, мешали ему воспринимать это беспристрастно. Собственно, они же были причиной того, что Бадди сидел без шлема, а пальцы его барабанили по карману разгрузки, где находилась "щепка" с ARPR-чипом базового пилотирования. Повторно оказываться в ситуации, когда пилот со спекшимися после кибератаки мозгами пускает слюни, красные аварийные огни и предупреждающие о том, что все плохо мигающие надписи нагнетают драматизму, центробежная сила кидает пассажиров от стенки к стенке, и никто не знает, что делать, он совершенно не хотел. Разумеется, это была исключительная ситуация, но, опять же, силовые структуры гораздо чаше попадают в исключительные ситуации, чем рядовые граждане...

Ход течения мыслей абсолютно не помогал. Вместо того, чтобы убедить себя в том, что полет безопасен, в который уже раз Страттон приводил себя к выводу, что все не так однозначно, если ты служишь в NCPD или просто ведешь интересный образ жизни.

- Полеты, ша(е, гребаные полеты.
Он поежился в кресле, и хотел уже было дополнить реплику, как поступил входящий вызов. Мацумото, похоже, имел сегодня проблем даже больше, чем обычно. Количество сигарет заставляло задуматься о том, свои у капитана легкие, или он в ближайшем будущем планирует замену - Бадди и сам не чурался курева, но в таких объемах рак был практически гарантирован. Но, к счастью, сейчас это совершенно не приговор. Если есть деньги, разумеется. Но и чек ежемесячный Мацумото получал несколько с иными цифрами. Возможно, даже имел небольшой пакет акций "Найт", или, как минимум, должен был их получить по увольнению. Если результаты его деятельности корпорацию устроят, наверное. Благотворительность корпорациям не свойственна, разве что для хорошего PR.

Беспокойство Страттон испытывал, скорее, за их миссию. Он не любил задачи, которые поступали вот так, в АВИ, не давая возможности полноценно подготовиться. Конечно, их отряд был в значительной степени универсальным, но возможность подобрать подходящее оружие и разработать тактику заранее, а не на лету, была бы предпочтительней брифингу практически на месте.

Но, похоже, других вариантов не было. По словам Мацумото, информация была настолько свежей, что нормальный порядок действий был исключен. Когда командование отключилось, Бадди хмыкнул, надел шлем, поежившись, когда легкий электрический разряд засвидетельствовал успешный контакт систем нейроприводов Arasaka и Zetatech, после чего достал из подсумка кусок пластиковой взрывчатки, воткнул электронный запал, и отдал мысленный приказ системам на проверку связи шлема и детонатора.

Детонатор дружелюбно два раза подмигнул, свидетельствуя, что связь установлена. Это чуть успокоило Страттона, и он приступил к стандартной предоперационной проверке остального снаряжения, слушая указания Клифтона. В патетике командиру отказать было нельзя, хотя Бадди и подозревал, что городской казне куда больше вреда наносят налоговые лакуны корпораций, криминальные синдикаты и коррупция, чем контрабанда. Хотя, конечно, летели они ловить кота в мешке (точнее, в "Бегемоте”), и оное животное могло, в теории, оказаться и чем-то, целиком и полностью меняющим расклад.

Мысль о "Бегемоте” заставила Страттона взгрустнуть о том, что в стандартное снаряжение средства противотанковые не входили, и рассчитывать приходилось лишь на ЕМ-винтовки в лучшем случае. Но что поделать?

План командира был неплох, с учетом всех имеющихся обстоятельств. Сам бы Бадди предпочел установить взрывчатку на пути джипов с реальными противниками, но времени на это категорически не хватало, да и провернуть все так, чтобы кто-то из группы "профи" оный трюк не заметил, в сложившейся ситуации возможности не представлялось.

- Командир, нам сразу по профи работать, или с бедолагами помочь?

Получив ответ, он хмыкнул, после чего еще раз осмотрел крепления кресла и отрапортовал о готовности. Кочевников было жалко, хотя бы в силу имевшихся у них шансов, но что-то подсказывало Бадди, что, пройдя столько трудностей для того, чтобы доставить груз, они колебаться перед тем, чтобы сделать пару-тройку "свиных" трупов не будут.

Но реплика Мёллера задела за живое:

- Тараканы заводятся там, где грязно, Гарри. И не то, чтобы они виноваты в том, что родились тараканами.

К тому же, многие из них стали тараканами не по своей воле. Но эту мысль Бадди не стал озвучивать. Он хмыкнул.

- Мы таки копы, а не дезинсекторы. Нет задачи по умолчанию всех уничтожить. И оставить пару в живых для допроса лучше, чем всех положить и потом гадать. Пограничники спасибо, как минимум, скажут.

Несколько секунд МакГрубер молчал. Вряд ли вопрос Саммерс относился к тем, на которые легко ответить. Даже при осознании своей вины и принятии ее. Даже при желании что-то исправить. Затем, будто внезапно осипшим голосом, он начал говорить. Отвечать.

- Гулаг, это бывший бункер. Военный или выживальщиков, не знаю. Не важно. На картах новых его нет, насчет старых хрен знает. Не зная, что искать, не найти. Заброшенный, разумеется. Все ценное давно вынесли, вплоть до полок, голые стены остались. Туда их и кидали.

Он сглотнул.

- Первыми были шериф и Д’Анджело. Или наоборот. Наверняка наоборот. Я не знаю, что там в прошлом у этого мерзавца было, но без него ничего этого не было бы. Эта жирная скотина со значком сама бы не решилась, да и не додумалась… в общем, они это место нашли. И использовали.

Еще одна пауза, длиннее.

- Что, по вашему, могут сделать психопат, грязный коп и уголовники с людьми, зная, что им ничего за это не будет? Если есть ад, то место в нем мы заслужили. И хитрый Чен тоже. Он в "развлечениях", может, и не участвовал, но не лучше нас. Хотел держать руки чистыми. Хотя вряд ли его "знакомые" делали с этими людьми что-то хорошее. С их состоянием…

Тень, различимая в дверную щель, заметно вздрогнула.

- Ничего хорошего мы с ними не делали. Не буду описывать. Можете спросить шерифа при встрече. Или эту вашу Кристи. Или сами догадайтесь. Но что бы мы ни творили, это в сравнение не идет с тем, что с ними делал этот поехавший. Я не знаю, что Д’Анджело делал с ними наедине, но это ломало их совсем. Это страшно. Если есть какой-то общий путь зла, то я видел, кто находится на его конце.

В голосе МакГрубера слышался страх.

- Ему все равно, все безразлично, кроме того времени, когда он остается с ними наедине. Всегда есть что-то. Деньги, власть, чувство силы, похоть, идеи какие-то. Для него есть только жертва и то, что он может с ней сделать. Я не суеверен, но это сам дьявол во плоти. Я не удивлюсь, если у меня после всего этого с крышей нелады, но я готов поклясться, что рядом с ним я слышал что-то потустороннее.

Еще секунда, в ходе которой уголовник, похоже, облизнул пересохшие губы.

- Встретите его, пустите ему пулю в лоб. Или в затылок. Не думайте. Он думать не будет.

Над тем, что он будет говорить и делать, Ричард размышлял почти все время, прошедшее с момента принятия определенного решения и до того мгновения, когда все-таки удалось оказаться наедине с одной из ведьм. Судя по разговору недавнему, возможно, наиболее адекватной. Конечно, это создавало дополнительный риск, но не то, чтобы у Фокса было много опций. Возможно, Милена была последней из доступных и нормальных…

Вообще, надо, при случае, взять у Хорста пару уроков учености, а у Штефана – рыцырскости. Или как это называется. В общем, говорить красиво, складно, и так, что если не нести пурги, бабам нравиться. А то сейчас пришлось сильно напрягаться, чтобы что-то внятное сказать.

Он посмотрел в сторону, где скрылся отпочковавшийся Штефан. Вообще, за товарищем надо было приглядывать. К ведьмам он явно не слишком хорошо относился, и мог дел натворить, сунувшись куда-нибудь не туда. Но сейчас Ричарда больше волновало другое. Вернувшись взглядом к Милене, он сглотнул, и начал говорить, стараясь не отклоняться от задуманного плана…

- Госпожа Милена, есть, скажем так, дело достаточно приватного характера…

Несколько секунд после откровенного рассказа Лорен владелец фургона молчал, будто ожидая продолжения, после чего хмыкнул.

- А свою роль, он, конечно, не рассказал. Хотя его можно понять, он встрял ни за что, и первым бы в расход отправился. Я не знаю, в каких кругах он вертелся, но этот жирный пидор из него как раз покупателя выбил. Выход на покупателя, если быть точнее. Все детали знал лишь Адам, и это ему шею и спасло.

Он сделал, судя по скрипу пола, несколько шагов, затем остановился.

- Без него все разваливаться начнет, наверное. И это хорошо, но шериф или этот черт может, что-то новое найдут.

Он еще помолчал.

- Чен умел языком трепать, и наверняка выставил себя жертвой, но я не такой. Я мерзавец, и знаю это. Но после того, как первый раз что-то дурное сделаешь, потом легче становится повторять раз за разом. Но не эту хрень. Это, ***дь, оправдать нельзя. Лучше б я в тюрьму обратно отправился, там, хотя бы, шанс есть, что не придется с не понравившимися какому-то жирному уроду людьми такое делать.

Похоже, что МакГрубер давно ждал возможности выговориться.

- Адреса я скажу, но в обмен на кое-что. Когда окажешься там, поймешь все сама. Там улик хватает, несколько фоток хватит, чтобы любой присяжный поверил. Не говоря уж про эту Кристи, которая тоже свидетель и жертва. И этим пригрози шерифу, он хоть смелый перед теми, кого за яйца держит, в душе трус поганый.

"Вольный меч" Фокс сидел и слушал. По тому, как ведьмы отозвались о Леоше, он сразу догадался, что просто так то, за чем они пришли, им не отдадут. Более того, дальнейший маршрут экспедиции попахивал самоубийством. Вне зависимости от того, к какому решению придут более умные, чем фоксова, головы. Уже две ведьмы не слишком тонко намекнули на то, что в случае несоблюдения их условий обратная дорога будет связана с не вполне случайными несчастными происшествиями. А лезть в Башню, тут Фокс вынужден был согласиться с Армандом, было не то чтобы делом, с которого высоки шансы вернуться в принципе.

Он бросил взгляд на Штефана. Гарантии безопасности… ведьмы, похоже, были в настроении представлять только гарантии опасности. И шкурой Ричард чувствовал, что если разговор продолжится в том же направлении, то садик со скелетами может ожидать пополнение. А потом ведьмы будут с невинным видом (если они вообще в него умеют, с такими-то обличиями и поведением) объяснять, что не дошли дозорные, пропали по дороге.

Сглотнул. Дождался ответа на слова фон Хаггена.

- Это, такая штука. А что, собственно, эта Башня с теми, кто проникнуть туда хочет, делает? И что наемники не так делали? Чтоб решение принимать, а не подписываться на незнамо что…

Он еще раз посмотрел на переговорщиков.

- …или не подписываться.

- Хрен его знает, что тут водится. Одно известно, чем дальше в лес, тем страньше. Но в любом случае, одному ходить даже в обычный дозор не стоит.

Ответил он Хорсту, поднимая арбалет и проверяя, не сломалось ли там чего. Хотя аппарат надежный, всякое может случиться от внезапного падения. Трещина какая, или тетивы разрыв, или винт какой отошел, что лук, собственно, крепит к ложу. Выяснять это в бою не хотелось.

А вот содержимое карманов и смысл татуировок главаря бандитов хотелось выяснить прямо сейчас. И, пока остальные беседовали на отстраненные темы, он изучал интересующий его предмет пристально. И результаты были интересны. Достаточно печальны, да, чтобы такую сумму собрать, пограбить эта гоп-компания должна была немало путников.

Поняв это, Фокс бросил злобный взгляд на пленника. Проще было бы, если бы он загнулся сразу. А так придется решать, что с ним делать. Сам Ричард колебаться не собирался. Бандит хотел их убить и обобрать, а за это надо было не только по закону, но и по понятиям, и даже по базовым принципам справедливости жизни лишить. Не говоря уж о его предыдущих и сопутствующих преступлениях.

Но пугать взглядом времени особо не было, по-хорошему, чем быстрее они бы свалили отсюда, тем лучше. На стоянку совсем ночью становиться, без подготовки… так себе дело. Можно не там встать. Совсем не там. И Фокс вернулся к обыскиваемому предмету. И не только карманы, но и кожа оного рассказала интересную историю.

- У нас тут богатей, оказывается…

Хмыкнул Фокс во всеуслышание.

- Золотишко даже есть.

Он подкинул монетку в воздух и та закружилась, поблескивая благородным желтым цветом.

- Да и человек интересный. Я в воинских тату не силен, но вот за что эта штука…

Ричард довольно бесцеремонно обнажил клеймо главаря.

- Сказать могу. Он боевым слугой был, из мятежников, а так клеймят, вроде как, на рудниках фон Штайнера. С них и сбежал. Что приводит нас к вопросу, сам он орудовал тут, или как-то завязан был на тех, кто сюда сбежал после поражения. Но я бы сказал, что все-таки артист вольный, иначе бы деньгу тратил, а не с собой таскал в таком количестве. Хотя…

Он поднял флакончик.

- А что вот это за хрень, я не знаю. Под рукой держал, может, магическое зелье какое. У колдуний спросим.

Благодарность Макмаллена была, пожалуй, несколько преждевременной. Сэр Генри сделал минимально необходимое, но не обязательно, что достаточное. По одной простой причине, которую Дэвенпорт озвучил.

- Увы, я не специалист в горных переходах или путешествиях сквозь джунгли. Мог что-то и упустить. Поэтому будем надеяться, что к этим резервам нам прибегать не придется.

***

Реакция Кревски заставила сэра Генри нахмуриться. Конечно, люди с опытом могут выработать феноменальную толерантность к алкоголю, и даже сам он не сомневался в точности своей винтовки после пары стаканов виски. Но больше беспокоило отношение. Хотя, справедливости ради, юмор Дэвенпорта далеко не всегда понимали окружающие. Озвученная перспектива спиться была, скорее, шуткой, чем реальным предположением. Пришлось прояснить ситуацию.

- Это была шутка, мистер Кревски. Про возможность спиться. Я лишь прошу не злоупотреблять. В экстремальной ситуации пьяный человек либо обуза, либо помеха. И в походе лишь вы и мистер Джексон, о псевдониме которого предлагаю не забывать, способны понимать наших проводников и местных.

Однако с речью последнего он согласился, кивнув. Хорошо, что, несмотря на несколько безответственный взгляд на алкоголь, доктор понимал ситуацию, в которой они находились. И, когда оставшиеся озвучили свои подозрения, сэр Генри высказал терзавшие его мысли. Без преувеличения терзавшие - Дэвенпорт разрывался между доверием к словам Ларкина и противоречиями, скрывавшимися в них. Точнее, конфликте между ними и имевшимися фактами.

- Пока что меня в поведении наших водителей ничто особо не беспокоит. Если мне не изменяет память, они много лет работают с Университетом Сан-Маркос. Хотя это мы знаем только со слов Ларкина, но вряд ли он стал бы лгать насчет вещей, которые так легко проверить.

Г енри вздохнул.

- Однако стоит помнить, что мы для них - чужаки, в то время как наниматель - Ларкин. Мистер Кревски, если вас это не затруднит, можете попытаться в ходе нашего путешествия узнать их поближе? Их опыт работы, тот факт, что они неоднократно посещали плато, на которое мы направляемся, должны послужить точками... соприкосновения.

Он осмотрел собравшихся. Говорить на публику он не любил, но сейчас особого выбора не было.

- Но, по правде говоря, сейчас основная угроза, помимо обычных тягот путешествия, исходит от возможных соратников Мендосы и самого Ларкина. Первые рано или поздно попытаются отомстить или как-то еще вмешаться в наше путешествие. А вот уважаемый организатор экспедиции...

Англичанин запнулся на несколько секунд, подбирая подходящие слова.

- Он очень быстро поправился. Слишком быстро для такого испытания. И эта татуировка связывает его и с записями де Фигероа, и с мутацией Мендосы. В свою версию он верит, но это не означает, что он сказал нам правду. Он может и сам ее не знать.
Сэр Генри поморщился, после чего продолжил.

- Я не любою рассказывать истории, особенно те, которым не был свидетелем сам, но Я не могу поручиться за источник, но я видел немало сошедших с ума на войне, и лейтенант Блейк не был похож на сумасшедшего. Хотя рассказ его и отдает безумием, которое нам, цивилизованным и рациональным европейцам, довольно сложно понять.

Он прикрыл глаза, воскрешая в своей памяти ту стоянку, на которой сам услышал повесть. Не слишком она от этой отличалась, разве что жара была влажной и африканской, враг был известен, и с самим Г енри были не случайные полунезнакомцы, а проверенные в боях солдаты.

- Африканская история была полна крови, борьбы за власть и тайн задолго до того, как туда пришел современный белый человек. Современный - потому что ходят истории о заброшенных городах, основанных то ли потомками ранних арабских племен, то ли пропавшими легионами Римской Империи, то ли и вовсе выходцами из мифической Атлантиды. Для многих пустым звуком прозвучит мфекане и имя Чаки, но на африканском континенте его, и кровавые войны, в которых стирали с лица земли целые народы, вспоминают до сих пор. Убили его собственные браться, и правление их династии не было счастливым. Но, справедливости ради, они оставались верными своим дикарским традициям, что их, в итоге, и погубило.

Генри достал фляжку с водой и сделал глоток.

- Одной из этих традиций был поиск злых ведьм и колдунов, свидетелем которому как раз и стал Блейк со своим отрядом. Они были в составе делегации, которая должна была засвидетельствовать восхождение на трон Кетчвайо, который стал последним королем, или, как они иначе называют своих вождей, инкоси, зулусов. Не успели, но зато попали на пресловутую охоту. Это страшное зрелище, но при этом не лишенное безжалостной практичности. Подкупленные колдуны, нианги, нередко выбирают политических противников короля вождя в качестве своих жертв. Разумеется, их приходится разбавлять невиновными и настоящими преступниками, о которых известно, но которых нельзя наказать по обычному закону.

Дэвенпорт сделал еще один глоток.

- Но самое удивительно в этом мероприятии то, что нианги каким-то образом управляют толпой. Феномен массового гипнотизма, смешанный с практиками, более характерными для циркачей и фокусников. Это звучит не слишком пугающе, не так ли? Вот только Блейк, которого сам Уолсли отметил за храбрость, говорил, что у него поджилки тряслись, когда, повинуясь движению или слову нианги, окружавшая его толпа, ритмично покачиваясь и ударяя ассегаями о землю или щиты, ревела свое "Изва". Я не смогу описать вам выражение его глаз, когда он описывал это, но что-то подобное я видел на Ипре. Но там люди смотрели в глаза смерти, а тут...

Генри пожал плечами.

- ...Не понимаю. Он был гостем, ему ничто не угрожало, и даже если бы они обратились против него, они смогли бы пробить выход штыками и пулями. Захватить инкоси, под конец... Однако эти воспоминания его глубоко потрясли. И не то, чтобы он был слишком сентиментален, за пару дней до этого... впрочем, это не важно. Но свою награду он получил не зря, и в нем было любопытство, присущее настоящему англичанину, сочетавшееся со столь же характерной отвагой.

Небольшая пауза в рассказе была отмечена тяжелым вздохом.

- Он договорился о встрече с одним из нианги, наиболее значимым из них... я никак не могу вспомнить его имени. Не важно. Его провели в расположенный у пещер крааль, и он встретился с этим колдуном. Детали Блейк помнил смутно, но, по описанию, не обошлось без каких-то наркотиков. Ощущение пребывания вне тела, неправильное восприятие прошедшего времени, нечто схожее с галлюцинациями. Но утверждал, что предсказания колдуна сбылись. Вот только среди них были такие, о которых зулусский колдун на тот момент знать не мог.

Побарабанив пальцами по фляжке, Г енри задумчиво закончил.

- Я полагаю, что каким-то образом его разум начал связывать реальные события с несуществующим прошлым. Колдун не предсказывал события, но убедил Блейка считать, что важные события в его жизни были предсказаны. Так и у нас. Ларкин может неправильно связывать причины и следствия, искренне верить во что-то, не являющееся реальностью. И поэтому мы не можем доверять ему. Как минимум не стоит оставаться с ним наедине. С учетом возможностей покойного Мендосы, поодиночке лучше нам не ходить. И, чтобы иметь возможность спокойно спать, установить караулы.

Лима, Перу
19 марта 1921 года

С одной стороны, Генри видел, что Ларкин как минимум искренен в своих словах. Но это ощущение искренности очень слабо вязалось с содержанием речи их нанимателя. Как тот и сам заметил, его правда была неправдоподобной, и выглядела так, будто бы он пытался все сомнительное в их текущей ситуации свалить на покойника. Но при этом очевидно было, что он верит в то, что говорит. Под конец, за свою жизнь, особенно в диких странах, Дэвенпорт повидал достаточно, чтобы понимать, что хоть чудес и не существует, совпадения бывают невероятные, и монета гораздо чаще становится на ребро, чем мы можем себе представить.

Поэтому он просто хмуро кивнул, когда Ларкин пообещал бороться с пристрастием к наркотику.

- Под конец, я в этом путешествии буду неподалеку.

И, когда в помещение вошел человек, который как минимум выглядел как настоящий доктор и обладал соответствующим снаряжением, с радостью уступил ему место, предварительно поведав вкратце детали ситуации и оставив свой адрес на случай, если доктору зачем-то понадобится связаться с ними.

Но, уже сделав шаг к порогу, он на секунду прикрыл глаза, приказывая памяти откатиться назад, далеко назад, к тому моменту, когда Илаяс читал записки Тринидад, а если более конкретно, то к именам, которые перечислялись в них. Если его предположения были верны, то последователи культа, по меньшей мере его главари, называли себя именами погибших от ядовитого газа в гробнице конкистадоров. Эрнандо Руис. Диего Гарридо. Луис де Мендоса. Педро де Веласко. И их капитан, Гаспар Фигероа. Доктор назвался иным именем.

Здорово было ли видеть в каждом встречном очередного участника мистического заговора конкистадоропоклонников-мутантов? Наверное, нет.

С этой мыслью Генри закрыл дверь и последовал вслед за остальными своими спутниками. И не мог не согласиться с мнениями, которые они, не особо стесняясь, озвучивали.

- Все это выглядит на удивление подозрительно, но у меня сложилось ощущение, что Ларкин верит в свои слова. Хотя, возможно, они и не соответствуют правде. Нельзя исключать того, что он подвергся внушению. Хотя универсальность гипнотического воздействия преувеличена, но ослабленный разум может поддаться, особенно если внушение производит кто-то, кому обладатель этого разума доверяет.

Он вздохнул. Однако слова мисс Лилиан заставили его улыбнуться.

- Замечательные слова, мисс Лилиан. Как сказал один неплохой австралийский поэт…

Генри на секунду прикрыл глаза, вызывая в памяти строки Гордона:

- Судьба моя зависит от пули, а пуля – защита в неравном бою… не могу не заметить, что он знал, о чем говорил, и умел неплохо обращаться и с конем, и с винтовкой. В наше время коней заменили машины, но винтовки не утратили свою актуальность.

Однако, как его воодушевление возникло, так же оно и исчезло, смытое воспоминаниями.

- За исключением некоторых ситуаций. Но наше путешествие к ним не относится, к счастью.

Спустившись в фойе, он задал несколько вопросов насчет того, насколько известен и надежен доктор Гонсалес. В глубине душе надеясь, что не придется, сломя голову бежать наверх только для того, чтобы увидеть очередное высушенное тело. Однако, похоже, вызванный прислугой эскулап был вполне реален и не более таинственен, чем любой другой житель города.

Лима, Перу
20 марта 1921 года

Следующий день выдался пусть и не столь полным трагическими и загадочными событиями, но зато весьма более хлопотливым. Всем путешественникам знакомые хлопоты – надежность снаряженной экспедиции была несколько поколеблена в глазах Генри (классическое английское understatement, разумеется, ничему, кроме части своих спутников и верной винтовке он в этом деле более не доверял), и поэтому он предпринял ряд мер. Первой из которых был визит в местный оружейный магазин. К счастью, Перу не брезговало импортом оружия, и найти надежные образцы американского производства не составило труда, хотя в сравнение с двустволкой или пристрелянной винтовкой самого Дэвенпорта они даже близкое не шли. Известия о том, что Нейтан и Девере решили покинуть их, несколько огорчили его, ибо и без того небольшой отряд уменьшился еще сильнее. Хотя оба несостоявшихся участника экспедиции были, мягко говоря, достаточно мутными товарищами, по меньшей мере Симмерс умел мыслить и действовать решительно и быстро в нестандартных ситуациях.

Тем больше поводов озаботиться тем, чтобы была возможность защитить себя. Выбора особо не было. Хотя некоторые его бывшие коллеги по ремеслу придерживались мнения, что лучше безоружный человек, чем вооруженный, но не умеющий пользоваться оружием, Генри больше склонялся к точке зрения, что лучше иметь вооруженного союзника, чем безоружную обузу, и эффективность новичков не в последнюю очередь зависит от крепости их нервов и навыков командования. Как минимум нервы у всех отправившихся в экспедицию были крепкими – при виде чудовищных уродств Мендосы и последствий его нападений никто не впал в истерику или полноценный ступор.

Вторым важным визитом было посещение местной аптеки. Наверняка в снаряжение экспедиции входила аптечка-другая, но так уж вышло, что для походов в дикие места Дэвенпорт предпочитал собирать необходимые лекарства самостоятельно. К тому же, нужно было позаботиться о непредвиденных проблемах мистера Ларкина. Боли никуда не денутся, и борьба, судя по известному Генри о действии наркотика, будет тяжелой. Поэтому, помимо всяких дезинфицирующих и антиинфекционных препаратов англичанин приобрел обезболивающее на замену.

Не менее важным аспектом экспедиции была вода и провиант. Вряд ли и в том, и в другом имелся недостаток, но, если Мендоса хотел саботировать экспедицию каким-то образом, у него имелось немало способов заложить что-то вроде часовой бомбы, только в плане болезни. Достаточно нескольких кружек дизентерийной воды, чтобы сделать многолитровые бочки непригодными для питья. А пара испорченных паразитами фруктов или кусков мяса может заразить остальные, а в подобном климате хватит лишь небольшого дефекта тары. Даже небольшая лекция Джексона не смогла его до конца в этом переубедить – хотя условия и не выглядели способствующими развитию паразитов и бактерий, никогда не знаешь, с чем можно столкнуться. К тому же, заразиться запасы могли прямо тут или по дороге. Осмотреть подготовленные к экспедиции запасы Генри без излишних трат времени и нервов не мог, но мог сделать небольшой резерв, которого хватило бы на неделю жизни его европейских спутников при жесткой экономии.

И, под конец, нужно было обзавестись подходящей одеждой. Большого гардероба с собой Генри не возил, а имеющаяся одежда подходила под описанные Илаясом параметры лишь частично. Конечно, хорошо было бы сшить что-то на заказ, но запас средств сэра Дэвенпорта не был безграничным, чтобы позволить себе настолько срочную работу. Поэтому он довольствовался тем, что было в магазинах, хотя и относился к деталям с придирчивостью и вниманием, свойственной людям, которые привыкли ставить свою жизнь в зависимость от экипировки.

Были у Дэвенпорта и свои дела. Он обошел несколько мест (помимо уже упомянутых), куда мог бы заглянуть европеец, ищущий либо связанную с военным опытом работу, либо место для сбыта драгоценных камней или золота. Райли мог заглянуть туда, если попал в Лиму в обход консульства. Конечно, эти места по своему характеру отличались тем, что не слишком охотно распространялись о гостях, но Генри достаточно было замеченного момента сомнения перед хорошо сложенной ложью или отказом сообщать что-то незнакомцу. Возможно, дальнейшее расследование пришлось бы отложить до возвращения из экспедиции… но, по меньшей мере, какими бы обстоятельствами путешествие не усложнилось в дальнейшем, еще один повод вернуться из него не был лишним.

Лима, Перу
21 марта 1921 года

Очередным местным завтраком Генри все так же пренебрег, заказав классический английский. Не то, чтобы он боялся отравиться, но придерживался твердого мнения, что лучше еще ничего не придумали. Простота и четкость цивилизации против насыщенной излишествами варварской роскоши. Не все разделяли его точку зрения на этот вопрос, но не то, чтобы мнение окружающих могло сильно повлиять на сложившиеся за долгие годы привычки и пристрастия Дэвенпорта.

Ларкин выглядел на удивление неплохо, что заставило Генри задуматься о том, что организм его обладает довольно выдающейся способностью восстанавливаться. Не то, чтобы он недооценивал навыки доктора Гонсалеса, судя по рассказам, тот обладал сорокалетней практикой и выдающимся авторитетом (что далеко не всегда следует из проработанного времени), но восстановление от подобных испытаний гораздо сильнее зависит от организма, чем от мастерства врача.

Загрузив все приобретенные в Лиме пожитки в грузовики, которые выглядели более-менее надежными, и проведя условный смотр нанятым перуанцам (Генри прошелся мимо них взад-вперед, строго поглядывая из-под полей шляпы и оценивая, насколько надежными они выглядят и как хорошо держат его суровый взгляд), он забрался и сам внутрь, сев на скамейку и приготовившись к сомнительно приятному путешествию.

Вообще, настоящей вежливостью со стороны Ларкина было бы организовать нормальный автомобиль для гостей. По меньшей мере, предусмотрительностью.

Писко, Перу
21 марта 1921 года

Когда первый день путешествия подошел к концу, путешественники остались наедине друг с другом и своими мыслями. Первой из которых у Генри стала мысль о том, что они могут быть не одни. Внимательно осмотревшись, он достал фляжку и отпил из нее. Как раз в то время, как Питер предлагал перейти на коктейли.

- Мистер Кревски, так мы сопьемся до того, как доберемся до этой пирамиды. Это будет весьма недостойный конец экспедиции. К тому же, в жару алкоголь усиливает жажду, а не ослабляет ее. Если вас беспокоит вероятность отравы или болезни, то я запасся водой и едой в Лиме. Хотя и предпочел бы приберечь этот резерв до дальнейшей части нашего пути.

Он вздохнул.

- И не только этим. Учитывая, с чем нам довелось столкнуться в Лиме, можно считать, что мы на военном положении. Поэтому я позаботился о том, чтобы в случае стычки с местными или нашими проводниками мы не оказались безоружными. Можно сказать, что меня на это вдохновила мисс Монтгомери, напомнив о том, что является лучшей защитой.

Он посмотрел на девушку, после чего обвел взглядом небольшой отряд.

- В том числе и психологической. Скрытое оружие становится неожиданным сюрпризом для нападающего, но явное может предотвратить само нападение. Или отложить его до момента, который враг сочтет наиболее подходящим. И тут уже наше дело думать на шаг или два вперед.

2 декабря

- Его больше нет…

Грэхэм невольно повторил слова Арчибальда, скосил глаза на индикатор доступных каналов связи, и, не увидев там привычного значка доступного сигнала спутника, закусил губу, чтобы не сказать чего-то лишнего. После чего тяжело вздохнул и ответил.

- Принято, будем окапываться.

Потеря спутников как-то особо больно ударила, и лишь несколько минут спустя он понял, почему именно. Он никогда не считал себя привязанным к этой планете. Да, они воевали здесь, но в любой момент, когда командование сочтет их присутствие здесь ненужным, их могут направить на другой театр боевых действий. А теперь, когда республиканцы показали свои противокосмические возможности, будет ли командование рисковать эвакуацией? Сможет ли оно вообще это сделать?

Но до этого он передал приказ командира роты по машинам и приступил к планированию. Прямо сейчас контратаку ждать вряд ли стоило, враг пустил бы находящиеся рядом силы в качестве поддержки танкам. Так что десяток-другой минут точно был.

Нервы постепенно успокаивались. Хотя Блэкбурн прекрасно понимал психологическую изнанку своего состояния, понимание не слишком-то помогало. Потеря подчиненного просто так не прошла, и рассматривать это как естественную часть войны разум Грэхэма напрочь отказывался. Даже гибель танков второго взвода в сражении с "Войнуками" глубоко шокировала его, хотя он и скрывал это. Груз ответственности за живых подчиненных павшие увеличивали в разы. И в очередной раз оказавшись перед этой ситуацией лейтенант не смог полностью сохранить хладнокровие и невозмутимость, столь необходимые для принятия рациональных решений.

И сейчас, во время короткой передышки между наступлением и обороной, он размышлял над этим.

Разумеется, над этим и не только. Опыт, полученный во время нападения, надо было учесть при разработке плана обороны. И разумеется, главным просчетом республиканцев было то, что они не провели эффективное минирование подступов. У них был шанс направить виварийскую атаку в определенное русло (минимально вежливая оценка противника уже говорила о том, что какое-то средство обнаружения мин он будет иметь), но либо они им не воспользовались, либо всем трем ротам феерически повезло пройти мимо минных полей, так их и не заметив. Недостаточно хорошо сработала и разведка – по сути, слишком явно занятые позиции на энергостанции и высотах сыграли против карсландцев, так как именно на них пришелся первый удар. Не был в полной мере использован и потенциал оружия, не требующего прямой линии стрельбы.

Хотя при мыслях о неубиваемом "Крокодиле" Блэкбурна передернуло.

Поэтому первым делом лейтенант направил прикрепленных к его группе саперов спасать мины с подбитой машины. Хотя они и не пригодились для обороны от южного огрызка танковых сил противника, грядущая атака сулила быть куда более существенной. Или не сулила. Арчибальд был туманен (не по своей вине, скорее всего, Грэхэм тоже понимал, что причиной расплывчатой команды было отсутствие разведданных), но в тумане на вражеской территории всегда следует ожидать чертов айсберг. Поэтому, пока экипаж расслаблялся, командир его сидел над планшетом, одну за другой делая заготовки позиций и сбрасывая их в папку "сохраненное".

За этим занятием его и застала реплика Ли. На мгновение оторвавшись от планшета, он улыбнулся иронии ситуации. Эйдену было с чем сравнивать. Менеджер, строитель, Эрдинанская кампания без единого боя… Жизнь Блэкбурна была совсем другой. И, уже мысленно подтрунивая над своим статусом прожигателя жизни, Грэхэм с удивлением понял, что ирония заключалась не в этом. А в том, что приложивший немало усилий, чтобы отвертеться от назначения на фронт, сам он сейчас не хотел бы быть в другом месте. Если бы его сейчас отправили на Новый Лондон, в штаб, то вряд ли он смог бы спокойно работать, не имея возможности напрямую помочь тем, с кем его связала судьба. Хотя, конечно, лучше бы войны просто не было.

Улыбка дрогнула, но сохранилась. Обе мысли, и породившая ее, и пришедшая ей на смену, были верны. И изначальный ответ соответствовал им обеим.

- Аналогично, мистер Ли. Аналогично.

Но улыбка уступила место беспокойству, когда Прохазка внезапно заговорил о голосах мертвых. На памяти Блэкбурна это было впервые, да и интонация слишком не походила на то, как Степан обычно говорил. С раздражением Грэхэм понял, что на самом деле слишком мало знает об этой стороне своего водителя. Он принял его способности как данность, а о цене их даже не подозревал. В отличии от Эйдена.

- Может, не стоит в это всматриваться, мистер Прохазка? Погибли и погибли…

Он вздрогнул, попытавшись на мгновение представить себе, что чувствует человек с ЭСВ во время боя. После крупных сражений. Он не был суеверным, но голоса мертвых…

- …и... эти голоса, их можно как-то отсечь или заглушить? Я не думаю, что прямо у нас в полку есть кто-то, кто поможет, но я могу попытаться выйти на специалистов во время очередной стоянки на лагере.

Дрон отправился на юг, туда, откуда наиболее вероятно было наступление врага. Про себя Блэкбурн подумал, что это может израсходовать значительную часть запаса батарей, но актуальные данные о возможном противнике этого риска стоили. Когда из почти десятка заготовок позиций он смог отобрать показавшуюся наилучшей, танкам был отдан приказ расположиться в городе и замаскироваться. И, когда этот процесс был более-менее завершен, навестил раненых. Помочь он им особо не мог, но принес шоколаду. Много калорий, а при борьбе с последствиями ранений последнее, что нужно организму, это оставаться без подпитки.

Запасы шоколада таяли (в переносном смысле, разумеется), и определенно стоило искать метод пополнения резервов.

Визит Вомбатам, несмотря на все желание это сделать, он сразу же наносить не стал – хотелось все-таки находиться рядом со своей машиной (причем важным условием было то, что машина должна быть на позиции), если начнется заварушка. Которой, к счастью, не случилось. Прибыли гренадеры, прибыли догманские "Тайры", начали серьезно окапываться. Но перед отъездом удалось лишь увидеться – все делалось в спешке, пусть и обусловленной обстоятельствами. Но хотя бы сейчас они отправились с ними. А могли и не отправиться... Раз за разом в ходе этой кампании они встречали людей, которым спасали жизни, которые спасали жизни им, и, наиболее вероятно, чтобы больше никогда их не увидеть. Или не оказаться рядом в тот момент, когда этим людям опять будет нужна помощь. Единственными, кто был рядом постоянно, были соратники по полку, и то…

Невеселые мысли переполняли Блэкбурна, когда под конвоем "Грифонов" он ехал по и без того унылому и однообразному ландшафту. "Психологические колонки" настроение не улучшали. Когда население призывают записываться в партизаны, это показывает, что дела идут совсем хреново. К счастью, пока не настолько хреново, чтобы колонну встретил авианалет, засада или установленные диверсантами противника мины.

Вместо этого в санатории их встретили более-менее комфортные палатки и долгожданный сон. Проконтролировав, что все бойцы его взвода расположены на местах и в очередной раз испытав укол совести от того, что их было, считая его самого, восемь, а не двенадцать, отрапортовал о готовности ко сну совершавшему с, скорее всего, похожими мыслями обход Арчибальду, отправился на свое место и вырубился.

3 декабря

Утро началось тоже неплохо. Нормальная температура, нормальный по военным меркам завтрак, даже "Космо-Кола" напрямую из Нового Лондона. В щедрости МТО Грэхэм сразу заподозрил неладное, и рассказы Леннона это неладное лишь подтвердили. Кола была дважды трофейной – республиканцы на самом деле перехватывали корабли, и ничего хорошего это не значило. Вскоре после этого Арчибальд отправился на сбор командиров рот, на котором, похоже, ничего особо важного, чем бы стоило поделиться с подчиненными, сказано не было. Позже поступила информация о смотре, но в том, что его танк к моменту смотра будет находиться в идеальном состоянии, Блэкбурн особо не сомневался. Потому что к тому моменту уже сходил в МТО насчет перезарядки дымов и прочих контрмер, а также посадил Прайса монтировать систему микроволнового обнаружения. Изначально он надеялся, что, если оная пережила танк Кокенуа, удастся ее подцепить просто так, но, как оказалось, тут его опередил штабс-сержант Кей, и пришлось, мысленно костеря разведчика нехорошими словами, заполнять очередной комплект бумажек на запаску от МТО. К счастью, танк бедолаги также имел 125-имиллиметровое орудие, что позволило обновить боеприпас. Правда, два фугасных снаряда Грэхэм решил заменить на очередную новинку, которой, как это регулярно бывает, сильно не хватало в этом бою.

Иногда Блэкбурну казалось, что снабженцы будто специально поставляют им оружие, ориентируясь на результаты только что прошедшего сражения. Вот, например, была бы у него дейтериевая ячейка для плазменной пушки, может, "Крокодил" и закончился быстрее…

Понятное дело, что пройти мимо очередного обновления для плазменного орудия Грэхэм не смог.

Но, как бы он ни любил "Пульсары" и продукцию безумных гениев из Alphatech, первым визитом его за этот день был все-таки экипаж Ростовой. Свои долги он привык отдавать, и, по правде говоря, меткая стрельба в этом сражении заслуживала куда большего, чем простая плитка шоколада. Но увы, в распоряжении Блэкбурна был лишь он и слова. Ну, и услуги Прайса, но, похоже, женский коллектив справился с починкой своего плазменного оружия самостоятельно.

Так что во время вечернего смотра южная группа, по меньшей мере, в грязь лицом не ударила. Даже боекомплект был полным, и единственной возможной придиркой со стороны за каким-то хреном припершейся докапываться до сутки назад прошедших бой частей инспекции был мигающий красным индикатор одной из ячеек для плазменной пушки. Но издевательски-вежливое объяснение того, что это были запасные ячейки, в и тоге так и не пригодилось.

В отличии от зенитки, которая явно впечатлила инспекцию бригады. И этот шанс Арчибальд явно не упустил, поведав историю ее добычи, которая, судя по обрывкам услышанных в расположении рассказов, обещала стать легендарной.

4 декабря

К диссонансу между световым днем и стандартным временем Грэхэм за время кампании приучил свой организм, но до конца привыкнуть так и не смог. Когда через полтора часа после подъема может наступить объективная ночь, организм субъективно отказывается все следующее считать днем. Однако это был очередной день, несмотря на пролетающие сквозь небо кометы. Очередное утро, которое оказалось выдающимся. Как в хорошем, так и в плохом смысле. Новости, наполнявшие внутреннюю беспроводную сеть лагеря, относились, вне всяких сомнений, к плохим.

"Доберманы" улетали. Понятное дело, у них начиналась своя война, пусть и с тем же противником, но их пользу вряд ли можно было переоценить. И вряд ли было что-то на их замену. Вступление Федерации в войну (в нем, в отличие от некоторых, Блэкбурн не сомневался), конечно, радовало, но пока эффект от него достигнет Ар-Рахмана, немало времени пройдет. Но предпосылкой к тому, что эта война завершится победой правильной с исторической точки зрения стороны это являлось немалой. Хотя немало опасений связывалось с флотом Империи, Блэкбурн верил, что что-нибудь в Федерации придумают. История показывала, что выигрывают войны чаще всего те, у кого за плечами более крепкая и крупная экономика, и хотелось думать, что эта не станет исключением. Но не факт, что сразу. И сводки, в которых говорилось про угрозу Сиону SN4030 надо было воспринимать более чем серьезно – независимый мир Империя сожрет и не подавится. Но сожранное придется вернуть, когда военная машина догманцев раскрутится на полную катушку.

Но виварийской кампании на Ар-Рахмане это не поможет. Единственное, на что можно было рассчитывать, так это на то, что несмотря на победу в битве за планету, она будет достигнута за счет превосходства в космосе. На земле республиканцам победить не удастся.

К сожалению, проведенный впоследствии Комптоном брифинг лишь подтверждал эти предположения. Единственное, на что можно было рассчитывать в этой ситуации, так это на то, что большей части экипажа HMS "Решительный" удастся эвакуироваться. Героизм не должен быть бессмысленным, и у Блэкбурна было ощущение, что один конвой республиканцев не сыграет решающей роли в кампании. Особенно если они, танкисты, сделают свою работу. По какой-то прихоти судьбы (если не считать стратегических соображений контроля над аэропортом) снова предстояло воевать в Мердж-эль-Кате. Но на этот раз – нападать.

Еще одной не слишком хорошей новостью был запрос от офицеров бригады в отношении Прохазки. Потому что бедняге и так было не по себе после прошлого боя, даже если он это не показывал. По спине Блэкбурна до сих пор пробегал холодок, когда он вспоминал его слова и то взгляд, будто бы проходящий сквозь сталь, пластик и стекло танка. С этим что-то надо было делать, и, Грэхэм завалил офицеров группы вопросами, касающимися последствий предлагаемых процедур и вообще практик применения и контроля ЭСВ в целом. За которыми крылся довольно простой интерес – лейтенанту нужен был выход на специалистов, которые помогли бы Прохазке контролировать его способности лучше, а не просто усилить их боевую эффективность.

С этими же соображениями он подошел к Арчибальду, которого поймать, правда, удалось не сразу. Он крутился кабанчиком в части, и только на четвертый раз лейтенант увидел его, а не получил информацию о том, сколько минут назад Гарольд был здесь.

- Капитан, я не знаю, командование с вами согласовывало или нет, но ко мне зашли из штаба. Хотят Прохазку взять на экспериментальное экспресс-улучшение его способностей. Я думаю позволить ему самому решить, всю ответственность готов взять на себя. Но перед этим мне нужно ваше мнение знать. Может, выбора у меня и него особо и нет?

И примерно так же он объяснил свое решение и самому Прохазке.

- Я не хочу настаивать, и конечный выбор – за вами, мистер Прохазка. Я переживу недовольство командования. Но я прошу вас все-таки рискнуть. Это будет еще одним козырем нашей команды, и, если повезет, удастся выйти на людей, которые помогают с побочными эффектами ЭСВ на профессиональном военном уровне. Голоса умерших все эти. Вряд ли весело это слышать после каждого боя.

Он вздохнул. Как бы эти слова ни формулировать, выходило, что он давит на Степана через вину и долг отряду.

- Моя просьба – только просьба. Отказ я тоже поддержу, без задних мыслей. Но решать надо сейчас.

Выдающейся в хорошем смысле частью утра было построение, на котором раздали награды. От своей Блэкбурн отказываться, по примеру Бертони, не стал. Хотя Ли заслуживал ее не в меньшей степени. Да и вообще все присутствующие. Вклад каждого в победы второй роты был достаточен для награды. Ли, в некоторой степени, ее даже получил – именно ему Блэкбурн дал увольнительную. Пообещав следующую, впрочем, Прайсу, которому как-то маловато внимания и одобрения доставалось со стороны командира танка.

Сам же он решил сходить на лекцию по тяжелому оружию новоприбывшего. Вряд ли тот умел что-то, чего не умел Ли, но познакомиться и посмотреть на новоприбывших стоило.

Город не дал ответов. Город не создал новых вопросов. Конунг не лгал, или его ложь была слишком хорошо скрыта – город был городом, не больше и не меньше. Живущим, бурлящим даже жизнью, но не подающим никаких признаков того, что что-то не так, что Торстейнн где-то лжет. А они могли быть. Асмунд нередко замечал, что города часто являются отражением если не самих властителей, то множества людей, которых они к себе приблизили. Многие сотни лет, которые культура впитывалась в камни и бревна городов, всегда несли на себе краску современности, пятна душ тех, что обитали в них ныне. Подозрительный и нервный взгляд одного из облаченных в слишком строгий доспех для кажущегося вполне обычным дня стражника, бегающие из стороны в сторону глаза придерживающих свои сумки или кошельки прохожих, круговое углубление вокруг костра на центральной площади, где танцами каждый вечер пытаются умилостивить богов, выставленные из страха оказаться недостаточно религиозным напоказ в каждом окне и на каждой груди символы веры…

Чего-то подобного Асмунд так и не заметил, равно как и времени, которое пролетело до назначенного конунгом часа почти незаметно. Хотя это и не была его родина, но холодный воздух, привычные одежды, понятный без усилий говор окружающих – все это затягивало и, надо сказать, успокаивало. Подозрения сгладились, пусть только и для того лишь, чтобы вспыхнуть вновь в Высоком Доме. Кулаки сжались, а в голове раз за разом повторялась просьба, пусть и неслышимая конунгу, но обращенная к нему.

Расскажи, прошу, прошу, расскажи, не дай мне, не дай остальным, что рисковали своей жизнью в бою, оказаться недостойными, опорочив себя защитой неправого!

За всем этим Асмунд не заметил ни великолепия блюд, покрывавших столы, ни музыки, ни изящной утвари. Это было материальным моментом, который не имел существенного значения для жреца, идущего тропой судьбы. Он лучше многих знал, насколько хрупко великолепие, как случайное, или кажущееся случайным событие, подобное тому, что именно они оказались перед лицом повелителя Искльйова в час нужды, может все изменить.

Он прикрыл глаза, и убранства, музыка, запахи, голоса отступили, дав путь иным образам. Холодный ветер из распахнутых дверей продувает Высокий Дом, заставляя пламя факелов дрожать и съеживаться, но, одновременно, раздувая угли очага и заставляя тени гневно спорящих перед пустым троном хурскалов и вельмож, расползаться расползаются по стенам. Нечто незримое давит сверху, взгляд нечеловеческой силы, в котором нет одобрения, лишь разочарование и сожаление, и сквозь сами стены ощущается, как многие люди уходят из города, ибо случилось немыслимое и тьма нанесла удар в само сердце в самый торжественный, посвященный асам момент.

Да, сколь бы справедливой ни была месть сестер, последствия ее пали бы тяжким бременем на слишком многих…

Асмунд открыл глаза, и, хотя завывание ветра возможного будущего еще какое-то время отдавалось эхом в ушах, постарался сделать вид, что радуется празднику. Тело хотело этого, но дух до сих пор не был уверен. Это было традицией южан, но до рассказа конунга он не был уверен, стоит ли ему есть и пить в доме этого человека.

К счастью, Торстейнн не стал тянуть. И повесть его была печальна, и достойна того, чтобы ее запомнили и рассказывали. Не сейчас, но годы спустя, когда она получит свое завершение. Ибо жива еще вторая мстительница, и гнев в ее груди не ослабнет после того, что свершилось сегодня. А, когда конунг завершил свой рассказ, Асмунд содрогнулся, поняв, что стал частью этой истории, и что его подозрения частично оправдались. Вряд ли Торстейнн был виновен в безумии своего молочного брата, какой бы ни была склока между ним и его бывшим советником, дела, от которых смелые и молодые воины седеют, куда чаще имеют иные причины.

Но у конунга был выбор. Он мог приказать схватить Брэди. Попытаться объяснить ей, что ее мотив для мести ложен. Но вместо этого он убил ее. И, в сочетании с мыслью о том, что ее мать отвечала взаимностью и конунгу, и Хревниру... кто мог поручиться, что она не солгала насчет того, кто являлся отцом? Что она сама знала?

Убил ли Торстейнн свою собственную дочь, не ведая об этом?

Асмунд содрогнулся. Он не был уверен, что хочет знать ответ на этот вопрос.

Но на другой вопрос он хотел знать ответ. Мстительницы прибыли лишь день спустя после новостей о гибели бывшего советника конунга. У них не было ни малейшего сомнения в том, что их отец погиб именно из-за Торстейнна. И, по словам самого конунга, дочери Хревнира обучались вдали от дома, и, что бы ни свело с ума молочного брата конунга, не должно было их затронуть. И вряд ли ожерелья, с помощью которых можно призывать драугров, являются обычной, легко доступной ученицам вещью на Инис Сглейн. Магия Орвенты в природе своей была иной, она не несла чистого зла, в отличии от того, что призвало в этот чертог мертвых. Да и само безумие, о деталях которого конунг избегал говорить… кто-то сделал из несчастных оружие, направленное в сердце Искльйова, и его острие до сих пор было поднято в готовности к бою.

Дрожь еще раз пробежала по спине. Асмунд ощутил на мгновение весь возможный ужас ситуации – сестры могли не подозревать о том, что являются слепым оружием в чьих-то руках. К ним мог не являться зловещий призрак, указавший на цель мести, к ним мог не подходить знакомый с детства человек, которому бы они доверились без тени сомнений, им могли не являть путь боги или порождения мрака. Нечто или некто мог вселить безумие в разум и сердце их отца, и, узнав об этом, о его гибели, они могли в горе своем обвинить Торстейнна в бездействии, и обрушить месть на него, изыскав для этого средства и ступив на путь тьмы ради свершения ложного возмездия.

Они были уверены, что их отец в Хель, что он умер не как достойный воин…

Словам Торстейнна хотелось верить, они звучали стройно и искренне, да и значительную часть их можно было проверить. Но откровения о произошедшем, догадки и выводы, к которым Асмунд пришел, потрясли его. И ответил он осторожно, не раскрывая всех своих мыслей, просто в ожидании продолжения поддержав беседу.

- У зла, человеческие истоки имеющего, есть грань, о, конунг, и не в ее пределах лежат седые волосы юных воинов. Какие бы ссоры и обиды не разделяли тебя и Хревнира, за последними событиями я чую злую волю.

Генри методично укладывал в саквояж инструменты и препараты, пригодившиеся в куда меньшей степени, чем он того ожидал. Ларкин, хотя и подвергся действию лошадиной дозы наркотика, приходил в себя быстро. Подозрительно быстро. Его объяснения вполне укладывались в картину, которую нарисовал у себя в голове англичанин. Мендоса получил над ним влияние через наркотик, и, хотя это и вызывало подозрения у других членов экспедиции, менее знакомых с воздействием опиатов на людей, Дэвенпорт вполне доверял этому объяснению. Героин туманил разум, разрывал логические связи и создавал эмоциональную зависимость, которая, в данном случае, частично перекинулась на человека, поставлявшего вещество Ларкину. Мендосу. Это было сродни влюбленности, когда недостатки человека, к которому тянут чувства, остаются незримыми или находят оправдание, какими был они не были. И если этими чувствами манипулируют, то можно добиться чудовищных результатов.

Но подозрения нарастали. И с интересной стороны показал себя Арчибальд Буше. Он вытащил какую-то маску, прихваченную им… Дэвенпорт пролистал события этого и прошлого дня и не нашел ответа. В музее, наверное? А Макмаллена, который задавал вопросы как настоящий англичанин, прямо, четко и без излишних сантиментов, ответы Ларкина, похоже, совсем не убеждали.

К счастью, у него нашелся нежданный союзник. Илаяс также принял не слишком связные аргументы Ларкина. Хотя Генри и предпочитал доверять логике, но отбрасывать интуицию человека, который оказался по большей части прав в самом невероятном, однозначно, не стоило.

- Леди и джентльмены, не стоит недооценивать влияние опиатов. Я могу заверить вас, что при сильной зависимости способность логически мыслить и подмечать детали серьезно ослабевает. Подлый и хитрый человек может этим пользоваться крайне эффективно. Так, что зависимый даже не будет осознавать этого.

Он повернулся к Ларкину.

- Я должен вас предупредить, как… доктор, пусть и не практикующий. Если вы не оставите это лекарство, оно убьет вас. В какой-то момент вам не понадобится Мендоса, чтобы ошибиться с дозой. И нас рядом не окажется. Я подберу подходящее обезболивающее от последствий малярии, но вас будет тянуть к героину, и это будет сопровождаться физическими и духовными страданиями.

Волкер бросил взгляд на вклинившегося в разговор пришельца, который, судя по манерам, одежде и вопросам, также принадлежал к Корпусу. И, похоже, прибыл с достаточно важной информацией. Во-первых, он подтвердил наличие живых гримфольдцев. Тут старуха им не наврала. Во-вторых, он сообщил о степени деградации власти в городе. Если люди скатились до сожжений ведьм, то ситуация явно зашла слишком далеко.

Даже по меркам Корпуса. Нельзя было не задать себе вопрос – почему Гримфольд так поздно запросил о помощи? Или почему Корпус так долго реагировал? Почему-то Волкеру виделся образ корпулентного, надушенного, напудренного городского главы в роскошных, но не красящих ни разу одеждах, отмахивающегося от докладов о странных происшествиях, приказывающего страже подавлять неизбежные волнения и заботящегося лишь о своей шкуре. Пальцы охотника сжались на рукояти топора вплоть до белизны в костяшках. Он по-настоящему ненавидел таких людей. Наверное, не настолько, чтобы осквернить предназначенное для охоты на монстров оружие человеческими кровью, плотью и костью. Наверное.

Ответы Бриджет, к едкости которых сознание Гюстава уже приспособилось, были скорее полезными, чем нет. Если им верить. С бабкой все было не настолько просто, чтобы принимать ее слова за чистую монету. Но и чего-то, что заставляло бы заподозрить ее в злонамеренном вранье, также она не явила им. Вспышка Леди Элен, хоть и была излишней, с хорошими шансами могла выявить тьму, скрывавшуюся под не слишком, скажем прямо, благообразным образом. Но не выявила. И всем, что можно было поставить старушенции в вину сейчас, был ее дом, населенный, похоже, существами, которых до текущего момента Волкер считал народным фольклором, и игнорирование ее персоны Тварью. Которое, и тут Гюстав готов был прозакладывать свою королевскую грамоту охотника, не было связано исключительно с ее характером.

Сожжения ведьм обернулись жертвоприношениями. Люди пошли по пути потакания злу, а не сражения с ним. Хотя разумом Волкер и понимал, что легко ожидать героического сопротивления и гордого отказа от сделки с тьмой, будучи плодом многолетней подготовки к этому в Корпусе, и что это совершенно другая картина для обычного горожанина или крестьянина, сердце не могло принять подобное оправдание.

"Она" оказалась какой-то Тварью. Причем получившей название по имени города. Что само по себе говорило либо о масштабе, либо о том, что проблеме слишком долго не предавал внимания Корпус, и она успела превратиться в легенду. Увы, не вымышленную. Концентрация на одной жертве, иронически напоминавшая ход мысли некоторых охотников, странно выбранный временной промежуток для охоты… хотя подобные порождения подсознание Волкера привычно относило к порождениям тьмы, охота с полудня под полуночи…

Кэтрин. Гюстав, забыв осторожность, оглянулся. Бабка говорила, что ее убила Тварь. Которая охотится с полудня до полуночи. И, если белесое пятно солнца за затянувшими небо тучами не врало, если она действительно торопилась внутрь к полудню, то момент, когда существо выходит на охоту, еще не наступил. Бриджет могла ошибаться или заблуждаться… а могла и не ошибаться и не заблуждаться.

В этот момент внимание на себя вновь обратила Элен. Выслушав ее, Волкер перевел взгляд на дом.

- Я не сомневаюсь в том, что вы видите, Леди Элен, и что вы не безумны. Вы - наше преимущество и, возможно, единственная защита от существ, с которыми Корпус не сталкивался. К тому же, королевскую грамоту не выдают недостойным, и вы не должны терзать себя сомнениями. Но достоинство надо сохранять…

Он дернул щекой. На какой-то момент он будто бы снова оказался в своем ближнем кругу. Друзей, с которыми они обсуждали философские проблемы и то, как страна могла бы стать лучше. Но эти речи слабо подходили для реального мира, не отделенного от проблем плотной пеленой привилегий. И еще меньше подходила сама манера таких речей для текущей ситуации.

- Это разговор не для этого времени и места. Коллега….

И он повернулся вовремя, чтобы заметить направившегося к дому и Бриджет незнакомого охотника. Несколько быстрых шагов, и, нарушая правила вежливости, и, по-хорошему, осторожности, Гюстав положил руку на плечо коллеге.

- …вас не было при нашем знакомстве с frau Бриджет. Не приближайтесь к дому, не приближайтесь к ней.

- Бивер-21! Бивер! Проклятье!

Кулак Блэкбурна врезался в панель до того, как он успел взять себя в руки. Это была война. Смерть была ее неотъемлемой частью. Не только чужих, но и своих. Если бы не команда РСЗО, ситуация была бы хуже. Их смерть была не напрасна. Во всяком случае, в это надо было верить сейчас.

Чтобы оставаться командиром, которому эмоции непозволительны.

И тут мигнул значок машины Робинсона.

- 2-1-2, доложите обстановку? Повторяю, доложите обстановку! Робинсон?

Ответа не было. То, что машина продолжала ехать, не значило. Точнее, это значило лишь что двигательные системы не пострадали. Во время этого боя он уже видел подобное, когда экипаж вражеской машины погиб, но та продолжала ехать, пока не уперлась в стенку. Палец, которым он переключал вкладку с биопоказателями экипажей, дрожал. Возможно, дрожала и рука. Хотя Грэхэм и старался, конечно, виду не подавать.

Все живы. Пульс дикий, но, выгнав на поверхность памяти картинки с медицинских тренингов для командиров, Блэкбурн облегченно вздохнул. Рана Робинсона была единственной, и, похоже, он впал в шоковое состояние. Это должно было пройти. Или кто-то из экипажа его машины должен был прийти в себя и принять командование. Пробежавшись по именам, лейтенант выбрал оператора КАЗ.

- Леннокс! Это лейтенант Блэкбурн! Вы все живы, повреждения и ранения не смертельны! Отставить панику, принимайте командование! Как минимум - выпускайте дымы!

Но, хотя это и можно было считать умеренно хорошей новостью, расслабляться было нельзя. Свернув окошко с биопоказателями, он вперился взглядом в планшет. "Йомен", "Мерлин", "Тайра" против четырех танков, два из которых – шестерки. И не до конца зачищенный город.

- Кей, прикрывай тылы! Ростова, шестерки! Рэмси, остановившуюся машину!

Будучи любителем плазменного оружия, Блэкбурн помнил, что дистанция "Квазара" побольше, чем у его "Пульсара", даже модифицированного в "Ультру" будет. Пятерке, особенно в бок, которым она повернулась к виварийцам, должно было хватить.

- Мистер Ли, пятерка подвижная. Мистер Прайс, дымы, помехи.

Сам он выбрал своей целью БМП. Урон порядком оплавил ее броню, и шанс на эффективное попадание вполне имелся.

Секунды, проведенные Леди Элен во внутренней борьбе, казались Гюставу минутами. Не часами, настолько субъективное время не растягивается, если не верить в пролетающую в смертельной опасности перед глазами жизнь. Но страх того, что собрат (или сестра) по оружию не внемлет голосу разума, заставлял кровь бурлить, обостряя рефлексы до предела, тщательно расширенного тренировками Корпуса.

И видит Бог, Волкер никогда не хотел, чтобы источником этого нервного возбуждения был другой Охотник Корпуса. Хотя, справедливости ради, никогда не исключал такой возможности. Некоторые Охотники заходили слишком далеко, и, чтобы поймать их и посадить на скамью подсудимых, простых людей было мало. Корпус готовил людей, способных сражаться с монстрами. Хотя выражение "чтобы поймать монстра, нужно самому стать монстром" было бесконечно ложным, для поимки беглого Охотника нужны были бойцы, прошедшие подготовку Корпуса.

Но это были единичные случаи. Гораздо чаще превысившие даруемые королевской лицензией права Охотники не понимали, что совершили. Они теряли свою человечность, способность сопереживать тем, кого защищают, и сосредотачивались на Охоте, пока она не пожирала их душу. Со временем становится все легче и легче заменять боль при виде очередного разорванного чудовищем трупа полными гордости и ярости сопротивляющегося тьме человечества словами про устранение любой угрозы и про не имеющую значение цену, превращать жизни в сухие строчки доклада о результатах охоты.

Волкер видел нечто похожее на войне, как солдаты теряют способность чувствовать. Привязываться к человеку, зная, что он может в любой момент умереть, тяжело, а когда раз за разом проходишь через смерть близких, пусть и ставших таковыми за несколько месяцев, недель или даже дней человек, начинает казаться, что куда лучше отрешиться, чем опять и опять терпеть эту боль. Гюстав, хотя и не прятался в ставке, вопреки желанию родителей и настоянию знакомых и "друзей", видевших в нем трамплин для своей политической карьеры, все же был достаточно далек от обычных солдат, и даже среди офицеров близких знакомых у него было немного. Происхождение, которое в обычном мире заставляло людей виться вокруг него стаями, на поле боя создавало вокруг него какую-то ауру отчужденности.

Слепым, однако, его это не делало.

Смотря на Элен, на ее наградной крест, которым она так дорожила, он переживал целую гамму эмоций. Страх, что ситуация будет развиваться в худшем направлении, и придется поднять оружие против своего. Вызванную предполагаемым пониманием обстоятельств, которые заставили ее так реагировать, жалость, признанием которой он никогда бы не нанес Элен оскорбления. Сочувствие тому, как она старалась всеми силами защитить их от угрозы, которая была для них незрима, пусть и не столь страшна, как это казалось самой охотнице. И надежду, ту искру, за которую Гюстав всегда цеплялся в самые темные минуты. Надежду на то, что все еще не слишком поздно, и можно будет попытаться как-то сделать так, чтобы в следующий раз она не поднимала оружие против простых людей с намерением убить из подозрения.

Как - Волкер пока не знал. Нескольких минут знакомства слишком мало, чтобы понять, как приступить к изменению сложившихся в ходе непростой жизни принципов и идей.

Но попытаться он считал своим долгом.

Поэтому, он просто кивнул. Почувствовав себя виноватым немного. Из-за возраста, из-за уверенных слов в нем увидели более опытного. В то время как, вполне возможно, вся разница была лишь во взглядах. После чего повернул голову к старухе.

- Frau Бриджет, мы прибыли, чтобы очистить это место от нечисти. Я вижу, что слишком поздно, чтобы помочь многим. Но сожалениями и извинениями делу не поможешь.

Он оглянулся на труп. Потом перевел взгляд на дом.

- Что-то оберегает вас от вреда, но, если эта защита пропадет, Корпус в нашем лице приложит все усилия, чтобы защитить вас. Как и всех, кто будет нуждаться в защите. Но мы не стража, и в ночной дозор не ходим. Мы защищаем, нападая. Мы уничтожаем нечисть в ее гнездах. Вы можете нам помочь, рассказав о "Ней", о том, что случилось с этой несчастной Кэтрин, и об этих двух девочках в вашем доме.

Вопросы, ответы… многие считали ремеслом Охотников исключительно убийство порождений тьмы, но Волкер считал, что оно куда шире. Когда монстр прячется под человеческой личиной, его надо вывести на свет. Не так сложно проломить грудь топором склизкому, покрытому мокрой шерстью чудовищу, пасть которого измазана в крови свежей жертвы. Корпус учит именно этому. Быть быстрее и бить точнее. Способности опытных Охотников могут казаться простым людям чуть ли не сверхъестественными. Но вот другую часть Охоты, близкую к тому, как в древности инквизиция выявляла тайных еретиков, многим из новоиспеченных лордов и леди приходилось постигать самостоятельно.

Иногда – методом проб и ошибок. Где ценой ошибки была человеческая жизнь.

Вот и сейчас, Волкер постепенно вытягивал из фрау Бриджит ответы. Узнать, лжет она им или нет, можно было только опираясь на противоречия в ответах, на моменты, которые она отказывалась им объяснять. Вопрос Вергары она ожидаемо обратила в злую шутку. Да и на вопросы самого Гюстава отвечала неохотно. И несколько уклончиво. То, что стража оказалась бессильной против порождений тьмы, было вполне ожидаемо. И это подразумевало то, что старуха не сидела безвылазно до того, как события приняли совсем уж плохой оборот. Но лишь подразумевало. Об этом же говорило и то, что она называла себя сумасшедшей Бриджит. Это походило на навешенный кем-то со стороны ярлык, употреблявшийся сейчас в ироничном ключе.

Либо же она действительно видела вещи, которые заставили ее усомниться в своем разуме.

Были и другие интересные вещи. Например, то, что чудовища обходили ее дом стороной. Этому могло быть несколько объяснений. Если, опять же, принять на веру то, что она сама не относилась к порождениям зла достаточно могучим, чтобы другие ее опасались или боялись. Но это ставило другой вопрос – почему она в этом случае вообще решила вести беседу с Охотниками? Отвлекала от своих незримых союзников? Но что тогда мешало ей напасть до прибытия самого Гюстава? Скука в ожидании достойной добычи?

Но определить это было решительно невозможно. Пока что. До каких-то активных действий.

И что за "Она", которой охотники придутся по вкусу? Возможно, вполне буквальному...

Так или иначе, Волкер склонялся к тому, что, хотя со старухой, и, в особенности, ее домом что-то нечисто, она не представляет непосредственной угрозы. В ее речи было слишком много моментов, которые скрывающее свою личину Зло постаралось бы избежать. И, похоже, Лорд Вергара в этом с ним был согласен. А вот Леди Элен…

Леди Элен имела свое мнение.

Сильно, очень сильно отличавшееся от взглядов Густава. Настолько, что беспокойство о том, как раздор в рядах Охотников будет выглядеть со стороны, отступило на второй, нет, даже на третий план. Пятнать свою честь, будучи безразличным свидетелем убийства, Густав не собирался. Не говоря уж о том, что грамота Охотника не давала права чинить самосуд, и за действия Элен, если старуха окажется просто старухой, бывшей солдатке придется нести ответ.

- Леди О’Ниалл, мы - Охотники!

Гюстав шагнул вперед, приблизившись на этот раз к коллеге. Краем глаза он по-прежнему наблюдал за Бриджит, но внимание было сосредоточено на Леди Элен.

- Не палачи, не мясники, не фанатики, жгущие ведьм на площадях! Охотники Корпуса! Мы не убиваем тех, кого обязаны защищать…

Еще шаг. В голове мелькнула мысль о том, что он невольно ответил на вопрос Бриджит. Во всяком случае, касательно своих целей.

- …по одному лишь подозрению!

На короткое мгновение Волкеру стало стыдно. Картина могла показаться стороннему наблюдателю смешной, а то и просто глупой - три вооруженных, и умеющих владеть имеющимся у них оружием человека берегутся одной старухи. Осторожничают, чуть ли не завещания пишут с предсмертными запичкали в духе «в моей смерти прошу винить жуткую старуху с подвенечном наряде...»

Однако потом рациональная часть его разума взяла верх. Теоретического стороннего наблюдателя на гостеприимных улочках Гримфолда просто сожрали бы. Выпили досуха. Взяли бы за ногу и с размаха разбили голову о мостовую, как это произошло, похоже, с несчастной, лежавшей у входа в Убежище - изучить ее останки у Гюстава как-то не вышло, поэтому детали дорисовывалось и переносило на абстрактного, но неприятного Гюстава наблюдателя уже воображение.

А ещё рациональная часть разума говорила о том, что на часть вопроса Леди Элен старуха так и не ответила. И он уже приготовился подчерпнуть этот факт, и задать вопрос повторно, как в беседу вступил Эрнесто, так и не озаботившийся активацией своего пламенного меча. Того самого меча, который стремительно утратил популярность, когда стало известно, что без серьезных доработок охотница иногда съедают раньше, чем он сможет запустить механизм зажигания. Вместо этого механизма Вергара запустил механизм своего красноречия. И, слушая рассуждения коллеги о сути Охоты, Волкер с трудом подавил раздражённый стон. Ему много чего было сказать собрать по орудию, но демонстрировать отсутствие единства или несогласие перед лицом стороннего человека, под взглядом возможного врага....

Хотя, справедливости ради, до конца раздражение в голосе Гюставу сдержать не удалось.

- Да, frau Бриджет, мы Охотники. И вы не до конца ответили на вопрос Леди. Гримфолд небезопасен, как это несложно заметить...

И он сделал небольшой шаг в сторону, указывая легким поворотом головы и обухом топора в сторону лежащего за спинами охотников трупа.

- Как вы выжили в этих условиях? Откуда добываете пропитание? Почему не под защитой стражи?

Последний вопрос был задан столь же твёрдым голосом, каким была произнесена остальная речь, но возможные варианты ответов на него вселяли в Волкера тревогу. Он не видел ни одной живой души в городе до прибытия к Убежищу, и, как бы в это ни хотелось не верить, стражи тут могло давно уже не быть. И, возможно, даже жителей, за редким, единичным исключением. Возможно, само письмо мира в Корпус было последней, отчаянной мольбой о помощи, которая запоздала, и они прибыли сюда лишь похоронить обитателей Гримфолда.

И, если позволит Бог, отомстить.

Похоже, Асмунд переоценил охрану конунга - он думал, что с большей частью нежити будет покончено в первые же секунды боя. Или же просто он недооценил врага. Пока что сражение шло на равных.

- Взгляд асов на нас, воины и воительницы, истребите эту нечисть, и смотреть они будут с улыбкой! Bevittna oss, Asatru!

Воскликнул он, поднимая вверх руки, вокруг которых заклубились огненные искры. Ещё один вздох незримых кузнечных мехов пронесся по залу, раздувая угли и разжигая пламя факелов, ухватил искры с рук Балдрсонна и понёс вперёд, к сражающимся, окутывая некоторых тонкой вращающейся пеленой маленьких огоньков.

Сам же Асмунд сделал несколько шагов к Линде, закидывая руку за спину, чтобы достать щит. Ведьма и так слишком много потеряла, чтобы ещё и лишиться жизни. Топор в руках Брэди был воистину смертоносным.

Ночные кошмары, перерастающие в дневную паранойю, беспокойство обученной в Корпусе лошади, и все, что успел увидеть за проведённые в Гримфолде часы Гюстав говорило о том, что спешка, которую требовало от него письмо, имела под собой весьма существенные основания. Лабиринты мрачных улочек, будто бы менявшихся и переплетавшихся за спиной охотника, играли с ним в какую-то игру, и чем дальше, тем больше Волкер подозревал, что если он не сможет вырваться из них, ценой проигрыша станет его жизнь или рассудок. Отсутствие людей в городе, который, даже в текущем состоянии, должен был служить прибежищем тысячам, лишь укрепляло его в этом мнении.

Разумеется, просто так он сдаваться не собирался, и что бы это проклятое, без иносказаний, метафор и эмоций проклятое место ни обрушило на него, заплатить за голову королевского охотника Гримфолду пришлось бы немало. Точнее, тому, что превращало город в том, чем он являлся сейчас. Когда мысли Волкера приняли совсем уж мрачный оборот, он напомнил себе, ради чего он тут, и ради кого он тут. Если письмо не прибыло слишком поздно, если время поездки не сыграло с ним злую шутку, позволив прибыть лишь к развязке трагедии, то в городе были живые люди. Напуганные, ударившиеся в предрассудки, больные и голодные... но подданные Короны, сражение за которых и было долгом охотника.

И поэтому людей, более того, собратьев по охоте Гюстав встретил с радостью.

- Спокойно, Леви, спокойно...

Волкер легонько потрепал лошадь по шее. Закинув топор, который не покидал его руки последнюю пару часов, за спину, он приблизился к склонившимся над телом коллегам. Не доходя нескольких шагов, вежливо поклонился.

- Миледи, милорд. Гюстав Эрих Волкер, к вашим услугам. Прибыл для усиления отряда...

Бросив взгляд на изломанное тело, он добавил:

- ...частью которого, я надеюсь, вы являетесь.

Альтернативы были не самыми приятными, но трое лучше, чем один. И, если удача и вовсе улыбнулась, то его предположение будет ошибочным, и эти двое, подобно ему, прибыли в качестве усиления, а карета с инсигнией корпуса вскоре покажется на дороге...

В голове оказавшегося в полном, если не считать стекшего по стенке китайца, одиночестве Николы проносились мысли, корпускулярно-волновым дуализмом окатившего его света фонарика и вспышкой адреналина, ударившей прямо в первобыно-рептилоидную часть мозга, ускоренные. Простое осознение...

...Ох я рагуль...

...сменилось иронично-сардонической реакцией, дававшей исчерпывающую оценку шансам Гопкало на противостояние в сложившемся корридорно-этническом конфликте...

...Охуенно, бля...

...вслед за чем включился поиск решения, заставивший мозг перебирать сотни, тысячи, а то и миллионы вариантов, безжалостно отсекаемых от сознания бойца фильтром стресса. Однако этот поиск прорвался в форме заполнившего все вокруг вопроса, эхом метавшегося в черепной коробке Николы, пока руки его медленно поворачивали автомат в сторону, с которой вот-вот должен был хлынуть поток смертоносных пуль...

... Сука, че делать, че делать, че делать?

И, наконец, выход был найден. Придя к единственно верному решению, заключавшемуся в том, что в ситуации, когда в пределах досягаемости нормального укрытия нет, а светить в свете фонарей китайцев голой жопой посреди коридора смерти подобно, надо предпочесть здоровье славе первого штурмовика и ретироваться, по возможности причинив побольше вреда окружающим недругам. Что с воплем...

- Нахуй-нахуй-нахуй-нахуй!

...Никола и сделал, выпалив почти наугад очередь куда-то в направлении китаез и свалив обратно в уютное и надежное прикрытие в знакомое уже пространство за дверью. Где уже посмотрел на коллег, выражая лицом немой укор и вопрос "Серьезно?" Однако разбор полетов стоило оставить на потом, и потому он просто показал большим пальцем в сторону, где засели азиаты, после чего показал два пальца, обозначая их количество.

Скейва. Когда ледяные утесы побережья показались на горизонте, радость охватила сердце Асмунда, ибо, хотя Искльйов и не был его домом, эти земли пропитывал дух Севера, по которому душа нордлинга изголодалась за долгие годы странствий. И, наконец-то, судьба вела его домой. Или, по меньшей мере, в направлении дома. И, чем ближе лежал Фьордхейм, чем ближе становилась Силарна, тем сильнее ныла тоска, тем крепче становилась хватка воспоминаний, которые в далеких южных землях Асмунд научился отставлять в сторону, сосредотачиваясь на настоящем. Но сейчас прошлое и будущее терзали его. Что случилось с теми местами, откуда он ушел, не получив впоследствии весточки, не услышав сплетни? Что с его братьями и сестрами? Жив ли еще отец? Жива ли мать? Ждет ли его Йрса, как обещала ждать, или его давно считают павшим в походе, или, хуже того, отступившимся от порученной богами миссии и не решившимся вернуться домой, покрытым позором?

Сложно было гнать от себя эти мысли, пытаясь угадать, в чем должно быть его служение здесь, в Ти́нгвеллире. Несколько дней Асмунд провел, присматриваясь к месту, пытаясь ощутить ту "правильность", которая иногда возникала, побуждая его принять решение. Однако в больших городах всегда было сложнее. Радуга вела Асмунда, но не объясняла ничего. Где нужно оказаться, что надо сделать, с кем надо познакомиться и кого надо привести куда… случай играл роль, но там, где живет много людей, тысячи случайностей сталкиваются и переплетаются, и, с течением времени, Асмунд начал подозревать, что даже боги не властны над ними, во всяком случае не в том понимании власти, которое доступно смертным.

Легенды, песни, учения… в Старой Вере они представляли богов думающими и действующими на удивление сходно с людьми, но чем дальше уходил Асмунд в своих странствиях, тем сильнее он начинал подозревать, что это лишь часть доступного людям. Та часть, которую боги решили открыть.

Наиболее ярким событием, которое происходило в городе, был Турнир Достойных, но проблема заключалась в том, что Асмунд понятия не имел, обладает ли правом считать себя таковым. Он старался им быть, но неудачи, и не просто неудачи, а неспособность выполнить пусть нечеткие, но поручения высшей силы, заставляли его сомневаться. Протекающая сквозь его руки божественная сила, казалось, должна была служить доказательством обратного, но за время своих странствий Асмунд слышал немало историй, которые говорили иначе.

Поколебавшись некоторое время, он все же решил предстать перед конунгом.

И вот, стоя под крышей Высокого Дома, он смотрел и слушал, как другие соискатели представляются. Сказитель историй и королевич, искатель славы, связанные гранью смерти воитель и ведьма, идущий дорогой мести слепец и… убийца? Все присутствующие были убийцами, все забирали чужие жизни, но история, которую поведал Тофбьорн, раскрывала о нем нечто более интересное, чем повести других. Кроме, разве что, слепца – если слова того были правдой, а сомневаться в этом особых причин не было, то упорство и мужество, которое требовалось, чтобы дойти до этого места, чтобы стоять перед конунгом на Турнире Достойных и рассчитывать на победу, Асмунд мог представить себе с трудом. Кроме того, тот факт, что отцом Эгиля также был кузнец, сразу расположило Асмунда к слепому.

Первоначальные впечатления могут быть ложны. Первоначальные впечатления могут спасти жизнь.

И, наконец, пришла пора представляться и самому Асмунду.

- Приветствую тебя, о конунг Торстейнн. Мое имя Асмунд, сын Балдра Свенсона, кузнеца из И́стада…

Он вздохнул. Замешкался на секунду. Проще было бы скрыть часть правды. Но это был турнир Достойных, и так или иначе, но на него взирали с небес сами Боги. По меньшей мере, Тор, которому соревнование было посвящен.

- Также, как я узнал на обратном пути из южных земель, меня называют Буревестником. Воля богов привела меня к воротам Ти́нгвеллира. Я верю, что участие или победа в турнире являются тем, что хотят от меня Асатру. Если я прав, то это отвратит пока неведомую мне беду. Если же я ошибаюсь, то пусть Один смилостивится над нами…

…

Когда к нему подошел жрец с мешком, Асмунд невесело улыбнулся и достал из мешка руну. Руны определяли судьбу, и руны не были милосердны к Асмунду.

Очередным титаническим усилием мысли Никола внезапно понял, что бросать осколочную гранату в помещение, которое может оказаться, а может и не оказаться серверной, это плохая затея. И, так как явно все решили двигаться и договариваться о штурме по стелсу, попытался это показать жестами. Тыкнул пальцем в Тайрона. Показал рукой взрыв, сжав в кулак и быстро раскрыв. Затем скрестил перед собой руки и помахал ими ладонями вовне. Затем потыкал в глаза, и после этого еще раз показал рукой взрыв. Не будучи, впрочем, уверенным, что это дойдет до зрителей, он подсветил прикрученным к винтовке фонариком лицо и громким шепотом, сильно артикулируя, сказал:

- С-В-Е-Т-О-Ш-У-М-О-В-А-Я

И прильнул к стене рядом с дверью. Готовясь, когда туда кинут какую-нибудь гранату, рвануть внутрь и перестрелять всех ублюдков.

То, что Джексон по-прежнему обладал как записками, так и бруском, которые формально являлись ключевой уликой в деле, ибо именно за ними приходил убийца, еще раз подтвердили бесполезность перуанской полиции в глазах Генри. Хотя он уже признал этот факт и смирился с ним, каждый раз очередное свидетельство вызывало приступ раздражения. Несколько раздражал Генри и Илаяс, по-прежнему многословный, хотя, справедливости ради, сейчас эта, похоже, органическая неспособность к лаконичности была более-менее уместна. А история, сама по себе, была весьма занимательна.

Но была вполне объяснима без всякой мистики. Безумие спутников Гаспара де Фигероа объяснялось тем же, чем и жуткие легенды местных аборигенов. И, что было весьма полезно для их экспедиции, отметало как минимум одну из изначальных теорий Генри. Иррациональное поведение их вряд ли можно было объяснить столкновением с хищником или племенем живущих возле пирамиды дикарей, скорее это было воздействие токсичного металла или газа. Последнюю часть можно было смело пропускать, примитивная медицина прошлого, бурный образ жизни и характерная для множества своевременных Гаспару болезней горячка легко могла вызвать описанные в записках впечатления.

- Мистер Илаяс, я верю своим глазам. Пока что я видел необычное строение ротовой полости и пониженный болевой порог. Мутация, я бы сказал. Доказательством долголетия эти записки не являются. Потомок мог взять это имя, фанатик мог взять это имя. И многое другое – подражание кумиру может доходить до крайностей, особенно у безумцев. Свидетельств тому, что наш покойный Мендоса был четырехсотлетним конкистадором я пока не вижу. Равно как и его способности каким-то образом передавать свое состояние другим людям.

Он вздохнул.

- Но это не повод пренебрегать сведениями дневника. Я предполагал, что дурные слухи о местах, где находится пирамида, порождены хищниками, враждебным племенем или воздействием газов на мозг. Эта история подтверждает последнюю теорию. Кроме того, почти наверняка у Мендосы были подельники, изображающие остальных конкистадоров.

Переведя взгляд на Макмаллена, Генри заметил:

- Что касается мотивов... довольно сложно думать, как думает безумец, но наиболее вероятными мне кажутся две версии. Они собирают артефакты и сведения, связанные со своим культом, и стремятся совершить паломничество к месту его зарождения. Для этого они и использовали Ларкина. Или же они внедрились в его окружение, чтобы привести экспедицию к безрезультативному или трагическому концу, который бы послужил для остальных уроком и отвадил будущих археологов.

Предположение Кревски не было лишено смысла, но основывалось на неправильных предпосылках. Которые скрывать сейчас сэр Генри не считал себя вправе. Если раньше безопасность экспедиции была абстрактным словом, грозящим облечься плотью лишь в походе, то сейчас, после событий в музее…

- Господа, касательно состояния мистера Ларкина. Я утаил его вчера, ибо полагал, что у Ларкина есть причины скрывать его, но сейчас, чтобы избежать излишних домыслов, мне придется пренебречь его возможными мотивами. Мистер Ларкин страдает от крайне сильной наркотической зависимости. И я склонен считать, что именно с помощью этой зависимости Мендоса с подельниками контролировали его действия.

И, под конец, требовало реакции предложение Илаяса. В обычных обстоятельствах сэр Генри отнесся бы к нему с возмущением, и, действительно, что-то похожее мелькнуло в его глазах, когда Джексон предложил, по сути, участие в преступлении. Одно дело – самооборона и месть, совершенно другое – исходя из одних лишь предположений нарушать право частной собственности. Но постепенно, оценив все за и против этого предложения, он пожал плечами.

- Я не буду останавливать вас, но и не буду в этом участвовать. Мне кажется, мы уже знаем достаточно, чтобы не прибегать к грабежу. Эти мутанты опасны, но не опасней пули в голову.

Блэкбурн, возвращаясь к своему танку, думал о том, что дело предстояло жарким, и таскать каштаны из огня, похоже, было отведено ему. Хотя, с другой стороны, ему была поставлена задача уничтожать известного врага, в то время как командир роты взял на себя неведомое чудо-юдо имперских технологий. Мысли о том, что может сделать с танком устройство, способное послать плазменный снаряд с такой скоростью, чтобы на него не успели отреагировать защитные системы спутников и авиации, были, мягко говоря, неуютными. Поэтому он несколько отрешился от них, слушая забавную дискуссию Прохазки и Прайса, пока те его не заметили. Увы, времени на подготовку было мало, и, подкрепившись чашкой крепкого чаю, он сел на раскладной стул и начал размышлять над планшетом. Когда до обозначенного времени отправления оставалось минут пять, он поднялся, потянулся, качнул головой из стороны в сторону, и поморщился, услышав хруст суставов, уже приспособившихся к почти полной неподвижности. Забравшись внутрь танка, он уже представлял получше как стоящую перед ним задачу, так и методы ее решения.

Во-первых, электростанция. Хотя Арчибальд и использовал аргумент про положительный PR-образ в глазах местного населения, Блэкбурн несколько сомневался, что вычистить ее удастся без повреждений. Точнее, это было бы возможным, если бы в Хариб-эль-Манаре не располагался отряд с мортирами, которые засевшие на электростанции республиканцы будут за милую душу прицельно наводить. И не только их. Разумеется, этой возможности им предоставлять Блэкбурн не собирался.

Во-вторых, засевший в городе отряд. В отличии от идущей в атаку третьей роты, у него не было фактора прикрывающей наступление артиллерии. И, как следствие, столкнуться предстояло с не ослабленным и деморализованным противником. Без захода в сам город шансы нанести ему серьезный урон были незначительными. С поддержкой пехоты, теоретически, можно было и справиться, но это означало завязнуть, открыв себя причем атаке со стороны мобильной вражеской группы. К тому же, улицы и подъезды к городу могут быть заминированы, а в прошлый раз с минами получилось как-то не очень. Идея саперов для снятия мин хороша, но не в настолько скоротечном бою. Проще объехать. Или подорвать.

В-третьих, пресловутая мобильная группа. В отличии от подполковника, Грэхэм их не недооценивал. В прямом бою дальность орудий порученного ему отряда с легкостью перекрывала считавшуюся эффективной дальность поражения "Крокодилов", но вот вряд ли более-менее опытный республиканский вояка будет выходить в чисто поле мериться толщиной брони и размером калибра. Скорее найдет себе удобное укрытие среди гражданского населения, откуда будет палить невозбранно, понимая, что ни артиллерия, ни РСЗО ему не грозят. Плюсом было то, что в условиях наступления по всем фронтам, мобильная группа будет востребована, и, возможно, рассредоточена.

В-четвертых, загадочные республиканские уберсаперы. Хотя о них Блэкбурн знал немного, но в их существование верил, и, соответственно, ждал подлянки. Как минимум мин на подходах. Как максимум – каких-то ухищрений, благодаря которым артобстрел окажется неэффективным, а лобовая атака потерпит если не фиаско, то серьезные потери. В ходе размышлений ему пришла в голову еще одна мысль, что, возможно, их вызывали специально, чтобы укрепить позицию уберзенитки.

В-пятых, воздушное превосходство противника. Абсолютное. Ни своей поддержки, ни сдерживающих факторов для авиации противника. При очень удачном стечении обстоятельств Арчибальду удастся уничтожить зенитку достаточно быстро. В противном случае на помощь с небес можно было и не рассчитывать. А Блэкбурн любил, когда на помощь приходили носители добра и высоких тротиловых эквивалентов, или же машины, делающие БРРРРРРРРТ. Кто из наземных войск этого не любит?

И, наконец, в-шестых и в-последних, всегда существовала вероятность, что данные разведки неполноценны, и где-то в глубине позиции противника находятся неизвестные силы, или они же готовятся нанести удар с фланга или в тыл. Полноценно к подобному развитию ситуации на тактическом уровне подготовиться было нельзя, но в голове держать надо было. Командиры республиканцев и конийцев не были дураками, и были в состоянии мыслить динамически, оценивая картину боя и реагируя соответственно. Что-то они могли предпринять, чтобы защитить свою орбитальную зенитку. Она стала сюрпризом для королевских сил, и никто не оставляет что-то, что является подобным сюрпризом для врага, без защиты. Роты механизированной пехоты для этого маловато. Значит, есть какой-то резерв, который можно подтянуть с другого участка фронта…

Но тут можно было только гадать. А наставало время раздавать приказы. Спустя пятнадцать минут после назначенного изначально времени.

Плохой знак.

Выслушав Арчибальда, он щелкнул переключателем спутниковой связи.

- Айронсайд 2-1, вас понял, выдвигаюсь.

Отключился. Лазерный канал связи.

- Леди и джентльмены, нам предстоит сложная задача, и ее успех зависит от того, как каждый выполнит свою задачу. Чтобы провести зачистку электростанции, нам нужно подавить сопротивление врага с минимальным ущербом для оборудования, после чего доставить к ней два отделения вомбатов. Кхм. Отделения Вомбат-37 и Вомбат-38. И обеспечить их прикрытием на время подтверждения уничтожения целей.

Блэкбурн пододвинул к себе планшет с отметками, нанесенными во время предбоевых размышлений.

- Проблема заключается в том, что в процессе по нам будут стрелять мортиры из города, а также все противотанковое вооружение механизированной пехоты и прикрепленных противотанковых отделений из города. Кроме того, на помощь им может прийти "Крокодил" с его роевыми ракетами, и вряд ли он будет стрелять не из укрытия.

Обозначив ситуацию, лейтенант приступил описанию решения тактической задачи.

- Первым нашим шагом будет разведка, которую проведёт «Файрфлай». Отдельное внимание на мины - саперы нам не просто так даны. Без лишнего риска, но если будет возможность нанести урон - ею стоит воспользоваться. Скрытно мы в любом случае приблизиться не сможем. Далее мы не будем распылять силы. Движемся от Таймы единой группой, вдоль 154, держимся в дистанции КАЗ "Сэндмена", скорость снижена до предельной для «Тайры». В авангарде мой взвод, БМП пехоты в арьергарде. Продвигаемся вперед, ведя огонь на подавление сил на станции малым калибром. По достижении эффективной дистанции я и Айронсайд 2-1-2 блокируем обзор наводчикам задымляющими снарядами, после чего начнём обстрел города фугасами. Остальные концентрируют внимание на электростанции. "Королева Элизабет", мы будем слишком заняты борьбой с пехотой, вся техника – ваша.

Он несколько секунд помолчал.

- Нашей задачей является очистка электростанции от наводчиков. Но это не та задача, которую надо выполнять любой ценой. Если вы придете к выводу, что риск слишком велик, я разрешаю действия, способные причинить ущерб электростанции. То же относится к ситуации, где будут подбиты машины группы и будет требоваться эвакуация. Вопросы, предложения?

Надо сказать, что то, как работала перуанская полиция, укрепило представление Генри о том, что прогресс, культура и цивилизованность это все-таки три очень разные категории. Хотя на первый взгляд перуанцы и пользовались достижением первого, по остальным показателям они находились далеко позади. Если бы не поощрительно-равнодушное отношение местных к пренебрежению обязанностями, возможно, мисс Рисо была бы сейчас жива. Но нет, спать на посту – это приемлемо для человека, в обязанности которого входит маломальское обеспечение безопасности входа. Так же и тут. Хотя в конечном счете все сложилось к выгоде экспедиции и ее участников, отношение к расследованию убийства заставило сэра Генри задуматься о том, как легко в этих местах преступникам уходить от правосудия. Неудивительно, что Мендоса, на руках которого, наверняка, было еще немало крови, смог пробиться к лучшему обществу и даже поставить одного из его представителей в зависимость от себя.

И оставался вопрос о сообщниках. Хотя эти ненормальные убийства, похоже, действительно были совершены самим Мендосой, интуиция не позволяла англичанину расслабиться. Илаяс говорил о культе, и даже если мутации покойного были чем-то уникальным, или, и вовсе, выводились целенаправленно (под конец, теории мистера Гальтона не слишком далеко уходили от открытий Дарвина), вокруг этих уникальных особей должна была существовать некая структура поддержки. Члены которой, вне всякого сомнения, захотят отомстить.

Но для местной полиции все было уже понятно. Их, похоже, интересовали факты, а не мотивы. На их месте Генри бы задал себе вопрос – зачем помощник состоятельного джентльмена лично крадет вещи и убивает сотрудников музея? Для Генри, если бы он знал о ситуации столько же, сколько и полицейские, частичным оправданием было бы то, что происхождение Мендосы и его воспитание привели к наличию преступных склонностей, но при этом он понимал, что перуанцы убийцу должны были оценивать со своего уровня. Однако эти вопросы заданы, похоже, не были – ни себе, ни окружающим. И попытка вплести в историю Ларкина, предпринятая профессором Деверё, оказалась столь же безрезультатной.

На помощь полиции рассчитывать не приходилось. Но и мешать они, кажется, не собирались. В цивилизованной стране вряд ли их отпустили в пресловутую экспедицию до полноценного закрытия дела, но Перу, как все больше понимал Генри, оной не являлась.

Это оставляло членов экспедиции один на один с неведомой угрозой. К счастью, подобная ситуация не была чем-то непривычным для Генри. Он много раз смотрел смерти в лицо, и оно было пострашнее противоестественной рожи покойного Луиса де Мендосы. Опыт говорил Дэвенпорту, что если тебе что-то угрожает, то встречать это надо, как подобает истинному англичанину, с оружием в руках. Хотя для того, чтобы справиться с Мендосой, пистолетов оказалось достаточно, то, как он пережил пулю в спину, беспокоило Генри. Либо ранение было не настолько тяжелым, как показалось англичанину сначала, либо болевой порог у мутанта был крайне высоким. Поэтому полагаться на мелкий калибр не приходилось.

И хотелось, чтобы остальные это тоже понимали. Поэтому, еще до выхода из музея, он попросил своих спутников не покидать отель без крайней на то нужды.

Вернувшись в гостиницу, он приказал подать обед себе в номер, а сам приступил к приготовлениям. Отправляясь в музей, он решил предпочесть приличия риску, и за это чуть было не поплатился головой Кревски. Поэтому он достал из багажа покрытый коричневой кожей кейс, и, пробежавшись пальцами по бронзовым уголкам, улыбнулся. Достав небольшой ключик, он вставил его в позолоченный замок и повернул, после чего легкий щелчок замка слился с мягким звуком распрямляющейся пружины, и кейс чуть приоткрылся, демонстрируя лакированное дерево, из которого был сделан его корпус. Мягким движением откинув крышку, со все той же улыбкой Генри взглянул на красный барахат, в котором, в специальных, вручную выверенных углублениях лежали детали винтовки. Каждый раз, глядя на нее, англичанин испытывал гордость за то, что это удивительное оружие является творением его соплеменников. Отточенное на протяжении почти века искусство оружейников не раз спасало Дэвенпорту жизнь…

Остаток дня он провел в сборке и чистке оружия. И, когда он, наконец, спустился вниз, его грудь перетягивал оружейный ремень из коричневой кожи, удерживавший за спиной не слишком длинное, но крайне дорого выглядящее ружье. Вежливо поздоровавшись со всеми, он сел так, чтобы оказаться лицом к, или, хотя бы, краем глаза иметь возможность наблюдать вход в бар.

Бой закончился, не успев начаться. Подбежав к набросившимся на ушедшего вперед барда собакам, Риенс воспользовался инерцией, набранной в движении и замахе, чтобы ударом меча просто разрубить ближайшую собаку пополам. Свитое из блестящей золотом энергии магическое копье Табата, прошло псину насквозь, но не оставило на ее теле и следа. Похоже, животное не было каким-то порождением зла, а просто обезумело от голода.

У остального отряда дела обстояли еще лучше. Все закончилось довольно быстро – тщательно прицелившись, Казмок бросил в набросившуюся на Урри собаку сгустком пламени, и полуорку довелось наблюдать сомнительно аппетитное зрелище, как у животного за считанные секунды выгорает большая часть головы. Но в угаре ярости Урри обратил внимание на другое – его лишили законной добычи! Покрутив головой, он увидел единственную выжившую собаку, и бросился к ней, на бегу делая замах гигантской алебардой, естественней смотревшейся в руках какого-нибудь великана, чем существа относительно обычных размеров.

Собака, внезапно оказавшаяся в одиночестве, поджала хвост и начала, пятясь назад, отступать, кося глазом и явно оценивая, насколько опасно будет повернуться к двуногим спиной, но эти размышления прервало лезвие наконечника алебарды Урри. Навсегда. Стряхнув мозги с оружия, варвар почувствовал, как сила уходит из его рук. Инстинкт, которому он доверился несколько секунд назад, говорил, что опасность миновала…

Не то чтобы у Блэкбурна имелись какие-то важные предложения. Этот брифинг, насколько он мог судить о характере подполковника Комптона, был скорее именно тем, чем назывался – брифингом, а не совещанием. У командующего полком был план, и он собирался его придерживаться, советы от подчиненных учитывались… опционально. Да и самому Комптону Грэхэм не завидовал. Эмоции от потери, пусть и небоевой, полковника Ричардсона, витали в воздухе, и, хотя все старательно их скрывали, не чувствовать парившую в и без того душном помещении атмосферу предубеждения к новому командиру было сложно. И последнее, что нужно было сейчас второй роте, так это вступить в конфликт, вызванный чьими-то глупыми словами или поступками. Люди не любят унижений или надсмешек, и даже если они могут переступить себя и не заставлять мстить, осадок остается. И потому неуместные смешки сержантов Блэкбурн наградил весьма гневным взглядом, а все остальное время старался держать абсолютно невозмутимое выражение лица.

А смешки были неуместными. Ситуация, как, в принципе, и вся кампания, была невеселой. Гибель "Кардиффа" была тяжелым ударом, Блэкбурн лично знал служивших на нем людей, хотя по верхам и в далеком прошлом. Но знал. Помнил, с какой гордостью они говорили про свой корабль, как верили в непобедимость королевского флота. Да и большая часть виварийцев в это верила – это был символ, и этот символ имперцы втоптали в грязь. Не лучше дела обстояли и на поверхности. Казавшийся неуязвимым взвод самого Грэхэма понес под Эль-Ахтабом первую потерю. Дагурссон погиб вместе со своей машиной. И Блэкбурн, который за него отвечал, ничего не мог с этим сделать. Точнее, мог. Потом он продумал тысячу приказов, которые мог бы отдать, чтобы спасти машину Эйвара. Но задним умом все тактические и стратегические гении.

Не радовала и картина предстоящей миссии. Чем дольше идет война, тем злее противники, и ветераны, действительно, сдаваться не будут при виде танков. Блэкбурн скорее даже поставил бы на обратное, что они как памятный "Пурпурный Ангел", пойдут в самоубийственную атаку, лишь бы забрать с собой врага. Проблемы с биотопливом, следуя закону подлости, должны были быть ровно настолько проблемами, чтобы им хватило на вот как раз этот самый бой. На что-то иное рассчитывать было глупо. Равномерно окопавшиеся противотанковые расчеты, занявшие высоту, тоже хорошей новостью не являлись. Хотя, справедливости ради, при надежном снабжении для полка проблем бы не составили. Если бы оно, это надежное снабжение, было.

Проклятые subraumjäger…

Тем временем Комптон продолжал. Наводчики, взявшие в заложники электростанцию. Это было плохо. Но не хуже, чем упомянутые "штурмпионеры". Хотя подполковник отмел идею об их существовании, в его логике Грэхэм видел одну логическую дыру. Информатор без образования не мог знать, кто такие эти "штурмпионеры", да. Вот только он откуда-то знал это слово. Так что либо информатор был дизинформатором, либо он услышал это название и как-то соотнес с какой-то нестандартной бронепехотой.

И что делать им тут было абсолютно нечего, было мнением подполковника Комптона, командование противника могло иметь совершенно другую точку зрения на этот счет.

А новости спались одна за другой. Плохие, разумеется. Враг ждет танкового нападения. А это значит, что могут быть мины. Могут быть. А будут колесные танки с накрученными на них ПТ орудиями и ховеры с роевыми ракетами. В голове яркой, как взрыв плазменного реактора, вспышкой мелькнуло воспоминание о рое ракет, врезающемся в накренившийся на бок танк Шерманна. И, несмотря на все усилия сохранять невозмутимое выражение лица, Блэкбурн скривился. Но практически сразу же собрался и продолжил слушать. Командир полка как раз обозначил цель.

Плазменная зенитка, способная сбивать штурмовики в полете, спутники с орбиты и, скорее всего, вести огонь по наземным целям. ОК, Комптон, как говорят федераты.

И, наконец, задачи. Третьей роте придется штурмовать укрепрайон в лоб. Вместе с мобильной группой второй роты. Идея дробить роты для разных задач не слишком нравилась Грэхэму, даже несмотря на то, что причины имелись – банальная нехватка людей и машин, невозвратные и невозмещенные потери. И даже с артиллерийской поддержкой вся эта затея звучала сомнительно. Царица полей не была универсальным ответом, а при наличии каких-то совсем особых боевых инженеров стоило ожидать каких-то совсем особых подлянок. И сложно было не согласиться с Арчибальдом. Не то чтобы Блэкбурна сильно волновал пропагандистский аспект, но РСЗО явно пригодилась бы в качестве резерва. Если не для второй роты, то хотя бы для идущей в атаку третьей.

В качестве контрсюрприза республиканцам.

И, выражая свою поддержку капитану, Блэкбурн кивнул.

- Сэр, я не могу не поддержать капитана Арчибальда. Мы не знаем, есть ли у противника козырные карты в рукаве, так что есть смысл своих парочку придержать.

Последний из демонов упал на землю под ударами покрытого дымящейся кровью топора Куна. Несколько мгновений он лежал неподвижно, как подобает лежать порядочному трупу, после чего вспыхнул багровым пламенем, будто бы по незримой команде перекинувшемся на тела других нападавших. В голове скальда прозвучало:

- Увидимся, смертный…

И горящие тела начали разлагаться прямо на глазах. Жижа, в которую они превращалась, горела, пока от демонов не остались лишь черные остекленевшие контуры. Возможно, каким-нибудь будущим путешественникам по этим местам они послужат предостережением. Или же, когда их занесет песком или пылью, на них кто-нибудь поскользнётся и отправится прямиком в провал.

Похожие слова, хотя с несколько другой интонацией и вслух произносились на другом фланге. Сатир, гордо вышагивая и явно красуясь перед Бьянкой, ухмыльнулся и кивнул.

- Да уж как-нибудь справлюсь. Ты как-нибудь призывай…

Он посмотрел на небо, после чего, позагибал пальцы, причем пару раз сбившись со счета.

- …ну, по вашему это до обеда или после полуночи через час. И не в файрдей. В файрдей я пью с братвой. И это, заботьтесь о крошке лучше, ее, кажется, одна из этих тварей таки приложила. Увидимся, короче.

После чего, получив согласие на отбытие, растворился в облачке пахнущего вином дыма. В это время из-за поворота появился Гург, выражение лица которого было раздосадованным – за время совместного путешествия читать грубые черты великана и оттенки его ярости отряд более-менее научился.

- Ушел, скотина! Плядские демоны! Ну че расселись, погнали дальше! Тут задержимся, еще погань какая напросится.

Последнее частично относилось к начавшему готовиться к походу Райлегу.

Холодало.

Чем дальше отряд отходил от Абсалома, тем сильнее со стороны величественных Кортосских Гор дул ветер, которому на покрытой следами древних битв пустоши ничто не мешало проявлять свой мерзкий характер, безжалостно набрасываясь на забредших в эти места путников. Но и без живых жертв он, похоже, не особо скучал, непрерывно играя с останками павших армий, и немало времени требовалось новоиспеченным разведчикам Орлиного Гарнизона, чтобы научиться отличать звуки перекатывающегося обломка шлема или падающих в ложбину костей от звуков, содержащих в себе настоящую угрозу. Еще больше усилий требовалось, чтобы сперва перестать вздрагивать каждый раз, когда нога проваливалась вниз, кроша незамеченный под пылью кусок доспеха или кости, а затем начать замечать подозрительно правильные выпуклости рефлекторно. Единственная, пожалуй, помощь, которую могли оказать ветераны Гарнизона новичкам, заключалась в совете носить маску или замотать шарфом рот и нос, чтобы спастись от облаков пыли, которые изредка поднимал ветер, бесцеремонно смешивая останки павших с мелким песком и каменной крошкой и перенося их на сотни, а то и тысячи футов от места гибели.

Разрушенный осадный замок, известный в народе как Павшая Крепость, поднимается из разоренной нашествиями земли. По дороге сюда отряд Орлиного Гарнизона видел немало других осадных сооружений, памятников фортификационному искусству давно уже забытых полководцев древности, но издали они больше походили на пытающиеся впиться в небо когти или куски ребер со свисающими с них обрывками каменной плоти. Павшая Крепость же издалека больше напоминала торчащий из земли обломок кости, не в последнюю очередь благодаря верхнему уровню, по периметру которого шел балкон с высоким парапетом, с которого открывался отличный вид на окружающие пустоши. Возможно, столетия назад, с этого балкона произносили воспаляющие ярость толпы речи перед тем, как направить ее на убой, на стены Абсалома. Возможно, с него просто стреляли из луков или произносили заклинания, пользуясь тактическим преимуществом, которое давала высота. Возможно, балкон имел лишь декоративный характер. Возможно, ответ на этот и другие вопросы отряд мог получить, проникнув внутрь.

Что, похоже, не должно было составить особого труда. Вблизи Павшая Крепость, как и большинство других руин, частично растеряла свой мистический образ, и взглядам открылись последствия недавнего землетрясения. Стало понятно, что фактически Крепость состояла из четырех восьмигранных башен одинакового размера, одна из которых обвалилась, покрыв землю вокруг обломками камня, щебнем и песком.

До цели путешествия оставалось не более пары сотен футов…

Генри подоспел только к концу событий. Мгновение, и Мендоса бледнеет, а рот его превращается в что-то, что сознание Дэвенпорта постаралось исключить из картины реальности. Мгновение, и три практически слившихся воедино выстрела превращают голову помощника Ларкина в кровавую кашу. Разум какое-то время обрабатывает неправильность этой картины прежде чем находит причину. Генри видел много ран, он видел, как людям осколком снаряда полчерепа сносило, или как "дум-думы" взрывали черепа как гнилые тыквы… но кровь человека, особенно в Виллизиевом круге, редко сгущается до такого состояния, чтобы выглядеть черной. И, если это происходит, не то чтобы человек мог вести нормальный образ жизни. И никогда она не является по-настоящему черной.

Англичанин бросил взгляд на Джексона.

Что бы там писатель ни говорил, этому должно быть рациональное объяснение. Не мистические вампиры мистера Стокера, а мутация. Редкая мутация в сочетании с атавизмом. У тех же акул бывает несколько рядов зубов, скелет человека куда более подвижен, чем это считается, взять примером хотя бы дикие практики некоторых народов по удлинению шеи, да и странные традиции по вживлению чужеродных предметов могут передаваться из поколения в поколение…

От попыток построить в голове приемлемое объяснение Генри оторвали слова Нейтана, который, со свойственной американцам ушлостью, сразу же придумал оправдание. А ведь исходя из известного самому Симмерсу, было оно довольно сомнительным – судя по поведению профессоров и мисс Монтгомери до того, как они увидели труп охранника, Мендоса не натворил ничего, что заслуживало бы пулю в спину. Похоже, торговый агент был не выше того, чтобы ради своих интересов покрывать преступление.

Однако, по иронии судьбы, он попал в точку по всем пунктам, сам того не подозревая. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, чтобы голос не выдавал внутренние переживания слишком сильно, Дэвенпорт поправил Симмерса.

- Убил кого-то, мистер Симмерс… мисс Рисо, охранник на входе - мертвы.

Он окинул взором собравшихся вокруг. Люди часто терзаются лишними вопросами, даже совершив правильный поступок. В том, что освобождение мира от присутствия мистера Мендосы являлось правильным поступком, Генри не сомневался.

- Что бы вы ни думали сейчас, джентльмены, ваши действия были оправданы.

И подошел ближе, убирая пистолет в кобуру. Осмотрел сперва вытирающегося Кревски - иногда шок бывает слишком силен, чтобы заметить рану. Мозг просто перестает воспринимать боль. Или, например, боль блокируют особые вещества в слюне животных...

Убедившись, что с бойким мискатонским доктором археологии все в порядке, он затем склонился над трупом Мендосы. Мертвец при жизни был много кем, но сейчас он был не более чем биологической аномалией, которую Генри хотел понять. Хотя бы для того, чтобы избавиться от того липкого страха, который теперь ютился на границе сознания. Страха, что произошедшему нет нормального, рационального объяснения.

Генри продолжал бежать вперед. И чем ближе оказывался перекресток, тем сильнее его терзали сомнения. Удивительно, сколько всего может человеческий мозг ужать в считанные секунды реального времени. Броситься на помощь профессорам, у которых что-то стряслось, или же продолжить преследование? И поэтому тяжело описать то облегчение, которое он испытал, когда он увидел Кревски, а затем и Симмерса, с криками преследовавших убегающего. Это наверняка означало, что с оставшейся частью группы все в порядке. Наверняка? Он скрипнул зубами. Если его предположение было верно, то убийц было несколько, и они по-прежнему оставались в опасности. Беглец мог быть только отвлекающим маневром, и, к тому же, он уже скрывался в густых зарослях…

Однако от этих терзаний англичанина избавил меткий выстрел МакМаллена. Оставалось надеяться, что не слишком меткий – беглеца, которым, похоже, оказался памятный помощник Ларкина, хорошо было бы допросить. Или, хотя бы, не встрять в проблемы с местной полицией из-за убийства. Потому что Генри не представлял себе, как стражи закона и порядка будут объяснять труп несчастной мисс Рисо в подвале, и свяжут ли они его с Мендосой. А этот труп являлся одним из основных оправданий их действий, которые пока что самообороной можно было объяснить лишь с большой натяжкой.

Но выстрел был хорош. Хотя адреналин нередко творит чудеса, позволяя людям прожить дольше, чем позволяет рана, это был вряд ли тот случай. Мендоса не продолжил бежать, а упал, и, даже если он поднимется, Сэм позаботится об этом.

- Остановите кровотечение. Я скоро вернусь. Проверю остальных.

Несколько слов, коротких, ибо спринтером все-таки Генри не был, да и возраст говорил свое, и повернулся в ту сторону, откуда появились Питер с Нейтаном. И, с облегчением, теперь уже настоящим, увидел идущих по коридору профессоров и мисс Монтгомери. Он призывно махнул им рукой, после чего осмотрелся в поисках дремавшего охранника. С ужасом понимая, что, возможно, входя в здание, они прошли мимо мертвеца.

Как и МакМаллен, Дэвенпорт на подходе к хранилищу достал оружие, которым оказался армейский Colt M1911 – очевидно, любовь к прогрессу оказалась в данном случае выше лояльности традиционным английским револьверам завода Webly. Хотя взгляд, который он бросил на побледневшего (Генри достаточно прожил среди чернокожих, чтобы различать их "бледность") Джексона был несколько ироничен, ибо оснований бояться грабителя или даже грабителей у четырех крепко сложенных и вооруженных мужчин не было, и, похоже, Илаяса пугали собранные им же истории. Забавно, как излишнее знание создает излишние же страхи.

И с этими мыслями Генри скользнул внутрь практически сразу же за Сэмом.

И мысли резко поменялись.

Пока они менялись, МакМаллен, задал вопрос, на который англичанин ответил рефлекторно, озвучивая итоги наблюдений и выводы.

- Прошел мимо спящего охранника. Подкрался сзади. Закрыл рот. Потом…

За всю свою карьеру военного, охотника или медика Генри с подобным не сталкивался. Он видел случаи крайнего обезвоживания, видел иссушенные трупы… но менее чем за час? Наверное, это можно было сделать каким-то устройством, наподобие насоса, которое бы выкачивало всю кровь, но тут явно кровью не ограничились. Межклеточная жидкость, лимфа…

Он мотнул головой, выкидывая из головы вопрос "как" – ответить на него сейчас было невозможно.

- …я не знаю. Но, возможно, убийца еще в здании.

Единственный вопрос, на который сейчас у сэра Генри был ответ, это "Что делать?" И за него он и уцепился.

- Мистер Илаяс, придите в себя. Мистер МакМаллен, мы должны идти наверх. Вряд ли он нападет на группу людей, но…

Дэвенпорт бросил взгляд на жуткую и непонятную рану. Затем перевел его на застывшее в ужасе выражение лица Рисо. Отвернулся.

- …я не хочу рисковать.

И, стараясь лишний раз не смотреть на жуткую картину смерти, осмотрел помещение в поисках либо следов убийцы, либо чего-то явно пропавшего. Под конец, у убийцы должна была быть какая-то цель. Если само убийство не было целью. Сигналом. Слишком хорошо вписывающимся в чертову теорию Илаяса.

Соломон терзался сомнениями. С одной стороны, они получили четкий приказ и четкую задачу. И Соломон любил четкие задачи. А сложность оной лишь придавала приятный привкус успеху. С другой стороны, он хорошо понимал тех, кто удивлялся тому, что Кирпич предпочитает заниматься местными разборками, пусть и на самом высоком уровне, а не угрозой, исходящей из серьезного, судя по беспокойству соратников (да и кровавым свидетельствам в особняке), культа еретиков. Хотя, конечно, в слова новоприбывшего агента он поверил не до конца.

Ибо нет задач, которые не по силам слугам Императора, есть лишь недостаточно рвения и прилежания…

Уроки Имперского Кредо не проходили даром. Свет, который скрывался за словами, пусть иногда и искажаемыми проповедниками, был неоспорим. И ни слова Харкера, ни слова Веллера этому особо не противоречили. Улей был не настолько пропитан следящими системами, чтобы по нему нельзя было передвигаться незаметно для устройств, которые могли использовать эти "Пустые", и, даже если их возможности были сравнимы с дарами Омниссии какому-нибудь архимагосу, сколь бы еретичной эта мысль не звучала, любую слежку можно обвести вокруг пальца.

Но с серьезным противником любой трюк, даже самый лучший, работает один раз, и поэтому прежде, чем наносить удар, нужно было хорошо знать, куда бить. Особенно если принимать на веру слова о том, что эти Пустые смогут обнаружить активные попытки их выявить. А единственные организованные действия Пустых, о которых им было известно, сводились к устранению бандитского главаря. И, похоже, Кирпич, несмотря на весь свой неприятный характер, не зря занимал место Дознавателя – по крайней мере, это он понимал. И, видимо, ждал следующего шага противника.

В результате чего разговор частично вернулся к ликвидации одного из противников Хана. Точнее, убийству. Ликвидация – это слово, придуманное для сведения ценности человеческой души на нет. Ликвидировать проблему, зачистить территорию, убрать препятствие. Попытка спрятать прерывание дарованной Императором жизни, справедливое или несправедливое. Но вернулся он лишь ненадолго, Кассий и Хантер продолжали гнуть свое. И, когда последний описал метод работы Пустых, Мир недоверчиво усмехнулся:

- Абсурд. Симметричные убийства привлекают внимания больше, чем случайные. Признак мании или безумия. А у нас что, после ликвидации бандитской шишки, они какого-нибудь благочестивого священника обязаны грохнуть?

Он вздохнул. Выслушал план Харкера, пересыпанный абсолютно излишними в контексте ситуациям выражениями Высокого Готика. Это раздражало вдвойне. С одной стороны, тот факт, что зная, что не все присутствующие им владеют, Харкер его использует, а с другой, что сам он им не владеет. Пока.

- Конфликт предвосхищен задолго до нашего появления на этой планете. А наше появление уже дало нужную искру. Самовольная операция, за которой стоит наша цель, мотив и повод посерьезней потасовки в баре. Возможно, не стоит смешивать два дела? Навыки инфильтратора куда больше пригодятся для добычи допусков и снаряжения Мандата.

Отсутствие тревоги в городе несколько удивило Урсиона. Возможно, они сработали лучше, чем он предполагал. Возможно, стражи порядка были здесь хуже, чем он предполагал. Но, так или иначе, на одну текущую проблему было меньше. Он смыл с себя запах с помощью речки, и высушился, прогулявшись до северного перекрестка. Вернувшись в номер, Амабаста сменил одежду, а использованную в деле тщательно сложил и спрятал, чтобы впоследствии уничтожить. Внимательно осмотрев печати на письме, которое являлось одной из страховок на случай, если затея с Кимри окажется ловушкой, он бросил его в камин и следил за пожирающим бумагу пламенем, покуда от нее не остался лишь пепел.

Все было не так уж и плохо. Позанимавшись еще некоторое время своими делами, он отправился на боковую – подобная работа, как ни крути, была слишком утомительной.

Проснувшись и позавтракав, он мимоходом расспросил слугу о Пепельном доме. И, узнав, что ходят всякие слухи о призраках и колдовских ритуалах, творившихся до падения гнева Трун на головы Морагаталли и после превращения особняка в пепелище, буквально загорелся и, несмотря на просьбы и советы прислужника воздержаться от посещения этого места, твердо вознамерился сходить туда после завтрака. На прощание Амбаста с усмешкой сказал, что если пропадет внезапно, то слуга, по меньшей мере, будет знать, куда послать шерифа.

Хлопнув парня по плечу и подарив серебряную монетку (сверх жалования, разумеется), Урсион отправил его заниматься его какими-то делами, которыми занимается прислуга в свободное время, а сам задумчиво пролистал книгу заклинаний. Разумеется, была некоторая вероятность того, что Разелаго их руками загреб каштанов из огня, и теперь собирается избавиться от фактора риска. И, несмотря на то, что она была относительно невелика, нужно было принять некоторые меры предосторожности. Кроме того, Амбаста хотел получше узнать некоторых из своих спутников. И это отразилось в выборе заклинаний.

Пепельный дом произвел удручающее впечатление. Казалось, это монумент нерешительности и слабости, сгорающей в прах в огне перемен. Однако, забираясь через окно внутрь, маг собственными руками ощутил, что стены крепки. И это добавило аллегории еще одну грань. Матрас с камином, видимо, принадлежали Кимри… нет, все-таки только матрас. Сложно было удержаться от улыбки при мысли о том, что если с ним самим случится что-то нехорошее, следы приведут шерифа прямо к племяннице. Учитывая взаимоотношения между ними двумя…

Комната, в которой не стоило задавать лишних вопросов была интересной двумя вещами. Точнее, существами. Нанимателем, который был умеренно осторожен, и странным существом. Пришлось напрячь память, чтобы вспомнить, как оно называется. Поняв, кто именно перед ним, Урсион улыбнулся. Шепнул.

- Хорошая кошка.

Конечности свои он весьма высоко ценил, потому тянуть их, чтобы погладить существо, не стал. Тут нужен был другой подход. Тем временем наниматель начал говорить. По голосу понять о возрасте было сложно, но когда на одну из реплик коллег Урсиона Разелаго рассмеялся детским смехом… и Амбаста внутренне улыбнулся, поняв, что чуть не попал в ловушку. Но если это была ловушка, то не говоря о возрасте, она говорила об опыте.

Заведение Луслика, как и предполагал Урсион, было всего лишь проверкой способностей. А по-настоящему серьезные дела были впереди. И это радовало. Как и то, что наконец-то стал понятен предмет встречи. Разелаго хотел сам посмотреть на исполнителей. Возможно, он действительно был где-то здесь, или все это было устроено с помощью магии… не важно. Соблазн посмотреть на пронизывающие помещение магические потоки был велик, но в дипломатических целях его стоило избежать. Чужие тайны надо уважать. До определенного предела, разумеется.

- У меня будет один вопрос и одна просьба. – Начал Урсион, убедившись, что на вопросов, помимо Оранжевого, больше никто задавать не хочет. Некоторые вещи нужно было прояснить, чтобы воедино сложилось несколько более мелких картин. – Как будет проходить наше дальнейшее сотрудничество, взаимовыгодное, как вы справедливо отметили? Все так же при посредничестве мисс Кимри, или с помощью иного вида связи?

Он взглянул на Кимри. Косвенно вопрос поставил под сомнение необходимость ее роли, которую она, возможно, считала ключевой. И, чтобы избежать ненужных обид, нужно было уточнить мотивацию вопроса.

- Наша неожиданная дружба с весьма выделяющейся из местных обитателей сестрой шерифа может привлечь нежелательное внимание. Особенно если не все дела будут вершиться под покровом ночи.

Оставалось надеяться, что Желтая не воспримет упоминание о своем родстве слишком остро.

- И просьба. Если обстоятельства следующего поручения будут позволять, нам нужно будет заблаговременное предупреждение и время на подготовку и планирование. У эффективности нашей совместной работы есть еще много места для роста.

Грозная Генерация Геньки Генератора
Скаф: 1969-(IV)
Существо: Мутант
Что с ним не так: Истинно верующий
Число мутаций: 3
Мутация 1: Диспропорция (гигант)
Мутация 2: Тело покрыто (шерстью)
Мутация 3: Гибкие кости