Статус:
Летящей походкой я вышла за водкой
Дата регистрации:
07.04.2011
Рейтинг:
+244
Количество игровых сообщений:
3167
Подано голосов:
304
Последний визит:
03.06.2023 02:34
Нарушения:
0/6
Ищем ботов по IP...
Контакты
ICQ:
Номер скрыт пользователем
Jabber:
Не указан
Местоположение:
Россия, где-то на Дальнем Востоке, Благовещенск
Сайт:
https://youtu.be/g2a9dVs1ioc
О себе
Лия Ф.
Я родилась в СССР
Однажды я была в Закатном городе.
Нямочка - кисонька очень добрая.
Разница во времени MSK+6
Кошка по имени Собака умерла от неразрешимых внутренних противоречий.
Диагноз: острая недостаточность сказочных событий в повседневной жизни.
Все великие давно умерли, да и мне что-то нездоровится. ©
Здоровье подорвав тщетой и пьянством,
Устав от невезения и боли,
Лежу в депрессии, читаю Туве Янссон…
Ах, почему я не родился Муми-троллем! ©
Мне никогда не хотелось собрать радиоприемник.
Сборка радиоприемника не обещала удивления ©
- Что вам мешает быть самим собой?
- Правила этикета и уголовный кодекс.
- А как я вас узнаю? В чем вы будете?
- Я буду в пальто, в тоске и в говно.
- Если бы вам дали неограниченные магические возможности на 5 минут, что бы вы сделали?
- Пять минут много. Мир содрогнулся бы уже через 30 секунд. © Один знакомый психиатр.
Лень полезна, она помогает селектировать действительные потребности от придуманных. © Один знакомый шахматист.
Легкая дезадаптация с истероидным уклоном. © Один знакомый психиатр.
От произведений, написанных "в стол" происходят мировые катаклизмы... © Один знакомый татуировщик.
Опять бухать?! Как низко пал бомонд...
Рецепт гениальной игры
Курица, убитая ни за что (рецепт)
Убить курицу ударом в спину.
Разрубить зверски, с бесчеловечной ухмылкой.
Хохотать над трупом, предвкушая дальнейшее.
Оторвать все. Выдрать кишки, кинуть псам. Пристрелить псов.
Для приправы.
Любая зелень, кроме долларов. Срезать взмахом кинжала.
Уничтожить посевы. Спалить деревню. Отравить колодец.
Разрушить церковь. Ограбить слепого.
Сделать что-нибудь нехорошее.
Также нужны соль и апельсин.
Способ приготовления.
Поставить сковородку на пожарище. Швырнуть ингредиенты, попав в центр.
Залить маслом, нервно прищурившись. Жарить, назло человечеству.
Снять. Съесть. Впасть в мизантропию.
Шапка упала в холодный сугроб,
Левый ботинок за будкою с пивом.
Плащ позабыт, где-то сдан в гардероб.
Апрель. Я лежу. Я в говно. Мне тоскливо.
Личная почта
Лучший ход
Шуршал на ветру прошлогодний рогоз, скрывая от любопытных глаз болотистое озерцо, где под майским солнцем переговаривались утки-касатки.
Собака сидела у воды, щурясь. Солнечный свет слепил ее.
Собака хотела жрать. Она вздохнула, поскребла задней лапой за ухом, разгоняя ленивых блох в своей косматой шкуре. Блохи были сыты. Им не приходилось каждый день искать пишу. Собака была им и пищей, и домом. Иногда собака думала, что будет с ними, когда она сдохнет. От голода, или от чумки, а может под колесами машины. Что станет с блохами? Собака снова вздохнула. Мысли о блохах отвлекали от голода, ненадолго. Собака встала и сунулась в заросли рогоза, принюхиваясь. Если повезет, она найдет гнездо с птенцами. Если нет – придется вернуться на станцию. Сегодня приходит поезд, может удастся выпросить что-нибудь у приезжих.
Собака кралась сквозь заросли так тихо, как только могла. Шелест травы был ей помощником. Обнаружив утиное гнездо, собака замерла. А в гнезде замерли утята. Совсем маленькие, покрытые коричневым пушком, они жались друг к другу. Собака смотрела на них долго. Тянула носом сладкий запах живого тепла. Потом развернулась и пошла обратно не таясь. Ей очень хотелось жрать, но она все еще помнила, кто она.
***
Далекий протяжный гудок поезда нарушил сонную тишину станции. Жирная зеленая муха монотонно билась в грязное окно. Раз за разом она делала круг сквозь зал ожидания и билась в стекло. Бдзынь.
За стеклом была весна. Май, сочные белые кисти цветущей черемухи, пушистые соцветия сирени, кривой деревянный перрон, и урна, полная мусора, дымящегося из-за не затушенного окурка.
Бдзынь. Муха сделала очередной виток через зал, где облупленные стены когда-то были выкрашены голубой краской. Несколько рядов стульев, с ножками, скрепленными между собой деревянными рейками, выстроились в центре. Давным-давно они стояли в актовом зале дома культуры, обивка их томно мерцала бордовым бархатом, подлокотники полированным деревом. С тех пор жирная зеленая муха навернула сотни тысяч кругов, обивка кресел потускнела, подлокотники отвалились, оставив после себя лишь серый холодный изгиб металлического основания с торчащими клыками шурупов, из прорех сидений тихо сыпался трухлявый поролон. Торжественный актовый зал сменился залом ожидания. Станция «Тишина», гласила облезлая табличка на стене, в углах под потолком колыхалась на сквозняке серая паутина.
За окошком, за красными, словно помада буфетчицы, буквами: «Касса» никого не было. На стене висела пожелтевшая схема движения поездов с надорванными уголками и выгоревший бахромчатый вымпел «Победителю во Всесоюзном социалистическом соревновании 1987».
Бдзынь. Квадраты солнечного света медленно ползли по полу. В зале станции не было часов, но судя по солнцу, время перевалило за полдень. Уборщица, долговязая женщина в грязно-синем рабочем халате, шумно опустила на пол оцинкованное ведро с водой. Ручка ведра зазвенела, ударившись об ободок, на воде расплылись круги. Уборщица плюхнула в ведро замызганную тряпку, достала из необъятных карманов халата ярко-желтые резиновые перчатки. Они были ей велики, руки болтались в них словно две иссохшие коряги. Уборщица прополоскала тряпку в ведре и, не отжимая, намотала на швабру. Поволокла за собой в угол зала, оставляя на полу широкую влажную полосу, словно гигантская улитка. В этой полосе заблестели крошки белого мрамора, намертво залитые бетоном. Уборщица, мерно двигая шваброй, шла вдоль стены. Она и зеленая муха чем-то были похожи. У каждого своя траектория. Свой ритм.
Двигаясь от стены к центру зала, уборщица достигла кресел, где спали четверо пассажиров, разбросав свои сумки. Каждый из них замер в нелепой позе человека, утомленного борьбой с невозможностью нормально лечь.
Лица их были бледны, дыхание прерывисто. Каждому снился сон. В этом сне они ехали в поезде, что поздней ночью сошел с рельс. Под тусклым светом звезд вагоны мялись как картонные коробки. Сыпались искры, металл кричал, разрываемый на части. Кричали и пассажиры. Те, кому не повезло погибнуть сразу. Аккордом боли звучал протяжный гудок поезда.
Сон был реален. Он вгрызался в мозг кусками рваного металла, не оставляя шанса на счастливый исход. Выворачивал, загнанные в глубины сознания старые болячки и травмы. Спящие вздрагивали, но сон не отпускал. Зажатые в тисках смятых вагонов, спящие бились, молились и истекали кровью, черной как мазут.
У спящих тоже была своя траектория. Свой ритм. И согласно этому ритму они проснулись все вместе или каждый по отдельности, созерцая пыль и уныние незнакомого им зала ожидания. Ощущая как зудят свежие розовые шрамы, оставленные по всему телу рваным металлом вагонов. Каждый из них знал, что умер. Знание это было необъяснимо и неотвратимо, как движение уборщицы через зал, как полет жирной зеленой мухи. Далекий протяжный гудок уходящего поезда стал сигналом к пробуждению, словно зуммер будильника. Смерть, это не конец. Банальность этой фразы скрипела песком на зубах. Песком с привкусом мазута.
Здесь, по ту сторону смерти, не было никакого тоннеля с ярким светом в конце. Не было ни дьявола, ни бога. Было недоумение от яркого осознания собственной смерти и этого нелепого пробуждения на станции «Тишина». Не было никаких разумных объяснений произошедшему. Неразумных тоже не было. Только блестела на солнце жирная зеленая муха, накручивающая круги по залу ожидания с неизменным - бдзынь об оконное стекло за которым был солнечный майский день, слегка запыленный и чуть пропитанный горьким дымом из тлеющей урны.
Наверное, каждому из четверых хотелось кричать тем криком, что остался во сне. Криком, о котором зудели свежие шрамы. И кто-то, наверное, закричал. Или просто показалось. Свежевымытый бетонный пол с крапинками белого мрамора впитывал воду и быстро высыхал, становясь серым, как пасмурное небо на рассвете, крапинки звезд гасли.
Уборщица домыла пол и скрылась за дверью с надписью «для персонала». В зале остались четверо пассажиров и жирная зеленая муха.